Текст книги "На золотом крыльце 4 (СИ)"

Автор книги: Евгений Капба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Ладно… В общем – я немножко менталист. Самую чуточку! – я тут же выставил ладони вперед. – Нет, нет, я мысли читать не умею и силой воли командовать кем-то – тоже не умею! И к тебе в голову я не влезал, ну… Ну почти, один раз подсмотрел только!

Кантемирова замерла, захлопала глазами, ее щелчки разрумянились.

– А! – сказала она. – Вот как⁈

А потом нахмурилась грозно, ткнула меня пальчиком в грудь и спросила:

– И что ты там такое увидел?

– Себя. Себя увидел, – признался я. – Но тут же выскочил! Стыдно стало. Это было, когда я к вам на Николу-Ленивца на лягушке прискакал, ну, с аспиденышами разбираться. Я жабьим камнем тогда детоксикацию провел, а потом из кувшина на тебя водой брызнул, а ты…

– А я что? – ее глаза теперь смеялись.

– А ты сказала, что не будешь купаться, положила ладошки под щеку, повернулась на бочок и уснула! А что мне было делать? Я и постучал в дверь! Она сантиметров на тридцать открылась, а там…

– Что? – ее брови взлетели вверх. – Какая дверь?

– Дверь… Ну… Знаешь про Чертоги Разума? Ну, вот, типа того… Я одним глазом глянул. И понял, что я – полный идиот. Потому что там рисунки были: мои глаза, ключицы, запястья. И задница.

– Классная задница, – она уже натурально смеялась. – Реально – классная у тебя задница! То есть, если бы ты не подсмотрел – то ничего бы у нас и не было? Ты же жутко обиженный на меня ходил до этого, даже не глядел в мою сторону!

– Не обиженный, а… Но – да, получается, так, – понурился я. – Но это был первый и единственный раз, я клянусь чем угодно! А как глянул – так все и понял. У меня ведь все в башке тоже так было. Огромные транспаранты с надписями «ЭЛЯ!» и тысяча портретов в разных ракурсах, и огромные стопки бумаг со всякими твоими словечками и фразочками… Настоящий дурдом, а? А если дурдом у двоих, то…

– То иди, я тебя уже поцелую, – она обняла меня и встала на цыпочки, чтобы поцеловать. – Ужас, тебе надо бриться, точно.

Некоторое время мы так и стояли под этими облетевшими яблонями, а потом Эля спросила:

– А ты мне покажешь? Ну, Чертоги Разума, портреты… Я не знаю… Очень интересно, понимаешь?

– Ого! – я просто физически почувствовал, как у меня загорелись глаза. – Мысль! Даже – вопрос! ВОПРОСИЩЕ! А могу ли я кого-то провести в свою Библиотеку специально, и что из этого будет?

– Давай, рассказывай все по порядку, когда, что, какая библиотека⁈ – Элька чуть не прыгала от любопытства.

Это была чудесная девушка, даже наверное – самая лучшая из всех в мире. Если ради того, чтобы ее встретить, нужно было пережить некоторое дерьмо, которое мне встречалось в жизни – что ж, вполне… Вполне справедливая цена.

– Кантемирова, – сказал я. – Или мы в итоге поженимся, или мне придется тебя убить.

– Фигу тебе, а не убивание, – показала она мне язык.

– О! Значит, формальное согласие у меня есть, – с довольным видом покивал я. – Тогда слушай: все началось в тот момент, когда Людвиг Аронович траванулся скоморошьим чаем…

Глава 15

Тайна

Вечером мы пошли в тот самый «барский» кабак – нас туда пригласил Афанасий. Он зашел за нами лично, весь нарядный, в красной шапке, кожухе с вышивкой и в модных сапогах с загнутыми носами. Все-таки есть место благодарности у местных, пусть и в частном порядке. Хотя, учитывая страсть этого бородача к трофеям – он вполне мог себе это позволить.

Стражник накрыл хлебосольный стол, центральными элементами которого стали натуральный гусь в яблоках и графин с водкой. Он сильно огорчился, когда узнал, что я больше одной рюмки пить категорически отказываюсь, а Эля даже и пригубить не собирается.

– Ничего! – заявил он, собравшись с мыслями. – Усугубим сбитнем!

От сбитня мы отказываться не стали, так что вечер вошёл в привычную для Афанасия колею. Он рассказывал про здешнее житье-бытье, про сезонные миграции стад мамонтов, которые сбились из-за Бабьего Лета, об ордах дедморозов, что не так давно осаждали Гремучий, и избытке шкур, который в результате этого образовался. Ну, и нас спрашивал о новостях на Большой Земле.

– У меня ж сын и дочка там, в Иркутске, учатся, – пояснил он. – Как раз вот вашего возраста, по девятнадцать годков, двойняшки! Она по медицинской линии, фельдшером будет, он – на механика поступил! Я как вас увидел, так чего-то на сердце защемило. Письма-то когда последний раз доходили…

Мы ему рассказали, что оба – тоже студенты, и поведали про наше задание для практики. Образцы, водичка, вот это вот все. А еще расписали в красках всякое странное и необычное, что встречали на своём хтоническом пути. Все-таки – дядька опытный, еще и из местных! Услыхав про Имбинский, он только пальцем у виска покрутил, мол, они там все ненормальные. Но укорот, который асаны дали клановым дружинникам – одобрил.

– Они думают, что тут у них охотничьи угодья! – стукнул по столу Афанасий. – А тут люди живут, такие же подданные Государя! Как они говорят? «Туземцы?» У-у-у-у, табашники!

Слово за слово – мы и не заметили, как он уговорил нас взять с собой пару писем и небольшую передачку: мол, мы всяко быстрее на Большой Земле окажемся и до почтового отделения доберемся. Клюква сушеная, медок, какие-то еще мелочи… Такой хороший папашка, получается. И подозрения, которые поселились во мне из-за его щедрости, рассеялись: у него имелась своя выгода, и это все объясняло. А еще Афанасий деньги нам совал, за пересылку – гораздо больше, чем требовалось. Но вместо денег я стребовал у него истории!

– Вы же здесь давно живете, дядька Афанасий? – поинтересовался я. – А вот расскажите: лет двадцать, восемнадцать назад не было ли тут каких-нибудь громких происшествий, чтобы там фигурировал рыжий маг с разными глазами и с волшебным мечом?

– А? Двадцать лет назад? Ого! Это ты хватил, конечно… Нет, ну… – он хэкнул, махнул еще раз водки, задумался, а потом заорал на весь зал: – А-а-а-архи-и-и-п!

На секунду смолкли разговоры и звон столовых приборов, все возмущенно зашикали, но стражник приподнялся, обвел тяжелым взглядом кабак – и всё смолкло.

– Они у меня вот где! – он показал свой огромный кулак. – Архип, где ты там? Ходь сюды!

Архипом оказался повар с кухни. Он – в довольно чистом переднике и колпаке на обстриженных под горшок волосах шел к нам и вытирал волосатые руки полотенцем. Его полное лицо было гладко выбрито, на первый взгляд человеком повар казался неплохим, добродушным. Громоздкая фигура Архипа ловко маневрировала между столов, стульев и подавальщиц, которые сновали по залу с подносами.

– Чего орешь, Афанасий? В сотники выбился – думаешь, тебе все теперь дозволено? – спросил он. – Дык щас по кумполу тебе дам, дубина стоеросовая!

Как только он заговорил, фамильное сходство стало очевидным. Судя по всему, Архип был старшим братом Афанасия!

– Да ладно, че ты… Тут вот ребята – хоть и табашники, а люди приличные, спрашивают про какого-то рыжего мужика, что у нас тут, якобы, приключался, лет двадцать назад… – поскреб бороду стражник. – Волшебник, с мечом.

– Дык! – сказал Архип. – Я его помню. Я ж тогда уже тут работал. Он хорошо кушать не умел, все время торопился! Придет, возьмет, скажем, оленину в брусничном соусе, и лопает ее так, будто это репа пареная: ам-ам-ам, встал и пошел! Торопыга такой, суетливый! Вот на тебя чем-то похож! Глазами! Родственники, что ли?

Мы с Элей переглянулись. Похоже, отрицание отрицания сработало не только на меня! Или, может быть, если узнавание не имело в виду какие-то конкретные пересечения с социальным статусом и происхождением – то никакого блока не стояло?

– Родственник, – кивнул я. – Мы ночевали на Конской Голове, там одна таинственная личность рассказала, что он примерно в этих краях лешего сжег вместе с его делянкой. А я с детства с ним не виделся… Федор его зовут, может, слышали?

Тут уже и Афанасий спохватился:

– Был! Был Федор, точно… Молодой, но ученый! Теперь и я вспомнил! Из самой Александровской Слободы, столичный человек и вправду – волшебник! И меч у него был! Мне тогда только-только двадцать стукнуло, но в страже я уже состоял, мы по всему Гремучему на упырей охотились, как раз по наводке того самого Федора, рыжего! А, Архип? Помнишь? Весь поселок перевернули!

– Как не помнить? Я ж сразу сказал – заходил сюда такой! – возвел очи горе Архип, видимо, сетуя на бестолкового младшего брата. – Баламут он был, ваш Федя этот! Но воин крепкий. Треть Гремучего сгорело, пока этих гадов из подвалов выковыряли. Если б не эльфы – конец бы нам пришел. Ну, и если б не Федор, понятно… Представь: у нас – упыри! Он тогда злющий был, все какого-то Карлайла поминал! Странное имя, да? Я как щас помню – носится, мечом размахивает и орет: «Карлайл, зесан офэ битч!» Или что-то вроде того. Наверное, проклинал его, но мне такое проклятье неизвестно.

– Проклинал Карлайла? – удивился я. – Авалонец какой-то, что ли?

– Дык леший его знает… А нет, леший не знает – его ж этот Федор спалил. Из-за девки какой-то, как раз за пару лет до того, как в Гремучем пожар случился… Любил твой родственник огонь. И жечь своих врагов любил. Я б сказал, что он пиромант, но он не пиромант, – ухмыльнулся повар. – Потому что это я – пиромант! Я в этом разбираюсь.

Он щелкнул пальцами, и в ладони его заплясало пламя.

– Так это вы на острове мерзлявцев жарили? – догадалась Эля.

– Дык дело-то привычное, – хохотнул Архип. – Жарить-то! Стал бы я вам тут все это рассказывать, если б не видел, как вы их там штабелями укладывали! Вы ребята отчаянные, сразу мне по душе пришлись, даром, что табашники!

Он погасил огонь в ладони, а потом спросил:

– А хотите, я вам сырничков принесу? На козьем творожке! На домашнем!

Мне поплохело, и я не знал, что ответить, но тут нас спас счастливый – или несчастный? – случай. В кабак ворвалась какая-то заполошная девчонка лет двенадцати – вся растрепанная, с косичками, которые торчали в разные стороны – и завопила:

– У Шпаричихи Бороду кто-то на куски рвет! А-а-а-а-а!!!

Тут же все местные во главе с Афанасием вскочили со своих мест, и мы – в том числе. Стражники похватали оружие и, сломя голову, рванули к Шпаричихе. И мы за ними. Во-первых, потому, что мы знали и Шпаричиху, так как квартировали у нее, и Бороду – он работал паромщиком. А во-вторых, потому что в общем и целом мы хорошо себе представляли, кто именно мог разорвать Бороду на куски.

Один маленький, плюшевый, милый котенок, вот кто.

* * *

Картина оказалась более, чем очевидной. Паромщик хотел спереть пулемет, а яогай его сожрал. В смысле – паромщика Бороду, которого на самом деле звали Пафнутий Палыч, да и не сожрал, а понадкусывал, но…

– Убили! Убили! – носилась по двору Шпаричиха.

– Да не убили меня, дурная баба! – стонал Борода, который, весь окровавленный и поломанный, валялся на земле, прямо у лестницы на чердак.

Сверху на нем лежал мой РПТ и несколько зарядных коробов, на чердачной дверце верхом катался плюшевый котенок с человеческим ухом в зубах и орал дурным голосом. Народ, который ввалился во двор, ошарашенно разглядывал ошметки одежды, три или четыре пальца, второе ухо, куски кожи и мяса, которые валялись повсюду. Афанасий первым вышел из ступора и сказал нам:

– Вы это… Зверя уймите! – покосился на котика, повыше подняв фонарь, внутри которого горела свечка.

Местные по ночному времени для освещения пользовались такими приблудами, а еще – факелами. А кто побогаче – у тех имелись артефакты-светлячки, но это – внутри домов.

– Р-р-р-р-рв-а-а-ау! – откликнулось плюшевое чудище.

– Вижу я, что «рвал»! – буркнул сотник, недобро косясь на котенка.

– Вор-р-р-р-р… – натуральным образом заявил яогай.

– Борода-Борода, ну, ты и скот, – покачал головой Афанасий. – Теперь еще и снадобье на тебя тратить…

– Спасите-помогите… – просипел истекающий кровью паромщик. И, увидев, что котик спрыгнул с дверцы на верхнюю ступень лестницы, заорал истошным голосом: – Уберите его от меня, уберите!

Элька мигом взобралась на лестницу, подхватила котика, заглянула на чердак и сказала:

– Он точно рылся в наших вещах. Вон, и дробовик утащить хотел, но Лапа ему помешал! Ты мой хороший, ты мой лапочка! – она осторожно, чтобы не заляпаться в кровище, почесала котику за ушком и тот замурлыкал.

Оказывается, его Лапой звали, а я и не знал. Кот себе и кот!

– Будешь, говно ты собачье, теперь без ушей и пальцев жить, – пообещал паромщику Афанасий, достал из-за пазухи кожаную фляжку, наклонился к Пафнутию Палычу и влил ему в рот порцию неизвестного снадобья.

– Ы-ы-ы-ых! – паромщик вдруг резко вспотел, завонял, а потом его травмы стали стремительно зарастать.

Это точно было зелье регенерации, какой-то его местный вариант.

– Вор есть вор! Вор будет сидеть в тюрьме! – отчеканил Афанасий и скомандовал своим подчиненным: – Давайте, берите его и тащите в поруб.

– Так он же воняет! – запротестовал один из стражников.

– Ну, можешь помыть его для начала… Вон – ручей, вон – ведро… – окинул несколько удивленным взглядом своих подчиненных сотник. А потом рявкнул: – Вы двое – взяли, понесли! Ты – собрать ошметки Пафнутия в коробку и принести мне на стол в околоток, это – вещдоки!

А потом повернулся ко мне и спросил:

– Что это за чудо-юдо такое у вас? Это же не котик?

– Это боевой голем, – откликнулась Эля с чердака.

– Вопросов больше не имею, – кивнул Афанасий. – Вы в своем праве, нечего было ему лезть в ваши вещи. Шпаричиху мы на допрос забираем, а вы можете или здесь оставаться спать, или к Архипушке обратиться, он вам комнату найдет.

– Лучше, наверное, к Архипу, – кивнул я, разглядывая залитую кровью лестницу и стражников, которые собирали куски паромщика по двору. – Мы вещи возьмем и сразу в кабак вернемся.

– Утром без моего ведома не уезжайте, надо будет бумаги подписать, – предупредил сотник.

– Если что, – сказал я. – Мы претензий не имеем. Он свое получил.

– Ну, и ладно. Мы тогда по своим обычаям поступим, – он нахмурился. – Ишь ты – пулемет он захотел! Да кто к нам придет, если мы у гостей воровать станем? Все ж в Джиживе торги вести станут, или в Северо-Енисейске! Говно собачье этот Борода… А паромщика мы другого найдем!

Определенно, в словах Афанасия был резон.

Собрав разбросанные вещи, мы отправились в кабак – предстояло привести испачканную одежду и снаряжение в порядок, и я планировал воспользоваться для этого дела знаниями из учебника Пепеляевых-Гориновичей, потому как ни стиральных машин, ни сушильных шкафов в Васюганской Хтони априори не существовало.

* * *

Интерлюдия

Стены помещения были покрыты белым кафелем, окон здесь не имелось вовсе, из мебели стоял только обшарпанный канцелярский стол и два видавших вида стула – металлические, с обивкой из дерматина. Оба были заняты.

– Не бывает эликсира бессмертия, – сказал кнзяь Воронцов, перебирая бумаги и вчитываясь в печатные строчки. – Глупости какие-то. И хоббитцев не бывает – это всякому известно. И темных эльфов.

Он сложил листки бумаги стопкой, постучал о стол, выравнивая края, и подвинул к своему собеседнику. Стул под князем жалобно скрипнул.

– О! – Федор Иванович невесело усмехнулся. – Ты совершенно прав. Не бывает! Но есть определенный круг лиц, которые так не считают.

– Это как так, ваше высочество? – удивился великий телепортатор. – Нет, я понимаю – дети верят в сказки, но…

– Ну, знаете… Есть, например, на свете мужчины, которые считают себя женщинами, – сделал неопределенный жест рукой цесаревич. – Отклонение такое, психическое. Есть они?

– К сожалению, есть, – признал кавказский наместник.

– Есть на свете ужасные мазилы, которые малюют какие-то каракули на холстах и считают себя художниками, верно? – Федор Иванович изобразил рукой, как именно мазилы что-то там рисуют.

– Верно, – снова кивнул князь Воронцов.

– А есть на Авалоне и в Галлии некие личности, которые считают себя темными эльфами. Одеваются в черное, делают себе пирсинг во всех местах, живут под землей, поклоняются паукам и приносят разумных в жертвы. Идиоты? Определенно. Темные эльфы? Конечно, нет. Но – физическое наличие тех, кто считает себя темным эльфом – факт! И несчастным, принесенным в жертву, вовсе не легче от того, что их выпотрошили не настоящие дроу, а мнимые. Вот так и с эликсиром бессмертия. Знаешь ли ты, Георгий Михайлович, что-нибудь об экспериментах Гределя в Сколевских Бескидах? А о группе носферату в деревне Лыковка, которая нынче известна всем как удел Федора Ромодановского?

– Про Сколе – да, там ведь Бабай орудовал в свое время. Была какая-то история то ли с вампиршей, то ли с эльфийкой… – задумался Воронцов. – Про некроманта этого тоже кто-то что-то рассказывал, но там было про Сарай-Бату и Астрахань, никак не про Лыковку… Менгу-Тимур, Есугэй – кажется, Ромодановский потревожил какие-то старые курганы, да?

– Не только, не только… А про ковен Кантакузенов?

– Это тот самый, где ваш Поисковый батальон отличился? – щелкнул пальцами князь, припоминая. – И где Пепеляева контузило, после чего он драконом себя осознал?

– Во-о-от… – царевич Федор сложил руки в замок и поднес костяшки пальцев к губам. – Вот! А началось все в Васюганской Аномалии, где я писал научную работу по Оазисам. Слыхал что-нибудь о Живой и Мертвой воде?

– А кто не слыхал? – пожал плечами Воронцов.

– А про магию крови, которую практиковали в некоторых сибирских кланах последние четверть века?

– Та-а-а-к! – Воронцовв резко повернулся. – Вы хотите сказать, что все те события двадцатилетней давности… Что тогда ничего не закончилось? Что война, и Орда, и дракон…

– До сих пор ничего не закончилось, Георгий Михайлович. Карлайл жив. Мне понадобилось двадцать пять лет и две Балканские войны, чтобы уничтожить его последователей в континентальной Европе и России, но сам авалонский упырь до сих пор скрывался. Может быть, вообще – впал в спячку на несколько лет. Мне позарез нужно его выманить.

– Ваше высочество, даже для вас это – чересчур, – откинулся назад князь. – Вы ведь не могли…

– … использовать в качестве приманки родного сына? – Федор невесело усмехнулся. – Знаешь, я думаю он меня ненавидит. Одна надежда: когда узнает, зачем все это было – то…

– Простит? – прищурился Воронцов.

– Не простит, нет, – покачал головой Федор. – Поймет. Если, конечно, поверит. Если не поверит – то будет ненавидеть всю жизнь. Что ж, я к этому готов. В конце концов, он растет отличным парнем. Могучий маг! Видел, как он с Петрушей в Ингрии бодался? Кровь-то наша! Хоть и не менталист… И девчонка ему подстать – Ермолова…

– … Кантемирова, – мало кто мог позволить себе перебивать младшего сына Государя, но у кавказского наместника такое право было.

– Пусть – Кантемирова, не важно. Ты говоришь – приманка, ловля на живца… – увидев вздернутую бровь князя, цесаревич отмахнулся. – Ну, ладно, это я сказал, не ты. И я сделал. Да, мы ловим Карлайла на живца. Но, знаешь, иногда что-то маленькое и плюшевое на вид на самом деле представляет собой угрозу гораздо более страшную, чем огромный бородатый мужик с пулеметом в руках.

Закончил Федор Иванович непонятно, но Воронцов к такому поведению его высочества давно привык.

– Надеюсь, я когда-нибудь услышу всю историю про вас, Дарью и Михаила, целиком, – проговорил князь странным голосом. – А пока – вы можете рассчитывать на меня, ваше высочество. Я выдерну их откуда угодно, в любой момент.

– Не сомневался в вас, Георгий Михайлович, – Федор подошел к князю и положил ему руку на плечо.

– Я – ваш человек, – просто откликнулся Воронцов.

Как только великий телепортатор растворился в мареве портала, царевич встал и легким нажатием на одну из кафельных плиток заставил стену отъехать в сторону. Его взору предстала небольшая комната, полная медицинского оборудования. Стены помещения были сплошь исписаны рунами и магическими начертаниями, по центру этой странной лаборатории располагалась большая серебряная ванна, полная черной жидкости. Неяркий свет от циферблатов, табло и экранов падал на мертвенно-бледное лицо молодой, красивой женщины, которая находилась там, в этой ванной, опутанная проводами и трубками. Ее шея слева представляла собой одну большую, страшную рану, покрытую прозрачным гелем.

– Ты будешь жить, Даша, – провел пальцами по краю ванны цесаревич. – Даже если вы оба меня в итоге возненавидите – ты будешь жить.

Глава 16

Финишная прямая

На самом деле Северо-Енисейск раньше назывался Южно-Енисейском. Однако все изменилось лет сто назад, когда его заселили поляки, высланные с Волыни за антигосударственную деятельность. Они выбрали вольную, но опасную жизнь в Хтони взамен невеселой судьбы каторжан и заселили это богатое место – золотой прииск! Им плевать было на хтонические инциденты: окружив свое поселение высоким тыном, опоясав защитным периметром охранной магии, гордые шляхтичи и их присные добывали самородки и привечали караваны со всем необходимым: оружием, одеждой, утварью, предметами роскоши. Они почти не покидали Оазиса, жили в постоянной осаде, но – не жаловались.

Возглавлял этих людей сильный геомант Северин Франтишек Оссолинский, который правил в Оазисе так же самовластно, как его предки – в своих юридиках на западе Государства Российского. Южно-Енисейск стал зваться Севериновым Енисейском, а потом, после смерти первого владетеля, проезжие купцы название сократили до Северо-Енисейска. Такая вот загогулина! При том, что настоящий Северо-Енисейск, вполне приличный поселок, жил себе и поживал за пределами Васюганской Хтони, в паре сотен километров севернее, и никакого отношения к этому Оазису не имел.

Но в какой-то момент рудник обрушился, подмытый подземными водами, и похоронил под собой значительную часть мужского населения Северо-Енисейска – в том числе трех магов-шляхтичей, становой хребет обороны и вообще – жизни острога. И караван купца Ремезова из Тобольска, прибывший сюда спустя полгода, застал на месте некогда процветающего поселения едва живых женщин и детей, доедающих последние крохи припасов.

Оазисы в Хтони – сами по себе большая ценность, и найти свободный – невероятная удача. Ремезовы провели среди выживших местных разъяснительную работу, и вдруг выяснилось, что, если хозяин окажется щедрым и сильным, то никаких проблем с принятием новой реальности и новой власти у выживших потомков шляхтичей не будет.

Не являясь аристократическим кланом, купцы Ремезовы были семьей сильной, уважаемой, старой. Родословную вели аж от Семена Ульяновича Ремезова – архитектора, строителя, исследователя и картографа Сибири. Денег у них хватало: многие и многие километры караванных троп было исхожено этими неутомимыми торговцами, много диковинок, ингредиентов и трофеев везли их фургоны. Отсутствие природной магии они компенсировали артефактами, алхимией и оружием, ну, и фамильной страстью к фортификации. Так что отстроили они поселение заново, еще масштабнее и красивее, чем при Оссолинских.

В книге Поликлиникова я видал фотографии Северо-Енисейского острога: солидная стена из деревянных плах, угловые башни, сложенные так же из бревен, крыши каких-то невероятных теремов, как в иллюстрациях к старым сказкам… Мне очень хотелось попасть туда и посмотреть на эту красоту вживую.

И вода… Да, с одной стороны затопление прииска принесло немало беды и разорило золотодобытчиков, а с другой стороны – Афанасий отпаивал Пафнутия Палыча, он же Борода, он же – паромщик, он же – говно собачье, никаким не зельем регенерации, а именно североенисейской водичкой! Каждое Бабье Лето источник, который образовался на месте обрушенного прииска, выдавал вместо обычной-привычной воды то, что вполне можно было назвать Живой водой.

Откуда информация? Дочка Архипа проболталась Эльке. А та ей за это выдала страшный секрет косметических магических практик для цивильных, из того самого дамского раздела. Ну, чтоб прическа – волосок к волоску, чтоб щечки румянились, чтоб губки алели, и чтоб эпиляция. Эпиляция – она вообще на вес золота, как я понял. Местные девчонки, хоть и посреди Хтони живут, а тоже как бы в этом плане ого-го, хотят быть на одной волне с городскими. Не головней же обсмаливать! В общем, эта самая Дуня, то есть – Евдокия Архиповна – все сдала. И про фляжку дядькину, и про источник чудесного снадобья. А еще рассказала, что для североенисейцев это, с одной стороны, большая удача, а с другой – проблема, потому как запасти обычной воды на пять сотен населения – та еще задачка, учитывая что из ближайшей реки Удерей пить нельзя. Особенно тяжко приходится, если Бабье Лето затягивается…

– Ночевать придется здесь, – я ткнул пальцем в крохотный островок на реке Каменка. – Здесь Оазис, но он совсем небольшой и популярностью не пользуется. Называется – Островок. У Поликлиникова написано, что перейти реку можно вброд, на коне, не замочив ног всадника. Нужно там ночевать. Сто восемьдесят километров от Гремучего до Северо-Енисейска, даже Биба и Боба не выдержат, если мы их за раз погоним… Лучше разделим путь на два отрезка, так мулы справятся.

Я кривил душой: в первую очередь не выдержал бы я. Сказать честно – от езды у меня болела задница, и если бы не микродозы эликсиров по вечерам – стер бы я себе бедра. Биба и Боба как раз скотинки терпеливые, им остановки нужны только для того, чтобы сожрать всю растительность вокруг. Сто километров в день для них – вполне нормальная история, два перехода по пятьдесят километров со скоростью десять-двенадцать километров в час, почему бы и нет?

– Значит – заночуем. Я теперь совершенно спокойна за наш сон, – Эля погладила котика, который обосновался у нее на плече. – Дорогами поедем или напрямик? Видишь, тут и тут – тропы через лес, экономия времени…

– Лучше – дорогами. Опять же, речушек там много, а где дороги – там мостки навели. Конечно – наезженные тракты тоже могут быть опасными, но… Я предпочту столкнуться с разумными противниками, чем с тварями. Как вспомню того лешего из сна… Бр-р-р-р-р!

Нет, если говорить начистоту, то, сняв колечко, я мог бы закидать того древолюда валунами и сгнившими деревьями, которые при помощи Эли можно было бы превратить в гигантские копья с заостренными наконечниками, например. Но вот так, с негаторами, связанные по рукам и ногам… А вдруг – мамонты или какие другие, неизвестные науке звери? Нет, артефактные патроны «Розочка» – это, конечно, моща, но…

– Ладно. Идем дорогами, ночуем на Островке, – согласилась Эля. – В конце концов, мы можем все скорректировать по ходу. Н-н-н-но, Боба! Н-н-но!

Мулы ходкой рысью устремились вперед по лесной дороге, девушка горячила своего ушастого скакуна, ветер трепал ее кудри, Кантемирова смеялась… Я гнал за ней. В конце концов – мы вместе, мы – внутри самого настоящего приключения, и у нас есть пулемет!

* * *

Проблемы начались на семнадцатом километре, после одинокого столба с обшарпанной табличкой, на которой значилось: «Осторожно, листовики!» Я понятия не имел, кто такие листовики, но пулемет на всякий случай приготовил. Да, стрелять из РПТ с седла – идиотская идея, но лучше, чем ничего!

Здесь белой стеной стоял заболоченный березняк. Дорога на небольшой насыпи и обочина были усеяны павшей прелой листвой. Кое-где ветер согнал ее в настоящие кучи. Предупреждение от неизвестных заботливых первопроходцев было более, чем доходчивым…

– Эля… – начал я, и девушка поняла меня с полуслова, перевесив дробовик на грудь и поменяв магазин.

Мелкая дробь здесь могла быть гораздо эффективнее картечи. Сам же я полез в седельные сумки и вынул фальшфейеры – универсальная штука, на многие случаи жизни. Листовик – значит, листья. Листья – горят, фальшфейер тоже горит… Логично? Более, чем! В некоторых случаях простое средство – самое верное, и никакие файерболы не нужны.

– Гр-р-р-рау!!! – куча листьев метнулась с обочины, обнажив внушительных размеров пасть.

– ДАХ-ДАХ-ДАХ! – Эля была начеку, утиная дробь из ствола «Маргача» смела тварь в сторону, мул заплясал под всадницей, но быстро успокоился: химерические скотинки отличались завидным самообладанием.

– А ну-ка, погоди, – я, прищурившись, осматривал дорогу впереди. – У нас тут березы растут, верно?

– Ага, – раскрасневшаяся Кантемирова кивнула, выжидающе глядя на меня. – И чего?

– А куча, которую ты только что подстрелила – кленовая!

– Ой! – удивилась девушка и почесала нос ладошкой. – Действительно. А вон – дубовая… А вон вообще – лопухи, что ли? Ой, Миха, а там – пальмовые листья!

– Дичь, да? – ухмыльнулся я. – Тупая хтонь. Давай, прикрой меня. Ща-а-ас мы им!

Я спрыгнул на землю, сунул руку в седельную сумку и распихал по карманам разгрузки фальшфейеры – с избытком, и зашагал вперед, сжимая один из файеров в правой ладони. В левой руке у меня был дюссак: этот клинок кого угодно до печенок проберет! Пара широких шагов, рывок зубами за кольцо…

– Тьфу, зараза! Неудобно! – я ругнулся, потому что это только в кино классно, зубами кольца дергать, а по факту – неприятно до оскомины!

В итоге изловчился и подцепил кончиком гарды дюссака. Дернул, дождался, пока разгорится и – н-н-н-на!

– Пш-ш-ш-ш-ш! – фальшфейер, крутясь, упал на кучу дубовых листьев, которые тут же вспыхнули.

– А-а-а-а-а-ауч! – возопил листовик и, разгораясь все сильнее, рванул огромными прыжками меж берез, в сторону болота.

– Ага! – обрадовался я. – И магии не надо!

Остальные кучки прикидывались ветошью, делая вид, что пальмовые листья в Сибири или, скажем, зеленые лопухи в декабре – это нечто само собой разумеющееся. Ну, и получали разноцветные огоньки в подарок: кому-то красный, кому-то желтый, кому-то – синий. Нервы (если они есть у тварей) не выдержали у лаврового листовика – он, разинув пасть, ринулся ко мне – и в пасть я ему зеленый фальшфейер и забросил.

– Ес-с-с-с! – сказал я, и согнул руку в локте. – В яблочко!

– Ы-ы-ы-ы-ыш-ш-ш-ш!!! – полыхая огнем из пасти и дымя из всех щелей, листовик умчался прочь,.

– Пижон, – скорчила рожицу Эля. – Выпендрежник!

– Не, ну а почему нет? – с невинным видом развел руками я. – Если бы у меня за спиной не дежурила прекрасная амазонка с дробовиком, я бы и пробовать не стал! А теперь зато мы сами знаем и всем скажем: лучшее средство против листовиков – армейские сигнальный фальшфейер, по десять денег за штуку. Дешево и сердито. И горит прикольно!

– И воняет, фу! – наморщила носик Кантемирова. – Поехали отсюда?

Весь лес теперь был затянут разноцветным вонючим дымом. Выглядело это весело. Ну, и хтонически, не без того!

– Поехали! – сказал я, а потом спохватился: – Биба, фу! Кинь каку изо рта! Не ешь листовика, он не флора, он фауна! Ты травоядный, тебе не положено!

– Мбр-р-р-р… – меланхолично откликнулся Биба, продолжая жевать листовика с удвоенной скоростью.

– Слушай, в следующий раз мы просто мулов на них натравим, – предложила Эля. – Они их сожрут, и дело с концом.