Текст книги "Западня (СИ)"

Автор книги: Ева Гончар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Никто не скажет, действительно ли Скагер изначально собирался отдать свою дочь за межгорского борова, или всего лишь хотел использовать его как жупел. Но сейчас его величество был неумолим: через месяц – свадьба! «Он хочет наказать меня за сорванную помолвку с Акселем? Или герцог пообещал ему за меня свою часть Межгорного княжества?» – в отчаянии думала Эрика, свернувшись клубком на узкой и жёсткой койке. Ей было очень противно и очень страшно.

Визит отца, завершившийся бурной и безрезультатной попыткой выяснить отношения, остался позади – у Принцессы до сих пор саднило горло от крика, а лицо распухло от слёз. Король, в таком гневе, в каком она никогда прежде его не видела, в ответ на любые слова дочери твердил, что сегодня же казнит Феликса, а её саму запрёт в Башне Безумцев до конца её дней, если она откажет герцогу. Потом в дверь постучали. На пороге стояла женщина неопределённого возраста, с мягким невыразительным лицом, одетая, как медицинская сестра – в белую крахмальную косынку и строгое синее платье с широким белым нагрудником. В руках у женщины был металлический лоток с заправленным шприцем.

– Что тебе здесь нужно? – гаркнул на неё Король.

– Инъекция для её высочества… – пролепетала сестра, отступая в коридор.

– Не надо больше инъекций, – распорядился отец и вышел, шарахнув дверною створкой на прощание.

Принцесса так и не поняла, как долго её держали в забытьи – подозревала, что в королевской резиденции её объявили больной на время побега и последовавшего за ним скандала, и не хотели, чтобы она с кем-либо общалась, покуда всё не утрясётся. Но теперь уединение, судя по всему, закончилось. Когда тусклый белый свет за окном сменился светом сиреневым, предвещая наступление вечера, в замкé снова повернулся ключ. Эрика поспешно села и поправила одежду, не желая, чтобы новый визитёр, кем бы он ни был, увидел её раздавленной. В комнату, приволакивая ноги, вошёл Мангана, облачённый в чёрный лабораторный халат с изображением короны на нагрудном кармане.

Не говоря ни слова, Придворный Маг развернул стул так, чтобы сесть точно напротив Принцессы, опустился на него и уставился на девушку острыми тёмными глазами. В отличие от отца, никакой новой неприязни, сверх той, что была обычно, в нём не чувствовалось – наоборот, этот господин казался абсолютно довольным всем, что произошло. Эрику привычно передёрнуло от отвращения к нему, к его недоброму взгляду, уродливой старости, лысому черепу и большим шевелящимся ушам. Не желая затягивать паузу, она спросила:

– Чего вы от меня хотите, Мангана?

– Разумеется, поговорить, ваше высочество, – просипел он. – Полагаю, это будет полезным.

– Не о чем мне с вами разговаривать…

Потрошитель осклабился:

– Бросьте. Я знаю, вы меня терпеть не можете, да и мне симпатизировать вам не с чего. Вы копия королевы Каталины, а она… Впрочем, это к делу не относится. Главное, ничего хорошего мы друг от друга не ждём. Именно поэтому, я уверен, мы сможем договориться – без обид и разбитых ожиданий, затмевающих разум.

– Договориться? О чём? Чтобы я вышла замуж за герцога Пертинада?

– Не только. Замуж – да, его величество заинтересован в этом браке и не примет никаких возражений. Кроме того, он желает, чтобы вы, как и прежде, не покидали пределов Замка. Но вашим браслетом пользоваться больше нельзя, а другого такого же у меня, к сожалению, нет.

– И что? Вы посадите меня на цепь. как Многоликого?

Он меленько захихикал:

– Не хотелось бы, ваше высочество, ох, не хотелось бы… И прятать вас за решётку, как вашу мачеху – тоже идея не из лучших, вы же почти невеста и пока что наследница трона.

– Это всё?

– Нет. Есть кое-что ещё. Наследство Ирсоль…

– Вы уже его получили, – перебила Эрика, с досадой ощущая, как глаза опять защипало от близких слёз. – Что вам ещё от меня нужно? Я бы хотела никогда в жизни о нём не слышать…

– Боюсь, никогда о нём не слышать у вас не получится, – Мангана глумливо развёл руками. – Более того, ваше высочество, вам придётся на нём играть!

– Что?..

– Играть вам на нём придётся, – повторил он. – «Запустить» клавикорд можно только музыкой – старая ведьма, да сгниёт даже память о ней, говорят, ценила искусство. Но звуки, которые извлекаю из этой штуки я, музыкой назвать сложно. Его величество музыкальными талантами тоже не блещет. А вы отличная пианистка, ваше высочество, уверен, вы справитесь.

Принцесса молчала, поражённая его наглостью.

– Не думайте, что вы незаменимы, – ухмыльнулся Потрошитель. – Неважно, кто играет на Инструменте, важно, кто заказывает музыку. Откажетесь играть – найдём другого музыканта и позаботимся, чтобы он потом никому ничего не рассказал. Откажетесь выходить замуж за герцога – поселитесь в Башне Безумцев, из неё, вы же знаете, выходят только на кладбище. Попытаетесь нас обмануть и сбежать из Замка – не рассчитывайте, что ваш дружок останется в живых.

«Они не посмеют его казнить. Таких, как он, больше нет», – кусая губы, подумала Эрика. Мангана поморщился – дряблая пятнистая кожа пошла гадкими мелкими складками – и каркнул, уточняя:

– Он слишком строптив, ваше высочество. Нам он больше не нужен. Не думайте, что мы станем с ним нянчиться. Если, конечно…

– Если что?..

– В ваших силах облегчить его участь. Вы ведь любите его, не так ли? Делайте, как мы хотим, и он будет жить. Переедет из подземелья в тёплую комнату, чтобы, неровен час, не схватил воспаление лёгких. Кормить его станем от пуза, обещаю. Будьте паинькой – и вам даже позволят иногда его видеть. И сами заживёте, как раньше… как пристало жить наследной принцессе. Просто теперь у вас появится муж, а вечерами вы станете радовать музыкой своего отца и меня. По-моему, это очень выгодная сделка.

Она опустила голову и тихо спросила:

– Раз он вам не нужен, почему бы вам просто не отпустить его… если я буду паинькой?

– После всего, что он натворил?! – Придворный Маг разразился отрывистым кашляющим смехом. – Помилуйте, ваше высочество. Я знал, что вы наивны, но не думал, что до такой степени…

Принцесса и не ждала согласия. Ещё бы они отказались от столь надёжного способа добиться от неё чего угодно! Она уже понимала, что примет Манганины условия: пока её любимый жив, а у неё есть хотя бы видимость свободы, у них обоих остаётся шанс выбраться из беды. Но в том, как Потрошитель держался с ней, что за слова говорил, была какая-то трудно уловимая странность – он выглядел слишком довольным и слишком уверенным в себе, словно это не Король, а он сам недавно осуществил свою мечту.

– Мангана, я хочу знать: что он такое, этот проклятый клавикорд? – решилась она спросить. – Что он всё-таки даёт? Власть? Справедливость? Свободу? Или нечто иное?

Её собеседник как будто удивился вопросу:

– Власть, разумеется. Ничем не ограниченную власть. Неужели вы не знаете, как трудно держать в подчинении целую страну? Особенно такую, как Индрия. Неужели не знаете, как много людей не желают повиноваться своему монарху?

– Мой отец – властолюбец. Ему всегда мало! Он хотел бы, чтобы весь мир исполнял его волю. Но вы, господин Придворный Маг… Вы столько усилий потратили, чтобы добыть эту вещь. Почему? Разве вам не хватает того, что даёт магия?

– Инструмент Власти нужен его величеству, а не мне. А я всего лишь верный слуга Короны, – с непроницаемым видом ответил Потрошитель.

«Врёт», – подумала Принцесса.

– Передайте Королю, что я согласна на сделку, – сказала она с тяжёлым вздохом. – Но Многоликого я должна увидеть сейчас же.

– О да, ваше высочество, это я устрою, – опять осклабившись, как будто даже охотно пообещал Мангана.

* * *

Феликс лежал с закрытыми глазами, чтобы не смотреть на сырые и мрачные каменные стены и не вспоминать о своей недавней наивности – о том, как крепко он был уверен, что никогда больше этих стен не увидит. От закрытых глаз ему, впрочем, было ненамного легче. Руки и ноги, зафиксированные на кровати, затекли и онемели, пересохшие рот и горло были словно присыпаны песком, давно опустевший желудок противно ныл, а мочевой пузырь, наоборот, так переполнился, что готов был лопнуть. Но физические неудобства не шли ни в какое сравнение со невыносимой смесью гнева, стыда и страха, терзавших сейчас душу Многоликого.

Гнев и страх были адресованы Потрошителю и Королю, причём второму – в меньшей мере, чем первому. Негодяями-то, разумеется, были оба, но Скагеру, получившему Наследство Ирсоль, вряд ли есть теперь дело до пленника. А вот у Манганы явно были большие планы, при одной лишь мысли о которых у Феликса всё внутри сворачивались узлом от ужаса.

Невыносимый, обжигающий стыд был направлен на самого себя. «Что случилось с моим рассудком? Почему я, злыдни болотные, опять не заметил западню?..» – не понимал оборотень. Всего-то и нужно было, задать себе вопрос: откуда под крепостной стеной взялись мышеловки, если Пинкус не сдавал Многоликого королевской Охранной службе? Всего-то и нужно было, вовремя вспомнить, что визитёра в Замке ждали заранее. «Если бы только я вспомнил! Я был бы сейчас за тысячу миль отсюда…»

Иногда Феликс впадал в неглубокое забытье, и тогда ему снилась Принцесса. То ему чудились цветочный дух её волос, и чистый звук её голоса, и податливость мягких губ, и тонкость девичьего стана, который он прижимал к себе – и он, как наяву, обмирал от восторга и нежности. А то перед глазами вставало её прекрасное лицо, искажённое ошеломлением и отчаянием – последнее, что он видел в сокровищнице Ирсоль, прежде чем Эрику заслонили ноги стражников, со всех сторон обступившие обездвиженного медведя. И неизвестно, что хуже: снова и снова переживать кошмар во сне – или снова и снова возвращаться в кошмарную реальность из сна счастливого.

О самой Принцессе узник беспокоился не слишком сильно. Мучить её попусту не будут – зачем? Для общего спокойствия скажут ей, что оборотень удрал. Она не поверит, но Король и Придворный Маг найдут способ её убедить. Ей ничего не грозит. Настоящего заговора против неё, судя по всему, не было, родственничков просто использовали, чтобы склонить её к побегу. Теперь ей, конечно, очень больно. Её любовь к отцу вряд ли оправится от такого потрясения – что, вероятно, и к лучшему. По крайней мере, бедная девочка будет избавлена от новых разочарований. Что же до любви к нему, Многоликому, то вряд ли это чувство успело пустить глубокие корни в принцессином сердце. Эрика выйдет замуж за сына Джердона. Аксель влюбится в неё – разве можно не влюбиться в такую девушку?! – и сумеет сделать приятным её замужество. Ревновать Принцессу Феликс больше не осмеливался. Если бы он хоть немного умел ворожить, он позаботился бы о том, чтобы она о нём забыла вовсе.

Там, в сокровищнице, всё произошло слишком быстро. Он едва закончил метаморфоз – и тут же запутался в наброшенной на него сетке, которая оказалась заколдованной. Через некоторое время он понял, что это какая-то совсем новая магия – Придворный Маг, успев до побега покопаться в голове Многоликого, приготовил для него сюрприз. Тонкое полотно, как выяснилось позже, не мешало превращениям, но ячейки в нём были такие маленькие, что через них не проскочила бы и ящерка. Непонятный материал не рвался и не растягивался – сходу запутавшись в нём, Феликс уже не смог пошевелиться, первобытная сила огромного медвежьего тела внезапно оказалась бесполезной. Становиться человеком он, однако, не торопился – хотел во всеоружии дождаться того момента, когда с него снимут эти путы. Медведя, пыхтя и чертыхаясь, стражники выволакивали из тайника впятером. Каким образом его доставили в Замок, оборотень не понял – в ущелье стояла темнота, а сам он плохо соображал от ярости. Может, его перевезли по короткому проходу в скалах, не обозначенному на древней карте, а может, протолкнули через магический портал, поставленный ради такого случая Манганой.

Так или иначе, в проклятую подземную клетку Феликса вернули ещё до рассвета. Долгие часы он лежал там один на камнях, привалившись спиной к решётке. Толстый медвежий мех спасал от холода, но тело изнывало в неподвижности и бездействии, а от густого и острого запаха плесени и затхлой влаги слезились глаза и щипало в глотке. Потом в узилище вспыхнул свет, и позади, из коридора раздалось ехидное сипение Придворного Мага:

– Не спишь, голубчик? Добро пожаловать домой!

Медведь коротко рыкнул в ответ – зарычать во всю мощь не давала сетка, мешающая вдохнуть полной грудью.

– Фу, как грубо! – развеселился Мангана. – Но я так рад твоему возвращению, что прощаю тебе дурные манеры.

Многоликий рыкнул снова. Его мучитель захихикал:

– Что ты сказал? Ни словечка не понимаю! Но я тоже очень хочу с тобой побеседовать. Нам будет гораздо удобней, если ты превратишься в человека.

«Не дождёшься!» – подумал оборотень. Он всё ещё надеялся, что звериные зубы и когти помогут ему спастись.

– Эй! Не капризничай! – Мангана неожиданно болезненно пнул его под рёбра острым носком ботинка. – Медведем ты будешь только тогда, когда я разрешу. А сейчас я не разрешаю!

Не дождавшись реакции, он с кряхтением сел на корточки и прокаркал в самое ухо:

– Голубчик, ты напрасно ждёшь от меня уговоров. Всё, что мне нужно, я беру сам, когда захочу.

Медведь почувствовал, как Потрошитель положил ладонь ему на загривок. На границе слышимости загудело, сеть вспыхнула зеленоватыми искрами… бах! – и какая-то сила ударила Многоликого со всех сторон сразу, сердце заколотилось, а шерсть встала дыбом. Похоже на электрический ток, успел подумать он, и тут удар повторился, усиленный. Пленник дёрнулся бы, если бы мог, сердце забилось ещё быстрее, перед глазами побагровело.

– Повторим? – с отвратительной вкрадчивостью поинтересовался Мангана.

Бабах! От третьего удара лапы скрутило судорогой, а грудная клетка застыла на вдохе. Когда Феликс, наконец, сумел выдохнуть, Потрошитель отнял руку – сетка тут же перестала мерцать – и отодвинулся.

– Хватило тебе, упрямец? Я жду.

Мысли дробились и разбегались, как ртутные шарики. Внезапно Многоликий испугался, что после очередного удара уже никогда не превратится в человека – просто не сможет вспомнить, как выглядит в этом качестве. Глухо заворчал, попытался, хотя и без толку, принять более удобную позу – и совершил превращение. Сеть обвисла, но сразу же начала стягиваться вокруг уменьшившего свои размеры тела. Феликс повернул голову к Потрошителю и встретился с ним взглядом. С минуту они смотрели друг другу в глаза, после чего Придворный Маг заключил:

– По-моему, тебе не хватило. Что ж, поговорим позже.

Прежде чем пленник произнёс хоть слово, рукой в лаковой чёрной перчатке колдун опять прикоснулся к сетке, и на оборотня обрушился четвёртый удар, которого так хотелось избежать – и который, в итоге, его вырубил.

А когда Многоликий очнулся, он обнаружил, что сетки на нём больше нет, но он распластан на кровати – той же самой кровати, гораздо больше напоминающей экспериментальный стенд, чем ложе для сна. Что вместо собственной одежды на нём паршивое арестантское тряпьё, точь-в-точь такое же, какое было сожжено в Лагошах. Что под этими тряпками знакомо натирает кожу магический пояс, от которого змеится к стене тяжёлая битая ржавчиной цепь. И что на громоздком столе справа от кровати всё так же блестят начищенным металлом Манганины приспособления. Нога, правда, в этот раз не болела. И спасения в этот раз ждать было абсолютно неоткуда.

Внутренние часы у пленника разладились: он даже приблизительно не представлял, сколько прошло времени с момента его повторного заточения, когда где-то вдалеке заскрежетала, открываясь, дверь. Затем – другая, поближе; затопали ноги, загомонили мужские голоса. Феликс встрепенулся, напряжённо прислушался и различил:

– У нас тут всё тихо, ваша милость. Похоже, он спит…

«Ваша милость» – это Мангана. Что ж, давно пора ему появиться, подумал было Многоликий, но тут другой стражник с утроенным почтением пробасил:

– Сюда, пожалуйста, ваше высочество! Не извольте беспокоиться, клетка надёжно заперта, – и оборотень так и подскочил на месте, взвыв от боли в прикованных запястьях.

«Ваше высочество» – это Принцесса! Принцесса?! Проклятье!!! Зачем она тут?! Почему её сюда пустили?!

– У вас пять минут, – где-то поблизости проскрипел Придворный Маг. – Дорогу вы знаете, не так ли?

Вслед за новой порцией шагов, голосов и дверного скрежета наступила тишина. И сразу у решётки появилась Эрика. Чёрный шёлковый плащ, край клетчатого платья, с двух сторон подхваченные гребнями волосы… почти такая же, как в их вторую встречу. Только платье тогда было полосатое, и волосы распущенные – это ему запомнилось. «Злыдни болотные, что за чушь лезет в голову…» И на щеках у неё тогда не блестели дорожки слёз, и губы не ломались от боли. Обеими руками вцепившись в решётку, девушка замерла. Многоликий смотрел на неё, стараясь не упустить ни единой чёрточки, секунды удлинились и стали прозрачными и тягучими, как смола.

– Феликс, – молвила, наконец, Принцесса.

Он вдруг взглянул себя её глазами – беспомощного, жалкого, проигравшего! – и от неприязни к себе чуть не застонал в голос. Прохрипел, кое-как разлепив спекшиеся губы:

– Ваше высочество.

– Говори мне «Эрика», – попросила вдруг она.

Он стиснул зубы, зажмурился и, воспротивившись, повторил:

– Ваше высочество!

– Я вытащу тебя отсюда, – сказала девушка, как будто не заметив его протеста.

– Для вас будет лучше всего, если вы просто обо мне забудете.

– Забыть тебя? – удивилась она. – Я не смогла бы, даже если бы хотела. Но я не хочу.

– Ваше высочество, вы помолвлены. Не откладывайте свадьбу до осени. Принц Аксель позаботится о вас, даже если ваш брак будет… фиктивным.

– Принц Аксель… – её лицо потемнело, подбородок задрожал, она опустила голову.

– Он станет вам хорошим мужем. Останьтесь с ним, умоляю! Хотя бы ради меня… мне больно думать, что я сломал вам жизнь.

Она не ответила и глаз не подняла. Твёрдо, как мог, Феликс проговорил:

– А сюда больше приходить не надо.

– Почему? Не хочешь меня видеть?

– Не хочу.

Принцесса помолчала, потом скользнула по нему пронзительным синим взором и улыбнулась:

– Неправда. Ты не хочешь, чтобы я тебя видела.

Даже такая улыбка, горькая и слабая, печально не похожая на те, что она дарила ему раньше, согрела Многоликому сердце.

Прежние звуки – скрежет двери, шаги и гомон – возвестили о близком конце свидания. Эрика прильнула лицом к решётке и повторила еле слышным шёпотом:

– Я тебя отсюда вытащу.

Феликс покачал головой:

– Я должен справиться сам.

– Вытащу, вот увидишь, – упрямо прошептала она. И добавила одними губами: – Любимый.

«Пора, ваше высочество, пора!» – мерзкий Манганин клёкот, обрывая разговор, разнёсся по подземелью.

* * *

– А вот теперь, приятель, мы сможем с тобой поговорить по душам! – Потрошитель взгромоздился на высокий крутящийся стул между столом и кроватью, положил перед собой конторскую книгу и символическим жестом сдул пыль со зловещего арсенала своих приборов.

Он как будто приплясывал на месте. Казалось, сейчас он начнёт по-детски болтать не достающими пола ногами – в сочетании с его обликом престарелой хищной птицы это выглядело бы чудовищно.

– Зачем ты привёл сюда Принцессу? – первое, что сказал ему Феликс.

Изнывающему от жажды рту речь давалась с трудом; лишённое движения тело превратилось в тяжёлый сгусток усталости и боли.

Придворный Маг легкомысленно помахал в воздухе узловатыми пальцами:

– Где твоя хвалёная сообразительность? Это же просто, как полкроны!

– Зачем ты привёл её сюда? – повторил Многоликий. – Вам было бы куда спокойней с нею, если бы вы убедили её, что я сбежал.

– Его величество тоже сомневался в том, что ей нужно знать правду, – Мангана раскрыл журнал, повернулся вполоборота к пленнику и с интересом уткнулся в собственные записи. – Начнёт, мол, скандалить, требовать, чтобы тебя отпустили… Но я смог его переспорить. Смешные вы с Королём люди, право слово. Можно подумать, не знаете, что влюблённые – самые сговорчивые существа в мире. Если, конечно, найти к ним подход. К её высочеству я подход нашёл! – он издал самодовольный смешок и добавил: – Полагаю, и с тобой проблем не возникнет.

– Подход?..

– Ну да. Я всего лишь пообещал ей оставить тебя в живых – и милая девушка согласилась сразу на всё!

«Согласилась сразу на всё!..» – отдалось в голове у Феликса, и его захлестнула новая волна отчаяния, приглушённого было усталостью.

– Мерзавцы… чего вы от неё хотите?!

Потрошитель фыркнул:

– Не твоя печаль, грубиян! Не волнуйся, ничего из ряда вон выходящего. Ничего такого, чего не делают принцессы.

Он перевернул страницу и, бормоча что-то себе под нос и сосредоточенно шевеля ушами, оставил на следующей пометку карандашом. На этот вопрос ответа не будет, понял Многоликий. Зато, разумеется, будет ответ на другой! От неизвестности оборотень устал не меньше, чем от неподвижности – и желал как можно скорее получить из уст Манганы подтверждение тому, до чего успел додуматься сам в эти часы мучительного бездействия и одиночества.

– А от меня вам что нужно? – спросил он, сглотнув. – Наследство Ирсоль, пропади оно пропадом, вы уже получили!

– Нет, всё-таки вы два сапога пара! – Придворный Маг фыркнул снова – он так и фонтанировал хорошим настроением. – Её высочество сказала мне то же самое… и почти такими же словам. Должен признаться, Королю ты, и правда, больше не нужен – разве только затем, чтобы ему легче было ладить с дочерью. Но для меня, голубчик, ты бесценен, – он панибратски похлопал Феликса по руке, и того передёрнуло. – Я ведь только начал свои исследования! Таких интересных объектов, как ты, у меня ещё никогда не было. Ты себе не представляешь, как мне тяжело было прерваться, едва пригубив удовольствие!

– Надеешься, что я тебе посочувствую?

– Надеюсь, что ты не будешь мне мешать.

«Не дождёшься! – подумал Многоликий. – Что ты можешь со мной сделать? Заморозить до смерти? Как дрессировщик кнутом, бить меня током? По второму разу твои уловки не сработают. Я лучше сдохну здесь, чем позволю себя потрошить!» Но время для этих слов ещё не пришло, и вслух он произнёс другое:

– Мешать? Но ведь ты недавно хвастался, что сам можешь взять всё, что захочешь.

– Разумеется, – просипел колдун. – Но зачем упираться, добиваясь от тебя того, на что ты пойдёшь добровольно? Тратить силы и время, портить попусту твои прелестные пушистые шкурки… Это некрасиво и скучно. Я этого не люблю. Наука вещь элегантная, Многоликий, и требует красивых решений, – изрёк он, назидательно подняв палец.

– Наука? – переспросил Феликс. – Ты собираешься… разобрать меня на части лишь для того, чтобы узнать, как устроен мой Дар?

– По-твоему, узнать, как устроен Дар – этого мало?

– По-моему, это не всё! Ты хочешь его у меня отнять. Всё, что рассказывают о тебе – правда. Ты из тех, кто охотится за чужими Дарами. Такие, как ты, виноваты в том, что Одарённость из благословения превратилась в проклятие. Из-за вас Одарённые, как страшную тайну, скрывают свои таланты. Из-за вас, Мангана, мир покидает магия!

– Ты путаешь причину и следствие, – вздохнул с укоризной Придворный Маг. – Никто не знает, что заставляет магию уходить, но охотники возникли именно потому, что её остаётся всё меньше. Дарами не должен владеть кто попало, ими нельзя швыряться! У каждого Дара должно быть достойное применение. Вот ты, например, свой Дар до сих пор тратил на всякую ерунду. Но ничего, не огорчайся – теперь ты в надёжных руках, и…

– Говорят, присвоить себе чужие способности может лишь тот, у кого уже есть собственные. Хотя бы слабенькие, но свои! – перебил оборотень. – Это правда, господин Придворный Маг? Превратить в Одарённого того, кто родился обычным человеком, под силу только Серафимам, не так ли?

– Допустим, – не стал возражать Потрошитель.

– А ты родился обычным человеком! И это терзает тебя всю жизнь! Ты всю жизнь ищешь способ сделать самого себя Одарённым. Одного за другим уничтожаешь тех, кому повезло больше, чем тебе, пытаясь разгадать их секрет… сколько людей уже ты убил, Мангана? Скольких насильно лишил их Дара? Но у тебя так ничего и не получилось, да? Ты бездарь, чужие способности на тебе не держатся. Год проходит за годом, а ты по-прежнему фокусник, но не чудотворец. Даже тело своё не можешь омолодить, прогнившая ты коряга!

Сам не зная, зачем, Феликс пытался разозлить своего мучителя, но тот оставался на удивление спокойным. С любопытством посматривал на пленника, черкался в своём журнале и совершенно не проявлял не только гнева, но даже и раздражения. Либо все выстрелы ушли «в молоко», потому что Многоликий либо совсем ошибся в своих догадках – либо не ошибся, но упустил из виду что-то очень важное.

И вдруг его осенило, что именно он мог упустить!

Оборотень замолчал, со всех сторон примерился к своей идее, а затем поинтересовался, резко меняя тему:

– Ты скажешь мне, зачем нужен предмет, из-за которого вы всё это устроили? Я слышал, у него много имён, но прежде мне было известно только одно – Инструмент Справедливости.

– Конечно, скажу – он ведь был и твоим тоже, хотя и совсем недолго, – ухмыльнулся Придворный Маг. – Наиболее подходящее его имя – Инструмент Власти.

– Не сомневаюсь, эту версию ты выдал Королю. А на деле?

– Разве я посмел бы вводить в заблуждение его величество?

– А на деле, Мангана, это Инструмент Одарённости, верно? Он даёт магические способности тем, у кого их раньше не было – я прав?

– Фантазёр, – после едва уловимой паузы проскрипел Потрошитель. – Но ты развлёк меня, спасибо. Я и не думал, что ты можешь быть таким забавным – последние сутки явно пошли тебе на пользу! А теперь перейдём к делу. Я по-прежнему горю желанием разобраться в природе твоего Дара. И по-прежнему предпочёл бы, чтобы ты сам предоставил себя для моих исследований.

– Не дождёшься! – почти с облегчением выдохнул Феликс. – Бери то, что сумеешь взять, но я тебе помогать не буду.

– Ну-ну, не торопись с ответом, – Мангана опять потрепал его по онемевшей руке. – Предупреждал ведь, что найду к тебе подход. Я знаю, о чём ты думаешь: «Убить он меня всё равно не убьёт, а там, глядишь, принцесса Эрика меня опять отсюда вызволит». Так вот, имей в виду. Во-первых, она тебя не вызволит – ключ от твоего пояса ей никто больше не подсунет. Во-вторых, убивать тебя я, действительно, не буду. По крайней мере, пока. Но эксперименты откладывать не намерен, независимо от того, согласишься ты или нет. Что, если я как-нибудь приглашу её впечатлительное высочество понаблюдать за тем, как мы работаем? Как тебе такая идея, голубчик?

И тогда Многоликий понял, что ловушка захлопнулась. Какое бы решение он ни принял, легко ему не будет. Что собой представляют «эксперименты» этого вивисектора, он уже знает. Согласиться на них значит не только обречь себя на бесконечный кошмар, но и почти наверняка лишиться своего Дара – неизвестно, сумеет ли Мангана присвоить способности Феликса себе, но отобрать их явно сумеет. Отказаться значит принять пытки и, возможно, вовсе их не пережить – но если пережить удастся, появится шанс вырваться отсюда, сохранив Дар целым и невредимым. Но как позволить Потрошителю впутать в свои жестокие игры Эрику? Ранимую, добрую, самоотверженную Эрику, которая уже однажды по милости Феликса чуть не потеряла всего того, чем обладала по праву рождения? «Чем дальше она будет от всей этой мерзости, тем скорее забудет случившееся», – решил оборотень. И уточнил:

– Ты дашь мне слово, что не станешь водить её ко мне и не расскажешь ей правды?

– Разумеется, дам, – не скрывая удовлетворения, проскрежетал Придворный Маг. – Я скажу её высочеству, что ты просто отбываешь заключение. Ведь почётного звания государственного преступника тебя никто не лишал.

– Тогда считай, что мы договорились, – выплюнул сквозь зубы Многоликий.

* * *

Единственное, о чём мечтала Эрика после визита в подземелье – поскорее попасть в свои покои, к тишине и чистому воздуху, к маминым роялю и фикусу, к изразцовой печке и мягкой постели. Упасть на льняное покрывало, зарыться лицом в подушку и лежать так долго-долго, до тех пор, пока не расслабятся плечи и не перестанет колоть в груди. До тех пор, пока не притупятся боль и страх. Но и этому желанию Принцессы не суждено было осуществиться. Зарешёченную серость лазарета сменила безликая роскошь гостевых апартаментов. Отец, обретя своё прежнее равнодушие, объяснил: «Твои покои благоустраивают перед свадьбой, ведь ты скоро будешь жить в них не одна». И Эрика задохнулась от охватившего её горя. Утрата любовно свитого гнёздышка была ерундой по сравнению с остальными бедами, которые постигли девушку. Но именно эта потеря поставила точку в случившемся: приговор вынесен и обжалованию не подлежит!

В апартаментах Эрику встречала Валькирия. Горничная с обычным усердием растопила печь, сервировала обед, нагрела воду и приготовила платье для вечернего рандеву с герцогом Пертинадом. Но и в ней что-то изменилось за эти дни. Она никогда не была принцессиной наперсницей, однако прежде казалась не только усердной, но и заботливой. Если кто-то после Королевы и проявлял интерес к тому, как чувствует себя наследница трона и что у неё на душе, то это была Вальда. Теперь же Эрика лишилась и такой малости. Однако она была слишком измученной, чтобы ломать голову, откуда взялся иронический холодок в интонациях горничной. Предположение, что практичная до мозга костей прислуга презирает хозяйку за то, что та упустила идеального мужа, мелькнуло на краю сознания и исчезло, тут же забытое.

– У тебя есть четыре часа до встречи с женихом. Используй их на то, чтобы подкрепиться, поспать и привести себя в порядок, – распорядился отец, проводив Эрику до её временного пристанища.

– Да, папа, – ответила она чуть слышно.

В этот момент в дверь постучали. Валькирия пошла открывать и вернулась, неся на подносе небольшой белый конверт, запечатанный сургучной печатью.

– Почта для её высочества.

– Дай-ка мне, – не спрашивая разрешения дочери, Король взял конверт и вскрыл его; пробежал глазами письмо и, держа его двумя пальцами, протянул Принцессе: – Полагаю, он врёт. Читай.

Послание было от принца Акселя. Крупным разборчивым почерком он написал следующее:

«Дорогая Эрика! Уверен, Вам сообщили, что разрыв нашей с Вами помолвки произошёл потому, что я признался Императору в нашем сговоре и рассказал ему о Вашем побеге. Мне нестерпимо думать, что Вы считаете меня предателем. Это не так – умоляю, поверьте мне!!! Я не меньше Вас был заинтересован в том, чтобы сохранить тайну. Моя вина лишь в том, что я не сжёг Вашу записку сразу после того, как её получил – и за это я на коленях прошу у Вас прощения. Я собирался уничтожить её позже, но когда вернулся к себе, выполнив Ваше поручение, увидел, что она исчезла. Утром пришла телеграмма от отца, он потребовал моего немедленного возращения домой. К моему приезду записка уже была у него, он предъявил мне её как свидетельство того, что ему всё известно. Клянусь святыми Небесами, я не понимаю, что произошло! Сейчас, когда Вы читаете это письмо, другая принцесса, вероятно, уже приняла предложенную мною руку. Сердце моё, как Вы знаете, навсегда отдано Аните, которую я больше не увижу. Но в нём осталось место и для приязни и благодарности к Вам, дорогая Эрика. Надеюсь, кто бы ни стал Вашим мужем, Ваш брак будет более удачным, чем мой. С безусловным почтением и пожеланием счастья, Аксель, младший сын Джердона Третьего».