Текст книги "Ночные Хранители (СИ)"

Автор книги: Ева Аберто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Зов Земли

Где-то наверху раздался скрип и еле слышный щелчок дверной ручки; я выдохнула, припуская по лестнице и отсчитывая оставшиеся завитки. Раз Аарон заперся у себя, впереди несколько часов молчания, которые я последнее время использую, чтобы сбежать из замка.

Вздрагивая от каждого шороха и сквозняка, я прокралась сквозь опустевшие залы Астровода. Когда вода спала, нам открылась кухня, сухая и невредимая. Горы припасов немного поднимали настроение, но я все равно старалась держаться подальше от тех мест, где жили люди. Только бы не вспоминать.

Я окинула взглядом последний коридор, лежащий между мной и спасительной дверью и, зажмурив глаза, выскочила на улицу, тут же поспешно прижавшись к стене. Впереди, еле заметная в кустах, лежала до боли знакомая дорожка, которую мы с Лили использовали, чтобы гулять без ведома матерей – если посильнее вжаться в камень, то из окна главной башни две маленькие девочки будут практически неразличимы; только теперь я кидала опасливые взгляды левее, на одинокий выступ его окна.

Аарон все больше думал и говорил об Обители, становился все нервознее. Он постоянно требовал написать Хранительнице, как он звал Василису, словно забывая о том, что я не могу, как бы не хотелось – письма не доходят. Должно быть, подруга оставила перья и пергамент дома, а сама снялась с места, чтобы искать свой камень. Аарон тоже догадался и теперь рыщет по окрестностям, смотрясь при этом хуже голодного волка; в такие часы я прячусь в комнате матери, опасаясь даже выглянуть в окно.

Ноги сами несли меня куда-то, и я даже не задумывалась о направлении. Все мысли кружились около ледяного комка в груди. Страх заполнял каждую каплю крови внутри меня, по венам словно тек вязкий холод. Изнутри, в районе Солнечного сплетения, кожу кололи тысячи тонких игл; пальцы давно оледенели.

Хуже всего было наше заточение, безрезультатные попытки докричаться до остальных Хранителей. От нечего делать я перечитывала и перечитывала легенду о городе, только позже осознав, что стало хуже. Вместо плана, на который я так надеялась, пришло что-то, напоминающее черную тень. Куда бы я ни пошла, прокралась или убежала, она следует за мной, ежесекундно грозя накрыть с головой. Просыпаясь, я начинаю бороться с ней, вытесняя, вынимая иглы страха по одной. Но на следующее утро все начинается с начала. Помогают только бесцельные прогулки.

Вдруг я обнаружила, что стою перед стеной леса. Колючие лапы выросли словно из-под земли и теперь качались перед самым носом. Сзади и по бокам высились невысокие холмы – жители деревни оградили чащу песком. Жаль, я знаю, что это не поможет.

Я устало опустилась, прислоняясь спиной к насыпи, и раскрыла книгу, которую все это время зажимала подмышкой. Пусть я уже перечитала несколько раз то, что собрал Аарон, продолжать пытаться понять легче, чем признать, что мне остается только ждать неизбежного.

Пожалуй, теперь я знаю все, что только можно было узнать об Обители. И теперь все чаще возвращаюсь мыслями к Василисе; перед глазами проплывают картинки – искренняя и такая простая, подруга оглядывается, стоя посреди главной залы. Говорят, там когда-то высился трон. Мы с девчонками часто лазали на постамент, но ни разу не услышали достаточно правдоподобной истории о том, как каменный трон сняли или разрушили, не повредив основу. И зачем ее оставили?

До того, как Аарон позовет меня, осталось меньше часа. Я еще немного посидела, но все же поднялась, с тоской и ужасом думая о том, что до вечера мы будем заперты в одном замке. Пустые анфилады, бесконечные балконы и лесенки и так пугали, но перемены, произошедшие с другом, затмевали все. Мне все чаще хотелось сбежать от него в пустующую деревню, но я держалась – хотя бы из жалости.

***

Я вдруг поняла, что скучаю – по городским крышам, запаху асфальта, бесконечным проводам и даже по дождю, который, казалось, никогда больше не смогу терпеть.

Здесь, в абсолютной тишине, не нарушаемой даже стрекотом сверчков, уснувших в ямках и на глинистых выступах, слух беспрестанно напрягался, пытаясь уловить такие привычные шорохи резины по магистрали. Пусть под конец, обитая в полузаброшенном здании, мы не слышали знакомых разговоров и сирены скорой, оставался хотя бы плеск волн. Теперь же чувства были бесполезны, ни взгляд, ни слух ни за что не могли уцепится – казалось, все вокруг вымерло. Оттого мы сидели напряженные, постоянно оглядываясь на пустошь и нарочито громко разговаривая.

Внимать тревожной тишине и удерживать нить разговора одновременно оказалось куда труднее, чем я думала, и вскоре мозг отключился. Вопрос я задала совершенно случайно, не подумав, что он выдаст меня с головой:

– Так ты думаешь, что люди, прошедшие через страх, это безымянные? – по тому, как сморщился Джейд, поняла, что обнаружила свою невнимательность. Но он ответил:

– Да, и тогда можно сказать, что мы знаем все, что только можно, – он передал шпажку для зефира Кассандре – главное правильно истолковать легенду.

– Разве не очевидно, – подал голос Эрик – все же прямым текстом сказано.

Джейд нахмурился еще больше, но мое внимание полностью перешло на руки Касс – та незаметным жестом передала ветку, унизанную сладостью с карамельной корочкой, Эрику. Тот слабо улыбнулся, прячась от Джейда. Кровь с силой облила щеки, и я прикрыла злой румянец рукавом.

Что и следовало доказать.

– Возможно, – похоже, Джейд не замечал. Или не хотел замечать – но мне все кажется, что мы что-то упускаем. Все так сложно, может, потому, что мы чего-то не видим?

Он устало погрузил пятерню в волосы, ероша мягкие волны. Мы все просто устали. Я вдруг поняла, что смертельная тяжесть дарит спасение. Глаза не могут повернуться в сторону пары напротив; и я решила закрепить эффект:

– Я все понимаю, – зевнула, окидывая каждого взглядом. Они зевнули в ответ – но, думаю, нам нужно выспаться. Утро вечера мудренее.

Ребята кивнули в ответ и умолкли. Я блаженно улыбнулась. Уснуть действительно хотелось – сжавшись в комок, загородившись от нависшей тени, сделать вид, что ничего нет. Мира не существует. Есть только глупый жареный зефир в руках Эрика, и это – самая большая проблема.

Но мы не успели сделать и шага в сторону палатки, как по долине прокатился гул. Не считая вереска, на километры вокруг ничего не было и сильное эхо зазвенело на барабанных перепонках, оглушая. Джейд, покачнувшись, встал, но вглядываться в темень пустоши было бесполезно. Мы испуганно молчали, словно ожидая, что вот-вот что-нибудь упадет с неба и раздавит нас.

Гул повторился.

Даже прикрыв уши руками, я буквально кожей чувствовала этот звук – полный отчаянья и болезненной силы. Не смея двинуться с места пыталась подавить ощущение внутри.

Кто-то звал меня, умолял, протягивал руки и просил прикоснуться. Ласкал запястья и ступни теплым дыханием, просил о помощи. Раненый зверь – невероятно прекрасный и сильный – изнемогал. Нуждался во мне.

Я на всякий случай глянула на Эрика – но он, судя по всему, ничего подобного не чувствовал, в то время, как моя голова дрожала, внимая голосу. Усмирять чувство больше не получалось.

Да и зачем?

Я чувствую силу. Разве не за этим я потащила этих троих в глушь, расходуя ценную энергию? Внезапно обнаружив, что существо, зовущее меня, в ярости, я позволила ей заполнить меня. Злость вязко стекала по рукам и спине, обволакивая и даруя силу. Камешек в кармане задрожал, и я накрыла его ладонью. Не знаю, как, но что-то заставило его подчинится и отдать часть мощи. Должно быть, внутри он таит еще больше.

Я перебирала ногами, думая, как завлечь ребят к источнику звука. Конечно, одну они меня не отпустят. Я со злостью пнула кочку около бревна и как будто отключилась на несколько минут; плана, как их протащить через всю пустошь, не было, и я замерла, вслушиваясь в отголоски рева, оставшиеся в груди.

– Нам ничего не остается, – Джейд, оказывается все это время втолковывал что-то Касс. Теперь же парень повернулся ко мне – слышишь? Мы хотим пойти на зов, если можно так назвать. Вы с Эриком, конечно, можете остаться…

– …Ни за что! – я старалась вспомнить нужное чувство, но все затмевала чужая ярость – Джейд, я иду с вами.

Сработало.

Прокатилась новая волна, приминая вереск. Гул перекрыл все сомнения; Джейд подскочил и метнулся ко мне, закрывая от ветра, сопровождающего звук. Я скривилась, надеясь, что парень не заметил мою мину. Чей-то грозный рык обволакивал тело, приподнимая и погружая в пустоту. Блаженная злость толчками выплескивалась в сердце, придерживая когтистыми лапами плечи. Звук исчез, оставив ощущение глухоты. В уши словно натолкали белой ваты, противно шуршащей и мешающей толком что-либо ощущать. Я вырвалась из цепких объятий, тут же упав на колени. Впрочем, ребята тоже попадали, испуганно заткнув уши, пытаясь подняться и оскальзываясь.

Но, когда они встали, их словно подменили – у всех одно и то же на лице. Холодная решимость двигала их окоченевшими от страха пальцами; парни молча отложили часть провизии, а Касс украдкой спрятала под свитер добрую дюжину ножей. Я же буквально кипела, внутри все шипело и булькало, царапая тело изнутри. Горячая воля туманила рассудок. Я поддалась и просто нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

Наконец мы зашагали по остывшей долине в сторону источника рева. Прохладный ветер отрезвлял. Никто не решался говорить, только стенала под ногами корочка льда – вечерняя роса превратилась в изморозь. Я поежилась, привлекая внимание Джейда, хотя на самом деле мне казалось, что от ладоней валит пар. Он бережно накинул на меня огромный плед, и я на мгновение потерялась в куске ткани. Вокруг все устилал туман, оставляя капельки воды на ресницах.

Где-то во мгле прокричала птица.

– Авдотка, – Джейд, заставив меня передернуться и выплыть из своих мыслей, указал рукой на темный силуэт крыльев в тумане – мы где-то недалеко от Шотландии.

– Ты разбираешься в птицах? – должно быть, парень старается не думать о невиданном звере, в лапы которому мы движемся. Я не стала сопротивляться, ведь сторонний разговор помогал. Не хотелось сорваться раньше времени.

– Хотел идти на эколога, до того, как… – он жестом показал то, через что мы прошли. Я улыбнулась, подумав, как легко Джейд выражает то, что и словами не скажешь, движением руки.

– А я понятия не имею, куда поступать, – эта беседа позволяла вообразить, что мы достаточно далеко от любой опасности; что мы дома.

– После того, как спасешь мир, решишь за секунду, – он улыбнулся, словно нисколько не сомневаясь, что я пройду до конца – может, поступишь со мной. Я ведь уже университет выбрал.

Джейд задумался, мы замолчали, возвращаясь в жгуче холодную реальность. Эрик и Кассандра шли чуть позади; я отчетливо различала его шаги – Эрик загребал носками глину и постоянно сбивался – и легкие, пружинистые толчки от ног Касс. Замечая это, я гнала мысли о главном. Черт подери, да она просто поделилась с ним зефиром! Ты серьезно думаешь о куске чертового зефира с карамелью?!

***

Пока провожал взглядом клетчатое платье, прижавшееся к стене, успел дать себе несколько пощечин. Тесс выглядела, как воробей, выпавший из гнезда, отчаянно цепляющийся за жизнь.

Я ненавидел нового себя. Впрочем, старого, позволившего мне стать таким, тоже ненавидел, но уже не так сильно. Жгучая ярость, ставящая на дыбы, накатывала волнами, не спрашивая, успел ли я отойти от тех, кто мне дорог, подальше. В такие моменты, которые я криво обозвал «приступами», ум помутнялся и хотелось только сносить стены, душить людей и себя, лишь бы найти то, что меня зовет. Голос осиновым колом вонзался в сознание и вкручивался под чьими-то ловкими руками. Голос звал, кричал, перекрывая остальные звуки, и вселял в меня то, что я так старался подавить.

В время «приступов» я старался сесть на пол, заперевшись один в комнате, и перечитывать раз за разом то, что сам же и написал. Старался бороться с наступающей волной, подавляя опасное чувство, но злость не уходила.

Я схватился за голову, зная, что позволил ей забрать книгу. Если бы она подумала, что я прячу том, то напугалась бы, хотя не знаю, может ли быть страшнее, чем сейчас. Я постарался уберечь ее, дать возможность выйти из замка, потому, что боюсь, скоро не смогу управлять собой. Он зовет.

А пока, пока еще есть время, я, стараясь не думать о том, что будет, когда Тесс ее найдет, шагал по замку в поисках пера и клочка пергамента для записки. Колдуньево обиталище я видел редко и теперь лишь смутно представлял, где нахожусь.

В голове, кружась и ударяясь друг об друга, причиняя ужасную боль, выстраивались в строки слова. Я не знал еще, что напишу, но хотел подготовить ее к худшему, одновременно перебирая ругательства, которые подошли бы к моей ненависти. Не уберег, не уберег, не уберег.

Сначала Лили – она была сильной, я знаю. Но ее сестра, мать твою в туды, была сильнее. И кто бы мог подумать – у напуганных женщин, подозревающих самый ужасный исход, под боком жил тот, кто мог ее спасти. Но нет же, он испугался за свою никчемную жизнь.

Я всегда думал о том, что потеря имени не пройдет мне даром. И действительно, с тех пор, как я стал безымянным, мне постоянно кажется, что она видит. Может, сейчас Джеральдина не худшая из моих бед, но тогда она внушала мне страх посильнее, чем я сам себе сейчас.

И я побоялся – хотя моя фраза могла спасти ее, я боялся погибнуть сам. Наблюдая за Мелиссой все время до того, как она захватила сестренку, я убеждался в том, что не один безымянный на всю округу.

Старался не думать о том, что будет с Лили, больше не владеющей своим телом – но образы лезли в голову. Самое лучшее – Джеральдина обратит и ее в безымянную. С этим еще можно справится. Но я почти уверен – ее ждет лучшая роль, яркая, как ее стихия, и не оставляющая шанса. Как огонь, приходящий во время битвы.

О да, я снова знаю обо всем – но ничего не могу сделать. Признайся, Аарон, ты ничего не хочешь сделать. Боюсь за свою шкуру, чего таить. Пожалуй, теперь все Хранители понимают, что происходит – но, в отличие от меня, действуют. А я строчу прощальную записку.

Мне будет лучше уйти. У Терезы есть все – кроме верного друга и надежного плеча, но тут я бессилен. Если Джеральдина пожелает наведаться за мной – пожалуйста. Мне уже все равно. Только нужно уберечь тех, кого еще могу, хотя бы от чего-то. В остальном надежда на вторую Хранительницу, эту девушку, у которой и так полмира на плечах. А то и больше.

Мысли о Хранителях вызвали новый приступ. На этот раз гнев стал ярче. Ярко-красные звездочки рассыпались перед глазами, тело охватило нервное возбуждение, в груди фейерверком рассыпались иглы, жалящие и побуждающие действовать. Не хотелось думать о том, что именно они просили сделать.

С трудом управляя дрожащими пальцами, я сложил записку и оставил на ее столе. Поскорее вышел, ведь вид всей комнаты причинял боль, совсем не ту, что приходила от приступов. Другую, сладкую и мокрую от слез. Стряхнув с себя оцепенение и отвесив еще одну пощечину, я подхватил мешок, заполненный всевозможной утварью, и выскочил из Астровода, припуская вдоль берега.

***

Василиса оторвалась от нас и теперь шла далеко впереди, почти обнимая Джейда. Они все говорили, причем совершенно не о деле – обсуждали все на свете, не умолкая, толкались и шутили; время от времени тишину и промозглый туман взрывали громкие смешки.

Кассандра нахмурилась и не подпускала меня близко. Пришла ее очередь волочить сумку, до отказа набитую провизией, и, сколько я не старался отобрать ее, девушка только молча уворачивалась. Наконец, оставив ее в покое, я вернулся в хищные лапы собственных мыслей.

Невеселая картина вырисовывается. Мы одни – не только в темной пустоши, но и вообще во всем мире. Тащимся не пойми куда, да еще и то и дело слышится ужасающий рев, словно зовущий. Больше всего донимало осознание, что не меня.

Чтобы отвлечься от мыслей, накатывающих и сковывающих паническим страхом, я прибавил ходу, догоняя Джейда. На мое счастье Лисса больше не мучала парня, а молча шагала чуть в отдалении.

– Мы вот уже часа два, как премся в никуда! – начало звучало, словно каприз маленького ребенка. Я сморщился от отвращения и попробовал снова – не пора ли на привал?

Джейд глянул на меня и по глазам я понял, что он мысленно слишком далеко отсюда, чтобы что-либо услышать. Сдался и просто пристроился рядом, надеясь своим видом привести его в чувства.

Василиса заметила меня и затормозила, пропуская вперед, а потом и вовсе развернулась, и скрылась во мгле в обратном направлении; должно быть, предвкушала перепалку. В груди неприятно закололо, а спустя четверть часа ненависть к себе затмила все. Не сдержавшись, я снова обратился к пареньку:

– Ку-ку! – сил просто не было – меня не жалко, так о девушках подумай, – слабо надеясь, что сработает.

– Может, действительно, – Джейд всмотрелся в туман позади нас и, похоже, только сейчас отметил, что не видно ни зги – поворачивай, найдем их и встанем на ночлег. Очевидно, мы и к утру не доберемся, а идти не можем уже сейчас.

Обратный путь тоже проходил в молчании, хотя мне казалось, что голоса в голове разносятся на всю округу. Стараясь перекричать остальные, завывал зверь; тихо шептало то, что заставляло внутренности скрутится от сладкой боли, а вторил ему голос отца – холодный, как лезвие, бросая металлические блики, слишком яркие, чтобы видеть что-либо еще.

Четвертый лишний

Мы ничего еще не успели сказать друг другу, как парни вынырнули из тумана в паре шагов. Похоже, Эрик взмолился о пощаде; я и сама с досадой подумала, что такой желанный источник силы, манящий и умоляющий окунуться и забрать хоть немного из его мощи, так далеко. Раздражение мелкими колючками впилось повсюду.

Пока устанавливали палатку, я успела окинуть взглядом ребят. Все как в воду опущенные. Мы не стали ужинать, просто молча спрятавшись под брезентом; почти сразу все уснули, но я никак не могла прогнать отголоски чудовищного рева, ударяющиеся о стенки мозга. Среди разгоряченных тел скоро стало нечем дышать и я, тихо чертыхаясь, выскользнула наружу, с удовольствием подставив лицо ветру. Понадеялась, что зверь уже уснул и не потревожит нас ночью.

Зря. Как будто нарочно, гул снова прокатился по долине, затихая где-то за тысячи километров вглубь материка; внезапно пахнуло жаром, море, казалось бы, лежащее так далеко, заплескало под ухом, шум волн сбивал с ног. Откуда-то полетел песок, оседая мелкой пылью на ресницах, и все стихло. Я с досадой отряхнулась, силясь привести себя в порядок. Подозрительная тишина только дразнила слух и я, чтобы отвлечься, взялась за костер; ребята спят слишком крепко, чтобы услышать треск поленьев.

И все же, не спать всю ночь оказалось не лучшей идеей. Когда солнце наконец поднялось и из палатки послышались шорохи, я уже не чувствовала пальцев, но продолжала сидеть – ведь это и было моей целью. Перестать чувствовать. Иронично; десять часов назад я упивалась чьей-то мощью, так легко передающейся. Я наслаждалась чьими-то стенаниями и мольбами, мне так нравилась бесцельная ярость; но стоило поддаться – и силы буквально переполняют, вязко затекая во все щели, и я уже сама изнываю от безысходности. С ужасом поглядев на камешек, я спрятала его под пенек, наспех установленный у костра, глубоко зарыла в глинистую землю, но энергия продолжала толчками выплескиваться, словно из свежей раны. Сейчас же я понемногу глохла к настырному зову. Пусть это и значило перестать чувствовать вообще что-либо – главное, чтобы пропало то, что я сама и притянула.

Я надеялась, что из палатки выглянет взъерошенная голова с короткими кудрями, но первой проснулась Касс. Она, зевая во весь рот, словно совершенно ничего не происходит, и мы все лежим дома, на ворсистом ковре, выгнулась, помахала руками, еще раз зевнула и только тогда заметила меня. Впрочем, ничуть не смутившись, подруга подсела ко мне, вороша костер палкой.

А меня словно окунуло в бочку, где одна ложка дегтя вдруг вытеснила весь мед. В густой темноте я только и могла, что думать о Кассандре. Как я могу называть ее подругой? Как я могу так относится к себе, что позволяю оставить эту связь? Но кто она, если не друг? Было бы проще, если бы она не открылась, и мы оставались по разные стороны пропасти, но она позволила притронуться. Теперь же, когда мне не нужна ее преданная любовь, как ее отодвинуть? Обрасти колючками я всегда сумею, но тогда что-то неладное заподозрят все.

Так и не придя к хоть какому-нибудь решению, я просто уставилась на девушку. Она принесла сухого вереска, расчистила площадку и обложила ее влажной глиной. Куда-то убежала, словно ветром сдуло, и вернулась с вестями о найденном роднике. А я как будто и не сидела здесь, у огня.

Парни, только очнувшись от беспокойного сна, кинулись помогать Касс, и вскоре потянуло ароматом еды. Я, спешно очнувшись, набросилась на завтрак. Ребята перешучивались, уминая кашу, и даже Эрик, похоже, наконец влился в общее русло. Идиллия.

Идиллия была, но продлилась немного. Все оборвалось, словно кто-то перерезал провода, когда Касс спросила:

– Я запуталась. Да, я знаю легенду об Обители Страха; но здесь-то мы зачем? Джейд, идти на странный гул, похожий на рев гигантского зверя, конечно, смело, но зачем? Вечером все было абсолютно ясно, но сейчас эти воспоминания слишком похожи на морок, – выпалила она, не глядя ни на кого. Точнее, глядя не на нас с Джейдом.

– Если честно, – Эрик, непривычно мнущийся эти дни, еще сильнее сжался сегодня с утра – я тоже не уверен, что был в себе, – он оборвал слова, покосившись на каждого по отдельности. Я поняла, чего он хочет:

– Я ничего подобного не помню, но вам верю. Если вы хотите – запросто верну вас на место, туда где все началось, и без вопросов. Но если хотите идти до конца, – я выдержала паузу, отчаянно надеясь, что выбрала верный тон, ведь самого чувства уже не помнила – то я буду безмерно благодарна и все объясню.

– Я уж точно никуда не собираюсь, – Джейд предал мне байковое одеяло.

– Значит, нужно пояснить. Когда в то утро я потеряла сознание, вы решили, что это морок. Но кто мог такое провернуть, если все кругом уснули? Я не хотела верить, но все же решила попробовать – и это действительно оказалось воспоминанием, в которое я смогла переместиться, как в любое другое свое. И я думаю, оно пришло не просто так – и гул или рык, чем бы оно ни было, тому подтверждение.

Рассказывая, я судорожно перебирала в голове воспоминания, пытаясь подгадать с интонацией, как вдруг сообразила – ведь это все я уже рассказывала дважды – Кассандре наедине и ребятам прямо перед тем, как мы переместились. Так зачем она спросила?

Миллион ярких огоньков проносились, вспыхивая и потухая, слишком быстро, чтобы остановится на одной мысли и ее обдумать.

***

Потянуло сигаретным дымом; я закашлялся, поднимаясь на локтях и осматриваясь. Видимо, под наступившее после монолога Касс молчание я умудрился отключиться. Возвращаться в реальность не хотелось, и я позволил сну унести себя глубже.

Теперь к запаху хороших сигарет прибавился металлический – так пахнет кровь; я вздрогнул и встал на колени, тщетно всматриваясь в мутно-серую пелену. Где-то звонко звякнуло стекло бокала, опущенного на лакированный стол. Послышались приглушенные голоса, все низкие, хриплые, со вкусом льда. Щелкнула задвижка, голоса притихли, и я наконец смог разглядеть, где нахожусь.

На месте шкафов с пыльными книгами зияла дыра распахнутых дверей. Дерево поблескивало в свете хрустальных ламп. Там, за потаенным входом, расположилась просторная комната, сплошь уставленная креслами и низкими столиками для выпивки. Под потолком все еще парило облачко сигаретного дыма, оставленное недавними гостями. Я осторожно шагнул в настоящий отцовский кабинет.

Здесь он хранил все бумаги «по работе». Здесь же до его смерти лежало все оружие – все то, что не показывают глазам правительства. Комната пустовала, и я с любопытством рассматривал сантиметр за сантиметром; папа позволил мне войти сюда лишь однажды, но тот день я в упор не помню.

Сзади кашлянули и затянулись из массивной трубки слоновой кости. Как во сне, медленно, не веря ушам, я обернулся.

– Отец?

Мне отчаянно хотелось кинуться ему на шею, душить объятиями, плакать, выть и снова плакать. Но я лишь проверил, одет ли по случаю, и поднял глаза на призрака.

– Это только воспоминание, – он затянулся, как ни в чем ни бывало, и кивнул на ближайшее кресло – скорее, напоминание. Не ври себе – я мертв.

Слова застряли даже не в горле, а где-то ближе к сердцу, или где они вообще появляются. Я опустился на шелковые подушки; горло сипело и першило, но я заставил себя переключится на происходящее.

– Ты не туда свернул. Я терпел, ждал до последнего, но ты забыл о самом главном. Пришло время напомнить.

Я вздрагивал от каждого слова, произносимого скрипучим, хриплым голосом. Запах виски щекотал ноздри и душил. Еле прохрипел:

– О чем ты?

– Тебе помешали. Вспомни наши уроки; вспомни все. Устрани угрозу.

Он умолк и, к моему немому несчастью, побледнел. Не его кожа, а он сам словно выветривался, как зыбкий туман. Образ стал мутным по краям, и вот уже совсем исчез, как будто рассеянный внезапным сквозняком. Вокруг снова сгустилась пелена, перекрывая кабинет.

На месте отца сидела девчонка. Одета в белое трико, плотно сжавшее худенькое тельце. Пышная юбка из фатина, словно паутинная сетка, укрыла сильные маленькие ножки. Девочка согнулась, завязывая атласные ленты туфель на лодыжках; совершенно не обратив на меня внимания, она подскочила, балансируя на кончиках пальцев, слегка покружилась и радостно кинулась в объятия девушки, выглядывающей из-за двери. Двое в балетных туфлях обнялись и побрели по длинному коридору, устланному лакированным паркетом.

Откуда-то слева раздалась музыка. Тихие трели скрипки отдавались эхом в полупустом зале. Девушки подкрались к шторке из красного бархата, отделяющего коридор от сцены театра, и выглянули за ткань. Где-то там в тонкую щелку были видны порхающие танцовщицы; тонкие руки взлетали вверх и опускались, прижимались к легким юбкам. Балерины кружились и малышка в розовых туфлях стала притоптывать в такт.

– Я хотел девочку!

Голос упал на сознание тяжелым камнем, мужчины хрипел и выл от негодования.

– Я хотел все исправить!

Он захлебывался в собственной досаде; невыносимое чувство беспомощности.

– Я хотел, чтобы это прекратилось!

***

Так и не решив, зачем Касс спросила такое очевидное, я насупилась; хотя тут же прыснула со смеху, потому что Эрик отключился прямо у костра, сидя на промерзлой земле. Мне хотелось растолкать его и велеть лечь хотя бы на плед, но, глянув на ребят, которые не собирались уходить, я передумала. Дала себе пощечину – с каких пор меня вообще волнует, не холодно ли Эрику.

Кассандра с братом о чем-то шептались, почти касаясь лбами. Костер еле трещал, но тело словно сковало ледяной коркой, так что я осталась сидеть и глядеть, как истлевает последнее топливо. Туман отступил к утру, но холодный ветер все равно беспризорником шатался по пустоши, обвевая спину. Я поежилась.

Джейд встал, похоже, собираясь на разведку по долине. Парень глянул на меня и, больше не оборачиваясь, скрылся среди вереска. Трава походила мягкими волнами. Я снова вздрогнула и оторвалась от полусгнившего бревна, направилась к палатке.

От нечего делать выволокла свою сумку на поляну. Еще в городе Джейд раздобыл мне спортивный рюкзак, и я напихала туда те вещи, что нашлись в моих карманах и еще немного из того, что мне предложила Касс; они заботились о маленькой, беззащитной Лиссе. Я было скривилась, но заставила себя вернуть на лицо каменное выражение.

Те вещи, что лежали сверху, сразу оказались на полу: вязаный свитер, пара джинс и огромный дождевик, который Касс сдула и умудрилась вместить в тканевый рюкзак.

Но на дне я прятала то, к чему долго не могла прикоснуться. То, что пыталась прогнать, забыть окончательно, но мамины часы продолжали сверкать со дна рюкзачка. Я не помню, когда она передала часы мне – это была какая-то простая и даже глупая причина; это не важно. Хотелось заплакать, чтобы со слезами ушло все, что мешало сосредоточится, но плач не шел. Я только всхлипнула и отодвинула часы в угол сумки. Просто не думать не выходило и я, плюнув, достала тикающий механизм, повертела, любуясь на блики, которые скакали по металлическим граням даже несмотря на то, что солнца не было.

Воспоминания грозились затопить, но я не сопротивлялась и вскоре обнаружила, что больше не тону. Картинки просто проплывали, заставляя улыбаться раз за разом, но не душили фейерверком чувств. Обрадованная, я всмотрелась внимательнее. По внутреннему телевизионному ящику как раз крутили момент – мы сидим у духовки, жадно вглядываясь в пышущие жаром булочки и отсчитываем минуты до готовности, словно это может заставить их испечься быстрее. Это булочки с яблоком, которые я так и не научилась печь. Слезы наконец пришли, скупо выкатываясь по одной бусинке, но было уже не важно. Часы в руках, тихо и мелодично тикая, отливали золотом, также, как глазурь в духовке. Они сверкали и словно светились сами, за неимением солнца.

Светились сами.

Часики действительно отбрасывали солнечных зайчиков. Чем больше я вспоминала, тем ярче они светили на потертую ткань брюк. Я поспешно нырнула в палатку, боясь быть замеченной, и представила тот вечер ярче. Картинка буквально вибрировала, мозг нагрелся до предела, часы нестерпимо жгли ладонь. Вдруг их поверхность заходила ходуном. Решив, что расплавила металл, я в ужасе бросила сверкающие часы на спальник; но то, что так долго ждало ключа, наконец открылось. Я перевернула браслет и заметила, что обратная сторона, та, под которой должны находится шестеренки механизма, превратилась в крышечку. На все еще мягком металле проступили слова:

«Ты больше, чем ты думаешь».

Я сглотнула. Мама никогда не разговаривала со мной о магии, но она ничего и не скрывала. Она жила в счастливом неведении – так я думала. Мама не умела врать – в это я верила до сих пор.

Хорошо, возьми себя в руки.

Мама не причастна – также, как и Мика. Должно быть, она и не думала, что носит на запястье не простые часы. Устав гадать, я рывком распахнула крышечку, ни на что, впрочем, не надеясь, ведь за ней наверняка лишь винтики и шестеренки.

Хотя нет, в глубине души я была уверена, что обнаружу что-то невероятное и поэтому была так разочарована, когда действительно обнаружила часовой механизм там, где ему и место.

Часы окончательно остыли и превратились в бездушную железку. Я подозревала, что идея снова воскресить в памяти процесс выпекания булочек – слишком простая, чтобы быть решением. Заставив себя отстать от бедных часов, я прикрыла крышку и любовно провела пальцем по надписи. Это были мамины слова. Я слышала эту фразу каждый раз, как приходила к ней за советом.