Текст книги "Дом с волшебными окнами. Повести"

Автор книги: Эсфирь Эмден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

77. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ

4 мая

Вчера дожидалась урока в общей комнате и слышала разговор двух мам. Они говорили про то, что их дети очень способные, но совсем, ну совсем не занимаются. А вот ещё какая-то девочка совсем неспособная, но пиликает по 4 часа. А вот если б их дети столько играли… И так далее.

Почему это все мамаши говорят одно и то же и думают, что их дети самые способные?

Приписка Елены Ивановны

Марина, нехорошо так писать о взрослых.

Приписка Марины

Мама, да ведь ты же не мамаша, ты – ма-ма!

Приписка Елены Ивановны

Это ничего не меняет.

Марина

Мамочка, пожалуйста, не читай больше мой дневник. Помнишь, ты обещала?

Елена Ивановна

Хорошо, больше не буду.

Елена Ивановна действительно больше не заглядывала в Маринин дневник, но и Марина забросила его и вспомнила о нём не скоро, потому что в школе начались музыкальные экзамены.

78. МУЗЫКАЛЬНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ

Экзамены, экзамены, экзамены – только и слышно кругом это слово. С начала мая – каждый день в школе музыкальные экзамены.

В первых числах экзаменуются младшие классы. Это самые шумные и многолюдные дни. Шумно и в школе и во дворе, где так и мелькают прыгалки.

День за днём – и экзамены взрослеют. Из класса, где экзаменуются маленькие пианисты, слышны уже не пьески Гедике, а маленькие прелюдии и фуги Баха.

А у скрипачей этюды Комаровского уже сменились Крейцером и даже Львовым – экзаменуются четвёртый и, наконец, пятый классы.

Марина сдала уже три музыкальных экзамена: по общему фортепьяно, по письменному сольфеджио и по музлитературе.

Самый приятный экзамен был по музлитературе. Марине опять повезло: ей досталось рассказать биографию Глинки. Ну, а уж биографию Глинки она знает назубок! Недаром она прочитала о Глинке две книги – одну детскую, а вторую для взрослых. Вторую книгу она, правда, не дочитала – показалось скучно.

Она рассказала и о том, как маленький Глинка любил играть колокольцами и слушать русские песни, и о том, как он дружил с маленьким крепостным флейтистом, и о том, как он рос, учился играть на скрипке у крепостного музыканта, играл в оркестре своего дяди…

Годы учения, пансион… Лёвушка Пушкин, воспитатель пансиона Кюхельбекер, декабристы…

И вот Глинка уже взрослый музыкант, вот он пишет свою первую оперу – первую настоящую русскую оперу «Иван Сусанин».

Марина так хорошо знает увертюру к этой опере! Разбудите ночью – и она споёт её.

Нина Алексеевна похвалила Марину и поставила ей пять.

И музыкальный диктант на экзамене сольфеджио Марина написала правильно и спела по нотам хорошо.

На экзамене по общему фортепьяно она получила, правда, четвёрку.

Александра Георгиевна была этим очень недовольна.

– Если б не эта четвёрка, ты была бы круглой отличницей, – сказала она с упрёком.

Марина промолчала. Разве Александра Георгиевна забыла, что у неё раньше не было дома инструмента? Приходилось ходить заниматься к Мае. Не каждый день, конечно. А у Маи нельзя же было всё время играть, надо было и поболтать немножко.

Очевидно, Александра Георгиевна об этом не забыла, так как тут же добавила:

– Вот у Светланы и сейчас нет дома рояля, она занимается в школе, а получила пятёрку.

«Так то Светлана! – подумала Марина. – Круглая отличница».

Правда, с тех пор как у них дома есть пианино, она играет на нём охотно, но ещё охотнее слушает маму.

Скрипачам нужно уметь играть на рояле, нужно суметь проаккомпанировать товарищу, разобраться в фортепьянной партии своего концерта. Марина это знает.

Но всё же самый главный для неё экзамен впереди: экзамен по специальности, скрипичный.

79. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ

23 мая

У некоторых наших девочек экзамен по специальности уже прошёл. Экзаменовались альтисты и виолончелисты и почему-то Люся вместе с ними. Говорят, какая с ней вышла история! Она положила себе в туфлю старый пятак. На счастье. А он ей так натёр ногу, что больно было стоять, и она сбилась. Вот так помогло!

И как это, я не понимаю, происходит с Люсей! То она совсем было другая стала и так хорошо помогала в фабричном клубе и у нас с малышами, её даже на сборе хвалили, – и вот опять, пожалуйста.

Оксана про историю с пятаком откуда-то узнала, но Люсю не стыдила, а смеялась. Она так хохотала, что стали смеяться все – и Люся тоже. Обижалась, обижалась, а потом как засмеётся!

80. ОСТАЛОСЬ ТРИ ДНЯ

В музыкальном классе висит на стене несколько небольших плакатов, написанных рукою Алексея Степаныча. Каждый из них обращён к ученикам какого-либо класса, – третьего, четвёртого, пятого…

Плакатик, обращённый к ученикам пятого класса, висит над большим столом, и на нём всего четыре слова. Три из них остаются неизменными, а одно ежедневно меняется.

Каждый день, входя в класс, Марина привычно поднимает голову к этому плакату и читает: «До экзамена – 10 дней». «До экзамена – 9 дней». «До экзамена – 8…»

И вот сегодня, войдя в класс, она прочла: «До экзамена – 3 дня», и остановилась. Лёгкий холодок пробежал по спине. До скрипичного экзамена осталось три дня.

А концерт, кажется, ещё не совсем готов. И этюды не готовы. И гаммы.

Правда, Алексей Степаныч этого не говорит, но Марина сама чувствует: не готова, не готова, не готова!

Сегодня Алексея Степаныча в школе не будет – он предупредил об этом вчера своих учеников.

Марина пришла в класс, чтобы прорепетировать концерт с Анной Андреевной.

Анны Андреевны ещё нет, но нельзя терять ни минуты, надо позаниматься.

Марина хватает свой футляр, лежащий на стуле, и несёт его к роялю.

Но то ли она сделала это слишком порывисто, то ли футляр был плохо закрыт, но он раскрылся – и скрипка упала на пол.

Марина бросилась поднимать скрипку. Что она наделала!

Очевидно, замок у футляра испорчен. Надо было перевязать футляр.

Марина взяла на рояле ля и стала настраивать скрипку. Что такое? Струна всё время спускается, никак не настроишь.

С другими ребятами ведь это тоже случается. Вот, например, Шура – она такая быстрая, всё бегает со скрипкой. Недавно она поскользнулась и уронила её. И ничего, Алексей Степаныч настроил. Отчего же у неё не получается?

Марина промучилась добрых полчаса и в отчаянии уложила скрипку обратно в футляр. Вот так позанималась!

А тут как раз пришла Анна Андреевна.

– Что-нибудь случилось? – сразу же спросила она, увидев расстроенное Маринино лицо. – Ну, беги к мастеру, а я подожду.

Дверь мастерской была заперта на замок.

– Иван Герасимович уже ушёл, – сказала нянечка, – сегодня больше не будет.

Марина побрела в канцелярию. Может быть, кто-нибудь из педагогов ей поможет?

Из скрипичных педагогов в школе был только завуч Семён Ильич. Он внимательно осмотрел скрипку.

– Не знаю, чем тебе и помочь, – сказал он. – Требуется основательная починка. Наверно, уронила её?

– Уронила, – опустив голову, ответила Марина.

Что делать? Неужели не играть на экзамене? Нет, ни за что! Надо ехать к Алексею Степанычу. Он сегодня дома. Он что-нибудь придумает.

В том, что Алексей Степаныч найдёт выход из всякого трудного положения, Марина не сомневалась. Вот только застанет ли она его дома?

Анна Андреевна одобрила Маринино решение:

– Поезжай! Алексей Степаныч должен знать об этом сегодня.

Марина записала адрес Алексея Степаныча, расспросила, как проехать. Страшновато. Она ведь не ездит одна в незнакомые места. Но ничего не поделаешь, ехать надо.

81. АЛЕКСЕЙ СТЕПАНЫЧ ДОМА

Алексей Степаныч жил на окраине. На бывшей окраине, как он говорил шутя. Не так давно здесь была глушь и тишина, зелёные дворики, немощёные мостовые. Теперь светлые, большие дома с балконами в цветах, с зеркальными окнами тянулись по обе стороны широкой улицы.

Алексей Степаныч жил на девятом этаже такого нового дома. Когда Марина шла по двору, он окликнул её сверху, с балкона:

– Марина, иди в первый подъезд!

Марина поднялась на лифте. «Алексей Степаныч как будто и не удивился, что я пришла», – подумала она.

Алексей Степаныч открыл ей дверь.

– Проходи, Мариша, на балкон, – сказал он. – Я там работаю.

Марина положила скрипку в передней на стул и прошла за Алексеем Степанычем на балкон. Они прошли на балкон коридором, мимо полуоткрытой двери. За дверью слышался детский голосок.

– Дочка, – сказал Алексей Степаныч улыбаясь. – Ну-ка, иди сюда, Марина, помоги мне.

Вот как! Марина ехала к Алексею Степанычу за помощью, а, оказывается, помогать будет она! Что же ей надо будет делать?

На балконе, окружённом ящиками с рассадой – некоторые цветы уже зацвели, – стояла наполовину сделанная деревянная кроватка.

– Вот хорошо, что ты пришла! – сказал Алексей Степаныч. – А то некому эту спинку подержать. Держи, а я прибью!

Марина держала спинку, которую приколачивал Алексей Степаныч, и смотрела на него. Вот он какой дома – сам делает кровать своей дочке и насвистывает сквозь зубы, как мальчишка!

– Ну, готово, – сказал Алексей Степаныч. – Будет теперь моя Маришка на воздухе спать. Ты ведь знаешь – вы с моей дочкой тёзки!

– А можно мне вашу дочку посмотреть? – спросила Марина.

– Конечно, можно. Только сначала посмотри вокруг. Хорошо?

Марина оглянулась: правда, как хорошо! Вся Москва видна. У них дома нет балкона, да и живут они тремя этажами ниже.

Сколько домов! Заходящее солнце золотит их окна. А вон там, далеко, видна кружевная, лёгкая радиобашня.

^{А вон там, далеко, видна радиобашня.}

– Смотри, Марина, – сказал Алексей Степаныч, – радиобашня. Отсюда наша музыка слышна на всю страну. Ну, а теперь пойдём поговорим с Маринкой.

Марина вообще очень любила малышей, но маленькая Маринка ей показалась такой забавной, что она никуда не уходила бы от неё целый день.

Маленькая Маринка сидела на высоком стуле перед столом. На столе стоял ящик с кубиками.

Когда Алексей Степаныч с Мариной вошли в комнату, Маринка взяла из ящика кубик и с грохотом бросила его на пол.

– Так, – сказал Алексей Степаныч, – молодец!

Маринка сейчас же взяла другой кубик и, с лукавой улыбкой поглядев на Марину, тоже бросила его на пол.

Так продолжалось до тех пор, пока в ящике не осталось ни одного кубика. Марина смеялась и пробовала поговорить с Маринкой, но та серьёзно продолжала своё дело. Побросав все кубики, она попросилась на руки к Марине, потянулась ручонками к электрической лампочке и, выпятив губы, стала дуть на неё.

Потом Маринка стала ползать по ковру, подбирая кубики, а Алексей Степаныч повёл Марину в другую комнату.

– Ну, теперь расскажи мне, что случилось, – сказал он.

И Марина рассказала ему о своей беде.

Теперь, после того как они с Алексеем Степанычем поработали на балконе и поиграли с Маринкой, эта беда почему-то уже не казалась ей такой большой.

Алексей Степаныч внимательно осмотрел Маринину скрипку и несколько раз постучал по ней пальцами: так доктора выслушивают больных.

– Да-а, – протянул он, – так скоро не починишь. Придётся тебе, девочка, потрудиться.

Он вложил Маринину скрипку обратно в футляр и достал из шкафа свою.

– Вот тебе на время моя скрипка, – сказал он вспыхнувшей Марине.

– Спасибо, большое спасибо! – сказала Марина, бережно беря из рук Алексея Степаныча его скрипку.

Она знала – у Алексея Степаныча скрипка работы советского мастера Витачека. Очень хорошая скрипка, с глубоким, красивым звуком.

– Подожди благодарить, – сказал Алексей Степаныч. – Это очень хорошая скрипка, но ведь ты на ней ещё никогда не играла. Чтобы освоить эту скрипку в три дня и сыграть на экзамене не хуже, чем на своей, тебе придётся потрудиться. Ну что ж, ты ведь советская девочка, трудностей не испугаешься. – Алексей Степаныч посмотрел на Марину. – А свою скрипку пока оставь у меня. Я тут поколдую над ней немного. А потом посоветуюсь с Иваном Герасимовичем. Но к экзамену на неё не надейся!

Алексей Степаныч проводил Марину до дверей, крикнул куда-то: «Мама, я сейчас вернусь!» – и спустился с Мариной по лестнице.

У ворот дома он купил два цветных шарика: красный с петушком и зелёный с бабочкой; красный намотал себе на палец, а зелёный привязал к пуговице Марининого пальто.

– Что вы, Алексей Степаныч, я же большая! – протестовала, смеясь и краснея, Марина.

– Иди себе, иди, а этот я твоей тёзке отнесу.

И Алексей Степаныч быстро зашагал по двору, потом оглянулся и помахал Марине рукой.

82. ТЫ НЕ ИСПУГАЕШЬСЯ ТРУДНОСТЕЙ

Алексей Степаныч сказал ей: «Ты не испугаешься трудностей, ты – советская девочка». Да, это так. Но, начав играть на чужой скрипке, Марина пришла в отчаяние.

Пальцы не попадают на свои привычные места. Всё фальшиво. Всё не так, как нужно.

Выходит, все труды года пропадут – и она, Марина, осрамит себя, и весь класс, и всю школу, получив тройку. Тройку по специальности!

Ещё играть? Руки болят, – невозможно. Посоветоваться бы с мамой, да она сегодня на совещании, ей даже позвонить некуда.

«Брошу всё! – подумала Марина. – Осенью буду держать экзамен».

В это время её позвали к телефону. Галя.

– Марина, девочки говорят, что у тебя сломалась скрипка. Хочешь сыграть на моей?

– Спасибо, Галя, – сказала Марина, – только ведь твоя скрипка мне мала. А на маленькой мне будет ещё труднее играть. И потом, как же ты будешь заниматься?

– А мы по очереди.

– Спасибо, спасибо! – сказала Марина и повесила трубку.

Хорошая девочка Галя, только она не поможет. Помочь себе сейчас может одна Марина, её собственное упорство.

И Марина снова берётся за скрипку.

Звонят. Мама пришла. Марина облегчённо вздыхает.

Узнав о Марининой неприятности, Елена Ивановна говорит:

– Сейчас отдохнёшь, пообедаешь, погуляешь немного, а потом – опять за работу.

– Не выходит, всё равно не выходит! – жалуется Марина.

– Выйдет, обязательно выйдет. Я ведь тебя знаю, ты, если захочешь, добьёшься своего.

После обеда Марина включает радио. «Немножко только послушаю», – говорит она Елене Ивановне. Она садится у репродуктора и, слушая голос диктора, думает: «А что, если б вдруг у музыканта на радио случилась такая вещь, как у меня? Сорвалась бы вся передача? И вся страна осталась бы в этот час без музыки? Нет, наверное нет…»

«Передаём концерт для Чехословакии, – говорит диктор. – Передаём концерт русской классической музыки в исполнении студентов музыкальных вузов».

Первой играет студентка Тбилисской консерватории. Она играет «Золотого петушка» Римского-Корсакова.

Марина вспоминает концерт Ойстраха в Большом зале. Да, конечно, это не так – и всё-таки очень хорошо! Счастливая девушка, как хорошо она играет! Её сейчас слушают и у нас в СССР, и в далёкой, дружественной нам Чехословакии, и в других странах. Сколько людей слышат сейчас эту чудесную музыку Римского-Корсакова – музыку о пушкинском золотом петушке, слушают игру молодого советского музыканта.

Диктор объявляет выступление студенческого оркестра. Оркестр играет «Легенду» Венявского. Солист – Игорь Безродный.

Марина слышит его не первый раз, но сегодня её особенно поражает игра молодого скрипача. Как тонко, как поэтично он играет! Скрипка его не только поёт – она и рассказывает, по-настоящему рассказывает слушателям о седой старине, о героическом, легендарном прошлом.

Снова студенческий оркестр. И теперь это оркестр их училища! Он играет Чайковского – танец маленьких лебедей из балета «Лебединое озеро». Маринин любимый балет. В музыке этого танца для Марины всегда есть что-то, что совсем нельзя выразить словами, – таинственное и волнующее. Нельзя слушать её спокойно. Хочется что-то замечательное сделать самой.

Марина слушает Чайковского, потом тихонько, осторожно выключает радио и идёт к своей нотной этажерке. Она берёт скрипку Алексея Степаныча и начинает заниматься.

Марина ещё долго занимается в этот вечер, добиваясь чистоты и ясности звука.

А за стеной, у соседей, чуть слышно звучит музыка. Это продолжают передавать концерт молодых советских исполнителей для всей Советской страны, для стран всего мира.

83. КАК ТРУДНО УЧИТЕЛЮ

Экзамены, экзамены… Если пройти по всем школьным коридорам, услышишь, как напряжённо готовится к ним школа: за каждой дверью – музыка, музыка, звуки почти готовых, а может быть, и совсем готовых вещей, за каждой дверью – то строгие, то ободряющие голоса учителей.

А если пробежать по всем школьным коридорам, как это делает Марина, то вся школа покажется каким-то звучащим и гудящим ульем.

Звуки рояля переходят в звуки скрипки, скрипки – в виолончель, контрабас, арфу…

Экзамены, экзамены…

Марина обежала всю школу – вверх, вниз – и остановилась у дверей своего класса. Нужно бы где-нибудь позаниматься, да нет ни одного свободного класса. А сейчас ей играть Алексею Степанычу – в последний раз перед экзаменом.

С кем это Алексей Степаныч сейчас занимается? А, с Витей! Вдруг Марина вспомнила: в самом начале года, когда она первый раз пришла в школу, она вот так же стояла у двери их класса, а в классе Алексей Степаныч занимался с Витей.

Марина прислушалась: совсем, совсем по-другому стал играть Витя. И звук уже не такой резкий и скрипучий, какой бывает у многих начинающих; Витя так играл довольно долго. Смотри-ка, уже появились отдельные поющие нотки! И всё стало мягче и музыкальней.

Интересно, как её игра изменилась за год? Ей самой это не так слышно – со стороны, наверно, слышнее.

На экзамене вот это и выяснится, на экзамене и скажут, добилась она чего-нибудь за год или нет.

Нет, что-то неважно знает Витя свою экзаменационную программу – путается.

Выждав паузу, Марина тихонько вошла в класс, поздоровалась и села у двери.

Обстановка в классе была напряжённая, это чувствовалось сразу. У Алексея Степаныча было строгое лицо. Ученики тихонько сидели на своих местах.

– Ещё раз! – сказал Алексей Степаныч.

Витя небрежно вскинул скрипку и заиграл. «Первый этюд, – отметила Марина. – У, такой большой мальчик, а всё ещё первый играет!»

Алексей Степаныч постучал карандашом по столу, останавливая Витю:

– Путаешь! Эта фигура повторяется три, а не четыре раза.

Витя заиграл снова. Теперь он повторил злополучную фигуру два раза и пошёл дальше. Снова стук карандаша.

– Три, тебе говорят, – видимо сдерживаясь, сказал Алексей Степаныч. – Ты путаешь, посмотри в ноты.

Витя опустил скрипку.

– Ничего я не пу-утаю… – протянул он.

– Что? – Алексей Степаныч поднялся с места. – Выйди из класса!

Витя стоял на месте. В классе стало очень тихо.

– Выйди из класса, – уже почти спокойно повторил Алексей Степаныч.

Витя медленно повернулся и вышел.

Алексей Степаныч перелистывал журнал. Марина заметила, что у него слегка дрожат руки.

Она осторожно вышла из класса. Витя стоял недалеко от дверей.

– Выгнал! – жаловался он нянечке Анне Петровне.

Марина подбежала к нему:

– Ты, ты… – сказала она задыхаясь и схватила Витю за плечо. – Иди сейчас же и извинись!

– Ох, как трудно учителю! – сказала нянечка и подтолкнула Витю. – Иди, иди в класс.

Витя исподлобья взглянул на Марину и вошёл в класс.

– Алексей Степаныч, извините, – сказал он, так же исподлобья глядя на учителя.

– Ставь ноты на пюпитр и играй. Медленно, по нотам, – сказал Алексей Степаныч.

У него был обычный голос. Только руки продолжали немного дрожать.

Витя поставил ноты и заиграл этюд. Вот она, эта фигура. Витя сыграл её. Три раза.

Алексей Степаныч поднял голову и неожиданно посмотрел на Марину. Посмотрел и улыбнулся ей.

И вдруг Марина вспомнила, как нянечка сказала: «Ох, как трудно учителю!» И верно, как это ей не приходило до сих пор в голову? Ей казалось, что Алексей Степаныч учит их прямо шутя. «А Витьку этого…» – подумала она, сжав кулаки.

Но не успела придумать ему наказание.

– Марина, бери скрипку, – сказал Алексей Степаныч.

84. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ

28 мая

Когда я начала играть на последней репетиции, было немножко страшно. Потому что скрипка чужая и потому что мне вдруг вся программа показалась неготовой. А потом, передо мной играл Витя, которого А. С. очень ругал.

И действительно, А. С. сразу же стал на меня ворчать: «рука не так», «палец не так», «а это что», «а это что». И этюды я играла спотыкаясь. Но, когда начала играть концерт, он замолчал и слушал очень тихо. А потом сказал: «Первое испытание ты, Марина, выдержала».

85. ЭКЗАМЕН НАЧАЛСЯ

Семён Ильич уже два раза поднимался с места и задёргивал занавески на окнах, а солнце всё пробивается то в одну, то в другую щель.

Косой солнечный луч лежит на красном сукне экзаменационного стола, играет на стекле графина.

Вот он подобрался и к скрипке: её лакированный корпус вспыхнул, заблестел…

– Марина, отойди немного в сторону, – говорит Елизавета Фёдоровна.

За экзаменационным столом – Елизавета Фёдоровна, Алексей Степаныч, Семён Ильич, Нина Алексеевна и ещё незнакомые Марине люди. Вот этот седой, высокий – кажется, профессор консерватории. А вот этот внимательно и серьёзно глядящий на неё человек – ассистент самого Ойстраха.

Об этом Марине говорили ещё за дверью. Но сейчас она почти не различает лиц, она очень волнуется. «Только бы не дрожали руки! – думает она. – Только бы не дрожали!»

Так и есть – гамма до мажор, одна из трудных. Это у пианистов она самая лёгкая, потому что в ней нет ни диезов, ни бемолей, а у них, у скрипачей, она трудная.

Марина начинает играть и сразу же замечает, что Елизавета Фёдоровна чем-то недовольна. «Мало играно», – говорит она очень тихо, но Марина услышала. Конечно, мало играно. Разве она играла гаммы столько, сколько нужно? Всё больше концертом увлекалась. Да и скрипка чужая… Хотя нечего валить на скрипку – Марина с ней уже совершенно освоилась.

Двойные ноты. Марина немного успокоилась, и руки перестали дрожать. Чисто. Она слышит, что играет двойные ноты совершенно чисто, а ведь это большое достижение для ученицы пятого класса.

– Чисто, – говорит Елизавета Фёдоровна и одобрительно кивает головой; недовольная складка на её лбу разгладилась.

Ну, кончены гаммы. Теперь вторая ступенька экзамена – этюды. Длинные, трудные.

Отчего это у пианистов этюды похожи обычно на маленькие пьесы – с мелодией, с музыкальным сюжетом, а их ученические скрипичные этюды – это какие-то головоломки из двойных нот, из всевозможных технических упражнений.

Алексей Степаныч объяснял – скрипка очень трудный инструмент. Чтобы хорошо играть на ней, надо много упражняться в различных видах техники, а для этого служат этюды.

– Сначала пятый, – говорит Алексей Степаныч.

Пятый. Этот этюд играют прыгающим смычком. Для того чтобы звук был лёгким, отрывистым, как будто танцующим. Этот штрих когда-нибудь очень пригодится в трудных концертах. Алексей Степаныч говорил, что один очень красивый концерт Венявского редко играют ученики и даже студенты, потому что, исполняя его, нужно очень хорошо владеть почти таким же, хотя и более трудным, штрихом. «Вот куда ведёт детский ученический этюд», – говорил он. Хотя и ученический, а красивый. И как отчётливо и ритмично это танцующее движение руки!

Марина с увлечением играет этюд, и все смотрят на неё улыбаясь.

– Хорошая рука, – одобрительно говорит седой профессор.

– Да-да, замечательная правая рука, – поддерживает кто-то.

Алексей Степаныч молчит. Во-первых, говорят о его ученице, и он молчит из скромности.

Но, во-вторых, – и это самое главное, – ему всегда кажется, что дело не в правой и не в левой руке, хотя он много работает над ними, а в чём-то другом, присущем всему, цельному музыкальному характеру ученика.

– Теперь двадцать пятый, – говорит Алексей Степаныч, когда Марина, опустив скрипку, вытирает платком разгорячённое лицо. – Рука не устала?

– Нет, Алексей Степаныч, не устала, – отвечает Марина.

И правда, совсем не устали руки и больше не дрожат ничуть.

И скрипка слушается – совсем как своя. Хорошая скрипка, замечательная скрипка советского мастера Витачека.

Этот этюд – в двойных нотах. Марина начала их по-настоящему изучать в начале этого года. До чего же трудными они казались ей тогда! Алексей Степаныч ещё говорил ей в начале года на уроке: «А знаешь, Марина, что значат для скрипача двойные ноты? Мы вступили с тобой в новую, большую область…» Как трудно было вначале играть их не фальшивя! Ещё гаммы, упражнения – это проще, а тут целый этюд в двойных нотах, трудный…

Елизавета Фёдоровна внимательно слушает Марину. Она прекрасно знает, какую трудность преодолевает ученик, берущийся за двойные ноты.

– Чисто! – говорит она с лёгким оттенком удивления. – Достаточно чисто, – добавляет она, потому что абсолютной чистоты не может достигнуть никакой, даже самый усердный ученик.

– И смело, – говорит Семён Ильич.

Да, уж этого отнять у Марины нельзя. Это Алексей Степаныч приучил и её и других своих учеников к решительной и смелой игре. «Да не бойся ты, Марина, этих двойных нот, – говорил он ей, – играй смелее!»

Всё. Техника окончена. Теперь самое главное, самое ответственное – концерт, тот концерт, из-за которого они с Галей ссорились и мирились в начале года, над которым они столько трудились в его середине и который так сблизил их в конце.

Их с Галей концерт. Пробный камень их дружбы. А сейчас, на экзамене, – проба её успехов, её достижений, её годовой работы.