Текст книги "Дом с волшебными окнами. Повести"

Автор книги: Эсфирь Эмден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

15. ДЕВОЧКИ СО СКРИПКАМИ

Марина вышла из класса хмурая. Не очень-то приятно получать четвёрки – особенно после прошлогодних пятёрок!

В приёмной её встретил гул весёлых голосов – это четвёртые, пятые и шестые классы струнного отдела собирались на оркестровые занятия.

Тут были скрипачи, виолончелисты, альтисты. Виолончелисты – всё больше мальчики, а среди скрипачей больше девочек. Так стало в последние годы. Марина слышала, что раньше, до революции, женщин-скрипачей почти не было.

У них в школьной библиотеке есть книга, в которой очень смешно, старинным языком, написано о женщинах-музыкантах. Там есть такое обращение к мужчинам-музыкантам: «Оставьте женщинам хоть рояль – ведь у вас есть и виолончель и чудная скрипка».

Это выражение Марина хорошо запомнила, когда Вера читала им вслух: «чудная скрипка».

А теперь вот чудная скрипка в руках у тысяч девочек. И женщины-скрипачки есть уже и в оркестре Большого театра – Марина сама видела, – и в Государственном симфоническом, и во всех других. И на Международном фестивале одну из премий получила недавно совсем молоденькая грузинская скрипачка. Её даже зовут очень похоже на Марину – Маринэ.

И в их маленьком, школьном оркестре сколько девочек-скрипачек! Вот Ася Балабан – высокая девочка с длинной тёмной косой, вот Маринина соседка по парте – Мая, вот маленькая Шура из четвёртого класса – тоже ученица Алексея Степаныча, вот Светлана Новикова, Люся, а вот и Галя. Стоит у окна и смотрит куда-то.

Марине видно сбоку её лицо – очень серьёзное, со строгими чертами. Ей хочется подойти к Гале и сказать что-нибудь простое, например: «Здравствуй, Галка! Что нового?» Но она вспоминает о полученной только что четвёрке, и ей вдруг делается обидно: ведь Галя получает одни пятёрки!

Марина гордо отворачивается и идёт в зал. Она не видит, что Галя обернулась и внимательно и грустно смотрит ей вслед.

16. ПЕРВЫЕ, ВТОРЫЕ И ТРЕТЬИ

– Давайте устанавливать пюпитры! – кричит Марина и первая тянет в центр зала пюпитр из горки, сложенной в углу.

– А знаешь, Марина, кто у нас будет в этом году дирижёром? – говорит Мая. – Наш завуч, Семён Ильич.

– Да что ты! – Марина со стуком поставила на пол пюпитр и посмотрела на Маю.

– Да-да, – подскочила к ним Люся, – у него уж не отвертишься от занятий, уж он нам покажет!

– Люся, как ты разговариваешь! – рассердилась Мая.

– А как особенно я говорю? Девочки, разве не правда, что Семён Ильич ужас какой строгий?

Подбежала Шура:

– А вы видали расписание, кому где сидеть? Я – в третьих скрипках!

– Где? Где? – закричало несколько голосов. Марина вместе с другими побежала к расписанию, висевшему на стене, у входа в зал.

– «Начало оркестровых занятий – семнадцатого сентября», – важно читал Лёва Бондарин, – значит, сегодня. «Первые скрипки: Ася Балабан, Гриша Никольский, Галя Бармина…»

Марина невольно оглянулась на Галю. Вот она будет рада! Ведь играть в первых скрипках – большая честь, пусть даже в их маленьком, школьном оркестре.

Галя стояла рядом с Люсей, и Люся с хохотом пожимала ей руку:

– Поздравляю, поздравляю!

Увидев, что на них смотрит Марина, Галя нахмурилась и отошла от Люси.

Марина, глядя на них, пропустила несколько фамилий и так и не поняла, в каких же скрипках она сама. Лёва читал уже список альтистов и виолончелистов.

Когда он кончил, Марина пробралась поближе к списку. Ни в первых, ни в третьих её не было… Вот она где – во вторых! Серёдка наполовинку. Немножко обидно.

«Ну да ладно, в будущем году буду в первых», – подумала Марина.

– К пюпитрам! – раздался вдруг над самым ухом Марины деланный бас Мити Каневского, изображавшего в эту минуту дирижёра.

Марина обернулась и увидела, что в залу входит их завуч, Семён Ильич.

Марина побежала вслед за ним.

17. НОВЫЙ ДИРИЖЁР

Пюпитры, или пульты, – низенькие подставки с наклонными дощечками для нот – были расставлены полукругом. В центре стоял дирижёрский пульт.

Ребята торопливо рассаживались по указанию дирижёра. Марина, сидевшая в прошлом году с Галей, сидела теперь за одним пультом с Маей.

Когда все уселись, Семён Ильич внимательно оглядел своих маленьких оркестрантов.

Новички, впервые пришедшие на оркестровые занятия, явно волновались, «старички» поглядывали на них покровительственно и шушукались, и все были очень оживлены – ребята любили свой оркестр.

Семён Ильич постучал палочкой по дирижёрскому пульту.

– Внимание! – сказал он. – Мы начинаем наши оркестровые занятия. Мне незачем долго объяснять вам, большим уже детям, какое огромное значение имеет для вас, будущих музыкантов, оркестровая подготовка. Бывали случаи, когда хорошие скрипачи, не привыкшие к оркестру, попадая в оркестр, терялись и не могли играть.

– А мы и не собираемся быть оркестрантами! – недовольно пробурчала Люся.

Хотя она сказала это очень тихо, Семён Ильич услышал её.

– Ты хочешь сказать, что многие из вас будут солистами? – сказал он. – Очень возможно. Солистов у нас с каждым годом делается всё больше и больше. Недаром наши скрипачи часто занимают первые места на международных конкурсах.

Семён Ильич поглядел на ребят и добавил:

– И, как говорилось в старину, плох тот солдат, который не хочет стать генералом. Но разве это не интересно, не увлекательно – играть в оркестре?..

– Большого театра! – не выдержав, подсказала Марина.

Ученики засмеялись. Семён Ильич постучал палочкой по пульту:

– Тихо! Да, конечно, в оркестре Большого театра или в Государственном симфоническом. Но есть ещё много других прекрасных оркестров. А ещё, может быть, интереснее самому организовать новый оркестр – в большом колхозе, например, или на новостройке…

Семён Ильич внимательно смотрит на своих маленьких оркестрантов и говорит:

– А ещё я хотел бы напомнить вам о том, что маленький Глинка в детстве играл – конечно, по собственной охоте – в оркестре своего дяди.

– Какую скрипку? – спросила Мая.

– Вторую… А теперь давайте выберем старосту и его помощника – хранителя нот, и начнём занятия.

Старосту и его помощника решили выбрать из учеников пятого класса.

– Пятый класс – это наша золотая середина, – сказал Семён Ильич.

Старостой сначала хотели выбрать самого солидного из виолончелистов – серьёзного Лёву Бондарина. Но Семён Ильич предложил выбрать Каневского.

Все сначала очень удивились, а потом эта мысль понравилась.

– Митю! Каневского! – закричали сразу несколько голосов.

Сам Митя удивился, кажется, больше всех, но, видимо, был польщён и церемонно раскланялся, когда все руки с зажатыми в них смычками поднялись за него.

– Вот попробуй теперь пропустить занятия! – удовлетворённо заметила Мая.

– Да, наверно, Семён Ильич его потому и предложил, – догадалась Марина.

Помощником старосты выбрали Галю.

Марина громче всех выкрикнула её имя, ей было приятно называть его вслух.

Семён Ильич передал Гале стопку переписанных от руки нотных листков. Галя обошла всех и на каждый пульт положила один нотный листок.

– Нам почётче! – не удержавшись, сказала Марина, когда Галя подошла к их пюпитру. Марина была близорукая и всегда немного щурилась, глядя в ноты.

– Я знаю, – сказала Галя сдержанно и положила на пюпитр очень чётко написанный нотный листок.

Марина взглянула: Чайковский, «Красная Шапочка». Ого, Чайковский!

Дирижёр постучал палочкой:

– Внимание! Начинаем! Так как у нас сегодня довольно много новичков – к нам впервые пришли ученики четвёртого и даже третьего класса, – то я объясню основные дирижёрские жесты.

Семён Ильич кратко повторил оркестровую азбуку. Марина это знала с прошлого года и слушала не очень внимательно.

Да, она знает – при взмахе палочки в их сторону надо начинать. А при таком вот сдерживающем движении опущенных рук надо играть очень тихо. И так далее.

– У всех настроены инструменты? – спросил Семён Ильич. – Кто ещё не умеет настраивать, подойдите ко мне.

Ученики помладше, а также самые ленивые – в том числе, конечно, и Люся, отметила Марина, – потянулись к дирижёрскому пульту.

– Всё-таки больше времени проканителимся! – шепнула Люся, проходя мимо Марины.

Марина отвернулась.

Она и раньше недолюбливала Люсю, хотя и смеялась часто над её выходками и остротами, но теперь, после того как Люся подружилась с Галей – «переманила» её, как думала Марина, – Люся стала ей совсем неприятна.

Хорошо хоть, что в оркестре Галя сидит не с Люсей – ведь Люся в третьих скрипках! А всё из-за своей лени. Потому что из пятого класса, кроме неё, никого нет в третьих скрипках. Остальные – все новички.

Маленькая Шура вихрем пронеслась к дирижёрскому пульту со своей скрипкой-половинкой.

– Семён Ильич, ре спустилось! – звонко закричала она.

– Подожди минутку, – ответил тот. – Видишь, ещё несколько человек на очереди.

– Давай я попробую, – сказала Марина.

Ей было приятно, что она уже умеет сама настраивать свою скрипку и даже может помочь другим.

Она настроила Шуре скрипку, сверила её со своей.

– Всё? – спросил Семён Ильич. – Приготовиться! Начали! – И он взмахнул дирижёрской палочкой.

Оркестр заиграл. Громко, решительно и вразброд. Кто-то громко сфальшивил; кто-то, не разобравшись, просто замолчал после первого такта.

Новички испуганно смотрели в ноты.

Семён Ильич опустил палочку и зажал уши:

– Кто в лес, кто по дрова!

– Семён Ильич, трудно сразу! – пожаловался кто-то из новичков. – Мы бы лучше дома разобрали ноты.

– Ну нет, так из вас никогда не выйдет оркестрантов! Надо с самого начала приучаться читать ноты с листа. Ну-ка, ещё раз, смелее! Глядите в ноты, глядите на меня и слушайте соседа! – И дирижёр снова взмахнул палочкой.

В этот раз получилось немного стройнее.

«Он нас, как щенят, в воду бросает, – подумала Марина. – Мы побарахтаемся и научимся плавать».

– Ну, ясно: кое-кто просто испугался, – сказал Семён Ильич. – А ты почему не играла? Люся Сомова, я тебя спрашиваю.

Люся опустила голову и молчала.

– Ты думала, я не замечу? Ну нет, дорогая, я вижу и слышу всех. Изволь играть и не прячься за своего соседа… Сейчас оставим «Красную Шапочку» и будем играть гаммы. Сомова, ты что, недовольна? Однако Чайковского ты тоже не играла.

– Семён Ильич, я плохо вижу… – протянула Люся.

– Если плохо видишь, нужны очки. Вообще, дети, все, кто плохо видит, – завтра же к школьному врачу на проверку!.. Играем гамму соль мажор.

Всё остальное время Семён Ильич занимался со своим оркестром гаммами.

Закончив урок, он напомнил о том, что посещение оркестрового класса обязательно, взял собранные Галей ноты и ушёл в учительскую.

– Вот так оркестр! – закричала Люся, как только он ушёл. – Гаммки мы и в классе и дома играем.

– Ну, уж ты-то молчала бы! – рассердилась Марина.

– Ах, Петрова мне делает замечание! Девочки, а что я знаю!.. Мне бабушка соседская рассказывала.

Несколько девочек подошли к ней.

– Вчера ночью, – таинственным голосом начала Люся, – одна женщина шла по улице. Вдруг видит – идёт кто-то в белом и говорит…

– Опять глупости! – сказала Мая. – Вот уж всегда ерунду рассказываешь!

– Как хотите, могу и не рассказывать… – обиженно протянула Люся.

Она отошла к окну – и за ней несколько девочек.

«Какие она странные вещи всегда рассказывает!» – подумала Марина.

По правде говоря, ей хотелось послушать. Люсины истории были неправдоподобные, но интересные. Даже сердце замирает, когда их слушаешь.

– Знаешь, Марина, – сказала Мая, – я бы о Люсе поставила вопрос на сборе. Зачем она такие глупости рассказывает? И лениться стала невозможно. А ведь какая способная! Семён Ильич – я слышала – кому-то говорил, что у неё абсолютный слух и замечательная память.

– Да у нас ещё и выборов не было, – сказала Марина.

– Скоро будут. Знаешь, надо с самого начала года поставить о ней вопрос.

– Прошу прекратить разговоры и разбирать пюпитры! – закричал Митя Каневский: он вспомнил о своих обязанностях старосты.

18. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ

20 сентября

Сегодня у нас был сбор.

Ал. Георг, собрала нас после уроков и сказала, что так как вожатая больна – пусть мы пока сами обсудим свои пионерские дела. А. Г. сказала: «Наметьте кандидатов в совет отряда. И потом, мне кажется, стоило бы вам рассказать друг другу, как начался у каждого школьный год и что самое интересное было у него за это время».

Сначала все как-то стеснялись А. Г. и никто не хотел говорить. Кандидатов, правда, наметили: Светлану Новикову – она круглая отличница и вообще хорошая девочка – в председатели совета отряда, Маю и Лёву – в звеньевые.

Мы с Галей – у Маи в звене. А. Г. советовала, чтобы в звене были ребята, связанные дружбой. Мая на нас с Галей посмотрела, а потом сказала: «Пусть Марина Петрова расскажет о своём начале года».

Она, наверно, хотела, чтобы я рассказала про ссору с Галей и про концерт. Но я не хотела об этом говорить – ведь, может быть, мы сами помиримся.

А вместо этого я взяла да и рассказала вдруг про наших малышей – Сашеньку и Олю: как они отвечали урок и как я с ними занималась.

Ребята ужасно смеялись, а А. Г. вдруг говорит: «А как ты думаешь, Мая, не поручить ли Марине работу с малышами?» – «Я тоже так думаю, – важно ответила Мая. – Только, Марина, ты не всё рассказала», – и она так серьёзно посмотрела на меня. «В другой раз расскажет», – сказала Ал. Георг.

Мая ей ещё что-то про Люсю рассказывала, а Люси не было почему-то, и А. Г. сказала: «С Люсей я поговорю, а обсуждать её поведение нужно при ней. И вообще постарайтесь, девочки, влиять на неё не от случая к случаю, а повседневно».

Да, повлияешь на неё, как же!

А тут вдруг пришёл Костя, наш старший школьный вожатый.

Костя узнал о кандидатах и одобрил их. Мы голосовали, и Маю выбрали звеньевой единогласно. Толстуху-то, оказывается, все уважают.

Костя сказал, что получается не совсем хорошо: звено девочек и звено мальчиков. Но пусть – потом мы сами увидим, что вместе интереснее.

(Смотря с кем, а с Каневским, по-моему, невозможно дружить.)

Значит, теперь я у Маи в звене и у меня есть общественная работа. Но только что я с малышами буду делать?

19. АЛЕКСЕЙ СТЕПАНЫЧ ЧТО-ТО ЗАДУМАЛ

Лёня Гаврилов был соучеником Марины только по скрипичному классу Алексея Степаныча. По общеобразовательным предметам он занимался в другой – районной школе. После того как он пропустил несколько скрипичных уроков, Алексей Степаныч позвонил на работу Лёниной матери. Ему ответили, что она в отпуску. Лёнин отец был в командировке, а дома у Гавриловых телефона не было.

Алексей Степаныч узнал в учебной части, что Лёня в школе был раза два на теоретических занятиях. Он ожидал, что Лёня в ближайшие дни придёт и на скрипичный урок, но Лёня не показывался.

Тогда Алексей Степаныч попросил в учебной части Лёнин адрес и, переписывая его, вспомнил, что Марина живёт неподалёку от Лёни. Он вспомнил ещё что-то, улыбнулся и снова переписал адрес.

Две аккуратные записки с Лёниным адресом лежали теперь у него на столе, возле классного журнала.

В этот день, в обычный час, Марина пришла на урок. Она всё думала по дороге: спросит у неё сегодня Алексей Степаныч концерт или не спросит?

Алексей Степаныч встретил Марину приветливо, назвал её даже Маринушкой, что бывало очень редко, и концерт спросил.

Марина глубоко вздохнула, приготавливаясь играть. Ей хотелось сыграть как можно лучше. Сегодня на уроке она чувствовала себя почти как на концерте.

Ей удалось чисто и смело взять первую высокую ноту. Это сразу окрылило её. Она играла, забыв обо всём, даже об Алексее Степаныче.

А если б она посмотрела на него в это время, она увидела бы, как удивлённо поднялись его брови, как на лице его появилось какое-то лукаво-довольное выражение – такое бывало у него, когда ученик играл неожиданно хорошо.

Но Марине не удалось доиграть до конца. Алексей Степаныч постучал пальцем по столу. Марина не сразу его услышала. А услышав, нехотя опустила скрипку. Она как будто спустилась на землю после какого-то захватывающего дух полёта.

– Марина, – сказал вдумчиво Алексей Степаныч, – ты что-то почувствовала в концерте. Есть уже от чего оттолкнуться. Но, девочка, нельзя же так фантазировать. Ведь ты играешь совершенно не то, что написано.

– Разве? – удивилась Марина.

«Разве? Разве?» – передразнил её Алексей Степаныч. – Иди-ка сюда, поставь на пюпитр ноты. Разве ты играешь теми пальцами, что нужно? Вот здесь, например, ты спутала пальцы и перешла в третью позицию, а надо было оставаться во второй. И что за ритм! Я ничего не понял. Ведь ты всё навыдумывала! Придётся разбираться с самого начала.

И началась кропотливая, трудная работа.

Концерт – увлекательный, красивый концерт, который только что играла Марина, позабыв всё на свете, – был разложен на мельчайшие частицы, подвергнут строгому разбору, изучен, рассмотрен так, как они на уроке ботаники рассматривали в лупу жучка.

Это было трудно, но очень интересно. Учитель и ученица увлеклись оба. Алексей Степаныч поминутно брал из Марининых рук скрипку и проигрывал ей отдельные фразы, детали. Марина начинала теперь не только слышать, но и отчётливо видеть всё строгое и точное построение своего концерта.

Он казался ей теперь отчётливо нарисованным тонкими штрихами, и в то же время каждый штрих был поющим.

– Уф, устал даже! – сказал Алексей Степаныч, вытирая платком лоб. – Иди себе домой и дома поучи как следует. Ну-ка, дай сюда твой дневник.

Марина увидела: он поставил ей четвёрку.

– Да, Марина, – отдавая дневник, сказал Алексей Степаныч, – ты ведь живёшь, кажется, недалеко от Лёни Гаврилова?

– Не знаю, Алексей Степаныч.

– Не знаешь? Ну, а я знаю. Он живёт в следующем от вас переулке. В доме номер пять по Садовому переулку. Сходи-ка ты, пожалуйста, к нему.

– Когда? – удивилась Марина.

– Да хоть сейчас, сегодня. Вот тебе адрес. Сходи ты к нему и узнай, почему он не бывает в школе. Главное, знаешь, что удивительно – ведь он здоров, это я знаю, потому что теоретические предметы он раза два посещал, а ко мне на урок почему-то не явился ни разу.

– Хорошо, я пойду, – сказала послушно Марина.

В душе она была не очень довольна.

«Идти к мальчишке домой! Вот ещё!» Лёня был какой-то неприветливый, хмурый и на девочек смотрел презрительно. Это не то что Миша, самый старший ученик их класса. «Вот он хороший, – думала Марина. – А Лёня высмеет ещё… Ну, да ведь там, наверно, его мама», – подумала Марина и успокоилась.

– Да, Марина, передай ему ноты концерта – вот у меня есть ещё один экземпляр – и скажи, что он должен его разобрать к следующему уроку.

Марина вздохнула и положила в папку ноты.

В класс заглянула Сашенькина мама; она была в своей железнодорожной куртке – как Марина определила, в форме проводника.

– Можно Саше войти? – спросила она.

– Входите, входите, – сказал Алексей Степаныч, и Сашенька вошёл в класс, держась за руку матери и прижимая к себе свою крохотную скрипочку.

Марина улыбнулась ему, и Сашенька сразу просиял, увидев её.

– Твой ученик пришёл, – сказал, улыбаясь, Алексей Степаныч.

Марина засмеялась, помахала Сашеньке рукой и побежала вниз, в раздевалку. Надо торопиться. Ведь к Лёне ещё зайти и на завтра уроки приготовить.

На улице свежий сентябрьский холодок охватил Марину.

Уже конец сентября – скоро кончится первый школьный месяц. Деревья стоят уже все голые. Лишь кое-где видны сухие жёлтые и красные листья.

Марина свернула в Садовый переулок. Темнело. Сразу, как будто по взмаху невидимой дирижёрской палочки, зажглась вереница фонарей. Жёлтые и круглые, как большие апельсины, они заманчиво мигали в голубоватой мгле сумерек, и вокруг каждого из них расплывалось светящееся золотое кольцо.

Марина разглядывала номера домов. Вот он, дом № 5.

Она вошла во двор. Где же тут восемнадцатая квартира? Во дворе несколько домиков – такие сохранились ещё в некоторых московских переулках, – а спросить не у кого.

Она прошла по двору и, огибая дом, столкнулась с какой-то девочкой.

– Вы не знаете… – начала Марина – и замолчала.

Перед ней была Галя.

20. В ДОМЕ № 5 ПО САДОВОМУ ПЕРЕУЛКУ

– Ты как сюда попала? – удивлённо спросила Марина.

– Алексей Степаныч послал. А ты?

– И меня послал.

Девочки посмотрели друг на друга. Галя закусила губу и нахмурилась. Конечно, Алексей Степаныч сделал это нарочно, он решил перехитрить их. А таких вещей Галя не любила.

Марине затея Алексея Степаныча не показалась обидной. Она просто очень удивилась. А встрече с Галей она была рада: уже темнело, и в этом чужом дворе было веселее вдвоём.

– Ну, я пойду, – сказала Галя.

– Что ты, Галя, ведь нас Алексей Степаныч послал!

Галя молчала.

– Пойдём! – решительно сказала Марина, беря Галю за руку. – Пойдём разыщем Лёню.

Девочки снова обогнули дом. Из дверей вышла женщина.

– Скажите, пожалуйста, здесь живут Гавриловы? – спросила Марина.

– Здесь, девочки, здесь. Входите.

Девочки вошли в низенькую дверь.

Марина с любопытством огляделась. Она жила в большом, новом доме, и ей было интересно побывать в таком старом, маленьком домике. Галя нехотя шла за ней.

Направо от передней была открыта дверь в кухню. Рядом с газовой плитой на столике шумели примусы.

«Наверно, плиту ещё не включили», – подумала Марина.

У стола переговаривались две женщины.

– Гавриловы здесь живут? – громко спросила Марина.

Одна из женщин оглянулась:

– Вы к Евдокии Петровне? Её нет дома. А по какому делу?

– Мы из школы, – сказала Марина. – Из музыкальной.

– Да вы входите, девочки, Евдокия Петровна скоро придёт. А там Шурик дома. И малыш. Пойдёмте, провожу.

Женщина вытерла фартуком руки и провела девочек через маленький, тёмный коридор в низкую, маленькую комнату с маленьким окном.

За столом сидел мальчик лет пяти и что-то вырезывал большими ножницами. Мальчик поднял голову и удивлённо посмотрел на девочек.

Маленькая дверь вела в соседнюю – большую, но тоже низкую комнату. Марина заметила пианино. На большой кровати лежал свёрток в байковом одеяле. Соседка тихонько подошла к нему.

– Спит маленький, – шепнула она. – Всего три недели ему. Евдокия Петровна к врачу пошла, а меня просила присмотреть.

– А Лёня где? – спросила Марина.

– В школе Лёнечка. Ну, вы посидите, а я пойду, а то у меня котлеты пригорят.

Девочки молча присели на краешки стульев. Марина почувствовала, что в комнате есть ещё какое-то живое существо, и обернулась.

– Галя, смотри! – сказала она.

На шкафу сидел огромный, пышный сибирский кот огненно-рыжего цвета и с высоты своего величия поглядывал на девочек.

– Какой красивый! – ахнула Галя.

– Это Барсик, – сказал хрипловатым баском Шурик, снова принимаясь за вырезывание. – Его у нас два раза уносили, а он прибегает. Барсик, Барсик! Кис-кис!

Но Барсик только презрительно сощурил свои зелёные глаза и притворно зевнул.

– Важничает! – сказал Шурик. – А вы зачем к нам пришли?

Марина засмеялась:

– Шурик, так не говорят, это невежливо. Мы пришли к Лёне – узнать, почему он не ходит в музыкальную школу.

– А он вовсе ходит, – сказал Шурик, болтая ногами. – Хотите, я вам фокус покажу? – И он неожиданно выпрыгнул из-за стола, вскочил на диван и перекувырнулся, болтая в воздухе ногами. – Видали?

– Молодец, Шурик! – сказала Марина. – Ты кем будешь, когда вырастешь? Циркачом?

– Я машинистом буду, – внушительно сказал Шурик.

Он перекувырнулся снова и сел, тяжело дыша, на своё место. Галя и Марина засмеялись.

– И нечего смеяться! Вот видите, какой паровоз вырезал! Сейчас клеить буду.

– Давай мы тебе поможем, – сказала Марина. – Смотри, ты неаккуратно клеишь.

– А музыкантом, как Лёня, не хочешь стать? – спросила Галя, разглядывая бумажные части паровоза, разложенные по столу.

– А Лёня не будет музыкантом, ему Коля не позволяет.

– Какой Коля? – спросила Марина.

– Ну, Колька Гриненко, Лёнин товарищ. Он говорит ему: «Брось, Лёня, эту музыку! Это тебе не занятие». Я всё слышал! – гордо прибавил Шурик. – А Лёня вратарём будет, вот кем! Он знаете как здорово играет! Его уже в настоящую команду скоро примут – в «Трудовые резервы»! Мама, это к Лёне девчонки пришли! – закричал он без передышки.

В комнату входила румяная, полная женщина, повязанная пуховым платком.

– К Лёне? – удивлённо спросила она, торопливо разматывая платок.

Девочки встали.

– Мы и к вам тоже, – сказала Галя.

– Сейчас, девочки, только малыша погляжу. Шурик, ты чего тут набросал так? Никак за вами не углядишь! – И она прошла в соседнюю комнату. – Спит, – сказала она, возвращаясь. – Ну, что, девочки, скажете?

– Мы из музыкальной школы, – сказала Марина.

– Нас Алексей Степаныч послал, – добавила Галя.

– Вот как! – удивилась Евдокия Петровна. – Что же такое случилось?

– Они говорят – Лёня в школу не ходит, – вмешался Шурик. – А он вовсе ходит, со скрипкой.

– Как так не ходит? – ахнула Евдокия Петровна и даже села на табуретку. – Знала я, чувствовала – что-то неладно, – взволнованно заговорила она. – Играет вроде не то, что надо, ерунду какую-то, а уходит на урок – так возвращается уж больно скоро. И где он, негодный, шатается? Вот уж будет ему сегодня! Хорошая проборка будет!

Девочки переглянулись.

– Он подтянется, – сказала Галя, – он всё выучит.

– Мы ему ноты принесли, мы ему поможем! – горячо подхватила Марина.

– Вот за это спасибо! – ласково сказала Евдокия Петровна. – Но вот ведь несчастье какое, – продолжала она с огорчением. – Сколько раз ему говорили: «Не хочешь заниматься, так бросай!» Отец даже скрипку забирал, прятал. А он – в слёзы, плачет: «Отдайте скрипку!» Ладно – решили: последний год попробуем. А он, оказывается, что вздумал… Прогульщиком сделался.

– Ему Колька не позволяет, – снова сообщил Шурик.

– Ох, уж этот мне Коля! – вздохнула Евдокия Петровна. – Когда-нибудь весь дом своими опытами спалит. Верите ли, девочки, проходу ему этот Коля не даёт. Лёня ведь даже по двору со скрипкой стеснялся, бывало, пройти. Уж я ему скрипку вынесу, а он тогда скажет тихонько: «Ну, вы идите, идите, мама», а сам скрипочку под пальто – и бежать! Словно ворованное несёт. Вот горе какое! И отец-то как переживать будет… Ведь он музыку любит знаете как? Когда в отпуску – ни одного концерта не пропустит. И сейчас в каждом письме спрашивает: «Как Лёнины музыкальные успехи?» И ведь способности есть у мальчика, и позанимался уже сколько… Ещё бы два годочка протянуть – и закончил бы семилетку.

В это время открылась дверь и на пороге показался Лёня со скрипкой в руках. Увидев девочек, он мрачно опустил голову и прошёл в другую комнату. Все молчали. Молчание первый нарушил Шурик.

– Лёня! – закричал он. – Ты чего прогуливаешь?

– Молчи ты! – процедил сквозь зубы Лёня; он стоял, отвернувшись к окну.

Вдруг громко заплакал на кровати ребёнок, и Евдокия Петровна бросилась к нему.

– Подожди уж ты у меня! – пригрозила она на ходу Лёне. – Вот дождёшься, отец приедет… Да что же ты стоишь как пень, – рассердилась она вконец, развёртывая ребёнка, – к тебе ведь пришли!

Лёня нехотя подошёл к порогу.

– Ну что? – спросил он хмуро.

– Лёня, мы тебе ноты принесли, – робко сказала Марина.

– Лёня, это концерт, – сказала строго Галя. – Знаешь, какой концерт! Алексей Степаныч велел тебе его разобрать.

Лёня взял ноты и стал рассматривать их.

– Ого! – сказал он, перелистав ноты.

– Очень трудный, – подтвердила Марина. – Зато какой красивый!

– Интересно! – процедил сквозь зубы Лёня, разглядывая ноты. – Как же это?..

– Как это играется? Хочешь, покажу? – с готовностью предложила Марина.

– Покажи, – нехотя согласился Лёня.

Марина вынула свою скрипку из футляра и с увлечением начала проигрывать Лёне трудное место.

Галя исподлобья внимательно следила за ней. Шурик бросил своё вырезывание и тоже смотрел.

– Видишь, – возбуждённо говорила Марина, – не так трудно… Ой, вот тут не выходит!

– Дай я, – сказала Галя.

Она взяла у Марины скрипку и проиграла трудное место.

Нечего было и сравнивать – она сыграла его гораздо лучше Марины, хотя играла на чужой, неудобной для неё скрипке.

Но Марина зависти не почувствовала. Она была так рада, что Галя играет.

– Лёня-а! – послышалось в открытую форточку.

Чьё-то лицо прижалось снаружи к стеклу.

Евдокия Петровна, кормившая в это время ребёнка, молча сделала сыну угрожающий жест рукой, и Лёня хмуро отвернулся от окна.

– Идёмте, провожу, – буркнул он девочкам.

Девочки торопливо собрали свои вещи. Галя взяла папку, Марина – футляр со скрипкой.

– Это у тебя какая? Трёхчетвертная? – спросил на ходу Лёня.

– Трёхчетвертная, – гордо ответила Марина. – И звучит хорошо, правда?

– У меня целая, – небрежно ответил Лёня.

Они вышли на крыльцо. У крыльца дожидался небольшого роста, коренастый, плотный мальчик.

Свет от фонарика над крыльцом падал ему прямо в лицо, и Марина его хорошо разглядела. У мальчика было обыкновенное круглое веснушчатое лицо с твёрдыми чертами, с упрямым подбородком. И он вовсе не походил на того злодея-разбойника, который уже представился ей после рассказов Шурика о таинственном Кольке, имеющем такую власть над его братом.

Увидев девочек, Коля даже довольно вежливо с ними поздоровался, но тут же тихо заговорил о чём-то с Лёней, не обращая на них больше никакого внимания.

«У меня уже один состав готов», – разобрала Марина. И ещё: «Ты что, снова за эту музыку взялся?» В голосе его слышалось нескрываемое презрение. И ещё Марине послышалось какое-то неприятное слово, как будто… «пиликалки».

– Ну, мы пойдём, – сказала она.

– Так ты смотри выучи! – строго добавила Галя. – А то весь класс подведёшь!

– Если хочешь, мы поможем, – сказала Марина.

– Да уж сам как-нибудь справлюсь! – буркнул Лёня.

Девочки пошли к воротам. Неожиданно их догнал Лёня.

– Скажите Алексею Степанычу, – проговорил он тихо, – что я на следующий урок приду. – И побежал обратно к крыльцу, где его ждал Коля.

Девочки молча прошли тёмный дворик и вышли на улицу. Тут им сразу стало веселее. Они шли рядом, не держась за руки, как бывало, но уже не так отчуждённо.

– Она его ругать будет? – спросила Галя.

– Наверно. Но только ему, Галя, концерта не выучить! Он ведь летом ничего не делал, а там такие трудные двойные ноты…

– Выучит. Он всё-таки старше нас классом, – ответила Галя. – И, знаешь, наш концерт вовсе не такой уж трудный.

«Наш концерт, – подумала Марина. – Вот как! Галя сказала: наш концерт!»

– Только я думаю, – сказала она, – что ему этот Коля помешает учиться. Такой небольшой, а Лёня его боится.

– Это он только с виду небольшой, – мрачно заметила Галя. – Ну, до свиданья, – сказала она неожиданно и повернула направо.

– Галя, постой! – крикнула Марина. – Когда же мы увидимся? Приходи ко мне.

– Не знаю, мне некогда видеться, – ответила Галя не оборачиваясь.

Марина даже остановилась от удивления. Вот как! Оказывается, они не до конца помирились. Ну и характер у Гали! «Кремень, а не девочка», – говорит про неё её бабушка. Да, правда кремень.