Текст книги "Дом с волшебными окнами. Повести"

Автор книги: Эсфирь Эмден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Глава двадцать третья
ВОТ И СКАЗКЕ КОНЕЦ

 
– Игралочка, да где ж она,
Игралочка, твоя страна?
Туда не ходят корабли,
На свете нет такой земли.
Её ты выдумал!..
– Ну что ж,
На правду этот сон похож.
 

Дети стояли, взявшись за руки. Сонные, притихшие, жались к ним Булька и медвежонок.

На улицах было совсем темно, потому что наступила ночь, и пора, давно уже пора было возвращаться домой.

Враг был разбит, разбит в буквальном смысле слова – на мелкие кусочки. Бесславно окончил свои дни Резиновый Крокодил. Чудесная машина превращалка выручила детей. И друзья помогли им в пути.

Но дети знали, что Оловянный Генерал ещё цел, а дом с волшебными окнами не найден.

– Как темно! – сказала Таня.

Она подняла руку, в которой крепко держала палочку с серебряным фонариком, и на осветившейся молочным светом улице дети увидели Старого Фонарщика.

Он шёл в своей белой пушистой шубе и держал в руках простую палочку.

Вот он взмахнул ею, и – красные, зелёные, синие – вспыхнули сразу все фонари и осветили волшебным светом улицу игрушечного города.

И сейчас же тоненький-тоненький хор детских голосов раздался вокруг, и по улице побежала толпа крошечных белых малюток.

– В лес! В ёлочный лес! – кричали они.

А за белыми малютками бежали красные лисички, золотые петушки, мохнатые волки.

– В лес! В ёлочный лес! – кричали они.

– Пора отпустить друзей, – сказал голос Старого Фонарщика над самым Таниным ухом, и Таня сразу вспомнила своё обещание, данное доброму Морозке в старом лесу.

Она нежно поцеловала маленького медвежонка, который уже сладко спал у неё на руках, и передала его Старому Фонарщику.

– Отнесите его, пожалуйста, домой, – сказала она, – и кланяйтесь дедушке Морозке, и Михайлу Иванычу, и лисичке. Мы непременно придём к ним ещё раз!

Булька прыгал то в Серёжины, то в Танины руки и что-то горячо выкрикивал, но так торопился, что понять его было невозможно.

Вот и он ускакал за Старым Фонарщиком, и дети остались совсем одни.

В окошках гасли огни – это игрушки укладывались спать.

Детям видно было, как сидят в креслах дедушка Мяч и бабушка Кукла и старые их белые головы клонятся от сна.

– До свиданья, дедушка Мяч! – сказал Серёжа.

– До свиданья, бабушка Кукла! – сказала Таня.

– Спите спокойно – Оловянный Генерал далеко. А если он опять нападёт на вас, мы придём на помощь!.. И в этот раз мы уже не выпустим его!..

– Прощай, Игралочка! Мы долго будем помнить тебя!

И Таня подняла ещё выше свой серебряный фонарик.

Глава двадцать четвёртая
ДОМА

Кто стреляет громче пушки?

Разноцветные хлопушки.

Ёлочная загадка

– Серёжа! – воскликнула Таня.

Свет серебряного фонарика упал прямо на окна большого дома.

– Дом с волшебными окнами! – сказал Серёжа. – Таня, там ёлка, смотри!

И вдруг всё вспыхнуло сразу и засияло!..

По веткам побежали маленькие поезда из разноцветных лампочек – они мчались в самую гущу ветвей, и там, наверно, было самое интересное.

Золотой петух выскочил из своего домика и захлопал крыльями.

Рыжая лисичка, спрятавшись за веткой, глядела на него. А маленькие лыжники скользили по снежным дорожкам.

Ух, как заскрипели полозья! Это катил с самой верхушки вниз на красных саночках маленький дед Мороз.

Румяные персики были подёрнуты пушком; они раскачивались на ветках рядом с тяжёлыми орехами и прозрачными бабочками…

А под ёлкой! Сколько там стояло подарков рядом с белым дедом Морозом, ухмылявшимся в усы! Всего нельзя было и разглядеть.

Но на самом видном месте лежал большой красно-синий мяч.

А у ствола ёлки сидел, прижавшись, плюшевый медвежонок и смотрел прямо на открытый ящик с какими-то кружками, брусками и палочками.

И вдруг – бум! – ударили тарелки Петрушки, запела музыка, захлопали хлопушки, весёлые ребячьи лица замелькали вокруг ёлки, и тепло обитая дверь распахнулась прямо перед детьми.

– Да ведь это наша дверь! – сказала Таня.

– Да ведь это наш дом! – сказал Серёжа.

А мама уже стояла на пороге и протягивала к ним руки.

КОНЕЦ

ШКОЛЬНЫЙ ГОД МАРИНЫ ПЕТРОВОЙ

рис. Н. Калиты

1. ОСЕНЬ

Скрипнула калитка, пропел колодезный журавль, и, опускаясь в колодец, звякнуло ведро.

Марина перехватила мокрую верёвку и подтянула ведро. Оно было тяжёлое, запотевшее, наполненное до краёв студёной тёмной водой.

Марина понесла его, и следом за ней по дорожке потянулись мокрые следы. Под ногами шуршали листья. Осень, осень…

На террасе Елена Ивановна укладывала вещи. Она подняла от чемодана голову и отвела от раскрасневшегося лица пушистую прядь волос.

– Ну-ка, Мариша, иди сюда, помоги закрыть чемодан!

Марина поставила на пороге ведро и подбежала к матери:

– Мама, пусти, пусти, дай я!

– Какая быстрая! – сказала Елена Ивановна. – Давай вместе.

Они вдвоём нажали на крышку – Елена Ивановна руками, а Марина и руками и коленками.

– Есть! – закричала Марина. – Мама, я побегу! Полью цветы…

– Постой, постой, а ты всё уложила?

Всё – это были книги, ноты, тетрадки, почти не тронутые за лето; коллекции жуков и бабочек и несколько летних рисунков: сенокос, купание на реке Серебрянке, лагерный костёр и ещё что-то…

Марина быстро уложила всё это в свой маленький чемодан. Что ещё? Да, коробка с лентами. Голубые совсем выцвели за лето, а вот красные никогда не выцветают.

Её стол в маленькой комнате у окна опустел. Только скрипка ещё лежала на длинной полке над столом, которую Женя прибил этой весной. Марина подошла к ней и провела рукой по тёмному гладкому футляру.

Окно было открыто, она выглянула в него.

Тонкая осинка под окном стояла прямо и тихо; только её круглые листья чуть слышно, но очень быстро и отчётливо шептали что-то. Марина не раз слушала этот быстрый и отчётливый шёпот. Ей казалось, что осинка о чём-то рассказывает и если хорошенько вслушаться, то можно всё понять.

Да и в самом деле, осинке было что порассказать – за лето она наслушалась многого.

Лето было в этом году горячее и шумное. По утрам разноголосо пели птицы, день начинался обычно солнечный, ясный, И вдруг среди дня налетал ветер, шумел, распоряжался в густой листве. Звонкий, дробный дождь стучал по крышам. И снова сияло солнце.

А в саду с утра до вечера раздавались голоса Марины и её друзей. По утрам Марина приманивала свистом птиц и цокала белке, поселившейся в это лето на старой сосне.

И целый день, не смолкая, распевала.

Несколько раз в день над садом и полем, которое начиналось за калиткой, отчётливо и смело звучал громкий голос горна.

Тогда Марина бросала всё и бежала к своим приятелям, в пионерский лагерь у леса. Дел было очень много!

И гладкий тёмный футляр открывался не часто.

Но, когда это случалось, Марина играла долго и с увлечением. Поющий голос скрипки был тогда в саду самым главным.

И осинка и большая сосна прислушивались.

Были и знакомые звуки в Марининой игре, похожие на её песни и свист и даже на пение птиц, а были и совсем другие, назнакомые.

Марина сняла скрипку с полки, но, подумав, положила обратно. Зачем её нести в ворох вещей! Пусть лучше полежит здесь, у открытого окна. А когда придёт машина, скрипку надо будет осторожно положить в кабинку рядом с мамой.

Марина вышла в сад и перелила воду из ведра в большую лейку.

Нужно полить цветы – пусть они на прощание напьются досыта, и обежать всё кругом, послушать в последний раз те особенные вечерние звуки, каких уже не будет в городе: скрипят калитки, идут коровы, возвращаясь домой, и низко и важно замычала соседская Милка; волейбольный мяч гулко стукнул о чью-то ладонь, весёлые крики на площадке; и снова скрип калитки и поле… Тишина, тишина, уже осенняя. Можно слушать её долго-долго.

Марина постояла у калитки, потом отнесла домой пустое ведро и повесила его в кухне на гвоздь. Пусть висит до будущей весны.

А теперь надо зайти к Люшиным, попрощаться. Мама говорила, что от них приходил кто-то.

2. ЖЕНЯ

Марина обежала вокруг участка. Вот калитка Люшиных. Софья Дмитриевна на террасе моет чашки.

Она улыбнулась Марине и что-то сказала, но не ей.

– А, Маришка! – весело ответил чей-то знакомый голос.

– Женя? – закричала Марина и, уцепившись за подоконник, заглянула в комнату.

– Он самый, – ответил баском юноша.

– Уже приехал? Из экспедиции? Покажешь, что привёз?

– Показывать не буду, а в окошко залезай. – И Женя протянул Марине руку. – Прыгай – раз!

– Два! – ответила Марина, спрыгнув с подоконника в комнату.

Софья Дмитриевна и Елена Ивановна – дачные соседи. И большой Женя и маленькая Марина дружили с детства.

Маленькая Марина, как собачонка, ходила за Женей, а он отмахивался от неё, но, если вблизи не было товарищей, усаживал рядом с собой на крыльце и рассказывал смешные сказки или мастерил человечков из шишек и желудей.

Когда Марине было четыре с половиной года, а Жене пятнадцать, началась война, и они не виделись несколько лет.

Марина жила далеко, в Северном Казахстане, а Женя учился в военном училище, потом был на фронте. Но встретились они снова друзьями.

В прошлом году Женя даже приходил иногда к Марине в школу, хотя он учился в вечернем институте, работал и был очень занят.

Иногда, если он возвращался из института поздно и ему не хотелось ехать за город, Женя оставался у Петровых. И Марина привыкла к нему, как к брату.

– Женя, – говорит Марина, вертясь вокруг высокого юноши, – покажи, пожалуйста, скорей свои камешки. Такая обида – сейчас машина придёт!

– «Такая обида»! – смеясь, передразнивает Жени. – В Москве увидишь. Я к вам скоро в гости приеду… А ну, силы набралась за лето? – И он хватает Марину за руку.

– Ай, – кричит Марина, – Софья Дмитриевна, Женька опять силу показывает!

– Ну-ну, – примиряюще говорит Женя, – не ябедничай! Ты лучше скажи – едешь?

– Еду! – со вздохом отвечает Марина.

– Не хочется?

– Не хочется, – смеясь, соглашается Марина.

– И завтра в школу?

– Завтра.

– Ого, завтра! – чему-то радуется Женя.

Марина удивлённо на него смотрит и замечает, что Женя чем-то смущён. Он начинает вдруг шумно радоваться тому, как выросла Марина.

– А ну, иди сюда, стань возле двери! Мама, она ещё на два сантиметра выросла!

– Да, совсем большая, – говорит с террасы Софья Дмитриевна. – Идите чай пить, дети, – на прощание.

Марина сейчас же идёт на зов, но Женя удерживает её за руку.

– Слушай, Маришка, – говорит он, – ты, наверно, увидишь завтра Веру…

– Веру? – удивляется Марина. – Да ведь она уже больше не вожатая. Она кончила училище и уехала преподавать.

Женино лицо выражает такое разочарование, что Марине делается его жалко.

– Да, она хорошая, Вера, – говорит Марина вздыхая, – нам тоже жалко, что она уехала. У нас будет новая вожатая – говорят, её подруга.

– Подруга? – говорит Женя. – Вот как? Это очень хорошо! А твоя подружка как поживает? Эта худенькая – Галя?

– Галя в Артеке. Теперь, наверно, толстая стала.

– Ну что, обогнала её за лето?

– И не думала! Зачем это мне её обгонять?

– А соревнование? – серьёзно говорит Женя, но глаза у него смеются. – Пошли, Маришка, чай пить!

Но чаю им не удаётся выпить.

– Марина, тебя мама зовёт! – окликнула с террасы Софья Дмитриевна. – Машина пришла.

Марина вихрем помчалась на террасу.

– До свиданья, Софья Дмитриевна! Приезжайте к нам!

– До свиданья, Маришенька, – ответила Софья Дмитриевна, обнимая девочку. – Учись хорошенько. Приедем на твой концерт.

– Не надо на концерт, – закричала Марина, сбегая со ступенек, – так приезжайте!

– Так! – подтвердил басом Женя. – Так приедем! – закричал он вслед убегавшей девочке. – Привет вашей новой вожатой!

3. ШКОЛА

И всё-таки как было приятно, перейдя знакомую маленькую площадь, залитую неярким осенним солнцем, увидеть знакомую школьную дверь. Её выкрасили к началу учебного года блестящей жёлтой краской. Вот забавно!

Здесь, в этом маленьком белом доме, – музыкальные занятия. А общеобразовательные классы совсем близко – в большом новом здании; туда она пойдёт к двенадцати часам.

Марина взбежала по низкой лесенке и с бьющимся сердцем открыла дверь.

В прихожей всё так же. Вот она, знакомая скамейка направо. Вот она, крутая лесенка вниз – в «наши катакомбы», где так хорошо прятаться.

А малышей в прихожей сколько! Наверно, все новенькие. Малыши шумят; те, что постарше, волнуются, жмутся к мамам. Все нарядные, чистенькие.

Марина прошла, осторожно пробираясь между малышами, в приемную, поздоровалась с нянечкой Анной Петровной.

– Алексей Степаныч пришёл?

– Здесь, здесь, – сказала Анна Петровна, – уже все ваши собрались. Выросла-то как – прямо не узнать!

У дверей своего скрипичного класса Марина постояла минутку затаив дыхание. Сбор учеников назначен был на девять часов, она пришла вовремя, а все уже здесь! Вот – не надо было спать так долго.

За дверью настраивали скрипку. Знакомый голос – чей? Витин, кажется, – говорил:

– Совсем колки не крутятся, Алексей Степаныч!

Марина глубоко вздохнула, переложила футляр в левую руку и осторожно приоткрыла дверь.

– А, Марина! Входи, входи! – сказал Алексей Степаныч.

Ох, сколько в классе народу!

Все здесь: и самый старший ученик Алексея Степаныча – семиклассник Миша Алексеев, и весёлая, озорная Шура, и Витя, и маленький вихрастый Боря. А вот ещё какой-то незнакомый маленький мальчик и какая-то совсем маленькая девчушка – наверно, ещё и скрипки в руках не держала никогда.

А вот и Галя – самая лучшая школьная подруга Марины – смотрит на неё и улыбается. Выросла как будто, загорела. А волосы у неё выгорели – совсем белые стали!

– Ну, как дела, Марина? – спросил Алексей Степаныч, подкручивая колки Витиной скрипки. – Пьесы готовы?

– Что вы, Алексей Степаныч! – сказала Марина, переглядываясь с Галей.

– А я-то думал – пятнадцатого сыграешь, на самом первом концерте.

И, как всегда, было непонятно, шутит он или говорит серьёзно.

– Ну, Витя, покажи нам, как играют на первом уроке. Ну-ка, ну-ка, гамму соль мажор – и без единой фальшивой ноты.

Витя начал играть и сейчас же сбился.

– А лень твоя как? За лето выросла? – вдруг спросил Алексей Степаныч.

Витя промолчал.

– Что же ты молчишь? Ты-то вырос, а лень твоя как?

Ученики засмеялись.

Марина переглянулась с Галей. Ей очень хотелось поговорить с подругой. Не подождать ли им своей очереди в коридоре? Там есть такая хорошая скамейка у окна.

– Алексей Степаныч, можно нам с Галей подождать в коридоре? – спросила она.

Алексей Степаныч кивнул головой:

– Идите. С Галей я уже побеседовал, а тебя позовёт Витя.

Девочки тихонько вышли из класса и сели на скамейке у окна.

– Ой, Галка, как я рада! – сказала Марина. – Хорошо было в Артеке?

– Очень хорошо!

– Счастливая! – сказала Марина. – Ты мне потом всё расскажешь. А у нас тоже хорошо было. Знаешь, я в колхоз ходила работать с ребятами из пионерского лагеря! Мы сено помогали убирать. И за грибами ходила.

– Занималась?

– Немножко. – Марина посмотрела на Галю и смущённо сказала: – Знаешь, я совсем мало играла. Разленилась. Алексей Степаныч, наверно, будет ругать.

– Нет, а я – два часа каждое утро.

– И в Артеке?

– Ну конечно. Я там на большом костре играла.

– И не испугалась? Вот молодец! – И Марина начала, смеясь, тормошить подругу.

Галя тоже засмеялась и тихонько отстранила Марину.

– Ты не бойся, – сказала она. – Алексей Степаныч сегодня занимается не строго, так только – проверяет. Марина, он мне какой концерт сегодня дал! Знаешь, какой трудный и какой красивый! Боюсь – не сыграю.

– Обязательно сыграешь! А ты не слыхала, кто у нас будет вместо Веры?

– Говорят, её подруга, Оксана.

– Да-да, мне Мая писала, что подруга. Только не написала кто. Она в каком классе учится – в девятом?

– В девятом. Пианистка.

– Жалко, что пианистка! – вздохнула Марина. – Лучше бы скрипачка, как Вера. Хотя ничего. Если она хорошая – это неважно. А кто у нас классная руководительница?

– Говорят, Александра Георгиевна. И русский язык – она. По другим предметам – тоже новые учителя.

– Ясно, ведь пятый класс. А интересно как! Пойдём, Галя, посмотрим всё!

– Я уже всё видела. Знаешь – в зале цветов сколько, и ещё одну нотную доску поставили, а для комиссии – стол, длиннющий!..

Девочки заглянули в зал – он показался им ещё светлее и наряднее, чем раньше. Глинка и Бах взглянули на них с портретов: Глинка – приветливо, а Бах… Марине показалось, что он что-то знает о том своём концерте, который доставил ей в прошлом году столько мучений.

Марина потянула Галю за руку. Они обежали все коридорчики и закоулки, такие знакомые им с прошлых лет.

В конце тёмного коридорчика, рядом с их классом, – комната мастера. Девочки тихонько заглянули туда.

Старый мастер Иван Герасимович не заметил их – он внимательно разглядывал чей-то пострадавший, почти безволосый смычок. В углу торжественно высился контрабас. Рядом с ним – виолончели, мал мала меньше: для старших, для средних и для самых маленьких. И кругом – на стенах, на столе, на коленях у Ивана Герасимовича – скрипки, тоже разного размера.

Девочки сбегали и на второй этаж.

Из-за дверей классов слышались звуки роялей, скрипок, голоса учителей.

Вот они и снова в школе.

– Ну, пойдём – Витя уже, наверно, кончил, – сказала Галя.

Девочки сбежали по крутой лесенке вниз, к своему классу, и прислушались: звуков скрипки не было слышно, значит, можно входить. Они осторожно приоткрыли дверь и на цыпочках пробрались к роялю.

За большим роялем было любимое место всех учеников. Там они слушали игру товарищей и тихонько делились впечатлениями.

Но Марина не успела устроиться там поудобней – Алексей Степаныч оглянулся на неё:

– Ну, Марина, бери скрипку!

4. НАЧАЛО ГОДА

Марина открывает футляр. Футляр у неё старый, заслуженный, как говорит Алексей Степаныч. Немало, наверно, учеников открывало его с волнением перед уроком или концертом и закрывало с огорчением или радостью. Уголки потёрлись, обивка отклеилась.

Марина уже не раз чинила футляр, но у неё никогда не хватало терпения аккуратно закончить эту работу.

Она вынула из футляра скрипку и подошла к пюпитру. Знакомый холодок волнения пробежал по спине. Стало и весело и немного страшно.

Вот так бывает, когда отвечаешь у доски и весь класс смотрит на тебя и слушает.

Но, когда берёшь в руки скрипку, это чувство делается ещё сильней.

– Дай-ка ля, – сказал Алексей Степаныч, и Марина стала настраивать скрипку.

– Ну, что же мы будем играть? – задумчиво спросил Алексей Степаныч, когда Марина положила на плечо настроенную скрипку. – Да как же ты стоишь? Стань свободней! Скрипку выше! Всё-всё забыли за лето, как маленькие!

– Гамму? – спросила Марина, становясь по всем правилам.

И зачем это Алексей Степаныч ей, большой девочке, делает такие замечания при всех, да ещё при малышах! Вот всегда он так…

– Да, конечно, гамму. Но я хочу тебя спросить, что мы будем играть в году?

– А я не знаю, – сказала Марина насторожённо. (У Алексея Степаныча были хитрые глаза, он явно что-то затевал.) – Летние пьесы? Те, что я сама играла летом?

– Нет, – сказал Алексей Степаныч, – эти отложим. Галя, давай-ка сюда свои ноты… нет, не эти, не этюды, а концерт.

И он поставил перед Мариной на пюпитр ноты. Марина даже ахнула: этот концерт, такой трудный!

– Алексей Степаныч, – сказала Галя, – Алексей Степаныч… – повторила она, и голос у неё задрожал.

Алексей Степаныч серьёзно посмотрел на Галю, поправил ноты на пюпитре и сел за свой стол.

– Что такое, Галя? Что ты хочешь сказать?

– Алексей Степаныч, как же так? Ведь вы дали этот концерт мне!

– И тебе, и Марине, и еще Лёне, – ответил Алексей Степаныч. Он перелистывал классный журнал и как будто не замечал волнения девочек. – Вот Лёни почему-то нет в классе, а я и ему те же ноты приготовил.

Это было то, чего больше всего не любили и чего боялись ученики. Один и тот же концерт!

Галя упрямо нахмурилась и закусила губы; у неё готовы были брызнуть слёзы.

Ведь Алексей Степаныч обещал ей этот концерт ещё прошлой весной! Когда играет ещё кто-то, пропадает всякая радость от игры: слушаешь в классе одно и то же по сто раз, и всё надоедает. И потом, ведь она играет лучше Марины, – почему же одна и та же вещь?

А Марина смотрела в ноты: какие трудные, ничего не понять! Сейчас придётся разбирать при всех… А как это играть – непонятно.

^{Не дождавшись ответа, Галя выбежала из класса...}

Алексей Степаныч посмотрел на Марину, потом на Галю.

– Ну-ка, Галя, покажи Марине, как играется начало, – сказал он.

Но Галя опустила голову и молчала.

– Алексей Степаныч, я сама попробую… – робко сказала Марина.

Галя исподлобья взглянула на Марину.

– Можно мне уйти? – спросила она и, не дождавшись ответа, выбежала из класса.

Алексей Степаныч покачал головой:

– Вот так подружки! Ну, об этом после… А теперь, Марина, без страха – в путь!

И Марина робко и неуверенно взяла первую ноту. Глаза её напряжённо всматривались в ноты, коротенький нос морщился. Но, одолев первую строчку, она стала смелей – ясная и красивая мелодия захватила её. И, кажется, всё это не так уж трудно!

Разобрав вместе с Мариной несколько строчек, Алексей Степаныч взял у неё из рук скрипку.

Учитель всегда показывал своим ученикам то, что они должны были играть, и Марина привыкла к этому, привыкла и к игре Алексея Степаныча – такой артистической и вместе с тем такой доступной ей.

Потому что для учеников Алексей Степаныч играл не так, как на эстраде. Для каждого ученика он играл так, как тот смог бы сыграть, если б очень постарался. И поэтому игра его была понятна и близка детям.

Но сегодня Марина услышала в игре Алексея Степаныча что-то новое. Он играл для неё шире, свободнее, глубже, чем раньше. Его игра словно говорила ей: ты выросла, Марина, теперь ты должна играть по-другому.

И, словно подтверждая это, Алексей Степаныч сказал:

– Да, ты уже большая девочка, Марина, – пора подумать о настоящей музыке.

И вернул Марине скрипку.