Текст книги "Поиск-88: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Эрнст Бутин

Соавторы: Лев Леонов,Павел Панов,Евгений Пинаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

«Война – океан скорби, и я – не единственный пловец в его суровых водах. Тонет один, другой обязан добраться до цели. Этот – на дне, О’Греди еще на плаву, я тоже плыву. Надеюсь, и фрегат достигнет берега... – Владимир оделся, приподнял на столе конус салфетки: бутерброды и банка с пивом. Аппетита не было, но жестянку опростал с удовольствием. – Странная тишина... Будто и не было бурной ночи. А может, потому и тишина, что ночка темная была? Фрегат-то, кажется, ползет на одном двигуне!..»

Набросив салфетку на остатки завтрака, повесил полотенце на квадратное, в ореховой рамке, зеркало: ночевать, конечно, вернется, но день пусть повисит. Так, говорят, положено.

На мостике встретили сдержанно, но в молчании моряков чувствовалось нечто похожее на уважительную признательность. На вахте был тот же пожилой лейтенант. Очевидно, не менялся с ночи. Однако запавшие щеки успел выскоблить до синевы, отметил мимоходом, поздоровавшись с ним и первый делом спросив о состоянии командира.

– Слаб, но – в сознании. Хочет видеть вас, – ответил офицер, – но прежде, если позволите, я задержу вас на две-три минуты.

Они прошли на «веранду».

– Вам известно, что мы направлялись в Ливерпуль?.. Теперь положение изменилось. Вал...

– Заклинило все-таки?

– Да. Левый. Но и правый едва жив. Трудно сказать, надолго ли хватит опорного подшипника... – Лейтенант сморщился, как от кислого. – Впрочем, вопрос в другом... – Он потер щеку. Заметив, что собеседник слишком пристально разглядывает горизонт, оживился. – Это Оркнейские острова. Северо-западная кромка. Отсюда рукой подать до Скапа-Флоу. Вероятно, знаете, что в тамошней бухте база нашего флота?

– Еще бы...

– База флота, но нет ремонтной базы, – скаламбурил лейтенант. – В Скапа обычно стоят линкоры и тяжелые крейсеры, которые уходят на ремонт в метрополию, куда, собственно, добирались и мы, пока не изменились обстоятельства. Боюсь, «Черуэллу» не добраться своим ходом до Ливерпуля. Мы идем в Скапа-Флоу, вы – отправитесь в Керкуолл, административный центр архипелага.

– Но если в Скапа нет ремонтной базы, то...

– Час назад получено радио, что в бухту пришла плавучая ремонтная мастерская. Тяжелым кораблям от нее мало проку, но в Скапа стоят и подлодки. Мастерская специальная – на ней корпусники и водолазы. Думается, они нам помогут.

– Значит, «Черуэлл» сейчас направляется в этот...

Кё... Кё...

– Нет, мы не идем в Керкуолл, – улыбнулся лейтенант, – мы вынуждены отказаться даже от этого – лишние мили. Вас примет на борт катер береговой охраны и доставит в Южную гавань Керкуолла. Оттуда – всего несколько миль до центра города.

– Несколько миль... А сколько миль до Лондона?

– До Лондона – самолетом. Когда? Это уж как повезет, – собеседник пожал плечами, не желая вдаваться в подробности, которых, скорее всего, и не знал. – А сейчас идите к командиру. У него доктор. Поинтересуйтесь у эскулапа – он недавно летал в Лондон с архипелага.

...Воспаленный взгляд запавших глаз, осунувшееся лицо, желтый лоб, стиснутый бинтами, – так выглядел О’Греди. Но глаза его, в траурной кайме, блеснули, увидев вошедшего.

– Понаслышан... – Голос сиплый, пересохшие губы потрескались от внутреннего жара; доктор вскочил из-за стола – поднес ко рту О’Греди чашку с водой, оттеснив посетителя. Тот сел в стороне, приподнял брови: уж так, мол, получилось, что пришлось покомандовать и, спрашивая взглядом, как-де чувствует себя лейтенант-коммандер, взглянул на эскулапа. Тот встопорщил плечами халат.

– Говори... Чего мнешься... – О’Греди прикрыл глаза.

– Предплечье, сэр... – Доктор покосился на раненого, но тот лежал спокойно, словно ничего не слышал. – Раздроблена правая лопатка... Пуля в легком, ну и... так, мелочи, – стащил с переносицы очки и, по-куриному склонив голову чуть ли не к плечу, оценивающе взглянул на О’Греди. – Сейчас главное – покой. Не утомляйте его разговором, сэр!

– Иди!.. Больше всего меня утомляешь ты... Я устал от твоих забот... – Лейтенант-коммандер открыл глаза и, когда доктор исчез, криво улыбнулся: – Нарвался бульдог на наковальню: хвост отвалился и морда – всмятку...

– Хвост, положим, в детстве укорачивают, – бодренько заметил Владимир, потому что шутка О’Греди слишком уж смахивала на самобичевание командира фрегата, а это совсем ни к чему.

– Хвост – да, но морде от этого не легче, – поморщился раненый. – Ну ладно... Все это пустая болтовня. Да-да!.. Вам – спасибо. Расстанемся скоро, но вряд ли забудем прошедшую ночь, а?

– Если не будет других. Или... более приятных.

– Два слова о дальнейшем. – Каждое слово давалось О’Греди с трудом, и Владимир поднялся, но лейтенант-коммандер удержал его. – Как выяснилось, Маскем не сообщил на берег о вашем присутствии на «Абердине» и о последующих событиях. – Помолчал, собираясь с силами, – я это сделал и, кажется, всех удивил... Надеюсь, русское посольство уже поставлено в известность, а Маскем... Он будет  п р и я т н о  удивлен таким поворотом событий. – О’Греди очень устал, но все-таки закончил: – Обдумайте свое поведение в недалеком будущем. Возможно, у вас еще будут осложнения...

Доктор поджидал на трапе.

– Как он вам? – поинтересовался с тревогой. – Плох?

– Мне кажется, выкарабкается, – улыбнулся Владимир, вынужденный успокаивать доктора, а не наоборот, как следовало бы предположить, – вашими усилиями, доктор, выкарабкается и встанет на ноги. Гм... Посоветуйте, как добраться до Лондона. Говорят, вы недавно летали с архипелага?

– Недавно? Чушь! – Очки возмущенно блеснули. – Я летал полгода назад – словно бы в другой жизни, по нынешним временам. Сообщение с Лондоном, предупреждаю, – он взял собеседника за локоть, – от случая к случаю, как повезет. Вам зарезервирован номер в гостинице Керкуолла. В городе, это необходимо знать, есть и военные и гражданские власти, имеется телефонная связь с метрополией. На месте и прикинете, что предпринять.

Фрегат полз вдоль западного берега острова Мейнленд.

Серое море, серенькое небо и, чуть левее курса, но далеко-далеко, точно призрачная цель, серая и, очевидно, гигантская скала за серенькой сеткой дождя.

– Маруик-хед... – обронил суб-лейтенант, и слово растворилось в дождливой– капели. – По сути, до пролива – подать рукой, но при нашей скоростишке... Вряд ли доберемся до конца моей вахты.

Скоростишки, собственно, не было. Удивительно, что фрегат все-таки двигался, и пейзаж за бортом постепенно менялся, хотя и не радовал разнообразием. И вообще не слишком радовал.

Желтые с рыжинкой холмы чем дальше к югу, тем становились выше. Отвесные утесы как бы подпирали их своими спинами, не давали сползти к морю. Вид утесы имели сурово-сумрачный и делали вовсе неприступными эти берега. Стоило небу проясниться – холмы веселели, курчавились редким, голым уже кустарником, а скалы будто разом старели, выставляли на обозрение множество скопившихся за тысячелетия морщин, трещин, осыпей, черных промоин и складок. Стража времени!.. Здесь нетрудно представить себя бродягой-викингом, но именно поэтому еще сильнее, еще нестерпимее хотелось домой.

Да, нестерпимо хотелось вернуться. Как только доберется до Керкуолла, первым делом позвонит в посольство. Маскем? Плевать он хотел на его штучки-дрючки, а со своими стесняться не будет. Даст «SOS»: я, мол, туточки! Помогайте, вызволяйте, Адесса-мама, синий океан!

Подошел штурман и молча встал рядом, безучастно вглядываясь в очертания скал.

– Как в Хой-Саунде? Сносно? – спросил, не выдержав молчания соседа.

– Паршиво... Я предпочел бы входить в Скапа с юга. Так ведь в нашем положении везде могут поджидать напасти. Здесь – банки и рифы, там – вероятнее подлодки тевтонов. В Хой-Саунд постараемся проскочить во время прилива с его семиузловым течением. Фарватер – полтора кабельтова, из-за войны – минимум огней и знаков, а скал и банок вокруг!.. Риск, риск – везде риск!

– Буксир бы надо...

– Заказан, да всякое может случиться. Ждем его из Стромнесса, а там любой капрал – уже большой начальник.

Утром подняли ни свет ни заря. Так рано, что лейтенант, встретивший на мостике, извинился, однако добавил, что ничего не поделаешь – прибыли в точку.

– Поворачиваем в пролив, – пояснил штурман. – Видите слева утес? Блэк-Крейг – сто девять метров. Отличный ориентир, сэр! В двух милях – остров Грамсей. Возле него и расстанемся. – Лейтенант поправил фуражку. – Буксир ожидает «Черуэлл» у банки Шоубелли.

– Благодарю! Могу ли я попрощаться с командиром?

– Непременно! Лейтенант-коммандер сам хотел этого, потому вам и не дали досмотреть сон.

8

«Сэр!

Я скоро расстанусь с госпиталем, а «Черуэлл» с доком. Да-да, нас все-таки, не меня, конечно, а фрегат, притащили в Ливерпуль. Пишу, впрочем, не для того, чтобы сообщить Вам о столь незначительных событиях. Причина в другом.

Помните, мы говорили о Маскеме? Я не скрывал, что считаю его никудышным моряком, а, благодаря Вам, тому, что случилось с Вами на «Абердине», окончательно убедился, что и человеческие качества новоиспеченного адмирала оставляют желать лучшего. Жаль, но очень часто подобный опыт дорого обходится людям. Я это знал, поэтому продумал дальнейшую линию поведения.

Из Скапа-Флоу мною направлен рапорт по начальству, в котором подробным образом изложена суть имевших место событий и всех обстоятельств, сопутствовавших Вашему появлению на «Черуэлле», как и далее, вплоть до того момента, когда Вы покинули фрегат. Кроме того, к рапорту прилагалось ходатайство, подписанное всеми офицерами, с просьбой о награждении Вас британским орденом за проявленное в ту ночь мужество, высокий профессионализм и союзнический долг. Причем офицеры честно признавали, что оказались не на высоте, оставив мостик на нижних чинов и... пассажира.

Вначале я не хотел сообщать Вам об упомянутых документах. Зная долгий путь подобного рода бумаг в отделах Адмиралтейства, если они не касаются высокопоставленных лиц, я полагал доставить Вам приятную неожиданность  к о г д а – н и б у д ь. Пусть бы она оказалась еще одним напоминанием о «Черуэлле» и его экипаже. Правда, я рассчитывал на помощь сослуживцев, работающих ныне в аппарате Адмиралтейства, но... От них и получено известие, побудившее Вашего покорного слугу взяться за перо.

Очевидно, Ваше посольство делало запрос о некоторых деталях описанных событий. Это, в частности, касалось и «Абердина». Адмирал Маскем давал объяснения и, кажется, преуспел в инсинуациях, основательно извративших суть происшедшего. Так ли это – сказать с уверенностью не могу, но, если в Адмиралтействе возобладала его точка зрения, становится понятным, почему мой рапорт и ходатайство оказались под сукном. Друзья обещали предпринять со своей стороны контрмеры, но не поделились подробностями. Я же пользуюсь возможностью лишний раз выразить Вам свое уважение и признательность, с которыми будет всегда пребывать командир фрегата «Черуэлл» лейтенант-коммандер Джордж О’Греди».

Капитан-лейтенант улыбнулся при взгляде на размашистую подпись и спрятал письмо в карман кителя.

О’Греди не решился довериться почте и воспользовался оказией, а в этом случае действуют непредвиденные случайности: изменение маршрута, забывчивость курьера, абсолютно вроде бы надежного, но, увы, подверженного влиянию тысячи мелочей. Письмо добиралось очень долго, как, впрочем, и письмо Владимира, адресованное на фрегат. Ответил мальчишка суб-лейтенант. Сообщал, что лейтенант-коммандер отправлен в Эдинбург для продолжения лечения, что письмо отправлено адресату, что он, суб-лейтенант, рад благополучному завершению одиссеи «мистера Арлекина» и включению его в состав персонала советской миссии, занимающейся поставками по ленд-лизу.

И вот – письмо О’Греди. Многое объясняет, но и запутывает многое. Командир фрегата ходатайствовал о британском ордене, а претендент получает американский! Сегодня и вручают в посольстве США, где нынче большой прием по случаю двухлетней годовщины подписания Вашингтонской декларации двадцати шести государств антигитлеровской коалиции.

Орден «Нейвал Кросс» – безвестному капитан-лейтенанту?.. Для сотрудников советского посольства – полная неожиданность. Позвонили союзникам: за что, мол, такая честь? Ответ невразумительный. И посол-де в форин-оффисе, и военно-морской атташе отсутствует, а секретари: «Этот вопрос вне нашей компетенции». И только пресс-секретарь пообещал «выяснить и сообщить в ближайшее время», но так и не позвонил.

На вечернем приеме все получило свое объяснение и получило даже с лихвой. Во всяком случае, посол США вряд ли рассчитывал на такой резонанс.

Итак, «Морской крест» был приколот к тужурке «за личное мужество и образцовое выполнение союзнического долга в боевой обстановке». Владимир выслушал и поблагодарил посла, а в его лице президента Рузвельта и американский народ за столь высокую награду, которой отметили его скромный вклад в общее дело разгрома фашизма. Обычные фразы, сказанные хотя и от души, но составленные гладко по дипломатическим канонам: протокол есть протокол.

Советский моряк шел последним в числе награжденных, потому у него было время и возможность осмотреться. Осторожно, пряча любопытство, зыркнул по сторонам и долго не мог оторвать глаз от группы англичан во главе с долговязой фигурой контр-адмирала Маскема. «Вот как!.. Ну и наглец! А что, если я полезу на рожон и расскажу сейчас обо всем, что было на «Абердине»?.. Нет, наверное, он не знал, что меня будут награждать. Конечно, не знал, иначе бы не приперся – побоялся бы скандала». Маскем медленно повернул голову, встретился взглядом: глаза холодные, как прежде, и, как прежде, недобрые. Губы поджались желчно и презрительно.

Высокомерие обозлило. Ни черта Маскем не изменился, и отношение его к бывшему капитану танкера осталось прежним: доведись всему повториться, опять бы поставил к стенке. Да-а... Только теперь и поверил по-настоящему, что затея с леерной переправой не была случайностью. Не мытьем, так катаньем! Поняв, облегченно вздохнул и вдруг, неожиданно даже для себя, подмигнул контр-адмиралу: знай, мол, наших! Нырнули – вынырнули и еще красивше стали! И по груди похлопал себя. По «Морскому кресту» то есть. Маскема аж передернуло.

Вручая орден, посол ни словом не обмолвился о происшедшем на «Абердине» («Не знает? Или прикрывает Маскема?»), не сказал ничего и о «Черуэлле», да и вообще о том злополучном походе упомянул мельком, отметив лишь, что «...советский капитан держался достойным образом и показал себя настоящим моряком и командиром». Теперь в этом виделась тонкая издевка. Достойным образом!.. Погибла команда, погиб танкер. Потому, когда благодарил за награду, добавил к официальным фразам небольшой экспромт: «...в данной ситуации мне вдвойне приятно получить орден Соединенных Штатов, так как им отмечены мои скромные заслуги на борту именно союзнического корабля – его величества фрегата «Черуэлл».

Многих удивила заключительная фраза. Ведь его считали всего лишь капитаном одного из торговых судов, награда которому – лишь форма вежливости: могла достаться любому, а подвернулся этот. Упоминание о «Черуэлле» вызвало пересуды: фрегат – его величества, а награждает президент Соединенных Штатов. Явный демарш Вашингтона. В пику, значит, Лондону. Но почему? В связи с чем?

Гости скучились «по интересам», разбрелись по залу и, выбирая напитки и закуски, обсуждали, соблюдая, разумеется, приличия, некоторую странность награждения русского моряка. Присутствующие не были новичками в дипломатическом мире и прекрасно понимали, что, несмотря на союзнические обязательства, соперничество продолжается во всех сферах, на всех уровнях. Война, быть может, даже обострила некоторые разногласия, но их прячут, не выпячивая до времени. Словом, вручение награды, в сущности, безделица, но – пикантная, дающая возможность и эдак и так освещать и строить домыслы о некоторых нюансах отношений между Соединенными Штатами и Соединенным Королевством.

Советских дипломатов было немного. Лишь те, чье присутствие диктовалось необходимостью. Среди прочих – военно-морской атташе, только что вернувшийся в Лондон и еще ничего не слышавший об одиссее соотечественника. По его просьбе Владимир поведал кое-что о своих мытарствах. В частности, о последних днях вынужденного безделья в Кёркуолле.

...Власти ничем не могли помочь капитану. То ли действительно тянули и мурыжили, то ли вылет в Лондон не мог состояться по тем причинам, что приходилось день за днем выслушивать в штабе укрепрайона. Тут и нелетная погода, и отсутствие авиагорючего. А то вообще вылеты отменялись по неизвестным причинам и приходилось строить догадки, которые не приносили ни радости, ни спокойствия. Получив очередной отказ или очередное обещание «всячески способствовать скорой отправке», Владимир то уходил в гостиницу – унылое, по настроению, здание из красного песчаника, – а то отправлялся к морю. Чаще прогуливался по трехсотметровому отрезку улицы между гостиницей и собором Сент-Магнус, раскланиваясь со знакомыми рыбаками, которые вели лов поблизости, в заливе Бей-оф-Кёркуолл, а вечера проводили в пабе на берегу. Они, знавшие историю русского моряка, недоумевали: зачем небо, если существует море? Зачем самолеты, если существуют пароходы? И Владимир решился.

– Получив из нашего посольства телеграфный перевод, – Владимир отхлебнул из бокала, – я всерьез задумался о морском путешествии и заявил властям, что намерен выехать в Стромнесс, оттуда – пароходом – в Скрабстер на севере Шотландии ну и... далее. Как они взвились! Сначала запретили трогаться с места, потом решили дать сопровождающего. В конце концов подчинились обстоятельствам. То ли денег пожалели, то ли няньки под рукой не оказалось, зато нашелся самолет, и я ближайшей ночью вылетел в Лондон, где имею удовольствие беседовать с вами, – скороговоркой закончил капитан-лейтенант, потому что, пересекая зал, к ним направлялся Маскем в сопровождении американского посла и военно-морского атташе. Судя по всему, Маскема  в е л и, шел он явно не по своей воле и выглядел достаточно кисло.

– Представьте, господа, они, мой друг адмирал и  н а ш  сегодняшний именинник, – посол добродушно склонил перед Владимиром седую гриву, – старые знакомые и, так сказать, соплаватели по «Абердину». Вот она, солдатская скромность! – И хотя последняя фраза о скромности была совершенно, как подумал Владимир, «не пришей кобыле хвост», глаза дипломата выдавали старого интригана из тех, что способны стравить собутыльников просто ради собственного удовольствия. – Правда, мой атташе уверяет, что между вами были какие-то недоразумения? – На лице посла светилась каждая морщинка.

– Стоит ли вспоминать о них в такой день? – Атташе, краснощекий мужчина в чине кептена, с сигарой во рту, делавшей его похожим на Черчилля, забеспокоился: – Надеюсь, недоразумения исчезли, и вы, как положено союзникам и собратьям по оружию, подымете бокалы за нашу общую победу.

Маскем натянуто улыбнулся. Одними губами. Неприязни не скрывал, хотя и не выпячивал. Выслушал посла, выслушал кептена, склонил седую породистую голову с аккуратным прибором и, слегка приподняв бокал, сухо поздравил «мистера Арлекина» с наградой.

Никто из присутствующих, и это естественно, не слышал об этом имени капитан-лейтенанта. Как говорится, для этого не было повода. Заметив на лицах понятное недоумение, тем более, Владимир молчал, Маскем добавил с оттенком пренебрежения, что «экстравагантность, гм... псевдонима, неким образом согласуется с тем фокусом, что имел место на фрегате «Черуэлл», и поистине изумляющей осведомленностью наших славных союзников, – (корректные поклоны послу и атташе), – с  т о й  стороны Атлантики о событиях на крейсере, где я держал флаг начальника конвоя».

Адресовав этот витиеватый и туманный комментарий американцам, повернулся к советским дипломатам и капитан-лейтенанту:

– За вашу удачу, господин Арлекин! – Адмирал вторично приподнял бокал и ждал того же от капитан-лейтенанта.

– На крейсере, помнится, вы признали за мной право считаться европейцем, в вашем понимании, естественно, – Владимир говорил хотя и негромко, но медленно и отчетливо. К ним начали прислушиваться. – Не знаю, как поступают в подобных случаях  н а с т о я щ и е  европейцы, но я, славянин, не пью со своим палачом даже за удачу, ибо его удача – мое поражение.

Лицо Маскема покрылось пятнами и вдруг побелело, как некогда на «Абердине».

– Предлагаю выпить... – Арлекин повернулся к американцам: – Удача – это случайность. Выпьем за неизбежное и закономерное: за победу над фашизмом любого вида и любой национальности.

Атташе, капитан третьего ранга, сжал локоть Арлекина: мол, сбавь обороты, сердечный!.. – но крохотный дипломатический спектакль уже приблизился к финалу. Маскем внешне вроде бы никак не проявил своего неудовольствия. Рывком задрал подбородок и как бы стал еще прямее. Стоял так несколько секунд, взирая перед собой совершенно оловянными глазами, вдруг развернулся и зашагал к дверям, продолжая сжимать в кулаке бокал с коктейлем.

Седоголовый янки-посол пожал плечами, допил виски, улыбнулся и раскланялся, сославшись на дела. Кептен погасил сигару, сунул ее в футляр и достал алюминиевый портсигар – обычную поделку флотских умельцев с изображением крейсера на крышке.

– Мне подарили его в Мурманске ваши парни. Смею надеяться, что, хорошо зная их, знаю и русских вообще: вы – надежные и порядочные люди. Поэтому открою вам – только вам, понимаете? – небольшой секрет.

...Кептен знал историю капитана «Заозерска», так как интересовался точными сведениями о каждом караване. Особенно копался, досконально и въедливо, в причинах неудач, добросовестно суммируя каждую мелочь. Формировался новый конвой, поэтому требовался тщательный анализ предыдущих ошибок. Это далеко не праздное любопытство стало причиной встречи кептена и адмирала Маскема.

– Я получил красочное описание всех перипетий злосчастного похода. Адмирал не в лоб, но исподволь, намеками и недомолвками давал понять, что во всех неудачах виновны «тихоходы», лишавшие маневренности корабли эскорта, и, безусловно, громадное преимущество немцев в воздухе, усиливающиеся с каждым днем удары субмарин. Конечно, адмирал ни словом не упомянул о русском танкере, брошенном, в сущности, на произвол судьбы, как не упомянул о собственных промахах и ошибках. От этого, от невыгодных деталей, он ловко уходил, поэтому впервые о «Заозерске» и его капитане я услышал в Адмиралтействе во время случайного разговора о роли крейсера «Абердин» в организации обороны каравана. В том смысле, что капитан танкера обязан крейсеру своим спасением. Об этом, конечно, говорили мимолетно, как о незначительном факте, но я дивился, что Маскем не упомянул столь выигрышной детали, в лучшем свете рисующей и его самого, и его подчиненных. Повторная встреча с адмиралом и вроде бы невинный вопрос о русском моряке вывели его из равновесия. Маскем утратил невозмутимость. Сначала обвинил чуть ли не весь белый свет в некоей предвзятости, потом раздраженно заявил, что «все эти вопросики, основанные на чьей-то болтовне, не что иное, как происки злопыхателей, а также, поверьте мне, красных и комми, которые всегда готовы оболгать честного офицера». Стоит ли рассказывать, что во мне заговорило настоящее любопытство: что-то ведь скрывается за этим?!

Они распрощались недовольные друг другом, а вскоре английские коллеги свели кептена с офицерами Адмиралтейства, друзьями лейтенант-коммандера О’Греди, и он постарался выпотрошить их. Впрочем, в том не было труда. На свет появился рапорт командира «Черуэлла» и ходатайство офицеров фрегата. Последовал детальный рассказ о происшедшем на крейсере и – взаимные расспросы. Прощупав настроение кептена, офицеры выложили просьбу О’Греди предпринять какие-то шаги по дипломатическим каналам «в защиту попранной справедливости». Кептен обратился к своему боссу.

– Поверьте, господа, у посла имелись личные причины пощекотать нервы островитян. Подробности вам не нужны, а результат вы уже лицезрели. Боюсь, заключительный акт не понравился боссу, но – сам виноват. Зачем потащил к вам Маскема?

Владимир расстроился: так вот какова подоплека вручения награды – союзники сводят какие-то счеты!

– Выходит, наш хозяин, – Владимир поискал глазами посла, но не нашел, – наградил не меня, а себя, оконфузив  з д е ш н и х  х о з я е в?

– «Морской крест» получен вами заслуженно! – возразил кептен. – Полярные конвои – трехсторонняя акция, в которой гибнут и американские моряки. И потом... Вспомните «Черуэлл», просьбу офицеров и рапорт командира фрегата...

– Я узнал об этом только сегодня.

– Какая разница? Просили военные моряки, побывавшие в боях, в том числе и рядом с вами. Им лучше знать, кому следует награда. Нет-нет, орден получен вами не за красивые глаза!

День шел на убыль. Мы уже подустали от разговоров. Задумались, глядя в чистое небо, облитое ясной зеленью близкого вечера.

– А ты не догадался, Федя, спросить нашего друга ирландца, за какие дела-подвиги он получил орден Красного Знамени?

Все ушли с пляжа. Я тоже отлежал бока и начал подумывать о благах цивилизации, но Владимир никак не мог расстаться с прошлым – крепко мы разбередили его, ворочая вдвоем.

– Догадался... Спросил.

...Выйдя из порта, мы шли, как говорится, куда глаза глядят. Не сговариваясь, направились к мэрии, к ее удобным скамейкам и фонтану, уже подсвеченному разноцветными лампочками. Четырехгранная башня с часами напоминала маяк, но вообще здание мэрии выглядело суховато. Смахивало на крепость.

– Простите, кептен, – я наконец решился задать этот простенький в сущности вопрос, – а какая из ваших заслуг отмечена нашим орденом?

– Заслуг... Причем здесь заслуги? Да-да! Как военный моряк, я выполнял свой долг и, надеюсь, выполнил. Да-да-да! После госпиталя вернулся на «Черуэлл». Сопровождал в Архангельск новый караван и... Знаете, мне помог Арлекин. Его рассказ о том, как пришлось подставить под торпеду тральщик, чтобы защитить транспорт с детьми. Кто-то из его товарищей на Черном море решился на этот шаг.

– Да, сам он и решился!

– Почему-то я тоже думал об этом. Да-да! Именно тогда, и потому прикрыл фрегатом флагманский крейсер. Да-да-да! Вы – русский, и я не буду скромничать. Поймете. Что было – то было. Кстати, тем крейсером оказался все тот же «Абердин».

– Но... без Маскема?

– К счастью, да. Вы, конечно, знаете о трагедии конвоя PQ-17? Она имела большой резонанс среди моряков, и это естественно, – продолжал О’Греди, – тем более, поползли слухи, что наше Адмиралтейство имеет к ней какое-то отношение. Вспомнили Маскема – чья креатура? Адмиралтейства! К тому времени контр-адмирал стал фигурой достаточно одиозной. Его и убрали со сцены. Тихо, мирно, без скандала... Как же, будущий лорд!

– Значит, «Черуэлл» погиб?

– Не в этот раз. Хотя... Мой фрегат потопить не так-то просто! – Ах, как ему хотелось сказать, что фрегат уцелел. В голосе, мне показалось, прозвучали молодые задорные нотки. – Случилось это к востоку от Медвежьего. «Черуэлл» держался на плаву, а ваши соотечественники пришли на помощь и отбуксировали фрегат в Мурманск. Там, во время ремонта, я и был представлен к ордену.

– И английский офицер Джордж О’Греди носит орден эСэСэР, Джордж О’Греди!..

– А вот Арлекину достался – от янки. Жаль, не удалось встретиться. Перед выпиской из госпиталя я получил от него последнее письмо. Сообщал, что улетает на родину. В представительство больше не вернулся. Да и к чему? Арлекин – боевой офицер.

– Черт возьми, почему ты, а не я повстречался с ирландцем?!

– Ах, синее море, фрегат «Черуэлл»?.. – Не скажу, чтобы в этот момент я испытывал злорадство – вовсе нет. Просто вздохнул облегченно (слегка облегченно), хотя и постарался не выпускать вздох наружу, дабы Арлекину не подумалось, будто я в какой-то мере оправдываю себя. Да, я вспоминал о старом товарище, но мимоходом, урывками, на ходу – попробуй соберись с силами хотя бы для розыскных писем. И Арлекин покинул Англию, не позаботившись об адресе ирландца и не оставив свой. Положим, время другое и другие заботы. Война – к чему загадывать о встречах, если неведом завтрашний день? И все-таки, как ни мимолетно было их знакомство, оно – неординарно. Так почему бы не разыскать друг друга после войны и не терять контактов? Они нужны, особенно в наше время, которое есть всего лишь, поговаривают, промежуток между прошедшей войной и преддверием новой. О возможности новой твердит мир, стыдливо прикрывая пальмовой ветвью атомные игрушки и бактериозно-химическую дрянь.

– Думаю, можно попытаться разыскать О’Греди, а, Федя?

– Зачем пытаться? – усмехнулся я. – Взять и написать. Об адресе я позаботился.

– Ну?! – Он перевернулся на живот и, ей-ей, взглянул на меня с немым обожанием.

– Вот тебе и «ну»!.. Потому и встретились через сорок лет.

– Думаешь? – Теперь он смотрел на меня, скорее, с любопытством. – А может, не слишком хотели встретиться? А вот теперь поняли, что себя обокрали.

– Кстати, что ты делал в тот вечер на Хаймаркет? – Я резко «переложил руль» и поспешил увести разговор с опасного фарватера: в его «может» виделась прежде всего моя вина. – Помнишь, я налетел на тебя, когда бравый капитан-лейтенант брел в гордом одиночестве к Пикадилли, и так удивился встрече, что с великим трудом вытащил собственный язык из собственного горла!

– Разве вспомнишь, Федяка? – усмехнулся Владимир. – Допустим, хотел попасть в театр, жаждал одиночества в темном зале, а ты налетел, пристал с расспросами – душа на дыбы встала!

– Что – душа... Душа, как сказал поэт, грустит о небесах, а мы, мил друг, пока, слава богу, топчем грешную землю.

– «Топчем землю», Федя, – пустые слова. Лихие немного, но бессмысленные. Зачем ее топтать? На ней жить нужно, ходить – бережно. Земля столько вытерпела, столько всего... Для нас с тобой война кончилась сорок лет назад, а землю, Федя, все еще ковыряют железом и динамитом.

– Алексеич, – взмолился я, – ну чего ты на меня навалился?! Я всего лишь конторский служащий!

– А землю, Федя, в основном конторские мудрецы и гадят. Не хлеборобы же. Словом, отношу я твою словесную браваду на счет старческой лихости, которой хотел ты, Адеса-мама, блеснуть перед постаревшим Арлекином.

– Не будем уточнять, будем собираться. Заболтались, а глянь на обрыв, это не Красотуля высматривает абреков?

– Она... Хотела сразу со мной на берег, как узнала в конторе, кто ошвартовался в здешней гавани, да я не пустил к морю старушку. Сначала, сказал, мы одни побеседуем за жизнь. Вдруг, говорю, сцепимся, как Лопес и Бонифаций. Отпустила... Поиграть. Давай, старпом, собирай шмутки.