Текст книги "Поиск-88: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Эрнст Бутин

Соавторы: Лев Леонов,Павел Панов,Евгений Пинаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Но прошумел дождь, схлынула вода, оставив в ловушках измученных кижучей. И хоть кто-то из них успел скатиться в нерестовую реку, но многие остались в ямах. И остались бы они там – покорные и беспонятливые – на хриплую, каркающую радость воронья, на корм медведям. Остались бы, случись это в другое время, с другой рыбой. Но эта...

Властный закон нереста гнал ее к истокам реки, уже наступило время продолжения рода своего! И тут уж хоть как, хоть на брюхе ползком, обдирая до костей истерзанные плавники, хоть прыжком из ямы, чтобы потом долго биться на песке пересохшего русла, часто хлопая жаберными крышками, разевая пасть с остренькими зубками... хоть ползти по мелкой луже, падая время от времени на бок, чтобы хоть как-то смочить тепленькой водичкой пересыхающие жабры, но – ползти, ползти, ползти-и-и... Назад в реку, напичканную песком и всякой дрянью, но до-пол-зти!

А потом – одним отметать икру, другим – полить ее молоками, и – умереть. Ни одна из этих рыбин не выживет. Все уснут. И те, кто застрял в ручьях и не сможет отнереститься, и те, кто пробивается сейчас сквозь страшную, бурлящую воду к верховьям. Потом река смоет их тела.

Семен тихо вздохнул и занялся кижучем. Это был крупный самец весом килограммов на восемь, уже порядком избитый о камни. Когда-то красные перья плавников были сорваны, источены песком, ободрана шкура на брюхе. И белая полоска молок тянулась за ним, умирающим. Но мясо было еще красным, не лощавым. На жареху он годился.

– Нет, старик, не доползешь ты, – сказал ему Семен. – Ладно, там и без тебя обойдутся. На это дело мужиков всегда хватало.

Он поднял тяжелую рыбину и мордой вперед затолкал ее в неплотно завязанный рюкзак. Кижуч забился тяжелой пружиной и быстро затих. Красная рыба засыпает быстро.

Камчатка учит не удивляться. Как говорит Валерка: «Дают – бери, бей и беги». И Семен пошел по ручью. Пошел брать.

Второго кижуча он подобрал минут через пять. Это была уже самка с раздувшимся брюшком. Смятые бусинки икры – помятой и высохшей – прилипли к песку, и рыбина едва шевельнулась, когда Семен заталкивал ее в рюкзак.

«Подобрать штук пять, – просто и буднично подумал он. – Из головок уху сварганим, с хрящиками-то она самая вкусная... Если будут еще самочки, то можно будет икры присолить. «Пятиминутку». Жаль, соли у нас немного».

Соли в отряде было пол-ящика. «Экстра», мелкого помола. Такой можно икру солить: тузлук получается хороший, прозрачный, а для рыбы она не годилась – йодированная соль сжигала нежное лососевое мясо, и напластанные сочно-алые куски рыбы ржавели, словно старая селедка.

Еще пара кижучей стояла в яме, похожей на чашу, даже бортик из глины был. Семен подошел поближе, и они шарахнулись, взбивая клубами песок на дне. Черно-красные растопыренные плавники резали неподвижную воду, мощные хвосты поднимали брызги, и вода в луже закачалась, не в силах скрыть два живых тела...

Семен присел на корточки, на ощупь нашел папиросы, закурил. Ах, как хотелось жить этим кижучам! Хоте-е-лось... Взять их, что ли, за жабры и отнести до реки? Далековато. Да и зачем? Десятки, сотни других рыбин, что попали в западню, – кто их отнесет?

Один из кижучей вдруг, выскочил из лужи и мощно заработал хвостом, разгребая песок и глину. И, наверное, в его затуманенном рыбьем мозгу представлялось, что он летит сквозь холодное пространство воды, где-то там, в океане...

Семен встал, не зная еще, что сейчас сделает: столкнет рыбину назад или возьмет ее, но в этот миг кижуч трепыхнулся особенно сильно, разбил хвостом глиняный бортик, и тонкая струйка воды потекла в пересохшее русло ручья, и песок начал жадно впитывать ее. Рыба забилась совсем отчаянно, перемычка лопнула, вода пошла с журчанием, потом с клекотом, зашумела ровно, и через пять минут лужи не стало.

«Судьба», – подумал Семен, подобрал трепещущих кижучей и вытер рыбью слизь с ладоней о брезентовые штаны. Рюкзак теперь заметно оттягивал плечи, но литая, холодная тяжесть казалась все-таки нереальной: шел за куропатками, а тут – поди ж ты...

К палатке он выбрался минут через десять. Но и за это время рюкзак заметно наломал спину.

– О! Куропатки нынче большенькие пошли! – насмешливо сказал Витька, глядя, как Семен с усилием снимает рюкзак.

– Ага. И с зубами, – спокойно ответил тот. Из рюкзака торчала крупная рыбья голова с разинутой пастью.

– Крокодилы тоже летают, только низко-низко, – загадочно пробормотал Витька и начал помогать Семену укладывать рыбу на траве.

Подошел Сашка, на рыбу посмотрел с подчеркнутым равнодушием.

– Учись, Саня, – сказал ему Витек-Ноль-Девятый и не то улыбнулся, не то морду скорчил. – Наш начальник, не стреляя, кижучей подстрелил. И все – влет.

– Темните, мужики, – с обидой сказал Сашка. – Что я вас – закладывать побегу? Ну, поставили сетку, поймали на стол немного рыбы – чего темнить-то? Я хоть не спец в вашей камчатской рыбалке, но на Дону с бреднем ходил, мог бы и здесь помочь.

– С бреднем, – засмеялся устало Семен. – Вот именно – с бреднем. Бредни все это, Саша. Нет у меня сетки, не взял я в этот сезон. А рыбу в ручье насобирал.

– Ну да, конечно... Хохмачи. Остряки-самоучки.

– Сходи, посмотри. Прямо по моим следам и иди, там трава примятая, хорошо видно. Дойдешь до ручья, спускайся по нему к реке.

– И пойду! – вдруг засобирался Сашка. – Если я вашу сеточку найду, то уж, извините за беспокойство, попользуюсь. Я хочу литра три икры закатать, на материк увезти. А вы мне, за все ваши хохмы, поможете ее правильно посолить, чтобы икринка к икринке...

– Иди, ищи, – коротко сказал Семен. – У тебя с нервами все в порядке? От неожиданностей дурно не бывает? Сердчишко не пошаливает? Тогда иди, ищи.

Сашка подобрал рюкзак, раскатал сапоги и скрылся в кустах.

– Много ее там? – спросил Виктор.

– Много, Витек... – Уходить надо скорее отсюда, – задумчиво сказал Семен и глянул на Надюху. Она стояла немного испуганная, прислушивалась к разговору. И он добавил, продолжая глядеть ей в глаза. – Уходить. От греха подальше.

– Ты думаешь, медведя много соберется на запах?

– Не только, Витя. Своих дураков хватает.

Надежда, молчавшая все это время, набрала воздуху и отчаянно сказала:

– А я не люблю икру! У нас дома каждый день икра в холодильнике стояла, а я не ела. Даже портилась икра...

– У тебя папа начальник, что ли? – грубовато спросил Семен.

– Нет, мы с мамой вдвоем жили.

– А мама в торговле работает?

– При чем здесь торговля? Она библиотекарь.

– А где тогда икру брали?

– Как где? – растерялась Надюха. – В магазине...

– С тобой все ясно, воробей, – сказал Семен и положил ей на плечи тяжелые ладони. – Ты зря ее не ела. Она ничего, можно есть. Я попробую тебя научить это делать, правда это будет не слишком часто.

Сашка вернулся часа через четыре. Рюкзак он не нес, а волок по траве за лямки. На шее, на брючном ремне висело еще четыре кижуча.. Головы у них запеклись скользкой и густой кровью: похоже, он добивал их камнем. Широкий ремень распялил рыбьи рты, и острые края жаберных крышек неряшливо пообломались. Дышал Сашка с запаленным хрипом и был весь мокрый, измазанный рыбьей слизью.

– Не выдержал, – сказал Виктор вполголоса. – Все-таки он не выдержал...

– Чего стоите? – спросил Сашка устало. – Есть же мешки, тазики, надо собирать, пока не протухла...

– Витек, посмотри, что он принес. Выбери самочек, икру возьми, остальное – в реку, – скомандовал Семен.

Сашка словно не слышал его слов. Он сидел, неловко вывернув шею, и внимательно рассматривал ручей, от которого только что пришел.

– Вот земля... – шептал он, не обращая ни на кого внимания. – Не зря сюда казачки с парной землицы уходили... Рыбу – руками... Лисицу – палкой... куропатку – камнем... Все есть...

– Не за этим они сюда шли, – сказал Семен, стоя над ним. – Я думаю, за волей все-таки...

А Виктор перебрал рыбу, отложил самочек и теперь пластал их быстрыми движениями – узкий отточенный нож только мелькал в руках. Закончив, он подхватил две первые потрошенные рыбины за жабры и поволок к реке. Когда он бросал их в воду, рыбины, распахнув пустые розовые животы, крутились в воздухе. Сашка сидел неподвижно, только в глазах зажглась искорка любопытства. Но вот Витька взял за жабры новую пару, и тогда Сашка вдруг протянул руки, цепко схватил его за грудки и зашептал в лицо:

– Я за бутерброд с красной рыбой в Ростове, в ресторане, три рубля платил! А ты швыряешь?

Витька повел плечом, и скользкий рыбий хвост небольно смазал Сашку по носу. От неожиданности тот разжал скрюченные пальцы, и Витька снова спокойно пошел к реке, и опять взлетели в воздух мертвые рыбины.

– Каждый край – по своему рай, – сказал он Сашке примирительно. – У вас фрукты на земле гниют, а у нас в поселках, на побережье, они чаще всего – в банках. Консервированные, значит. В Петропавловск хоть из Вьетнама фрукты везут, а в поселках один фрукт, и тот – корюшка.

– Кто? – хрипло спросил Сашка.

– Корюшка. Рыбка такая. Поймаешь, а она огурцами пахнет.

Он снова взял пару рыбин, поволок к реке. Вернувшись, начал объяснять:

– Соли у нас нет подходящей, Саша. Да и неподходящей – только икру присолить. Так что, если хочешь, чтобы добро не пропадало, сходи еще. Бери нож, мешок полиэтиленовый и шагай к ручью. Бери только икру; если рыба рядом с речкой застряла, то не поленись – выпусти, тебе и так за глаза хватит. Только имей в виду: попадешься с икрой, дорого заплатишь. Прейскурант у рыбинспекции знаешь какой?

– Нет, – так же хрипло и коротко ответил Сашка.

– Последнее время – восемьдесят рублей за одного кижуча и сто двадцать за литр икры.

Сашка встал, взял рюкзак, сунул туда большой кусок полиэтилена и молча пошел к ручью. Вернулся он затемно, когда все уже были в палатке. Надюха сидела за станцией, делала градуировку, готовилась к ночной записи. Семен пристроился на походном столике: зажег две свечи и при полном комфорте проматывал рулоны осциллограмм, что-то мерял, прикидывал на логарифмической линейке. А Витька опять мучил «Спидолу». Она у него то верещала часто-часто, то начинала мяукать, словно голодный котенок. Сашка заглянул в палатку, но никто не поднялся ему навстречу. Тогда он спустился к реке, долго мыл руки с песком, оттирая рыбий запах, потом скинул куртку и рубаху, ополоснулся по пояс. Лихорадочное возбуждение этого дня еще не отпускало его. Сашка постоял в темноте, потом пошел в палатку. Он бросил пустой рюкзак в угол.

– Много там ее. Слишком много, – сказал он ни к кому не обращаясь. Витька выключил приемник, повернулся к нему:

– Нашкерил икры?

– Я же говорю – слишком много ее там. Я перетаскал в речку штук тридцать... А может, больше... Тяжело. Ямы есть глубокие, она выскальзывает из рук, все ладони сорвал плавниками.

– Ну-ка, покажи, – наклонился над ним Семен.

Сашка, словно сдаваясь, поднял руки вверх.

– Промой с мылом, потом возьмешь фляжку, промоешь царапины спиртом. Протрешь. От рыбной слизи нарывает здорово.

– Надежда, ты прошлую запись не проявила еще? – спросил Виктор.

– Нет, не успела. Я ночью хотела проявить.

– Давай, я проявлю. А Сашка пусть в закрепителе с ней поработает, в нем серебро есть, а от нарывов это серебро здорово помогает.

Он и это знал. Не зря его звали в экспедиции Витька-Ноль-Девятый.

5

К концу июля Семен устал от гор. После речки Радуги три точки подряд попались на склонах Ключевской сопки. В ясные безоблачные дни им было видно, как над рекой Камчаткой, над ее извилистыми протоками и старицами тучами поднимаются утки. Иногда ветром доносило еле слышный треск – это вразнобой щелкали выстрелы. В такие дни Семен выкраивал пару часов и уходил от палатки вверх, карабкался по склону к снежникам, обходил развалы оплавленных глыб, месил сапогами вязкий пепел. Там, в зернистом снегу, он нашел однажды маленький березовый листок, и тогда желание побыстрее смотаться отсюда стало появляться все чаще. Занесла же нелегкая этот листок почти на три тысячи метров! Вдавленный яростным солнцем в жесткий снег, он лежал в глубокой луночке, светился желтой монеткой в зеленоватой мгле... Один, среди камней, снега, шлака, пепла...

Вулкан подавлял его своим равнодушием. Гигантская, живая гора – за всю жизнь не облазить ее склоны, хребты и трещины. Это был целый мир хорошо организованной вздыбленной тверди. Здесь не было хаоса и бессмыслицы – это Семен ощущал хорошо. Гора действовала по своим законам, не понятным пока людям: утром они просыпались, а на брезентовой крыше палатки опять тонким слоем лежал пепел...

Однажды Семен прочитал, что братья-вулкаши после долгих лабораторных анализов нашли в этом пепле аминокислоты – «кирпичики жизни». Сообщение было сухим как строчка в полевом журнале. Но вывод поразил Семена простой логикой действия, механикой происхождения всего живого и сущего. Получалось, что планета, Праматерь, сама рождает жизнь. День и ночь, из века в век дымятся над ней разумно рассредоточенные вулканы, серой пеленой, чуть-чуть закрывая солнце, медленно стелется пепел. Его сгребают вместе с грязным снегом в Петропавловске-Камчатском, смывают блестящие разноцветные машины муниципальных служб в Токио и Нагасаки, а он летит и летит... Карабкается к вершине человек, маленький такой человечек, другой человечек сидит в палатке и подсчитывает на бумажке свой заработок, а пепел – зародыши жизни – летит. Словно нет этой, настоящей, жизни... Нет и не нужно... Равнодушная, жестокая гора.

Но на удивление его отряд жизнь на вулкане воспринял спокойно. Надюха все увереннее обращалась со станцией: аппаратура капризная попалась, ее понять нужно было. Виктор здесь отдыхал – он уже намордовался на этой точке с заземлениями. Сопротивления у шлака были большие, гораздо больше, чем входные сопротивления у станции, и аппаратура отказывалась работать. Пришлось ему больше всех лазить по склонам, уходить за рыхлый пепловый горб и оттуда таскать ведрами сухую землю, которую он собирал по горсточке из-под редких моховых островков. Он выкапывал ямку в шлаке, сыпал туда землю, сажал грязные электроды, как картошку в чернозем, поливал присоленной водой и при этом бормотал: «Во как... Землицу-то все любят... Что корнеплоды, что неполяризующиеся электроды...» А когда началась на точке работа для Семена и Надюхи, он остался почти без дела – сидел на ящике, высматривал в бинокль снежных баранов, которые, по его словам, здесь в каньоны прямо на рога прыгают.

Дрова они взяли с собой, опять загрузили опрятный салон вертолета поленницей, как деревенский сарай. Пока дров хватало. Воды оставалось две канистры, ее экономили. С погодой пока везло, только туманы были сильные по утрам. Даже не туманы – в облаке жили...

Валерка уже записал точку под Козыревском, рядом с рыбразводным заводом, перелетел на другую, на озеро Ажабачье. Андрей стоял в верховьях Большой Хапицы, у него что-то не ладилось с гальванометрами, просил по связи запасной комплект, но пока вертолетов не было и он сидел без работы, гонял по тундре куропаток.

Семен не спешил. Он знал, что зимой, когда он будет работать на другом участке, с другим отрядом, камеральные барышни в городе не будут и понятия иметь про кислую от пепла воду, это и не вспомнится, а то, что точка записана с брачком, будут помнить долго.

А Сашка быстро пообвыкся на новом месте, хотя из палатки выходил редко – куда ходить-то! – валялся на раскладушке, листал замусоленные подшивки журналов с детективами и говорил сквозь зевоту с подвывом: «Ну и что – Ключевска-а-ая сопка?» Они спали с Рыжим на пару.

Только Надюха была оживленной, глаза блестели, как у первокурсницы – как же! – она на высочайшем вулкане Евразии, на  д е й с т в у ю щ е м  вулкане! Она несколько раз заводила разговоры: «Если пойти к вершине, то за два дня дойти можно». Семен отшучивался: и полдня хватит, чтобы ноги поломать. Вершина казалась близкой, склон круто уходил в небо, закруглялся дымящимся кратером. И по ночам, в тишине вдруг слышалось ворчание, наносило фумарольным запахом серы.

Надюха утешалась тем, что таскала к палатке вулканические бомбочки, колотила их обухом топора, стараясь там найти кристаллы везувиана или причудливые минералы под названием «волосы Пеле»: ей казалось, что все они должны быть обязательно с рисунком, как у агата.

– Вулканические бомбы бывают чечевицевидные, хлебовидные и ленточные. Учись, студентка, – дразнил ее Семен, помня, как она представилась вначале – «техник-геофизик».

– Ты можешь из своей коллекции выложить надпись: «Здесь была Надя», потому что грузоподъемность вертолета МИ-8 на такой высоте – тонна, не больше. Он нас-то брать за два смыка будет, а про коллекцию забудь.

– Семен, ну можно, я возьму хоть пару штук, – жалобно просила она, словно и впрямь кто-то будет проверять ее рюкзак перед погрузкой.

– Возьми, – серьезно говорил Семен. – Вон ту конуру, что у Рыжего. – И показывал на оплавленную, с арками и пещерами глыбу, размером с двухэтажный дом.

– Комарья нет, медведи не шастают – чем не жизнь! – кричал с раскладушки Сашка. – Семен, а нам высокогорные платить будут?

– Нет, нам товарищ Трегубов значки вручит. «Юный альпинист».

– Шу-у-утишь...

У них было еще две точки на склонах Толбачика, но перед этим Семен решил отдохнуть на море. На восьмой день житья на Ключевской он раскатал на походном столике все осциллограммы, долго мараковал с измерителем и логарифмической линейкой, что-то насвистывал, бормотал под нос: «Сколько у нас по магнитным каналам? А сколько надо, столько и сделаем... Кто мне докажет, что по «иксовому» здесь сорок два миллиметра? А я вот левый глаз прикрою... Во! Сорок один, тогда все получается...»

Надюха подсела к нему, начала помогать пересчитывать. «Повезло мне на второго оператора, – думал Семен. – Жаль, ненадолго. Дело молодое, замуж уйдет».

– Вот ты потом в камералке будешь работать, имей в виду, что мы здесь мучаемся, нервы треплем из-за каждого миллиметра. А зачем? Построят разрез, точность будет «плюс-минус трамвайная остановка»... Сколько здесь?

– Сорок два. Я не буду в камералке работать. Только в поле.

– Вот-вот, это значит, что брак. Сорок два...

– А может, оставим ее, Семен? Действительно, при такой-то точности... Это же региональная съемка...

– Ишь ты... Так всем понравится. Брак. Перепишем. Закончив обсчитывать осциллограммы, он потянулся и сообщил:

– Еще одну ночную черкнем для верности, и завтра – перелет.

– Куда?

– К морю.

Вертолет пришел после обеда. Они успели свернуть палатку, собрать аппаратуру, смотать провода и лежали на теплом брезенте, слушали приемник, подогревали на остатках дров чай. Было непривычно ждать вертолет снизу, высматривать его в бинокль на фоне яркой зелени долины реки Камчатки.

«МИ-восьмой» поднялся к ним тяжело: высота. Экипаж был незнакомый, командир – пожилой, осторожный пилот. На этот раз вертолетчики особо строго смотрели за погрузкой, и, когда Семен поволок к раскрытому сзади фюзеляжу аккумулятор, смурной бортмеханик сказал:

– Оставь. Мы тебе на точку уже комплект свежих забросили. А эти потом заберем, когда пустые возвращаться будем. Посмотри, что еще можешь выбросить.

– Я лишнего барахла не вожу, – обиделся немного Семен.

Он ждал, что за ним придет экипаж Кочеткова, того было просто уговорить перебросить отряд к морю. А эти будут выполнять задание по заявке, повезут его на очередную проектную точку.

– Мужики, покажите, где аккумуляторы новые оставили, – попросил Семен.

– Здесь, – ткнул пальцем в планшет второй пилот. – У подножия Ключевской, спуститься только. Кустики там есть редкие, можно сказать – дрова. С водой неважно. Можно сказать, засуха.

«Зануда, – подумал Семен. – У подножия комарья до черта, это сюда гнус не поднимается... Дров нет. Воду придется таскать за два километра в канистрах. Если тот ручей, что отмечен на карте рядом с точкой, еще не пересох...»

– Нет, парни, – сказал он бодро. – Я эту точку потом отработаю, а вы меня сегодня вот сюда бросьте, в устья Сторожа. Там тоже проектная точка. Моя точка, кстати...

– Часа на три дольше будет, – подсчитал второй пилот. – Можно сказать, перебор...

– Ничего, вам подпишут заявку, – заверил Семен и вдруг почувствовал, что рассердился. – Ничего, пусть начальство лишний раз пешком прогуляется. А то как иранские шахи – везде на вертолете...

Пилоты в общем-то все неплохо разбирались в экспедиционной иерархии, им можно было пожаловаться на жизнь:

– За продуктами в город – на вертолете, хотя есть машина. С нарядами в бухгалтерию – на вертолете. На рыбалку – это теперь ре-ког-нос-ци-ров-ка называется – опять на вертолете... Скоро в нужник летать будут. Поназакладывали в проект лишних летных часов, а для полевиков лишний смык сделать – экономия. Народу в экспедиции – по коридору боком ходишь, а в полях работать некому...

– Да нам-то что – выбросим, – сказал, подумав, командир. – Но смотри, парень, там – погранзона.

– А у нас есть кому оформить документы, – уже всерьез завелся Семен. – У нас есть начальник партии, начальник участка, старший геофизик – это только в поселке, на базе. А в городе – трехэтажное здание, битком набитое клерками, там по два человека за одним столом сидят. Ребята рассказывали: один из туалетов под кабинет заняли. Я вот думаю, они прямо на унитазах, не снимая штанов, сидят или все-таки стулья поставили? – Он оглянулся на Надюху: не слишком ли разговорился? Девчонка стояла – руки в брюки – свой парень. – А я устал от гор, – признался Семен. – У ребят от этого кислого пепла изжога началась. На зубах – пепел, в спальнике – пепел, супа чашку съел – на дне пол-ложки пепла...

– Ладно, полетели, – пошел к вертолету командир.

– Рыжий, вперед! – крикнул Семен. – Надя, садись, Витя, за старшего остаешься.

Семен всегда улетал первым – выбирать точку. Груз делил на две равные части: если вертолет за остальными не вернется, то дней пять прожить можно нормально.

Вертолет оторвался от земли очень тяжело, со скольжением начал уходить вниз, вдоль склона, потом выровнялся и потянул прямо. Внизу несла желтую воду река Большая Хапица, потом наплыли черно-зеленые бугры хребта Кумроч, и вскоре синей полоской зажегся вдали океан. «Совсем другое дело», – подумал Семен.

Их выбросили на жаркую поляну, густо заросшую саранками, папоротником и еще какой-то сочной травой. Бортмеханик помог выгрузить ящики, и тугой ветер привычно хлестнул в лицо, дохнуло горячей керосиновой гарью, и «МИ-восьмой» ушел в сторону гор.

Стало непривычно тихо, и от теплых запахов разнотравья слегка закружилась голова. Семен осторожно прошел по несмятой еще траве, чувствуя, как хрустит в сапогах вулканический пепел. Прислушался. По реке шла моторка. Через несколько минут заросли раздвинулись, и на поляне показалось трое пограничников. Семен шагнул было к ним.

– Стоять! – насмешливо и властно приказал старший. На плечах у него была накинута плащ-палатка, но форменные брюки были с офицерским кантом.

– Здравствуйте, – постарался сбить его с резкого тона Семен. – Мы из Камчатской геофизической экспедиции. Здесь у нас проектная точка.

– Документы? Паспорта с собой?

«Мы же не в загс прилетели», – хотел пошутить Семен, но воздержался.

– Да, пожалуйста. – Он протянул полиэтиленовый пакет с документами. – Отряд – четыре человека и беспаспортная собака по кличке Рыжий. Остальные часа через полтора прилетят.

Офицер потянулся за документами, и Семен увидел краешек погона с двумя просветами. Звездочек по краю не было – значит, майор. Теперь общаться будет легче, это Семен знал по своей службе. Майор перелистал жесткими пальцами паспорта, коротко взглянул на обоих, потом коснулся пальцем коротко подстриженных усиков и сказал:

– Нам не поступало уведомление о геофизических работах в этом районе.

– Это вы меня спрашиваете, товарищ майор? – удивился Семен. – Я простой исполнитель. Оформление документов – не моя работа.

– Разберемся. Рация есть?

– А как же без рации...

– Оружие?

– Оружие нам по технике безопасности положено – работаем в местах обитания крупных хищников. Вот разрешение на ружье, оно в чехле лежит, патроны в синем вьючнике...

Один из пограничников – стриженый, плечистый парень – переломил ружье, заглянул в стволы, резко закрыл. Был он в пятнистом комбинезоне, полинявшем под мышками от пота, капюшон откинут за спину. На мальчишески чистом лбу был прицеплен на резинке козырек – тоже маскировочной окраски. «Толково», – подумал Семен. Третий пограничник – белобрысый крепыш – стоял, легко расставив ноги, автомат – на шее, руки – на прикладе, ствол вежливо отведен в сторону. Семен искоса посмотрел на оружие и подумал, что служба у ребят – не мед. Вон как пообтерлись вороненые стволы, просвечивают светлой сталью, да и приклады давно уже не блестят парадно-строевым лаком, поободрались. Хотя, какие здесь нарушители: с одной стороны море, с другой – на триста километров горы и тундра. Может, за то, что их задержали, кто-то еще и отпуск получит – десять суток без дороги. От этой мысли Семен развеселился и громко сказал:

– Ты, Надежда, как не у себя дома. Достань из груза компот, угости парней, будь хозяйкой.

– Отставить, – покосившись на майора, сказал белобрысый.

– Брось ты, сержант, – сделал вид, что обиделся, Семен. – Ты что думаешь – она сейчас вместо компота из абрикосов бомбу достанет и в атаку на тебя пойдет?

– У нас такой на кухне есть, – дипломатично ответил сержант.

– Так все-таки – кто вы такие? – настойчиво спросил майор.

– Тайные агенты МТЗ, – сказал насмешливо Семен, подошел все-таки к грузу, нашел банку с компотом, длинным ножом взрезал жесть, отхлебнул, причмокнул одобрительно.

– МТЗ – это метод такой, магнитотеллургическое зондирование, – торопливо пояснила Надя, оглядываясь на автоматы.

– Не ругайся по-иностранному, – строго сказал ей Семен. – Повяжут. Зря вы от компота отказались.

Майор еще раз перелистал документы, но пока их не отдавал.

– Средства сигнализации есть?

– Ракеты. Дымовые шашки не люблю – тяжелые. Пара фальшфейров для баловства.

– Ясно. Лодка?

– Есть. Вот вторым бортом подвезут, покажу. Резиновая. Знаете, такая, типа каноэ, – с простецким видом пояснил Семен.

– Каноэ, значит... Карта?

– Пожалуйста. – Семен расстегнул планшетку.

Наверное, у пограничников планшеты были получше, потому что майор снисходительно улыбнулся. А потом вдруг азартно хлопнул себя по бокам:

– Все есть! Рация дальностью до четырехсот километров, оружие, средства сигнализации, лодка грузоподъемностью в пятьсот килограммов... Вот только разрешения нет. Стопроцентные шпионы!

– Точно, – признался Семен. – Я у вас хочу разведданные насчет продуктового склада получить. Соль кончается, а заказать забыли. У вас на складе соль есть? Не поможете?

– С солью, значит, помочь... Я вас сейчас задержать должен и держать до выяснения личности.

– Эт-то хорошо! – обрадовался Семен. – Баня у вас на заставе есть? Обязательно должна быть, да еще хорошая! Я два месяца в бане не мылся, все в палатке, в тазике. А то действительно – работа, работа... Нет чтобы к пограничникам в гости съездить, каши перловой поесть...

– Своих едоков хватает! – отрезал майор. – Значит, так. Документы я пока заберу до выяснения. Сами вы у меня никуда не денетесь. Лодку тоже можно оставить – дальше лимана не уйдете. Рацию...

– Рацию оставьте, – попросил Семен. – Паника на базе поднимется. Три дня план спасработ будут составлять, потом три недели искать. Я вам частоты и сеансы связи дам – слушайте. Контролируйте.

– Можно оставить, – сказал белобрысый сержант. – У них «Гроза», фиксированные частоты.

– Ладно, сделаем запрос. Но вы-то сами должны понимать: если бы мы вас сейчас забрали, то сорвали вам выполнение плана.

– Наш план от солнышка зависит. Квазисинусоидальные вариации магнитотеллурического поля прямо пропорциональны солнечной активности, – подпустил тумана Семен.

– Ну, это понятно! – рубанул ладонью воздух майор. – А план есть план. Понимать надо – производство.

Семен развел руками – стараемся. Майор повернулся уходить и через плечо уже сказал:

– А за солью приходите, вот сержант даст.

«Угадал я звание у белобрысого, – весело подумал Семен. – Маленькие, они на службу злые».

Когда моторная лодка ушла по реке и снова стало тихо, Надюха вдруг упрекнула:

– Зря ты, Семен... Они же здесь хозяева, могли арестовать. У тебя потом были бы неприятности...

Семен немного подумал, потом честно сказал:

– Я не считаю, что только они здесь хозяева. Я не считаю, что пограничник главнее геофизика, а милиционер – пешехода... У меня нет дома, в котором я мог бы закрыться на ключ и почувствовать себя хозяином, живу в палатке, а туда всякий заходит. Если я перед всеми прогибаться начну, то раньше времени радикулит заработаю.

Он мог завалиться с рюкзаком в сверкающую гостиницу «Интурист», где всегда полно свободных номеров, но народ спит вповалку в аэропорту, потому что одно название гостиницы многих отпугивает; мог договориться и улететь на попутном транспортном самолете – какого черта ему пустому лететь; мог остановить патрульную милицейскую машину и попросить: «Мужики, подбросьте до кафе «У командора» – к подруге опаздываю». – Он делал это с наивной уверенностью, что ему не откажут, и, странное дело, все у него получалось.

Однако на следующий день ему передали по связи выдержку из приказа, где объявили выговор за самовольный перелет в погранзону. Похоже, что экспедиционному начальству самому досталось за волокиту с оформлением разрешения на работы. Паспорта принес белобрысый сержант – на этот раз он был в обычной робе хэбэ с помятыми зелеными погонами.

Точка была отличной. Комарье продувалось ветром, море накатывалось на черный песок, оставляло там пышные хлопья пены, длинные ленты морской капусты, беспомощные сгустки медуз. На скалах орали, ссорились кайры и гагары, кружились галдящими облаками. Вдоль извилистой полосы прибоя тянулся ровный медвежий след, тяжело вдавленный в песок. Если закрыть глаза, то даже из палатки было слышно шум прибоя и несносные вопли чаек. Вот ведь создал бог птицу да забыл голоса лишить. Но главное – точка была с отличным уровнем поля, с хорошими условиями заземления. Семен боялся аппаратурных наводок от радарных установок пограничников – их не было. И он за сутки, один, набрал записей почти на половину точки. Оторвался от станции где-то под утро. Часа в четыре проскочило несколько цугов короткопериодного поля. Он заметил характерное подрагивание каналов и успел перестроиться, сделать градуировку, врубить другую скорость. Потом проявил осциллограммы, подсвечивая себе огоньком папиросы, бормоча под нос: «Записано, как учили... Как в учебнике Бердичевского...» Развесил ленты сушиться над печкой, и сразу же в палатке запахло по-рабочему, химией. Забормотал на печке чайник, и Семен засмеялся тихонько, услышав эти звуки. Потрескивая, догорала свеча, и он затушил фитиль огрубевшими пальцами. Светало.