Текст книги "Поиск-88: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Эрнст Бутин

Соавторы: Лев Леонов,Павел Панов,Евгений Пинаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Семен встал, вытер вдруг вспотевшие ладони – решился.

– Я схожу, просто посмотрю.

Он подошел к грузу на вертолетной площадке, выдернул из кучи ружье, из тех, что выдавали, соблюдая пункт «Правил по технике безопасности в местах обитания крупных хищников...» Потом зашел в палатку и вытащил из глубины рюкзака подсумок с пулевыми патронами.

– Ты хоть нож возьми, – приглушенным голосом крикнул от костра посмелевший Сашка.

– Сиди уж... Не в кино пришел, – сказал себе под нос Семен и не взял нож. Он вышел из палатки, еще раз глянул в бинокль – медведь все так же спокойно ковырялся на склоне каньона.

«Зайду сверху, посмотрю», – решил Семен. Он спустился к ручью, перешагнул через него, зачерпнув на ходу горсть ледяной воды, и с ходу врубился в шеломайник. Сейчас эти заросли были едва по пояс, но к осени они выдурят почти на трехметровую высоту и трубчатые стебли толщиной в руку. будет не так-то просто раздвинуть, разгрести перед собой... Заросли кончились, и Семен начал неторопливо подниматься по склону. И все-таки, пока выбирался наверх, слегка запыхался и взмок – вот оно, начало сезона, все с потом выходит. Он шел не хоронясь: на таком расстоянии, за горой, звуков почти не слышно, да и много вокруг всяких звуков – не разберет он... Вот нюх у медведя острейший – это точно, сам не раз убеждался... Ветерок натягивал справа, и Семен, стараясь зайти с подветренной стороны, забирал левее. Он поднялся на каменистую плоскотину, поросшую чахлым кедровым стланником, и остановился – выровнять дыхание. Отсюда хорошо были видны палатки и фигурки людей. Но сам зверь был где-то ниже, за горбом опускающейся горы. Семен поднял ружье, махнул им над головой. Около палаток началась суетня, потом у кого-то в руке появилось белое пятнышко – накомарник, что ли? – им махнули вправо. Многовато, значит, забрал. Не выпуская из виду палатки, Семен осторожно пошел по плато, поглядывая в то же время на склон – не появится ли вдруг лобастая медвежья голова... Он прошел шагов десять, и люди снова замахали – надо так понимать: медведь сейчас прямо под ним. Семен осторожно двинулся вперед и скоро увидел внизу бурую, быстро движущуюся фигуру медведя: тот спускался на дно каньона. Семен пригнулся, потом лег, устроился поудобнее, упершись локтями в плоские камни.

Медведь спустился метров на десять и снова начал разгребать землю, только глухой стук камней доносился до человека. «Евражек гоняет», – подумал Семен, настраивая бинокль. Потом прильнул к окулярам.

Зверь был огромен. Мощным горбом вздымался загривок, и даже на таком расстоянии было видно, как перекатываются под шкурой массивные мускулы.

«Мишка косолапый по лесу идет... песенку поет...», – чуть шевеля губами, прошептал Семен. Он встречал медведей, при виде которых до последней минуты не чувствуешь ни страха, ни беспокойства – симпатичная морда, умные глаза, сытый, гладкий, красивый... У этого зверя была угловатая пещерная морда, короткая толстая шея, узкий лоб и очень внимательные черные глаза. Вот он повернулся задом – широченные ляжки, поросшие длинной шерстью, – «штаны»... Вот он резко выгнулся и вдруг неожиданно легко и бесшумно прыгнул. Семен даже потерял его из виду, опустил бинокль – да вот же он, совершенно спокойно стоит метрах в трех от рыжего пятна глины, где был секундой раньше.

«Хорош! – подумал Семен. – Ишь, большенький какой», – и снова поднял бинокль.

Морда медведя была испачкана землей, он что-то жевал, и тягучая ниточка слюны стекала из углов черных дряблых губ. До него было метров пятьдесят – дистанция для стрельбы из гладкоствольного ружья предельная. С такого расстояния и по уткам не всегда зашарашишь, а тут все-таки медведь... Семен нагнулся, сорвал зубами сухую былинку, задумчиво пожевал – горькая... Слева к нему не спуститься – склон голый как коленка, да и круто, камушки начнут сыпаться из-под ног, зашумят... И тогда станет ему интересно – медведи народ любопытный – догонит, положит лохматую лапу на плечо, и будешь, орать, как Ренат из Аметистовой партии: «Миша, не трогай меня, я хороший!» А справа – кустики, между ними можно было бы спуститься, если бы не ветер. Ветер-то как раз справа тянет, тут он тебя и вычислит в два счета, вон башку задрал, вытянулся весь – нюхтит...

Семен понял, что медведь не уйдет с этого места долго. Где-то рядом пискнула евражка, еле слышно ей откликнулась другая – колония здесь, весь склон норками изрыт, работы медведю много, пока он нажрется. Значит, можно и полежать, погреться на солнышке, там видно будет... Только бы ребята не кинулись помогать – спугнут или – что еще хуже – нарвутся на зверя, сами напугаются. Медведи в это время, говорят, спокойные – сытые. Хотя он его не кормил, зарекаться нечего.

Постепенно взвинченно-лихое состояние исчезло, мысли потекли спокойней, начали сворачивать в другую сторону. Семен искоса присматривал за зверем, боясь спугнуть его близким взглядом в бинокль, а сам думал о том, что судьбу не перехитришь. Суждено ему было влезть в геологическую робу – теперь ее и с мясом не отдерешь. Он ведь со своими мыслями о женитьбе подумывал и о том, что пора с геологией завязывать. Пробовали, уходили ребята из геологии – и работу находили денежную, и дома жили каждый день, а встретишься с ними, они глаза виноватые прячут и все бодрячком-бодрячком про себя рассказать торопятся: «стенку», мол, румынскую купил, теперь на машину деньги копит, смеется: «На три колеса уже есть». И торопятся-торопятся, не дают слово вставить. Чего торопиться-то, все понятно. Они ушли, а его судьба – жить и работать в поле. Раньше работал – горя не знал, а стоило чуть свернуть в сторону... Кто-то его караулит, видать, как он караулит этого медведя. А ведь зверь может не подняться, по каньону уйдет низом. А если поднимется? Ружьишко-то 16-го калибра, одностволка... С таким хорошо фруктовые сады на Дону охранять, а не медведя скрадывать. Этот зверь, если на дыбы встанет, то как раз Семенова голова ему под мышкой будет. Здоровый, черт...

«А вот и хорошо, – вдруг словно сказал ему кто-то на ухо. – С карабином или пятизарядкой и дурак ухайдакает. А ты с этой пукалкой попробуй. Судьбу ломать надо».

И тут захотелось встряхнуться, вырваться из сонного равнодушия, что мучает с прошлой осени. Захотелось погадать: повезет – не повезет. Если «да» – то новая жизнь начнется. Хорошая, яркая... Почему-то мелькнули перед глазами светлые, коротко остриженные волосы этой молодой специалистки, Надежды. Глазастая, однако... Первая медведя увидела. Он вдруг снова почувствовал, что поднимается эта мутная, дурная волна, что чей-то голос опять нашептывает: «Чем не случай перед девкой отличиться? Из нее потом, как из глины, такого человека слепить можно будет... Какого захочешь!» Может, не зря эти мысли в голову лезут, может, это и есть шанс вырваться в новую жизнь?

– Ну, давай, земляк, думай – пойдешь ты ко мне или нет, – сказал Семен одним дыханием, поднимая ружье. – Не то я тут с тобой на камнях радикулит заработаю.

3

Медведь повернулся и легко пошел вверх по склону – башка низко опущена, над лопатками буграми перекатывается шкура, быстро шел, красиво. Метров через десять он остановился, вытянул морду, начал смотреть на палатки.

«Ребята загоношились... – лихорадочно подумал Семен. – Уйдет, уйдет сейчас... Далеко, черт... Хотя пули – «турбинки», метров на пятьдесят прицельно бить можно... Да к тому же лежа, как в тире...» Он уперся локтем в плоский камень, вздохнул поглубже, выдохнул наполовину, быстро поймал в прорезь прицела бурый, с рыжими подпалинами бок – под левую лапу! – и нажал на спуск.

Хрястнул выстрел, и эхо с треском шарахнулось по горам! Медведь резко сел, задрал морду и замер, чуть покачиваясь. «По позвоночнику влепил, по хребтине...» – быстро подумал Семен, переломил «ижевку», инжектор масляно чавкнул, выталкивая гильзу... На ходу, торопливо он выбросил ее на камни, перезарядил и, уже спускаясь по крутому склону, приостановился и выстрелил еще раз, целя в голову.

Медведь резко шарахнулся в его сторону и вдруг пошел широким махом вверх по склону, пошел легко и быстро – очень быстро! «Да что же это...» – подумал Семен, пятясь. Зазвенело в ушах, секунды стали тягучими и вязкими... Резким движением он переломил эту чертову одностволку, втолкнул новый патрон и тут же выстрелил навскидку, где-то посредине наплывающей бурой массы. Он мгновенно увидел, как прибило шерсть на груди зверя, тот резко дернулся, осел всей массой на задние лапы, но через секунду он снова уже шел на человека, так же быстро и ровно, не сворачивая... За эту секунду Семен опять успел переломить ружье, выдрать патрон из подсумка и, когда медведь снова пошел на него, начал совать патрон в ствол. Патрон не шел. Загребая сапогами сыпучие камушки, пятясь и приседая, не выпуская из виду раненого зверя, Семен краем глаза успел заметить: стреляная гильза сидела плотно в стволе, и дырка в разбитом капсюле показалась ему жирной точкой. Ломая ногти, обдирая пальцы, Семен рвал эту гильзу из ружья, рвал даже тогда, когда медведь дошел до него, хрипло выдохнул в лицо гнилостным запахом земли и мяса, глянул человеку в зрачки невидящими колючими глазами, конвульсивно зевнул черной шершавой пастью. У Семена той же мерзкой судорогой повело, раззявило рот. Зверь тяжело прошел рядом, чуть не толкнув его огромным, дышащим телом. Семен послушно повернулся на ватных ногах, сделал вдогонку три коротких, ковыляющих шага, потом страшным усилием воли заставил себя остановиться, еще раз попробовал обломками ногтей выцарапать раздутую гильзу, но только измазал ее кровью... Тогда он резко закрыл ружье и почти бегом начал спускаться по борту каньона к палаткам. Где-то на середине склона его вдруг вывернуло, выполаскивая почти до желчи. Он минуту постоял, вытер рукавом безвольные губы, бороду, сплюнул кислятину и равнодушно подумал: «Вот оно как... медвежья охота... мужские забавы...», – со всхлипом вдохнул и начал снова спускаться к палаткам.

Он не чувствовал ни усталости, ни опустошения – только лихорадочная торопливость мелким бесом поигрывала в мускулах, ознобом покалывала кожу: быстрей, еще быстрей! Он проломился сквозь шеломайник, попал на какую-то полянку и пошел, тяжело и быстро ступая по красным, с траурными брызгами, цветам саранки, выбрался к палаткам, весь залепленный паутиной и зеленой травянистой дрянью, крикнул:

– Топор!

Парни быстро принесли топор, еще не соображая, зачем он нужен.

Семен сел на землю и лезвием топора выскреб, сдирая желтую стружку, раздутую гильзу. Потом аккуратно прогнал через патронник оставшиеся в сумке пулевые патроны. Их было четыре – а больше он и перезарядить не успеет, в этом он только что распрекрасно убедился! Четыре патрона, снаряженные двойной меркой пороха и пулями Майера.

Он встал и пошел назад, к каньону, лишь у костра остановился, подобрал нож в тяжелых деревянных ножнах, сунул его за голенище сапога.

Парни сорвались за ним.

– Куда?! – заорал Семен. – Сидели здесь, вот и сидите!

– Да что было-то, Семен? Ты бинокль забрал, мы и не видели ни черта, только – как ты задом ломился...

– Вот он, заберите! – напоминание о бинокле и о том, как он пятился по склону, восстановило в памяти ту подробность, которую мозг тогда отбросил в подсознание, на потом: бинокль болтался на груди, мешал целиться, на бегу несколько раз хлестнул по зубам...

– Заберите – чей бинокль?! – Парни промолчали, что эта оптика была его, Семена.

– Да погоди ты... – Валерка встал перед ним, уперся ладонями в плечи. – Отдышись сперва.

– Да чего там...

– Отдышись. Потом пойдешь. Один, если хочешь.

Семен обмяк и, продолжая глядеть на опустевший борт каньона, сказал с нервным смешком:

– Он на задницу сел, меня вынюхивать... Резко-то у него получилось от неожиданности: тишина, и вдруг я пальнул... А я сдуру подумал, что по хребту задел. Встал, этакий молодой и красивый, навскидку выстрелил – по голове, дескать... Тут он расчухал, откуда по нему палят и ломанулся вверх...

– Похоже, не попал первые два раза? – озабоченно спросил Андрей.

– Чего тут походить-то? Мимо, конечно, ми-и-имо! Гадство, зарекался не трогать экспедиционные ружья – пусть валяются в грузе, ржавеют. Барахло... Ведь висит в палатке «тулка», два ствола, пристрелянная путем, нет – поперся...

– А в третий раз попал? – настойчиво глядя ему в глаза, спросил Андрей.

– Попал. Это видел. Не буду говорить, насколько серьезно зацепил, но – попал.

– Тогда надо идти.

– Вот я и иду. Пусти.

– Погоди, не пори горячку. Во-первых, возьми свою «тулку». Сам говоришь – два ствола и пристреляна путем. А во-вторых, мы все-таки с тобой пойдем. А то тебе башку отвернут, а нам крайне неловко будет по этому поводу, – насмешливо сказал Андрей, и это отрезвило Семена. Они вернулись к палаткам, и остальной народ – безмолвно и вопросительно смотревший издали – зашумел, все заговорили наперебой:

– Сашка-то твой, Сашка – решил пошутить! Стоит вот здесь, а впереди его девчата... Ага, вот Надюха с Верой... Вы с медведем только скрылись за горой, а он показывает на эти кусты и орет: «Медведь!» И эти девицы, как по команде, делают одновременно два четких шага назад, берут Сашеньку под локти, поднимают и ставят впереди себя. Вот так – перенесли по воздуху и поставили на место. Закрылись им на всякий случай!

– Да не пошутить он решил, померещилось с перепугу.

– Ну, не важно, Витя!

– Смех-смехом, а вы собаку с собой возьмите, – сказал серьезно Виктор. – Рыжий вам не помешает. Возьмите, не то удавится собака.

Рыжий хрипел на привязи. Повернувшись задом, он взрывал землю лапами, пытаясь вытянуть голову из тесного ошейника. Семен подошел к нему, и пес тут же лег, обнял человека за сапоги передними лапами, взлаял с подвывом, словно обматерил за глупость. Семен отстегнул карабинчик на ошейнике, и Рыжий метнулся между людей, скрылся в проломе зарослей шеломайника, откуда только что выбежал его хозяин.

Подошли Валерка и Андрей, закинули ружья за плечи, ощупали подсумки с патронами:

– Пошли!

И тут вдруг Надежда – добрая душа – заступила им дорогу и, глядя на Семена, заговорила сбивчиво:

– Я... вот что... я не пущу. С какой стати? Он ушел, нечего и вам туда ходить... – Она стояла перед ними, стройная, в стареньких стиранных джинсах, молодая, большеглазая, и как-то совсем по-бабьи теребила повязанную (вроде по-ковбойски) на груди косынку.

– Не пущу, – говорила она упрямо. – И тебя, Семен, тоже не пущу...

– Вот что, девушка! – взорвался Семен. – Мы вернемся через полчаса, и ты мне подробно расскажешь, почему меня к медведю пускать не хотела!

Они нашли его метрах в пятидесяти от того места, где валялись стреляные гильзы. Там захлебывался хриплым лаем Рыжий, и парни, подойдя поближе, перещелкнули предохранителями, начали заходить полукругом к невысоким, но густым кустам кедрача. Там они его и нашли. Медведь лежал в самой гуще этих кустов, уронив лобастую, тяжелую голову на передние лапы. И от крови почернел, расквасился ягель под ним...

– Под сердце саданул, – тихо сказал Валерка. – Повезло... – и замолчал, не договорив.

– Давайте вытащим его из кустов и спустим вот сюда, в низинку, – попросил Семен.

Они работали около часа, вырубая тяжелыми ножами ветки, выламывая их руками – просто так его из кустов было не вытащить. Потом с трудом, перекатывая с боку на бок, перекантовали тяжелое, быстро остывающее тело.

Наконец они управились с этой тяжелой и жестокой работой.

– Вот здесь и разделывать можно, – сказал Андрей.

– Вы, парни, идите к палаткам, – попросил неожиданно Семен. – Я сам здесь управлюсь. Посижу немного, покурю и все сделаю.

И это было сказано так непривычно тихо и просяще, что парни не стали ничего выспрашивать, просто поднялись и ушли.

Семен остался один. И на него вдруг с потрясающей ясностью обрушились звуки, запахи – свежий ветер трепал волосы, и снова знакомо пахло тундрой и горячей смолой. Он почувствовал наконец-то все свое тело – сильное, еще молодое... И прокатился по спине озноб, заболели пальцы с выломанными ногтями, вдруг сейчас же захотелось есть – вот уж некстати... Это значит, он снова хотел жить и в этом резком просветлении увидел отчетливо, что жизнь-то большая, нет и не может быть причин, которые еще раз заставят с жестоким любопытством гадать: повезет – не повезет.

Он нагнулся к неподвижному зверю, ухватил его за жесткие щеки, приподнял... Нижняя губа – черная и мягкая – отвалилась, обнажив желтые клыки. И неподвижные глаза, наполненные мертвой влагой, в упор, нехорошо посмотрели на человека.

Семен опустил тяжелую медвежью голову на чистый ягель, осторожно обошел вытянутые лапы и начал. быстро спускаться по склону: где-то здесь были закопаны электроды, и он оставил рядом с ними лопату. Вернувшись, он попробовал грунт – лопата легко уходила на штык: земля на этом, южном склоне хорошо прогрелась, мягкой была, податливой. Семен прикинул, что за час-полтора он управится с работой. Скудный почвенный слой быстро кончился, и пошел красноватый сырой песок – продукт древних извержений...

В эту красную, горячую землю, пахнущую серой и кислым пеплом, должен был лечь один из последних огромных зверей, что остались на земле... Семен думал о том, что приступы совести вряд ли будут его мучить. Просто надо быть благодарным за подаренные сорок лет жизни – а меньше он теперь не проживет! – и пусть этот день вспоминается в трудные минуты, а чувство благодарности – не такая уж большая обуза для души.

Семен закончил копать. Яма получилась глубокая, по горло, и он, подравнивая еще края, утоптал поплотнее днище. Масса медвежьего тела лежала у самого края аккуратно вырезанной ямы, спиной к ней, и теперь, снизу, зверь казался особенно огромным. Но надо было заканчивать  э т у  работу – уже и мухота поналетела, и в кустах кто-то шуршал: или мыши-землеройки, или те самые евражки, которых медведь давил два часа назад. Семен выбросил лопату из ямы, подтянулся на руках и вылез. Потом он подоткнул черенок лопаты под мягкое брюхо зверя и навалился, действуя им, как рычагом. Сухой черенок захрустел было, но Семен встал на колени, помог плечом, и вытянувшееся тело медведя неестественно вывернулось: живот задрался кверху, а тяжелая башка и лапы остались покоиться на земле. Теперь слабые, но живые мускулы человека были сильнее этих мягких бугров и узлов – закрученных, как витые канаты, страшных и беспощадных мускулов зверя... Семен, не выпуская лопаты, с усилием перебросил передние лапы, вместе с ними мотанулась тяжелая голова, и тело зверя вдруг сорвалось в уготованную яму... И даже в этом беспомощном падении было что-то от быстрого прыжка хищника. Медведь так и лег в яму, как, наверное, любил лежать не раз, поджидая добычу, – он лег на живот, поджав мощные задние лапы, и только голову уронил обессиленно. Хорошо он лег. Иначе неловко было бы зарывать зверя, развались он на спине, раскинув мохнатые ляжки, а передние лапы обязательно тогда бы прижались к груди, как у суслика.

«Хорошо, что не дал обдирать его», – подумал Семен. Голый медведь, скользкий от жира, бледно-розовый, очень похож на мертвого человека. Сперва, когда его великолепное, мощное тело скрывает шкура, трудно увидеть эту похожесть в лохматой морде с круглыми ушами, бросаются в глаза лапы с мозолистыми подошвами и огромными загнутыми когтями... Но потом...

Сейчас этого не будет. Семен взял лопату и принялся сноровисто ссыпать красный, древний песок в яму. Заровнял он ее быстро. Прихлопал лопатой еле заметный бугорок земли. Он скоро осядет, сровняется, словно его и не было... На глаза попалась двустволка. А он и забыл, как прислонил ее к кустам... Семен дотянулся до нее, потом выгреб из подсумка все пулевые патроны и начал стрелять, торопливо перезаряжая, словно стараясь этой стендовой ловкостью хоть как-то оправдаться за ту раздутую гильзу... Это не было похоже на салют, он даже и не вспомнил это слово, не думал ни о чем высоком, не подводил итогов, лупил в небо одиночными. Их было немного, пулевых патронов с капсюлями, помеченными маникюрным лаком, они быстро кончились, и Семен снова закурил, поглаживая горячие стволы ружья. Патроны надо было расстрелять, за ненадобностью, вот он и сделал это.

Семен не успел дотянуть папиросину до конца, до «фабрики», как услышал нарастающий треск, тяжелое дыхание людей. Сквозь кусты ломились Валерка и Андрей, а с ними – вот ведь черти принесли! – Сашка. Его светлая шевелюра растрепалась, просвечивала на солнышке этаким венчиком, но пухлые влажные губы кривились в осторожной усмешке. Парни подошли, остановились рядом.

– Развлекаешься? – с трудом переводя дыхание, спросил Валерка. – А я так и думал. Стрельба по двум медведям в один день – слишком большая роскошь даже для Камчатки... – Фраза оказалась длинной, похоже, что Валерка приготовил ее заранее.

Андрей искоса посмотрел на бугорок свежей земли, потом отвернулся и занялся своими очками, начал протирать их подолом клетчатой рубахи. Парни умели делать вид, что ничего не случилось, а вот Сашка озирался, готовый шарахнуться от первого резкого шороха.

– А где Михайло Потапыч? – спросил он нетерпеливо. – Хочу на нем сфотаться, как мой дед, подхорунжий Потап Михайлович. У нас так и звали все эту фотку: «Потап Михайлович на Михаиле Потапыче».

Семену показалось, что историю с подхорунжим Сашка придумал на ходу, но он промолчал. А вот Валерка рассердился:

– А ты его стрелял, чтобы на нем позировать?

– Неважно, – не смутился Сашка. – Дед – тоже неизвестно – сам стрелял его или не сам. А фото осталось. На картонке с золотым обрезом.

– Пшел, – сказал ему Семен сквозь зубы.

– Семен, а я сковородку почистил свежатинки пожарить, – сказал Андрей нейтральным голосом. Вот за что Семен любил этого парня, коренного ленинградца, так это за его врожденное чувство такта. У Андрюхи хватало иронии и желчи на троих, но, когда надо было, он становился осторожным, как хирург.

– Закопал я его, парни, – сказал он им тихо.

– Надо было хоть шкуру снять или когти на брелки оставить, – не унимался Сашка.

– Быстро ты на Камчатке освоился, – сказал тихо Семен. – Если останешься здесь жить, уж ты брелков понаделаешь.

– И действительно, жалко их бывает, – развил тему Андрей. – В восьмидесятом году я видел, как медведей на Олимпиаду заготавливали. Они тогда только встали – май месяц! – на снегу хорошо видно, а их с вертолета, из карабинов... Вот тогда очень жалко было! Им и спрятаться-то негде было...

– А зачем на Олимпиаду медведи? – удивился Сашка.

– Валюта. Шкура – интуристам на сувениры: «Мишка олимпийский», а мясо... вроде как на национальные блюда. Русская кухня! Пилоты тогда говорили, что на Камчатку план был спущен – пятьсот штук.

– Ух ты... – выдохнул Сашка. – Да сколько их тут всего?

– Много.

– А шкура сколько может стоить?

– Ну, долларов семьсот-восемьсот... Черт его знает! Я не покупал.

– Семен! Хоть шкуру-то можно было снять! – зло сказал Сашка. – Семен, давай откопаем, а?

– Я вот тебе откопаю, – со спокойной угрозой сказал Семен и отодвинул его еще теплыми стволами ружья.