Текст книги "В горячих сердцах сохраняя... (сборник)"
Автор книги: Эрнесто Че Гевара
Соавторы: Феликс Пита Родригес,Фидель Кастро,Алехо Карпентьер,Роберто Бранли,Альберто Молина,Пабло Хамис,Анхель Аухьер,Хосе Мартинес Матос,Рафаэль Рубьера,Николас Гильен
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)
2. Эразмо
Отряд остановился. Покрытые пылью люди не сели, а рухнули на землю. На какое—то время они застыли в самых невероятных позах. Потом стали медленно устраиваться, стараясь не делать лишних движений, не говорить лишних слов. Время от времени они медленно шевелили губами и сглатывали, словно пили воду. Но глотать приходилось лишь обжигающий легкие воздух или в лучшем случае пот, скопившийся в уголках рта. Один из тех, кто шел впереди, неожиданно вскинул голову и тут же снова уронил ее на грудь.
– Спекся, – пробормотал он.
– Эразмо! – послышался чей—то на удивление свежий голос.
Тот, кого позвали, преодолевая усталость, подбежал к кричавшему:
– Ну что, Мендес, можно двигаться дальше?
– Дальше? – изумился тот, вытягивая шею.
– Конечно!
Мендес закусил губу, снял фуражку и пригладил волосы, отчего в воздух поднялось облачко пыли.
– Люди уже не в состоянии двигаться, Эразмо. Пятнадцать дней мы идем почти без отдыха. А потом… – Он выбил фуражку о бедро и взглянул на собеседника: – Я…
– Что ты?
– Я не уверен, что эти гады где—то здесь, – выпалил он.
– А я уверен, они здесь, я же тебе го…
– Да—да, мы идем за ними по пятам с тех самых пор, как вы допустили оплошность и…
– Не мы, а я допустил оплошность! – закричал Эразмо. – Мои люди ни при чем.
– Ладно, ладно, – примирительно произнес Мендес, – сейчас речь не об этом. – Он сжал губы и стал притопывать на месте, очищая ботинки. – Я думаю, нам лучше вернуться.
– Как это?!
– Послушай, Эразмо, люди валятся с ног от усталости. Следов бандитов не видно, и потом… они все равно никуда не денутся. С контрреволюцией в этом районе покончено. Район окружен, и бандитам отсюда не вырваться. Мы вернемся, а завтра возьмем побольше людей и со свежими силами прочешем округу.
– Трое могут проскользнуть и через игольное ушко…
– Трое? А разве не двое?
– Трое. И потом… Знаешь, окружение окружением, но среди нас много неопытных, и мы просто обяза… Что там такое?
Слева послышался какой—то шум, который вскоре перерос в возбужденные крики. Они направились туда.
– Что случилось? Что? – спрашивали они, прокладывая себе дорогу.
– Следы, там следы.
– Они где—то здесь!
– Смотрите, – показал один из бойцов на русло ручья.
– Совсем свежие, черт побери! – Эразмо наклонился, чтобы рассмотреть поближе отпечатавшиеся в грязи следы. Он готов был целовать их. – Я же говорил, они где—то здесь. Они здесь, Мендес! Они от нас не…
– Пошли! – приказал Мендес. – Вперед! Быстрее! Живо!
Люди поспешно направились к горе, которая виднелась за ручьем. Эразмо шел впереди. Он шел, пожирая тропу глазами, раздувая ноздри, стараясь не пропустить след. Вдруг он бросился к лежащей на земле фляжке, поднял ее и подбежал к Мендесу:
– Смотри!
– Ого!
– Быстрее!
– Вперед!
Люди ускоряли шаг, передавая приказ по цепочке. В спешке кто—то налетел на высохший пень. Шум подействовал на колонну ошеломляюще. Люди застыли с поднятыми руками и ногами, словно пригвожденные к месту. Двигались только головы, что не нарушало, однако, впечатления полного покоя. Эразмо нетерпеливо оглядывался по сторонам, будто надеясь таким образом заглушить шум. Все это отняло у отряда какое—то время. Когда тишина восстановилась, Мендес отдал приказ. Поднятые ноги опустились, а жесты обрели законченность. Потом тишину наполнили привычные звуки: шарканье ботинок, хриплое дыхание и сопровождающие всякий приказ распоряжения, возгласы, ругань.
– Быстрее!
У развилки отряд задержался. Мендес и Эразмо опустились на корточки, вокруг них еще несколько человек встали на колени. Остальные стояли чуть поодаль. В пяти метрах от отряда выставили посты.
– …А потом они должны были свернуть на Сагарру, – сказал Мендес тоном, не допускающим сомнений. Он вонзил в землю заостренную палку, которую нес в руке, и хотел было подняться.
– Подожди.
Мендес все же решил встать, но на его колени легли чьи—то ладони, напомнив, что Эразмо собирался что—то сказать. Командир в упор посмотрел на него:
– Что еще?
– Я не думаю, что они пошли через Сагарру.
– Почему?
– Да потому, что это слишком длинный путь. А им надо выйти к берегу как можно быстрее.
– Ну и что? – не сдавался Мендес.
– А то, что, по—моему, они должны идти через Каньитас.
– По равнине?
– По равнине, которая сократит им путь.
– Мы теряем время.
Мендес поднялся, повернулся и зашагал по тропе. Шел он медленно, как будто что—то мешало ему. Он оглянулся – Эразмо все еще сидел на корточках с опущенной головой:
– Я не согласен с тобой, Мендес, не согласен.
– Кто здесь командир?
– Ты, конечно.
– Похоже, ты иногда об этом забываешь.
– Дело не в этом, – возразил Эразмо, не меняя позы, – просто…
– Просто лейтенант Эразмо собаку съел на борьбе с бандитами. Уж он—то никого не упустит…
– А вас, Карменати, никто не спрашивал, – резко оборвал говорившего Мендес и коснулся плеча Эразмо: – Давай отойдем.
– В другой раз подумай, прежде чем сказать такое, – бросил Эразмо, проходя мимо Карменати.
Они с Мендесом отошли в сторону.
– Почему ты считаешь, что они пошли через Каньитас?
– Потому что они спят и видят берег.
– Ты думаешь, они рискнут идти по равнине?
– Рискнут, Мендес, рискнут. Мы на них нагнали страху, а когда эти типы напуганы, они способны на все. В этих местах у контрреволюционеров одно спасение – берег. И путь у них только один – в Штаты. Вот почему они готовы на все, даже идти по равнине.
– Но ведь это нелогично, понимаешь, нелогично.
– Что поделаешь, в мире много нелогичного.
– Ты просто хочешь…
– Ничего я не хочу. Я только считаю, что они пошли через Каньитас.
– Ты меня не убедил.
– Ну хорошо, тогда давай разделимся. Дай мне половину людей, и я пойду через Каньитас.
– Ну что за упрямство, черт возьми!
– Просто я обязан их взять, обязан. Если бы с тобой такое случилось…
– Со мной? Черта с два!
Эразмо опустил голову. Он готов был провалиться сквозь землю.
– Да не убивайся ты так, – примирительно произнес Мендес и положил ему руку на плечо: – Не убивайся, с каждым может случиться подобное.
– Нет, не с каждым, – поморщился Эразмо. – Любой из здешних крестьян так бы не опростоволосился. У них эти ублюдки не выскользнули бы. Если голова на плечах, то ничего похожего не случится. Только с таким кретином, как я, это и могло произойти.
– Ладно… А как твое дело, разбирали уже?
– Нет еще. Пока только лишили звания. – Эразмо вскинул голову: – Ты должен дать мне шанс, Мендес, ты должен дать мне шанс…
– Поставить тебя во главе группы? А если не выйдет, если ты провалишь операцию?
– Тогда расстреляй меня, – сказал Эразмо сухо.
– Ну конечно! Не говори ерунды.
– Ты прав, но по мне уж лучше так, – пробормотал Эразмо.
– Что?
– Да ничего. Ты ведь меня знаешь. Мендес. Неужели ты не понимаешь, как мне тяжко? Слышал, что сказал Карменати?
Мендес ударил себя по ляжке, а затем потер рукою лоб:
– Пятнадцать человек?
– Пятнадцать.
Они вернулись к отряду. Мендес что—то произнес тихим голосом. Потом Эразмо стал называть фамилии, и люди отходили в сторону.
– …Росалес, Хуанчо, Карменати.
– Карменати?
– Карменати.
Мендес пожал плечами.
Группа во главе с Эразмо свернула направо. Оставшиеся глядели им вслед до тех пор, пока они не скрылись за поворотом.
– Странный человек этот Эразмо, – обронил кто—то.
– Просто эти бандиты у него вот где, – пояснил Мендес и провел ребром ладони по горлу.
В конце тропинки показался просвет. У подножия начиналось заросшее сорняками поле, а чуть дальше – плантация сахарного тростника. Изнемогая от усталости, они с трудом добрались до дороги и остановились на мгновение, чтобы осмотреться.
– Бежим!
* * *
Сахарный тростник бьет в грудь и обжигает лица, и солнце слепит глаза, и трескаются запекшиеся губы, и скрипит на зубах пыль, и не хватает воздуха, и беспрестанно мелькает под ногами земля, и жадно всматриваются в даль глаза, и осторожно раздвигают тростник руки, и слышится эхо выстрелов, и люди прячутся за деревьями, волоча за собой спутанные травы, и открываются в напряжении рты, и беззвучно шевелятся губы…
* * *
– Вон там! Там!.. Там!.. – закричал, услышав выстрелы, Эразмо.
Он отдал приказание, и люди начали окружать холм. Ползли молча, оберегая стволы винтовок от земли.
Карменати он оставил около себя и теперь следил за передвижениями бойцов, подсказывая, протестуя, подбадривая и направляя их одним только взглядом. Он провел рукой по лицу, словно хотел стряхнуть что—то раздражающее его. Потом посмотрел направо и встретился с глядящими на него в упор глазами Карменати.
– Ну что?
– Для начала в воздух?
– Можно.
– Но ведь нас только десять.
– Не важно, теперь я ученый – им не уйти, они у нас в руках.
– Не знаю, Эразмо, ведь… Не понимаю, после того, что… Странный ты…
Он снова посмотрел на Карменати. Потом огляделся по сторонам, словно пытаясь предугадать, откуда может возникнуть опасность. Посмотрел на часы.
– Все в порядке, Карменати, все в порядке…
Он еще раз посмотрел на часы. Поднял винтовку к плечу и прищурился. Карменати последовал его примеру.
Кольцо неумолимо сжималось и вскоре замкнулось. И тогда тишину разорвал оружейный залп. Он спугнул тех немногих птиц, которые еще здесь оставались, и опустился к земле вместе с листьями. Затем несколько раз повторился, с каждым разом все глуше и дальше, пока не затих совсем.
– Сдавайтесь, вы окружены!
На горле кричащего вздулись вены.
– Сдавайтесь!
– Иди бери! Иди, если ты такой смелый!
– Я же говорил, – прошептал Карменати.
Эразмо снова поднял винтовку. Прозвучал еще один залп. На этот раз – почти над самой землей. Эхо винтовочных выстрелов быстро стихло, но треск автоматной очереди все отдавался в горах. Наступившая вслед за тем тишина казалась наэлектризованной.
– Молчат.
– Да.
– Открываем огонь?
– Вообще—то… зачем рисковать людьми? Если они сдадутся…
– Если… А вдруг…
– Дадим им пять минут. Как ты считаешь? – Не знаю, у тебя опыта больше.
Эразмо прищелкнул языком и обернулся. Обернулся стремительно, словно его ужалили. Но Карменати смотрел бесхитростно и даже чуть удивленно. Эразмо отвернулся.
– Слушайте внимательно, слушайте внимательно! Вы окружены, у вас нет выхода. Если не сдадитесь, мы вас перестреляем. Внимание! Даем вам на размышление пять минут. По истечении пяти минут открываем огонь. Засекаем время…
Он впился глазами в циферблат и что—то зашептал. Секундная стрелка двигалась равномерными толчками. Капля пота скатилась у него по носу и упала на губу. Он слизнул ее. Карменати зашевелился, не меняя положения, и под тяжестью его тела зашуршали листья.
– Ты можешь лежать спокойно?
Шуршание прекратилось.
– Остается четыре минуты!
Он по—прежнему не отводил взгляда от часов. Карменати снова заворочался, и снова раздалось шуршание сухих листьев.
– Черт возьми, неужели нельзя…
И опять тишина.
– Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь… Три минуты!
Он смотрел все тем же настороженным, выжидающим взглядом. Внезапно Карменати начал ритмично постукивать кольцом о приклад ружья. Удары звучали в такт тиканью часов: раз—два, раз—два, раз—два.
– Тш—ш–ш! Раз—два…
– Две!
– От этих подонков можно ожидать любой подлости.
– Помолчи!
– Давай откроем огонь, а, Эразмо?
– Тш—ш–ш! Раз—два…
Глаза Карменати сузились, ноздри раздулись. Он весь сжался и согнул колено.
– Минута!
– Эразмо…
Эразмо медленно поднес винтовку к плечу.
– Я покажу им!
– Стой, Карменати!
Но тот уже поднялся. Эразмо бросился на него, и Карменати упал.
Грохнули два выстрела.
3. Отказ
Так тяжело бывает в жизни… Не передать!
Вальехо
Он водил пальцем по ложбинке на подбородке, где у него никак не хотела расти борода, и смотрел невидяще на сидящего напротив. Его взгляд скользил мимо – к керосиновой лампе на столе, к заплесневелым доскам хижины и дальше – за стены, хотя окон не было, на дорогу и к темнеющим в ночи холмам.
– Ты что—то сказал, Мендес? – спросил он рассеянно, все поглаживая подбородок.
– Ты нездоров, Эразмо?
– Да нет, просто задумался. Когда же наконец?
– Завтра на рассвете, – ответил Мендес. – А твое дело?
– После обеда.
– Ну вы молодцы… просто молодцы! – сказал Мендес и поднялся, потирая от удовольствия руки. – Наверняка это учтут. Как ты считаешь?
Эразмо пожал плечами.
– Ведь должны учесть, а? – не унимался Мендес.
– Может быть, – ответил Эразмо, но не пошевелился.
– Нет, вы молодцы, черт побери! – Мендес обогнул стол и подошел к Эразмо: – Послушай, а это не те самые типы, которые… Ну те, с которыми у тебя тогда случилось?
– Нет, это не те, которых я упустил, – ответил Эразмо, делая упор на последних словах.
– Жаль. А было бы здорово, окажись они теми самыми… – Мендес вытащил сигары: одну он взял себе, а другую протянул Эразмо.
– Спасибо, не хочу, – отказался тот.
Мендес задумчиво перекатывал сигару из одного угла рта в другой:
– Было бы здорово, если бы они оказались теми самыми. – Он покрутил сигару над огнем, чтобы как следует раскурить ее. – Как ты думаешь?
– Конечно, конечно, – ответил Эразмо.
– Ну ладно, не это главное. Главное, что ты поймал бандитов. – Он глубоко затянулся: – Пришлось повозиться? Или все прошло гладко?
– Конечно, конечно, – повторил все тем же бесстрастным тоном Эразмо.
– Что «конечно»?
– Конечно все в порядке, – сказал, разводя руками, Эразмо.
– Ты меня совсем не слушаешь.
– Извини, я задумался. О чем ты говорил?
– Трудно было?
– Нет, не трудно, – ответил Эразмо и поднялся. – Так Карменати придет или нет? – спросил он совсем другим тоном.
– Я его вызвал, ведь ты…
– Да, у меня дел полно. – Эразмо заходил взад—вперед по комнате.
– Сядь ты, не мельтеши.
– Ничего, я подрасти хочу.
– Ну смотри. Так ты будешь рассказывать или нет?
– Я же тебе все рассказал.
– Черт подери! – ударил ладонью по столу Мендес. – Честно говоря, я тебя не понимаю. Там, на дороге, ты умолял, чтобы я разрешил тебе преследовать этих гадов. Казалось, для тебя это вопрос жизни и смерти. И вот ты их схватил. Я бы на твоем месте прыгал от радости. Да я и на своем прыгаю так, что люди могут подумать, будто это я, а не ты, поймал бандитов. Ты же ходишь как потерянный и еле мямлишь «да» и «нет». Такое впечатление, что ты не поймал бандитов, а упустил.
– Но ведь однажды я их упустил! – закричал Эразмо, ударив по столу кулаком. – Упустил… – повторил он уже потише.
– Брось, что было, то прошло. Прошло! Нельзя же всю жизнь казнить себя. Прошло, и все.
– В том—то вся беда, что прошло, – сжал рукой лоб Эразмо. – Прошло, и все. И ты потом хоть лоб расшиби, но случившегося не вернешь.
– Честно говоря, я тебя не понимаю. Я бы на твоем месте…
– Разрешите?
– Проходи, Карменати, проходи… Я бы на твоем месте людям проходу не давал, все рассказывал бы и рассказывал.
– День добрый, – поздоровался Карменати. Он снял берет и стал вертеть его в руках: – Вызывали?
– Да, – ответил Мендес. – Я хочу знать, как все произошло. Твой командир не очень—то разговорчив. Так как же это произошло?
Карменати глядел на них улыбаясь и продолжал вертеть в руках берет.
– Давай, давай… – подбодрил его Мендес.
– Ну вот… Помните, Эразмо был уверен, что банди…
– Тебя не для этого вызывали, Карменати.
Карменати замолчал и вопросительно взглянул на Мендеса.
– Не обращай внимания, – улыбнулся тот, – он просто невыносим.
– Давайте сначала о деле, а потом уж пусть он рассказывает, что хочет. – Эразмо взглянул на часы: – А то мне надо идти.
– Ну ладно, твоя взяла. Садись, Карменати, садись.
Карменати, все еще поигрывая беретом, сел и начал слегка притопывать ногой.
– Дело в том, что…
– Мы тебя вызвали, чтобы… Продолжай лучше ты, Мендес.
– Нет уж, давай ты.
– Да нет, лучше ты…
– Хорошо, – сказал улыбаясь Мендес, – я так я. Так вот, Карменати, Эразмо мне сказал, что ты вел себя молодцом. – Он замолчал и посмотрел на Карменати, который перестал притопывать и заулыбался. – Ты показал себя молодцом, – продолжал Мендес, – ну и он попросил меня, учитывая, что для тебя это все внове, если ты не возражаешь, конечно, включить тебя в состав его взвода. Выходить надо на рассвете…
По мере того как Мендес говорил, улыбка мало—помалу сползала с губ Карменати. Он снова начал вертеть берет и притопывать. Потом взглянул на Эразмо.
– Командовать взводом буду я, – проговорил тот. Карменати попытался было улыбнуться, но улыбки у
него не получилось.
– Сейчас как раз закончился разбор дела, – заметил Мендес.
– Да, я слышал.
– Ну так что? – спросил Мендес.
Карменати переводил взгляд с одного на другого. Лицо его ничего не выражало. Он опустил голову и начал притопывать еще быстрее.
– Ну, что скажешь? – Голос Мендеса стал сухим и резким.
– Я… если Эразмо приказывает, я…
Мендес как бы в подтверждение кивнул головой.
– Нет—нет, я не приказываю. Я просто попросил Мендеса, чтобы он тебя включил. Ведь ты был с нами, а здесь ты новичок. И в составе взвода еще не воевал. Но я не приказываю, тем более что, как ты знаешь, я уже не лейтенант.
– Поверьте, Эразмо, я ничего не хотел сказать, просто… Ну, вы знаете… – Карменати поднял голову и взглянул на Эразмо – тот опустил глаза.
– Забудь обо всем, Карменати, – сказал он тихо и повторил: – Забудь.
– Да я совсем не это имел в виду… – Карменати смотрел то на одного, то на другого.
– Я знаю, – сказал Эразмо и хлопнул его по спине: – Я знаю, не волнуйся.
– Ну так что? – спросил Мендес. – Похоже, ты не горишь желанием.
– Знаете, я… – заговорил Карменати, обращаясь то к одному, то к другому. – Когда меня коснется… Когда моему взводу придется, то я… но вот так, по собственной воле… Я бы предпочел…
– Хорошо—хорошо, – сказал Мендес, потирая руки. – Можешь идти.
– Да нет, если надо, я готов… Я…
– Можешь идти, – повторил Мендес.
Карменати поднялся, но продолжал стоять не двигаясь. Он поднял глаза на Эразмо. Тот встал и обнял его:
– Не переживай, Карменати. Я по своему опыту знаю, как тяжело бывает в первый раз. Ну а когда дело коснется твоего взвода, тогда другой разговор.
– Дело не в этом, Эразмо, я… если вы приказываете…
– Ничего—ничего, я знаю, что ты не подведешь. – Он снова похлопал его по спине.
– Да нет… Просто я не хочу, чтобы вы думали…
– Не волнуйся, – успокаивал его Эразмо, провожая к двери, – мы ничего не думаем, не волнуйся.
– Мендес, – обернулся уже в дверях Карменати, – сейчас у меня нет времени рассказывать. Я в двенадцать заступаю.
– Иди, иди, – хмуро кивнул Мендес.
* * *
В углу каморки сидели двое. Глаза у них были полузакрыты, головы опущены на грудь, руки связаны за спиной. Лунный свет проникал через оконце и, противоборствуя темноте, образовывал на полу треугольник с причудливо размытыми краями.
– Ну что ж, Конопатый, на рассвете… Сколько там осталось?
– Не знаю, мне все равно. Лучше бы уж землетрясение…
– Ну нет, не надо мне твоего землетрясения.
– А что? Все равно завтра крышка.
– Но сегодня – не завтра. Лоло пока что жив.
– Жив? Не смеши меня!
– Жив!
– Какой ты, к черту, живой, если от тебя так и несет мертвечиной?
Лоло ничего не ответил и принялся глядеть на частички пыли, которые роились в лунном свете. Они долго молчали и не шевелились. Луна пыталась осветить каморку, но за границей треугольника все поглощала тьма. Недвижно сидящие в углу люди казались двумя большими тенями. Можно было подумать, что они спят или умерли.
– А у тебя дети есть, Петух? – спросил через какое—то время Лоло.
– Нет. Хотя, может, у той бабенки, с которой мы позабавились там, наверху, что—нибудь в пузе и шевелится.
– Ничего у нее не шевелится. Ее же прикончили, ты что, забыл?
– Верно, черт побери! А может, у нее—то и родился бы пацан от меня. Хотя нет, неизвестно, от кого она зачала, ведь нас трое было. А хороша была бабенка, ничего не скажешь. Только ты ее не попробовал, а?
– У меня трое.
– Было трое, – возразил Петух внезапно охрипшим голосом.
– Нет, есть, и все – мои.
– Откуда ты знаешь, что твои? А может, соседские?
– Я знаю, что мои, знаю. Моя старуха души во мне не чаяла. Жили мы с ней душа в душу. Она…
– Все бабы – свиньи. Их дело – ублажать мужиков и плодить поросят. А хорошо бы сейчас сюда хоть одну. Если бы мне удалось добраться до Штатов…
– И что тогда? – спросил, устраиваясь поудобнее, Лоло. – Что бы ты там делал?
– То же, что и здесь, пока не пришли коммунисты. Единственное, что я умею делать.
– Кражи? – понизил голос Лоло. Он машинально посмотрел на свои карманы и немного отодвинулся.
– Нет, это слишком хлопотно, да и влипнуть запросто можно. Я другим промышлял. Подцепишь, бывало, какую—нибудь смазливую блонду, из тех, что в кино показывают, устроишь ее в публичный дом, и живи себе не тужи.
– А мне, честно говоря, ничего не надо, только бы вернуться к своим. Хорошо было. Никто меня не трогал. Детвора моя около крутится, жена… И вдруг эта революция, черт бы ее побрал! Раньше ведь все поигрывали в подпольную лотерею и каждый приходил одолжиться.
– Да, это было выгодное дельце.
Неожиданно в светлый треугольник вписались чья—то голова и грудь. Бандиты замолчали: кто—то наблюдал за ними через оконце.
– Мать твою… – заорал Петух и сплюнул.
Стоявший у окна затянулся пару раз сигаретой и, бросив ее в каморку, отошел.
Лоло кинулся к сигарете. Он судорожно задвигал кистями рук, но высвободить их ему не удалось. Тогда он опустился на колени и попытался достать окурок губами, но лишь несколько раз коснулся ими земли. Он приблизил лицо к мерцающему окурку, чтобы получше рассмотреть его, и вдруг ощутил на своей щеке влажное и хриплое дыхание Петуха. Лица их были так близко, что почти соприкасались. Дыхание обоих смешивалось в одно тяжелое и смердящее зловоние. В свете луны их обострившиеся лица казались звериными мордами. Несколько раз в воздухе глухо прозвучал стук сталкивающихся голов. Петух попытался укусить Лоло, тот в ответ двинул его ногой. Но оба промахнулись. Слышно было лишь клацанье зубов и шарканье ботинка. Наконец Петуху удалось отбросить Лоло в сторону – тот кинулся к тлеющему окурку.
– Чтоб ты сдох, сволочь!
Петух поднял голову. Он стоял на коленях и облизывал нижнюю губу, сплевывал и снова облизывал. Лоле», даже не посмотрев в его сторону, опять потянулся к сигарете, которая все еще тлела. Когда он уже совсем было дотянулся до нее, Петух, не поднимаясь с колен, смачно плюнул и огонек с глухим шипением погас. На лице Петуха застыла слюнявая ухмылка. Луна высветила его небритый подбородок, красные прожилки глаз, вытянутые вперед губы.
– Ты сейчас похож на волка, – сказал Лоло, стоя на коленях против него.
– На волка? – протянул Петух, подползая к нему, – На волка, говоришь? – Он сплюнул и снова облизал губу. – Не о том думаешь. Завтра в это время ты уже будешь гнить в земле.
– А все из—за тебя.
– Из—за меня?
– Конечно.
– А кто сдуру стал палить в собаку и выдал нас?
Петух снова двинулся на Лоло – тот отступил.
– Так кто же оказался падлой?
– Ты! – закричал, внезапно остановившись, Лоло. – Ты застрелил Малыша в спину, – наступал он. – Малыш хотел драться. Малыш был парень что надо.
– Паскуда был твой Малыш, и больше ничего.
– Малыш был парень что надо и настоящий кореш.
– Когда тебя берут за глотку, плевать тебе на всех корешей.
– Ты убил Малыша.
– Малыша мы вместе убили: ты ведь стоял и молчал.
Лоло ничего не ответил.
– Ты ведь согласился, – повторил Петух.
– Это уж потом, – закричал Лоло. – А что мне оставалось?
– Знаешь, кто ты? Вот… – И Петух показал подбородком на ширинку. – Ты согласился, чтобы спасти свою шкуру. И раньше вы точно так же не прикончили меня, потому что боялись за свою шкуру. Ведь только я знал дорогу к берегу. А уж потом—то вы бы меня наверняка шлепнули…
– Ты нас выдал.
– …наверняка шлепнули… Я ведь не такое дерьмо, как вы. Если бы не вы, я бы скрылся.
– Вот я бы так действительно смотался, если бы не ты и не Малыш. И меня бы не тронули, потому что я никого не убивал.
– Никого? Паскуда! А тот крестьянин, фиделист, с колючей проволокой? Ведь это ты всадил ему пулю в живот!
– Это из жалости, чтобы он не мучился. Вы его подвесили с колючей проволокой на шее и стали вспарывать ему живот. Я и прикончил его, чтобы не мучился. Так что он не за мной числится.
– Но ведь ты держал его за ноги, скотина.
– Вот ты – скотина, ты многих угробил. Поэтому ты меня и обливаешь грязью. Считай, что и я твоя жертва. Ты же первый набросился на ту крестьянку, ты…
– Нас было трое, ты не…
– …придумал привести отца, чтобы он посмотрел, как вы ее насилуете…
– …захотел, потому что было поздно, но ты тоже ее насиловал – мысленно, глядя, как…
– …из—за тебя тот старик и рехнулся, ведь ты же…
– …мы с Малышом баловались с этой бабенкой…
– …потом убил, всадив в нее нож, чтобы она ничего не рассказала…
– …а ты насиловал ее глазами…
– Ты же подонок, мать твою…
– Не тронь мою мать! – заорал Петух, подаваясь всем телом вперед.
– Тебя не мать родила, не мать, не…
Глаза у Петуха выкатились, он взревел и бросился, оскалив зубы, на Лоло. Губы у него вспухли и вытянулись вперед, в свете луны блеснули клыки. Он лязгнул зубами и вонзил их в ухо Лоло. Потом замотал головой из стороны в сторону под душераздирающие вопли Лоло. Затем отвалился от него, унося во рту кровавую массу.
Лоло наклонил голову к плечу, которое сразу покрылось черной липкой кровью. Он вскочил и, стоная, забегал по каморке.
– Тебя не мать родила…
– Убью!
– Ты убил Малыша в спину, ты убил ту крестьянку, тебя не мать родила…
– Заткнись! Убью!
– Ты изнасиловал ее прямо на глазах у отца, и старик сошел с ума, тебя не мать родила…
– Заткнись!
От удара ногой настежь распахнулась дверь. На пороге появился часовой с винтовкой в руках. Его трясло.
– Замолчите или вам не дожить до утра! Замолчите, зверье! Замолчите!..
Он выстрелил, не переставая кричать. Пуля выбила щепки из стены. Лоло и Петух прижались друг к другу. Часовой наставил на них винтовку.
– Возьми себя в руки, черт побери! – воскликнул, появляясь на пороге, другой часовой и попытался удержать его.
– Оставь меня! – отвечал первый, весь дрожа. – Оставь меня!
– Подождем до утра. Зачем тебе неприятности из—за этого дерьма?
– Оставь меня!
– Пошли, пошли отсюда, – тащил его к двери второй часовой.
– Скоты! – крикнул первый уже на пороге. Он не мог остановить дрожь, сотрясавшую все его тело. Он плакал.
* * *
Солнце безжалостно посылало свои лучи с глубокого и чистого, без единого облачка, неба. Одни бойцы чистили оружие, другие отдыхали.
– Тяжело было, Карменати?
– Да нет… Все произошло так быстро.
– Что и говорить, ты показал себя молодцом – и в патруле, и во взводе.
– Это все благодаря вам.
– Ну как дела, друзья?
– Хороню, Мартинес, – ответил Карменати вошедшему.
– Ну, как его боевое крещение, а, Эразмо?
– Он был в нашем взводе.
– Прекрасно, – сказал Мартинес. – Кстати, когда будут разбирать твое дело?
– Сегодня, после обеда.
– Я уверен, что все обойдется.
Эразмо ничего не ответил. Он взглянул на небо и прищурился от яркого солнца.
– Что с тобой, Карменати? – спросил Мартинес. – Заболел?
– Я? – удивился тот. – Нет, почему…
– Глаза у тебя красные.
– А… просто я ночью не спал, стоял в карауле…