Текст книги "Выруба"

Автор книги: Эрик Бутаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Витя, спасибо, тебе конечно на добром слове, но загадывать я не люблю. К тому же и ты с нами едешь. Тебя, видимо, специально в противовес остальным берут, чтобы у зверя шанс был – так что загадывать я не берусь.

Иваныч хитро подмигнул команде.

– Завязывай, Иваныч! Я честно отрабатываю на номерах – я, что ли, виноват, что на крайний номер никто не выходит?

– Я тебе не про крайний номер говорю – ты нахрена колхозного коня убил?

Охотники вопросительно посмотрели на Батю, а Виктор, морщась, спросил:

– Какого коня?

– Какого коня? – Колхозного! Какого? Ты что ж, мил человек, думал никто не узнает?

– Но-ка, но-ка, что за конь, Иваныч? – стали спрашивать мужики – они, и в правду, были не в курсе.

– Ну-у, ребята, это интересная история! – обращаясь ко всем охотникам, заговорил Валерий Иванович, слегка откинувшись на борт и поплотнее втиснувшись под воротник. – Слышал я, товарищи, что наш Вичик ни так давно, как-то по осени, втихаря, поехал на рёв со своими дружками-алкоголиками.

– Чёй-то они алкоголики?

– Мне кажется, что лица, работающие на складах, любят ни только много поесть, но и с удовольствием выпить, а иначе, куда девается спирт? Или вы там все непьющие?

Виктор, в недоумении, пожав плечами, развел руки. Хотел возразить, но Батя продолжал:

– Насколько я понимаю, до места доехать они не успели, а уже нажрались как свиньи. Верно я говорю? Верно! «Таблетку» нашу засадили в болото по самые помидоры. И зачем Семеныч вообще вам дает транспорт? – На своём надо ездить. В общем, извозились они в грязи, просидели ночь в болоте, весь день болели с похмелья на жаре и только к вечеру опомнились, когда жара спала, и пить уже было нечего. Ну, и что прикажете делать? – Пора возвращаться. Хорошо хоть машину вытащили. Сели наши охотнички и поехали в ближайшую деревню за чем? За водкой. Пока то да сё – стемнело, магазин закрыт. Но они, настырные наши, всё равно где-то нашли, причастились, и, чтобы сократить путь, помчались напрямки к городу не по трассе, а по колхозной дороге между лесом и полем. А так как шары залиты, а патронов не меряно и фара всегда в наличии, стали Вичик с друзьями соседние пригорки ощупывать – вдруг глазки заблестят. На косогорах они нихрена не увидели, а вот в поле у стога глаза разглядели. Витя наш, со своей длинной пукалкой сразу определил, что это зверь – он у нас знаток, понимаешь, – и пальнул. Как ни странно – попал! Когда к стогу подъехали – оказалось лошадь. Вы бы её хоть забрали, что ли.

– Мы её хотели забрать. Пока начали свежевать, от деревни какой-то мотоцикл в нашу сторону попёр. Мы что – ждать должны? Запихать целиком не успели – тяжёлая, да и в «Уазик» не вмещается. Мы ждать не стали – уехали.

– Уехали они! – Иваныч двумя ладонями указал на Пахомова. – Они уехали, а в колхозе теперь пахать не на чем!

Мужики засмеялись.

– А сейчас нет колхозов! – парировал Виктор.

– А это никого не волнует – ты коня убил! – Батя достал из пачки сигарету без фильтра, закурил и продолжил: – Если бы вас, алкоголиков, поймали – сидел бы ты, Итинька, сразу по двум статьям: за порчу народного добра и за браконьерство.

– И за убийство! – вставил кто-то.

– Да, и за убийство тоже, – согласился Иваныч. – Хороший конь – это, как член семьи, особенно в деревне. Вот твоего кабыздоха кто-нибудь бы подстрелил – ты бы такой вой поднял! «Убили! Убили!» И обязательно бы попытался найти «убийцу» и отомстить. А всё потому, что любишь ты своего пса больше жены, хотя толку от него, как от козла молока. Твой Сери-бери-рнар только «Педигри пал» мешками жрет, да кучи огромные валит на детских площадках – детям играть негде, но для тебя роднее твари нет. А лошадь, Витя, лошадь – животное полезное, как и слон. Так что, брат, повезло тебе, что вас не поймали!

Мужики веселились, а Вичик, зло свистнув в папиросу, уткнулся в воротник и замолчал.

Машина дернулась и остановилась. Капитан с наружи открыл дверь.

– Шестеро загонщиков ко мне.

Мужики, быстро посовещавшись, решили, кто идет в загон, и загонщики выпрыгнули из будки.

– Так, мужики, короче, – сказал Макарыч. – Идете по этой просеке метров триста. Потом расходитесь. Растянулись, но каждый видит соседа слева и справа. Гоните вот на этот бугор и за него. Начинайте минут через тридцать – к этому времени мы будем уже там, на номерах. Проверим этот распадок – в заход следы есть. А вы пока маскхалаты наденьте. – Обратился он к тем, кто остался в будке. – На номерах не курить! – И захлопнул дверь.

Через тридцать минут, бросив «66-ой» у начала следующей просеки, проскочив бесшумно полкилометра, все были на номерах.

Номер Ермолая самый дальний. Он прищелкивает оптический прицел и жалеет, что по дороге не пристрелял карабин – не дай Бог, сбился прицел. Обычно оптику пристреливают по придорожным знакам, поэтому они, как правило, на лесных дорогах дырявые. В этот раз ни времени, ни возможности пристрелять не было – сидел со всеми в будке, и не удобно было просить: «Остановитесь, я сейчас оптику пристреляю». Ладно – поживем – увидим, – решил он. – Если близко будет – по планки можно лупить.

Справа от него остался капитан – он всех расставлял по ходу. Через одного от капитана встал Вичик. Семёныч был далеко – на третьем номере – ему и так достается рулить, чтобы меньше ноги топтал, выставили его поближе к машине.

Тишина в лесу. Мужики пытаются успокоить дыхание и слышат, как бьются их сердца. Проверяют стволы – не попал ли снег или соринки, заряжают, удобно утаптывают снег под собой, просматривают зону обстрела, знаками общаясь с соседями, и на всякий случай, чуть-чуть вытаскивают (на треть длины) дополнительные патроны из патронташей. Сейчас начнется – первая охота в этом году. Все напряжены – сейчас начнется.

«Опа!», «Ап-ап!» – сначала еле слышно раздается впереди. Всё – пошли. Загонщики кричат, колотят по стволам – всё громче и громче. Гон приближается. Вот они уже перевалили бугор – стали различимы слова. Матерятся. Кто задохнулся на подъеме, просто с хрипом гудит «У-у-у» или «А-а-а», но звуки издает: сейчас он отдышится и заорет: «Опа!».

Зайца Семеныч увидел давно. Сначала он им просто любовался, пока белый пушистый комочек метался вдоль номеров. Но вот, не понимая, что происходит, не замечая замаскированных охотников, заяц делает в сторону Бориса несколько прыжков, поворачивается к гону, встает на задние лапы, но так ничего не поняв и не увидев, опускается и снова скачет к номеру. Как в кино – так близко – даже видно, как глаза блестят. Семеныч, не упуская из виду зайца, одновременно просматривает, не покажутся ли впереди темные фигуры животных: может, подняли кого? Но пока животных нет. Косого уже можно бить, но вдруг гонят зверя – выстрел напугает, и зверь может свернуть в бок. Кто знает что там: козы, изюбрь или пусто? А если есть? Семеныч нервничает. «Опа!» – перед ним маленькой точкой появляется фигура загонщика. Зверя нет. Заяц на задних лапах стоит спиной к Семенычу. Он тоже увидал загонщика, хотел броситься наутек, но поздно – гремит выстрел! Зайчишка отлетает на полметра, и только после этого Семеныч понимает, что не перезарядил: бил зайца картечью. «Что там от него осталось?» – думает Семеныч, и автоматически, переломив двустволку, меняет патрон. Слева ещё выстрел, и через секунду – ещё. Загонщики подходят: «Пусто».

– Кому как! – Семеныч идет за ушастым. Поднимает, разглядывает: удачно – одной картечиной в спину сбил косого. Вторая попала в шею бедняге. «Ну, что – всё хлеб! Татьяна будет довольна – не пустой приеду». Слева кто-то кричит, что тоже зайца добыл. К машине! Номера снимаются, и все с шумом, обсуждая, как подбили косых и почему пусто, идут к машине. Как дети, точь-в-точь.

Следующий загон снова пустой! Вообще пусто: ни зайцев, никого. А время – почти два. Солнечно. Морозец. Перекур около машины:

– Ну, что, Макарыч, куда едем?

– На выруба.

– На выруба? Поехали в Еловку – зверь, если есть, то он сейчас там!

– Нет, на выруба сначала, а потом, если что, через протоку на Еловку. Зверь сейчас на вырубах. В крайнем случае, коза там всегда есть.

– Мужики, елки-палки, да решайте скорее – время-то?!

Капитан сказал: «На выруба!»

Поехали!

Чтобы пробраться на выруба, нужно пересечь болотистую ложбину, прорезанную зимником. Но, хоть слегка и отпустило к обеду, но из-за таких морозов, стоявших почти неделю, вода из еле заметной речушки, через треснувшую корку льда просочилась наверх и затопила лесовозную колею. «66-ой» машина, конечно, хорошая, надежная, но и она может повиснуть на мостах, если, не зная броду сунуться на затопленную колею. Разлившуюся по дороге желтую воду речки, прихватило сверху ледком, запорошило, а предательские, и тоже желтые стебли прошлогодней травы, торчащие в колее, обманули Семеныча. Ничего не подозревая, он с разбегу и врюхался в топь! Машина ткнулась, забуксовала, заревела, застряла.

– Твою мать! Боря! – выругался Макарыч, стукнувшись головой о лобовое стекло.

– Макарыч! – только и сказал Борис, ударившись грудью о руль.

Выдохнув, Борис врубил заднюю и попробовал отползти назад. Ну, куда там! Погонял в раскачку – бесполезно – сели. Стоп.

Макарыч выбрался из кабины и, перепрыгнув лужу, открыл дверь будки:

– Вылазь, мужики, толкнем!

Не так-то удобно прыгать из будки на уже мокрую, а значить скользкую дорогу: пока буксовали, водой залило выпуклую часть дороги межу колеями – теперь, попробуй, спрыгни! Однако, не теряя времени, помогая друг другу выбраться, команда собралась снаружи на обочине. Посовещались, решили толкнуть. Способов и приемов этого силового упражнения много: можно нахрапом, всей толпой попробовать с ходу вытолкать машину из грязи. Можно в натяг, потихоньку, но упорно давить и выдавить. Можно попытаться в раскачку: тудя-сюда, и машина сама должна выскочить. Можно, в тупую, попытаться поднять автомобиль и переставить немного в бок, но это получается с легковушками, а на «66-ом» этот метод лучше не испытывать. Всё испробовав пока есть свежие силы, засадили машину ещё глубже.

– Надо бы под колеса бы чего подложить, – как всегда в такой ситуации поступает предложение.

Одинокий куст плакучей ивы, случайно стоящий у дороги, был обезображен до неузнаваемости – теперь куст походил на … от него остались обрубки. Не помогло – колея глубокая – бесполезно – ветки вылетают из-под колес, машине не за что уцепиться.

– Поднимать надо, – сказал Семеныч, заглядывая под машину. – На мосту сидим.

– Домкратить будем?

– Попробуем.

Тоже не получилось: домкрат скользил без хорошего упора, и машина вновь валилась колесом в воду, не успев приподняться; брызги от этих завалов обдавали Семеныча по всей форме, и вскоре он промок и замерз.

– Погрейся пока, Боря, а мы сейчас хлыстов нарубим, – сказал капитан.

Боря полез в кабину греться, мужики стали вытаскивать из будки топоры.

До ближайших сосен через болото метров триста-четыреста. «А что делать? – берем топоры, пошли мужики – не месяц май – погреемся».

«Ломая» ноги по замерзшей кочке, мужики направились к соснам. На морозе срубить топором сосну не так-то просто. Она аж звенит на весь лес, а топор отскакивает от неё, как от резиновой. Но всё равно рано или поздно сосна валится. Захочешь – нарубишь хлыстов столько, сколько надо – не замерзать же среди болта? Чередуясь, одни валили деревья, другие – обрубали ветви. Вот уже готов первый ствол.

– Так, парни, вы помоложе будете, волоките это бревно к машине и возвращайтесь, – обратился капитан к Ермолаю и Олегу Кайгородцеву – молодому, но очень, очень перспективному начальнику финансовой части училища.

«Парни» молча взвалили ствол на плечи и потащили его через кочкарь. Если один из них спотыкался и опускался на колено, хватаясь свободной рукой за кочку, второй старался удержать бревно и тоже слегка приседал, чтобы не зашибся первый. Так, выручая друг друга, они дотянули до машины, и на «Раз!» сбросили с плеч бревно, и познакомились.

– Олег, – стянув теплую рукавицу со спотевшей руки, представился Кайгородцев.

– Ермолай, – в ответ протянул свою руку Ерёма.

– Будем знакомы.

– Будем.

– Чё куришь?

– Мальборо. Будешь?

– С удовольствием.

Закурив, они пошли обратно.

– Я слышал, ты в налоговой работаешь? – спросил Олег.

– Работаю.

– Ну и как?

– Нормально.

Разговаривать было не просто, переступая через желтые высокие кочки – сбивалось дыхание, но Олегу нужно было завязать разговор, и он продолжал.

– Я так понял, у тебя там должность хорошая.

– Ну, в общем, да. Хотя как посмотреть.

– Слушай, есть одна тема – очень интересная! Может, после переговорим? – предложил Олег.

– Давай переговорим.

– Можно хорошо заработать! – Олег остановился и повернулся к Ермолаю (Олег шёл немного впереди).

Ермолай тоже остановился, посмотрел прямо в глаза Олегу, оттянул вниз уже мокрый от дыхания и белый от инея ворот свитера, вытер рукой сырой подбородок и серьезно сказал:

– Я понял.

Через секунду они зашагали дальше, уже молча.

Мужики нарубили сколько надо стволов и стаскали их к машине. Обмозговав что и как делать, приступили к работе. Подложили поперек дороги самый толстый ствол, подогнали под мост несколько длинных жердей, навалились гуртом, приподняли машину,… но колеса остались в воде.

– Хрена ли вы под мост суете, дятлы! – возмутился Вичик. – Вы под рессоры суйте – тогда колеса поднимутся.

– Под мост тоже надо.

– Ну, одну под мост, а остальные под рессоры – чтобы можно было под колеса подложить. А так они у вас остались в воде. Толку-то?

– Витя прав, – согласился Батя. – Давай, мужики, колеса поднимать.

Перекинули бревна, как надо, зацепили, как надо, приподняли вначале одну сторону, подложили под колеса стволы, потом тоже сделали с другой стороны. Машина встала на твердую опору.

– Во! Другое дело!

– Давай, Семеныч, потихоньку. Не спеши.

– Вырви её с первого раза, Боря! А то уже всё заебло!

– Борис, тихонько, руль выправи, заднюю и сразу влево – на бровку.

– Чё вы Борю учите – сам разберётся!

Боря сделал всё как надо. Выскочил Боря, вырвал машину. Фу ты, ну ты – повезло! А то сидели бы здесь до морковкиных загодей!

– Перекур, мужики, только в темпе. Назад через Еловку пойдем. – Распорядился капитан.

– Перекусить бы надо, и брызнуть на дорожку, – предложил Валька Микумин. – Не брызнули – вот и засели! Давай, Макарыч, для сугреву.

– Хорошо. – Ответил тот.

Время пошло – Микумин нарезал в кунге сало и хлеб:

– Макрыч, мы пока стоим, я пару раз шмальну из карабина? – спросил Ермолай у капитана.

– Зачем?

– Да оптику пристрелять надо – с прошлого года не пристреливал. Не распугаю дичь?

– Нет, отсюда не распугаешь – пристреливай.

Мужики подошли поближе – всем же интересно посмотреть, как работает «Тигр».

Ерёма вытащил из пачки последнюю сигарету, закурил и пошел назад по ходу движения машины. Отошел метров на шестьдесят, прикинул расстояние на глаз, отошел ещё немного и нацепил пустую пачку «Мальборо» на толстый сухой стебель прошлогодней травины.

– Видно? – крикнул он в сторону охотников.

– Видно! – ответило несколько голосов.

«Хорошо» – решил Ермолай и зашагал обратно. Завалившись на обочине так, чтобы одно из, ненужных теперь уже, бревен служило опорой для карабина, он снял резиновый защитный колпачок с оптического прицела и проверил расстояние на рисках. «Тигр», хоть и говорят, что это эСВэДэшка, однако есть карабин охотничий. Его ствол сантиметров на пятнадцать короче настоящей снайперской винтовки. Однако прицел родной – эСВэДэшный. Когда он купил карабин и оптику к нему и пристреливал свою пушку в тире ДОСААФ, инструктор горизонталь ему вывел по нулям, а вертикаль по рискам поднял на триста метров – ствол короче. С тех пор нулевой отметкой считалось «300» – этого Ермолай и придерживался, отмеряя расстояние до мишени. На шестьдесят метров выстрел должен быть прямой. Значить нужно, не поднимая рисками прицел, попасть в пачку. Инструктор сказал, что на шестьдесят метров разброс должен быть не более двенадцати сантиметров между тремя пулями в любом направлении. Ермолай хотел попасть в пачку все три раза, тогда бы он был уверен, что оптика не сбилась.

Команда собралась позади. Батя стоял с биноклем. От такого внимания, Ерёму донимала одна только мысль: «Как бы не облажаться!» Он успокоил дыхание, аккуратно подвел перекрестие прицела в низ пачки и плавно нажал на спусковой крючок. «Да-Дах!» – рассыпался шум выстрела по болоту, отдачей дернуло плечо, стреляная гильза отлетела в лужу и зашипела. Пачка подпрыгнула и сорвалась с травины, упала.

– Я поставлю! – сказал Олег и побежал, чтобы разогреться, в сторону мишени. Ерёма поднял ствол вверх и отвел его влево.

– Как в копеечку! – крикнул Олег, поднимая пробитую пачку над головой. – В самый центр.

Прицепив пачку обратно к стеблю, он громко спросил:

– Видно?

– Нормально! Давай назад.

Запыхавшись, Олег вернулся и уточнил:

– Почти точно в центр.

«Ладненько, – подумал Ермолай. – Значит, уже не облажался». Это его успокоило, и следующие два выстрела он уверенно отправил в цель.

– Хорошая машина! – оценил Батя, отнимая от глаз бинокль. – Молодец.

– Э! Орлы! – крикнул из будки Микумин. – Вы жрать собираетесь?

– Идем-идем, – ответил капитан. – Пошли, мужики, – ехать пора, времени много.

Простая русская еда: шпроты, сало, хлеб да водка, дополнялась ломаной холодной курицей, солеными огурцами в полиэтиленовом пакете и банкой кабачковой икры, тоже замерзшей. Но что может быть вкуснее этого в поле, особенно если есть ещё и термос со сладким горячим чаем. Перекус – минутное, но очень важное дело! За это время нужно успеть выпить две бутылки. Легко!

– Боре побольше налейте, чтобы он в следующий раз, если вляпается, так чтобы навсегда, до весны примерз! – пошутил Вичик, и сам засмеялся над своей глупой шуткой.

– А Вичику вообще не наливайте – он от природы пьяный! – ответил за Бориса Батя. – Сколько его знаю – он всё веселится, когда другим не до смеха – рахит жизнерадостный! Молчал бы лучше, а то ведь точно сглазишь!

– Я о Борисе Семеновиче забочусь! – наклонив набок голову и всасывая огуречный рассол с откусанного огурца, пояснил Виктор. – Кто из вас о водителе позаботится, если не я? Посмотрите, как Борис Семенович промок, а ему ещё рулить.

– Ну и отдай ему свою долю!

– Не, – брызнуть на дорожку – это святое. А для Бориса Семеновича я вечером специально стопочку налью – под баньку.

– Да уж! Отмазываться ты научился, старый прапор. Красиво поёшь. Опыт, приобретенный на вещевых складах – великое дело! У тебя недостачи были?

– Никогда!

Так с прибаутками две бутылки, и стол опустели. Боря с капитаном ушли в кабину, машина закряхтела, дернулась и поползла на выруба.

Ермолай достал из кармана узкое кольцо лейкопластыря, оторвал короткую полоску и обмотал ей спусковой крючок.

– Это ещё зачем? – поинтересовался Олег.

– Палец примерзает на морозе. Сейчас стрелял, чувствовал, как железо «кусается».

– А приклад и цевье у тебя обмотано – они же не железные? Для маскировки?

– Уху. И сохраняется так лучше – всё равно же в машине нет-нет да о что-нибудь стукнешь. Логично?

– Грамотно.

Олегу позарез нужно было поговорить с Ерёмой на одну тему, он знал, что нужно подружиться, а значить, нужно поддерживать беседу. Ермолай это тоже понимал: «А, пусть».

Болото кончилось, машина пошла вверх по просеке.

– Так, парни, кто в загон – скидывайте маскхалаты – подъезжаем.

Загонщики стянули белые куртки, подтянули ремни на унтах, чтобы снег не забивался, завязали ушанки «по лыжному», глотнули из одной кружки по кругу горячего чая – погрели горло, и были готовы. Стоп машина. Щелкнув отошедшей обшивкой, дверь кунга открылась.

– Загонщики, ко мне.

Макарыч показал направление, объяснил, кто куда, захлопнул дверь будки, прыгнул обратно в кабину.

Хрустя снегом, темные фигуры пошли по узкой тропке в бок, а остальных закачало в машине по направлению к номерам.

На этот раз Ермолай встал на номер первым. Справа от него начиналась чаща, а слева вниз уходил косогор с редкими березами. Пол километра можно было простреливать не загадывая. Передернув затвор, Ерёма загнал патрон в патронник. Потом привычным движением отстегнул магазин, добавил в него ещё один патрон и вставил магазин на место. Щелкнув вертикальную риску на «400», – на всякий случай, – он достал из кармана тонкие матерчатые, китайские белые перчатки и надел их. Для тренировки повскидывал карабин к плечу, размялся, осмотрел в прицел сектор обстрела, остался доволен: нормально, выбегут – не промахнусь! И уже после сунул руки в теплые рукавицы: как только послышится гон, он сбросит рукавицы под ноги и останется в перчатках – так удобней и железо «не кусается». Притоптав снег, он взглянул, кто стоит справа.

На соседнем номере стоял Олег Кайгородцев. Он ждал, когда обернется Ермолай, и как только тот посмотрел в его сторону, махнул ему рукой. В ответ Ермолай поднял руку и кивнул головой – заметил.

Номер Олега был не самым удачным. Бурелом сухого кустарника и мелких сосенок начинался в двадцати метрах перед ним и был настолько густым, что рассмотреть, что там за буреломом не представлялось возможным. Это не совсем хорошо: во-первых, сектор обстрела с гулькин нос, а во-вторых, загонщиков не видно – пальнешь – ненароком зацепишь. Увидев номера, эти балбесы, как правило, замолкают, но в чащу они, скорее всего, не полезут – выйдут на соседний номер. Так что, видимо, обойдется, даже если они замолчат. Капитан решил, что номер будет здесь – ему видней, не поспоришь. Олег был уверен, что капитан его недолюбливает. Но почему? На службе в училище все шло нормально – по финансовой части замечаний не было. Да и какие могут быть замечания по работе, если бюджет расписан с начала года? Просто нужно вовремя выдать денежное довольствие, проплатить в срок отчисления и плату за коммуналку, что-то получить, что-то списать, что-то учесть и поставить на баланс – плевое дело – это же не коммерческая структура. Нарушений не было, а мелкие неточности – ну, у кого их нет? – на то и работа. Бухгалтера работу свою знали – старые тетки не первый год в финчасти. Про маленький бизнес на стороне никто знать не мог – зарегистрировано всё на других. То, что он коллекционирует купюры с номерами, состоящими из одной цифры – так это хобби у него ещё с советских времен, и эти купюры – его зарплата – никого не касается, как он распоряжается собственными деньгами. Однако Макарыч все равно его не любил.

Вообще-то, по правде говоря, у Олега был один недостаток, если это вообще можно недостатком назвать, к тому же он проявлялся исключительно во время отпуска:

Олег Юрьевич Кайгородцев любил быть с похмелья. Нет-нет, я не оговорился – он любил быть с похмелья, а не пить! Пить он не особо любил, точнее, даже, наверное, и не любил вовсе, хотя черт его знает! Но быть с похмелья он любил точно. Ему нравилось это ощущение не с самого начала, когда во рту вонь и сухо, когда болит голова и чешутся новые прыщики на шее, а гораздо позже, когда он оставался дома один и не шёл на работу. Она уходила, презренно или с сожалением (в зависимости от вчерашнего) посмотрев на него. Щелкал замок, он вставал, брел в ванную, чистил зубы, набирал в ванну воду с пеной и морской солью и прежде чем лечь в неё, надолго замыкался в туалете с журналом. Потом в полудрёме он отмокал в воде, после чего брился, влажно и как попало протирал наскоро шваброй пол, настежь открывал балкон, задернув дверь прозрачной шторой, чтобы не влетали мухи и птицы (плохая примета), ставил видеокассету с документальным фильмом о животных типа, «Живая природа» или «Дикая природа» и заваливался в чистую, уже остывшую постель. Немного повалявшись и, может быть даже, чуть-чуть вздремнув, он вставал, шёл на кухню, варил себе супчик из пакета, добавляя в него разбитое яйцо, мелко нарезанный лук, чуточку колбасы, помидорку, зелени, съедал всю кастрюльку и снова заваливался. Опять немного спал, просыпался, «лентяйкой» перематывал на то место, на котором заснул и продолжал дышать свежим воздухом и наслаждаться бездельем. В такие минут, в такие часы он точно хотел бросить курить и знал, что пить больше не будет, по крайней мере, месяц или два. «Как хорошо два месяца не пить…» – есть такие слова у группы Сплин, и почему-то именно они врезались ему в память, и он отлично представлял, как восстановится за это время его печень – орган, способный самовосстанавливаться и очищаться. По-правде говоря, его печень была не из лучших – он в двадцать лет перенес гепатит в приличной форме и теперь знал, что такое «больная печенюшка». Но он любил это ощущение свежести открытого балкона, этой мягкой кровати, этого безделья, когда другие на работе, а он валяется, и на всё забил – в такие минуты он был смел и готов ещё «тряхнуть стариной», хотя ему было-то всего-то тридцать с небольшим, и он был достаточно крепким малым среднего роста. Благодаря кассете он узнавал много нового из жизни животных, размышлял над этим, вновь засыпал, просыпался, варил ещё супу, ел и чувствовал, как восстанавливаются силы. Потом он очень хотел секса и надеялся, что она придет на обед. Она, как, правило, приходила, а к тому времени у него уже не пахло изо рта, и он с удовольствием исполнял свои желания. Потом засыпал, просыпался уже ближе к пяти, ополаскивался в душе. Организм был совсем готов и голова свежая, да так, что мир казался цветным и высоким. Тут ему всегда хотелось курить – первый признак, что всё – похмелье прошло. Он немного ломался, чтобы не начать, но потом с удовольствием закуривал. Мир падал сверху каким-то синим пластом, кружилась голова, во рту снова появлялась вонь, становилось неловко, что не сдержался и снова придется отмазываться перед самим собой и назначать новую дату, когда он точно бросит курить. Он открывал холодильник, доставал холодную бутылку пива, которых три принесла она в обед. Открывал её, наливал пиво в высокий, широкий стакан, выпивал сразу пол стакана, доливал остатки из бутылки, выпивал ещё половину, закуривал, садился на табуретку, упершись левой рукой о столешницу, а спиной о стену, курил, допивал пиво до конца, доставал ещё одну, хмелел, курил, пил, и когда она приходила с работы, он был уже в нормальном состоянии, за которое сам себя не любил, и поэтому не любил пить. В сумерки он спускался к ларьку, брал ещё четыре. К ночи выпивал и их, что-то попутно съедая из того, что она приготовила, смотрел телевизор, курил на балконе, замочив на завтра рубашку, просил её постирать, а сам уходил спать.

Вот, пожалуй, и всё, что я хотел о нем рассказать.

«Опа! Опа! Бродяга! К Байкалу! Подходит! Опа!..» – загонщики после водочки были в хорошем настроении и гнали навеселе. – «Рыбацкую! Лод… Коза, братва! Пошла, пошла! Козу поднял! Ловитие! Опа! Коза пошла! Опа! Свежий след! Оп, оп, Опа! Мужики! Коза пошла!»

Сердце Олега заколотилось! Горячее дыхание стало глубоким и прерывистым, но ритмичным, и казалось громким. Адреналином наполнилась кровь. В таком состоянии, он всегда слышал голос Высоцкого: «И сердце бьется раненною птицей, когда начну…»

Голоса загонщиков были уже совсем близко, но ни с одного номера не прозвучало выстрела. «Они же подняли козу? Уже слышно, как загонщики обращаются к стрелкам по именам, значит совсем близко, если различают стрелков, а где коза?»

Напротив, в буреломе затрещали ветки. Олег собрался, приподнял ружье, в ожидании, стиснул зубы и замер. Одна предательская мысль сверлила в голове: он вчера сам заряжал патроны. Обычно он покупал патроны с картечью в папковых гильзах, а вчера заряжал сам железные гильзы да ещё самодельной картечью. В папковых и пластиковых гильзах капсюль «жевело», а в железных – «центробой». «Центробой» часто дает осечки, особенно если его чуть-чуть скосить во время зарядки. Да и пачка с капсюлями была куплена чёрти когда. Картечь самодельная, с хвостиками от калыпов – не дай Бог, выйдут, а он не попадет, или осечка. Покупные патроны тоже были, а он почему-то в стволы вставил свои. Но перезаряжать поздно!

Грациозно (именно так!) и аккуратно перешагивая через сухие коряжины и почти упавшие деревца, но, всё равно, спотыкаясь, из чащи вышла крупная коза, и замерла. Рядом появился молодой козел с маленькими рожками. Не видно, но, кажется, в буреломе ещё было движение и хруст, и вдруг все замерли. Тихо, аккуратно, не дыша, Олег поднимает ружье, упирает приклад в плечо, медленно подводит прицельную планку под лопатку козе, которая стоит, как на картинке – точно боком к нему, – и нажимает курок. Хлесь! Отдача дергает плечо назад. Коза прыгает вперед на номер, козел исчезает! Пересекая номера между Олегом и Ермолаем, коза какое-то время в безопасности – стрелять вдоль номеров никто не будет. Но стоит ей проскочить номера, Олег догоняет её вторым выстрелом по крупу. Коза валится на бок, колотит по снегу ногами, поднимая снежный буран, и замирает. «Есть!» – радостно кричит Олег: «Завалил!», – и слышит, как Ермолай колотит со своего номера, подавшись вперед, как боксер во время атаки.

Ерёма видел, как козы вышли на номер Олега. Видел, как картечь саданула по матке. Зачем и куда стрелял Олег второй раз, он уже не понял, потому что три одуревших козы поскакали вниз по распадку, и он хлестал по ним, почти не целясь, расстрелял весь магазин и всех снес через прицельную планку. Одна ещё шевелилась внизу, когда прокричали отбой, и можно было сниматься с номера. Но он успел перезарядиться и через оптику выстрелил ей в голову, а уж после побежал смотреть добычу.

– Отличная стрельба, молодежь! – похвалил капитан, когда всех коз, привязав веревками за шеи, приволокли на просеку к машине.

– Она стоит, как в кино, лапочка, прямо передо мной, боком, как в тире! Огромная, и не шевелится! – задыхаясь, рассказывал Олег. – Я ей точно в сердце целюсь, и… как уёб! А она ломится на номер. Ну, куда стрелять?! Слева Ермолай – зацеплю! А потом ей вдогонку, прямо в жопу! И что характерно, я же её с первого выстрела, считай, завалил, так нет – она еще тридцать метров умудрилась проскакать: первый выстрел смертельный, второй её просто с ног сшиб. Прикидайте, мужики, если б это медведь был? Куда ты тут убежишь, даже если в сердце попал. Вот живучие сволочи! Тридцать метров с разорванным сердцем!

Действительно, первый выстрел пробил шкуру в районе сердца – из раны уже ни так обильно, но ещё сочилась кровь. Было над чем задуматься, если, как сказал Олег, придется стрелять в медведя.

Ерёма изрешетил своих коз во всех направлениях. Одной, даже, ногу умудрился перебить. Он тоже стоял довольный, но рассказывать тут особо было не о чем – с его-то пушкой и чтобы промахнуться – нет! – это не годится! Нормально – он не промахнулся, правда, не ожидал, что завалит всех. Однако завалил, и это его радовало.