Текст книги "Нож винодела"

Автор книги: Эрик ле Болок

Соавторы: Ян Маршессо,Ришар ле Болок
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Удачного дня, мадам.

Сенатор Фабр сидел за большим письменным столом в просторной комнате с высоким потолком, меблированной в стиле Луи-Филиппа… На лице его застыла лицемерная хищная улыбка, секрет которой ведом лишь политическим деятелям.

– Здравствуйте, капитан. Садитесь.

Избранник указал на два широких и довольно низких кресла. Со своего места он доминирует. Полицейский угадал его настроение. Глаза Фабра сверкали. Им владело чувство победоносного могущества. Кюш, со своей стороны, казался зажатым в неудобной позе на низеньком кресле. Фабр был спокоен и безмятежен. Он находился на своей территории и словно купался в своей безнаказанности. Разговор начинался подобно партии в шахматы.

– Для начала… это вас мне следует благодарить за такую пачкотню?

Сенатор размахивал перед Кюшем номером «Сюд-Уэст», где было напечатано интервью Дютура.

Полицейский бросил рассеянный взгляд в знак притворного сочувствия:

– Мы живем в стране, где провозглашена свобода прессы. Тут я бессилен, ведь это вы принимаете законы, месье сенатор.

– Ладно, оставим… Что вас привело ко мне?

Кюш проявлял сдержанность. Он не мог атаковать в лоб. Для разговора с такими типами требовалась лесть. Их следовало просить поделиться своим опытом, обращаться за советом.

– Сенатор, я пришел к вам, так как нуждаюсь в вашем знании содружества и его членов.

– Прекрасно.

Стратегия, похоже, сработала. Жан Луи Фабр проникся к Кюшу доверием.

– Мы имеем связь между двумя убитыми, отцом Анисе и унтер-офицером Марьеттом, нападением на мэра и пропавшим Фернандо Барбозой.

– Содружество…

– Вот именно, мы не оставляем без внимания ни одной ниточки… Быть может, кто-то имеет зуб на ваше братство. Мне хотелось бы также вернуться к вопросу об исключении унтер-офицера Марьетта.

– А-а… вы наконец снова проявляете благоразумие.

Кюш – из хитрости – решил смириться и дать ему понять, чего он хочет.

– Каждый может сбиться с пути истинного, не так ли?

– Ладно, что вы хотите знать?

– Почему был исключен Марьетт?

Политик встал, затем, полагая, что он на трибуне, начал напыщенно говорить, словно преподнося урок:

– Спиртное, капитан, спиртное. Марьетт пил… Слишком большой напор, слишком много забот. И недостаточная твердость… Под крепкой внешностью он скрывал уязвимость, которую топил в вине. Он был очень привязан к своей службе, а бюджетные ограничения на содержание жандармерии привели к роспуску его бригады. Его это пошатнуло.

– Мне сказали, что вы решительно разошлись во мнениях с Эдмоном де Вомором.

– Да, верно. Вам известно, что я более двадцати лет был мэром Сент-Эмильона. Я знал Марьетта как начальника бригады, но и как человека тоже. На него можно было положиться. Поэтому я и предложил кооптировать его, ввести в круг рыцарей виноделия. Увы, профессиональная ситуация полностью выбила его из колеи. Затем я добивался, чтобы его не исключали из содружества. У каждого бывают в жизни минуты сомнения, и следовало сохранить по отношению к нему немного человечности. Это соответствовало бы ценностям содружества, но я не обладал правом принимать решения, а последствия вам известны.

– Понимаю.

Полицейский изображал простачка. Он вдруг представил себе Фабра в белом халате: «Месье Кюш, не надо ли мне чуть больше подстричь вам затылок?»

– У вас есть другие вопросы?

– Да, относительно приобретения земель семейства Дютур…

– И тут тоже была проявлена человечность в отношении одного из самых видных наших членов, Франсуа Дютура. По окончании моего выборного срока я поддержал его кандидатуру в мэрию.

– А между тем вы придерживались разных политических взглядов.

– Значение имеют лишь идеи, а не политический стяг.

Кюш подумал, что сенатор до конца останется лицемером. Какой талант – уметь таким образом охмурять людей!

– Его сын оказался не на высоте. Ни на что не годный, или, точнее, во всем никчемный. Хозяйство было по уши в долгах, и мы с профессором Шане решили выкупить его, обеспечив выплату неотложных долгов.

– Благородный жест.

Политик, похоже, не уловил иронии капитана:

– Звание рыцаря обязывает… Еще вчера я говорил об этом новому аббату.

– Да, я узнал, что вы были в городе. Вам следовало бы сказать об этом мне, и тогда мы смогли бы встретиться в Сент-Эмильоне.

– Моя записная книжка переполнена, и я не обратил внимания… – Внезапно депутат изменил тему: – Капитан, у вас есть новости о Фернандо Барбозе?

– До сих пор нет, хотя мы включили его в список разыскиваемых лиц.

– Могу я вам в этом помочь?

– К несчастью, нет.

– Фернандо Барбоза – достойный человек. Мало-помалу он сумел многого добиться. Это пример для всех нас. – Сенатор посмотрел на часы, словно давая понять Кюшу, что беседа окончена. – Что-нибудь еще, капитан?

– Нет… Спасибо, что уделили мне время.

– Я в вашем распоряжении.

«Несчастный идиот! – подумал Кюш. – Если ты хоть как-то причастен к этому, я доставлю себе удовольствие упечь тебя в тюрьму.»

Арчибальд Кинсли сидел напротив лейтенанта Маджер. Родословная клиента не произвела на Надю ни малейшего впечатления, и она начала без обиняков. В отсутствие Кюша заправляла всем она. Мартен всегда восторгался умением Нади владеть ситуацией, ее маленькими эффектами, постоянной переменой тактики. Она с большой ловкостью выводила из равновесия подозреваемых. Психология действительно была ее коньком. Мартен узнавал в ней отчасти Кюша. В душе он мечтал быть на ее месте, хотя еще не чувствовал себя готовым.

– Где вы были семнадцатого вечером?

– Я уже говорил это месье.

– Повторите еще раз мне. Возможно, на этот раз вы скажете правду.

– Я вас не понимаю.

– Отвечайте!

– Я был у себя, в Англии.

– У вас нет брата-близнеца, месье Кинсли?

В замешательстве он поднял правую бровь:

– Лорд! Нет, насколько мне известно.

– В таком случае объясните мне это, лорд!

Надя достала из картонной папки снимок водителя-лихача. И сразу же продолжила:

– В тот вечер вы ехали не по левой стороне, как в Англии.

Лицо британца не дрогнуло.

– Действительно. Возразить нечего.

– Хорошо, с этим мы покончили. Следовательно, вопреки вашему заявлению, вы были здесь в вечер убийства Анисе.

– Да, я думаю, что теперь это трудно отрицать.

– Почему вы его убили?

Кинсли невольно отпрянул:

– Помилуйте, о чем вы говорите?

– Зачем же тогда лгать? Это произошло около вашего дома.

– У двери, на улице, но не у меня!

– Как вам кажется, почему в тот вечер он пошел по вашей улице? Для человека его возраста она очень крутая.

– Не имею ни малейшего представления.

– Месье, вы лжете! Согласно закону, я помещаю вас под стражу, ближайшие сутки вы проведете в помещении жандармерии Либурна. Надеюсь, вы употребите это время с пользой и измените ваши показания, пока будете ждать капитана Кюша.

– Но почему?

– Вы уже один раз солгали мне. Я должна досконально проверить всю касающуюся вас информацию. Я затребовала сведения о ваших телефонных звонках, счет за электричество. Рано или поздно я узнаю правду.

– Я британский гражданин!

– Разве вы не знаете, что после битвы при Кастийоне в тысяча четыреста пятьдесят третьем году вопросы юрисдикции были подвластны Королевству Франции?

Надя была озадачена вмешательством Мартена. Неужели это произнес тот самый робкий и сдержанный лейтенант?

Удивленный Кинсли на минуту задумался.

– Мне нечего больше сказать.

Он опустил голову. Сокрушительные удары Нади и апперкот Мартена сразили его.

За рулем машины Кюш, пользуясь случаем, сопоставлял собранные сведения. В голове его звучали голоса разных людей, услышанные за последние часы. Он снова и снова мысленно возвращался к каждому из этих мгновений в поисках улики, которую он, быть может, упустил.

«Мой муж, Эдмон, исключил унтер-офицера Марьетта».

«Папа сказал мне, что Эдмон де Вомор был выдающимся человеком».

«Сенатор все сделал, чтобы защитить его, он был совершенно не согласен с Великой Лозой».

«Марьетт слишком много пил. Он запятнал репутацию рыцарей виноделия своими излишествами».

«Эдмон был скрытным, его трагическая смерть сильно опечалила меня».

«Самое интересное в этой истории, босс, то, что унтер-офицер Марьетт руководил расследованием самоубийства де Вомора в две тысячи втором году».

Ключ был где-то здесь, но Кюш не мог пока до конца ни в чем разобраться. Слишком много подозреваемых, недостаточно виновных. Слишком много недосказанного.

Слишком много секретов. Но у него оставался еще козырь, и это могло сработать…

Кюш остановился на площади Пьосо. Уже почти без четверти восемь, он опаздывал на встречу с Клеманом, но все-таки решил сделать крюк, заглянув к себе в кабинет, чтобы зарядить свой мобильный телефон. Вокруг тихо, слишком тихо для конца июня. Недавние события посеяли скрытую панику. Атмосфера накалялась. Едва переступив порог мэрии, Кюш наткнулся на сильно возбужденного Мартена.

– Патрон, вы здесь! Мы несколько раз пытались с вами связаться.

– Моя батарейка никуда не годится, только не говори мне, что совершено еще одно убийство!

– Нет, напротив! Нам удалось арестовать англичанина. Мы задержали его без всяких затруднений, когда он возвращался домой.

– Вы его допросили?

– Лейтенант Маджер провела это мастерски… И он подозрителен, этот тип. Лжет насчет своего времяпровождения.

– Он сообщил что-нибудь?

– Пока нет, но его поместили под стражу в Либурн, чтобы получше допросить завтра.

Глаза Мартена сверкали. Он рассказал своему начальнику, что они проверили, когда англичанин приземлился в аэропорту Мериньяка. Отметка магнитного контроля в паспорте не оставляла сомнений: семнадцатое июня, двадцать часов пятьдесят три минуты. Кюш был доволен: лейтенант на практике применил его наставления относительно наблюдательности. Регистрация в Мериньяке и штраф за превышение скорости неопровержимо изобличали Кинсли.

С самого утра, да еще после подслушанного разговора хозяина гостиницы с аптекарем Надю снедала тревога за ее любимого капитана. Почему он скрыл от нее это анонимное письмо? С тех пор как они вместе работали, Кюш никогда не позволял себе такого. Дело приобретало чересчур широкую огласку в средствах массовой информации. Если расследование и дальше будет пробуксовывать, парижским надеждам Кюша придет конец. Чтобы получить это назначение, ему требуется большой успех. Надя весь день думала об этом. Наверняка он обнаружил какую-нибудь улику в письме или на конверте.

Нетрудно было сказать Кристофу Блашару, будто ее босс забыл что-то у себя в комнате. Полицейскому всегда верят. И вечером, вместо того чтобы вернуться в Бордо, она отправилась в номер своего патрона на поиски письма. Обыск она начала с чехла компьютера, затем перешла к письменному столу и двум его ящикам. Надя действовала методично. Настал черед ночного столика…

Три минуты назад Надя обнаружила письмо, и то, что она увидела, шокировало ее. Она перестала что-либо понимать. Все запуталось, сомнение и тревога сменяли друг друга. В этом деле все шло не так, как обычно. Рассказ Кюша о преследовании убийцы Марьетта и двух выстрелах в тот вечер вызвал у нее странное ощущение. Нет, в самом деле, тут что-то не так.

Надя сидела на краю кровати, ей необходимо было собраться с мыслями. Она с досадой тряхнула головой:

– Нет, это невозможно!

Капитан барабанил в дверь дома священника. Через несколько секунд она открылась, и показалось улыбающееся лицо аббата.

– Извините, что опоздал, я ездил в Бордо, и надо было еще зайти в мэрию перед визитом к вам. Чертовски обидно, что в сутках всего двадцать четыре часа.

– Входите и берегите голову…

– Не беспокойтесь, я паду ниц…

Кюш и Клеман вошли в столовую.

– Вы видели в Бордо свое начальство?

– Нет, не видел, я встречался с сенатором Фабром.

– Надеюсь, вы были осмотрительны?

– Да, и поверьте, не с легким сердцем. А мне так хотелось его арестовать за один только высокомерный вид. Впрочем, дело, кажется, начинает продвигаться. Я, кстати, узнал, что вы встречались с ним вчера.

– Да, в самом деле. После муниципального совета он нанес мне визит вежливости.

– Он очень любезен.

– А главное, весьма любопытен: ему хотелось знать, не вел ли мой предшественник дневник.

– Интересно.

– Кроме того, и я могу вам это сказать, так как речь идет не об исповеди, я получил некое признание… Похоже, что во время дегустации семнадцатого числа Анисе что-то обнаружил насчет вина сенатора.

– Фабра… И Шане.

– Шане тайком попросил сделать в одной лаборатории экспертизу вина из бутылок сенатора. Он ждет результата со дня на день.

– Вы хотите сказать, что вино Фабра может быть поддельным?

– Не исключено.

– Черт возьми, и опять я все узнаю последним! Вот вам, пожалуйста, и мотив! Однако связь с нападением на Турно не столь очевидна.

– Зато бывший унтер-офицер был уполномоченным по снятию проб. Тут у нас имеется связь.

– А знаете, из вас вышел бы хороший полицейский. Если когда-нибудь вы утратите веру, приходите ко мне, я найду вам работенку.

– Спасибо, считаю это комплиментом. А вы… что слышно у вас?

– Мы задержали англичанина, лорда Кинсли. Он водит нас за нос, а вечером семнадцатого Анисе погиб возле его двери. Я не верю в случайности.

– Похоже, внешние события оборачиваются против него.

– Мы оставим его у нас поразмыслить этой ночью, и думаю, что завтра он будет более разговорчив.

– А пока располагайтесь, Луиза осталась, чтобы обслуживать нас.

– А-а, эта милая мадам Рапо, что бы вы без нее делали?

– По вечерам я пересекал бы площадь и ходил бы вместе с вами ужинать в «Дубовую бочку». Впрочем, если вы, конечно, не станете стрелять в меня…

В обычное время Кюшу это не понравилось бы. Он обладал чувством юмора, однако не выносил, когда ставили под сомнение его компетентность. Но тут он рассмеялся от всего сердца. В конце концов, это ведь не коллега. Кюре все мог понять, он вас не осудит.

– Это верно, улицы сейчас небезопасны, со всеми этими полицейскими, которые стреляют в кого попало.

– Кстати, ваши анализы что-нибудь дали?

– Пока ничего, теперь я даже не уверен, что попал в него: Надя не обнаружила ни капли крови.

– Надо арестовать всех хромых… А ваш сенатор, он был разговорчив?

– Отчасти. Он рассказал мне о Марьетте и его исключении из содружества.

– А он состоял там?

– Да, но его выгнали. Судя по всему, он чуть больше, чем следует, любил кровь Христову.

– Тьерри, не богохульствуйте…

Верная своей привычке интересоваться чужими разговорами, старая женщина, подавая вермишелевый суп, не выдержав, вмешалась:

– О! Теперь и не такого еще наслушаешься…

Клеман налил себе немного дымящегося супа.

– Это, во всяком случае, восхитительно.

– Что вы имели в виду, мадам Рапо?

– Если прислуга уже не знает своего места, чему ж тут удивляться?

– Вы намекаете на Казимира Андре?

– Конечно.

– Ах да, как там у вас с ним? Ваш очаровательный лейтенант шепнула мне об этом словечко сегодня утром.

– У него алиби в вечер убийства Марьетта. Представьте себе, он был с мадам де Вомор.

– Так поздно?

– Он показывал ей свой сервиз из трех предметов.

Мадам Рапо, не поняв метафоры, простодушно отозвалась на слова полицейского:

– Еще бы, у вдовы-то посуда, должно быть, хорошая.

Сообщники, переглянувшись, одновременно усмехнулись.

– Понимаю, образ говорит сам за себя.

– Короче! Я по-прежнему все на той же стадии: двое убитых, одно нападение, пропавший и вестник несчастья.

– Что касается вашего анонимщика… сегодня вечером вы, похоже, должны кое-что узнать, разве не так?

– Что вы хотите этим сказать?

– До меня дошли слухи, будто он собирается открыть вам какой-то секрет.

– Ничего не поделаешь, новости разлетаются, как птицы!

– Я умею хранить тайны.

– Да, но знаете, если это дошло и до вас, то есть большая доля вероятности, что весь город в курсе.

Взбираясь на великолепную крепостную стену XIV века, капитан Кюш надеялся продвинуться в расследовании. Нынче вечером или никогда. На соборе часы пробили условленное время. На Сент-Эмильон опустилась ночь. Старинная романская стрельчатая арка монастыря была увита плющом. На трехметровой высоте капитан устроил идеальный наблюдательный пост. Он был начеку, укрывшись в зелени. К балу все готово, Кюш ждал своих «клиентов». Светила луна, и это облегчало его задачу.

Город представлял интерес своими единственными воротами и многочисленными потенциальными постами наблюдения. Этим вечером никаких сапог, старые добрые кроссовки, чтобы иметь возможность преследовать свою дичь. За ужином Кюш ел мало, ровно столько, сколько нужно, чтобы занять делом желудочный сок.

Кюш улыбнулся, вспомнив фразу мадам Рапо:

«Комиссар, я боюсь живорезов».

Он не знал этого вышедшего из употребления слова и не сразу понял причину страха старой женщины. В городе рождался некий вид террора, и после наступления темноты восьмидесятилетняя старушка теперь отказывалась возвращаться одна домой. Пора было остановить все это. Проводив славную Луизу, полицейский направился прямо в старинную обитель францисканских монахов.

Внезапно послышался какой-то шорох. Кюш настороженно, пристально вглядывался в сумрак. Ничего. Все спокойно, наверняка какой-нибудь грызун… Медленно тянулись минуты. Полицейский хорошо устроился, глаза его привыкли к темноте, и он мог безмятежно любоваться монастырем.

В лунном свете руины бывшего монастыря францисканцев приобретали мистический вид. Эти небольшие своды и пилястры, утопающие в зелени, наводили на мысль о фантастическом мире Мэри Шелли. <sup>[29]29
  Мэри Шелли (1797–1851) – английская писательница, автор романа «Франкенштейн, или Современный Прометей». – Примеч. пер.


[Закрыть]</sup> Кюш должен быть бдительным. В это время года еще могли бродить туристы, хотя нависшая опасность охладила их пыл. Если и дальше так пойдет, Сент-Эмильон станет известен скорее своими преступлениями, чем винами… У него за спиной снова раздался шорох. Едва успев обернуться, он сразу пошатнулся. Кто-то изо всех сил ударил его по голове. Капитан в последнюю минуту, пока сознание не покинуло его, нажал на курок, и в монастырских руинах прогремел выстрел. Тело капитана обмякло, падению его помешал опутавший все плющ. Он так и остался висеть в воздухе, словно кукла с болтающимися руками и ногами.

Надя, прятавшаяся все это время, выбежала с оружием в руках. За ней спешил Мартен с большим фонарем.

– Всем оставаться на местах, полиция!

Четверг, 28 июня

День уже занялся над виноградником. Мужчина в одиночестве шагал между виноградных лоз. Временами он наклонялся и внимательно осматривал какой-нибудь побег, листок. С завтрашнего дня в поместье должен был начаться сбор «зеленого урожая». Надо оборвать листья в нижней части лозы, самое главное – проветривание саженцев. Искусственный листопад пройдет лишь со стороны восходящего солнца. С западной стороны гроздья пока будет защищать листва. Мужчина любил такие ежедневные пешие прогулки. Виноградник был делом его жизни, гимном временам года. Пейзаж менялся день ото дня, созидаемый рукой человека. Пятнадцать лет назад он прогуливался по этим самым дорогам с Эдмоном де Вомором. Это был чудесный гид, он любил свой город и знал историю каждого холма. Здесь стояла средневековая мельница. Более пятнадцати таких величественных сооружений существовали бок о бок с саженцами виноградной лозы. Там виднелись остатки сторожевой вышки, вонзенной, словно скалистая шпора, в этот пейзаж.

Мужчина достал свой нож с самшитовой ручкой. Его пружину украшала пчела, символ империи. Лезвие срезало тонкий стебель с бутоном красной розы. Антуан Шане полюбовался прелестным цветком и воткнул его в петлицу своего пиджака. Он аккуратно сложил нож. Должно быть, знал поговорку: «Молчаливая пружина до старости живет». Потом спрятал искусно отделанный нож в маленький кожаный чехол, прикрепленный к ремню его брюк.

Из-за рощицы, протянувшейся вдоль виноградника, кто-то следил за ним. Поднявшись, профессор продолжал путь, не ведая, что был объектом пристального внимания. Потом снова остановился, любуясь своими владениями и вздыхая от удовольствия.

Жизнь его клонилась к закату. У них с Эвелиной не было детей, и все имущество он оставил своему другу Андре. Он всегда мечтал, что у него будет дочь, но судьба распорядилась иначе. После долгих лет блужданий он нашел прибежище в работе и виноградарстве. В его сознании ученого вечность воплощалась в жизни, данной детям. У него, стало быть, не будет вечности. Он уже составил свое завещание и предусмотрел даже оду вину. Ни кремации, ни мессы. Он желал быть похороненным в одеянии рыцаря с бутылкой от каждого из своих виноградников. Великая Лоза получит пятьдесят ящиков, чтобы устроить поминальную трапезу со всеми его друзьями.

Сегодня, в годовщину смерти супруги, ему немного взгрустнулось. Как почитатель Наполеона, он сделал своей фразу: «Отсутствие излечивает от мелких страстей, но усиливает большие». В честь своей любимой вот уже около тридцати лет он каждый год 28 июня лакомился миндальным печеньем.

Кюш находился под наблюдением в бордоской больнице. Последствия минувшей ночи все еще давали о себе знать. Полицейский лежал с повязкой на голове. Постепенно он приходил в себя, но поначалу ему было трудно разглядеть склонившееся над ним лицо. Он изо всех сил старался сосредоточиться, и наконец взгляд его прояснился. Знакомое лицо. Надя провела ночь у его изголовья. Так дежурят у постели больного друга, родственника, брата.

– Как ты себя чувствуешь?

– Голова болит!

– После удара, который ты получил, меня это не удивляет.

– Я ничего не помню… Я стоял на стене, а дальше – ничего…

– Знаешь, Тьерри, мы всегда были откровенны друг с другом… – С этими словами она взяла его за руку. – Вчера вечером я вошла к тебе в комнату и увидела газету с вырезанными буквами…

– Да, знаю, я должен был сказать тебе, однако это крайние меры, которые не предусмотрены инструкцией.

– Объясни!

Кюш уточнил свою стратегию: письмо это служило всего лишь приманкой.

– Хотелось заставить преступника проявить себя.

Надя улыбнулась. Она думала о наихудшем, но теперь успокоилась.

– В следующий раз не делай ничего тайком, доверяй мне.

– Ты прекрасно знаешь, что доверие тут ни при чем, но это могло быть опасно, и…

В эту минуту в палату вошел стажирующийся студент-медик с какой-то металлической миской в руках:

– Ну как, сегодня он чувствует себя лучше?

Вот тебе и раз, еще один любитель обращения ни на «ты», ни на «вы».

– Ему лучше, он благодарит его за участие.

– Вот с этим он обретет олимпийскую форму, и завтра все пройдет.

– Доктор, не могли бы вы оставить нас на пять минут?

– Разумеется, он зайдет попозже.

Студент ушел. Как только дверь закрылась, Надя продолжила:

– Тот, кто напал на тебя, прошел по старым галереям, которые ведут к алтарю монастырской часовни.

– Он хорошо ориентируется здесь, если знает, что есть проход под алтарем.

– Это старинный погреб францисканцев. Ныне владелец ресторана хранит там игристое вино. Подожди, это еще не все. Этой ночью я зашла в наш кабинет и нашла там под дверью вот это.

– Что тут еще?

– Читай!

Лейтенант протянула своему начальнику целлофановый пакет:

«АНДРЕ ВИНОВЕН»

– Узнаю стиль нашей птички.

– Пойду отнесу это послание в лабораторию криминалистам.

– Вынь из шкафа мою одежду.

– Как это вынуть твою одежду?

– Меня ждет расследование… Надеюсь, ты не думаешь, что я свалю на тебя всю работу…

«Пежо-307» проехал вдоль кладбища монастыря, потом свернул направо и остановился на улице Франсуа-де-Сурди. Здесь находилось Междепартаментское управление судебной полиции Бордо. На втором этаже – служебные помещения. Кюша, который работал в управлении около пятнадцати лет, поприветствовал дежурный охранник. Капитан направился в первый подвальный этаж, где располагались помещения службы криминалистов.

– Это неразумно, босс, взять и уйти вот так.

– У меня нет выбора, каждая потерянная минута может привести к новой драме.

– Надеюсь, мы не наткнемся на Журдана, потому что тогда застрянем на весь день.

– Он в курсе насчет прошлой ночи?

– Да, он знает, а как мы могли поступить иначе?

– Неважно, я выкручусь.

Офицеры полиции ввели свои карточки в опознаватель и вошли в просторную комнату лаборатории. Их встретил мужчина в белом халате:

– Привет, Надя, привет, Тьерри, что с тобой стряслось, ты упал?

– Нет времени объяснять.

Надя протянула эксперту целлофановый пакет:

– Вот еще одно анонимное письмо. Можешь взглянуть на него прямо сейчас?

– Для тебя на все готов…

Элизабет де Вомор принимала викария епископа. Они вместе отобедали. По такому случаю Нинетта достала тонкий чешский фарфор.

– Святой отец, хотите канеле к кофе?

– С удовольствием.

– А вам известно, что это лакомство обязано своим названием медной формочке, в которой выпекается?

– Нет, я этого не знал, но думаю, тут есть какая-то связь с каннелюрами. <sup>[30]30
  В архитектуре вертикальные желобки на стволе колонны или пилястры. – Примеч. пер.


[Закрыть]</sup>

– Верно, святой отец.

– Пирожные восхитительны.

– Их делает Нинетта.

– Ее муж – счастливый человек, иметь жену с такими талантами…

– Она не замужем и после смерти родителей живет одна.

– А-а! Я этого не знал. Она служит только у вас?

– Да, и время от времени помогает моему другу Арчибальду.

– Арчибальду?

– Лорду Кинсли, одному из рыцарей виноделия.

– Понятно.

– Он мой давнишний друг. Именно он взял на себя мои функции в правлении, когда меня назначили Великой Лозой.

– Прекрасно.

– В начале восьмидесятых Арчибальд был одним из главных клиентов наших виноделов. Мало-помалу его стали считать своим и в округе, и среди виноградарей. И естественно, несколько лет назад он приобрел виноградник. Как раз тот, что принадлежал нашему главному виноведу.

– Словом, вы хорошо знаете всех.

– К этому обязывает мое положение Великой Лозы.

– Не могли бы вы рассказать мне о моем предшественнике?

– Отец Анисе, безусловно, был священником, который оказал наибольшее влияние на наше содружество. Мой супруг очень его любил, они обменивались мнением обо всем.

– То есть?

– Они встречались несколько раз в неделю, а если не получалось, то писали друг другу, уточняя какие-то вопросы.

– Значит, они действительно были близки.

– Да. Впрочем, Эдмон был одним из тех редких людей, кто обращался к Анисе на «ты». Когда муж занимался осветлением вина у нас в поместье, то всегда приходил священник и приносил молодые побеги чеснока. Он резал их на кусочки, и вместе с работниками они готовили большой чесночный омлет из желтков, добавляя жареных летучих мышей.

– Летучих мышей?

– Да, это восхитительно.

Начинающий следователь решил, что пришло время перейти Рубикон:

– А вы не могли бы позволить мне посмотреть переписку вашего супруга?

Услышав такую просьбу, Элизабет де Вомор откровенно удивилась.

– Я доверю вам один секрет: я очень любопытен.

Было уже четверть третьего, когда Тьерри и Надя вошли в мэрию. Мартен за письменным столом изучал досье. Увидев капитана, он встал и поспешил ему навстречу:

– Вам лучше, патрон?

– Все в порядке, Мартен, все в порядке!.. Что нового после ночи?

– Получен протокол вскрытия Марьетта.

– И что?

– Он умер от удушья. Доктор отметил перелом подъязычной кости. Вскрытие выявило внутренние кровоподтеки на мускулах шеи. Под ногтями обнаружена кожа.

– У нас есть цитологическое заключение относительно Блашара?

– Я как раз хотел сказать: анализ подтверждает, что речь действительно идет о его ДНК.

– Все это ненамного нас продвигает, босс. А главное, это соответствует показанию хозяина гостиницы.

– Да, но ясно одно: чтобы сломать шейную кость, надо обладать достаточной силой… Что еще?

– Ничего, я с нетерпением ожидал лейтенанта, чтобы продолжить допрос. А!.. Чуть не забыл о звонке комиссара Журдана. Он в ярости, что вы побывали в ставке и не зашли к нему.

– У нас не было времени, я позвоню ему позже. А пока, Мартен, ты отправишься за своим лордом и сам проведешь допрос.

С огромной признательностью во взгляде Мартен горячо поблагодарил начальника. Надя знала, что Кюш был доволен своим молодым членом команды, и его решение это подтверждало.

– Спасибо, капитан, вы об этом не пожалеете.

После нескончаемо долгих минут ожидания в комнату вошел лорд Кинсли. Несмотря на проведенную под стражей ночь и отросшую щетину, он по-прежнему выглядел как настоящий англичанин. Мартен предложил ему сесть, Маджер снова взяла на себя неблагодарную роль машинистки.

– Вы готовы сотрудничать и сказать все, что знаете?

– Как я уже говорил вам вчера, я не имею никакого отношения к этим убийствам. Я о них сожалею, а в случае с Анисе сожалею от всей души. Для меня он был не просто священник, а почти что друг.

– Почему вы вернулись семнадцатого в Сент-Эмильон, никому ничего не сказав?

– Я прибыл в Мериньяк семнадцатого, но это не значит, что я приезжал сюда.

Мартен взял два листка из стопки корреспонденции:

– Мы получили копию вашего счета за электричество, и могу вас заверить, что кто-то находился у вас в тот вечер. Счетчик работал. К тому же вот сведения о ваших телефонных разговорах семнадцатого июня. Особо обращаю ваше внимание на четыре звонка между двадцатью одним часом сорока пятью минутами и двадцатью тремя часами пятнадцатью минутами, из которых один на мобильный телефон отца Анисе… Разговор длился тридцать семь секунд… Что вы друг другу сказали?

– Я приехал во Францию и хотел поприветствовать его.

Не выдержав английских маневров, в разговор вступал Кюш:

– Я полагаю, что вы должны прекратить разыгрывать свой скетч, это никому, кроме вас, не доставляет удовольствия. А теперь скажите нам правду.

– А кто вы, месье?

– Я капитан Кюш, я провожу это расследование и должен не позже сегодняшнего вечера назвать прокурору имя… Ваше вполне годится.

– На что вы намекаете?

– В общем и целом на этот вечер у вас две возможности на выбор: спать либо в своей кровати, либо в тюрьме.

– Но это шантаж!

– Именно так, лорд!

Надя подхватила:

– Месье, напоминаю вам, что вы даете показания в рамках дела об убийствах. Я не знаю, отдаете ли вы себе отчет в серьезности фактов.

– Я полностью отдаю себе в этом отчет, мадемуазель. Как я уже сказал вам, Анисе был моим другом. Я обещал ему попытаться приехать на дегустацию вина фабр-шане. Но я пропустил свой самолет, и мне пришлось лететь следующим. В Бордо я прибыл лишь около двадцати одного часа, но это вам уже известно.

– Продолжайте!

– Было уже около двадцати двух часов, когда я добрался до Сент-Эмильона. Я устал и потому позвонил Анисе, сказав ему, что не смогу присутствовать на заседании. Я предложил ему зайти ко мне после, чтобы выпить по стаканчику.

– Вот, значит, почему он пошел через холм Вайян… Надя, ты все записала?

– Да, босс.

Едва успели прозвучать эти слова, как в кабинете затрезвонил телефон. Кюш снял трубку.

– Кюш, это Журдан!

– Мое почтение, комиссар.

– Что вы там еще затеяли, старина?

– А в чем дело?

– Говорят, вы держите под стражей англичанина?

– Да, верно, он как раз передо мной.

– У вас есть обвинения против него?.. Достоверные факты?

– Нет, не совсем, но как раз в эту минуту я пытаюсь прояснить темные стороны.