Текст книги "Гнев"

Автор книги: Эрик Амблер (Эмблер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава III

I

Акцент выдавал в ней уроженку Ниццы. Ее тон не допускал возражений.

– Это Адель. Мне сказали, что у вас есть сведения о моем брате.

– Да, я хочу вам помочь. Где мы можем встретиться?

– У вас есть машина?

– Да.

– Какая?

– Голубая «симка».

– Вы знаете «Реле-Флёри» на Муайен-Корниш?[3]3
  Одна из трех живописных горных дорог, соединяющих Ниццу с Ментоной.


[Закрыть]

– Могу найти. Это ведь ресторан?

– Да, будьте там сегодня, в десять часов вечера. Когда приедете, позвоните по телефону восемьдесят два пятьдесят один шестьдесят девять.

– Кого попросить?

– Адель.

– Это все?

– Да, надеюсь, вы будете один. Никакой съемки. И привезите фотографии, которые сделали сегодня утром.

– Понятно. Куда…

Она уже повесила трубку.

Коротко и по-деловому. Ресторан, который выбрала Люсия, наверняка окажется на полпути между Рокебрюном и Кань-сюр-Мером. В телефонной книге я нашел, что телефон, который она мне дала, установлен где-то между Вильфраншем и Кап-Ферра. Мне это ничего не говорило.

В моем распоряжении оставалось пять часов. Я подумал, не позвонить ли Саю, но решил подождать. Сейчас у меня не было желания с ним разговаривать. Я ничем не обязан ни ему, ни мистеру Касту. Если у меня получится, Каст припишет успех собственной прозорливости. В случае провала он с удовольствием прикажет Саю меня уволить. Поскольку ничего хорошего мне не светит, я вправе поступать по-своему. Меня заинтересовала тайна Люсии Бернарди. Я хотел знать, что за этим стоит, и хотел узнать правду от нее самой.

Я потратил два часа на то, чтобы освежить в памяти досье и обдумать ключевые моменты. Затем спустился в бар промочить горло. Минут через десять подошел консьерж и сказал, что мне звонят из Парижа. Сай начинал нервничать. Я попросил консьержа ответить, что меня нет, и сразу же уехал из гостиницы.

Днем прошел сильный ливень, дорога стала скользкой. Я видел, как машину, ехавшую передо мной, немного занесло на повороте, и вдруг заволновался.

А что, если я не доеду до «Реле-Флёри»? Допустим, попаду в аварию. Вдруг машина, которая до этого вела себя безупречно, сломается? Вдруг я пропущу знак «одностороннее движение» и меня заберут в полицию? Много всякого может случиться.

Я планировал шикарно пообедать в «Бон Оберж», позвонить оттуда Саю и затем поехать на встречу. Теперь я передумал: решил, что поеду прямо в Ниццу и буду вести машину как можно аккуратнее. Если доберусь благополучно, то смогу спокойно пообедать: оттуда до «Реле-Флёри» лишь несколько минут езды. Если же, наоборот, случится что-то непредвиденное, у меня будет время, чтобы выпутаться из неприятностей.

Дождь обошел Ниццу стороной, и на улицах было сухо. Я зашел в бар «Рюль», подождал до семи тридцати и позвонил Саю на домашний телефон.

Он начал говорить, что весь последний час до меня дозванивался, но я оборвал его.

– Послушай. Я сейчас в Ницце и только что говорил с ней.

Сай взвизгнул от волнения.

– Как ты ее нашел? Как она выглядит? Что она тебе сказала?

– Я еще не видел, и пока она ничего не говорила. Мы с ней встречаемся сегодня около десяти. Только я, никакого фотоаппарата, масса шпионских предосторожностей, вымышленные имена. Судя по всему, она очень боится.

– Боится чего?

– Надеюсь, она мне скажет.

– Когда ты с ней разговаривал?

– Пару минут назад.

Он выругался от бессилия.

– А почему она согласилась?

– Пришлось кое на кого надавить. Но это к делу не относится. Таков наш уговор с посредником.

– С Чейзом?

– Нет, с совсем другим человеком. Я уже забыл, как его зовут, и вспомню, только если девушка не появится.

Последовала пауза.

– Ладно, мы это еще обсудим, – выдавил Сай наконец. – Но ты сказал, что она запретила снимать. Может, тогда стоит записать разговор на пленку?

– Об этом не было ни слова.

– Никаких свидетелей. Никаких фотографий. Нам же надо будет предъявить что-то, если потом будут опровержения. У тебя есть диктофон?

– Нет.

Даже если бы я, уезжая из Парижа, относился к этому заданию всерьез, я бы все равно не стал брать с собой диктофон – слишком уж большая обуза.

Сай сумел подавить раздражение; сейчас было не время читать мне нотации.

– Как думаешь, в Ницце его нельзя купить? – спросил он. – Лучше всего немецкий, на батарейках. Маленький, чтобы незаметно положить в карман.

– Записывать без разрешения?

– Это ты сам решай. Посмотришь по обстоятельствам. Деньги у тебя есть?

– Да.

– Позвони мне потом в редакцию, хорошо?

– Я позвоню.

– И, Пит, не упусти ее. Постарайся сделать так, чтобы при случае мы снова могли ее достать. Если копы поднимут шум.

– Хорошо.

Под «копами» он подразумевал полицию.

– И, Пит… – Сай замолчал. Никак не мог меня отпустить. Ему ужасно хотелось, чтобы на моем месте был кто-нибудь с его подходом к журналистике. Лучше всего – он сам.

– Да?

– Не испорти дело – мало того что ты получишь огромную премию, так и старый козел отцепится от тебя навсегда.

– Мне надо спешить, иначе магазины закроются и я не успею купить диктофон.

– Да, конечно, позже поговорим. Я буду в редакции с ночной сменой ждать твоего звонка.

Наконец он повесил трубку.

Я отправился в город и ухитрился найти магазин аудиоаппаратуры, торгующий миниатюрными диктофонами. Продавец предложил мне модель с микрофоном, замаскированным под наручные часы, и показал, как пропустить провод через рукав и присоединить к диктофону в нагрудном кармане пиджака. Он, не переставая, восхищался хитроумным изобретением. Я чувствовал провод под одеждой, и мне было неловко.

Моя машина была припаркована у «Рюля». Идея шикарного обеда уже не казалась мне такой привлекательной, и я поел в маленьком ресторанчике в соседнем переулке.

В девять тридцать я был на Муайен-Корниш. В «Реле-Флёри» я приехал с запасом в десять минут. Это оказалось небольшое кафе рядом с заправкой. Обоими заведениями, по-видимому, владел один человек. Никаких домов поблизости не было. На парковке было много свободных мест. Очевидно, кафе обслуживало водителей грузовиков, ездивших по Корнишу.

Я припарковался рядом с маленьким фургончиком и зашел в кафе. Жизнерадостная официантка принесла мне кофе с коньяком.

Время тянулось медленно. Без пяти десять я спросил, где телефонный аппарат, и заплатил за жетон. Телефон был рядом с туалетом, и две минуты я убил там прежде, чем набрать номер.

Трубку взял мужчина.

– Можно попросить Адель? – сказал я.

– Кого?

– Адель.

– Тут нет никакой Адели. Вы ошиблись номером.

– А какой это номер?

Номер был тот, что дала она.

– Адель?

– Я же сказал вам, никакой Адели тут нет. У вас неправильный номер.

Он повесил трубку.

Я взял еще жетон и попробовал еще раз. С тем же результатом.

В полном отчаянии я вернулся к своему кофе. Я точно знал, что ничего не перепутал, когда записывал телефон. Либо она ошиблась, либо ей не удалось связаться с мужчиной, который отвечал мне по телефону, чтобы тот передал для меня сообщение. Теоретически существовал еще третий вариант: все это задумано, чтобы сбить меня со следа и дать возможность чете Санже скрыться, но мне не верилось. Кроме того, Санже не имело смысла прятаться, у меня было все, что нужно, включая фотографии.

Я решил подождать еще пятнадцать минут, а затем позвонить снова. Рюмка коньяка помогла бы скоротать время, однако нервы были так взвинчены, что от одной рюмки я мог заработать несварение желудка.

Снова ответил тот же голос. На этот раз мужчина сердито сообщил, что может дать телефон борделя. Там наверняка найдется какая-нибудь Адель, сказал он и повесил трубку.

Ждать дольше не имело смысла. Я заплатил за кофе и коньяк и вышел.

Я был так расстроен, что заметил женщину, сидящую на водительском сиденье, лишь взявшись за ручку дверцы.

Она была одета в легкий плащ, голову скрывал шелковый платок. Когда я открыл дверцу, на меня посмотрела пара темных очков.

– Вы очень терпеливы, месье, – сказала она. – Сколько раз вы звонили по номеру, который я вам дала?

– Три, мадам.

– Вы не против, если я поведу машину? Хочу быть уверенной, что меня не отвезут куда-нибудь не туда.

Она протянула руку.

– Можно ключ?

Я отдал.

– Спасибо.

Она знаком показала мне на пассажирское сиденье.

Я обошел кругом и сел в машину.

– Позвольте вас спросить, куда мы едем?

– Туда, где можно спокойно поговорить. Простите, что заставила вас звонить, но я бы не хотела, чтобы вы видели, с какой стороны я подойду.

– А что за номер вы мне дали?

– Не знаю. Просто первый, что пришел в голову.

– Но вы Люсия Бернарди? Я правильно понимаю?

Она сняла очки и положила их в карман плаща. Затем повернулась и посмотрела на меня с легкой улыбкой.

– Разумеется. Я сейчас не в бикини, и волосы не мои (это модный американский парик), но вы, наверное, в силах узнать Люсию Бернарди по фотографии.

Я включил фары, и отсвет передней панели упал на ее лицо.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

– Вы довольны, месье?

Я кивнул. А потом, ради записи, добавил:

– Да, вполне. Наша знакомая была права. В жизни вы гораздо красивей.

II

Через километр Люсия выехала на второстепенную дорогу, ведущую в Больё или Вильфранш, на очередном перекрестке повернула налево и почти сразу же вырулила на небольшую площадку под склоном горы. Похоже, здесь когда-то сошел оползень, а потом склон укрепляли, и в результате образовалась площадка.

Люсия остановилась, но не заглушила мотор и оставила включенными габариты.

– Сейчас мы поедем дальше, – сообщила она и положила свои часы на панель приборов так, чтобы видеть время. – Но сначала нам надо объясниться, месье Маас.

– Хорошо.

– Прежде чем я отвечу на ваши вопросы, я хочу получить от вас фотографии, которые вы сделали сегодня утром в Мужене. Пожалуйста, отдайте их мне.

Они лежали в бардачке. Я сказал:

– Я уже обещал вашей подруге Адели, что не буду их использовать.

– Я пришла сюда ради них. Откуда мне знать, что вы сдержите обещание?

– Если вы, мадемуазель Бернарди, расскажете свою историю, в фотографиях не будет никакой нужды.

– Адель говорила со мной сегодня вечером. Ее муж так не считает. Он очень сердит на нее.

– Он ошибается насчет фотографий. Так или иначе, вам имеет смысл мне довериться.

– Довериться журналисту? – Она почти смеялась.

– Многие так и делают. Журналисты иногда бывают полезны. Взять, к примеру, ваш случай. Я не знаю, почему вы хотите спрятаться, но это не может длиться бесконечно. Ведь я вас нашел. Другие тоже найдут, если очень захотят. Вполне вероятно, что после того, как вы расскажете мне свою историю, никто не захочет вас искать. Когда ответы на вопросы станут известны, интерес к вам угаснет.

Люсия проницательно посмотрела на меня:

– Похоже, вы повторяли это много раз.

Я улыбнулся:

– Эту фразу повторяли много раз до меня. В ней есть доля правды. Небольшая, но есть.

Она молчала, не зная, на что решиться. Тогда я сам принял решение.

– Хорошо, возьмите фотографии. Лучше возьмите обе кассеты. На одной из них снимки с их домом.

Люсия кинула на меня быстрый взгляд, потом взяла кассеты и положила в карман плаща. Ее по-прежнему терзали сомнения.

– Как я узнаю, что это те самые фотографии?

– Вам придется их проявить. Но это те фотографии. И еще кое-что.

Я показал ей микрофон на запястье:

– Я готов записать все, что вы мне расскажете, но если вы против, я не буду этого делать. Я не собираюсь вас обманывать. Я действительно хотел бы помочь вам, чем удастся. А пока вы не расскажете мне, в чем проблема, я ничего не смогу сделать. Вы говорили, что не намерены стоять здесь долго. Куда мы едем дальше?

Люсия помолчала, потом закрыла бардачок и завела двигатель.

– В дом, – ответила она.

Мы проехали еще с четверть мили. Люсия свернула в узкий мощеный проезд между двумя каменными заборами – к гаражу. Двери были заперты на висячий замок. Она остановилась перед ними и, прежде чем выключить фары, достала из кармана фонарик.

– Будет удобней, если вы пойдете за мной.

Выбравшись из машины, я увидел позади маленький Г-образный дом с черепичной крышей. Перед домом, наполовину скрытый выступающей частью, виднелся замощенный внутренний дворик, к которому вели кирпичные ступени от гаража. С внешней стороны открывался вид на огни Больё и Сен-Жан-Кап-Ферра и море за ними.

Люсия прошла через дворик к входной двери. Судя по всему, дом был ей знаком, но я заметил, что ключ, которым она открыла дверь, был в сумочке не единственным, и Люсия выбрала его, посмотрев на прикрепленную к нему бирку. Открыв дверь, она не смогла сразу нащупать выключатель, ей пришлось посветить себе фонариком.

В углу гостиной был устроен кирпичный камин, а посередине стоял обеденный стол с кафельной столешницей. Белые стены, занавески из грубой ткани на окнах и легкие стулья, покрытые чехлами из того же материала, придавали помещению нарядный вид. Окажись мы тут летом, комната показалась бы прохладной и светлой. Но сейчас здесь было холодно, и в доме стоял затхлый, нежилой запах.

Люсия Бернарди включила электрообогреватель, подошла к серванту рядом со столом, достала бутылку бренди, штопор и два стакана.

– Откройте бутылку, пожалуйста, – попросила она.

Пока я возился со штопором, Люсия сняла плащ, а потом платок и модный парик. На ней были широкие брюки и черный шерстяной свитер. Она распустила волосы, взяла у меня бутылку и щедрой рукой наполнила стаканы.

– Я могу здесь пробыть полчаса. Потом я должна буду уехать.

Она взяла один стакан и села на диван подальше от света.

Я достал из кармана ксерокопию статьи в «Парту» и показал Люсии.

– Читали? – спросил я.

– Да.

– Ну и как вам?

Девушка на секунду задумалась.

– Меня от этого тошнит, – сказала она и потом добавила: – Но вообще смешно.

III

Мне сейчас трудно писать про Люсию объективно, но я попробую. У меня до сих пор сохранилась запись этого интервью – с правдой, ложью, полуправдой и недомолвками. Все, как она тогда мне говорила.

– Что в статье «Парту» показалось вам смешным? – начинает мой голос.

– Там было написано, что Ахмед не участвовал ни в какой политической деятельности за то время, пока жил в Швейцарии.

– Ахмед – это полковник Арбиль?

– Да.

– А он участвовал в политической деятельности?

– Конечно, все время, за исключением последних нескольких недель до того, как его убили. На вилле каждую ночь проходили секретные встречи. Люди собирались по двое, по трое, и каждый раз они проникали в дом поодиночке, когда слуги уже спали. Естественно, им приходилось соблюдать строгую конспирацию.

– Что за люди?

– Преимущественно иракские курды. Члены подпольного Комитета.

– Комитета?..

– Комитета борьбы за курдскую автономию. Его штаб-квартира находится в Женеве. Это изгнанники, мечтающие о независимом Курдистане, который должен будет получить нефтяные богатства Киркука и Мосула.

– Вы сказали, они «преимущественно» иракцы. А остальные?

– По-моему, были два сирийца. И один англичанин или, может, американец. У него был акцент, как у вас.

– Он часто приходил?

– Два или три раза.

– Вы знаете, о чем они говорили? Вы присутствовали на этих встречах?

– Нет, никогда. Они же мусульмане, вы понимаете. У них женщинам не позволено вмешиваться в мужские дела. Я всегда держалась в стороне.

– Полковник Арбиль тоже так думал о женщинах?

– В этом отношении да.

– Но во всем остальном он вам доверял?

– Да, он много мне рассказывал.

– О чем именно?

– Он говорил, что, согласно Севрскому договору курды должны были получить государственность. Он был патриотом.

– И поэтому его убили?

– Конечно.

– Агенты иракского правительства?

– Возможно. Или агенты нефтяных компаний.

– А при чем тут нефтяные компании?

– Ахмед говорил, они не хотят, чтобы курды получили автономию.

– Они?

– Американцы, англичане, голландцы, французы. Они все в этом замешаны.

– Вы серьезно верите, что международные нефтяные компании занимаются политическими убийствами?

– А почему бы и нет? Большие нефтяные компании мало чем отличаются от правительств. Творят что хотят. И кроме того, люди, которые ворвались к нам в дом, не были иракцами. Я знаю, я слышала, как они разговаривали.

– А кто они были?

– К нему они обращались по-немецки, между собой говорили на каком-то другом языке, которого я не знаю. Не на арабском.

Я сменил тему, не торопясь переходить к ночи убийства. Сначала я хотел прояснить два других вопроса.

– В статье говорилось, что полковник Арбиль жил на деньги от семейного бизнеса в Ираке. Это правда?

– Думаю, да. Со мной он финансы не обсуждал. У него было много денег. Нам незачем было об этом говорить.

– Вам не показалось странным, что беженец, объявленный врагом иракского правительства, без труда получает деньги с родины?

– Если это деньги семьи…

– В такой стране, как Ирак, нельзя выводить деньги за рубеж без разрешения правительства.

– Возможно, их посылали тайно. Наверное, для этого приходилось давать взятки. Я точно не знаю.

Пока она говорила, тон ее голоса часто менялся. Она встала и начала ходить по комнате.

– Хорошо. Правильно я понимаю, что за несколько месяцев до смерти полковник Арбиль получил предупреждение об опасности, угрожающей его жизни?

– Нет.

– Нет?

– Его предупредили, что могут быть попытки украсть важные документы.

– Что за документы?

– Что-то связанное с политикой.

– Кто его предупредил?

– Понятия не имею.

– А в какой форме пришло сообщение?

– Он получил телеграмму.

– Откуда?

– Не знаю, он ее сжег.

– Тогда он и установил прожекторы и сигнализацию… А не проще ли было поместить документы в сейфовую ячейку? Это было бы гораздо безопасней.

– Он не обсуждал со мной подобные вопросы. С какой стати?

– Когда вы встречались с Аделью в Цюрихе, ей показалось, что вы чем-то обеспокоены. Вы спросили ее, может ли полковник Арбиль получить вид на жительство во Франции. С чем это было связано?

– Просто ему, и нам обоим, было бы удобней жить во Франции.

– Удобней, но не безопасней?

– Аренда виллы заканчивалась через несколько месяцев. Ахмед еще не решил, возобновлять ее или нет. Мы подумывали, не снять ли жилье на юге у моря. Летом там лучше, чем в Цюрихе, а зимой в Шамони снег ничуть не хуже, а может, даже лучше, чем в Санкт-Морице.

– Он когда-нибудь говорил о возвращении в Ирак?

– Нет.

– Даже в случае, если там сменится власть?

– Отношение к курдам все равно будет прежним.

– Вы говорили, что в последние несколько недель, непосредственно перед смертью, полковник Арбиль не вел никакой политической деятельности. Вам известно почему?

– Нет.

– Он встречался с кем-нибудь в других местах? В Женеве, например.

– Возможно, но мне кажется, что нет.

– Случалось ли ему куда-нибудь уезжать ночью?

– Бывало.

– А в последний месяц?

– Думаю, нет.

– А как насчет последней недели?

– Нет, он болел гриппом.

– Хорошо. Расскажите мне, что случилось в ту ночь, когда он был убит.

Очевидно, Люсия специально готовилась к этому вопросу.

– Как я уже сказала, у Ахмеда был грипп. У него появились хрипы в легких, и доктор прописал антибиотики. Во время болезни я спала в другой комнате, в конце коридора, под одной из башенок.

Короткое молчание.

– Ахмед уже ходил, но еще принимал антибиотики и чувствовал себя неважно. В тот вечер он лег рано. Я немного с ним посидела. Эрнесто принес нам маленький телевизор: Ахмед хотел посмотреть какую-то передачу по «Евровидению» – примерно в половине десятого. Потом сказал, что будет спать. Я дала ему лекарство, пожелала спокойной ночи и пошла в свою комнату.

– Прожекторы в саду горели?

– Да.

– Кто запирал двери?

– Эрнесто. У него есть ключ, чтобы он мог попасть в дом рано утром. Он запирает двери каждый вечер, когда они с Марией уходят в свой коттедж.

– Что потом?

– Из-за болезни Ахмеда я несколько дней не выходила из дома, и у меня разболелась голова. Я решила, что тоже заразилась. Заварила себе настой трав, приняла таблетку аспирина и легла в постель. Было еще рано, но я уснула сразу.

– Что вас разбудило?

– Ахмед. Он кричал от боли.

– И что вы сделали?

– Я выбралась из постели и хотела идти к нему. Тут я сообразила, что прожекторы не горят. Один из них был установлен как раз напротив моей угловой комнаты. Обычно он горел так ярко, что свет проникал даже через закрытые занавески.

– А дальше?

– Я услышала, как мужской голос сердито выкрикнул: «Давай! Давай!», и Ахмед снова закричал от боли. Затем другой голос сказал что-то по-немецки, я не смогла разобрать, что именно.

– И что вы сделали?

– Ничего.

Пауза.

– Это плохо? Я очень испугалась. Пыталась не поддаваться панике. Сначала я подумала о пистолете, который купил Ахмед, но он лежал в ящике рядом с его кроватью. Я подошла к двери своей комнаты. Голоса слышалось два, но, может, там есть еще люди. И неизвестно, знают ли они о моем присутствии. В моей комнате не было телефона. Я решила тихонько пробраться вниз, к телефону. Потом один из них громко произнес: «Где? Где?», и внезапно раздался крик Ахмеда.

Люсия всхлипывает, и потом почти полминуты на ленте ничего нет. Наконец она тихо продолжает:

– Больше он не кричал. Наверное, потерял сознание.

– И что вы сделали?

Пауза.

– Застелила постель.

– Застелили постель? – Я не верю своим ушам.

– Ну да. Понимаете, я знала, где то, за чем они пришли. Я сообразила: не застав меня с Ахмедом, они решат, что он сегодня один. А когда начнут обыскивать дом и обнаружат меня, то поступят со мной так же, как с ним. Я могла спрятаться, но, увидев неубранную постель, они поймут, что я где-то поблизости, и найдут меня. Поэтому я быстро застелила постель и прибралась в комнате. На мне был спортивный костюм, а все мои вещи остались в шкафу в другой комнате. Сделать нужно было совсем не много, и все же мне казалось, что время тянулось бесконечно. Я слышала, как эти двое о чем-то спорили. Потом они замолчали, и раздались два выстрела.

– Только два?

– Тогда только два. Я сначала решила, что Ахмед сумел достать пистолет из ящика и убить их. Потом я снова услышала их голоса и поняла, что они его застрелили. Они вышли в коридор. Дальше медлить было нельзя, и я спряталась.

– Где?

– В башенке.

– Я и не знал, что там есть место. На фотографии они выглядят совершенно декоративными.

– Так оно и есть. Это деревянные каркасы, обшитые жестью, выкрашенной под камень. Но в них сделаны бойницы, как в настоящих башнях, и хозяину виллы пришло в голову установить в одной из них большой громкоговоритель и присоединить его к патефону, чтобы можно было проигрывать записи колокольного звона. Для этого ему потребовалось попасть в башню, и он прорубил отверстие в задней стенке платяного шкафа в моей комнате. Оно закрыто деревянной панелью.

– Понимаю. Так, значит, вы забрались туда?

– Прихватив с собой одежду. И хорошо, что так, потому что в башне было очень холодно. Там почти нет места – небольшая площадка не больше метра шириной и еще громкоговоритель. В бойницах, затянутых стальной сеткой, свистел ветер.

– Откуда вы знали про это место?

– Ахмед там прятал чемодан с бумагами, за которыми они охотились.

– Он сказал вам, где спрятаны бумаги?

Пауза. Она колеблется, а потом отвечает:

– Да.

– Он вам полностью доверял?

– Да.

– Что это за бумаги?

– Записи.

– И что в них? Сведения о политической деятельности?

– Там разное.

– Вы их читали?

– Они написаны на арабском.

– Так, значит, вы прятались в башне, пока те люди перерывали весь дом в поисках чемодана? Они заходили в вашу комнату?

– Да, мне было очень страшно. Я забыла спрятать пустую чашку, в которой заваривала травы. К счастью, они не обратили на нее внимания. Потом они вернулись в комнату Ахмеда. Оттуда послышался третий выстрел. Наверное, он был еще жив.

– На каком языке они говорили между собой? Возможно, это какой-то славянский язык?

– Все может быть, я не знаю.

– Как долго вы пробыли в башне?

– Долго. Точно я не могу сказать. Я почти не слышала их, когда они спустились по лестнице, и не слышала, как они ушли. Я боялась выходить из башни: а вдруг они еще там?

– Но в конце концов вы спустились и нашли полковника Арбиля мертвым?

– Да.

– Вы сказали, что когда проснулись и услышали голоса, то хотели пробраться к телефону. Кому вы собирались звонить? В полицию?

– Наверное.

– Так почему вы не позвонили туда, когда у вас появилась такая возможность?

– Ахмед был мертв, и у меня оказался чемодан с его записями. Ему полиция уже не могла никак помочь, зато могла навредить его друзьям и соратникам. Я сделала то, что хотел бы Ахмед. Я взяла чемодан и спрятала его от полиции и от убийц. Мне надо было торопиться. Я боялась, что они могут вернуться. Когда я увидела на дороге огни грузовика, я подумала, что это их машина. В аэропорту, в ожидании самолета, я пряталась в туалете. Там-то я и решила обратиться к Адели и попросить у нее помощи.

– Правильно я понимаю, что чемодан теперь в надежном месте?

– Да.

– Тогда почему вы по-прежнему прячетесь?

– Неужели не ясно?! – Нетерпеливо. – Они знают, что я была в ту ночь на вилле и что записи, которые они искали, теперь у меня. Если они найдут меня, то поступят со мной как с Ахмедом.

– Тогда почему вы не уничтожили записи?

– Они мне не поверят. Решат, что я их прочитала или сделала копии.

– Хорошо, отошлите их в этот Комитет, в Женеву.

– Как я могу им доверять? Ведь кто-то из них предал Ахмеда. Это очевидно.

– Мне – нет.

– Вы просто не понимаете.

– Я очень стараюсь понять. По-моему, все сводится к следующему. Вы убеждены, что некая таинственная организация – вы точно не знаете какая – охотится за чемоданом, который вы забрали с виллы, и готова на все, чтобы его получить. Вы сами не знаете, что за документы хранятся в чемодане, однако враги полагают, что вам это известно. Верность долгу в отношении покойного не позволяет вам просто передать записи полиции и попросить у нее защиты. Все так?

– Да, так.

– Вы уверены, что опасность не воображаемая? Откуда вы знаете, что ждет соратников полковника Арбиля в случае, если вы доверитесь полиции?

– Убийство Ахмеда – не игра моего воображения. Я должна поступать так, как считаю нужным.

– Но ведь это бессмысленно. Разве что вы мне многого не сказали.

– Я сказала вам все, что могла, месье.

– И что вы намерены делать дальше? До конца жизни прятаться?

– У меня другие планы.

– Какие же?

– Извините, мне пора идти.

– Еще минуту. Как с вами связаться?

– Вам незачем со мной связываться.

– Вы намерены переезжать с места на место?

– Возможно.

– Адель будет знать, как вас найти?

– Да. Допивайте свое бренди. Нам нужно уходить.

– Хорошо.

На этом запись кончается.