Текст книги "Гнев"

Автор книги: Эрик Амблер (Эмблер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

IV

Вернувшись в гостиницу, я позвонил Саю домой. Говорили, что они с женой устраивают отличные вечеринки, и, судя по доносившемуся до меня смеху и обрывкам разговора, я попал как раз в такой момент.

– Да, Пит, слушаю. Как твои дела?

Судя по тону, он уже выпил.

– Кажется, я напал на след.

– Серьезно? Вот видишь?

Он сдержанно обрадовался.

– Я сказал «кажется». Завтра к вечеру узнаю наверняка.

– Ты больше ничего не хочешь мне рассказать?

– Только одно. Вполне возможно, что у меня будет история. Может, даже потрясающая.

– Просто история его не устроит.

– Не исключено, что не получится вообще ничего… Да, и еще. Ты не возражаешь, если я куплю фотоаппарат?

– Фотографировать девушку?

– Скорее, мужчину. Не хочу нанимать местного фотографа.

– Нет, ради Бога, не надо! – Он помолчал. – Ты умеешь фотографировать, Пит? Чтобы годилось для журнала?

– Да что там уметь? Наводишь и жмешь на кнопку. Думаю, в магазине покажут, как вставить пленку.

Внезапно он повысил голос:

– Прекрати сейчас же! Я задал вопрос!

– Умею, разумеется, и я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. Так я покупаю?

– Ладно, покупай. Однако я должен знать, что там у тебя происходит. Это не телефонный разговор, я понимаю, но ты хоть как-то намекни. Ты нашел, кого искал?

– Завтра станет понятно.

– А откуда тогда ты знаешь, что из этого может получиться история?

– Завтра все расскажу.

– О Господи, Пит! У тебя что-то наклевывается, а ты все испортишь, потому что не хочешь даже обсудить…

Я оборвал его, не дав закончить:

– Мне удалось немного продвинуться. Завтра станет понятно, есть что обсуждать или нет. Яснее выразиться я не могу. Доброй ночи.

Я повесил трубку и подождал, не перезвонит ли Сай. Не перезвонил. Пока есть опасность, пусть даже незначительная, позора и провала, он постарается держаться в стороне. Меня это вполне устраивало.

Перед отъездом из Парижа я купил снотворного и теперь, приняв сразу три таблетки, проспал пять часов.

Было еще темно, и какое-то время я лежал, раздумывая о семействе Санже и о Люсии Бернарди, которая без памяти влюбилась в Арбиля. Потом встал и принялся рассматривать фотокопии документов, которые взял с собой.

В биографии полковника Арбиля по-прежнему оставалось множество темных мест.

Он родился в 1917 году в Киркуке, в южном Курдистане, который тогда был частью Оттоманской империи, в семье торговца шерстью. После Первой мировой Киркук стал частью Ирака. В 1932 году, когда британский мандат закончился и Ирак получил независимость, Арбиль поступил в армию кадетом. В 1936-м он получил офицерское звание и был отправлен в Англию, где из него готовили разведчика и специалиста в области средств связи. В 1946 году, уже в чине капитана, его снова отправили на учебу в Англию, в Стафф-колледж, готовящий кадровых офицеров для британской армии. В Англии он женился на англичанке, но позднее она развелась с ним на том основании, что он покинул семью. В 1958-м Арбиль принял участие в военном перевороте бригадира Касема, свергнувшего короля Фейсала и провозгласившего Ирак республикой. Вскоре после этого он был назначен главой службы безопасности – ему подчинялись как полиция, так и внутренние войска. Он все еще занимал эту должность, когда на конференции в Женеве принял решение не возвращаться на родину.

Составитель досье вложил кое-какие материалы, касающиеся курдского националистического движения, которому Арбиль сочувствовал.

Курды, как я оттуда узнал, – древний народ, обитающий в горах между советской Арменией и Сирией с севера на юг и от Керманшаха в Иране до Эрзрума в Турции с востока на запад. Таким образом, они образуют этническое меньшинство в пяти различных государствах. Их общая численность – примерно четыре миллиона человек, большинство из которых составляют мусульмане-сунниты. В курдских провинциях Ирака расположены богатые нефтяные месторождения Киркука и Мосула.

В 1920 году между странами Антанты и Османской империей было подписано соглашение, получившее название Севрского договора, согласно которому курды получали самостоятельное государство, но соглашение так и не было ратифицировано, и на смену ему пришел Лозаннский договор, разделивший Курдистан.

В 1927 году возникло курдское движение за независимость. В одном только Ираке произошло пять крупных курдских восстаний. В 1946 году при поддержке СССР в Мехабаде была провозглашена курдская Мехабадская республика, просуществовавшая одиннадцать месяцев. Затем иранской армии удалось снова взять эту область под контроль.

Согласно досье, все, кто имел дело с курдами: Александр Великий, Ксенофонт, Марко Поло и комиссия, писавшая текст мирного договора 1919 года, – пришли к одинаковым заключениям на их счет. Согласно формулировке комиссии, курды – «свирепый и коварный народ, с которым лучше не иметь никаких дел». Современный специалист по Ближнему Востоку отметил, что «свойственный им обычай стрелять во всякий движущийся объект свел вмешательство в их внутренние дела до минимума». С другой стороны, они всегда с готовностью ввязывались в дела своих соседей. Периодически случавшаяся в тех краях резня армян почти всегда была делом рук курдов.

Полковник Арбиль был курдом, да еще и начальником государственной службы безопасности в придачу. Не самое приятное сочетание. Интересно, знала ли Люсия Бернарди о его прошлом.

Сразу после девяти я отправился в город и приобрел в магазине фототехники подержанный аппарат «Роллейфлекс». Я вставил в него пленку в магазине и дополнительно положил еще пару кассет в карман. Затем вернулся в гостиницу, взял машину и поехал на виллу «Суризетт».

Остановившись на подъезде, я пощелкал дом. Отснял целую пленку. Затем вставил новую и подъехал к дверям.

Оставив фотоаппарат в машине, я подошел к парадной двери. Эрдель залаял, и горничная снова открыла дверь, держа собаку рукой за ошейник. Она узнала меня и предложила войти. Я попросил передать месье Санже, что буду ждать его в машине.

Он появился почти сразу – в твидовом пиджаке, придающем ему вид «сельского джентльмена». Я сфотографировал его пару раз прежде, чем он заметил, а потом, уже не скрываясь, снял с близкого расстояния: он стоял прямо против солнца, и сразу за ним, в дверном проеме, видна была мадам Санже. Мне оставалось только надеяться, что глубины резкости хватит, чтобы они оба получились отчетливо, но Санже точно вышел хорошо.

– Это еще что такое? – возмутился он.

– Для страховки, – ответил я.

Мадам быстро удалилась в дом. Я видел, что Санже раздумывает, не отнять ли у меня аппарат, потом, по-видимому, решил не связываться. Я бы не смог ему помешать, просто он решил, что не стоит обострять отношения.

Санже критически осмотрел мою прокатную машину:

– Мы поедем на этой колымаге?

– Почему бы и нет?

– У меня в гараже стоит «лянча». В ней удобней.

– Нам недалеко.

– Как хотите.

Он покровительственно улыбнулся, увидев, что я кладу аппарат в бардачок и запираю его на замок.

– Я внушаю вам подозрение?

– Конечно, – ответил я.

Санже предложил объехать Канны и двигаться по дороге на Антиб. Потом мы ехали в молчании, пока не добрались до Ниццы. Здесь он командовал, куда свернуть в лабиринте узких улочек, чтобы попасть на шоссе, ведущее в Соспель.

Машин было мало. За Л’Эскареном на дороге появился слой мокрого снега, который становился все плотнее по мере того, как мы поднимались в горы. Пришлось включить обогрев. В Пьера-Кава дорогу расчистили бульдозером, но по обе стороны от нее громоздились сугробы, а деревья стояли все в снегу. Здесь по-прежнему была зима.

– Если снег не сойдет, лыжники задержатся тут до Пасхи, – заметил Санже.

Пьера-Кава представляет собой множество разбросанных по склонам отелей и пансионов. Когда мы приехали, время подходило к обеду. Санже предложил зайти в какую-нибудь гостиницу, при которой есть бар-ресторан.

В баре было тепло, но пусто. В ресторане официант в переднике накрывал стол на шестерых, вероятно, для сотрудников, и мы вернулись в бар.

– Вы сами будете задавать вопросы или предоставите это дело мне? – поинтересовался Санже.

– Вы тут лучше ориентируетесь. Так что давайте вы.

– Как хотите.

Он справился с этой задачей довольно необычным способом. Если бы я задавал вопросы, я бы для начала сочинил какую-нибудь историю, объясняющую мое любопытство. Мол, я останавливался в Пьера-Кава в прошлом году, познакомился здесь с очаровательной пожилой дамой, которая жила в большом шале с двумя слугами, а теперь я собираюсь приехать сюда в пасхальные каникулы, но совершенно забыл, как ее звали, и тому подобное.

У Санже был свой подход – не менее лицемерный, но гораздо более эффективный. Едва заслышав шаги официанта, он чуть повысил голос и забарабанил пальцами по столу.

– Вы, невежда, говорите мне, что это вызовет отравление, а я, доктор, отвечаю вам, что очень скоро у человека вырабатывается иммунитет. Эфир менее токсичен, чем алкоголь. Я согласен, привычка пить эфир не самая распространенная, но если она выпивает по четыреста грамм эфира за раз, это вовсе не значит, что она сумасшедшая. Можно выпить и пятьсот грамм без всяких последствий.

Официант стоял рядом с нами, держа поднос с напитками, и зачарованно ловил каждое слово. Санже бросил на него взгляд:

– Благодарю вас, мой друг.

Официант принялся расставлять бокалы. Санже снова обратился ко мне:

– И это может продолжаться долгие годы. Вы мне не верите?

Казалось, его внезапно осенило. Он взглянул на официанта.

– Хорошо, я докажу вам. Официант, скажите, вы когда-нибудь слышали, чтобы человек пил эфир?

Официант ухмыльнулся:

– Да, доктор.

Санже ухмыльнулся в ответ:

– Ну конечно! Как же ее зовут, вдову, мадам?..

Он щелкнул пальцами, как будто имя вертелось у него на кончике языка.

– Мадам Леман, доктор.

– Да, точно, мадам Леман. По пятьсот грамм каждый день! Вот, скажите моему другу, пусть убедится.

Официант посмотрел на нас немного растерянно.

– Да, так оно и было.

– Было? – переспросил Санже.

– Мадам Леман умерла полгода назад, месье. От сердечного приступа.

Последовала неловкая пауза, а потом Санже снова заговорил как врач.

– Очень печально, – негромко сказал он. – Я говорил ей, что сердце у нее нездорово, когда она была у меня в прошлом году. Но я не ожидал, что конец наступит так скоро. А что с домом, со слугами?

– Слуги вернулись на родину, на север. Она завещала им кое-какие средства. Дом унаследовал ее племянник и сразу же продал его каким-то бельгийцам.

Ради официанта Санже доиграл свою роль до конца. Он значительно посмотрел на меня и снова забарабанил по столу.

– Заметьте, мой друг, она умерла от сердца, а вовсе не от эфира.

Официант улыбнулся и отошел.

Я отхлебнул из своего стакана.

– Думаю, нам лучше пообедать в Ницце, – сказал я. – Если вы не сильно проголодались.

Санже покачал головой.

V

Мы пошли в ресторан на Рю-де-Франс, где его знали. Всю дорогу назад Санже был мрачен и неразговорчив, однако теплый прием, оказанный метрдотелем, немного его ободрил. Когда мы сделали заказ, он откинулся на спинку стула и с легкой укоризненной улыбкой спросил:

– Может, обсудим идею частного санатория?

– Если это просто идея, то обсуждать ее нет смысла.

– Неужели вы серьезно настроены втянуть в это дело меня и Адель?

– Совершенно серьезно.

– Не слишком благородно с вашей стороны. Ну и что вам это даст? Вас похлопают по спине? Премируют? Подумайте, чем это грозит нам!

– Небольшим вторжением в вашу частную жизнь и ущербом для репутации, которой у вас и так нет.

– Всего лишь! Да как вы не понимаете…

Он понизил голос:

– Послушайте, Маас, думаю, вам самому это не по душе. Так стоит ли продолжать?

– Вы когда-нибудь жалели простаков, мистер Санже?

Он медленно покачал головой.

– Да ладно вам, Маас, не стройте из себя крутого парня.

– Вы так хорошо меня знаете?

Он, похоже, удивился.

– Конечно, знаю. А вы что думали? Я полночи сидел на телефоне, разговаривал с Парижем, наводил о вас справки.

– Понятно. Копались в моей личной жизни?

Он снова покачал головой.

– У вас нет никакой личной жизни. У вас есть друзья, есть люди, которые вам сочувствуют, однако личной жизни, как я ее понимаю, у вас нет. Четыре исходящих звонка, четыре входящих – и я узнал о вас все, что мне было нужно.

Мне это совсем не понравилось, но я ничего не мог сказать.

– Естественно, – уточнил он, – я узнал не все, для этого мне не хватило времени.

– Ну, извините.

Санже не обратил внимания на мой сарказм.

– Конечно, – продолжил он, – у вас было трудное детство: родители погибли при бомбардировке Роттердама, эвакуация в Англию, военный сирота и все такое… Но вы были уже не маленький, вам еще повезло. Партнер вашего отца по бизнесу взял вас под свою опеку, послал учиться в хорошую школу. И после войны вам удалось получить родительское наследство. Не бог весть какие деньги, конечно, но вполне достаточно для молодого человека, только-только закончившего школу. Так почему же все пошло наперекосяк?

– Риторический вопрос.

– Не совсем. Я знаю, куда ушли деньги. Меня удивляет попытка самоубийства.

Я промолчал. Он отхлебнул кампари с содовой и снова заговорил:

– Понимаю, вы были подавлены: ваш журнал разорился. Но ведь это был не позор, как мне сказали, а «успех у избранных». Даже в ООН его цитировали. Вы потерпели неудачу, потому что не захотели снижать планку, которую сами для себя установили. А денег на такую стратегию у вас не хватило. Конечно, вы владели только долей, однако вам следовало бы знать, что экспериментальные журналы – очень рискованное предприятие. Плюс ко всему вы молоды и талантливы, у вас много друзей. И даже после банкротства вас по-прежнему любят и уважают. Зачем же кончать с собой?

Что я мог ответить? «Все просто, месье Санже. Дело не только в журнале. В тот день я вернулся домой раньше обычного и застал женщину, с которой жил, с другим мужчиной в моей собственной постели. Я попытался его убить, и у меня не получилось. Он сбил меня с ног. Три поражения в один день?.. Поэтому я позволил себе четвертое». Это вполне может сойти за честный ответ, но он неизбежно влечет за собой следующий вопрос: «Многие сталкивались с подобными унижениями и не пытались свести счеты с жизнью. Почему же вы не выдержали?» Существует два вежливых ответа: один можно сформулировать в стерильных психиатрических терминах, другой – скучным языком морали. Лично я бы ответил: «Катитесь к черту!»

Я сказал:

– Мне бы не хотелось сейчас это обсуждать.

Санже понимающе кивнул.

– Один мой знакомый как-то раз пробовал застрелиться. Он был немного пьян и совсем не разбирался в тяжелых револьверах, не знал, насколько сильная у них отдача. В результате он так и не смог в себя попасть. Получилось очень глупо. Тем не менее, наверное, он пережил катарсис, поскольку больше никогда не повторял попыток. Он прожил еще десять лет и погиб в авиакатастрофе.

Появление официанта заставило Санже замолчать, но через некоторое время он возобновил атаку.

– Вы когда-нибудь думали о том, чтобы возродить журнал?

– Много раз.

– Нужны деньги…

– И все равно затея будет весьма рискованной.

– Ну, во второй раз, конечно же, в меньшей степени. Вы ведь вынесли кое-какие уроки из прошлого провала и не повторите прежних ошибок.

Разговор начинал меня утомлять.

– На вашем месте, месье Санже, я бы занимался недвижимостью. Это гораздо надежнее, чем издательский бизнес.

Мой собеседник не хотел сдаваться.

– Думаете? – Он хмыкнул. – Возможно, вы правы. Кирпич, бетон и земля мне больше по душе. Их можно пощупать руками. Впрочем, иногда стоит рискнуть.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– И возможность избежать нежелательной огласки добавляет привлекательности этому предприятию.

Мне стало любопытно.

– Вы представляете, о каких суммах идет речь?

– Я знаю, каков был ваш первоначальный капитал. С тех пор цены, конечно, поднялись. Вероятно, вам понадобится больше. Около тридцати тысяч долларов, я бы сказал.

Я не сразу нашелся с ответом. Если мой собеседник не шутил – а судя по виду, он говорил серьезно, – то либо он гораздо богаче, чем я думал, либо куда сильнее напуган. В таком случае на карту поставлено нечто значительно большее, чем неприкосновенность его личной жизни и безупречная репутация. Похоже, если выяснится, что Филип Санже и Патрик Чейз – одно и то же лицо, ему грозит уголовное преследование.

Санже смотрел на меня, не отрываясь. Я почти физически чувствовал напряжение. Да, он мошенник и жулик, и нечего таких жалеть, и все равно я ему сочувствовал. Мне всегда грустно, когда успех, пусть даже неправедный, оборачивается крахом. Уж слишком это знакомо.

Я вздохнул.

– Заманчивое предложение, месье Санже, вы даже не представляете, насколько заманчивое. Но давайте я обрисую вам ситуацию. От меня тут почти ничего не зависит. Я уже пообещал своему начальству в Париже, что если не раздобуду историю Люсии Бернарди, то напишу другую, о ее прошлом. Они знают, что история существует. Поэтому…

Он быстро спросил:

– А им известно о моей роли в этой истории?

– Пока нет.

– Ну, тогда…

– Месье Санже, если я не напишу репортаж, они догадаются, в чем дело, и сразу же пришлют кого-нибудь другого. Они наймут частный самолет, будут землю носом рыть, чтобы получить историю. Даже если бы я хотел, я не мог бы прикрыть эту тему сам.

– Даже если…

– Не тратьте деньги понапрасну, месье Санже. Если вас это утешит, могу сказать, что история не обязательно попадет в печать. Начальство может решить, что публика утратила интерес к делу Арбиля, а в новом материале недостаточно фактов, чтобы этот интерес оживить. Что им в голову взбредет, я не знаю.

Санже ухватился за соломинку.

– А кто будет решать? Ваше начальство в Париже?

Я представил, как он предлагает Саю тридцать тысяч долларов, и понял, что не знаю, какая будет реакция.

– Нет, – ответил я. – Мое начальство в Нью-Йорке.

Санже задумался, его губы упрямо сжались.

– Они должны быть готовы, что их привлекут к суду за клевету, – пробормотал он.

– К этому они всегда готовы, особенно когда речь идет о европейском издании.

– Французский гражданин во Франции может устроить американскому журналу серьезные неприятности.

– Из-за утверждения, что Филип Санже и Патрик Чейз – одно лицо? Не смешите. Это данные Интерпола. Объяснение причин, заставивших вас прибегнуть к маскировке, действительно можно расценить как клевету. Однако в статье их можно и не приводить.

Санже помолчал, а потом отодвинул тарелку.

– Давайте вернемся, если вы не против. Адель будет нервничать. Я мог бы позвонить ей, но телефон прослушивается. – Он помолчал. – И у меня нет для нее хороших новостей. Она ожидает худшего.

Он снова посмотрел мне в глаза.

– Если бы речь шла только обо мне, я бы не беспокоился. Все дело в ней.

У меня не было оснований сомневаться в его словах.

На обратной дороге в Мужен мы молчали, как и бо́льшую часть нашей поездки. Однажды я заметил, что Санже смотрит на бардачок, где лежал фотоаппарат. Думаю, он раздумывал, стоит ли ему силой заставить меня уничтожить фотографии, и, очевидно, решил, что не стоит. Когда я остановился у подъезда к вилле «Суризетт», он вылез и, не сказав ни слова, пошел в дом.

Я смотрел ему в спину и какое-то время, после того, как он уже скрылся за дверью, сидел неподвижно. Мне бы очень пригодились его тридцать тысяч долларов. Жалко, что у меня не было никакой возможности их взять.

Я поехал обратно в гостиницу.

Санже был прав относительно волнения жены, но ошибался касательно его природы.

Она ждала меня за столиком в гостиничном саду. На столике перед ней стоял полупустой бокал. Сегодня на ней было платье, а не брюки, и поэтому она казалась моложе.

Когда я подошел, мадам Санже поднялась. Я пробормотал какое-то вежливое приветствие, но она сразу перешла к делу.

– Я должна поговорить с вами, месье.

– К вашим услугам, мадам. Боюсь, у меня в номере тесно, может быть, пройдем в бар?

Она окинула взглядом сад. Консьерж видел нас из окна, однако за соседними столиками не было никого, кто мог бы подслушать наш разговор.

– Лучше здесь.

Мы сели за столик. Я решил, что правильнее будет сразу все рассказать.

– Мне очень жаль, мадам, но наша поездка сегодня окончилась полной неудачей, – произнес я.

– Я предвидела, что так оно и будет. – Она попыталась улыбнуться. – Но мой муж действительно думал, что Люсия там. И я не могла сказать ему, что это не так.

– Вы знали, что старушка умерла?

С моей стороны это было очень глупо. Еще вчера она даже не подозревала о существовании пожилой дамы, пока муж ей не сказал.

– Нет, я знала, что Люсия не в Пьера-Кава.

– Потому что вам известно, где она на самом деле?

– Да.

– А вашему мужу – нет?

Острый как бритва ум репортера наконец-то справился с тривиальной задачей.

Она кивнула.

– Вчера, когда я вас спросила, вы ответили, что не намерены выдавать Люсию полиции и всем остальным, что вам нужно только интервью с ней; и дальше она сможет располагать собой, как ей вздумается. Вы по-прежнему так думаете?

– Разумеется. Вы знаете, где сейчас Люсия, мадам?

Она помолчала, потом кивнула:

– Да, знаю. Она обратилась ко мне за помощью. Думаю, она прониклась ко мне доверием, хотя мы едва знакомы – встречались всего два раза, и то ненадолго.

– И где же она, мадам?

Адель покачала головой, но в этом движении была скорее нерешительность, чем отказ. Я ждал. Она отхлебнула из стакана, не сводя взгляда с вазы с гиацинтами за соседним столом.

Я сказал:

– Ваш муж говорил, что не видел ее с тех пор, как вы расстались в Санкт-Морице. Это правда?

Она снова посмотрела мне в лицо.

– Не совсем. Мой муж иногда излишне осторожничает. Но даже если бы он и сказал вам, это бы ничего не изменило. Мы виделись с ней в Цюрихе месяца три тому назад. Случайно встретились в фойе нашей гостиницы. Она ходила за покупками. Полковника Арбиля с ней не было. Мы вместе пообедали. Было заметно, что она чем-то обеспокоена.

– В связи с полковником Арбилем?

– В каком-то смысле, хотя это не значит, что он ее разлюбил. Я поняла, что она чего-то боится. Как раз тогда на вилле устанавливали сигнализацию. Люсия с нами об этом не говорила, но, когда мой муж вышел на минутку, чтобы поговорить по телефону, она спросила у меня, трудно ли будет полковнику Арбилю получить во Франции вид на жительство. Я сказала, что для начала он должен обратиться к французскому консулу в Берне. Она спросила, можно ли написать мне во Францию, и я дала свой здешний адрес.

– На ваше настоящее имя?

– Нет, на девичью фамилию. Все равно мой муж был бы недоволен, поэтому я ему не сказала.

И снова на лице ее появилась полуулыбка.

– Тогда я не придала этому значения, а теперь это, возможно, спасет нас.

– Спасет вас?

– Если бы я не дала Люсии свой адрес, у меня бы не было возможности устроить вам интервью с ней.

Она прижала руки к груди.

– Ведь это спасет нас, месье Маас? Вы никому не скажете про нас, ни редактору, ни полиции?

– Если я смогу увидеться с Люсией и поговорить с ней – моя задача выполнена. Насколько я понимаю, про вас и вашего мужа никто не вспомнит.

– Даже если это лишит вас возможности показать, какой вы умный? Ведь вы добились успеха там, где остальные потерпели неудачу.

– Я не умный, мадам. Мне просто повезло. А вот если я ничего не скажу, все решат, что я умный. Я так понимаю, вы не хотите, чтобы ваш муж об этом узнал?

– Теперь мне придется ему сказать, но сначала я хочу убедиться, что могу вам доверять.

Я ответил как можно мягче:

– Думаю, у вас нет выбора. Я полагаю, она живет в одном из небольших домов, которыми владеете вы и ваш муж. В Рокебрюне или в Кань-сюр-Мере?

Адель потрясенно посмотрела на меня:

– Этого я не могу вам сказать.

Давить на нее не имело смысла. В случае необходимости я мог бы покопаться в архивах Ниццы и узнать, какой недвижимостью владеет Санже, а потом методом исключения найти нужный мне дом.

– В сущности, это не важно, – сказал я. – Я так понимаю, арендой занимаетесь вы. Поэтому вам не трудно было ее спрятать – вы просто сдали ей дом?

Она кивнула.

– В это время года многие из них пустуют.

– И она согласна на интервью?

– Она понимает, что мне нужна ваша помощь.

– И когда состоится наша встреча?

– Сегодня вечером.

– Где?

– Люсия позвонит вам, как только я дам ей знать. Она представится как Адель, то есть я, на случай, если линия прослушивается.

– Надеюсь, она понимает, что я должен буду ее увидеть и узнать? Мы не можем просто поговорить по телефону.

– Я это предвидела. Если вы будете в точности исполнять ее указания, она согласна с вами встретиться.

Адель встала.

– Подождите здесь, я позвоню по телефону из гостиницы.

Ее не было минут пять. Потом она вернулась, взяла кофту, которую оставила висеть на спинке стула, однако садиться не стала.

– «Адель» позвонит вам через пару минут. А мне надо ехать домой, чтобы поговорить с мужем.

Она замялась.

– С интересом прочитаю вашу статью, месье.

– Вашего имени там не будет, мадам. Можете мне поверить.

Она покачала головой.

– Мне приятно это слышать, но я имела в виду другое. Я надеюсь, Люсия скажет вам больше, чем мне.

– А что она сказала вам?

– Что если она не спрячется, ее убьют. Больше ничего.

Адель улыбнулась и протянула мне руку.

– Вам трудно поверить, что я больше ничего не знаю, но Люсия сказала, что так безопаснее. Безопаснее для меня, она имела в виду. И я ей верю.

Едва она ушла, консьерж позвал меня к телефону.