Текст книги "Мир Приключений 1963 г. №9"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Леонид Платов,Генрих Альтов,Анатолий Днепров,Михаил Емцев,Александр Горбовский,Юрий Давыдов,Яков Волчек,А. Смуров,А. Бобровников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 43 страниц)

Глава V

Эту ночь с субботы на воскресенье Грант провел неспокойно. Долго не мог уснуть, а когда часы в столовой пробили три раза, он проснулся со свежей и ясной голевой, как будто вытащил ее из-под крана.

Бессонница его не тяготила.

Он радовался, что сейчас, когда часы отсчитывают медлительные секунды, он может без помех и неторопливо обдумать предстоящие перемени. И, если вдруг он улыбнется или насупится, никто не поспешит заметить это и спросить: “Грантик, милый, что с тобой?” Ох, уж эта чуткость всех домашних!

Он лежит на спине, подушку положил сверху на лицо. Он улыбается.

И почему-то ему кажется, что Эмма сейчас тоже не спит, думает о нем и тоже улыбается.

Ах, какой щедрой, удивительно интересной стала его жизнь с тех пор, как он познакомился с Эммой у падающего камня!

Кстати, а камень-то все еще не упал. Вчера они были там. Все еще держится…

Сегодня они снова пойдут туда. Он будет писать ее портрет. Это уже решено. И потом они сравнят – как он увидел ее в первый раз и как видит теперь. Это очень важно.

Пойдут они туда после полета. После того, как он вернется.

Собственно, он мог бы сегодня и не лететь. Вообще отлетался он на “Як-12”, хватит. Теперь он уже – наконец-то! – пилот тяжелых транспортных самолетов. Правда, пока еще второй пилот, с таким званием он кончил школу высшей летной подготовки. Приказ о назначении на “Ил” уже подписан. Но вчера позвонили из штаба авиагруппы, попросили в последний раз слетать на “Яке”. Кто-то из ребят заболел, надо помочь.

Ну что ж, в последний раз слетаем на “Яке”. Поможем, раз надо.

Он опять улыбается. Ничего не скажешь, “Як-12” хорошая машина, и он многим ей обязан, пять лет на ней летает. А теперь будет летать на тяжелом лайнере. Это звучит лучше: тяжелый лайнер. “Вы кто такой, чем занимаетесь?” – “Я пилот тяжелого лайнера”…

Эмма сказала: “Сделаешь последний рейс на “Яке” – пойдем к нашему камню и выпьем там на двоих маленькую бутылочку шампанского”.

Надо же, в самом деле, отметить перемену в судьбе летчика.

Спокойной ночи, Эмма. Еще ведь ночь, хотя и светло. Спи!

В шесть часов утра Грант вышел из дома. С высот, обступивших город, поддувал прохладным ветерок. Утреннее солнце еще не успело набрать палящую знойную силу, оно пока только ласкало, а не обжигало. Щедро политый зеленый сквер на площади остро дышал освеженной листвой. Машин на улицах гиде было мало. Звонко цокая копытцами по мостовой, бежали в сторону колхозного рынка длинноухие навьюченные ишачки.

Грант юркнул в первую попавшуюся на пути телефонную будку. Он мог бы, конечно, позвонить и из дому, но не стоило возбуждать чрезмерный интерес у домашних.

Телефон долго гудел, пока на другом конце провода кто-то наконец снял трубку.

Ему казалось, что к телефону обязательно подойдет Эмма. Услышит звонок – и поймет. Ну кто еще, кроме него, может звонить по этому номеру в такую рань?

Мужской голос сонно проговорил:

– У аппарата.

Грант долго думал, стоит ли называть себя.

– Алло, вы собираетесь говорить или нет?

– Собираюсь, – сказал он, – мне хотелось бы Эмму…

– Слушайте, а вы представляете себе, который час? Кто это, между прочим?

– Простите, пожалуйста, я знаю, что очень рано, но у меня совершенно неотложное дело.

– А кто это?

– Вы меня не знаете… – Надо было как-то выкручиваться. – Из университета, Гурген Аветович…

Он слышал, что так зовут одного из преподавателей Эммы. Но, кажется, мужчина тоже знал это имя.

– Здравствуйте, Гурген Аветович! – Голос был теперь куда более приветливым. – Это Карен Александрович говорит… Что у вас случилось?

Грант от неожиданности совсем было повесил трубку на рычаг и только и последнюю секунду пересилил себя. Карен Александрович – это отец Эммы. Но кто же знал, что он знаком с профессором?

– Здравствуйте, Карен Александрович, – бодро сказал Грант, теперь уже почти басом. Он не знал, в каких отношениях профессор находится с отцом Эммы, после же решим рискнуть. – Здравствуйте, дорогой мой. Если вас не затруднит, на одну минутку Эмму…

Было слышно, как мужчина позвал: “Эмма, подойди к телефону, тебя из университета Гурген Аветович вызывает, что-то очень важное…”

Свежий голос Эммы удивленно проговорил:

– Профессор, я слушаю…

– Эмма, это я. Твоего отца я, кажется, напугал. И вообще, наверно, я там у вас всех перебудил… Не сердись! Вдруг мне до смерти захотелось позвонить…

В трубке помедлили.

– Гурген Аветович, я очень рада, что вы позвонили. Конечно, постараюсь вам помочь… Вы застали меня врасплох…

– Я сегодня почти всю ночь не спал…

– Но что же я могу сделать, Гурген Аветович!

– Эмма, я иду сейчас в полет. Последний полет на “Яке”. Но сегодня же, всего через несколько часов, тебе будет звонить пилот тяжелого лайнера. Ничего более значительного тебе сообщить не могу. Просто мне захотелось перед последним полетом услышать твой голос.

– Да, да, это действительно очень важно. Я вас понимаю. Конечно, вы должны были позвонить…

Секундная пауза. И быстрый шепот в трубку, прикрытую, видимо, ладонью:

– Грант, слушай, иди ты к черту, я же сплю!

– Эмма, не смей сердиться! Ты сегодня оденешься точно так, как в первый раз, когда мы встретились… Вплоть до красных туфелек, слышишь! Будешь ждать моего звонка… Когда пилот тяжелого лайнера тебе позвонит, ты, не теряя ни минуты, отправишься к нашему камню…

– Я все это сделаю, профессор, обязательно сделаю.

– Теперь скажи мае что-нибудь хорошее. Скажи: “Я так благодарна тебе, что ты позвонил перед полетом, я очень рада, что ты разбудил меня и весь дом…”

Шепот:

– Ну, знаешь, ты просто нахал! – Громко: – Гурген Аветович, от души желаю вам удачи. Папа передает привет. Может быть, вы хотите поговорить с ним?

– Нет! – сказал Грант. – Ты что, с ума сошла? Думай обо мне сегодня весь день! – крикнул он напоследок и торопливо положил трубку.

На аэродроме он прежде всего зашел в штаб эскадрильи и получил задание на полет.

Когда не предвиделось дальних рейсов, самолет “Як-12” совершал дневные перелеты по местной трассе. Так вышло и сегодня. Дежурный штурман сообщил Гранту, что лететь придется недалеко – в селение Ехегнадзор.

– Ну и отлично, – обрадовался Грант. – Мне сегодня хорошо бы пораньше освободиться.

Несмотря на ранний час, в помещении аэропорта было людно и весело. Пилоты, расставшиеся только вчера и облетевшие за это время чуть ли не полмира, беседовали о фильмах, которые идут в Москве и на Украине, о сплошных дождях над Курском и о том, как приятно купаться в Черном море. Пассажиры громко смеялись, перекликались друг с другом, целовались, покупали цветы.

Грант пошел посмотреть, какая погода на его трассе. На щите штормового оповещения красными огоньками электрических лампочек были обозначены трассы, закрытие для полетов. Значит, где-то в горах бушует буря, самолету не пройти. А что на его линии? Все в порядке.

Теперь надо было еще зайти в медпункт. Полагается перед полетом проверить здоровье.

Хорошенькая медсестра в белом халате проверила у него пульс и измерила давление.

– Определенно можно сказать, Грантик, что гипертония в ближайшее время вам не угрожает.

– А что мне угрожает?

Он догадывался, что немножко правится девушке. А сегодня ему хотелось всем нравиться. И он улыбнулся ей, приоткрыв ровные белые зубы.

Сестра сказала:

– Вас можно сфотографировать для рекламы зубного порошка.

– Это хорошо или плохо?

Она засмеялась.

– Последний рейс на “Яке”? – спросила она.

– Вы всегда все знаете! – Грант помахал ей на прощанье рукой.

Чувствовал он себя так легко, как будто не было позади бессонной ночи. Напряженные мускулы весело играли под темно-синим кителем.

Свой самолет “Як-12 А” с бортовым номером “348” он увидел издали. Но он пошел сначала не к нему, а в другую сторону – туда, где на желтой щебенке стояли могучие серебристые машины. “Здравствуй. “Ил”, тяжелый, лайнер! Ждешь меня? С завтрашнего дня будешь моим”.

Взглянув на часы, он понял, что пора подавать самолет на посадку. Машина уже была заправлена и приготовлена к полету. Грант быстро осмотрел ее и уселся на пилотское место Ждать ему пришлось недолго. Дежурная тут же привела пассажиров. Трое, полным комплект. Он успел разглядеть их, пока они подходили. Впереди шел щупленький человек, возраст его трудно было определить – лицо он закрыл темными защитными очками. Позади, держа в руках маленькие дорожные чемоданчики, двигались двое – рослый, крепко сколоченный молодой человек с открытым и добрым лицом, а рядом с ним плотный, точным, но тоже молодой пассажир. Одеты все трое были по-праздничному – широкие цветные пиджаки, галстуки на белых рубашках, узкие, отлично выутюженные брюки, модные остроносые туфли.

Грант открыл им дверцу:

– Насколько я понимаю, друзья, подается команда – доставить вас в Ехегнадзор?

– Вот именно, – сказал маленький.

Все трое внимательно, с непонятным интересом разглядывали пилота.

– В гости, наверно, едете?

– Вот это уже не угадал, – сказал маленький.

– Я это потому, что вы нарядные такие… Прошу садиться!

Пассажиры полезли в кабину. Рядом с Грантом сел маленький. Двое других устроились позади, причем рослый парень – в тесной кабине он казался просто огромным – занял место как раз за спиной пилота.

– Мы инженеры, – объяснил он густым, властным голосом, – назначены в Ехегнадзор работать. Пока что едем посмотреть… – Он усмехнулся. – Вы не бывали там?

– Бывал, почему же.

– Ну, и как там жизнь?

– Не пожалеете. Много фруктов. Вообще чудесно.

– И мы через полчасика там будем?

– Да, примерно так.

– Слышишь, Гарник? – Высокий чуть перегнулся и хлопнул маленького по плечу. – Пилот говорит, что там, где мы будем через полчаса, – там чудесно.

Все трое засмеялись.

– Значит, мы не пожалеем, что едем в такое хорошее место? – спросил маленький Гарник.

Гранту нравилось, что они такие веселые. Даже, может, чересчур возбужденные. Правда, от них чуть-чуть попахивало коньяком, но пьяные они не были, нет.

– Вот скоро вы и сами все увидите, – сказал Грант. – Вас там ждут? Будут встречать?

– Никто не ждет, но встретят как богов, это я ручаюсь. И тебя встретят не хуже, чем нас.

– Я сразу же обратно, – сказал Грант.

Они опять засмеялись. Маленький обернулся к высокому:

– Ты слышишь, Жорж? Он сразу же обратно!

– Он торопится, – сказал Жорж.

– А люди там ласковые, приветливые, – в том месте, куда мы едем? – Это спросил толстый.

– О людях не могу судить, потому что мало кого знаю.

– И фруктов поедим, да? – Это уж определенно.

– Ну, я вижу, ты хороший парень, – сказал маленький. Он опять повернулся к приятелям. – Вот, Жорж, судьба послала нам нилота, о каком можно лишь только мечтать – умницу и с хорошим характером. У тебя ведь хороший характер, правильно я определяю?

– Да как когда.

– Постарайся, чтобы у тебя оказался хороший характер. Сделай все возможное, чтобы не разочаровать меня.

Грант с улыбкой спросил:

– Вы устроились, друзья? Можно начинать рейс? Все у вас в порядке?

Перебивая друг друга, пассажиры закричали: “Да, да!”, закивали головой.

Грант надел наушники. Теперь не до шуток, долой болтовню, начинается работа. Он негромко проговорил в ларингофон:

– Триста сорок восьмой просит разрешения на взлет.

Диспетчер тут же отозвался, голос его мягко прошелестел в наушниках:

– Триста сорок восьмому взлет разрешаю.

Привычное движение руки – и машина пошла.

“Як-12 А” с бортовым номером “348”, налетали мы с тобой сотни тысяч километров. Возили мы с тобой грузы, возили почту. Видела и хорошую погоду, и в бурю попадали. Пять лет мы с тобой дружили. Теперь – прощальный тост.

Плывут под крылом самолета сады и виноградники Араратской долины. А вот и сам Арарат – два снежных купола. Близко, совсем близко, но это уже Турция. Посмотришь вниз – кружатся, поворачиваются деревенские улицы, будто провожают самолет. Блестит, искрится, играет река. Посмотришь вдаль – сияют под солнцем голубые цепи гор.

– Борт триста сорок восьмого. Высота – сто. Прошу разрешения встать на курс следования.

В наушниках знакомый голос диспетчера:

– Добро! Разворачивайтесь налево!

На часах – 8.05. Грант потянул на себя рычажок триммера и нажал ногой на педаль. Разворот на установленный курс он произведет, как всегда, плавно, спокойно…

Он почувствовал – рядом происходит что-то странное.

Непонятно-напряженным движением сидящий рядом с ним щуплый Гарник сорвал очки-светофильтры. Что-то сдавленно выкрикнул. Худо ему – заболел, что ли?

Чьи-то могучие руки схватили Гранта сзади за плечи. Эго его, должно быть, гнет назад и ломает рослый Жорж. Довольно же дурака валять! Холодная рука третьего пассажира хватает его за горло.

– Ребята, что вы делаете?! – кричит Грант. – Здесь не место для шуток, ну вас, в самом деле?

Он еще ничего не понимает. Пьяные они, что ли? Ведь самолет рухнет…

И вдруг до него доходит возбужденный голос Жоржа:

– Разворота не будет. Давай прямо.

– Куда же прямо? – отбивается Грант. – Там граница!

– Давай прямо. Объяснять еще тебе!

Только теперь он понял, чего требуют эти люди…

Да кто же они такие? Ведь только что улыбались, разговаривали…

Это бандиты! И он – одни против троих в кабине самолета. Откуда может прийти помощь? Даже радиосвязи нет…

На секунду ему удается вырваться из цепких рук.

– Сядьте по местам! – кричит он и резко разворачивает самолет в сторону аэродрома.

Его опять хватают за руки, за плечи.

– Ты чего? Не дури! – слышит он торопливый голос над ухом. – У тебя выбора нет. Сдохнуть хочешь? Ты же молодой…

Это правда. Он молодой. Он не хочет умирать.

– Ты за нас держись… В героях будешь ходить… Бери штурвал, дурак! Из-за чего тебе жизнь терять?

Грант яростно рвется из рук бандитов.

– Вы люди или вы кто?! – стонет он.

Холодная рука зажимает ему рот. Потом он видит нож, чувствует острую боль в правом боку. Еще один удар ножом в плечо. На шею ему накидывают обрезанный шнур радиотелефона и стягивают с сиденья назад, на колени пассажиров.

И он видит, как щуплый Гарник берет в свои руки штурвал самолета.

Глава VI

В воздухе счет времени идет на секунды. Но в эти краткие мгновения может втиснуться воспоминание обо всей прожитой жизни… О чем думали они, что вспоминали, сидя в кабине самолета и готовясь к своему страшному преступлению.

Гарник Мисакян

Сколько времени он ждал этой минуты? Год? Пять лет? Нет, всю жизнь!

Еще в школе, когда мальчишки обижали его, он думал: “Ладно, вы меня еще узнаете!” Отец требовал: “Ты должен хорошо учиться”. И позднее: “Ты должен работать, у нас в стране все работают. На что ты рассчитываешь? Что из тебя получится?” Отец избивал его, а он думал: “Я вам всем покажу, что из меня получится. Придет время, вы ахнете”.

Отца он презирал. Отец, по его мнению, ничего в жизни не добился. Простой шофер. Приходил с работы домой и хвалился: “Надо уметь жить!” А в чем было его умение? Показывал домашним жалкие рубли-копейки, которые раздобыл, сделав “папах” – какую-нибудь незаконную ездку “налево”…

Гарник даже дома чувствовал себя волчонком. Никто не любил его, и он никого не любил. Товарищей не было, если не считать Жоржа Юзбашева. Вот этого самого Жоржа, который сейчас сидит сзади, глядит во все глаза и ждет, когда Гарник снимет очки и надо будет наброситься на пилота…

Странная эти была дружба. Жоржа считали самым здоровым и самым голодным парнем в классе. Мать его занималась своими делами и не обращала на сына внимания. Вот он так и рос, предоставленный самому себе. Железные кулаки и могучий аппетит. А Гарник был слабосильный, тщедушный. И он сообразил: если не имеешь железных кулаков, нужно, чтобы чужие могучие кулаки всегда были за тебя, а не против тебя.

В четвертом классе Гарник предложил Жоржу соглашение. Силач должен доставать с вешалки пальто Гарника (вешалка была очень высокая), носить из школы до дома его тяжелый ранец и еще – по указанию Гарника избивать мальчишек. За все это Жорж будет каждый день получать бутерброд и раз в месяц – тридцать копеек. Предложение было принято.

Отец Гарника, узнав об этом, обозвал сына захребетником и подлецом и дал ему на всякий случай пощечину.

– Ишак, разбойник, сам должен уметь защищать себя, если хочешь быть мужчиной!

Но в тот же вечер в присутствии сына он с удовольствием рассказывал об этой сделке гостям:

– Все-таки у моего подлеца есть голова на плечах! Кто додумается за тридцать копеек в месяц обеспечить себе столько жизненных удобств!

Гости тоже порицали маленького пройдоху, стыдили его, а родителям говорили:

– Ну, он у вас далеко пойдет!

И эту похвалу – редкую в устах отца и других взрослых людей – Гарник запомнил лучше, чем ругань. К тому, что его ругают и дома и в школе, он уже давно привык.

Жорж верно служил ему три дня. Бил ребят, ел бутерброды. А на четвертый день он подошел к своему нанимателю и с ухмылкой двумя звонкими оплеухами сбил его с ног. Гарпии вскочил, пораженный несправедливостью.

– За что?! Чей хлеб ты ешь, сукин сын?!

Оказывается, одноклассники предложили Жоржу более высокую зарплату, чем обещал Гарник, – сорок копеек…

Вот теперь-то они должны были рассориться надолго, если не навсегда. Этого ждал весь класс. По вышло не так. Жоржу обижаться было не на что – он только повысил себе цену. А Гарник стал более уважительно поглядывать на приятеля, когда понял, что тот только с виду кажется добродушным и простым, а на самом деле у него тоже есть голова на плечах.

Но это все детские дела, они давно прошли. Жорж вскоре ушел из школы и вообще уехал из Еревана. Мать пристроила его на жительство в дальнее селение не то к каким-то родственникам, не то просто к сердобольным знакомым.

В девятом классе той же школы они встретились вновь.

У Жоржа к этому времени был уже за плечами очень горький жизненный опыт. В одном из маленьких городов Армении он спутался с преступной шайкой, участвовал в групповой краже и попал под суд. Ему дали три года, но вскоре освободили, приняв во внимание, что он несовершеннолетний. Он написал покаянное заявление: “Никто, ничто и никогда не толкнет меня более на дурной путь”. Гарник думал, что в школу придет придавленный жизнью, пристыженный человек. А Жорж пришел улыбающийся, веселый, еще более наглый.

– Теперь я все понял, – сказал он Гарнику. – Больше уж не попадусь.

– То есть не станешь больше воровать?

– Я сказал – не попадусь!

В тюрьме он подхватил старинную русскую поговорку и без конца повторял ее: “Беднее всех бед, когда денег нет!”

Жоржу снова пришлось жить с матерью. Она не хотела кормить его, гнала из дома. “Иди куда хочешь! Ты мне не нужен, ты мне мешаешь!” Шестнадцатилетний парень ненавидел женщину, давшую ему жизнь. Даже Гарник, не уважавший никого ни дома, ни в школе, приходил в ужас от тех гнусных слов, которыми обменивались сын с матерью.

Однажды Жорж явился в школу с расцарапанной щекой. Учители спрашивали его, что случилось, – он молчал. Гарнику на перемене он сказал:

– Я так ей двинул, что она свалилась…

Гарник сразу понял, что речь идет о матери. Он опять, как в детстве, приносил приятелю бутерброды, только до поры до времени ничего не требовал взамен.

– Я решил ее убить, – сказал Жорж. – Ты поможешь мне?

Гарник нерешительно сказал:

– Нас поймают…

– Удерем за границу!

Это все говорилось со зла, под влиянием минуты. И это были случайные, первые пришедшие в голову слова. Но не случайно было то, что эти слова не забылись. Они все чаще и чаще стали повторяться в их разговорах.

Жорж и Гарник уединялись на переменах или встречались по вечерам и с мстительным удовольствием повторяли: “Убьем! Убежим!” Нет, в то время они еще не верили, что сделают это. Но им приятно было говорить о преступлении и убеждать себя, что в своих руках они держат жизни и судьбы людей.

Но вскоре разговоры стали более серьезными. Убийство отпало. Для чего оно? А вот побег за границу стал казаться им необычайно заманчивым. “Какая здесь у пае может сложиться жизнь?” – растравляли они друг друга. Надо работать. Все время работать и работать. Получать зарплату. Рассчитывать и экономить. “Здесь мы обречены прозябать”, – повторял Гарник. Им правились слова чужого языка: “босс”, “бизнесмен”, “магнат”. Они примеряли их к себе. И когда писали друг другу записки, то начинали с обращения: “Мой дорогой босс!”

Они уверяли друг друга, что их призвание – вершить людские судьбы. Они – люди большого размаха. Власть им могут дать только деньги. А какие деньги полагаются советскому человеку? Зарплата! Если же человек скопит деньги как-нибудь иначе, его разоблачают. Вот недавно в газетах было напечатано, что у одного продавца из продуктового магазина отняли дачу, потому что он построил ее на нетрудовые доходы…

Они не пропускали ни одного иностранного фильма. У армян, приехавших из-за границы, доставали американские иллюстрированные журналы. Жоржа больше всего интересовали приморские курорты, где отдыхали миллионеры. С помощью словаря он пытался разобрать подписи под снимками и опьяненно выкрикивал: “Сто тысяч! Миллион долларов!” Гарник отбирал картинки из жизни ночных баров и кабаре. “Если прийти сюда с деньгами, – говорил он. – то получить все удовольствия, которые существуют в мире”. И оба сходились на одном: “Деньги могут все!”

Друг с другом они разговаривали теперь только об одном – как бы уехать за границу. И не просто уехать, а так, чтобы о них сразу заговорил весь мир. Стать героями газетной сенсации. Пройти с улыбкой по экранам Нью-Йорка и Парижа…

– По сравнению с тобой природа меня обделила, – говорил Гарник. – Но я возвышусь над людьми. Вы все забудете, что я маленький ростом, что я некрасивый. Дай мне только вырваться в тот мир, и я страшно, я сказочно разбогатею. Деньги купят мне все, о чем мечтают и умники и дурачки…

Жорж жаловался:

– Знаешь, в тот день, когда я без денег, я чувствую себя до самого конца несчастным. Честное слово, я тогда могу даже убить. Для меня запретов нет, потому что я незаурядный. Таких, как я, мало. Но я задыхаюсь, когда мне говорят: “Трудовые доходы”. А что делать, если я рожден для крупного бизнеса? Здесь мне приказывают: “Живи, как все!” А там говорят: “Если ты хоть плюнуть можешь дальше, чем другие, и то тебе почет!”

Время от времени они спрашивали друг друга:

– Это ми всерьез разговариваем или треплемся?

И заверяли один другого:

– Всерьез!

И все-таки им опять пришлось разъехаться, когда они кончили школу. Жорж уехал в маленький городок, спрятавшийся среди гор, потом стал ездить – искать счастья. Письма от него приходили то с Приморья, то из среднеазиатских республик. Донесся слух, что он побывал и в Москве. Гарник поступил в медицинское училище, бросил его, попробовал работать слесарем-инструментальщиком. Все было ему неинтересно.

Наконец Жорж вернулся. И при первой же встрече объявил:

– Ну, я поездил, посмотрел, как люди живут. Везде то же самое. Нам нужно сматываться.

Он стал жестче, злее, чем раньше, хотя в присутствии посторонних следил за собой и улыбался по-прежнему – приветливо и добродушно.

Они порешили: довольно болтовни! Разговоры отныне должны быть только практическими: я предлагаю то-то, ты предлагаешь то-то и то-то. И ничего другого. А главное – тайна.

Вот тогда-то, отбросив десятки неподходящих вариантов, они избрали самолет. За границу они попадут на самолете!

Вскоре Гарнику удалось познакомиться с Борисом Махмудовым. План стал оснащаться деловыми подробностями. Болтовня кончилась.

Жорж всегда был осторожным и расчетливым. Он потребовал:

– Раз уж я принимаю участие в деле, то хочу, чтобы оно было верное. Нам нужен третий. Втроем и с летчиком легче будет справиться, если он не пойдет на наши требования. И главное – в кабине-то три пассажирских места; вдруг купит билет кто-нибудь посторонний и в воздухе может получиться два против двух.

Подбор подходящего третьего Гарник взял на себя. Ему было легче это сделать, чем приятелю. Пока Жорж Юзбашев ездил по свету, искал счастья и терял связи, Гарник оставался в городе и завел много знакомств с самыми разнообразными компаниями молодежи. Все же начать он решил с того места, где сам работал: с инструментального цеха. Тут было несколько молоды к ребят, которых стоило прощупать. Но делать это надо было осторожно, чтобы, по возможности, не раскрыть себя.

В цехе рядом с ним работал молодой токарь Роберт Дейкарханов. Мисакян не уважал его. Дураком парня не назовешь и что умный – тоже не скажешь. Так, серенький какой-то. Но поговорить с ним стоило, потому что Дейкарханов часто ворчал, выражал недовольство порядками в цехе, ругался с начальством из-за расценок и упрямо требовал, чтобы ему выписали больше, чем он заработал.

Утром Гарник Мисакян улучил минуту, когда поблизости никого не было. С этим увальнем он решил не особенно церемониться. Если возникнет опасность, всегда можно сказать: я пошутил!

– Слушай, Роберт, – он протянул токарю раскрытый портсигар, туго набитый папиросами, – хочешь со мной поехать за границу?

– А куда?

– Ну, в Турцию… потом дальше…

– Нет. – Дейкарханов старательно раскуривал папиросу. – Нет, в Турцию я не хочу. Вот в Чехословакию я поехал бы, но только, говорят, трудно достать путевку.

Гарник искрение изумился:

– Какую путевку?

– Туристическую.

Крышка портсигара щелкнула.

– Ты что, совсем идиот? – холодно спросил Гарник.

Теперь удивился Дейкарханов:

– Почему я идиот?

– Слишком много сил надо затратить, чтобы тебе это объяснить.

Весь день, до конца смены, Гарник ругал себя, что вздумал связаться с таким тупицей. Вот уж правду говорят – мертвого не вылечить, дурака не выучить.

С лаборантом Варткесом Азизяном он повел дело хитрее. Несколько раз пригласил его на футбол, сделал вид, что бескорыстно хочет с ним подружиться. “Есть лишний билетик на сегодняшний матч, пойдешь со мной? Желающих много, но мне только с тобой хочется”. Парень клюнул на лесть, разговорился, стал излагать свои взгляды на жизнь. Нужно быть настойчивым, нужно рисковать, итак далее. Поставил себе цель – иди к ней и плюй на препятствия. Лично он, Варткес Азизян, мечтает добиться в жизни очень многого…

– Ерунда, – сказал Гарник, – ничего ты не добьешься. Будешь всегда прозябать.

– Почему?

– Да потому, что даже талантливый человек не может взлететь, если его держат за руки.

Варткес не понимал.

– Кто же меня держит? Например, я хочу стать ученым. Меня знаешь как интересует кибернетика? Среди ночи просыпаюсь и мысленно начинаю конструировать роботов! Ты согласен допустить, что у меня есть талант?

– Ладно, допускаю! – Гарник махнул рукой.

– Ну и я это допускаю. Талант есть, трудолюбие есть… Молодость свою по пустякам я не разменяю… Так разве я не добьюсь цели? Кто мне помешает?

– Не добьешься, напрасны твои надежды. – Почему же?

Гарник не знал, что ответить.

– А так! – сказал он загадочно.

– Нет, объясни!

Наверно, на этом разговор бы и закончился. Но Гарник вспомнил, что Варткес Азизян не раз восхищался при нем достижениями кибернетиков в Америке…

– Может, в этой самой Америке, – сказал он, – человек с твоим талантом действительно пошел бы в гору. А здесь ты закиснешь и пойдешь на силос.

– Не понимаю, почему именно там в гору, а здесь на силос?

Гарник не стал объяснять. Надо брать быка за рога.

– Вот у нас в городе, я слышал, завелись ребята, которые смело, без предрассудков глядят на вещи. Некоторые из них так считают: раз моя личная инициатива скована, ничего нет плохого и том, чтобы переменить обстановку…

Варткес с интересом поглядел на него:

– В каком смысле – переменить?

– Ну, уехать.

– Куда?

Гарник не дал себя поймать.

– Куда-нибудь. Туда, где лучше

– А где лучше?

– Ну, этого я не знаю… Почему ты у меня спрашиваешь? Говорят, в Америке и в некоторых других странах – в Азии, в Европе, – золото для умного человека просто валяется ни улицах. Надо лишь уметь его подобрать, взять в свои руки. Говорят, там можно неслыханно разбогатеть…

– А кто это говорит?

– Ну, вот те ребята…

Варткес помолчал.

– Я тех ребят не знаю и знать не хочу. Но если ты их знаешь, то можешь передать от моего имени, что я восхищен их умом. Так, пожалуйста, и скажи: “Варткес Азизян поручил передать, что как раз именно для вас там и навалено золота. Захватите с собой побольше пустых мешков!”

Гарник пожал плечами. Надо бить отбой.

– Мне что! – сказал он. – Я и сам их призываю: “Вы, говорю, ребята, раскроите глаза пошире, вокруг вас кипят наши прекрасные трудовые будни…” В общем, ну их к черту, этик ребят. Ты пойдешь сегодня со мной в кино?

– Поищи себе другого попутчика.

– Занят, что ли?

Варткес повернулся, отошел. На том разговор и кончился. Ничего лишнего Гарник ему не сказал, так что можно было не тревожиться…

Теперь оставалось поговорить еще с одним парнем. Саркис Джагинян, из репатриантов. Родился на Западе, в капиталистической стране, но, когда была разрешена репатриация армян, вся его семья с первым же караваном вернулась на родину. Интересно, что у него на сердце, чем он дышит?

– Саркис, ты ни разу не пожалел, что приехал в Армению?

Если ответит: “Жалею”, или хотя бы не очень определенно: “Я был тогда маленький, за меня все решили родители”, то дальнейший разговор может стать интересным…

– Знаешь, – говорит Саркис, – вы все любите красивые слова: осуществление мечты и так далее. Но с глазу на глаз я тебе вот что скажу…

Гарник заверил его:

– Ты можешь быть со мной совершенно откровенным.

– Ладно. Мой отец с ума сходил, чтобы его дети получили высшее образование. Хоть кто-нибудь. У нас в семье восемь душ, я младший, и ни одного образованного, с дипломом. Там, где мы раньше жили, это было невозможно. У вас часто не понимают и спрашивают: почему? Потому что дорого, таким, как мы, не по средствам. Теперь я учусь в институте, уже на третьем курсе, буду инженером. Правда, отец этого не увидит, он умер. Я прихожу к нему на могилу и тихонько говорю: “Я учусь, буду инженером…” Вот, я считаю, что я тебе ответил. И я был с тобой совершенно откровенным.

– Спасибо, – сказал Гарник, – ты меня совершенно успокоил.

Прошло уже немало времени, а третий компаньон все не находился: Жорж нервничал. И тут Гарник вспомнил о своем бывшем соседе Лаврентии Бабуряне, недавно переехавшем на новую квартиру. Вот с кем надо поговорить. Господи, если напомнить Бабуряну о некоторых сгоряча им сказанных словечках, то это сильно облегчит задачу. Чего только они не говорили друг другу под влиянием злости и раздражения, когда считали, что их никто не слышит! Во всяком случае, никакого расхождения во взглядах у них не обнаруживалось.

Но уговаривать Бабуряна не пришлось. Он был смертельно напуган процессами валютчиков, которые только что прошли в стране. Видимо, какие-то ниточки тянулись от валютчиков и к нему. Собственно, Гарник и раньше догадывался, что Лаврентий скупает где можно доллары, фунты стерлингов и потом сбывает их куда-то с большой выгодой.