Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
– Вы дали необыкновенно мудрый совет, сэнсей, и крайне для меня полезный. Я тут пока на птичьих правах и ничего не знаю.
«Для настоящего разведчика, – с удовлетворением подумал Уэда, – все может оказаться полезным. В том числе и древние черепки. Этот профессор знает свое дело».
Позвонив Жаламбе, он назначил встречу у задних ворот Ван Миеу, слово в слово повторив изречение, которое почерпнул в беседе с Тахэем.
– Не удивляйтесь, сударь, что я выбрал для свидания столь необычное место. Разве не в шуме бамбука путь к просветлению? Разве не в цветении сакуры озарение души? – и в привычной манере закончил: – Завтра нам предстоит докапаться до истины. И очень спешно.
Они встретились перед вечером, когда золотой свет над крышами навевает томление и тревогу, а осенняя листва деревьев сау кажется источающей кровь. Вспугивая ящериц, прошли мимо изъеденных временем скамей, где в черных замшелых трещинах поселились улитки и вездесущие муравьи.
– Картотека, которую вы любезно согласились нам передать, – с места в карьер начал Уэда, когда они остановились у каменной арки со знаком неба, – оказалась довольно любопытной. Когда мы сравнили ваши данные с собственными, выявились занимательные подробности. Есть шансы затравить крупного зверя.
– В самом деле, господин Уэда? – Жаламбе облегченно вздохнул. – Рад, что сведения принесли пользу.
– Будем планировать крупную облаву. Пусть ваша тайная полиция целиком переключится на коммунистов. Crimes, affaires [16]16
Преступления, аферы (фр.).
[Закрыть]– все побоку. Это не убежит, это успеется. Мы войдем в контакт с нашими службами в Китае и затянем на шее большевиков петлю.
– Об этом я всегда мечтал, но не было возможности подобраться со стороны Китая. Англичане нам не очень помогали, так как не были заинтересованы в спокойствии и процветании французских владений.
– А мы заинтересованы, господин Жаламбе! И докажем это на деле. Рад сообщить, что ваши данные помогли нам напасть на след виднейшего деятеля Коминтерна. Совместными усилиями мы должны его взять. Сразу почувствуете, насколько тише станет в Тонкине.
– Весьма лестно. Однако должен сказать, – тонко возразил Жаламбе, – что не только вьетнамские эмигранты, но и местные красные доставляют много хлопот. У них большая и разветвленная организация, притом умело законспирированная. Бить надобно с двух концов.
– Приятно, что наши мнения совпадают. Мы со своей стороны тоже готовы снабдить вас полезной информацией. Возьмем общих клиентов под совместный надзор, выявим связи и поставим капкан. Дело привычное.
– Завтра же можно наметить конкретные мероприятия. Не согласитесь ли побеседовать с моими сотрудниками?
– Ни в коем случае. Я в Ханое не более чем гость. Вы, я говорю о французах, тут полноправные хозяева. Но мы готовы помочь вам навести в вашем доме порядок. На дружеской основе, неофициально. Так прошу и доложить его превосходительству, господину генерал-губернатору Деку.
– Совсем не обязательно посвящать адмирала в мелочи полицейского сыска, – с видом сообщника подмигнул Жаламбе. – Мы с вами можем решить все сами.
– Это так. – Уэда проявил настойчивость: – Но, пожалуйста, доложите, что японские власти свято почитают суверенитет Франции и не будут вмешиваться во внутренние дела Индокитая.
– Означает ли это неучастие в оперативной работе? – решился задать прямой вопрос Жаламбе.
– С юридической точки зрения – да, – откровенно ответил Уэда. – Мои люди, не жалея сил, помогут вашим во всем, что касается сыска. Но производить аресты будете вы.
– Понятно… – протянул Жаламбе.
– В отдельных случаях я попрошу у вас разрешения принять участие в допросе. Не откажете?
– Что за вопрос! – Жаламбе сделал широкий жест. – Можете хоть живьем изжарить.
– Зачем же? На то у вас имеется гильотина. Судебные формальности остаются в ведении французской стороны. – Уэда совершенно открыто диктовал свои условия. – Лично от вас, господин Жаламбе, требуется только одно. Вы должны развязать нам руки. Предупредите своих людей и, разумеется в мягкой форме, дайте понять генерал-губернатору, что кэмпэтай не потерпит никакого вмешательства в свою деятельность… Вы умеете играть в го, господин Жаламбе?
– Нет. – Француз был явно озадачен. – Это что за игра?
– Японская. Но не имеет значения. Просто там есть такая операция, как окружение крепости. Я намерен приступить к ней немедленно. – Уэда вынул из бокового кармана фотографию. – Подберите все, что у вас имеется на этого человека.
«Вот и мы работаем на гестапо», – меланхолично отметил Жаламбе.
– Какое спокойное лицо, – усмехнулся он, рассматривая снимок. – Почти аскетическое умиротворение. Интеллигент, конечно?
– Кадровый работник компартии, – кивнул Уэда. – Канбо, как говорят здесь. Очень опасен.
Глава 12
В Европе начинался февраль сорок первого года, когда в Индокитае наступил год Металлической Змеи, отмеченный знаком женской стихии.
По древнему обычаю, на тэт покупают веточки цветущего персика. Это счастливый символ долголетия, потому что персиковое дерево в садах небесной хозяйки Запада Туэй Выонг May расцветает лишь раз в три тысячи лет. Казалось бы, зачем человеку такая длинная жизнь в этом преисполненном страдания мире?
Но недаром говорят, что и умирающий от голода сын на тэт. Ханойские улицы в новогодний праздник стали розовыми от персикового цвета. На рынке бойко шла торговля глиняными свинками с даосским кружком счастья на прогнутом животе, карликовыми деревьями, осыпанными золотыми монетками мандаринов, и красочными лубками, на которых были изображены грозные тигры – хранители стран света, сильные карпы в прозрачном потоке и, конечно, «Четыре красавицы». Все продавалось нипочем, должники стремились расплатиться с долгами, и, вопреки мрачным предсказаниям, всем хотелось верить, что новый год принесет хоть капельку счастья.
Даже монахи, сменившие по случаю праздника крашенные растительным соком одежды на оранжевые тоги, открыто предавались веселью. Жизнерадостные ханойцы обменивались благопожеланиями, перемежая изысканную торжественность канонических формул солеными шутками и анекдотами на злобу дня.
Многие принесли домой с рынка не только новогодние угощения – пирог бань тьынг да сушеную рыбу, – но и написанные от руки квадратики зеленоватой бумаги. Как они только попали в корзину? То ли вместе с лубком, свернутым в трубку, то ли пиротехник подсунул в коробку шутих?
«Да здравствует Единый национальный фронт борьбы против французско-японских фашистов в Индокитае! Восстание в Бакшоне и Намбо перерастет во всеобщее восстание!»
Японцы, которые тоже празднуют лунный Новый год, всячески старались продемонстрировать ханойцам свою духовную близость. Украсив ворота домов традиционными ветками сосны и бамбука, они добавили и нетленный персиковый цвет. По всем канонам икэбаны это выражало возвышенную идею вечного единства и благополучия.
До благополучия было, однако, далеко. Положение Индокитая существенно осложнилось после инцидентов на границе с Сиамом, которые к новогодним празднествам переросли в открытый вооруженный конфликт.
Новое правительство Таиланда – так теперь стала именоваться страна – начало тайные переговоры о размещении на своей границе с Малайей японских войск. Это было рискованно, поскольку англичане могли опередить Японию и занять приграничные районы Таиланда, и в то же время соблазнительно, ибо возникал шанс получить назад южные провинции, отторгнутые Великобританией в 1909 году. Правительство Коноэ, в свою очередь, обещало премьеру Пибулу Сонграму, взамен плацдарма для нападения на Малайю и Бирму, щедрую компенсацию за счет французского Индокитая: камбоджийские провинции Баттамбанг и Сиемреап и часть территории Лаоса к западу от Меконга. Японии вторжение тайских войск в Индокитай давало двойной выигрыш, поскольку укрепляло ее позицию в обеих странах и позволяло оказывать добавочное давление на администрацию Деку.
Тайская армия нанесла ряд поражений французским войскам и в первой половине января прорвалась в Камбоджу в районе Пойпет – Сисафон.
Фюмроль с пеной у рта убеждал Деку бросить на западную границу всю наличную авиацию.
– Вы же видели, как реагируют японцы, встречая энергичный отпор! – доказывал он. – Не мы, а вьетнамские крестьяне заставили их отступить.
– Коммунисты, – уточнил Деку.
– Не суть важно. Главное, что противник отброшен.
– Союзник, – с тонкой улыбкой заметил генерал-губернатор.
– Отчего бы и нам, французам, не продемонстрировать силу? Мы проиграли войну с бошами, уступили японцам, неужели и перед Бангкоком склоним головы? Непостижимо! Я сам готов вести самолет.
Но Деку предпочел бросить авиацию на подавление нового восстания в Намбо. После отхода японской армии за порядок в стране вновь отвечали французские власти. И все же Фюмролю удалось отыграться. Действуя через сочувствовавших де Голлю офицеров, он за спиной генерал-губернатора вошел в тесный контакт с командующим флотом, который при первой возможности атаковал тайские корабли. Неожиданный рейд французских торпедных катеров у острова Чанг обошелся Таиланду чуть ли не в половину всего флота.
Его величество король Аманда Махидон пришел в отчаяние. Сидя на троне под белым девятиярусным зонтом, он в резкой форме потребовал отставки премьера. Лишь клятвенное обещание Пибула Сонграма в течение двух недель закончить конфликт без потери занятых областей удержало его от крайних мер. Он не верил, что после такого поражения его страна может остаться в выигрыше. Спасти честь тайского королевства могло только чудо. Но Пибул Сонграм не бросал слов на ветер.
Под угрозой нового ультиматума правительство Коноэ принудило Деку заключить перемирие. Акт подписания состоялся на борту японского крейсера «Натори-мару», стоявшего на рейде Сайгона. Тайские войска остались на завоеванных рубежах. Пибул Сонграм окончательно уверился в могуществе союзников и под покровом глубочайшей секретности готовил почву для ввода в страну японских дивизий.
Фюмроль, который после церемонии подписания напился в сайгонском отеле на рю де Катина, дал по физиономии Жаламбе.
Утром, страдая от головной боли, он бегло просмотрел присланные из Виши данные радиоперехвата. Радиостанция Свободной Франции в Браззавиле коротко сообщала о том, что генерал Катру успешно выполнил свою миссию в Каире и возвращается в Лондон. Ниже следовал полный текст телеграммы де Голля, направленной из Браззавиля в Каир на имя Катру:
«Назначаю Вас Верховным комиссаром Свободной Франции на Востоке и представителем главы Свободной Франции и Совета обороны империи с полномочиями принимать любые меры, которые вы сочтете необходимыми, и устанавливать любые контакты с местными английскими гражданами и военными властями. В зону вашего действия входят Сирия, Балканы, Египет и Судан».
Фюмроль не знал, что Катру ездил в Египет по прямому поручению Уинстона Черчилля, который еще до миссии в Каире втайне от де Голля предложил бывшему генерал-губернатору возглавить французское Сопротивление. Катру решительно отклонил лестное предложение. Но в Египет поехал. Самолет, привезший Катру из Каира, приземлился в аэропорту Хитроу, и экс-губернатор сразу же увидел возле трапа «верного Пятницу» британского премьера – Брендена Бракена. Когда окрашенный в защитный цвет «роллс-ройс» через Баркли-сквер и Трафальгар-сквер выехал на Даунинг-стрит, Катру обратил внимание на то, что здание казначейства, расположенное рядом с резиденцией, сильно пострадало от бомб.
– Какие жуткие все-таки разрушения! – не удержался от восклицания генерал.
– Да, – односложно ответил Бракен. – Сэр Уинстон примет вас в подвале. Теперь мы обедаем там.
После супа и холодного мяса в желе бригадный генерал де Голль поднял бокал с портвейном за старшего по званию экс-губернатора Индокитая.
– Поступаю в ваше распоряжение, генерал, – открыто улыбнулся Катру.
– Вот пример истинного благородства, – одобрил Черчилль, не выказывая своих истинных чувств.
Сампан дядюшки Лиема стоял теперь на реке Ньюэ – притоке Красной – тихой заводи, где скрытные выпи высматривали среди осоки и ирисов жирных лягушек. Обложенный со всех сторон зелеными ветками, он почти не отличался от плавучих островков, которые, застряв у заболоченного берега, пускают цепкие корни. Лием любил праздновать тэт на второй день, когда спокойно, без суеты, друзья собираются у огонька за чашкой густого горячего фо. Это истинно народное блюдо, доступное рикшам и кули, равно любезное и бездомному бродяге и солидному отцу семейства, который, позавтракав чашкой фо, будет сыт дотемна. Он хорош в любое время года и в любом месте: в зимнюю прохладу, когда любители фо собираются у печурки близ автобусной станции, в осеннюю страду на рисовом чеке, в малярийном чаду каучуковой плантации.
Ветерок, пролетающий над рекой, далеко разносил дразнящий запах мясного бульона, щедро заправленного кориандром и перцем. Гости дядюшки Лиема не уставали нахваливать фо.
– Даже фо-кон-вой из слоновьего мяса, который едят принцы, не идет ни в какое сравнение с вашим волшебным фо, – одобрительно поцокал языком Танг, пришедший на пир в оранжевой тоге.
– А перец какой! – подхватил Дык. – Все нутро огнем горит.
– Чем перец злее, тем место счастливее, – наставительно заметил Танг и поднял крохотную чашечку с рисовой водкой. – Пусть река Ньюэ принесет вам удачу, дядюшка.
– Я старый человек, – отмахнулся Лием. – И ничего мне не надо. Но хочется, прежде чем умру, увидеть свободную родину и погулять на свадьбе детей. – Он обнял Кхюе и Дыка. – Разве я многого прошу?
– Большего не бывает, дядюшка, – без улыбки ответил Танг. – Счастье родины и счастье детей… Что может быть выше? А вот о смерти вы рановато заговорили.
– И о свадьбе, – упрямо тряхнула головой Кхюе. – Можно ли думать о семье, когда идет борьба? – Она не удержалась от вздоха. – Нет, не скоро будет наша свадьба. Но мы все равно жених и невеста. Дык сам поднес мне бетель, и я приняла его.
– Какая ты сознательная стала, моя девочка. – Танг погладил ее по руке. – И как выросла за этот тяжелый год. – Он взглянул на юношу, который потупясь сидел над нетронутой чашечкой водки. – Ну, а ты что думаешь на этот счет?
– Белый Нефрит права, – тихо ответил Дык, не поднимая глаз. – Мы не принадлежим себе.
– Верность познается во времена больших смут, – сказал Танг. – Наступит и для вас радостный день.
– Зачем ждать и страдать порознь? – возразил Лием. – Пусть вместе страдают. Дружные муж и жена могут вычерпать до дна Тихий океан. Разве не так?
– Это уж им самим придется решать, – уклонился от спора Танг. – Славно, однако, мы отметили праздник. Я, признаться, уже забыл мирный запах домашнего очага… Пора и за дело приниматься. Ты проводишь меня? – обратился он к Дыку.
– Позвольте мне пойти с вами? – попросил Лием. – Пусть они хоть сегодня побудут вдвоем…
– Вы совершенно правы. – Танг похлопал юношу по плечу. – Я как-то забыл, что ему завтра предстоит дорога. Совсем одичал в монашеской келье. Перестал понимать простые вещи. Того и гляди, стану святым, – пошутил он. – Я помогу вам спустить лодку, дядюшка.
Оставшись одни, Кхюе и Дык долго молчали, пристально следя за догорающими угольями в очажке. Под тихий плеск воды и шелест осоки хорошо было думать и вспоминать. Временами за бамбуковой загородкой поднимали возню попавшие в трюм крабы.
– Ты обещал научить меня писать, – нарушила молчание девушка.
– Обязательно. Как только смогу надолго задержаться в Ханое, мы начнем уроки.
Оба знали, что это будет не скоро.
– Я бы хотела помогать тебе переписывать зеленые квадратики.
– Глупенькая, – улыбнулся Дык. – Листовки не обязательно должны быть зелеными. Просто попалась такая бумага… Но я бы тоже хотел, чтобы ты нам в этом помогала.
– Это важно?
– Очень. Люди должны знать правду. Можно перекрыть реку, закрыть колодец, но кто может зажать народу рот? На этот раз нам понадобится много листовок и на них должно быть больше слов. Без типографии никак не обойтись. Поэтому я и тороплюсь. А то бы мы могли не расставаться хоть целую неделю.
– Я понимаю… Кто написал листовку? Ты?
– Нет, мне такое пока не по плечу. Это товарищ Танг постарался. Я хоть и был тогда в Намбо, но у меня даже слов таких не найдется. Очень трудно написать о том, что видел.
– Расскажи.
– Восставшие держались целый месяц! Когда японцы начали отводить войска, чтобы пустить обратно французов, народ не захотел возвращения кабалы. Прежняя власть развалилась, как прогнивший плод. Во многих общинах и уездах товарищи установили новые, революционные порядки. Понимаешь? Кусочек нашей земли стал свободным! И это могло бы стать началом полного освобождения. Но не стало. Наших разгромили. Французы бросили против них авиацию. Целых двадцать бомбардировщиков! Многие деревни были сожжены дотла, тысячи мирных жителей нашли смерть под бомбами, сгорели заживо. А потом нагрянули каратели. Жандармы поголовно истребляли все население некоторых восставших деревень. Особенно отличился жандарм Пэтай. Он не жалел даже детей. Тюрьмы были набиты до отказа. Но если ты думаешь, что арестованных ждал суд, то горько ошибаешься. Людей буквально пришивали друг к другу колючей проволокой и бросали в море.
Вот как закончилась попытка обрести свободу. Зная о том, что в Бакмо и Чунгбо еще не готовы к восстанию, руководящие товарищи просили партком Намбо подождать с выступлением, но весть о его подготовке уже облетела весь город и люди сами вышли на улицу. Они пошли на верную смерть. Теперь видишь, как необходимо всем и каждому узнать о событиях в Намбо? Послушай, что пишет товарищ Танг. – Дык прилег на циновку и, повернувшись к свету, нашел запомнившееся ему место: «Пусть зверская расправа с нашими братьями укрепит наши сердца и раздует в них пламя возмущения. Пусть Намбо станет для нас примером героизма и трудным уроком на будущее». Вот как умеет сказать товарищ Танг.
– Раньше я бы плакала, узнав про такое. Теперь – нет!
– Правильно, Белый Нефрит. Мне было очень приятно, когда товарищ Танг похвалил тебя. Казалось, что это он мне хорошие слова говорит. И еще я очень обрадовался твоему решению помогать нам с листовками. Если о каждом случае народного возмущения люди станут узнавать вовремя, врагам придется туго. Еще продолжался террор в Намбо, когда отказались подчиняться приказам солдаты. В знак протеста против кровавых зверств они захватили блокпосты в Тёранге и Долыонге и двинулись к городу Винь. Как только партия узнала о восстании, она обратилась к народу с призывом поддержать солдат. К сожалению, они не сумели долго продержаться.
– Я хочу быть с вами, – прошептала девушка.
– Кажется, на сей раз они у нас в кармане, – сказал Уэда, опуская бинокль. – Взгляните на тот островок, прилепившийся к берегу, господин Жаламбе. Вам не кажется подозрительным поднимающийся над ним дымок?
– Может, горит что-нибудь? – усомнился Жаламбе, приникая к окулярам.
– Чему же гореть, если вокруг вода? Нет, когда мои люди дважды засекли поблизости от реки этого субъекта, я сразу смекнул, что они скрываются на воде. Мы обшарили квадрат за квадратом, прежде чем обнаружили эту сплавину. Не сомневайтесь, что она скрывает лодку. Больше спрятаться негде.
– С берега туда не очень-то подберешься. Трясина.
– Прикажите оцепить дамбу, – процедил Уэда сквозь стиснутые зубы. – Живо на катер! Я останусь наблюдать здесь. На случай, если они попытаются скрыться в траве, оставьте мне снайпера.
Глава 13
Конспиративная квартира, которую Уэда снял для деликатных встреч, находилась в туземной части города. Это была убогая хижина из обмазанного глиной тростника, затерявшаяся в извивах грязного переулка, настолько узкого, что туда едва могла въехать арба. Рядом находилась велосипедная мастерская, где бесперебойно стучали молотки по железу, и заброшенная кумирня. Напротив же был пустырь, загороженный рекламным щитом, на котором румяный вьетнамец, беззаботно покуривая опиум, прикладывался к бутылке с «мартелем».
Оставив машину возле кинотеатра «Мажестик», Жаламбе нашел рикшу, который довез его до трамвайного депо. Выпив из горлышка бутылочку оранжада возле уличного лотка, он с видом беззаботного фланера двинулся мимо скудно освещенных магазинчиков. Как и везде в Южной Азии, дома на этой торговой улице были двухэтажные. Наверху грязно и скученно жили люди, внизу помещались лавки, ресторанчики, мастерские. От улицы их отделяла только раздвижная решетка. Передняя стена с витринами и стеклянной, как на рю Гамбетта, дверью начисто отсутствовала.
Жаламбе казалось, что из темных глубин за ним неусыпно наблюдают сотни враждебных глаз. Он всегда неуютно чувствовал себя в туземных кварталах, особенно по вечерам, когда острее слышен запах где-то бормочущих нечистых вод и шныряют под ногами обнаглевшие крысы. Если бы не дурацкие капризы японца, он бы нипочем не вылез из машины. Белые люди вообще не ходят пешком. Это дурной тон. Но ему сейчас приходится подчиняться. От свидания с Уэдой ничего хорошего для себя он не ждал. Из парочки, взятой на сампане, до сих пор не удалось выколотить ничего путного, а канбо, за которым так усиленно охотится Уэда, словно сквозь землю провалился. Есть от чего прийти в уныние.
Брезгливо морщась от чада жаровен, где над углями шипели нанизанные на спицы бананы, он пересек улицу и пошел вдоль глухой ограды, за которой колюче темнела драконья крыша тюа. Сунув для успокоения руку в карман с пистолетом, быстро огляделся и шмыгнул во тьму проклятого переулка. Здесь уже не было не только уличных фонарей, но и тротуаров. Помои выплескивались прямо на улицу. Где-то играла заунывная мяукающая музыка, из окон несло не то сладким угаром керосина, не то опийным дымом. Под ногами жирно блестела жидкая грязь. Жаламбе подумал, что японцы недалеко ушли от вьетнамцев, если их тянет в такую клоаку.
«Не мог подыскать уголок поприличней, обезьяна, – уныло подумал Жаламбе. – Того и гляди, всадят нож между лопаток. В переулке красных фонарей и то безопаснее».
Вспомнив освещенные витрины, в которых сидели «говорящие хризантемы» всех цветов кожи, Жаламбе крепче сжал горячую рукоятку пистолета. Там, среди шатавшихся по злачным местечкам сенегальцев, марокканцев и пьяных легионеров, он мог бы чувствовать себя в безопасности. Не то что в этой канаве, где в каждой щели мерещатся свирепые, суженные нестерпимой ненавистью глаза.
– С чем пришли, Господин Второе Бюро? – встретил его вопросом японец.
– Пока обрадовать нечем, – развел руками Жаламбе. – Но есть основания полагать…
– Это я уже слышал от вас в прошлый раз, – грубо перебил японец, продолжая приветливо улыбаться. – Когда же вы наконец перестанете пить и начнете работать?
Жаламбе молча проглотил обиду. Возразить по существу ему было нечего, а оскорбления его не задевали.
– Как мои красные? – Уэда акцентировал слово «мои». – Что вам удалось из них вытянуть?
– Мы работаем с ними, – излишне бодро заявил Жаламбе. – Они от нас не уйдут.
– Это не работа! – ударив кулаком по столу, вскочил Уэда. – Я слушаю вас, господин Жаламбе, – сказал он, садясь на место. – Продолжайте.
– Не исключено, что девчонка действительно ничего не знает. Она производит впечатление форменной дикарки. Кусается и воет. Но парень! – не спрашивая разрешения, Жаламбе закурил. – Нам удалось установить его личность. Это некто Нго Конг Дык, мелкий служащий «Сентраль электрик». Мы его давно разыскивали.
– Теперь он у вас. И что же?
– Не все сразу, – сказал Жаламбе, деликатно отгоняя дым в сторону. – Впрямую расколоть не удалось, поищем другие возможности… Он сейчас в тюремном лазарете. – Он старался не смотреть на японца. – Пусть немного передохнет.
– Я принимал вас за контрразведчика, господин Жаламбе, – пренебрежительно процедил Уэда. – А вы просто заштатный chasseuer. [17]17
Вышибала (фр.).
[Закрыть]Я отказываюсь с вами работать… Интересно, в новой Франции найдется хоть парочка профессионалов или все остались в немецкой зоне? Придется проконсультироваться с господином послом Сотомацу.
– Зачем же так ставить вопрос? – Жаламбе притворился глубоко обиженным. – Неужели вам не приходилось иметь дело с крепкими орешками? Быть того не может.
– Приходилось, – признал Уэда. – И хотя средний процент таких людей не очень велик, всегда есть вероятность нарваться. Огорчительно, что наша совместная работа началась именно с такого неприятного случая. Может быть, вы просто неудачник, господин Жаламбе? Если так, то мы не сработаемся. Невезение заразительно.
Жаламбе сидел с опущенной головой, как проштрафившийся школяр, и растирал пальцами сигаретный пепел.
– Скажите, господин Жаламбе, – вкрадчиво осведомился Уэда. – За что вас ударили по физиономии в баре отеля «Катина»?
– Вы уже знаете? – дернулся, как от электрического разряда, Жаламбе. – Впрочем, что же тут удивительного. – Он осуждающе поцокал языком. – Просто безобразная пьяная драка, господин Уэда. Вы, японцы, победители, и вам не понять психологии побежденных.
– Са-а, [18]18
Междометие, выражающее раздумье при ответе (япон.).
[Закрыть]– озадаченно кивнул Уэда. – Любопытная точка зрения. Но почему господин Фюмроль именно вас посчитал ответственным за уступку тайской стороне?
– Вероятно, потому, что ему было проще дать по морде мне, а не генерал-губернатору. Наконец, я оказался ближе. Можно сказать, подвернулся под руку. Очень просто.
– Вы, оказывается, циник, господин Жаламбе. Нехорошо. На вашем месте я бы почувствовал себя смертельно оскорбленным. Почему вы тут же не зарубили наглеца?
– Где уж мне, – ухмыльнулся Жаламбе. Он не мог понять, издевается над ним этот жирный прилизанный азиат или же говорит всерьез. – Фюмроль аристократ, наверное скрытый масон и все такое прочее… А я плебей, господин Уэда. Мои предки не дрались на дуэлях. У меня вообще нет предков. Если верить Дарвину, то я произошел непосредственно от обезьяны.
– Са-а, – повторил Уэда. – Парадоксально. – А что, – спросил он, круто меняя тему, – господин Фюмроль остался недоволен условиями перемирия?
– Вас это удивляет? Стоило нам впервые за двадцать лет одержать маленькую победу, как нас тут же принудили капитулировать. Тут хоть кто взвоет.
– Выходит, вы оправдываете господина Фюмроля?
– Оправдываю? Скорее я его просто понимаю, а понять – значит простить.
– У меня создалось впечатление, что он очень непоследовательный человек. Сам не знает, чего хочет. Он из тех, кто, полюбовавшись зацветающей вишней у ворот Курамон, приходит потом с топором, чтобы срубить эту вишню. Любя Японию, он ухитряется ненавидеть японцев. Боюсь, что он плохо кончит.
– Фюмроль интересует вас? – насторожился Жаламбе.
– Как вам сказать, – уклончиво качнул головой Уэда. – К партнеру всегда приглядываешься… Не провали вы дело с этими речными голубками, я бы, возможно, предоставил вам шанс расквитаться.
– Простите, господин Уэда, но я не совсем понимаю…
– Все крайне просто, господин Жаламбе. Человек вашей профессии мог бы понять с полуслова… Вас не очень удивит, если я признаюсь, что мы начали следить за господином Фюмролем с того самого момента, как он высадился в Хайфоне?
– Ах, вот в чем дело! – догадался Жаламбе и с живейшим интересом спросил: – И что же?
– Так вот, любезный, – Уэда снисходительно смерил собеседника взглядом. – Ваш пациент, которого вы зачем-то уложили на больничную койку, был частым гостем господина Фюмроля. Неоднократно замечен и сфотографирован. Это, собственно, и позволило нам выявить его контакты. Они весьма разнообразны. От вьетнамской эмиграции до большевистского подполья в Ханое. У меня есть подозрение, что этот хрупкий юноша был связным между интересующим нас лицом и господином Фюмролем. Видите, как мы много теряем из-за вашей нерасторопности? – с железной последовательностью он вернулся к началу разговора. – Пора взяться за ум.
– Постойте, постойте. – Жаламбе схватился за лоб. – Кажется, я начинаю кое-что понимать. – Он отрицательно покачал головой. – Вы попали в самую точку, но тем не менее вы ошибаетесь, сударь. Фюмроль тут ни при чем. Французский маркиз и немытые туземные коммунисты! Смешно. Тут дело другого рода. Этот самый Дык разыскивался нами в связи с саботажем на электростанции. Понимаете? Еще прежний губернатор обратил внимание на перебои в подаче энергии, которые совпадали по времени с разного рода мероприятиями властей. Вот такая штука. Фюмроль только жертва подобных забав. Простое сопоставление фактов позволяет легко вычислить искомое неизвестное. Это некто Тхуан, повар, перешедший к Фюмролю в наследство от Катру. И как это раньше не приходило мне в голову? – Он ударил себя по лбу. – Словно кто глаза занавесил!
– Надо брать, пока не ушел.
– Фюмроль в этот час может оказаться дома, – озабоченно вздохнул Жаламбе.
– Вы что же, боитесь его? – презрительно скривил губы Уэда.
– Не в том дело. Незачем показывать ему нашу кухню. Пропал повар – и все.
– Вероятно, вы правы, – вынужденно согласился Уэда. – Можете найти способ выманить его из норы?
– Раньше это не составило бы никакого труда, – Жаламбе принялся сосредоточенно обкусывать ногти. – Но теперь, когда отношения слегка осложнились… Вот если бы натравить на него губернатора! Предлог нужен. – Он нетерпеливо закружился на месте. – Железный предлог. Послушайте, Уэда, – спросил он с фамильярной деловитостью, – каковы будут условия мира с Таиландом?
– Зачем вам? – Полные губы Уэды сжались в ниточку.
– Мне на такие секреты, извините, плевать, а предлог нужен солидный. Что мне сказать Деку? Какие новости не терпят отлагательства?
– Япония поддержит притязания Таиланда? Это не секрет. Мир будет подписан в Токио? Новость, не заслуживающая особого интереса, – Уэда принялся размышлять вслух. – Скажите, что тайская армия начала новое наступление.
– Источник информации? – мгновенно отреагировал Жаламбе.
– Сошлитесь на меня. Утром я принесу его превосходительству извинения за ошибку.
– Тогда я бегу! Пока выберешься из этой чертовой дыры, сколько времени потеряешь…
– Погодите, – задержал его Уэда. – Выйдем вместе. У меня поблизости спрятан автомобиль.
– Отлично! Подбросите меня до моей лавки.
– Нет. Сначала вы пошлете людей к господину Фюмролю и позвоните генерал-губернатору. Как только майор уедет, пусть без промедления входят в дом. Если мы с вами чуточку и опоздаем, то не беда. Главное, чтоб птичка не упорхнула.
– Как, вы тоже желаете?..
– Не хочу, чтобы вы наделали глупостей с самого начала. Новый шанс едва ли скоро представится.
Мадам Деку ожидала Фюмроля на верхней ступеньке лестницы. На ней было смело открытое платье из лазоревого шифона и обворожительная эгретка, отделанная перьями белой цапли.
– Как это мило с вашей стороны, – она протянула руку для поцелуя. – Я очень рада, что Жан наконец вытащил вас.
