Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
– Я так и подумал, – по-своему понял его Лефевр. – Когда свершится то, что должно свершиться, мы «цап-царап» и вытащим мышку из норки. По-моему, хорошая ожидается мышка.
– В самом деле? – встрепенулся Жаламбе. Профессиональный инстинкт охотника властно заставил его переключиться. – Куда привели следы?
– Прямехонько в Пагоду Благоуханий.
– Опять «Красный бамбук»?
– Похоже на то, патрон.
– Жаль, – огорчился Жаламбе. – Мне бы не хотелось вновь сталкиваться с буддистами. Принц Кыонг Де раззвонил о том случае на весь мир.
– Не надо преувеличивать, патрон. Я уже планирую охоту. Дичь того стоит. Постараемся взять без излишнего шума.
– В этих горах и пещерах? Ты с ума сошел, мой бедный Виктор.
– Ничуть. Не забывайте, что теперь мы станем ловить на живца. Неужели не выманим на такую приманку, как Конг? Быть того не может.
– Думаешь, он сам захочет убрать Конга? Сомневаюсь.
– Все равно будет пожива, а там, глядишь, и новый след обнаружится.
– Что ж, – Жаламбе покачал папку на ладони, словно прикидывая на вес. – Твоя логика, как всегда, безупречна… Действуй.
– Значит, даете благословение?
– Разумеется. Не понимаю, почему ты раньше молчал.
– Хотелось собрать побольше фактов. – Лефевр бросил на патрона насмешливый взгляд. – Не думал, что вы так скоро дадите себя уговорить. Учитывая деликатность момента… – он не договорил.
– Что ты имеешь в виду?
– Господина Уэду.
– Мы не в ответе за действия коммунистов. – Жаламбе бросил папку на стол: – Возьми. Не говоря уже о том, что я полчаса назад отдал приказ об аресте японских шпионов по всей стране. Только это пока сугубо между нами.
– Ну! – не поверил Лефевр. – Неужели началось?
– Да, мой мальчик, считай, что битва за Францию в Индокитае началась! – напыщенно изрек Жаламбе, почесывая грудь. – Тебя не шокирует мой вид?
– Ну что вы, патрон, я привык.
Глава 27
Развевающиеся аозаи прекрасных дочерей Хюэ напоминают утренние ирисы в заливных лугах Ароматной реки и цветы мирта в лунную ночь. Щемящая нежность сжимает сердце, когда в пятнистой тени манговых деревьев возникнет, как из облачка цветочной пыльцы, женщина в лиловом, а затем внезапно растает в конце аллеи, где окаменевший извилистый дракон стережет прах королей. Странное наваждение старой столицы, чудо, длящееся из века в век. Кто знает, где суждено вновь увидеть лиловую незнакомку? На золотом ли от рисовой соломы поле, у зеленого ли пруда, затянутого плавающими водорослями бео, у источника ли, бьющего из розовой скалы? Кто она: фея, прикованная заклятьем к могильным холмам, или дочь гончара, живущего в лачуге у развалин городской стены? Нужно ли доискиваться ответа? Есть двери, куда не стоит стучаться. Вот императорские усыпальницы, где остановилось течение дней. Хитроумные ограды защищают покой несуществования от малейшего дуновения. Не только дурные ветры, но и само естественное движение воздуха противно Духу вечности, которая есть изначальная пустота. И потому мертва вода позеленевших прудов и недвижимы на ней сухие сосновые иглы.
А у дороги на юг растет старый баньян, увешанный горшками с известью для бетеля. Седая крестьянка, чье лицо как обожженная растрескавшаяся глина, бросит белую капельку вместе с кусочком арека на лакированный лист. Ее лиловый аозай утратил первоначальный оттенок, побурев от красной пыли и зноя. Купив жвачку, путник пойдет своей дорогой, лишь мимолетно прикоснувшись к чуду. Не заглянув в глаза старухи, чьи близкие умерли от голода в этом году, не заметив за ржавой бахромой воздушных корней молельню в дупле исполинского дерева, посвященную злому духу.
Все просто и понятно в мире, если человек пренебрегает мелочами, не вникает в потаенную суть вещей. Когда-то поэты называли Хюэ городом лиловых красавиц. Имя как формула, в которой истина пребывает в совершенном, законченном естестве. Мы не задумываемся над истоком названий. Жуя бетель, не помышляем о том, что в крошечном древесном листике дремлет плоть природы, где все замкнуто само на себя в немыслимом и неповторимом совершенстве. Зачем нам знать тогда, почему красавицы имперской столицы возлюбили лиловый цвет? У каждого города есть своя чарующая тайна.
Император Бао Дай избегал Хюэ, проводя большую часть года в горах Далата, где зимой и летом ртутный столбик показывает одну и ту же температуру: + 15 °C. Климат долгожителей и мудрецов, когда мысли не отвлекаются от возвышенных материй, а в теле приостанавливаются процессы старения. По крайней мере, так уверяет лейб-медик Тинь.
– Человеческие органы, ваше величество, – объяснял он, – подчиняются пяти стихиям, планетам и странам света. Необходимо жить в одном месте, где влияния обнаруживают уравновешенность и постоянство. Только в этом случае ясно видна связь между органами. Когда болен орган-дочь, нужно лечить орган-мать. Только шарлатан станет сразу лечить больную печень. Истинный врач окажет сначала воздействие на материнское начало и облегчит состояние легких. Позвольте пульс… так, все пять пульсов бьют нормально. Не советую вашему величеству долго задерживаться в Хюэ. Человек, выйдя на солнце, стремится вернуться в спасительную тень.
Бао Дай прибыл в Хюэ, чтобы освятить восстановленный дворец. Его сопровождала пышная свита придворных, мандарины высших степеней и даже представители дипкорпуса во главе с послом Есидзавой. По случаю церемонии императора облачили в желтое, расшитое драконами платье.
Жан Деку ревниво посматривал в сторону японского посла. Оба вели себя так, что их можно было принять за приближенных, которые оспаривают друг у друга монаршую милость. В известной мере это было игрой, навеянной торжественностью обстановки, желанием польстить безвольному владыке, чей суверенитет постепенно урезали почти до уровня буффонады. Атмосферу театральных подмостков усиливало и принужденное поведение придворных, не успевших освоить новый церемониал. Одни кланялись без особой нужды, другие садились на пол, чтобы, по обычаю таиландского двора, не возвышаться над монархом. Вышколенному церемониймейстеру приходилось то и дело одергивать растерянных мандаринов, словно провинившихся школяров. Не переставая чаровать улыбкой, он метался от одного к другому, стремясь каждому напомнить его место и роль или указать на оплошность.
Однако сквозь пышную мишуру театрализованного действа со всей обнаженностью поступила циничная политическая реальность. Показная роскошь нового двора должна была облечь во плоть худосочный призрак национальной автономии. Этого требовало не только франко-японское соперничество, но и возрастающее влияние Вьетминя. Но какова природа власти, что даже фантомы ее становятся объектами жесточайшего соперничества. Когда процессия приблизилась к драконьей лестнице двора деловых аудиенций, Деку заволновался всерьез. Ему вдруг почудилось, что японец может нарушить порядок прохождения свиты и первым последовать за Бао Даем в тронный зал. Но все прошло благополучно.
Стоя по правую руку от императорского балдахина, Деку с облегчением и тайным стыдом корил себя за мнительность. Как он мог даже подумать, что японцы, с детства скованные властью традиций, способны не соблюсти этикет. Встретившись глазами с Есидзавой, он приветливо улыбнулся ему. Казалось, что Франция выиграла важную битву. Что там ни говори, а японцы окончательно поняли, что одним им не справиться. Решительные меры Жаламбе, – узнав о них, Деку вынужден был принять успокаивающие капли, – кажется, прошли безнаказанно. Во всяком случае, Есидзава и словом не обмолвился. Очевидно, не такое у него прочное положение, чтобы идти на конфликт. И вообще японцы явно присмирели. Об этом свидетельствует хотя бы инцидент в деревне Донгшон, где крестьяне убили солдата, принуждавшего их вырвать посаженный рис. Вместо того, чтобы предпринять карательную акцию, военное командование предпочло уладить дело. Жаламбе дословно передал слова офицера, обращенные к жителям: «Дорогие вьетнамские братья, зачем вы убили нашего солдата, который невежливо заставлял вас сеять джут? Военнослужащих, которые поступают нехорошо, народ имеет право только связать и отвести к начальству. Избивать же до смерти – нельзя». Весьма показательное выступление. Японцы как огня боятся партизанской войны в тылу и предпочитают выставлять на передний план военную силу французов. Они даже пытаются заигрывать с Вьетминем. Подобное коварство чревато известной слабостью. Франция получает необходимую свободу маневра и может ответить жестокостью на жестокий курс.
После банкета с шампанским и тостами Деку уединился с японским послом у лотосового бассейна, куда только что запустили золотых рыбок всевозможных раскрасок и форм.
– Как вам понравился тронный зал? – поинтересовался он, задыхаясь под тяжестью парадного мундира.
– Великолепно, ваше превосходительство. Эти фрески, раскрашенные колонны, резное драгоценное дерево просто неподражаемы. Ханьский стиль, правда, чувствуется, но утонченность деталей накладывает на все отпечаток особой изысканности. – Есидзава, поправив бутоньерку в петлице, выдержал паузу. – Я слышал, будто на русском фронте появилась французская эскадрилья? «Нормандия», кажется? Ваши пилоты летают на советских самолетах. Если учесть, что так называемая Свободная, или, вернее, Сражающаяся Франция находится с нами в состоянии войны, то вам понятна будет моя особая озабоченность. Говорят, многие у вас симпатизируют генералу де Голлю.
– Господин посол прекрасно осведомлен о том, что мое правительство ничего общего не имеет с движением де Голля. – Деку попытался улыбкой смягчить резкость ответа. – Что же касается симпатий и антипатий, то я предпочел бы говорить на языке фактов. Есть что-нибудь конкретное?
– У нас имеются сведения, что на вверенный вашему превосходительству территории приземлился голлистский представитель, который вошел в контакт с одним очень высокопоставленным лицом.
– Вы располагаете доказательствами или только агентурными данными? Если представите доказательства, то подразумеваемое вами лицо пойдет под трибунал.
– Я удовлетворен решительным заявлением вашего превосходительства, – предпочел отступить Есидзава.
Деку перевел дух. Стало ясно, что доказательств о встрече Мордана с парашютистом у японцев нет.
Конфликта с голлистами, которых в войсках становилось все больше, следовало избежать любой ценой. Особенно теперь, когда Италия капитулировала, а русские неудержимо продвигаются на запад. Об эскадрилье, в которой сражались французские летчики, он, естественно, знал. По слухам, среди них находился и один офицер из Индокитая. «Уж не Фюмроль ли? – сразу же подумал Деку, услышав новость. – Хоть его самолет и упал тогда в море, но на войне всякое бывает».
– Когда вы предполагаете справиться с беспорядками на севере? – Есидзава зашел с другого бока. – В Каобанге и Бакшон-Воняе положение обострилось до крайности. Коммунистические банды, которые вы оттеснили к границе, вновь возвратились на свои базы. Вьетминь контролирует оба берега реки Кау. Я вынужден почтительнейше напомнить вашему превосходительству о букве и духе договоров между нашими странами. Создается впечатление, что французская сторона пренебрегает взятыми обязательствами. Это будет иметь самые серьезные последствия.
– С моей точки зрения, господин посол не совсем правильно оценивает обстановку. В настоящий момент военное командование планирует крупную очистительную акцию на севере. Уверяю вас, что вскоре там воцарится спокойствие, – пользуясь неофициальностью обстановки, Деку попытался с грубоватой прямотой переменить тему. Его все больше раздражали постоянные требования и придирки японцев. – В такой чудесный вечер хочется говорить о чем-то более возвышенном. Мы еще успеем обсудить наши прозаические заботы. Когда я в последний раз был в Японии, меня чрезвычайно увлекла охота с бакланами. Наш лодочник отбирал у проворных птиц добычу и тут же жарил ее в кипящем масле. Необыкновенное впечатление.
– Совершенно с вами согласен. В Японии есть много очаровательных развлечений, как и везде, наверное. Индокитай, например, славится лягушками, выращенными в живом кокосе, китайцы не знают себе равных в приготовлении черепах. Между прочим, господин генерал-губернатор, из Китая поступило досадное известие. Десятого сентября из тюрьмы в Лючжоу был освобожден Нгуен Ай Куок. Если вы помните, его арестовали в Циньси чуть больше года назад. Не успел он выйти на свободу, так созвал обширное совещание организаций и партий, ведущих подрывную деятельность. Это равно неприятно и нам, и вам. Если к Вьетминю присоединятся Дайвьет, Лига за освобождение, Секция интернациональной организации против агрессии и прочие, то нам придется иметь дело с еще более серьезным противником. Поэтому необходимо как можно скорее подавить очаги сопротивления внутри страны. Весть об освобождении Ай Куока почти наверняка вызовет активизацию партизанского фронта. Надеюсь, ваша администрация сумеет дать должный отпор.
– Благодарю, господин посол, за своевременное предупреждение. Новость действительно не из приятных. Я немедленно поставлю в известность органы безопасности.
– Кстати, ваше превосходительство, – Есидзава сделал вид, что вспомнил о каком-то пустяке. – С господином Жаламбе происходят в последнее время странные вещи. Он словно забыл, на каком свете находится. – Небрежно поигрывая тростью, он обогнул бассейн, затем доверительно приблизился к Деку и, коснувшись костяным набалдашником шелкового в шесть отсветов цилиндра, с неприкрытой угрозой сказал: – Вместо того чтобы бороться с большевистским подпольем, этот человек выискивает мифических японских шпионов. Смею выразить свое крайнее удивление. Надеюсь, арестованные вскоре будут освобождены.
– Должен признаться, что ваше заявление застало меня врасплох, господин посол, – осторожно заметил Деку. – Меня не поставили в известность, что произведены какие-то особые аресты. Возможно, вы не совсем правильно информированы. Однако обещаю во всем внимательнейшим образом разобраться. Если шпионы действительно являются мифическими, их отпустят на свободу. Ручаюсь. – Он взял посла под руку. – Что еще может сказать губернатор?
Деку казалось, что заключительным вопросом он обезоружил японца. В самом деле, нельзя же требовать от ответственного администратора, чтобы тот открыто признал, будто знает о шпионаже и вынужденно терпит его. Есть вещи, о которых не принято говорить. Есидзаве пришлось довольствоваться весьма двусмысленным обещанием. Безмятежно проглотив горькую пилюлю, он не замедлил взять реванш:
– Иного ответа я и не ожидал. – Он благодарно поклонился, ясно давая понять, что надеется на решение в благоприятном для себя смысле. – Перед лицом общего врага нам надлежит крепить боевое единство. На сем позвольте оставить вас, господин генерал-губернатор, и пожелать вам приятно провести время в Хюэ. Его величество пригласил меня на лодочную прогулку по реке.
Деку даже не был уведомлен о том, что затевается подобная прогулка: Бао Дай явно хотел встретиться с японцем без свидетелей. Иначе бы он не взял его на реку, где подслушивание почти исключалось. События принимали серьезный оборот. Неужели флирт японцев с Кыонг Де был только отвлекающим маневром? По сути, именно это вынудило французские власти противопоставить более весомую фигуру Бао Дая. Но как только Франция публично воздала этой пустышке высочайшие почести, японцы резко переменили тактику. Вольно или невольно, Бао Дай становился крупной фишкой на зеленом поле политической рулетки. Тайное соперничество за власть над колонией выливалось в открытую схватку за власть над коронованной марионеткой. Оставшись в одиночестве у пронизанной светом разноцветных ламп воды, в которой лениво плавали пучеглазые длиннохвостые рыбы, Деку осознал тяжесть поражения.
Он еще не знал о том, что на японском военном самолете в Хюэ прилетел из Сингапура Чан Чонг Ким, известный историк и филолог, неоднократно подвергавшийся преследованиям со стороны французских властей. Не столько за свои крайние националистические взгляды, сколько за связь с японской разведкой. В начале года Уэда лично перевез его в Бангкок, а затем и в Сингапур, в роскошный особняк на Орчардроуд. Есидзава придавал большое значение первой встрече Бао Дая с Кимом, на которого возлагал основные надежды.
– Япония, ваше величество, является освободительницей народов-братьев, – разглагольствовал Есидзава, сидя под балдахином императорской галеры. Красный, покрытый золочеными завитками дракон медленно скользил по черному зеркалу реки к морю.
Легкий бриз приятно овевал разгоряченные лица. – С нашей помощью страны Азии скинут ненавистное ярмо белых варваров, – покончив с общими положениями «Движения трех А», посол перешел к конкретным проблемам. – Вашему величеству известно, что мы предоставили независимость буддистской Бирме?
– Мы знаем об этом, – ответил за императора Чан Чонг Ким. – Божественная воля осеняет японское знамя.
Бао Дай понимал, что независимость Бирмы такая же фикция, как и его сегодняшнее вступление во дворец деловых аудиенций. Японские войска не собирались покинуть Рангун. Не ушли они и из союзного Таиланда, предоставившего коридор для наступления на северных и южных соседей. Но лично его, по крайней мере на первых порах, устраивала даже фиктивная, но исполненная всех атрибутов величия власть.
– Вьетнам – страна древней цивилизации, – Есидзава не спускал глаз с императора, сидевшего по другую сторону столика, уставленного вазами с фруктами и сладостями. Проникнуть в мысли этого немногословного сдержанного человека, сменившего императорский желтый цвет на скромный тропический костюм, было не просто. – Недалек день, когда вы, с нашей помощью, сможете расторгнуть договор о протекторате с Францией и обрести независимость, – выбросил главный козырь посол.
Бао Дай не спешил с ответом. Открытый союз с Японией был для него пока опасен, а тайный не сулил ощутимых выгод. Приходилось поэтому следовать мудрой тактике благожелательного бездействия. Пусть японцы окончательно распростятся со вздорной идеей посадить на трон пройдоху Де, а там будет видно.
– Мне хочется ответить вам словами нашего древнего мудреца Нгуен Зы, господин посол. – Бао Дай прочел стихи столь же бесцветно и невыразительно, как говорил: – «Тридцать с лишком лет правил он во дворце, тридцать лет державу берег. Все Четыре Моря и Девять Земель у его простирались ног». Мы ничего не пожалеем для друзей, которые принесут нам независимость.
Глава 28
Лием угостил дорогого гостя сваренным в стволе бамбука рисом, приправленным бальзамкой. Извинился за скверный рыбный соус, красноватый и мутный.
– Обойдемся без него. Дрянной соус – не приправа к свиным почкам, – пошутил Танг. – Был бы рис.
– Плохо с рисом. Отнимают у людей последнее. Ни на что внимания не обращают. Плевать им на засуху, на неурожай, скидки не жди. Я слышал, что крестьянам приходится покупать рис на черном рынке?
– Так обстоит дело почти повсюду, – подтвердил Танг. – Люди продают с себя все, только бы выполнить поставки. Чтобы предотвратить голод, мы призвали народ захватывать продовольственные склады. Отряды спасения родины раздают по деревням почти весь отобранный у врага рис.
– Трудное это дело. Кругом шпионов понасажали. За каждым зернышком следят: сколько, мол, и откуда.
– За этим, собственно, я и пришел. Нужна ваша помощь. – Танг разложил крупномасштабную карту и прибавил света в лампе. – Лягушки-то как раскричались. – Он прислушался к трубному клокочущему мычанию в прибрежных лугах. – Я сперва подумал, что это буйвол ревет.
– Радуются, что прошли дожди. Так и лезут на баркас. Я, конечно, не против: мясо у них белое и нежное, как у знаменитых кур из Донгхо. Только надоели.
– Значит, так, – Танг отогнал назойливого комара, – пришел час расплаты. Лисица, которую мы вырастили, разоблачена. Подозрения нашего Дыка подтвердились.
– Кто этот оборотень? – спросил Лием, сцепив задрожавшие пальцы.
– Через пять дней он приедет сюда. – Танг указал место на карте. – Проток Иен перед переправой Дук.
– Я возил туда моих детей. Счастливое было время…
– Мы встречались с Дыком на горе, а предатель теперь будет ждать на мосту за островом. Он осторожен и сам выбрал место встречи. Я понимаю, чем он руководствовался.
– Да, туда незаметно не подойдешь. – Лием склонился над картой. – Река, обтекающая остров, кругом болота, а мостик отовсюду виден как на ладони.
– В этом вся трудность. Это ловушка. Жандармы наверняка спрячутся у переправы и в зарослях на горе. От моторных лодок не скроешься. Вся надежда на ваш опыт.
Старик долго смотрел на карту, освещенную красноватым керосиновым язычком, словно надеялся прочитать на ней свою судьбу.
– Я вот что надумал, ученый человек, – поднял он глаза на Танга. – Пустите меня. Отомстить палачу моих детей я должен сам. Да и жить мне осталось недолго. Пусть жизнь завершится достойно.
– Такая работа не для вас.
– Почему? Даже уродливый как черт может волочиться за девушками. Справлюсь.
– А как же Будда?
– Он все поймет.
– Что ж, дядюшка, – Танг кивнул с печальной улыбкой. – Если вы твердо решили, не стану отговаривать. Отправляйтесь на реку Дай. Только с одним условием. Я не хочу посылать вас на верную смерть. Попробуйте придумать что-нибудь получше. Никогда не поверю, чтобы старый ловец водяных змей не нашел способа незаметно подобраться к врагу. – Сложив карту, он передал ее Лиему. – Подумайте, дядюшка, а я к вам завтра зайду.
– Нечего ждать до завтра, – проворчал старик. – Я и так знаю все, что нужно.
С наблюдательной вышки у переправы Дук была видна залитая водой низина протока Иен. Сквозь дождевую дымку проступали деревья на дамбе и желтый извив ручья, раздваивающегося перед островом, за которым смутно чернела трапеция бревенчатого мостика.
– Не повезло нам с погодкой, – сказал Жаламбе, тщательно протирая окуляры бинокля, синевато отсвечивающие просветленной оптикой. – Все смазано. Прямо как нарочно.
– Вы слишком мрачно настроены, патрон, – возразил Виктор Лефевр, – не стоит портить кровь из-за шального муссона. Денек не так уж плох. Не ливень – и уже слава богу. Пусть себе капает. Уж как-нибудь человеческую фигуру не проглядим.
– Все разлилось, взбухло. Могут и ускользнуть.
– Куда им деться? Лодка не иголка. Притом на равных с нами, патрон. Для выстрела им придется подойти ближе.
– Более удобного места не нашлось? – буркнул Жаламбе, приникая к биноклю. – На горе могут не увидеть ракеты.
– Мне казалось, что Конг представляет для вас второстепенный интерес. – Лефевр прикурил от окурка новую сигарету. – Когда хочешь выгнать зверя, лезешь к нему в логово. – Он приставил бинокль к глазам. – Его еще нет? Ну что ж, наберемся терпения… Я почему-то не сомневаюсь, что Конг придет.
– Он ничего не заподозрил?
– Кто его знает. Мне пришлось идти ва-банк. Иначе бы мы просто не узнали, где состоится столь нежное рандеву.
– И не надо, – сплюнул Жаламбе. – Коммунисты превосходно обошлись бы без нашей помощи. Поймаем мы их или нет, еще неизвестно, а Конга твоя непомерная щедрость могла насторожить.
– Щедрое обещание, патрон, не щедрость. Я искренне надеюсь, что мне не придется отслюнить ему две тысячи пиастров. Но пообещать пришлось. Только так удалось уговорить его еще разок поработать на старушку Марианну! [40]40
То есть на Францию.
[Закрыть]Эта сумма помогла двойнику и рот заткнуть. Едва ли он заикнулся об этом Уэде.
– Почему?
– Кэмпэтай в таком случае не преминула бы вмешаться, а это сорвало бы операцию. Нет добычи – нет и денег. Я дал ясно понять, что монах нужен мне лично… Из карьерных соображений.
– Человека, который способен швырнуть на ветер две тысячи, едва ли ждет успешная карьера.
– Не будьте сквалыгой, патрон. Зачем мертвецу деньги?
– Ты так уверен в успехе?
– Коммунисты рискуют много больше нас. Надеюсь, они не промахнутся.
– А если?
– Тогда Уэда может узнать о наших шалостях, и вам придется меня прикрыть, – меланхолически ответил Лефевр.
– Меня бы кто прикрыл, – огрызнулся Жаламбе. – Хорошо тебе рисковать, богатенькому наследничку. Тоже мне игрок!
– Разве у нас есть где поиграть? – Лефевр курил сигарету за сигаретой. Волнение он прикрывал бесшабашной бравадой. – Настоящая игра только в Гонконге или в Макао. Вот бы махнуть на недельку в Гонконг, пока там еще сидят наши японские союзнички… Стоп, патрон, – он крепко сжал плечо Жаламбе. – Будь я проклят, если это не так! Слева от острова!
– Где? – Жаламбе навел бинокль в указанную точку. На глинистой ленте ручья контрастно различался челнок и гребец в нем, ловко орудующий кормовым веслом. Скрываясь порой за травами, челнок заметно приближался к мосту.
– Почему ты думаешь, что это именно он? – В решительные минуты у Жаламбе начиналось бурное слюнотечение. Он едва успевал сплевывать. Дьявольщина! Словно с неба свалился.
– Наверняка скрывался где-нибудь в зарослях, – Лефевр брезгливо отодвинулся, – осматривался. Он всегда был чертовски осторожен. Клюнул все-таки, каналья.
– На нем, кажется, коническая шляпа. Это, часом, не вьетминь?
– Не смешите меня, патрон. Они не явятся первыми на подобное рандеву. Тоже небось прячутся в какой-нибудь заводи. Придется нам попотеть, прочесывая такое болото.
– Лишь бы все удалось, – Жаламбе поменял руку на бинокле. – Теперь я вижу, это действительно он.
Когда на мосту возникла фигура в шляпе нон, старый Лием начал раздеваться. Спрятав одежду под широкими листьями, он прижал к животу деревянное ложе арбалета и с усилием натянул тугую сплетенную из волокон лианы тетиву. Затем сунул в рот тростниковую трубочку и, лежа на спине, сполз по мокрой траве в воду. Она приняла его без всплеска.
Жаламбе и Лефевр не выпускали биноклей. Конг стоял к ним спиной, ожидая, как видно, что лодка появится из-за поворота, со стороны Пагоды Благоуханий. Положив локти на деревянный брус, он глядел в неспокойную мутную реку, пронизанную спицами дождя.
– Что-то они не торопятся, – выказал признаки нетерпения Лефевр, бросая недокуренную сигарету. – Пора бы уж и появиться.
– Появятся, – уверенно изрек Жаламбе. – Другого пути у них нет.
– Наконец вы воздали мне должное. Благодарю, патрон. – Лефевр зарядил ракетницу. – Скорее бы, что ли.
– Мне тоже не терпится быстрее промочить глотку.
Но прошел час, а на мосту ничего не изменилось. У людей на вышке затекли руки. В глазах, покрасневших от напряжения, замелькали назойливые стеклянистые червячки.
– Если так будет продолжаться, он уйдет, – сказал Лефевр, опуская руки. – А мы околеем. – Придерживая бинокль на груди, сделал несколько энергичных приседаний. – Давайте наблюдать по очереди, патрон.
– Заткнись, – уронил Жаламбе, не повернув головы. – Если они так и не появятся, то придется тебе ликвидацию взять на себя.
– И не подумаю, патрон. Вы же знаете, что я не мастак на такие штучки.
– А если я тебя очень попрошу?
– Неужели вы настолько боитесь Уэду? По-моему, нам давно пора перестать пресмыкаться перед японцами. Чем дальше, тем их дела идут все хуже и хуже. Американцы перешли в наступление на Маршальских островах. Того гляди, начнут бомбить Индокитай. Тут уж не до государственного переворота, которого так боится наш милый Жан.
– Merde, – сквозь зубы выругался Жаламбе. – Еще один политик на мою голову выискался. Если ты не хочешь, чтобы тебя прижали за старые грешки, а это можно сделать хоть сейчас – сам знаешь, – он не должен уйти отсюда живым. Учти, Виктор. Ты меня знаешь.
– Хватит стращать! – Лефевр топнул ногой. – Приказы отдавать легко. А как это сделать? Как? – он почти кричал. – Вы же знаете Конга! Он всадит в меня отравленную деревяшку, едва я успею схватиться за пистолет. Дайте двоих жандармов с автоматами, и я привезу его труп.
– А что потом станешь делать с этими жандармами? Постой! – испуганно вскрикнул Жаламбе. – Что же это такое?! – Трясущимися пальцами он стер с линз туман. Человек на мосту исчез. – Я же не сводил с него глаз! Не мог же он растаять в воздухе?
– Почему бы и нет? – Лефевр быстро обрел прежний дерзко-ироничный тон. – По-моему, вы плохо протерли стекляшки, патрон. Дело сделано. Он валяется на бревнах настила.
– Но это немыслимо! – Жаламбе обдало жаром. Борясь с набегающей слюной, он еще не смел радоваться. – На расстоянии выстрела из снайперской винтовки никого не было. Готов дать голову на отсечение!
– В таком случае ее уже нет у вас на плечах. – Лефевр пустил малиновую ракету. – Быстрее на катер!
Вздрогнув от выстрела, Жаламбе взглядом проследил за извилистой дымовой линией, косо взвившейся над каепутовыми и капоковыми деревьями дамбы. Подождав, пока огненная клякса погасла, отразившись напоследок в залитой пойме, неторопливо направился к лестнице.
Видит бог, он скромный человек и не требует от судьбы слишком многого. Меньше всего он был расположен сейчас кого-то ловить. Чутье подсказывало, что не следует создавать вокруг убийства переметнувшегося элемента большой шум. Уже в моторке, которая неслась, заливая низкие берега мутной волной, он еще раз взглянул в бинокль, но ничего не увидел, кроме бескрайнего травяного поля под тихим дождем.
– Что, если лодка подобралась оттуда? – он неопределенно обвел рукой горизонт. – Какая там может быть глубина?
– Едва ли, – Лефевр скептически качнул головой. – А вообще-то в этой проклятой стране все возможно. Никогда не забуду, что дал обвести себя вокруг пальца.
– Не казнись, – придя в хорошее настроение, милостиво утешил Жаламбе, – я тоже был уверен, что единственный путь – это река.
– Но теперь мы их ни за что не поймаем! – сжал кулаки Лефевр. – Прочесать всю низину немыслимо.
– Считай, что они уже ушли, – кивнул Жаламбе. – С той стороны дамбы у нас даже оцепления нет.
Когда они, зачалив катер за сваи, взбежали на мост, послышалось тарахтенье моторов. Это мчались моторки с жандармами, сидевшими в засаде у подножия горы. Все шло по плану. И ракету увидели, несмотря на дождь, и вовремя поспели к мосту, чтобы захватить неприятеля с двух сторон. Только некого оказалось окружать.
Конг лежал ничком, разметав сведенные последней судорогой руки. Его ногти процарапали по мокрому дереву отчетливый след. Голова была непокрыта. Шляпа, по всей видимости, скатилась в речку, где ее подхватило течение. Жесткие длинные волосы успели намокнуть.
– Вот оно как, – вздохнул Жаламбе, обнаружив в затылке бамбуковую стрелку с оперением из пальмового листа.
– Выстрел, очевидно, произведен из-под воды, – констатировал Лефевр. – Слыхал я о таких фокусах, а видеть не приходилось.
