Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
Глава 25
Год Водяной Овцы Нго Конг Дык встретил на Пулокондоре. Прежде чем попасть на острова, расположенные в восьмидесяти километрах от дельты Меконга, он около года провел в сайгонской тюрьме, где заслужил репутацию «нгоанко». [36]36
Упрямец (вьет.).
[Закрыть]Перед самым тэтом его вместе с другими упрямцами заковали в цепи и швырнули в полицейский фургон. Ударившись головой о железную стойку, он потерял сознание. Очнулся только у причала, где автоколонну с узниками уже ожидало судно, курсирующее между Сайгоном и Пулокондором. Скованные одной цепью заключенные в последний раз вдохнули свежий воздух и побрели к люкам, извергавшим смрад нечистот и протухшей воды. Их так и не расковали. Весь путь до каторжной тюрьмы они провели в полной темноте среди крыс и москитов, которые поколениями плодились в стальном чреве старого брандера.
По случаю Нового года тюремщики были пьяны и настроены благодушно. Ограничившись поверхностным обыском и несколькими зуботычинами, они на скорую руку рассовали новоприбывших по камерам. Надзиратель корпуса С, куда попал Дык, даже произнес прочувствованную речь:
– Мы рады приветствовать столь избранную публику на нашем знаменитом курорте, – он залился пьяным смехом, хотя повторял свою остроту перед каждой новой партией заключенных. – Все вы отъявленные негодяи, но у каждого будет возможность исправиться. Помните это. Неисправимые у нас долго не живут. Они переселяются на небо, хотя я далеко не уверен, что там их ожидает теплый прием. Вы находитесь на острове, выродки. Остров, полагаю, вам известно, со всех сторон окружен водой. Можете биться головой об стенку, орать, объявлять голодовку – нас это не волнует. Голодовки мы даже приветствуем – вновь последовал приступ хохота, – больше риса достанется птичкам и кошечкам. Ваши жалкие жизни стоят не дороже бланка, который мы аккуратно заполняем после смерти каждого мерзавца, не пожелавшего стать порядочным человеком.
В камере Дык встретил старых знакомых: студента Лe и Тон Дык Тханга, с которым познакомился в сайгонской тюрьме.
Тханга любило все коммунистическое подполье. В девятнадцатом году он поднял красный флаг на крейсере «Вальдек Руссо», стоявшем на рейде Одесского порта, и по приговору военного трибунала целых семнадцать лет провел в каменном мешке Пулокондора. Когда во Франции победил Народный фронт, Тханга выпустили на свободу. По возвращении с Восьмого пленума он был вновь арестован в Кохинхине. Его выследил элемент АБ.
Нго Конг Дыка приняли в камере как своего.
– Витамины привез? – первым делом спросил его студент.
Дык прошел в сайгонской тюрьме хорошую школу и прекрасно знал, что называют политзаключенные витаминами духа, [37]37
По-вьетнамски – тхуокбо.
[Закрыть]без которых в тюрьме не прожить.
– Про Сталинград уже знаете? – поинтересовался Дык, развязывая мешок. – Или после известия о поражении японского флота у острова Мидуэй время для вас остановилось?
– Он еще шутит! – возмутился студент. – Мы знаем, что Красная Армия окружила фашистов и им предъявлен ультиматум. Чем кончилось?
– Чем должно было кончиться, тем и кончилось. – Дык весело оглядел окруживших его товарищей. – Полная победа! Разгромлены десятки отборных дивизий, огромное количество пленных, среди которых двадцать четыре генерала и сам Паулюс. На других фронтах советские войска тоже продвигаются вперед, освобождают город за городом. На китайско-бирманской границе армия центрального правительства оказывает упорное сопротивление японцам. Ну как, хороши витаминчики?
– Ты хорошо запасся, парень, – одобрил Тханг. – Сведения первый сорт.
– И свежие! – Лe поднял над головой кулак.
– Знал, куда еду! – Встретив своих, Дык приободрился. Даже рана на голове, загноившаяся за дорогу, как будто бы мучила меньше. – Так что поправляйте, товарищи, здоровье. Тебе особенно нужно за себя взяться, Ле, – он озабоченно всматривался в посеревшее, осунувшееся лицо друга, почти сплошь покрытое мокнущими струпьями. – Совсем отощал.
– Ты лучше на себя посмотри, – отшутился Ле. – Могуч, как Ли Онг Чаунг! Чем это тебя? – он осторожно прикоснулся к ране на голове. – Болит?
– Пустяки. В машине стукнулся.
– Дайте мне бальзаму, – попросил Тханг. – Есть еще вести? Нгуен Ай Куок?
– О товарище Хо Ши Мине ничего нового. – Дык покорно дал смазать рану. Утихшая было боль вспыхнула с новой силой. – Они по-прежнему держат его в тюрьме. Но наши товарищи считают, что после Сталинграда китайцы станут покладистее. Генеральный секретарь исполкома гоминьдана У Дэн-чэн долго говорил о разгроме фашистов по чунцинскому радио.
– Известно хоть, в чем его обвиняют? – спросил Тханг.
– В шпионаже. Гоминьдановцы считают, что товарищ Хо Ши Мин перешел границу для встречи с китайскими коммунистами. Они начали пытать его еще в Цзинси, но ничего не добились.
– И не добьются, – повторил Тханг. – Я знаю Ай Куока больше двадцати лет. Пусть он ездил по разным странам, а я сидел на Пулокондоре, связь между нами не прерывалась. Он мне даже стихотворение прислал. «Что бы там ни было – все стерплю…»
– «Я им ни пяди не уступлю», – продолжил Дык. – Эти стихи поют во всех политических тюрьмах Индокитая, товарищ Тханг.
– Новенький правильно сказал, – от стены отделился высокий человек с искалеченной в пытках рукой. – В мире единый фронт против фашизма. Это рано или поздно дойдет до всех. Гоминьдановцы вынуждены будут освободить нашего вождя. Они сейчас являются основной силой, противостоящей японцам, и не должны ослаблять антифашистский лагерь. Китайским коммунистам тоже следует понять, кто является главным врагом. – Он подошел к Дыку. – Будем знакомы. Фам Динь Тян из Хюэ. – Заметив единственно дозволенную в тюрьме миссионерскую брошюрку в руках новичка, пошутил: – Никак, решил нас в христианство обращать?
– Совершенно верно, товарищ Тян, – протянул ему книжку Дык. – Найдется лимон или лайм? Глава девятая. Со слов: «Тогда Он, войдя в лодку…»
– С этим, к сожалению, придется подождать до первой прогулки, – огорчился Тян. – Такими сокровищами на Пулокондоре не балуют. Скоро сам увидишь, чем нас тут потчуют. Щепотки соли не допросишься.
– Соли! – усмехнулся Ле. – Наш достопочтенный боров, надзиратель, нарочно старается подсунуть вместо нее негашеную известь. Забавляется. Есть у нас еще и санитар по прозвищу мсье Аспирин. Если кто заболеет, он посыплет ему рис порошком аспирина и был таков. Пусть у тебя язва желудка, туберкулез или амебная дизентерия – ему наплевать. Одним словом, не вздумай болеть и не проси добавки.
– Что ты стращаешь паренька, Ле? – вмешался Тханг. – Судя по всему, он изучил полный курс арестантских наук. – Он похлопал новичка по плечу. – Не пропадет. Что там в брошюре?
– Задачи Вьетминя! Получено из резервной зоны безопасности в Тхайнгуэне. Партия считает, что рабочие и крестьяне должны стать основным костяком демократического фронта борьбы против японских фашистов. Это главное. Но на определенных условиях мы должны быть готовы вступить и в коалицию с группировкой де Голля, привлечь на свою сторону китайских эмигрантов. При помощи союзников и умелом использовании противоречий в стане врага антифашистское восстание победит.
– Спасибо тебе, товарищ. – Тханг протянул руку за евангелием. – Всем задание: добыть лимон. Пока же будем готовиться к празднику. Девятнадцатый год встречаю тэт за решеткой и каждый раз радуюсь, как малыш, которому подарили красный конверт с новенькими денежками. – Он хлопнул себя по лбу: – Ну что за неисправимый дурак!
Заключенные рассмеялись. Витамины духа, принесенные новичком, и близость праздника подняли настроение.
– А если рассудить, то чего нам не хватает? – продолжал забавлять товарищей неугомонный Тханг. – Тэт принято встречать всей семьей. Так? Вот мы и собрались вместе. Съехались, можно сказать, из самых разных мест, бросив важные дела. Может быть, нам нужны гости? Или хотя бы один, первый, который, согласно обычаю, является предвестником счастья на будущий год. Пришел к нам такой гость? – Он лукаво покосился на Дыка.
– Пришел! – хором откликнулась камера.
– Принес он нам долгожданную весть о великой победе героической Красной Армии?
– Принес! Еще как принес!
– Значит, будет у нас счастье в новом году?
– Непременно!
– Тогда скажите, чего у нас нет, – он с притворным возмущением развел руками. – Чем вы недовольны?
– Всем довольны! – по заведенному порядку отозвались заключенные.
– Ракет нет, – послышался чей-то одинокий голос.
– Ракет? – изумился Тханг. – Кто сказал, что в небе сегодня не будет ракет? На нашем благословенном острове хоть и нет цивильных лиц, но у господ охранников и надзирателей есть семьи. Неужели замечательные ребятишки наших заботливых сторожей обойдутся без новогоднего фейерверка? Никогда не поверю!
– Это будет скучный фейерверк, дядюшка Тханг, – под общий хохот заметил Лe. – В доме палачей не бывает искреннего веселья.
– Во-первых, ты ошибаешься, студент, – возразил Тханг, – веселиться умеют даже палачи, а во-вторых, с меня достаточно мысли о том, что в Москве наверняка будет салют по случаю взятия какого-нибудь неизвестного нам города. Короче говоря, все, что надо для счастья, у нас есть. Даже бань тэт, приготовленный из настоящего клейкого риса и зеленого горошка. Уважаемые тюремщики оставили нас в покое. Целых два дня нас не будут выводить на работы! Целых два вечера мы проведем за пиршественной беседой. Нами получены роскошные подарки из соседних камер и посылки с воли, в которых чего только нет: пирожки, королевские бананы, лангустины, кокосы, слоеное печенье и даже креветочный соус. Пусть потом опять настанут дни тягот и голода, у нас найдется о чем вспомнить. Поэтому я предлагаю такой порядок. Гость и счастливый вестник пусть немножечко передохнет. Все мы знаем, к сожалению, что такое дорога на Пулокондор. Остальные могут начать подготовку к празднику. Нам предстоит прибрать дворец и накрыть столы для пира. Студента Ле я тоже предлагаю освободить от домашних хлопот, потому что друзьям наверняка хочется побыть вдвоем.
– Правда, замечательный человек? – не скрывая восхищения, спросил студент, подсаживаясь поближе к Дыку.
– На воле его тоже очень любили, – кивнул Дык. – Преподает?
– Английский. Нашу школу организовал товарищ Фам Ван Донг.
– А я целый год занимался биологией. После победы пойду в университет.
– Почему именно биология? – удивился Ле. – Мне кажется, тебе бы больше подошла математика. Я читаю товарищам курс тригонометрии. Это очень важно для военного дела.
– И я здесь обязательно стану заниматься, потому что мы должны быть готовы принять участие в борьбе. Но, когда наступит мир, пойду в доктора. Хочу помогать жизни. Слишком много смертей и боли. Мы все в долгу перед жизнью. Знаешь, погиб и мой Белый Нефрит?
– Не может быть, Дык! Это какая-то ошибка.
– Я получил весточку от дедушки Лиема. Ошибка исключается. Хоанг Тхи Кхюе бежала из Сайгона перед самым началом войны на Тихом океане. Их сампан остановили японцы и приказали всем пассажирам прыгать в воду. Наверное, она утонула.
– Она же плавает как рыба! С детства на реке.
– Среди доплывших до берега ее не было. Это случилось возле Малайи.
– Как они там очутились?
– Тайфун. – Дык обнял приятеля. – Вот и все, не будем больше об этом. Для заключенного такие мысли страшнее всякого яда. Теперь я совсем один, у меня нет ничего, кроме Родины.
– Не установили, кто выдал сампан дедушки Лиема?
– Нет, Ле, пока ничего не известно. Ты знаешь, ведь именно там я встретил последний тэт! Всего год прошел, а кажется, что целая жизнь. Нас взяли на второй день праздника. Теперь я только и делаю, что вспоминаю.
– Не надо вспоминать. Ищи предателя.
– Как? – горько усмехнулся Дык. – Вокруг бетонные стены и море. Мы скованы по рукам и ногам.
– Зато мысль свободна. Ты должен вспомнить всех, с кем встречался незадолго до ареста, и каждого перебрать по косточкам. Это твоя святая обязанность. Предатель, возможно, все еще творит свое грязное дело. Хуже нет, чем взрастить в доме лисицу.
– Я даже не уверен, что тут действовал предатель. Жандармы и сами могли выследить. Разве не так?
– Могли, – согласился Ле. – Но разве ты не знаешь, что прежде всего мы обязаны подумать о шпионе? Вспомни, как были арестованы наши товарищи. Меня ведь тоже выдал провокатор.
– Знаю. Товарищ Танг рассказывал. Мы разоблачили и обезвредили оборотня.
– Вот видишь! Нет, ты просто обязан напрячь память. Если появятся какие-нибудь подозрения, мы найдем способ снестись с волей.
– Здесь, на Пулокондоре? – удивился Дык. – А вообще-то конечно. Отец Белого Нефрита бежал именно из этой тюрьмы. Деньги только нужны. Здесь дорого?
– Не очень. Все надзиратели купили свои должности у начальника сектора. Он человек без принципов. Для него тюрьма лишь рынок, где нужно наладить образцовую торговлю. Поэтому цены у нас твердые, в зависимости от поста, который занимает охранник. Того, кто отпирает камеры и водит на прогулку, можно купить за двадцать монет. Это мелкая сошка. Наблюдающего за свиданиями этим уже не умаслишь: у него должность дороже и выгоднее. Как-никак может присвоить себе любую передачу. Да и денег у вольных побольше, чем у нашего брата.
– Ясно. Вопрос, значит, упирается в деньги.
– На нашем черном рынке все идет в дело: сигареты, еда, опиум. За письмо на волю берут двести пиастров. У Родена есть такая скульптура «Мыслитель». Не иначе, заключенного изобразил. У тебя есть памятка для выявления элементов АБ?
– Нет, товарищи не успели снабдить.
– И напрасно, – студент был рад вновь взять шефство над младшим товарищем. – Тогда слушай и запоминай: «Он любопытен, часто выспрашивает одного человека про другого, тайком вскрывает письма. Он не жалеет денег на одежду, на угощение и вообще всегда бывает при деньгах. Он время от времени исчезает в неизвестном направлении. Он встречается с подозрительными людьми, распространяет ложные слухи, стараясь преувеличить силы империалистов и посеять страх среди революционеров. Рассказывает клеветнические истории, пытаясь очернить хороших товарищей и подорвать к ним доверие. Часто берется за рискованные задания, стремясь завоевать доверие, бывает, выполняет то, что другие никак не смогли бы сделать…» Усвоил? Теперь можешь действовать.
– Скажи сначала, – попросил Дык.
Студент повторил.
– «Часто выспрашивает одного человека про другого», – прошептал Дык. – Я буду над этим думать.
– Хватит шептаться в углу, – подошел к ним Фам Динь Тян. – Давайте лучше почитаем стихи. Чья сегодня очередь? – обернулся он к дядюшке Тхангу.
– Разрешите, я прочту, – попросил Дык. – Перед отправкой сюда мы разучили стихи о верности, которые пришли из далекой России.
– Молодцы! – обрадовался Тханг. – Льенсо муон-нам! [38]38
Советскому Союзу – десять тысяч лет! (вьет.)
[Закрыть]– воскликнул он, подняв кулак. – Начинай, счастливый гость.
– Их написал поэт Си-Ма-Ноп, – сказал он и, вскинув голову, затянул:
Я вернусь, если ты меня будешь ждать.
Только ты должна очень хотеть, чтобы я вернулся.
Жди, когда начнутся ливни, желтые, как лихорадка.
Жди, если даже на землю будет падать снег.
Голос чтеца оборвался на самой высокой ноте, он закрыл лицо руками и отвернулся.
Глава 26
Жаламбе скинул сорочку, подлил в тазик кипятку из термоса и нехотя сел за рабочий стол. Попробовав пальцем, не горячо ли, погрузил в воду набухшие от жары ноги. Любимая обезьянка по кличке Гарсон, прикованная длинной цепочкой к полу, прыгнула к хозяину на колени и с нежной деловитостью принялась слизывать с его кожи кристаллики соли. Стало щекотно. Жаламбе засмеялся и, отогнав обезьянку, почесал волосатую грудь.
Перед секретным совещанием во дворце хотелось подобрать материал, рисующий секретную службу в более выгодном свете. Но похвастаться было нечем. Самую дееспособную агентуру переманили японцы, и контрразведка все больше уподоблялась тайной полиции. Причем в наихудшем, провинциальном варианте. Конг превратился в типичного агента-двойника. Вполне вероятно, что он работал еще и на китайцев. Жаламбе запомнилась поговорка о листьях, краснеющих трижды в году. Он подозревал, что недалек день, когда виртуоз-оборотень переметнется к американцам. Морское сражение у атолла Мидуэй изменило соотношение сил на Тихом океане, и со дня на день могло начаться решительное контрнаступление. Затяжные бои за Гвадалканар показали, что японский блицкриг захлебнулся. «Неизвестно еще, где раньше высадятся союзники, – размышлял Жаламбе, – на Окинаве или здесь, в Индокитае. С открытием второго фронта в Европе они будто бы не очень спешили. Еще есть время сориентироваться и хорошенько взвесить решительный шаг. Русские переломили бошам хребет и в решительном темпе забирали обратно свои города. Как только они начнут брать чужие, англо-американцы поспешат им навстречу. А это значит, что рано или поздно де Голль вступит во Францию. Надо быть законченным идиотом, чтобы сомневаться в том, за кем пойдет страна. Вчерашний эмигрант превратился в национального героя, вернувшего Франции честь и веру в себя, а престарелого маршала открыто называют изменником. Только прощелыга Дюкоруа, не краснея, продолжает именовать Петэна спасителем отечества, для многих он просто предатель». Жаламбе раскрыл досье, заведенное на генерала Мордана. Еще год назад собранных контрразведкой материалов было бы вполне достаточно, чтобы, по меньшей мере, сорвать с него золотое шитье. Какое счастье, что Жаламбе удержался тогда от соблазна. Никогда не следует сжигать за собой корабли.
Все эти годы Мордан продолжал тайно сноситься с представителями Свободной Франции. Не далее как неделю назад он встретился с деголлевским эмиссаром, который спустился на парашюте в районе Халонга. Жаламбе знал, что Деку тоже какими-то путями проведал об этой встрече, но ничего не предпринял. Это ли не знамение времени? Неужели хитрец вздумал переметнуться? Отчего бы и нет? Ему надо спешить. Он слишком тесно связан с Дарланом, чтобы позволить себе дожидаться, когда пробьет без четверти двенадцать.
Жаламбе плеснул в стаканчик «касси» и, со вкусом прихлебывая, принялся изучать последние декреты генерал-губернатора. Деку явно старался заручиться поддержкой феодальной монархии и мандарината. Он реставрировал дворец в Хюэ, восстановил старинные церемонии, столичная пресса начала широко пропагандировать всевозможные выставки, литературные конкурсы и народные ремесла.
Что ж, подобные меры были разумны, и любая власть поставит их генералу в заслугу. Он не побоялся изменить статут администрации, упразднив архаичное разделение чиновничества на индокитайское и европейское. Н это тоже правильно. Франция в ее нынешнем положении не может позволить себе унижать Индокитай. Жаламбе мысленно одобрял даже такую меру, как запрещение обращаться к туземцам на «ты». Сам он продолжал «тыкать» своих агентов, не делая, впрочем, исключения и для французов, но любил поболтать на досуге о «новом курсе», «политике уважения», «дружеских контактах» и прочей ерунде.
Вызывало недоумение другое. Уравнивая туземцев в правах, открывая школы, Деку не только делал упор на моральное и патриотическое воспитание, но и рьяно насаждал культ Петэна. Этого Жаламбе и не мог понять. Неужели адмирал не видел, что дни «национальной революции» сочтены? Едва ли. Иначе бы он нашел возможность поставить контрразведку в известность о махинациях Мордана.
«Ставит на двух лошадей сразу? – спрашивал себя Жаламбе и вновь был вынужден констатировать: – Почему бы и нет?»
Именно для этого он приблизил к себе Дюкоруа, пришедшего на смену беглецу Фюмролю. До чего все-таки сильны кастовые связи на флоте! Весь Ханой потешался, когда генерал-губернатор придумал красавчику моряку курьезную должность комиссара спорта и молодежи. Но вскоре острякам, прохаживавшимся насчет «юного спортсмена» и мадам Деку, стало не до смеха. Дюкоруа быстро разработал систему военно-спортивной подготовки молодежи и открыл отделения комиссариата по всему Индокитаю. Надо было видеть, как этот новоявленный Бальдур фон Ширах принимает парад бойскаутов или дерет глотку на трибуне. Следует признать, что его факельные шествия и велогонки имели известный успех. Часть молодежи удалось оторвать от Вьетминя и от «Пан-Азии». Но то, что было хорошо в сорок втором, не годится для сорок третьего. Деку не мог этого не понимать. Значит, он действительно ставил на двух лошадей, а точнее, неудержимо раздваивался, как амеба.
Пока Дюкоруа насаждал «здоровье во имя служения Родине», повсюду плодились, как комары после дождя, публичные дома, опиекурильни и казино. Жаламбе, хорошо изучивший районы красных фонарей Ханоя и Сайгона, лучше кого бы то ни было понимал, насколько одно дополняет другое. Именно в двойственности проявлялась изменчивая целостность Деку – гениальнейшего проводника обреченной и жалкой политики.
Жаламбе понял, что ему не стоит спешить. Он будет держать равнение на адмирала. Такой человек не упустит спасительного мгновения и, не теряя лица, перейдет на службу новой власти.
Обезьянка вскочила на стол и закружилась на одном месте. Оскалив зубы, она ударила хозяина в грудь детским трогательным кулачком.
– Что, Гарсон, пи-пи захотел? – рассеянно спросил Жаламбе и отцепил карабин ошейника. – Ну, побегай в саду, – он вспомнил стихи Рембо, которые читал однажды Фюмроль:
Встаю из-за стола, я чувствую позыв…
Спокойный, как творец и кедра и иссопов,
Пускаю ввысь струю, искусно окропив
Янтарной жидкостью семью гелиотропов.
Какая ерунда лезет в голову. А ведь надо на что-то решиться. Деку – политик, и он по-своему зарабатывает оправдательный ценз. Франция находится в немыслимом положении, и любой на его месте делал бы то же самое. Разве скрытый голлист, Катру, не балансировал на канате, как ярмарочный плясун? Старый циник Мордан тоже вынужден с благородной рожей лизать японские ягодицы и козырять инспекторам из Виши. Таковы житейские реалии. Зато каждый втихомолку копит добрые деяния словно благонравные детки из сказок Перро.
Что могут поставить ему, Жаламбе, в вину, если, не дай господь, настанет столь тягостный час? Сотрудничество с японцами? Весьма проблематично. Пусть Свободная Франция воюет с Хирохито, у Новой Франции с ним союз. А Франция едина, поэтому неизвестно еще, как будет. Какие-нибудь ходы всегда найдутся. Единственная улика – это картотека. Официально ему никто не приказывал передавать ее волкодаву – Уэде. Все знали, но делали вид, что ничего не происходит. Умыли руки, короче говоря, соблюли невинность. Но это прежде всего касалось коммунистов. Весьма важное обстоятельство! Если только не случится мировая революция, оно сработает на него. Он хорошо делал свое дело, стараясь не особенно задевать соседей: гестапо, Сикрет Интеллидженс сервис, СИА. [39]39
ЦРУ.
[Закрыть]Остается последний камень на шее: агентура. И этого не простит никакое правительство. Даже Народный фронт. Он и сам не понимает теперь, как дал обвести себя вокруг пальца. Сложная и разветвленная паутина элементов АБ, которую его предшественники годами плели с необыкновенным терпением, попала в лапы Бульдога. Хорошо еще, что нет свидетелей. Впрочем, как это нет? Есть: Конг-оборотень, сам Бульдог и…
Итог получается неутешительным. Но в том и сила точного логического анализа, что, доведя до крайней точки падения, он указывает ранее незаметные тропки наверх. Период растрепанных чувств закончился. Жаламбе отыскал заветный путь.
Опрокинув тазик с остывшей водой, он прошлепал к сейфу, оставляя на розовом драгоценном паркете быстро высыхающие следы. Судя по отпечаткам, у него было плоскостопие. Вынув список явных японских агентов и прояпонски настроенной интеллигенции, он возвратился в кресло, допил неразбавленное «касси» и, схватив красный, остро отточенный карандаш, начал делать пометки. Сначала вычеркнул матерых профессионалов Волкодава, затем крупных политических деятелей, аристократов, связанных с принцем Кыонг Де, и главарей религиозных сект. В сетях осталась мелкая рыбешка: явно скомпрометированные шпионы, подозрительные иностранцы, наиболее крикливые туземцы и несколько двойников. Эту категорию агентов он отметил особо, потому что знал о близости по крайней мере троих к гестапо. Как раз то, что нужно. Жаламбе злорадно ухмыльнулся.
Проставив гриф секретности, он вызвал дежурного.
– Гастон Птичья Морда, – благодушно проворковал он, – есть работа. Пусть срочно перепечатают и поднимут картотеку. К вечеру должны быть все адреса. Аресты произвести на рассвете.
– Слушаюсь, начальник.
– Постой, – удержал Жаламбе. – Только никакого радио! Ты понял? Японцы давно знают наш код. Пошли людей самолетом: Хайфон, Сайгон, Хюэ и Далат.
– А как же Винь и Намдинь? – спросил Гастон, проглядев список.
– Черт с ними, потом как-нибудь.
– Все равно не успеем, начальник.
– Тогда завтра, – Жаламбе устало поморщился. – Только чтобы одновременно. Акция должна быть внушительная – это главное. Если кто и сбежит под шумок – не беда. Усвоил?
– Вполне.
– Тогда валяй… Конг не звонил?
– Как сквозь землю провалился. Не иначе, ухлопали.
– Почему ты так думаешь? – осторожно спросил Жаламбе. – Хочешь? – он постучал ногтем по бутылке. – Тогда садись.
– По-моему, коммунисты наступили ему на хвост. – Гастон взял с подоконника термос с колотым льдом. – Не могу без разбавки.
– Он столько раз уходил… – неопределенно заметил Жаламбе. – Как же это?
– Точно не знаю, начальник. Надо у Виктора спросить.
– Гони его сюда. И еще, Птичья Морда, сделай милость, поищи Гарсона. Он что-то долго не возвращается. Ушел на клумбы мой Гарсон, его пошел искать Гастон! Гениально, не правда ли?
«Случай спешит навстречу тому, кто действует», – подумал Жаламбе, оставшись один.
Развинченной походкой вошел хрупкий, изящный юноша с мечтательным лицом поэта. Несмотря на молодость, он восемь лет провел в Индокитае и заслужил репутацию талантливого контрразведчика. Ему поручали всегда наиболее тонкие операции, требующие игры воображения.
– Садись, Виктор, – с грубоватой фамильярностью Жаламбе обнял его за плечи и силой усадил на стул. – Хочешь? – прозвучал звонкий щелчок по стеклу. – Прости, я забыл, что ты пьешь только кофе. Что там за история с Конгом? Я знаю, что он переметнулся к Уэде, и был очень удивлен, когда Гастон сказал, будто он опять выплыл. Это верно?
– Не совсем, – Виктор Лефевр откинул со лба прядь волос и небрежно бросил на стол папку. – Собственно, тут все материалы, патрон. Проглядите.
– Давай-ка вместе. Как ты на него вышел?
– Случайно. Цепочка тянется из Пулокондора. – Лефевр не скрывал томления и скуки. – Вы хотите со всеми подробностями, патрон? – Увидев лужу под столом, он несколько оживился. – Неужели Гарсон опять нашалил? Вот уж не думал, что у обезьяны такой могучий пузырь.
– Пустое, Виктор! – Жаламбе поддал ногой медный тазик. – Это я.
– Для вашей комплекции чересчур скромно, – пошутил Лефевр. – Началось с того, патрон, что мы перехватили записку. Пожалуй, вам лучше все-таки сначала взглянуть на нее.
– Я не понимаю этой дурацкой азбуки! – вспылил Жаламбе.
– Переверните страницу. Есть перевод.
«Бал у мамаши. Почта цветов. Любопытный почтальон. Уточнить, не он ли повторил шутку с младшей дочерью. Плохо, если он».
– Понятно, – Жаламбе подпер щеку рукой и приготовился выслушать интересную историю. – Кто-то кого-то проверяет. Итак?
– Совершенно верно, патрон. Один наш старый знакомый…
– Постой, Виктор, – с непривычной для него живостью Жаламбе выхватил из папки записку. – Тут только копия. Где же оригинал? Вы взяли связного?
– Боже упаси. Что за кошмарное подозрение, патрон? Я не спускаю с него глаз.
– Отлично, мой мальчик! Именно это мне и хотелось узнать. Но я тебя слушаю, продолжай.
– Ни для кого не секрет, что на Пулокондоре не продается только свобода. Вернее, продается и она, но только за очень большие деньги. Сайгонские ребята поэтому берут на прицел всех визитеров и под благовидным предлогом устраивают им обыск. Порой попадаются любопытные вещицы. Помните, патрон?
– Ты имеешь в виду типографию в джунглях?
– Не только. К сожалению, контрагенты тоже не слишком доверяют продажной охране. К подобной переписке они прибегают в самых крайних случаях, да и то соблюдают большую осторожность. Попробуй разберись в этой белиберде. – Лефевр притворно зевнул. – «Бал цветов», «Мамаша», «Дочка» – экий сентиментальный вздор. Правда, наши живодеры умеют развязывать языки, и порой нам удается узнать, что скрывается за таким лепетом. Но вы знаете, патрон, что я не одобряю подобных методов. Притом они не очень эффективны. Связной или умирает, ничего не сказав, или действительно ничего не знает. Зачем связному знать? Нонсенс. На счастье, в ту пору я оказался в Сайгоне как раз в тот момент, когда задержали паренька с этой запиской. Мне понравился ее инфантильный настрой, и я отпустил курьера, предварительно отчитав за легкомыслие. Остальное, как понимаете, было делом техники. Рассуждая от обратного, я размотал клубок и вышел на старого знакомого. Это некто Нго Конг Дык, монтер из «Сентраль электрик».
– Не помню, – наморщив лоб, покачал головой Жаламбе.
– А я помню. Костоломы из второго отдела испортили мне всю игру. Они так отделали бедного мальчика, что пришлось положить его в лазарет. Сейчас он отдыхает на Пулокондоре.
– Дальше, – нетерпеливо бросил Жаламбе.
– Далее я взялся за записку. Вновь поднял дело о «Сентраль электрик» и нашел там милый групповой снимок костюмированного бала. В костюме цветочного Гермеса был не кто иной, как господин Конг. Все стало ясно. «Сентраль электрик» – мамаша, дочь, вернее дочернее предприятие – «Юзин электрик» в Намдине. Именно там, с моей помощью, Конг, предварительно погрузив весь город во тьму, угнал в джунгли состав с рисом. Бесподобное предприятие, снискавшее ему славу героя и любовь товарищей. Видите, как просто. Правда, должен сознаться, что чертовски помогла фотография. Сентиментальные забавы юных электриков и хорошеньких продавщиц, оказывается, тоже приносят пользу. Итак, стало совершенно ясно, что Конга проверяют, а когда проверят, попытаются убрать. Поскольку теперь он не наш человек, можно даже сказать, совсем не наш человек, я предпочел выждать.
– Умница! Вы всегда были умницей, господин Лефевр! – впервые в жизни Жаламбе обратился к подчиненному в вежливой форме.
– Что с вами, патрон? – удивился Лефевр.
– Я очень доволен тобой. – Жаламбе с облегчением вздохнул. – Предоставим мальчишку Конга его судьбе. Пусть получит свое. – Жаламбе настолько вошел в роль негодующего супруга, обманутого коварством жены, что совершенно искренне позабыл о том, как своими руками отдал агента Уэде.
