Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке"
Автор книги: Еремей Парнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Глава 8
Китайский остров Тайвань, отторгнутый Японией в 1895 году по Симоносекскому договору, занимал в планах японского генерального штаба важное место. Именно здесь, на Формозе, как теперь именовался Тайвань, отрабатывались основные элементы операции «Прыжок на юг». Горные цепи Синьгаошань и Цыгаошань, лагуны и заболоченные астуарии Западного побережья превращали остров в естественный полигон, на котором набирались опыта части, предназначенные для ведения боевых операций на Малайском архипелаге и во французском Индокитае.
Влажные тропические леса, где водилось тринадцать видов ядовитых змей, и мангровые заросли тоже играли не последнюю роль.
В специальном центре – часть № 82 – дислоцированной на острове армии разрабатывался сложный комплекс исследования местных условий. Малярия и древесные пиявки, ядовитые плоды и обычаи лесных племен – все подвергалось скрупулезному изучению. Особое внимание придавалось таким, казалось бы, второстепенным темам, как, скажем, «древесные породы» или «мед лесных мух». Подобные «мелочи» зачастую становились в джунглях вопросом жизни или смерти. Солдат обучали разжигать костер из влажной древесины и поддерживать его горение в парной атмосфере лесов, показывали, как прижигать сигаретой насосавшуюся крови пиявку, чтобы она отвалилась, не оставив в ранке – иначе образуется незаживающая язва – клочков ротового отверстия. Военные ветеринары дотошно присматривались к поведению лошадей, которых одолевали москиты, инженеры тщательно вымеряли градус поражения гранатами в условиях травяных джунглей, открытых болот и болот в центре леса.
Создавались новые виды смазок, рассчитанные на высокую влажность, противогрибковых кожных мазей, таблеток для быстрого обеззараживания воды. В бараках, на скорую руку возведенных из бамбука и тонких досок, вычерчивались профили далеких южных островов, составлялись таблицы приливов и отливов, штабные офицеры с витыми аксельбантами наносили на карты береговые укрепления Сингапура, Пенанга и Кота-Бару, штудировали порядок несения караульной службы в британской (Малайя), голландской (архипелаг), американской (Гавайи) и французской (Тонкинское побережье) армиях.
Японские резиденты на местах спешно добирали через свою клиентуру – парикмахеров, поваров, часовщиков и коммерсантов – недостающую информацию. Днем и ночью радисты в наушниках заполняли тетради бесконечными колонками цифр.
По странной случайности, мощная радиостанция, с которой вещал на Вьетнам принц Кыонг Де, находилась в непосредственной близости от шифровального отделения, куда поступали разведданные со всей Юго-Восточной Азии. Барачный городок, к которому примыкал палаточный лагерь, был расположен в пригороде Тайбэя, называвшегося теперь Тайхоку. У контрольно-пропускного пункта и на вышках с прожекторами стояли длинноствольные пулеметы «намбу». По другую сторону отгороженной шлагбаумом железнодорожной ветки находился небольшой аэродром с травяным покрытием. Под тихим дождем, который приносит на северную часть острова северо-восточный муссон, уныло мокли одномоторные «накадзима». Но небо над угрюмой стеной леса заметно просветлело, и в сероватой желтизне проявились очертания гор. По всей видимости, приближался очередной тайфун. И хотя полосатый «сачок» безжизненно свисал с мачты, яростный ветер мог налететь с минуты на минуту. Техники в мешковатых комбинезонах уже снимали маскировочные сети, чтобы загнать самолеты в ангар.
К аэродрому примыкало единственное в зоне двухэтажное здание из железобетона, в котором размещался секретный отдел – мозг и сердце всего предприятия. Впрочем, сами офицеры спецслужбы именовали свой отдел «компанией висельников» – «дар нави». Кто-то из шутников даже приколотил к двери дощечку, на которой черной тушью был нарисован повисший на веревке человечек. Но ее вскоре сорвал сокрушительный тайфун, пронесшийся над островом в августе. Тогда же были сломаны и верхушки росших поблизости изысканно тонких сахарных пальм.
Подполковник Арита, начальник отдела, приказал спилить торчащие, как палки, стволы и засадить голое место бананами. На банановых пальмах он демонстрировал молодым офицерам фехтовальные приемы самураев.
– Это горизонтальный удар, – объяснял он, срезая со свистом верхнюю часть ствола. – Он называется «полет ласточки». Изящно, не правда ли? Но для начала я рекомендую испробовать более простое «опускание журавля». Вот так! – последовал молниеносный удар наискось. – Удар наносится от левого плеча к правому бедру. Левши, разумеется, поступают наоборот, – добавил Арита под общий смех. Когда от банановой поросли остались лишь желто-зеленые слезящиеся пеньки, подполковник бережно вытер фамильный меч на длинной костяной рукоятке шелковым платком. – Надеюсь, что вскоре мы сможем потренироваться на живых моделях, – улыбнулся он, обнажив крупные, немного торчащие вперед зубы.
Самурайские забавы прервал адъютант, подполковника срочно вызывали в штаб. Офицеры почтительно расступились. Об Арите ходили разные слухи. Кое-кто уверял, что он уже испробовал в Китае «кимотори» – древний ритуальный обряд, при котором самураи съедали печень побежденного врага. О том же, что под видом кули подполковник облазил все восточное побережье Малайи от Кота-Бару до Джохорского пролива, знал весь Тайхоку. Недаром Ариту прозвали «Келантанским духом». Высадившись с подводной лодки на песчаном, заросшем пальмами берегу, он углубился в леса и по реке Келантан добрался до Куала-Края. Оттуда уже по железной дороге он проследовал в Джерантут, чтобы вновь уйти в жуткие дебри Паханга. Даже те, кто с блеском выдержали обязательный экзамен на выживание, то есть три недели продержались в джунглях на обычном трехдневном рационе, называли анабазис Ариты чудом. Человек на такое не способен. Только дух. Или, в крайнем случае, заведомый висельник. Отсюда, вероятно, и пошло название особого отдела.
Генерал Итагаки тоже был наслышан о подвигах «Келантанского духа» и поэтому с интересом взглянул на невысокого смуглого офицера. Как и положено разведчику, внешне он ничем не выделялся. Лишь светлые пятна на щеках свидетельствовали о том, что совсем недавно все лицо этого человека покрывали жуткие гнойники, искусно нанесенные лучшим военным хирургом. Итагаки, сделавший карьеру в штабах, отдавал должное таким, как Арита, людям практики – непревзойденным мастерам-одиночкам. Конечно, он мог вызвать разведчика из Итигайя в военное министерство. Но генералу захотелось на месте приглядеться к человеку, на котором он остановил свой выбор. В новом плане, что разрабатывал Итагаки, предусматривалась заброска в тыл противника целого отряда диверсантов. На этих людей генерал тоже решил посмотреть лично. Важно было убедиться в том, насколько успешно смогут они работать во взаимодействии. Итагаки знал, что все «висельники» являются членами тайного офицерского общества «Черный океан», к которому принадлежал и он сам. Но не это определило его выбор. Человеку, для которого военная операция сводилась к графикам, таблицам и сводкам, чрезвычайно импонировал педантизм, с каким подходили в части № 82 к разработке очередных заданий. В какой-то мере она была его детищем, которым хотелось гордиться. После образования Манчьжоу-Го на месте китайской Маньчжурии, захват которой столь тщательно распланировал Итагаки, его идеей фикс сделался «Прыжок на юг».
Дальнейшее продвижение в Китае явно застопорилось, и следовало срочно изыскать другие возможности. «Прыжок на север» – иначе говоря, новая операция против СССР – скорых лавров не обещал. Оставался, таким образом, южный вариант. Но он тоже был сопряжен с риском. Если Франция, Голландия и даже Великобритания могли быть сравнительно быстро выведены из игры, столкновение с могущественной, обладающей колоссальным промышленным потенциалом Америкой грозило многими осложнениями. Поэтому плану Итагаки сопутствовал дерзкий, но тщательно выверенный план, над которым работали в штабе адмирала Рюносукэ Кусака. С соперничеством США на Тихом океане предполагалось покончить одним ударом.
Генерал молчаливо изучал взглядом застывшего перед его столом офицера в простом кителе с выкрашенными в защитный цвет звездочками на двупросветных петлицах. Коротко доложив о себе, он не вытянулся в струнку, но и не принял свободную позу. Избегая встретиться с генералом глазами, не пытался и отвести их в сторону. Итагаки остался доволен первым впечатлением, хотя и испытал некоторое разочарование. Он ждал большего.
– Садитесь, подполковник, – указал Итагаки на стул. – Вы догадываетесь, зачем я здесь?
– Догадываюсь, господин генерал.
– Курите, – Итагаки пододвинул раскрытую коробку папирос «сикисима».
– Благодарю, господин генерал, я не курю.
– Наверное, жуете бетель? – пошутил Итагаки.
– Это больше пристало кули, – без улыбки ответил Арита. – И в лесу можно всегда отыскать листья.
– Предусмотрительно, – одобрил генерал. – Говорят, отсутствие курева причиняет страдание… А как насчет сакэ?
– Только перед операцией.
– Ваши люди тоже придерживаются столь строгих правил?
– Да. Я стараюсь отучать их от вредных привычек.
– Интересно, как вы обходитесь с заядлыми курильщиками? – положив ногу на ногу, генерал со вкусом выпустил тонкую струйку дыма.
– Забрасываю в джунгли. Волей-неволей они начинают искать бетель.
– И что же, после возвращения они не тянутся к сигаретам?
– Таких я забрасываю еще раз. Кто выживает, приучается жевать лист.
– Круто, но разумно. – Генерал отложил погасшую папиросу и с живостью наклонился к собеседнику. – Итак, свершилось, подполковник. Ваша догадка правильна. Мы идем на юг. По графику ровно через двадцать одну неделю у вас все должно быть в полной готовности. В свое время Танака говорил, что для завоевания Китая необходимо взять Маньчжурию и Монголию, а для завоевания мира нужен Китай. Замкнутый круг в некотором роде. Но кое-что сделано, да, кое-что сделано, – он удовлетворенно откашлялся. – Располагая ресурсами Китая, мы можем перейти к завоеванию Индии и Центральной Азии. Вполне закономерно, что, прежде чем ударить по Бирме и Малайскому архипелагу, следует устранить китайский инцидент. Как вы прекрасно понимаете, для этого нам первым делом требуется взять в свои руки южную границу. Операция в Индокитае явится, таким образом, и первым этапом «Прыжка на юг» и завершающей стадией китайской кампании. И здесь я вспомнил о вас, подполковник Арита. Вы мне нужны вместе с вашими «висельниками».
– Это большая честь для всех нас, господин генерал, – не слишком поспешно ответил Арита. – Выходит, сначала Индокитай? – спросил он, но вопросительная интонация почти не ощущалась в его сдержанной и предельно скупой речи.
– Он станет для ваших питомцев маленькой репетицией. Потом я брошу их в Бирму, Малайю, на Зондские острова.
– Большая честь, – повторил Арита. – Сроки остаются прежние?
– Для маленькой прогулки – да, в Индокитае вы должны быть завтра. В крайнем случае – послезавтра.
– Я готов. – Арита вскочил с места и вытянулся. – Но мои люди еще не прошли необходимой подготовки. Понадобится еще не менее десяти недель, прежде чем они смогут свободно действовать в заболоченных мангровах или сражаться под муссонными ливнями в лагунах. Еще не все из них сдали экзамен на выживание, господин генерал. Им еще предстоит овладеть искусством незаметно передвигаться в джунглях, бороться с неведомыми болезнями. Быть готовыми в любую минуту вступить в схватку с врагом. Кроме американских мин и английских огнеметов, они должны изучить келантанские духовые трубки, отравленные шипы даяков и дьявольские ловушки, которые ставят на лесной тропе вьетнамцы. На все это требуется время. Десять недель – минимальный срок, – закончил он твердо и сел.
– Очень хорошо, – не проявил никакого неудовольствия Итагаки. – Как я уже сказал, обучение должно быть полностью закончено через двадцать одну неделю. Потом ваши люди сами станут учителями. В ходе военных действий они будут передавать свой драгоценный опыт миллионам наших солдат, которых мы швырнем в джунгли юга. Вы не поняли меня, подполковник Арита. Индокитайская операция не потребует от ваших людей слишком больших усилий. Достаточно того, что они уже умеют. Кстати, когда я их увижу?
– Как прикажете, господин генерал. – Арита взглянул на часы. – Можно минут через сорок.
– Даже так? Прекрасно, Арита, превосходно… Давайте завтра, в семь утра… А после продолжим разговор. У вас есть вопросы?
– Только один, господин генерал. Если мне требуется быть в Индокитае завтра, вылететь необходимо сегодня.
– Я употребил слово «завтра» фигурально, – объяснил Итагаки. – Если ваши «висельники» оправдают мои ожидания, к переброске можно будет приступить дня через три, не ранее. Не такое уж я чудовище, чтобы не дать людям времени на сборы. Кроме того, мы сначала передислоцируем команду на Хайнань. Пусть ребята полюбуются видом Тонкинского залива с востока, придут немного в себя. Вы будете приданы пятнадцатой армии, подполковник Арита. Ей выпала честь первой вступить во французский Индокитай. Но путь проложите вы. Надеюсь, что это не будет сопряжено с большими трудностями. Так что пусть «висельники» не спешат повязывать белые «хасимаки» смертников, – генерал коротко хохотнул, найдя собственные слова забавными, и с нескрываемым удовольствием взялся за свои схемы и графики. – Значит, в семь.
Глава 9
Возвратившись из Токио, Фюмроль застал в доме Мынь. Без малейшего смущения девушка приняла из его рук портфель и тотчас вернулась с рюмкой анисовой. Смахнув со стола муравьев петушиной щеткой, она опустила жалюзи и выскользнула из комнаты. Фюмроль следил за ней со смешанным чувством радости и удивления.
– Мынь, – позвал он, не прикоснувшись к рюмке, – мне нужен портфель. – Затем хлопнул в ладоши. – Тхуан!
Они явились почти одновременно. Мынь обеими руками прижимала к животу тяжелый портфель, а Тхуан держал кокосовую скорлупу с прелестной орхидеей.
– Вот, господин, – буркнул он, осклабясь. – «Arenda Zu». Собирался подвесить на веранде.
– Отлично, Тхуан, – кивнул сбитый с толку Фюмроль. – Я оторвал вас от дел только затем, чтобы поздороваться. Здравствуйте.
– Здравствуйте, господин. Добро пожаловать домой. Как долетели?
– Благодарю. – Фюмроль поманил Мынь. – Оставь портфель и ступай… Это ваша работа? – проводив ее взглядом, он повернулся к Тхуану. – Или она сама пришла? – Он открыл новенький сейф и переложил в него из портфеля наиболее важные документы.
– Господин недоволен? – уклонился от прямого ответа повар. – Девушку можно отослать назад.
– Нет, зачем же… – смутился Фюмроль. – Просто я как-то не ожидал увидеть ее у себя. – Он отвел глаза от изъеденного оспинами и вечно улыбающегося лица повара. – Кому все же принадлежала инициатива?
Вопрос прозвучал отрывисто и отчужденно. Почти так же, как щелканье запираемого замка.
– А говорили, что Мынь нравится господину…
– Кто говорил? – спрятав ключ, продолжал расспросы Фюмроль. Горячая волна, которая прихлынула к горлу, когда он увидел девушку, сменилась тоскливым отливом. Он чувствовал себя совершенно открытым. Отовсюду следили за ним чьи-то холодные, затаившие недобрую тревогу глаза.
– Не знаю, господин, – помедлив, ответил Тхуан. – Многие так считали.
– Проклятый город! – Фюмроль сжал кулаки. Он с трудом сдерживался. Сказывалось напряжение последних дней, изматывающая дорога и гнусная эта морось, от которой изнутри запотевает часовое стекло. – Воистину проклятый город. Тут все за всеми следят. – Он понял, что механически повторяет чужие – Катру? Жаламбе? – слова, и устало пробормотал: – Каждому есть до тебя дело.
– Похоже, господин перегрелся на солнце, – сочувственно покачал головой Тхуан. – Я принесу пузырь со льдом.
– К черту пузырь, к черту все! – Фюмроль поднялся, отшвырнул ногой портфель и, пошатываясь, направился в спальню. Он помнил и свой последний вопрос и то, что Тхуан на него не ответил, но все вдруг стало ему безразлично. Голова переполнилась теплой медлительной жидкостью, в которой красноватыми вспышками один за другим угасали возбужденные центры.
Рухнув ничком на постель, Фюмроль крепко зажмурился, чтобы не видеть больше черных мелькающих точек. «Это, наверное, тропикантос», – успел подумать он, теряя сознание. Но это был всего лишь сон, глухой изнуряющий сон среди бела дня, от которого человек встает опустошенным и разбитым. Смутно догадываясь, что спит, Фюмроль готовился разрушить сковавшее его оцепенение и не мог. Недоставало ни желания, ни сил. В состоянии полнейшей каталепсии он ощущал атласные прикосновения маленьких пальцев, догадывался, что его раздевают и переворачивают головой на подушки.
Когда Тхуан бережно разбудил его, Фюмроль долго не мог понять, где находится. Казалось, что он все еще спит в токийском отеле «Коксай-Канко», и было лишь пугающе непонятно, почему поменялись местами кровать и окно. Он сел, оперевшись на подушки, и одичало помотал головой. В такт приливающей к вискам крови болезненными толчками возвращалась память. С подносом, на котором дымился горячий шоколад, подступила Мынь. Присев бочком на постель, она подала ему чашку и серебряную розетку с профитролями. Под кружевом блузки нежно обозначились маленькие крепкие груди. Безотчетно повинуясь памяти детства, Фюмроль выпятил нижнюю губу и капризно поморщился, но маслянистый и белый шоколад выпил с удовольствием. Ему было немного стыдно встречаться взглядом с Тхуаном. Он и сам не понимал теперь, для чего было затевать никчемный допрос. Разве не приучил он себя воспринимать жизнь как некую изначальную данность, чьи сумбурные проявления не зависят от желания и воли? Смешно огорчаться и протестовать, если неожиданный ход событий разбивает наши мечты, но еще более нелепо противиться удобному стечению обстоятельств. Мынь пришла к нему, и незачем допытываться, как и почему это получилось.
Ободряюще кивнув девушке, он вытер губы салфеткой.
– Никогда не пробовал такого!
– Белые бобы, только что получены с юга, – удовлетворенно проурчал Тхуан. – Прикажете почту?
Он принес стопку газет, несколько казенных пакетов – один из них был помечен грифом контрольной комиссии – и два конверта с красным штемпелем французской авиапочты. Почерк жены Фюмроль узнал в первое же мгновение. Сбросив все остальное на пол, он обеими руками схватил это маленькое письмецо с голубой маркой, запечатлевшей пароход «Нормандия». Разрывая дрожащими от нетерпения пальцами хрустящую бумагу, подумал о том, что жизнь любит затягивать тугие узлы. Надо же было именно сейчас – не раньше и не позже – получить весть от Колет! И притом эта марка. Впрочем, ее Колет могла преднамеренно выбрать. С «Нормандией» у них было связано много приятных воспоминаний… Жена писала, что роды прошла удачно, но девочка – «девочка!» – повторил про себя Фюмроль – родилась слабенькая. И сама она тоже еще не оправилась от родов и очень волнуется за крошку Люсьен…
Люсьен! Они вместе выбрали это имя, а если бы родился мальчик, его бы назвали Виктором… Далее Колет заклинала его беречь себя, жаловалась, что страшно устала от постоянной тревоги и тоски. «Временами мне кажется, что я больше не выдержу, – писала она, – но стоит девочке заплакать, как я бегу к ней, и сами собой ко мне возвращаются силы. Если все закончится благополучно и доктор Милле не наложит свое беспощадное вето, мы сядем на первый же пароход, идущий в Индокитай».
– Тхуан! – позвал Фюмроль, сглатывая подступившие слезы. Он вскочил с кровати, переоделся в свежее, приятно холодящее кимоно и, подобрав на ходу желтый пакет, влетел в кабинет. – Тху-а-ан! – пропел он, бережно пряча письмо в верхний ящик сейфа.
Послание генерала Нисихары так и осталось непрочитанным. Вспоров пальцем конверт, Фюмроль только взглянул на дату, аккуратно проставленную на бланке, и потянулся к корзине. Можно было не сомневаться, что после токийских переговоров японская сторона предъявит новые, куда более жесткие требования.
– Завтра вечером мы принимаем гостей, – довольно потирая руки, объявил он своему повару и домоправителю, который опять притащился с орхидеей. – Стол накроете в большой гостиной, на пять персон. Черепаховый суп, лангустины, шампанское. – Он победно прищелкнул пальцами. – Одним словом, вы понимаете.
Бережно прижимая цветок к груди, Тхуан удовлетворенно заворчал.
– Что вы там бубните? – улыбнулся Фюмроль. – Не разберу.
– Мне приятно, что у господина будут настоящие гости, – чуть более внятно произнес повар. – Значит, в дом пришло счастье.
– Вы угадали, мой друг. У меня родилась дочь. Не знаю, надо ли радоваться тому, что в мире, который раскалывается на части, появилась маленькая маркиза, но я почему-то счастлив.
– Позвольте принести вам свои поздравления, господин. Дети – это единственное, ради чего стоит жить. Надеюсь, это не последняя радость. Как говорится, старшая дочь – нянька для младших.
– В самом деле? Весьма остроумно, Тхуан. Что ж, будем надеяться. – Фюмроль вдруг заметил цветок в скорлупе. – Вы все так и таскаетесь с этим орехом? – Раскрутив вокруг пальца цепочку с ключом, он беззаботно разлегся в качалке. – Бросьте его куда-нибудь.
– Никак невозможно, мой господин. Это «Arant hera» – редкого оттенка вишневого бархата. – Тхуан бережно провел рукой по гладкой округлости ореха. – Перевернется, не будет цвести… Корзина уже опять полна, – он виновато переступил ногами. – Господин позволит?
– Что? – Фюмроль проследил за его взглядом. – Ах, корзина. – Он небрежно махнул рукой. – Конечно, Тхуан. – И по обыкновению предупредил: – Бумаги сожгите… А я, знаете ли, что-то опять устал. Никак не приду в себя после дороги. Если будут звонить, скажите, что не велел будить.
Закрыв за собой дверь спальни, Фюмроль сунул под подушку пистолет, выключил свет и, тихонько приоткрыв дверь, юркнул под сетку. В настороженной темноте он чутко прислушивался к скрипам и шелестам ночи. Спать совершенно не хотелось. Мимо приоткрытой двери прокрался на цыпочках повар.
– Это вы, Тхуан? – захлебываясь сонной зевотой, спросил Фюмроль.
– Я, господин.
– Послушайте, – капризно растягивая слова, пожаловался Фюмроль. – По моей постели опять пробежала крыса. Когда это кончится? – Он шумно зевнул. – Неужели нельзя сходить в аптеку за мышьяком? – Улыбаясь в темноте, он ждал ответа.
– Не надо отравы, господин. – Тхуан, как и ожидалось, воспротивился. – Потерпите немного, и я принесу большую змею, которая прогонит крыс. Мы ведь не знаем, кем они были в предшествующих рождениях и в каком облике возродятся вновь. Зачем же отягчать себя такой ответственностью?
– Вы убиваете голубей к столу? Потрошите рыбу?
– Так назначено человеку.
– А если на вас нападет убийца с ножом?
– Человек обязан защищать себя и своих близких.
– Выходит, что только крыс нельзя убивать?
– Можно убить отдельное вредное животное, господин, – с терпеливой кротостью объяснил Тхуан. – Но грех посягать на целый род. Тем более что от яда могут погибнуть и вовсе невинные существа: муравьи, жабы, улитки, сверчки. Завтра достану змею.
Ничего не ответив, Фюмроль мирно задышал.
– Господин, – шепотом позвал Тхуан и выжидательно затаился. Убедившись, что хозяин уснул, он закрыл дверь.
Лежа с открытыми глазами, Фюмроль вновь стал вслушиваться в шорохи затихающего дома. Когда тонко проскрипели ступени винтовой лестницы, – очевидно, Тхуан спускался к себе, – включил ночник и раскрыл томик Поля Валери.
В зыбь Океана пролил я
(Под небом, что забыл дорогой)
На днях, в счет жертв небытия,
Бесценного вина немного…
Силясь понять ускользающий смысл завораживающих, сладкой печалью туманящих строф, вновь и вновь перечитал стихи. Жалко затрепетало сердце, когда почудилась близость разгадки. Нечто неизмеримо большее, нежели утраченное вино, о котором писал поэт, раскрылось вдруг в шаманской магии ритма.
Вино исчезло в пьяных волнах!
Я в горьком воздухе узнал
Прыжки фигур, значенья полных…
Около часа ночи совсем неслышно пропела деревянная ступенька под чьей-то легкой ногой. Фюмроль погасил ночник и вытянулся на постели. Борясь с нетерпением, медленно просунул руку под подушку. Нащупав насечку рукоятки, вытащил пистолет и затаился, выжидая. Стараясь думать о чем-нибудь совершенно постороннем, он гнал от себя всякие сомнения в разумности задуманного. Он решил, и пусть будет, как будет. Но чем упорнее пытался он переключить мысль на другое, тем острее грызло сомнение. Чего он добивается, в самом деле? Что хочет узнать? Не лучше ли все оставить как есть и продолжать тянуть свою жалкую, но для кого-то такую удобную, такую чертовски необходимую роль? До тошноты осязаемо он уже знал, что через минуту пожалеет о содеянном. Не много мудрости требуется, чтобы разрушить в единый миг кем-то кропотливо возведенное строение. Но что случится потом? Мысли Фюмроля были запутанны и противоречивы. Почти уговорив себя отказаться от вмешательства в чужую игру, он понимал в глубине души, что уже не сможет остановиться. Она перестала быть чужой, эта игра. Партнер допустил фальшивую ноту, и Фюмролю захотелось смешать фишки. Глухое подозрение, шевельнувшееся в нем, когда Мынь уносила портфель и форменное кепи, успело вызреть в жгучую уверенность. Она-то и не давала ему покоя. Он не мог более продолжать игру, которую вел с безымянным партнером, потому что в нее была вовлечена Мынь. Пусть в нем говорила слепая гордыня, но он ничего не мог с собой поделать. Вчера еще можно было позволить себе добровольное ослепление. Но партнер не понял его и сделал оскорбительную попытку навязать свои условия. Примириться с этим Фюмроль не пожелал, хотя и понимал, что, переехав из «Метрополя», он первым нарушил некое шаткое равновесие, восстановить которое, видимо, удалось только с помощью Мынь. Что же мешает ему и впредь притворяться беспечным ротозеем? Разве он не рад, что Мынь поселилась под его кровом? Или в нем проснулась вдруг гордыня потомка неукротимых маркграфов, которых не могли остановить ни эшафот, ни дуэль? Тому, кто нащупал его слабое место и пытается извлечь из этого пользу, он вынужден преподать урок.
Откинув полог и мягко спрыгнув с кровати, Фюмроль бесшумно отворил дверь. Чтобы попасть в кабинет, нужно было завернуть за угол и пройти до конца коридора. Ковровая дорожка мягко заглушала шаги. Остановившись под дверью, толкнул ее плечом и боком проскользнул в комнату.
– Оставаться на месте, – спокойно сказал он, поднимая пистолет. – При первом движении буду стрелять.
Было необыкновенно тихо. Мынь, прикусив до крови губу, замерла у распахнутого сейфа, а хрупкий юноша, склонившийся над столом, лишь поднял голову и тоже застыл, не сводя с пистолета расширенных и странно неподвижных глаз. В беспомощном свете перекальной лампы их лица выглядели обескровленными. Густые геометрически четкие тени казались врезанными в стены и светлый паркет.
– Не бойтесь, – Фюмроль с трудом подбирал нужные слова. Все, что он собирался сказать раньше, – язвительное, высокомерное – начисто вылетело из головы. – Я не причиню вам вреда. – Он приблизился к Мынь и требовательно раскрыл ладонь: – Дайте ключ.
Она медленно повернулась, осторожно вынула ключ из скважины и зажала его в кулачке.
– Дайте же! – Фюмроль попытался поймать ее запястье, но она вырвалась с неожиданной силой и отпрыгнула в сторону. С легким звоном упал на пол металлический прут. Можно было не нагибаться. Фюмроль почему-то так и подумал, что это будет отмычка, на скорую руку выточенная в кустарной мастерской. – Быстро спроворили! – попытался он шуткой разрядить напряжение. Но Мынь ответила таким яростным, таким ненавидящим взглядом, что ему стало не по себе.
Юноша у стола наконец выпрямился и выпустил из онемевших рук фотоаппарат. Фюмроль, от которого не ускользнуло это движение, с облегчением отвел глаза.
– Позвольте полюбопытствовать, – опустив пистолет, он прошел к столу. В ярком прямоугольнике, который бросала защищенная отражателем перекалка, лежала раскрытая папка с текстом заключенного в Токио секретного соглашения. Рядом аккуратной стопкой были сложены инструкции министерства иностранных дел, меморандумы контрольной комиссии и тот маленький листочек, который он получил от Колет.
– Фирма «Цейс», – заметил Фюмроль, взглянув на аппарат. – Но, надеюсь, вы не на гестапо работаете?
И вновь шутка повисла в воздухе. Вьетнамцы, казалось, не замечали Фюмроля, а он мучился от сознания непоправимой ошибки и лихорадочно искал выхода из опасного тупика. С запозданием он понял, что создавшаяся ситуация грозит гибелью не только этим молодым туземцам, но и ему самому. Передать их полиции он не мог. Отпустить на все четыре стороны – тоже. Они либо выдадут его, когда вновь попадутся, либо, того хуже, надумают прибегнуть к шантажу.
– Кто вас послал? – спросил он, укоряя себя за поспешность. Конечно же вопрос следовало сформулировать иначе. Не удивительно, что они молчат. – Поймите меня правильно, молодые люди, – он решил зайти с другой стороны. – Мне нет дела до ваших тайн. Но прежде чем решить, как с вами поступить, я хочу знать, кого вы представляете. Чью сторону?
– Вьетнам! – разжал губы юноша.
– Вот как? Превосходно! – Фюмроль демонстративно раскрыл аппарат и, вытащив кассету, засветил пленку. – Можете забрать, – сделал он первый примирительный жест. – И это тоже. – Включил настольную лампу, выдернул из розетки вилку перекалки. – За какой же Вьетнам вы сражаетесь? За красный? Или за национальный?
Они молчали.
– Я слишком уважаю себя, чтобы прибегнуть к угрозам, – вздохнул Фюмроль, соображая, куда сунуть мешавший ему пистолет. – И слишком хорошо знаю Дальний Восток. – Не найдя ничего лучшего, спрятал оружие за пазуху и туже завязал пояс своего кимоно. – Но вы мне не оставляете другого выхода… Мынь, сделайте милость, положите все это на место, – он взглядом указал ей на документы. – А вы, молодой человек, спрячьте орудия преступления.
Поколебавшись, юноша уложил принадлежности для съемки в плетеную сумку, затем вопросительно взглянул на Мынь, но она лишь вызывающе улыбнулась в ответ и, сложив руки, прислонилась к стене.
– Позвольте, это сделаю я? – юноша обернулся к Фюмролю.
– Ничего не имею против. – Фюмроль отодвинулся, чтобы не мешать вьетнамцу. – Благодарю, – кивнул он, когда все было уложено, и запер сейф. – А теперь ответьте на мой вопрос, и даю слово офицера, что сразу же отпущу вас.
Они молчали.
– Хорошо, будь по-вашему, – выдержав долгую паузу, пожал плечами Фюмроль и распахнул дверь. – Тхуан! – крикнул он в темноту. – Немедленно поднимитесь ко мне!
