Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

 – Чудесная вещь! – похвалил эгретку Фюмроль. – Местная?

 – Ах, эта… – с деланным безразличием она прикоснулась к перьям. – Жан купил ее на Борнео, когда гостил у губернатора Саравака… Не выпить ли нам по чашечке кофе?

Они проследовали в столовую, где все осталось в том же виде, что и при прежнем хозяине. Даже выражение значимой сосредоточенности, промелькнувшее на лице Деку, когда он включал приемник, напомнило Фюмролю Катру.

 – Вещи переживают людей, – усмехнулся Фюмроль, но тут же спохватился и, обращаясь к хозяйке, галантно заметил: – Поэтому мне так нравятся эти прелестные перья. Уж они-то не смогут пережить вас, сударыня.

Генерал-губернатор сдержанно улыбнулся, а ее превосходительство погрозила Фюмролю пальчиком:

 – Что за мрачные мысли, маркиз?

 – К сожалению, у нас нет оснований для веселья, – заметил Деку, – но об этом после.

И хотя радио ревело во всю мощь и вокруг стола сновали только вышколенные лакеи-французы, он не начинал делового разговора. Кофе пили в полном молчании, если не считать неизбежных вопросов: «Cafe au lait?», «Cafe-creme?», «Citron?». [19]19
  «Кофе с молоком?», «Кофе со сливками?», «Лимон?» (фр.).


[Закрыть]

Томясь от скуки, Фюмроль выстраивал кусочки сахара в столбик и выжидал, когда его размоет ограниченный золотым ободком чашки кофейный океан. Он пытался представить себе, как исчезали в темном водовороте мраморные капители Атлантиды. Если чайная церемония уподобляла пузырьки тающей пены бренному существованию человека, то что мешало предаваться размышлениям «дзэн» за кофе? Вольнодумец маркиз не находил особой разницы.

Наконец пытка кончилась, и мужчины могли уединиться в кабинете.

 – Плохие новости, – отрывисто молвил Деку. – Тайская армия перешла в наступление. Пибул Сонграм требует компенсации за потопленные суда. Вот уж никогда бы не подумал, что буддисты так агрессивны.

 – Япония наверняка вновь предложит свое посредничество. Насколько я знаю, они хотят, чтобы соглашение было подписано в Токио.

 – Но пока суд да дело, таи слопают еще кусок.

 – Откуда сведения?

 – Из японских источников.

 – Возможно, это провокация. Попробуйте срочно связаться с Луанг Пробангом. У меня создалось впечатление, что тайские министры более чем удовлетворены достигнутым.

 – А если нет?

 – Тогда отдайте приказ флоту атаковать.

 – Вы с ума сошли! Японцы сразу же вцепятся нам в горло.

 – Если бы вы не поспешили умиротворить Бакшон и Кохинкину, ваше превосходительство, у нас были бы козыри для контригры. Теперь они в сносе.

 – Политика – не карточная игра, майор, – наставительно заметил Деку. – У нас не было другого выхода. Красные в Бакшоне убивали наших администраторов, нападали на военные лагеря, грабили обозы, жгли долговые расписки. Это был форменный разбой.

 – Разгул черни всегда отвратителен, – кивнул Фюмроль. – И навести порядок, безусловно, следовало. Возможно, предпринятые меры и оказались излишне крутыми, но в таком деле всегда неизбежны издержки. Тут у меня с вами нет разногласий. Я о другом, мой адмирал. Почему мы допустили, чтобы вьетнамцы восстали главным образом против нас? Лучше бы они со всей силой обрушились на японцев. Нам следовало бы вести себя тоньше. Отчего бы не пообещать коммунистам кое-какие уступки? Пусть они увидят разницу между нами и японским гестапо. Если нам, конечно, удастся доказать, что такое различие есть, они пойдут на союз. Пусть вынужденный, пусть временный, но союз, который позволит нам противостоять самурайскому шантажу. Вы же видели, как повели себя японцы, когда сделалось жарко. Пусть они, а не мы боятся восстания.

 – Я внимательно выслушал вас, – заложив руки за спину, Деку прошелся по кабинету. – У меня возникло ощущение, что вы неправильно ориентируетесь в расстановке сил. Следует исходить из того, что Япония – наш партнер, а не из обратного, как поступаете вы. Другого не дано. С коммунистами немыслимо вступать в любые отношения, – он остановился перед портретом Петэна. – Есть вещи, в которых необходимо проявлять неукоснительную принципиальность. Так учит нас маршал. Забудьте политиканские компромиссы печальных времен Народного фронта. Отныне и вовеки – коммунисты враги цивилизации. В переговорах с японской стороной прошу исходить из этого основополагающего принципа.

 – Прошу простить меня, ваше превосходительство, – Фюмроль встал, – но я полагал, что вы призвали меня для консультаций. Очевидно, я ошибся.

 – Сидите. – Деку властно указал на кресло. – Вы действительно ошиблись, но ошиблись по неведению, ибо не информированы о закулисных сторонах проблемы. Да, мы сурово подавили мятеж в Бакшоне, но нашими жертвами стали в основном темные крестьяне. Коммунисты сумели сохранить свои вооруженные отряды. Они отвели их в недоступные горы, в пещеры. Они ждут своего часа. А события в Кохинхине? Нам удалось перехватить документы, в которых был указан срок восстания. Только поэтому мятеж удалось подавить в зародыше. Вы изволили наградить господина Жаламбе пощечиной, а он в тот день арестовал многих коммунистических главарей. – В его голосе прозвучали мягкие нотки. – Не сердитесь, Фюмроль, но я желаю вам добра. Вы все еще живете политическим багажом тридцать шестого года, а времена изменились, и очень существенно. Ваше сердце разрывается между безумцами, которые последовали за авантюристом де Голлем, и патриотами, не оставившими родину в ее трудный час. Пора определиться. По своему рождению, воспитанию и образу мыслей вы наш. Так переболейте же поскорее детской болезнью фрондерства, или не миновать беды.

Тхуана окатили водой и вновь поставили перед столом, за которым сидел Жаламбе. В снопе света, бившем из рефлектора, четко различалась каждая оспина, каждая морщинка на искалеченном побоями лице. Разбитые губы безотчетно складывались в неизменную улыбку.

 – Тяо бак, – поздоровался по-вьетнамски Жаламбе.

 – Тяо ань, – приветливо прохрипел Тхуан.

 – Comment уа va? [20]20
  Как дела? (фр.).


[Закрыть]– спросил Жаламбе, исчерпав свой вьетнамский лексикон.

– Pas bien [21]21
  Неважно (фр.).


[Закрыть].

 – Сами виноваты, – окончательно перешел на французский Жаламбе. – Разве можно быть таким упрямым? – пожурил он. – Ну да ладно. Хет. [22]22
  Конец (вьет.).


[Закрыть]Скажите, кому принадлежат эти вещи, и вас отвезут домой.

Тхуан молча опустил голову.

 – Может быть, вам трудно разглядеть из-за света? – Жаламбе направил рефлектор на салфетку, на которой лежали две перекальные лампы, штатив и примитивная отмычка. – Теперь лучше?

 – Спросите его о чем-нибудь другом, – Уэда подал голос из темного угла. – А то как доходит дело до этих злосчастных предметов, на беднягу нападает столбняк. Мы же знаем, что это не его причиндалы.

 – Конечно, не его, – подхватил Жаламбе. – И отпечатки пальцев на них чужие. Это чужое? – Он утвердительно кивнул, подсказывая арестованному ответ.

 – Нет.

 – А чье?

 – Не знаю.

 – Но мы нашли отмычку и лампы у вас в сундучке… Вы знаете этого человека? – Жаламбе наклонился над столом и приблизил к глазам Тхуана фотографическую карточку. – Он спрятал у вас свои вещи?

 – Нет.

 – А этого? – Жаламбе быстро схватил другой снимок. – Этого молодого человека? Его зовут Нго Конг Дык, и он сознался, что частенько вас навещал. Как видите, мы всё знаем, и запираться больше бессмысленно.

Тхуан облизал саднящие губы.

 – Только одно слово, и вы свободны. – Жаламбе наклонился, словно боялся не расслышать. – Да или нет?

Повар не ответил.

 – Вам действительно чертовски не везет, господин Жаламбе, – сочувственно прокомментировал Уэда. – Третий случай.

 – Гастон! – потеряв терпение, рявкнул Жаламбе. В комнату на цыпочках вбежал низенький лысый человечек с близко посаженными глазами. Массируя костяшки пальцев, он выжидательно уставился на Жаламбе.

 – Придется повторить, Гастон.

 – Постойте, – вмешался Уэда. – Мы только даром теряем время. Пора испробовать более эффективные методы. Пусть с него снимут одежду.

Жаламбе кивнул. Тхуан безучастно, как манекен, дал себя раздеть.

 – Привяжите к скамье, – велел Уэда. По знаку Жаламбе Гастон кликнул еще одного жандарма, и они вдвоем бросили арестованного на пол. Затем перевернули ножками вверх тяжелую скамью из эбенового дерева.

 – За руки и за ноги, – уточнил японец и бросил моток провода. – Теперь бензин, – со значением произнес он, когда все было сделано. – Будете говорить? В последний раз спрашиваю.

Лежащий ничком Тхуан лишь прохрипел невнятно.

 – Что он сказал? – не понял Уэда.

 – Ничего, – покачал головой Жаламбе, знавший манеру повара. – Это он так дышит.

 – Тогда начинайте, – махнул рукой Уэда.

Но начинать жандармам не пришлось, потому что он сам отвинтил крышку канистры и обмакнул в бензин свой платок. Наклонившись над узником, бережно положил платок ему на поясницу. Когда чиркнула спичка, Жаламбе невольно зажмурился. Но тотчас же широко раскрыл глаза и крепко вцепился в подлокотники кресла. Вопль, в котором уже не было ничего человеческого, хлестнул его как бичом. Тошнотворно запахло паленым. Уэда неторопливо загасил пламя каблуком, топча распластанное внизу тело, которое конвульсивно корчилось и билось, пронзительно светлое на черном фоне доски. Крик оборвался и перешел в пугающе сиплое бульканье. Узник, вытянувшись в струну, неестественно вывернул голову и вдруг зашелся в пароксизме кашля, заливая лавку и пол хлынувшей изо рта кровью.

 – Что это? Вон там? – запинаясь прошептал Жаламбе, не сводя глаз с жуткого кровяного сгустка.

 – Кажется, он откусил себе язык, – безмятежно разъяснил Уэда. – Досадно.

Глава 14

Древние вьетнамцы считали себя прямыми потомками богатыря Хунта, рожденного от небожительницы и дракона, охраняющего мир. У последнего из Хунгов, восемнадцатого государя Хунт Выонг, подросла красавица дочь, к которой посватались горный дух Шон Тинь и дух вод Тхюи Тинь. Не зная, кому отдать предпочтение, государь пообещал руку прекрасной Ми Ныонг тому, кто первый успеет поднести свадебные подарки. Горный дух вышел победителем. Он привел во дворец слона с девятью бивнями, коня с девятью гривами и бойцового петуха с девятью шпорами и забрал принцессу в королевство лесов и гор. Пришедший вторым дух вод швырнул вдогонку победителю яростную всесокрушающую волну. Это был первый тайфун, прокатившийся над Вьетнамом. Но несокрушимой осталась твердыня каменных стен. И ветер стих, и схлынули воды с полей, где в поте лица своего человек выращивал рис, чтобы накормить детей и животных. С тех пор каждый год в памятный день свадьбы Ми Ныонг и Шон Тиня море обрушивается на вьетнамское побережье, а горные леса секут бесконечные проливные дожди. И каждый год неистовое противоборство стихий завершается торжеством повелителя гор и лесов. На смену сезону муссонов неизменно приходит сухой сезон.

Да и может ли быть иначе, если великий дракон – прародитель Хунгов – зорко стоит на страже гармонии мира. От Ханоя, который долго назывался Тханглонгом – городом Взлетающего дракона, он летит на могучих крыльях к югу, где Кыулонг – Девять драконов Меконга – вливаются в океан. Заканчивается мирный дозор в Халонге – в лазоревом заливе Опускающегося дракона, среди тысячи яшмовых островов.

Только нет мира над Долгим хребтом вот уже две тысячи лет. А мощи первого Хунта покоятся в дэне, куда каждую весну со всей страны устремляются толпы паломников. Проснись, могучий государь!

Покинув Пагоду Благоуханий, Танг перебрался в провинцию Виньфук, расположенную к северо-западу от Ханоя. Убежище он нашел в пещере на горе близ города Вьетчи. Престарелый священнослужитель Тхить Тьен Тяу предложил ему поселиться в заброшенной тюа, примыкавшей к обширному комплексу дэнов – поминальных храмов государей Хунт, приютившихся под сенью горного леса. Но Танг предпочел остаться в сыром известковом гроте, куда вела незаметная тропка, круто огибавшая замшелые скалы, нависшие над темным ущельем. Внизу в непроглядных зарослях бамбука бежал ручей, через который был перекинут деревянный мостик, вверху рос колючий можжевельник.

 – Люблю слушать шум бамбука ночью, – объяснил свое решение Танг, бродя с отцом Тяу по заросшим травой дворикам, где среди развалившихся надгробий зеленели каменные бассейны для лотосов. Их давно затянула ряска. Узорную решетку оконных кругов опутала густая липкая паутина, в которой покачивались на ветру большие мохнатые пауки. Смертью и запустением веяло в стенах древнего дэна, где в глубоком колодце хранился прах легендарного Хунга – первочеловека и короля.

 – В своем «Слове о живописи» Ван Гай рекомендовал писать бамбук на закате у хижины, где есть цветы и молодые побеги бамбука, – благосклонно кивнул Тяу. – Глядя на такой бамбук, каждый услышит его шелест, почувствует, что тут живет отшельник. Ветер пробегает, бамбук шелестит под луной. Вы избрали праведный и благой путь просветленности.

 – «На ветру, в ясную погоду, под дождем, в росе – бамбук каждый раз имеет разное положение, – Танг процитировал слова другого великого живописца. Ли Каня, – и каждое заключает особую идею и закономерность».

 – В последних лучах солнца бамбук, растущий в ущелье, окрашен прозрачным отсветом рубина, – заметил отец Тяу, тонко давая понять Тангу, что многое знает о нем. – Надеюсь, что, созерцая внешнее, вы сумеете познать внутреннее и обретете удовлетворение. Если вас не испугали ни сырость, ни наползающие в пещеру светящиеся тысяченожки, то к чему пустые слова?.. Едим мы за общим столом на восходе и в полдень, как везде.

Через три дня нового отшельника, поселившегося за Яшмовым камнем, навестил молодой человек с пучком волос на затылке. Видимо, он вступил в известную своими прояпонскими симпатиями секту «Хоа-хао» совсем недавно, потому что косичка едва отросла.

 – Я получил вашу записку, учитель, – почтительно поздоровался он.

 – Садись, – Танг указал на циновку и отодвинул карбидный фонарь. – Это еще что за маскарад? – удивился он, когда гость повернулся боком.

 – Все правильно, учитель. Я нанялся на плантацию опийного мака, принадлежащего секте. Прикрытие не хуже любого. Притом совсем близко, на реке Ло.

 – Здесь, допустим, такое сойдет. А в Ханое? Только навлечешь на себя пристальное внимание контрразведки.

 – Я слышал, французы теперь сотрудничают с японцами.

 – Сотрудничают они против нас, а друг с другом грызутся пуще прежнего. Всех японских агентов Жаламбе берет на учет. Одним словом, придумай себе другую прическу.

 – Будет поручение?

 – Ты не ошибся, Кыонг, – голос Танга едва заметно дрогнул. – И очень опасное.

 – Я готов, учитель.

 – Ты знаешь о наших потерях, Кыонг?

 – Нгуен Ван Кы брошен в сайгонскую тюрьму, Нго Конг Дык и Мынь – на Пулокондор.

 – Так, – кивнул Танг и тихо добавил: – Фан Данг Лыу тоже в тюрьме, Тхуан замучен жандармами, Хоанг Тхи Кхюе отправили в публичный дом для японской солдатни. Мне трудно посылать тебя на задание, которое сопряжено с большим риском. Я надеялся выполнить его сам, но по моим следам идут ищейки. Мне нельзя показываться в Ханое.

 – Понятно, учитель. Что нужно сделать?

 – Избежать колючек соя и не напороться на шипы ганга. Ты знаешь, как арестовали Дыка и Хоанг Тхи Кхюе? Как выследили Мынь?

 – Я должен встретиться с этим французом?

 – И как можно скорее. Но помни, яйцо лежит на краешке стола. Мне легче отрубить себе руку, чем послать туда нового человека. Ты особенно дорог мне. Но именно поэтому я выбрал тебя, Кыонг, лучшего моего ученика… Теперь слушай меня внимательно. – Танг поборол волнение и заговорил с суховатой четкостью: – Всех, кто работал с Фюмролем, рано или поздно взяли. В любом случае за ним пристально наблюдают. Только жизненно необходимые для нас сведения могут оправдать принесенные жертвы. Восстания на севере и на юге, как ты знаешь, были жестоко подавлены. Но не будь их, страна оказалась бы под двойной оккупацией. В ходе борьбы нам удалось создать боеспособные отряды, накопить драгоценный опыт народовластия. Может пройти десять и двадцать лет, но крестьяне не забудут, что мы, коммунисты, отдали им землю реакционных помещиков, справедливо поделили рис. Одним словом, события не застали нас врасплох, и этим мы во многом обязаны сведениям, которые приносили Студент, Дык, Мынь и товарищ Тхуан. Не исключено, что мы имеем дело с тонкой игрой французской контрразведки, которая, помимо основной задачи подавления освободительного движения, пытается ослабить натиск японцев. Это подозрение усиливается и странной непоследовательностью Фюмроля. Я не запугиваю и не пытаюсь отговорить. Я лишь знакомлю тебя с обстановкой. Собираясь оседлать дикого слона, изучи его нрав. Идя на риск, необходимо осознать степень риска. Данные, которые мы получали от Фюмроля, он подсовывал нам почти открыто. Причем это зачастую делалось ошарашивающе неуклюже. Теперь ты знаешь все. Товарищи, которые передавали сведения, повторяю, арестованы.

 – В чем заключается мое задание?

 – Занять их место. Ценность получаемой информации – кстати, она всегда была абсолютно надежной – оправдывает любой риск. Ценой одной жизни мы спасаем сотни, тысячи… Как видишь, я ничего от тебя не скрываю. Вывод делай сам.

 – У меня возникло одно сомнение, учитель. Не в обычае контрразведки снабжать подпольщиков достоверными сведениями. Пойти на такое они могли только под давлением крайних обстоятельств.

 – Не исключено, что так и есть.

 – Вряд ли, учитель. Они бы не стали тогда арестовывать всех подряд. Мне кажется, что тут, не сговариваясь, в тайне друг от друга, работают сразу две руки: одна зачем-то подкармливает жертв, другая хватает их с алчной всеядностью акулы.

 – Молодец, Кыонг. Твоя оценка совпадает с моей. Как видишь, я не случайно остановился на тебе. Мне и радостно и очень больно.

 – Не беспокойтесь, учитель. Я попытаюсь избежать всех и всяческих колючек. Надеюсь, что смогу разобраться в загадке.

 – На это не нацеливайся. У тебя просто не будет времени. Если за Фюмролем следят, что почти несомненно, тебя довольно быстро схватят.

 – Неужели такой высокопоставленный чиновник не более чем подсадная утка?

 – Не забывай, что его охраняют и охрана теперь настороже. Она и может оказаться той самой акулой, что бросается на любую добычу.

 – В таком случае другая рука – сам Фюмроль… Что же ему нужно от нас? Чего он хочет?

 – Вот мы и подошли к главному, Кыонг. – Танг плотнее закутался в одеяло. – Холодновато… Тебе ни в коем случае не следует являться к нему домой. Подстереги его на улице, когда он будет один, в баре, на берегу Западного озера, куда он приезжает иногда по утрам полюбоваться туманом. Скажешь ему, что тебя послал Тхуан.

 – Тхуан? – удивился Кыонг. – Но ведь он…

 – Да, ты скажешь, что в предвидении ареста Тхуан просил тебя заменить его.

 – В должности повара? Но я совсем не знаю французской кухни!

 – В роли связного. Ты назовешь себя вьетнамским патриотом и предложишь Фюмролю работать с нами.

 – Едва ли он согласится.

 – Неизвестно. Мынь и Дыка он вызывал на контакт. Выслушай его условия, если, конечно, они будут. Действовать придется самостоятельно. Никаких явок не даю. Сюда не возвращайся. После выполнения задания проберешься к нашим в Каобанг. Я уже буду там.

 – Много времени потеряем.

 – Иначе нельзя. Можешь привести хвост. Если Фюмроль согласится на тех или иных условиях помогать нам, сразу же дай знать. Тайник, где оставить письмо, я назову потом.

 – А если не согласится?

 – Поступай по обстановке. Но только не ставь никаких условий, не угрожай ему. Выскажи свои предложения и жди ответа. Потом решишь, как поступить.

 – Он может потребовать немедленных гарантий.

 – Едва ли. Он умный человек и поймет, что тебе нужно будет запросить инструкции.

 – Какие доказательства я смогу, в случае необходимости, представить? Вдруг он примет меня за провокатора?

 – Резонный вопрос. – Танг задумался.

 – Нет никаких доказательств, – прервал молчание Кыонг.

 – Пожалуй, что так, – согласился Танг. – Вот и скажи ему об этом. И еще скажи, что знаешь про каждую бумажку, которую он оставлял на столе, про Мынь и про Дыка.

 – Полиция тоже может про это знать.

 – Пусть он сам судит о твоей искренности.

 – Я должен быть искренним?

 – Предельно искренним. Не называя имен и явок, можешь ответить на все его вопросы. Они последуют, не сомневайся, иначе зачем ему было допытываться у Дыка и Мынь.

 – С пистолетом в руке?

 – Попробуй встать на его место, Кыонг. Он ведь тоже рискует.

 – Еще бы! Оттого меня и волнуют доказательства.

 – Твоим паролем будет готовность убить и умереть самому. Других доказательств, как ты сам сказал, нет. Дай ему заглянуть к себе в душу.

 – Он фап. [23]23
  Француз (вьет.).


[Закрыть]Я знаю о том, как помогали нам французские коммунисты. Но он не из таких. Едва ли он захочет понять нас.

 – Что ж, тем хуже для него… И все же мне почему-то кажется, что он сам ищет связей. Не обязательно с нами, но все-таки ищет! Обстановка в мире нынче очень сложная, Кыонг. Я бы не стал делить людей только на коммунистов и некоммунистов. Ты же сам знаешь, что одни французы сражаются с фашизмом, другие – служат ему. Тхуан считал, что его хозяин не одобрял политику Виши. Здоровый ложится вдоль, усталый – поперек. У нас нет другого выбора – нам необходим этот француз. Но будь начеку. Не крути усы у спящего тигра – тигр проснется, останешься без головы. И не забудь срезать косичку. – Танг бережно провел рукой по волосам Кыонга. – Я верю в твою звезду, мальчик. Старый бамбук дает молодые побеги. Они должны жить сто лет.