Текст книги "100%"

Автор книги: Эптон Билл Синклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

§ 19

Нужно было решить, как быть с Сэди. Питер не раз подмечал суровую складку её губ и решил, что товарищ Сэди не принадлежит к сторонникам «свободной любви» и, вероятно, ни к кому не питает нежных чувств, кроме как к Дженни. Она вынянчила свою «маленькую сестричку» и много лет ухаживала за ней, как за своим ребенком; она отрывала от себя кусок, чтобы накормить Дженни, а Дженни в свою очередь отдавала его любому бродячему агитатору, который просидит у неё до обеда. Питеру не хотелось, чтобы Сэди узнала, что произошло во время её отсутствия, и вместе с тем он не решался намекнуть Дженни, что не следует об этом говорить сестре.

Он очень искусно это уладил. Дженни опять начала его просить:

– Мы не должны это делать, товарищ Питер!

И Питер согласился; пожалуй, она права, и лучше им больше этого не делать. Тогда Дженни привела свои волосы в порядок, поправила блузку, и её обольститель понял, что она не собирается докладывать об этом Сэди.

А на следующий день они опять целовались и опять решили, что им не следует этого делать, и опять Дженни ничего не сказала Сэди. Вскоре Питеру удалось подсказать Дженни, что их любовь никого не касается и что не следует посвящать в это дело других: они будут хранить в тайне свой чудный секрет, и это никому не повредит. Дженни где-то вычитала, что одна поэтесса, по имени миссис Браунинг, была всю жизнь прикована к постели, пока к ней не пришла чудесная, большая любовь, которая её совершенно исцелила. А теперь и к ней пришла такая любовь; только Сэди не поймет этого, Сэди, наверное, скажет, что они ещё недостаточно знают друг друга и что им следует подождать. Но они-то убеждены, что прекрасно знают друг друга, и им нечего опасаться. Питер сумел ловко внушить всё это Дженни, так, что ей казалось, будто она сама это придумала.

И в то же время он пылко клялся ей в любви. Так проходили дни за днями;, он помогал ей надписывать адреса на конвертах и рассылать листовки Комитета по защите Губера. Он в самом деле много работал, но это ему было нипочём, когда Дженни сидела рядом за столом и когда он мог время от времени держать её за руку или схватить её в свои объятия и нашептывать ей страстные признания. Он был охвачен сладостными чувствами, его желание нарастало, как бушующий прибой, но затем, увы, оно должно было смириться! Каждый раз он доходил до этого рубежа, но дальше перед ним вырастала каменная стена. Ни шагу дальше!

Питер понял, что он жестоко просчитался, рассчитывая на «свободную любовь», о которой наболтал ему Мак-Гивни. Маленькая Дженни ничем не отличалась от остальных женщин – её любовь не обещала быть «свободной». Маленькая Дженни мечтала о муже, и каждый раз, как он её целовал, она заводила речь о замужестве, и уж конечно ни о чём другом даже и заикнуться нельзя – не то испортишь всё дело. И Питеру пришлось прибегнуть к хитростям, более древним, чем всё учение красных. Он стал обхаживать Дженни уже не как приверженец «свободной любви», а как это сделал бы любой мужчина, оказавшийся наедине с семнадцатилетней девушкой, которую он задумал обольстить. Он клялся ей, что любит её беззаветной и вечной любовью. Клялся, что найдёт работу и сумеет её обеспечить. А затем он признался ей, что испытывает муки ада и что не может жить без неё. Он старался вызвать её сочувствие, играл на её детской невинности, на сентиментальности, благодаря которой она уверовала в пацифизм, альтруизм, социализм и прочие «измы», перепутавшиеся у неё в голове.

Недели через две Питеру удалось овладеть маленькой Дженни. Он не помнил себя от восторга. Это была его первая девушка, и он решил, что профессия сыщика ему вполне по вкусу. Да, теперь он стал настоящим тайным агентом, теперь он овладел их тайными приёмами, теперь он уже наверняка выведает всю подоплеку дела Губера.

И в самом деле, он сразу же кое-что выведал. Дженни была влюблена. Дженни, если можно так выразиться, была «пьяна от любви» и удовлетворяла обоим условиям, выставленным Гаффи. Дженни выложила ему всю правду! Сидя у Питера на коленях и обнимая его за шею, она рассказывала о своем детстве и о счастливых днях, когда она жила со своими родителями, которые потом погибли от несчастного случая на фабрике, где они работали; мимоходом Дженни упомянула о молодом человеке по фамилии Иббетс.

– Иббетс? – переспросил Питер. Фамилия была необычайная и показалась ему знакомой.

– Это наш двоюродный брат, – сказала Дженни.

– Я, кажется, познакомился с ним? – спросил Питер, стараясь его припомнить.

– Нет, он к нам не заходил.

– Иббетс? – повторил он, напрягая память. – Его, кажется, зовут Джеком?

Дженни с минуту молчала. Он взглянул на неё, глаза их встретились, и он понял, что она испугалась.

– Ах, Питер! – шепнула она. – Я не должна была этого говорить! Я никому об этом не должна была говорить!

Питер еле сдержал свое ликование. Чтобы скрыть волнение, он спрятал лицо на её нежной белой груди.

– Любимая! – шептал он. – Дорогая!

– Ах, Питер, – воскликнула она, – ты ведь и так всё знаешь, правда?

– Ну, конечно! – засмеялся он. – Но я никому не скажу. Можешь не беспокоиться.

– Да, но мистер Эндрюс так строго настаивал на тайне, – сказала Дженни. – Он заставил нас с Сэди поклясться, что мы никому не скажем.

– Но ведь ты же ничего не сказала, – ответил Питер. – Я всё узнал сам совершенно случайно. Ты никому об этом не говори, и никто ничего не узнает. Если кто-нибудь пронюхает, что я об этом знаю, тебя никто не станет винить. Всякому станет ясно, что я знаю Джека Иббетса потому, что долго просидел в тюрьме.

Дженни забыла об этом маленьком происшествии, тем более что Питер не выпускал её из своих объятий; она была бесконечно счастлива, а он старался скрыть от неё свой восторг. Наконец-то он выполнил задание, которое поручил ему Гаффи! Наконец-то он раскрыл первую великую тайну в деле Губера! Оказывается, шпион, пробравшийся в тюрьму Американского города и передавший сведения Комитету защиты, один из тюремных надзирателей, не кто иной, как Джек Иббетс, двоюродный брат сестер Тодд!

§ 20

К счастью, это произошло в день свидания Питера с Мак-Гивни. Питеру не терпелось посвятить его в эту чудесную тайну. Под благовидным предлогом он расстался с девушками, как и раньше, пробрался тайком через соседний птичий двор и направился в «Дом американца». По дороге он обдумывал план действий. Уж теперь-то он на верном пути к богатству, – только б не оступиться!

По лицу Питера Мак-Гивни догадался, что что-то случилось.

– Ну? – спросил он.

– Узнал! – воскликнул Питер.

– Что ты узнал?

– Фамилию того, кто шпионит в тюрьме.

– Бог ты мой! Да не может быть! – воскликнул тот. – Можете даже не сомневаться, – ответил Питер.

– Кто же он?

Питер сжал кулаки и собрался с духом.

– Прежде всего, – заявил он, – нам с вами следует договориться. Мистер Гаффи говорил, что мне заплатят, но он ничего не сказал о том, когда и сколько я получу.

– Чёрт возьми! – вырвалось у Мак-Гивни. – Если ты узнал фамилию этого шпиона, тебе нечего беспокоиться о награде.

– Всё это хорошо, – ответил Питер, – но я бы хотел знать, как и сколько мне заплатят.

– А сколько ты хочешь? – спросил человек с крысиным лицом и совсем как крыса отошел в угол, пронизывая своего противника чёрными острыми глазками.

– Сколько? – повторил он.

Питер боялся продешевить. Ведь он работал для самого большого и богатого концерна в Американском городе, для Транспортного треста. Этот трест располагал огромным капиталом – сотнями миллионов долларов. Питер не знал в точности, сколько именно, но, ясное дело, они могут хорошо заплатить за такую тайну.

– Думаю, не меньше двухсот долларов, – сказал он.

– Ладно, – ответил Мак-Гивни, – ты их получишь.

Тут Питер понял, что промахнулся. Какого же дурака он свалял! И почему у него не хватило смелости запросить пятьсот долларов? Он даже мог бы попросить тысячу и обеспечить себя до конца своих дней!

– Ну, говори, – сказал Мак-Гивни, – кто же он? Питер сделал ещё одно усилие и призвал на помощь всё своё мужество.

– Прежде всего я хочу знать, когда вы мне заплатите?

– Господи боже мой! – воскликнул Мак-Гивни. – Выкладывай всё, что знаешь, и будь спокоен, ты получишь деньги. Что же ты принимаешь нас за каких-нибудь мелких жуликов?

– Конечно нет, – отвечал Питер. – Но ведь вы знаете, что мистер Гаффи обошелся со мной довольно круто. До сих пор я ещё не владею кистью руки.

– Это потому, что он хотел у тебя вырвать признание, – сказал Мак-Гивни. – Он принимал тебя за одного из этих динамитчиков, – есть из-за чего на него злиться. Назови мне фамилию шпиона, и я позабочусь, чтобы ты получил награду.

Но Питер не соглашался. Он побаивался этого человека с крысиным лицом и, хотя сердце у него усиленно билось, не уступил ни на йоту.

– Покажите мне эти деньги, – твердил он свое.

– Чёрт подери, да за кого ты меня принимаешь? – вспылил сыщик. – Ты что же думаешь, я выложу тебе две сотни, ты назовёшь мне вымышленную фамилию и дашь стрекача?

– Я не сделаю этого! – воскликнул Питер.

– Почем знать?

– Я же хочу и дальше для вас работать.

– Конечно, и мы хотим, чтобы ты у нас работал. Надеемся, ты разузнаешь для нас ещё немало, и увидишь, что мы не обманываем тех, кто для нас работает, – иначе нам ничего не удалось бы узнать. Ассигновали целый миллион долларов, чтобы привести на виселицу эту губеровскую компанию, и если ты внесёшь свою лепту, то в своё время получишь причитающуюся тебе долю, будь спокоен.

В его словах звучала такая убежденность, что Питер готов был ему поверить. Но всю свою жизнь Питер наблюдал, как люди торгуются и как один жулик старается перехитрить другого, и, когда надо было раздобыть деньги, Питер становился, похож на бульдога, который вцепился другой собаке в морду, и ему нет дела, что испытывает его жертва – восхищается им или ненавидит его.

– В своё время? – спросил Питер. – Что это значит?

– Боже праведный! – с отвращением бросил Мак-Гивни.

– Но ведь я хочу знать, – настаивал Питер, – как только я назову вам фамилию или когда вы проверите, на самом деле он шпион или нет?

Они сцепились, как два разъярённых бульдога, грызли друг друга и всё свирепели. Но Питер не сдавался. Мак-Гивни даже намекнул, что если могущественный Транспортный трест уже два раза сажал Питера в «яму», то почему бы ему не сделать этого и в третий раз? Питер похолодел от ужаса, но всё же не выпустил из своей пасти морды Мак-Гивни.

– Ну, ладно, – сдался, наконец, человек с крысиным лицом. Он сказал это презрительным тоном, видно было, что Питер до смерти ему надоел, но это ничуть не задело Питера.

– Хорошо, на этот раз уж я рискну, – и он вытащил из кармана пачку денег – купюрами по двадцать долларов, – отсчитал десять бумажек. Питер увидел, что в пачке осталось ещё довольно много, и понял, что слишком мало запросил у Мак-Гивни, тот был готов заплатить гораздо больше; сердце у него так и упало, но в следующий миг оно закричало от радости – уж такая странная вещь человеческое сердце!

§ 21

Мак-Гивни положил деньги на кровать.

– Вот они, – сказал он, – если ты назовёшь мне фамилию шпиона, можешь их забирать. Но советую тебе пока что их не тратить, потому что если окажется, что ты ошибся, то, ей-богу, Эд Гаффи вывернет тебе обе руки.

Но Питер этого совершенно не боялся.

– Я твердо знаю, кто шпионит.

– Ну, так кто же это?

– Джек Иббетс.

– Дьявол! Да не может быть! – воскликнул Мак-Гивни и недоверчиво поглядел на него.

– Джек Иббетс, один из ночных тюремных надзирателей.

– Я знаю его, – отозвался сыщик. – Но откуда ты это взял?

– Он двоюродный брат сестер Тодд.

– А кто такие сестры Тодд?

– Дженни Тодд – моя девочка, – ответил Питер.

– Девочка! – изумился тот и пристально посмотрел на Питера, и лицо у него расплылось в улыбке. – Однако ты сумел обзавестись девочкой за две недели? Да я и не знал, что ты на такое способен!

Это был довольно сомнительный комплимент, но Питер улыбнулся не менее широко в ответ, показав свои кривые зубы.

– Да, я обзавёлся, – сказал он, – и она сразу же проболталась, что Иббетс её двоюродный брат. А потом испугалась, потому что адвокат Эндрюс заставил её и её сестру поклясться, что они никому об этом не скажут. Вот видите, нет никакого сомнения, что это именно он шпионит для них.

– Боже мой! – вырвалось у Мак-Гивни, и в голосе у него прозвучало искреннее удивление. – Кто бы мог подумать? Ведь Иббетс казался таким благонадёжным малым – и вдруг он красный и вдобавок шпион! Поэтому-то так дьявольски трудно следить за этими красными – никогда нельзя ни за кого поручиться, никому нельзя верить. Интересно, как это им удается заманивать столько людей?

– Не знаю, – сказал Питер. – Думаю, что дурачков на свете хоть отбавляй.

– Во всяком случае, ты, я вижу, не из их числа, – сказал человек с крысиным лицом, глядя, как Питер схватил пачку денег с кровати и засунул во внутренний карман.

§ 22

Человек с крысиным лицом предупредил Питера, чтобы он не спешил тратить полученные денежки. Если о нём станут болтать, что он «при деньгах», это вызовет подозрение красных. Он должен был доказать, что живёт на честно заработанные гроши. Питер обещал припрятать деньги в надёжном месте и не тратить их до тех пор, пока не развяжется с этим делом.

В свою очередь и он решил предостеречь Мак-Гивни. Если Иббетса сразу же уволят, это наверняка вызовет всякие толки и бросит тень на Питера. Мак-Гивни в ответ усмехнулся и заявил, что на таких делах он собаку съел. Они «выдвинут» Джека Иббетса на другую работу, где он не будет иметь доступа к лицам, причастным к делу Губера, а спустя некоторое время придерутся к нему из-за какого-нибудь упущения или попросту подведут его, а потом уволят.

Во время этого свидания, а также при следующих встречах Питера и человека с крысиным лицом они со всех сторон обсуждали дело Губера, которое становилось всё более запутанным, приобретало все большую важность и приковало к себе общественное мнение. Новые люди вовлекались в это дело, новые задачи возникали, это было интереснее, чем игра в шахматы. Мак-Гивни не соврал: крупные тузы Американского города ассигновали миллион долларов, чтобы привести на виселицу Губера со всей его компанией. С самого начала было объявлено, что для вознаграждения за информацию по этому делу выделено семнадцать тысяч долларов и, естественно, нашлось много желающих получить эти деньги. Но беда в том, что чаще всего это были люди с тёмным прошлым, которых нельзя было использовать как свидетелей на суде; женщины почти всегда оказывались проститутками, а мужчины – бывшими каторжниками, фальшивомонетчиками, игроками и так далее. Иногда они замалчивали свои тёмные делишки, но противная сторона раскапывала их, и тогда приходилось подправлять их показания и нажимать на все кнопки.

В деле Губера оказалось по меньшей мере до десятка таких свидетелей. Когда они стали давать показания, то обнаружилось множество ляпсусов и противоречий во всём этом «деле». Гаффи и его подручным приходилось туго. На беду, было установлено, что Джим Губер и его жена наблюдали за парадом с крыши дома в двух милях от места происшествия, в то самое время, когда согласно обвинению они должны были подбросить чемодан с бомбой. Оказалось, что с этой крыши кто-то сфотографировал парад, и на карточке ясно видны были Губер и его жена, смотрящие вниз; к тому же вышел ювелирный магазин, в витрине которого стояли большие стенные часы, точно показывавшие время. К счастью, эта фотография сначала попала в руки обвинения; но об этом скоро пронюхала защита и стала требовать, чтобы ей дали взглянуть на фото. Обвинение не решалось уничтожить фотографию, потому что легко было доказать её существование; но карточку снимали и переснимали до тех пор, пока циферблат часов не потускнел и стало невозможным определить время. И теперь защита старалась доказать, что это было сделано умышленно.

К тому же и защита выставила своих свидетелей. Несколько человек видели, как бомбу бросили с крыши универсального магазина Гугенхейма; это опровергало версию с чемоданом, на которой строилось всё обвинение. И теперь нужно было «заполучить» этих свидетелей. Быть может, у одного из них заложен дом, который легко выкупить и приобрести этого человека, у другого жена домогается развода и охотно согласится запутать его в какую-нибудь историю, третий завел интригу с чужой женой, или можно подослать к нему девицу, которая завела бы с ним шашни.

Кроме того, выяснилось, что вскоре после взрыва агенты Гаффи разбили механическим молотом тротуар и стену дома, возле которого произошёл взрыв. Это нужно было, чтобы подтвердить версию с чемоданом, и эти разрушения были засняты. Но теперь оказалось, что кто-то успел снять это место до того, как были произведены дополнительные разрушения, и снимок попал к защите. Кто же сделал этот снимок и как «уладить» эту беду? Если бы Питер сумел помочь в такого рода делах, он разбогател бы к концу процесса Губера.

После свиданий с Мак-Гивни у Питера шумело в голове и в глазах вставали соблазнительные видения. Дженни и Сэди то и дело говорили с ним о процессе, и обе охотно делились с ним всем, что им приходилось услышать. К тому же к сёстрам частенько заглядывали молодой Мак-Кормик, Мариам Янкович, секретарь адвоката Эндрюса – мисс Неббинз, и все они рассказывали, что им удалось узнать, выкладывали свои подозрения и толковали о том, что необходимо выяснить защите. Они разыскали двоюродного брата того человека, который снимал парад с крыши, и убеждали его, чтобы он уговорил своего брата сказать всю правду. На следующий день Дональд Гордон пришёл грустный и расстроенный – выяснилось, что один из самых ценных свидетелей защиты, бакалейщик, был когда-то осуждён за продажу испорченного сыра! Каждый вечер перед сном Питер делал свои заметки, зашивал их в подкладку пиджака и раз в неделю встречался с Мак-Гивни; они спорили, торговались из-за каждого известия, которое удавалось разнюхать Питеру.

§ 23

Игра становилась прямо захватывающей, и Питеру она бы не скоро приелась, если бы не приходилось целыми днями сидеть с глазу на глаз с маленькой Дженни. Медовый месяц длится лишь несколько недель, и ни одному мужчине не выдержать больше. А маленькая Дженни, казалось, не могла насытиться его поцелуями, и ей казалось, что он недостаточно её любит. Мужчина через некоторое время остывает, но женщина всегда поглощена любовью; она думает о последствиях, о своём долге и о своей репутации и т. д. Ясное дело, это очень надоедает.

Дженни чувствовала себя несчастной, потому что обманывала Сэди, она хотела сказать Сэди, но легче было от нее скрывать, чем признаться в обмане. Питер вообще не понимал, зачем говорить Сэди; почему нельзя и дальше так же продолжать; почему бы ему не поразвлечься со своей милой – нельзя же вечно что-то переживать, портить себе кровь из-за классовой борьбы, не говоря уже о мировой войне и о возможности вступления в нее Америки.

Не надо думать, что Питер был толстокожий и бесчувственный человек. Нет, когда он сжимал в объятиях трепещущую малютку Дженни, он испытывал глубокое волнение; он понимал, какая это чистая, добрая душа. Ему от души хотелось бы ей помочь, – но что же он мог сделать? Обстоятельства были таковы, что он не мог с ней поспорить, переубедить её, волей-неволей ему приходилось мириться со всеми ее причудами и притворяться, что он во всем с ней согласен. Маленькая Дженни была слабым существом, следовательно, обреченным на гибель, зачем же Питеру погибать вместе с ней?

Питер считал, что существуют две породы людей – хищники, пожирающие других, и жертвы, отдающие себя на съедение; он твердо решил примкнуть к первым. За двадцать лет жизни у него сложилось своеобразное представление о том, что такое «идеи», «убеждения», «религия». Это лишь приманки для дурачков. В мире идет непрерывная борьба между простаками, которые, конечно, не хотят, чтобы их поймали, и людьми поумнее, которые за ними охотятся, изобретая все новые приманки. Питер уже достаточно наслушался жаргона «товарищей», и ему было ясно, что у них имеются на редкость соблазнительные приманки; взять хотя бы бедную маленькую Дженни, которая крепко попалась на крючок; чем же Питер мог бы ей помочь?

Но все-таки то была первая любовь Питера, и в момент душевного подъема он понимал, как прав был Гаффи, уверявший, что влюблённым всегда хочется говорить правду. Иной раз ему так хотелось сказать Дженни:

– Брось-ка ты свои проповеди и отдохни! Давай поживём в своё удовольствие.

Да, он крепился, чтобы не сказать этого. Ему стоило немалых трудов обуздать свой язык, ибо знал, что сразу. выдаст себя такими словами. Однажды маленькая Дженни появилась в новом шелковом платье – его подарила ей одна богатая дама, разжалобившись при виде её убогой одежды. Платье было из мягкого серого шелка, правда дешевого, но совсем новое, свеженькое; Питер никогда ещё не держал в руках такой красивой вещи. Платье очень шло к её серым глазкам, и свежесть шелка подчеркивала её нежный румянец; или в этот день Дженни была ему особенно мила и его восторженные похвалы вызвали румянец на её щеках? И Питеру захотелось взять её с собой на прогулку и показать людям. Он зарылся лицом в мягкие складки её платья и прошептал:

– Послушай, детка, не худо бы нам с тобой хоть немного отдохнуть от этих забот обо всех страдальцах на свете!

Он почувствовал, как Дженни вдруг выпрямилась и отстранилась от него, и тогда он постарался скорее исправить свою ошибку.

– Ведь мне хочется, чтобы ты поправилась, – начал он заискивать. – Ты готова заботиться обо всех на свете, только не о себе!

Но девушку испугали не только его слова, что-то чуждое почудилось ей в его тоне.

– Ах, Питер! – вырвалось у неё. – Разве можно говорить обо мне или о ком-нибудь другом, когда миллионы солдат идут на бойню, а миллионы женщин и детей умирают с голоду!

Снова началась борьба, Питеру пришлось взвалить на свои плечи её бремя и быть героем, мучеником и «красным». В тот же день, по капризу судьбы, к ним забрели трое агитаторов из безработных. До чего надоели Питеру эти бродячие агитаторы – нестерпимые болтуны. У Питера так и чесался язык отрезать: «Бросьте трепаться! Ваши «убеждения» просто уловка, чтобы работать языком, а не киркой и лопатой».

И он мысленно спорил с ними. Он слышал, как один из них спрашивает его:

– А много ли ты сам поработал киркой и лопатой? Он слышал голос другого товарища: «Кажется, ты всегда умел найти себе лёгкую работёнку». Справедливость этого довода ничуть не уменьшала раздражения Питера, и его не радовала встреча с товарищем Смитом, братцем Джонсом и соратником Брауном, только что выпущенными из тюрьмы; каково ему было выслушивать истории этих неудачников и смотреть, как они берут со стола лучшие куски, на которые зарился Питер, и – горше всего – делать вид, что им удалось заговорить ему зубы!

Пришло время, когда Питеру стало уже невмоготу. Сидя целые дни взаперти, он сделался раздражительным, как цепной пес. Если ему не вырваться на волю, уж конечно он выдаст себя. Он начал уверять, что ему вредно сидеть взаперти, что доктора ему велели побольше находиться на свежем воздухе. И он начал выходить и почувствовал значительное облегчение. Он стал понемногу тратить деньги – забьется в тихий уголок в ресторанчике и закажет бифштекс, и ест в свое удовольствие, не чувствуя на себе укоряющего взгляда какого-нибудь «товарища». Питеру приходилось сидеть в тюрьме, жить в приюте и в доме сапожника Смизерса, но нигде он не питался так скудно, как в доме сестер Тодд, которые почти весь свой заработок отдавали на защиту Губера и на издание «Клэрион», социалистической газеты Американского города.