сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)
Почти шесть столетий она оставалась там, согревая яйцо, а поскольку есть ей было позволено лишь тех, кто представлял для яйца несомненную угрозу, птица и к этому вопросу подходила с неизменной серьезностью. В данном случае она стала действовать лишь после того, как один из незваных гостей прикоснулся к яйцу.
Метрия припомнила, она просматривала эту сцену, когда участвовала в проводившейся под руководством профессора Балломута игре: Дженни и Че сидели в клетке, а Гвенни оборонялась от Роксаны с помощью волшебной палочки. Положение троицы незадачливых похитителей казалось аховым.
— Таким образом, обвиняемая самоотверженно защищала яйцо, — подытожила Яне.
— О да! — подтвердила Гвенни. — Но когда нам стало ясно, что она просто честно исполняет свою работу, мы прониклись к ней уважением. В конечном счете удалось найти решение, приемлемое для всех; она отпустила нас, а мы оставили в покое яйцо и забрали завалявшийся в гнезде рядом с ним старый сброшенный Роксаной коготь. Он тоже находился меж роком и твердью, так что формально условие было соблюдено.
Следующей Яне вызвала огрицу Окру, подтвердившую, что она с ее подругами, присутствующими здесь морской русалкой Мелой и принцессой Яне, были посланы Симург в Безымянный замок вызволить попавшую в переделку троицу, чего и добились с помощью переговоров и семени времяники. Пребывая долгое время в изоляции от внешнего мира, Роксана не знала, что все крылатые чудовища обязаны защищать кентавра Че, как существо, которому суждено изменить историю Ксанфа. А когда узнала, восприняла это обязательство как распространяющееся и на нее.
Поскольку в данной сцене принимали участие защитница, двое присяжных и три свидетеля, публика оживилась, но судья, как обычно, восстановил порядок в зале одним движением бровей. Окра подтвердила, что Роксана вела себя достойно и отдавала все силы сбережению яйца.
Русалка Мела, следующая свидетельница, вышла давать показания не с хвостом, а на ногах и, разместившись на свидетельском месте так, что привела в восторг всю мужскую часть аудитории, полностью подтвердила сказанное Окрой. В конце концов они передали Роксане семя, и она не уничтожила их, хотя и могла, а благополучно отпустила, доказав тем самым, что всегда держит свое слово.
Следом за Мелой Яне пригласила на свидетельское место Фелру, уже допрашивавшуюся как свидетель обвинения.
— Итак, ты слышала, что сказала обвиняемая, но не знала, что она произнесла слово, запрещаемое к произношению в обстоятельствах, о которых упомянутая обвиняемая не могла иметь представления? — уточнила Яне.
— Протестую! — заявил Грей.
— Поставлю вопрос иначе: для тебя это было просто карканье?
— Да, — согласилась Фелра.
— Может быть, в нем угадывался оттенок удивления или даже огорчения, связанный с тем, что в замок тебя занесло случайно, а стало быть, склевать тебя нельзя, а как отправить домой, неизвестно?
— Да, пожалуй. В тот момент я восприняла это именно так.
— И она, несомненно, именно это и имела в виду. Она поняла твои объяснения, ибо, как большинство животных, освоила человеческий язык, хотя строение голосового аппарата не позволяло на нем изъясняться. Стоит заметить, что в этом отношении чудовища Ксанфа проявляют куда больше любознательности и старания, чем ленивые, нелюбопытные люди. В таком случае резонно было бы предположить, что использованное ею слово хренотень в части, касающейся тени содержит намек на ее огорчения, в части же, касающейся хрена, имеет отношение лишь к растению, оную тень отбрасывающему. Как пояснил уважаемый эксперт-переводчик (последовал кивок в сторону Гранди), нежелательные ассоциации вызывает лишь подземная часть растения, каковая в силу подземности тень отбрасывать неспособна. Едва ли многие могут похвастаться и тем, что видели тень… хм… органа, сходство с которым заставляет причислить произнесенное слово к непозволительным. Таким образом, изреченное слово является или не является Взрослым в зависимости от вкладываемого в него смысла, а мы можем считать, что обвиняемая имела в виду нечто совершенно невинное.
— Протестую.
— Протест принят. Защита позволяет себе делать выводы, которые не будут учтены присяжными.
Присяжные, однако, судя по их физиономиям, вовсе не были настроены пренебречь услышанным. Возможно, Яне склоняла их на свою сторону благодаря искренней вере в собственную способность их убедить. Возможно, Яне верила, что может выручить Роксану, а то, чему она верила, всегда сбывалось в силу природы ее магического таланта.
— И она помогла тебе вернуться домой? — последовал очередной вопрос защиты.
— Да. Дала мне кусок наоборотного дерева, и я сделала то же, что и в первый раз: призвала рок. Магия наоборотилась, и со мной произошло то же самое, только наоборот. Я перенеслась домой тем же путем, каким явилась в замок. Все обернулось наилучшим образом, я не пострадала и даже избавилась от приставалы. Одно жаль, мне так и не представилась возможность поблагодарить обвиняемую, и вернуть ей наоборотную щепку.
— Таким образом, обвиняемая, вникнув в ситуацию, отнеслась к тебе с пониманием и сочувствием?
— Конечно. Она молодчина. Могла бы склевать меня как червячка, а вместо этого помогла вернуться домой.
Это заявление также произвело на присяжных благоприятное впечатление: Роксана имела полное право схрумкать неожиданно заявившуюся в замок Фелру, но вместо этого разобралась в ситуации и проявила сочувствие. Правда, это не отменяло факта произнесения непозволительного слова.
Яне предоставила право задавать вопросы обвинению, но Грей отказался, к этой свидетельнице у него вопросов не было. Он чувствовал, что позиции обвинения пошатнулись, и обдумывал дальнейшую тактику.
Тем временем Яне вызвала в качестве свидетельницы Роксану.
— Отдаешь ли ты себе отчет в том, что, коль скоро обвиняемая будет допрошена не в своей процессуальной роли, а в качестве свидетельницы, любые ее показания, которые могут быть истолкованы не в ее пользу, будут приобщены к делу и приняты судом во внимание? — уточнил судья.
— Да, Ваша Честь, — промолвила Яне, и ее луна совершила серьезный торжественный круг. — Но я чувствую, что нужно рискнуть.
— В таком случае продолжай. Учитывая особые обстоятельства, свидетельница может отвечать со своего места.
Яне повернулась лицом к соседнему залу.
— Роксана, будь добра, поведай нам, что случилось в безволшебье.
Зал в очередной раз загудел. Безволшебье имело место в 1043 году, пятьдесят два года назад, и многих из здесь присутствующих в то время еще просто не было на свете. Для них безволшебье являлось историей, а следовательно, скукотищей, не имеющей никакого отношения к современности и, уж конечно, к рассматриваемому делу. Но Грей Мэрфи протеста не заявил: либо решил, что вопрос все же связан с сутью дела, либо ему самому стало любопытно — при чем тут безволшебье?
Роксана повела рассказ, содержание которого доводилось до зрителей с помощью синхронного перевода голема Гранди и анимационных иллюзий волшебницы Ирис.
Безымянный замок безмятежно плыл над землей; а Роксана, как бывало на протяжении целых столетий, пребывала в дреме. В этом состоянии, на каменном гнезде, она сама походила на огромное каменное изваяние.
И тут магия исчезла. Это было связано с тем, что демон Иксанаэнный временно покинул Ксанф, а наполнявшая страну магия представляла собой не что иное, как эманацию названного сверхъестественного существа. Разумеется, магия не могла исчезнуть мгновенно и полностью, след ее остался, как сохраняется остаточное тепло после того, как затушен очаг, однако магический фон оказался столь слабым, что практически не ощущался.
Как только демон удалился, материал облака, на котором стоял замок, стал размягчаться, к тому же оно, похоже, потеряло летучесть и начало стремительно падать. Обеспокоенная Роксана выбралась из замка, посмотрела через край облака вниз, на почти не изменившийся, но почему-то выглядевший так же уныло, как Обыкновения, Ксанф, и пришла в ужас. Она поняла, что падение на землю вместе с каменным гнездом чревато страшными последствиями, драгоценное яйцо разобьется вдребезги. Однако вид озера Поцелуй-Ка (смотревшегося так, словно его не поцеловали, а пнули) навел ее на мысль о том, что вода может смягчить столкновение. Это давало яйцу шанс на спасение, а для самоотверженной птицы ничто другое не имело значения.
Правда, способность летать должна была вернуться к ней только по выполнению задания, однако, цепляясь когтями за край облака и взмахивая огромными крыльями, она могла создавать сильную тягу. Вот если бы удалось подтянуть замок к озеру…
Облако завертелось, и птица потеряла озеро из виду. Теперь она работала крыльями наугад, лишь надеясь, что ей удастся заставить замок упасть в воду. Однако даже в случае удачи замку предстояло испытать страшное сотрясение, и поэтому, как только под облаком замелькали верхушки деревьев, она перестала махать крыльями и бросилась в инкубационный зал.
Где оказалась за миг до того, как замок ударился о воду.
Вокруг него — это было видно сквозь высокие окна — взметнулись водяные валы. А потом произошло нечто и вовсе неожиданное: замок отскочил и запрыгал по озерной поверхности, словно брошенный мальчишеской рукой плоский камушек.
До сих пор место меж роком и твердью могло считаться самым безопасным в Ксанфе, но теперь положение изменилось. При первом скачке Роксана не поспела к гнезду, но после второго, когда яйцо подпрыгнуло над каменным ложем, подхватила его когтями, не дав упасть назад и разбиться о камень. Однако теперь она падала сама и, чтобы смягчить падение, подставила одно крыло.
Замок снова подскочил, птица подпрыгнула вместе с ним и сумела, аккуратно поместив яйцо в выемку гнезда, прижать его своим телом. При этом ее пронзила страшная боль, и она поняла, что крыло сломано, однако задумываться над этим было некогда. Скачки, пусть каждый ниже предыдущего, продолжались, толчки слабели, но еще не стихли, и она сложила крылья (и здоровое, и сломанное) под собой и яйцом, чтобы смягчить его контакт с твердой поверхностью.
Наконец толчки сошли на нет. Измученная птица издала хриплый вздох облегчения, но, как оказалось, преждевременно. Теперь замок не прыгал, а плавно покачивался, медленно, но верно погружаясь в озеро.
Оставив яйцо в выемке гнезда (при слабой качке ему до поры ничего не угрожало), Роксана вылезла наружу и увидела, что вода уже покрыла поверхность облака и стены самого замка. Достоинство облачного материала — пористая структура, обеспечивавшая легкость и прочность, — обернулось против него, ибо субстанция впитывала воду, намокая, тяжелела, и таким образом замок со временем должен был опуститься на дно.
Стремясь хотя бы замедлить этот процесс, птица, благо размокший облачный материал приобрел пластичность, загнула края облака наверх. У нее получилось нечто вроде огромного блюда или подноса, который, по крайней мере, перестало захлестывать волнами. Однако вода, уже скопившаяся на поверхности облака, делала его очень тяжелым, поэтому Роксана проделала в своем острове длинный желоб и уселась с одного края, чтобы своим весом накренить остров в ту сторону, и, несмотря на боль, принялась взмахами крыльев сгонять воду по желобу вниз. Когда вода стекла, она заделала желоб и перебралась на середину блюда. Разумеется, это не устранило опасность намокания вовсе, но облачный островок сделался более плавучим и замок заметно приподнялся.
На какое-то время Роксана могла позволить себе расслабиться. Несмотря на жгучую боль в крыле и смертельную усталость, она испытывала удовлетворение, ведь ей удалось спасти замок и гнездо с яйцом. Все остальное не имело значения.
Вернувшись в зал, птица первым делом осмотрела яйцо. С ним все было в порядке: достаточно большое, оно довольно долго сохраняло тепло и не нуждалось в беспрерывном высиживании. Хотя, конечно…
Додумать свою мысль Роксана не успела, поскольку замок снова содрогнулся, и она опять поспешила наружу. Как оказалось, облачный остров вплотную столкнулся со здоровенным плотом, битком набитым плотниками, отправившимися, видимо, на ловлю плотвы и застигнутыми врасплох исчезновением магии. Поскольку материал острова был уже не таким плотным, как раньше, и столкновение с плотом грозило разрушением той ненадежной плотине, которую представлял собой загнутый вверх край облака, Роксана громко велела плотогонам убираться прочь от ее оплота, но они, увы, не услышали ничего, кроме оглушительного карканья. Что естественно, поскольку люди в большинстве своем по-птичьи не разумеют.
Окажись на месте Роксаны другая птица рок, эта встреча могла стать для плывших на плоту роковой, поскольку она позволила бы им, сплотившись, перебраться на облачный остров, а затем полакомилась бы их плотью. Однако Роксана думала не о себе, а о яйце, а потому, опасаясь, что избыток плота повысит плотность облачного острова и ускорит его погружение, напрягла последние силы и отпихнула илот прочь.
Когда стало ясно, что непосредственная опасность миновала, она позволила себе задуматься о ситуации в более широком аспекте. Гадать о причине исчезновения магии птица не стала, ибо сознавала, что ответ на этот вопрос явно за пределами ее компетенции. Было очевидно, что Безымянный замок, лишившись наложенных на него чар, утратил способность летать и начал разуплотняться. Сама птица в условиях безволшебья тоже должна была лишиться способности к полету, ибо в этом и заключается магия птиц рок. Согласно физическим законам, никакие крылья не могут поднять в воздух столь огромное тело, и летают эти чудовища благодаря волшебству. Другое дело, что уже лишенная этой способности, причем магическим манером, птица ничего не приобрела и не потеряла. Более того, сломанное крыло не позволило бы ей взмыть к облакам при любом раскладе.
В настоящий момент вопрос состоял в том, вернется ли магия, и Роксане оставалось лишь надеяться на ее возвращение.
В противном случае и она сама, и замок, и яйцо были обречены. Первый же шторм наверняка перевернет или затопит облачный остров, а даже если его каким-то чудом (хотя откуда чудеса в безволшебье) прибьет к берегу, изможденная, раненая птица едва ли может долго отгонять от яйца голодных чудовищ.
Однако, резонно рассудив, что предпринять что-либо в настоящий момент она все равно не в силах, Роксана решила не терять надежды и ждать, пока обстоятельства прояснятся. А до той поры следовало держать драгоценное яйцо в тепле.
Она вернулась к гнезду, уселась на яйцо и попыталась заснуть, но мешала боль. Вздохнув по поводу того, что рядом нет целительного источника, птица тут же сообразила, что без магии от целительного эликсира толку не больше чем от озерной воды, и настроилась терпеть.
Боль донимала, сон не шел, и Роксана вновь принялась анализировать ситуацию. По всему выходило, что даже если над озером сохранится безветрие, больше суток замок не продержится: либо просто намокнет и утонет, либо разуплотнится до консистенции тумана. Для каменного гнезда и яйца ни один из вариантов не лучше другого. Отсюда следовал вывод: суша, несмотря на существующие там потенциальные опасности, предпочтительнее.
Вздохнув, несчастная птица вцепилась когтями в облачный край и вновь, превозмогая боль, забила крыльями, чтобы воздушной тягой направить остров к берегу. Когда он наконец уткнулся в отмель, она вытащила его на сушу, оттащила подальше от кромки воды и лишь тогда позволила себе отдышаться. Опасность затопления миновала.
Вновь взобравшись на яйцо, Роксана наконец задремала: чудовищная усталость сморила ее, победив даже боль. Но, увы, спать ей пришлось недолго. Явилась новая напасть.
Птицу разбудил громкий злобный рев, явно свидетельствовавший о приближении крупного опасного чудовища. Не желая оказаться застигнутой врасплох в гнезде, Роксана выбралась наружу. Несомненные преимущества, которые давало пребывание на суше, сводились на нет опасностью нападения сухопутных чудовищ, ничуть не менее хищных и злобных, чем водные. При этом в озере Поцелуй-Ка, в отличие от кишевшего зубастиками озера Огр-Ызок, водных хищников не водилось вовсе. Увы, выбор был сделан, и теперь ей приходилось сталкиваться с последствиями.
Приближавшийся монстр, по всей видимости, до наступления безволшебья являлся драконом. Каким именно, установить не представлялось возможным: он злобно плевался, но что при этом пытался испустить — огонь, дым или пар, — оставалось тайной. Однако исчезновение магии не лишило гигантскую рептилию острых клыков и когтей, а злобы только добавило, отсутствие привычных возможностей повергало дракона в бешенство. Дракон драчливы по своей природе, а этот взъярился настолько, что готов был разорвать в клочья все и вся.
