Текст книги "Девятью Девять (ЛП)"

Автор книги: Энтони Бучер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Зачем? – деловито спросил лейтенант Маршалл.

– А вы не понимаете, лейтенант? В конце концов, мое лицо хорошо известно. Эти мерзавцы поймут, что я – брат жертвы, и насторожатся.

Маршалл задумался.

– Нет, – медленно произнес он. – Я уже подумывал застать их врасплох, но потом решил, что это плохая идея. Мы просто поставим Агасфера перед фактом.

– Разумеется, вам виднее, – ответствовал Джозеф, своим тоном намекая, что придерживается обратного мнения.

– Я кое-что хотел у вас спросить, – сказал Маршалл после короткого молчания. – Неудобно было говорить в присутствии всей семьи, но… как у вашего брата обстояли дела с женщинами?

Джозеф возмутился.

– Боюсь, я не вполне понимаю вопрос… Если вы имеете в виду именно то, о чем я подумал, то я решительно протестую. Я уверен, что после смерти Марты – это жена Вулфа, она умерла год назад, – мой брат вел исключительно целомудренный образ жизни.

– Так. Я, слава богу, больше не служу в полиции нравов и вовсе не имею в виду обязательно что-то дурное. Не было ли у мистера Харригана близких подруг? Может быть, он подумывал о новом браке?

– Близкие подруги? Ну уж нет. И он точно не думал о новом браке. Разумеется, Вулф виделся с миссис Рэндал, и с подругами Элен по Гильдии алтаря и четок, и с монахинями, и с матерями одноклассниц Мэри… Но Мэри и Элен – единственные женщины, с которыми он близко общался. Вулф во многих отношениях был очень одинок, лейтенант.

– Зато теперь у него большая компания, – сухо отозвался тот.

– Доктор Мэгрюдер!

Сухопарый и учтивый полицейский врач остановился в коридоре, с удивлением глядя на монахиню.

– Сестра Урсула! – воскликнул он. – Господи, мы не виделись с тех самых пор, как вы работали в клинике. Только не говорите, что ввязались в это дело.

– Харриганы – мои близкие друзья.

– Кошмар, правда? – Доктор Мэгрюдер с сожалением покачал головой. – Мистер Харриган был потрясающим человеком… и вот такая смерть. Знаете, сестра, как бы я ни старался, не могу привыкнуть к внезапным насильственным смертям. Будь у меня достаточно денег, чтобы бросить службу и заняться частной практикой… Впрочем, мечтать не вредно.

Сестра Урсула улыбнулась.

– Я помолюсь за вашу мечту. Можно задать вам два вопроса?

Мэгрюдер нахмурился.

– Неофициально, разумеется. Если лейтенант захочет о чем-нибудь сообщить, он скажет сам.

– Я знакома с полицейскими процедурами, – к его удивлению, ответила монахиня. – Мои вопросы совсем безобидные.

– В таком случае… что ж, спрашивайте. Но имейте в виду: не обещаю, что отвечу.

Сестра Урсула перебрала четки, висевшие на поясе, словно они помогали ей собраться с духом.

– Первый вопрос. Вам удалось установить время смерти?

Доктор Мэгрюдер застенчиво улыбнулся.

– А я не сумел бы произнести это столь хладнокровно, сестра.

– Смерть не так страшна человеку, который работал в больнице для бедных, доктор. И потом я гораздо тверже, чем вы, уверена, что смерть будет поглощена победой. Но сейчас не время проповедовать. Вы можете ответить на мой вопрос?

– Не могу. Но не из соображений конфиденциальности. Я действительно не знаю. Предположительно, конечно, смерть наступила в двадцатиминутном промежутке между той минутой, когда с Харриганом разговаривал брат, и моментом, когда молодой человек нашел его мертвым, но никаких медицинских подтверждений нет. Жар камина сделал точное заключение невозможным.

– Спасибо, – серьезно ответила монахиня. – Второй вопрос. Лейтенант сказал, что мистер Харриган оставил странное предсмертное послание. Не объясните ли, что он имел в виду?

– Гм… Я, наверное… Впрочем, все это будет в завтрашних газетах, так что ничего страшного.

И он рассказал про дротик.

– Спасибо. Спасибо, и да благословит вас Бог, доктор Мэгрюдер. Дайте знать, если надумаете увольняться. Мы подыщем вам пациентов.

С удивительной быстротой, несмотря на объемистое мешковатое одеяние, сестра Урсула направилась к телефонному столику, написала краткое послание в блокноте, вырвала листок, сложила и подписала аккуратным красивым почерком: “Лейтенанту Маршаллу”.

Уходя, чтобы присоединиться к сестре Фелиситас, ожидавшей в патрульной машине, она протянула записку стоявшему у двери полицейскому.

– Пожалуйста, передайте лейтенанту, когда он вернется. Это очень важно.

По приказу Маршалла водитель в нарушение всех правил остановил машину в желтой зоне перед Храмом Света. Полицейский департамент не собирался вносить в список расходов плату Агасферу за парковку.

Единственным дитятей Света, дежурившим в вестибюле, оказался тот ангелоподобный юноша, который приветствовал Мэтта и Вулфа накануне. При виде незваных гостей он нахмурился и явно заволновался.

С чего бы? – удивился Мэтт. Лейтенант был в штатском и вообще выглядел неофициально. Возможно, лицо Джозефа и впрямь настолько примелькалось в городе, что юноша немедленно его вспомнил? Или вчера вечером он узнал Вулфа и теперь припомнил Мэтта, явившегося вместе с ним?

Когда все трое пересекли вестибюль, на лице херувима вновь появилась обычная приветливая улыбка.

– Добрый вечер, друзья, – бодро пропел он. – Боюсь, вы опоздали на службу. Она уже почти закончилась.

– И хорошо, – коротко ответил Маршалл. – Мы хотим видеть вашего главного.

Из зала доносился гипнотический голос проповедника, нараспев произносившего какие-то непонятные слова.

– То есть… – юноша заговорил с ноткой почтения, – вы имеете в виду Агасфера?

– Да, раз он известен здесь под таким именем.

– Лейтенант, – вмешался Джозеф, – вы хотите сказать, что знаете, кто…

– Довольно, – прервал Маршалл. – Где мы можем с ним увидеться?

Голос в зале затих, и орган заиграл “Старое христианство”.

– Служба закончилась, – сказал херувим. – Сейчас люди будут выходить. Если вы подождете минутку, я отведу вас за кулисы… то есть в комнату размышлений.

– Вы поете другие слова, – пожаловался лейтенант, прислушиваясь к новой версии великой песни.

– Правда, красиво? Агасфер вычитал их в своей книге. Эти слова нам послали Древние.

Маршалл предпочел промолчать.

Финальное “шаг” прозвучало с такой силой, что Мэтт удивился, как только двери не вылетели.

– Закончили, – сказал юноша. – Я вас провожу. Идите за мной.

Они вошли в зал и зашагали по проходу. Против стремившейся наружу толпы идти было трудно. Мэтт слышал вокруг голоса.

– Замечательно он сегодня говорил.

– Приятно знать, когда на самом деле Пасха. Как подумаешь, сколько всего Агасфер нам открыл…

– Тут и впрямь задумаешься. Нужно что-то менять в стране, и именно мы…

– Помните, как вчера вечером?.. Потрясающе.

– Хотел бы я знать, что будет с этим жутким человеком теперь, когда мы призвали Девятью Девять.

Совершенно безобидные люди, думал Мэтт. Бедные простаки. И тут он вспомнил, какие у них были лица вчера вечером, когда они призывали Девятью Девять. Вспомнил банкноты, которые они доставали из потрепанных карманов. Его вдруг посетило острое желание вернуться в кабинет Вулфа Харригана и приняться за работу.

– Мы пришли, – сказал херувим, останавливаясь перед дверью комнаты сбоку от сцены. – Учитель, – позвал он, стуча в дверь и подражая архаическому стилю Агасфера. – Пришли люди и желают говорить с тобой.

Изнутри послышался голос:

– Я не занят и никому не отказываю. Пусть войдут. Херувим открыл дверь, и гости вошли в маленькую желтую комнату. Ослепительная желтизна на мгновение ошеломила их. Обои, ковер, кушетка, подушечка, на которой сидел, скрестив ноги, Агасфер, – все было того же цвета, что и одеяние, и сливалось в сплошную массу, так что фигура проповедника почти терялась на общем фоне. Казалось, в воздухе висит одна борода.

– Унижение и размышление, – заявил он, как бы угадав мысли вошедших, – едины. Запомните сие. А посему комната размышлений выкрашена в цвет моего унижения.

Если лица Мэтта, Джозефа и лейтенанта и удивили проповедника, он ловко это скрывал и обращался к нежданным гостям как к обычным ревностным адептам, пожелавшим посетить учителя.

– Ступай, – спокойно сказал Агасфер херувиму.

– Но, учитель, – запротестовал юноша. – Они…

– Что мне или тебе до того, кто они такие? Они желают видеть меня, и этого достаточно. Ступай.

Херувим неохотно удалился.

– Итак, – Агасфер повернулся к гостям и любезно указал на кушетку, – что вы желаете знать?

– Мы желаем знать, – сказал лейтенант Теренс Маршалл, – где, черт возьми, вы были сегодня вечером в шесть.

Элен Харриган читала главу из “Подражания Христу”, когда в комнату вошла Конча. Серебристой щеткой девушка методично расчесывала свои короткие черные волосы – как положено, сто раз перед сном.

– Тетя Элен, – позвала она.

– Что, Мэри?

– Простите, что отвлекаю, но вы не против… то есть можно мне… можно мне спать сегодня здесь?

– Конечно, детка. Признаюсь, я сама буду рада компании. Только смотри не подцепи мою простуду.

– Простуду! При чем тут простуда, когда… нет. Извините. Пожалуйста, не отвлекайтесь из-за меня.

Элен закрыла книгу.

– Господь велел нам заботиться не только о собственных душах. Если тебе нужно выговориться, Мэри…

Конча села на постель.

– Сама не знаю, что мне нужно. Но что-то нужно. Просто позарез…

Она механически продолжала расчесываться.

– Знаю, детка. И не беспокойся об отце. Мы помним, каким он был, и не сомневаемся, что ему хорошо. Разумеется, мы отслужим мессы, но я уверена, что твой отец недолго пробудет в чистилище.

– Можно я завтра пойду с вами в церковь, тетя Элен? Сухое старое лицо Элен Харриган засияло от удовольствия.

– Конечно, дорогая. Когда тебе угодно.

– Я не… я, наверное, не стану причащаться, но мне все-таки хочется пойти. Тетя Элен…

– Что, милая?

– Когда папа в последний раз исповедовался?

Тетя Элен нахмурилась.

– Неделю назад, в прошлую среду. Он всегда ходит… ходил к причастию в Святой четверг. А что?

– Тогда все в порядке. Неприятно было бы думать, что…

– Что, дорогая?

– Ничего. Тетя Элен…

– Да?

Рука, сжимавшая расческу, бессильно повисла.

– Наверное, вы знаете, как это бывает… если вообще кто-нибудь знает. Скажите, очень сильно чего-нибудь желать – грешно?

– Сильно желать не грех, если, разумеется, ты не желаешь чужого, нарушая тем самым десятую заповедь.

– Нет-нет. Я имею в виду – хотеть, чтобы что-нибудь случилось. Что-нибудь плохое. – Голос девушки звучал серьезно и испуганно.

Элен села на кровать рядом с девушкой и взяла ее за другую руку.

– Сами по себе мысли не греховны, если только мы не вызываем их умышленно и не думаем о плохом постоянно. Человек не несет ответственности за искушение, которому подвергся, если он устоял против соблазна. Господа нашего тоже искушали.

– Но если думаешь о плохом постоянно – тебе противно, а ты все равно думаешь, – если очень хочешь, чтобы случилось нечто ужасное, тогда это грех?

– Лучше поговори с отцом О’Тулом в следующий раз, когда пойдешь на исповедь. Посоветуйся с ним. А до тех пор не тревожься, детка. Я уверена, что все не так страшно.

– Нет, страшно! – Юный голос зазвучал умоляюще.

– Не волнуйся, милая. Постарайся выбросить дурные мысли из головы. Просто не думай больше ни о чем плохом.

– Но я не могу, тетя Элен! Честное слово, не могу. Потому что… плохое уже случилось.

Чуть вздрогнув, Элен Харриган отстранилась. Конча устало подняла руку и вновь принялась расчесывать волосы.

Сидя среди всепоглощающей желтизны, Агасфер задумчиво подергал себя за бороду рукой в желтой перчатке.

– Где я был в шесть часов сегодня? Что вам до сего и какое право вы имеете спрашивать?

Маршалл молча показал значок.

– Воистину так? – Агасфер улыбнулся. – А эти господа?

– Свидетели.

– Чему?

– Тому, что вы отвечаете на вопросы.

– Хорошо. Я не вправе препятствовать властям предержащим. Пока что. В шесть, вы сказали?

– Да.

– В шесть… Как вы знаете, лейтенант, сегодня Пасха. Нет-нет, прошу, не перебивайте. Вы тоже заражены старыми суевериями, но в свое время неизбежно признаете новые истины, из которых сия – самая малая. Сегодня пасхальное воскресенье, и, чтобы отпраздновать чудесный день, когда один из Древних вознесся к Древнейшим, я созвал собрание внутреннего круга – Девятью Двенадцати. Ибо ведомо вам, – продолжал он с легкой ноткой снисхождения, – что было девять великих Древних, и у каждого из них – по двенадцать апостолов. Поэтому внутренний круг моих адептов включает сто восемь человек, в честь Девятью Двенадцати, стоявших ближе всего к Древним.

– Если я захочу послушать лекцию, то приду на проповедь. Давайте ближе к делу.

– Наше закрытое собрание, – безмятежно произнес Агасфер, – продолжалось с пяти до семи. Оно проходило здесь, в зале. Я говорил почти два часа.

– То есть вы можете предъявить сто восемь свидетелей, которые присягнут, что сегодня вы находились в Храме Света с без пяти шесть до четверти седьмого?

– Могу, хотя и не понимаю зачем. Не объясните ли, лейтенант, в чем причина?

Вместо ответа Маршалл повернулся к Мэтту.

– Что скажете? – спросил он.

Тот покачал головой.

– Я не поручусь. Одежда та же самая, в этом я уверен. Но насчет человека… не поручусь.

– А вы, мистер Харриган?

Джозеф гневно уставился на проповедника.

– Вот убийца моего брата! – драматически объявил он.

– Перестаньте, мистер Харриган. Нам не нужны выводы и мнения. Я хочу знать, готовы ли вы, юрист, пойти в суд и присягнуть, что перед вами тот, кого вы видели в кабинете.

Джозеф Харриган кашлянул. Даже это у него получилось многозначительно.

– Как частное лицо я абсолютно уверен, лейтенант, что этот мерзавец виновен. Но если вы обращаетесь ко мне как к юристу, то, при всем моем уважении к надежности улик и свидетельских показаний, я отвечу нет. Сожалею, лейтенант. Я могу поклясться только насчет одежды.

Медленная улыбка расплылась на лице сектанта, который слушал Джозефа.

– Мистер Харриган, отчего вы так робки? Столь пустяковое сомнение не поколебало бы решимость вашего брата. Почему бы не пойти дальше и не присягнуть, что я и есть убийца? Тем более что я и есть он.

Харриган соскочил с кушетки.

– Как вы смеете! – взревел он. – Как у вас хватает наглости сидеть здесь и говорить мне в лицо, что вы приставили пистолет к голове Вулфа и убили его самым подлым образом! Господи, да я…

– Полегче, – негромко сказал Маршалл. – Придержите мистера Харригана, Дункан, иначе он набросится на него с кулаками. А вы послушайте: я правильно понимаю, что вы сознались?

Агасфер по-прежнему улыбался, самоуверенный и спокойный.

– Да, лейтенант.

– Допустим. А как насчет ста восьми свидетелей, которых вы собирались предъявить?

– Именно поэтому, лейтенант, я и делаю признание. Сегодня вечером я убил Вулфа Харригана – и в то же время проповедовал Девятью Двенадцати. Ибо написано в двенадцатой главе Евангелия от Иосифа: “Знайте же, что есть истина во всех вещах, даже в тех, где люди распознают ложь, но случается иногда, что правда выступает против правды, и чаши не колеблются, и ни той ни другой не следует верить”. В данном случае, впрочем, чаши колеблются. Хотя я известен любовью к правде, но боюсь, что показания ста восьми человек, данные под присягой, перевесят мое одинокое слово, и даже если мне поверите вы, то, разумеется, не поверит суд. И хорошо, ибо я должен продолжать свое дело на свободе. Мой труд не прервется ни на минуту – ровно столько, и не более, в масштабах вечности, заняли бы тщетные попытки властей наказать меня.

Агасфер, казалось, обрел новые силы, делая это странное заявление. Из самоуверенного актера он превратился в судью над жизнью и смертью, который спокойно и с улыбкой выносил непререкаемое суждение. Лейтенант Маршалл изо всех сил попытался подавить невольное благоговение в голосе, когда сказал:

– Вы утверждаете, что находились в двух местах одновременно?

– Я не просто утверждаю, а говорю правду.

Маршалл, похоже, чуть не задохнулся. Покраснев, он выпалил:

– Так. Рассказывайте.

– Мистер Харриган, – бесстрастно начал Агасфер, – был опасным и дурным человеком.

– Я что, обязан стоять здесь и выслушивать гадости о моем несчастном брате? – вскричал Джозеф.

– Сядьте, – буркнул Маршалл. – Протест отклонен. Дальше.

– Поймите, он был дурным, поскольку верил только в злые суеверия, рожденные старым порядком. Его разум и душа полнились искаженными догматами Павла и Луки, которые подверглись еще большим извращениям усилиями многих поколений пап и кардиналов. Он грозил нам бедой, ибо пытался уничтожить Свет, поэтому было необходимо, чтобы Свет уничтожил его. Я стал посланцем Света. Минувшим вечером все мы, дети Света, наложили на Вулфа Харригана заклятие Девятью Девяти, как велели Древние. И приросла моя сила. Я – не Древний, хотя так считают некоторые из моих последователей, что весьма лестно. Я – не Свет, но я должен свидетельствовать о Свете. Сам по себе я всего лишь бедный еврей, заблудившийся в лабиринте вечности. Я не могу по собственному желанию, без помощи сил извне, освободить свое астральное тело. Благодаря Девятью Девяти сила пришла ко мне, и я исполнил Предназначение.

Маршалл преодолел гипнотическое влияние слов Агасфера.

– Каким образом? – скептически спросил он.

– В то время как одна часть моей сущности проповедовала здесь Девятью Двенадцати, другая, более важная, отправилась…

– Какое чудовищное вранье! – вмешался Р. Джозеф. – Я отрицаю существование астрального тела, пусть даже это объясняет, отчего чертов кабинет оказался заперт изнутри. Вулфа убил человек, а не дух. Я видел его и вполне способен опознать! Если он надеется обмануть нас сказками об астральных телах…

– Я могу продолжать, лейтенант?

– Да. Я понимаю ваши чувства, мистер Харриган, и, честное слово, вполне вам сочувствую, но давайте дослушаем.

– Благодарю, лейтенант. В начале седьмого я отправился домой к мистеру Харригану – более точное время не назову. Он заперся в кабинете. Несомненно, он боялся Девятью Девяти, но не понимал, сколь тщетными окажутся предосторожности. Оружие… – Агасфер тщательно выбирал слова. – Оружие, как вы сами понимаете, нельзя переносить на астральном теле. Я намеревался использовать духовную энергию Древних, как однажды пришлось поступить в Тибете, но когда я увидел пистолет… на столе, то решил прибегнуть к нему и поберечь силы. Я выстрелил мистеру Харригану в лицо, дабы лживые уста замолкли навеки. Ибо сказано…

– Погодите. И куда он упал?

– Разве сказано недостаточно? Я продолжу, когда услышу официальное обвинение.

Маршалл встал.

– Именно этого вам бы и хотелось, правда? Идеальная реклама. Нет уж, извините. Спасибо за увлекательное представление.

На улице какой-то человек в штатском подошел к лейтенанту, обменялся с ним несколькими словами и вернулся на пост. Лейтенант Маршалл при всем своем показном скепсисе не любил рисковать зря.

– Я могу наконец вернуться домой? – поинтерссовался Р. Джозеф Харриган. – Если даже этот подлый еретик волен делать, что ему заблагорассудится, то неужели я…

– Подождите минутку. Не лезьте в бутылку, не выслушав до конца. Разумеется, вы можете ехать домой. Вы ведь были поверенным вашего брата?

– В частных делах – да. Профессиональные вопросы, само собой, решались совместно с окруж– ным прокурором.

– Я свяжусь с вами завтра относительно завещания Харригана. До встречи, и берегитесь астральных тел. Хотите эскорт до дома?

– Я поймаю такси на бульваре. – Р. Джозеф казался разочарованным, как будто любезное обращение лишило его возможности взорваться.

– А я? – спросил Мэтт.

– Вы вернетесь к Харригану и поможете мне разобраться в бумагах. Если он готовил из вас помощника, вы наверняка окажетесь полезнее, чем кто-либо еще.

– То есть вы правда думаете, что Агасфер не виноват? – спросил Мэтт, когда патрульная машина тронулась с места.

– Отчего же? Я отказался арестовать шарлатана, потому что именно этого он и добивался. Завтра поутру явились бы адвокат и сто восемь свидетелей, и Агасфер вышел бы на свободу, приобретя чудный ореол мученика за веру. Что ему и требовалось.

– Значит, вы думаете…

– Я думаю, – веско произнес лейтенант Маршалл, – что борода и плащ сами по себе почти ни черта не доказывают.

Глава VIII

– Подождите здесь, – велел лейтенант Маршалл, и Мэтт послушно остался в темном коридоре, а детектив вошел в кабинет. Изнутри послышалось щелканье телефонного диска, а затем – непривычно почтительный голос лейтенанта.

Вокруг царила тишина – не холодное молчание смерти, но обыкновенное безмолвие дома, все обитатели которого заснули. Даже не верилось, что несколько часов назад в это мирное место проникли насилие и ужас.

Мэтт закурил и попытался сосредоточиться на тайне кабинета, куда проник некто в желтом одеянии, убил Харригана и исчез, как будто никогда здесь и не был. Но к тому моменту как лейтенант открыл дверь, которую за время их отсутствия какой-то безымянный плотник из числа полицейских привел в относительно рабочее состояние, он не успел придумать ничего лучше откровенно абсурдной версии о потайном ходе.

– Заходите, – приказал Маршалл и помедлил, как бы обдумывая, что сказать. Наконец он продолжил: – Я говорил с Майком Джорданом. Я знаю его много лет – хорошо знаю. Если он считает, что человеку можно доверять, я верю ему на слово. Вы, кажется, поладили с ним, когда участвовали в программе, и бог с ним, с розовым листком.

– С Джорданом было здорово работать.

– Поймите меня правильно, – поспешно добавил лейтенант. – Это не значит, что теперь вы ангелочек с крыльями и нимбом, на котором написано “Невиновен”. Но теперь я могу без особой опаски использовать вас в своих целях.

– В каких целях?

Маршалл снова занял место перед камином.

– Родственники, – назидательно произнес он, – знают друг о друге чертовски мало. Если хотите получить совершенно ложный, искаженный до неузнаваемости образ человека, ступайте к его ближайшим и дражайшим. Стоило мне приняться за какое-нибудь дело, и через неделю я знал о каждом из участников больше, чем все они, вместе взятые. Мы видим людей без прикрас. Видим самую суть, без побрякушек, которыми они обрастают в повседневной жизни. Но на это все же нужно время. Примерно неделя, как я уже сказал. В данном случае у вас есть преимущества полицейского – вы вошли в семью беспристрастным наблюдателем и видели их всех в радости и в горе. Вы смотрите со стороны и вдобавок опережаете нас нa два дня. Вы пробыли здесь слишком недолго, чтобы оценить каждого из членов семьи, но видели достаточно, чтобы узнать больше нашего. Поэтому я, честно говоря, предпочел бы иметь вас под рукой. Буду излагать вам свои мысли вслух, а вы – мне. Вы будете чертовски полезны, если не откажетесь… – Лейтенант снова замолчал и пристально взглянул на Мэтта. – Договорились?

– Договорились.

– Вот и славно. Давайте проведем небольшое совещание. Я не прошу показаний. Просто хочу поговорить. Скажите все, что думаете, спросите обо всем, что желаете знать в пределах здравого смысла, а я отсею. Если мы наткнемся на что-нибудь жизненно важное, потом сделаете формальное заявление. Нынешний разговор строго конфиденциален.

– Я начну с вопроса. Значит ли это, что, по-вашему, преступление совершил член семьи?

– Черт возьми, Дункан, я не знаю. Чтобы ответить, мне самому надо задать немало вопросов.

– Неприятное предположение, – задумчиво произнес Мэтт.

– Убийство вообще неприятная штука. Разве оно лучше или чище, если убийца никак не связан с жертвой, ну или, в крайнем случае, у них строго деловые отношения? Разве извращенец, который из любопытства убивает постороннего человека, или бизнесмен, который избавляется от партнера ради собственной выгоды, порядочнее дочери, которая убивает отца, потому что с ним невозможно жить? Нет, Дункан. Если мы намерены расследовать это дело, извольте уяснить себе, что убийца есть убийца. Нет никаких степеней убийства, кроме тех, что признает закон, и я имею в виду именно закон, а не капризы бестолковых присяжных. Убийство… – Маршалл вдруг замолчал и как будто смутился. – Простите, Дункан. Я участвовал в дебатах в Оксфорде. Прилипчивая привычка.

– Валяйте дальше, – Мэтт ухмыльнулся. – Мне это нравится больше, чем ваш официальный стиль.

Маршалл рассмеялся.

– Если бы вы знали, каких усилий мне стоит постоянно скрывать, что я когда-то, прости господи, был членом “Фи-бета”! Ну ладно. Насчет вас я могу не беспокоиться. Буду говорить что хочется, не задумываясь о том, кто взял слово – полицейский детектив или стипендиат Родса.

– Но все-таки, – настаивал Мэтт, – вы думаете, что мы имеем дело с преступлением по личным мотивам, которое произошло в недрах семьи?

– Я уже сказал, что не знаю. Не важно, каких результатов добилась научная криминология, не важно, сколько улик и на что они указывают. Первое, что нужно выяснить детективу: кто желал смерти жертвы? Мотив указывает на преступника гораздо точнее, чем наличие средства или возможности. Все вертится вокруг старого доброго cui bопо^[11]. (Если капитан Гардинг услышит от меня хоть одну латинскую фразу, я лишусь значка.) Что касается данного дела, жертвой пал человек, чей образ жизни наводит на мысль о двух совершенно разных мотивах. Во-первых, он был богат, во-вторых, разоблачал преступников. Если речь о богатстве, мотив есть у любого члена семьи, и мы вправе так думать, пока не оглашено завещание.

– Да бросьте, – перебил Мэтт. – Это же глупо. Конечно, кое-кто способен убить дальнего родственника из-за наследства, но застрелить собственного брата или отца…

Маршалл вздохнул.

– Ваша беда в том, что вы верите в человечество. Если бы вы повидали женщину – между прочим, очаровательную, – которая застраховала жизнь трех своих детей, а потом отравила их одного за другим, чтобы должным образом содержать любовника…

Мэтт сдался:

– Будь по-вашему. Я по-прежнему не верю, но… продолжайте.

– Так. В одну группу подозреваемых входят все, кто имел шанс разбогатеть после смерти Харригана. Другую составляют преступники, сектанты-вымогатели. Кто-нибудь из них мог убить его либо в отместку за прошлые разоблачения, либо чтобы предотвратить будущие. Убийство могло случиться по любому из двух поводов, и любые ваши догадки на сей счет не хуже моих.

– Если мотив нас подведет, как насчет орудия и возможности, о которых вы упомянули с таким пренебрежением?

– Много толку от этого орудия! Вулфа Харригана застрелили из пистолета, который вы отобрали у Свами. Да, мы проверили серийный номер. Пистолет официально продали Герману Зюсмаулю примерно год назад. Зюсмауль заявил, что ему угрожали, и умудрился добыть разрешение. Наверное, не обошлось без взятки. Баллистическая экспертиза закончена. Никаких сомнений – именно это и есть орудие убийства. И что дальше? Вы отдали пистолет Харригану вечером в пятницу. С тех пор никто его не видел. Вероятно, Харриган держал оружие в столе, а потом, возможно, зачем-то вытащил, например пересказывая пятничные события. В общем, орудие убийства ни о чем нам не говорит.

– Есть еще один вариант.

– Кажется, я догадываюсь. Не исключено, что Харриган вернул пистолет Зюсмаулю вечером в пятницу, когда вы ушли, и значит, виноват Зюсмауль. Так. Вы представляете себе, чтобы Харриган, да и любой другой человек, в подобных обстоятельствах сказал: “Ты забыл свой пистолет, дружище. Загляни как-нибудь еще разок, и, надеюсь, тебе повезет”? Представляете?

– Нет.

– Значит, пистолет пролежал здесь, возможно в этой самой комнате, все выходные. Тот, кто имел доступ к Вулфу Харригану, имел доступ и к пистолету. Иными словами, возможность дает и средство. Два пункта, по сути, представляют один.

– Так как насчет возможности?

– О ней вы знаете не больше остальных. Давайте ненадолго отложим вопрос, как убийца выбрался из комнаты, и мы останемся перед фактом: войти мог кто угодно. То есть кто угодно, кого Вулф Харриган пожелал бы впустить. Мисс Харриган сначала беседовала с монахинями, а потом в одиночку спустилась вниз. Джозеф слонялся по дому и вокруг. Кухарка не может сказать наверняка, но, возможно, прошло некоторое время между той минутой, когда Конча покинула лужайку, и той минутой, когда она появилась на кухне. Артур сидел у себя в комнате. Никто не видел дверь кабинета, которая выходит в коридор. Любой посторонний, знавший про черный ход, мог незаметно проскользнуть там – разумеется, если Вулф пожелал бы его впустить. Наличие возможности даже не ограничивает нам круг членами семьи, хотя бы с первого взгляда и казалось именно так. Никто, даже слуги, не припоминает поблизости никаких подозрительных лиц, но убийцы обычно предпочитают не показываться на глаза.

– Итак, к чему мы пришли?

– Абсолютно ни к чему.

– Впрочем, мы знаем одно лицо, которое явственно намеревалось посягнуть на жизнь Вулфа Харригана.

– Два, – поправил Маршалл, – если считать Агасфера и Девятью Девять. Но вам по-прежнему нравится версия о Зюсмауле, не так ли? Ладно. Посмотрим. Сегодня его приведут. Завтра поглядим, что удастся вытянуть из Свами.

Мэтт подскочил.

– Что это?

В дверь снова тихонько постучали. Осторожно, положив правую руку на рукоятку служебного пистолета, Маршалл отворил.

В коридоре стоял один из оставшихся на дежурстве полицейских, с запиской.

– Чуть не забыл, сэр. Это вам оставила монахиня.

Примерно в то же самое время сержант уголовной полиции Краутер стоял в неопрятной разоренной квартире. Окна распахнули в холодную ночь, как только сержант вошел, но тошнотворный запах дешевого ладана по-прежнему наводнял комнату.

В столь тщательном обыске не было нужды. Краутер быстро понял, что Свами Махопадхайи Вирасенанды нет в его привычном обиталище. Но жена сержанта питала слабость к предсказателям будущего (к счастью, не таким дорогим), и Краутер испытывал злобное и не вполне профессиональное наслаждение, устраивая в жилище Зюсмауля хаос.

Наконец он, сияя, обернулся, обозрел вред, который нанес роскошной мебели и удовлетворенно произнес:

– Его тут нет.

Домовладелица поплотнее запахнула халат.

– Я вам уже пять раз сказала. Он не появлялся с прошлой пятницы. Ушел и не вернулся.

Она беспокойно взглянула на себя в зеркало в золотой раме и увидела пятнышки кольдкрема, в спешке стертые не до конца.

– Теперь вы наконец уйдете?

– Откуда вы знаете, что Зюсмауля не было дома? – настаивал Краутер. – Вряд ли вы видите, как приходит и уходит каждый жилец.

– Я… я за ним наблюдала, – с вызовом сообщила хозяйка.

– Вот как! – Краутер так и вцепился в нее. – Он задолжал за квартиру? Соседи жалуются?

– С вами – прекрасный жилец, – с негодованием ответила женщина. – От него никаких неприятностей. Он не только платит точно в срок, но и бесплатно гадает мне на чернилах, даже на фиолетовых. Если бы вы только знали, офицер, сколько счастья может такой человек привнести в жизнь женщины, вы бы перестали гоняться за ним из-за всяких глупостей.

– Счастья! – сержант фыркнул. – Леди, если бы вы только знали…