Текст книги "Девятью Девять (ЛП)"

Автор книги: Энтони Бучер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Вестник фортуны, Грегори Рэндал, ничуть не заинтересовался случившимся. Разумеется, вчера вечером Мэтт никак не мог с ним поговорить. Он просто довез приятеля до дома, сдал на руки дворецкому, чье профессиональное презрение усугублялось досадой на то, что его разбудили, оставил машину и сорок пять минут прождал (без пальто) ночного трамвая в город. Вид у него был недостаточно располагающим, чтобы ловить попутную машину.

Сегодня он четыре раза звонил Грегу, прежде чем наконец, в три часа пополудни, дворецкий объявил, что, возможно, мистер Грегори склонен взять трубку.

Мэтт буквально ощутил муки сильнейшего похмелья на том конце провода.

– Привет, Грег, – сказал он. – Это Мэтт Дункан.

– Кто?

– Мэтт. Мэтт Дункан.

– А, – ответил Грегори и после секундного размышления добавил: – Привет.

– Как ты себя чувствуешь?

– Я не привык много пить, – жалобно произнес Грегори.

Мэтт счел это исчерпывающим ответом.

– Слушай, вчера столько всего случилось. Ты даже не знаешь, что пропустил. Некий Свами пытался убить Харригана. Потом он предложил мне должность литературного ассистента. А Конча не уйдет в монастырь.

– Так, – тускло отозвался Грегори. – Ну-ну.

– Грег, ты что, не слышишь? Я сказал, Конча не станет монашкой.

– Пожалуйста, не ори. Если бы ты знал, как у меня болит голова. Всякий посторонний шум…

Мэтт закруглился, решив, что поговорит с приятелем потом, когда память и восприятие у Грега придут в норму. Впрочем, он удивился, что даже известие об освобождении Кончи не пробилось сквозь похмельную завесу. Сам бы Мэтт на его месте…

Все случайные мысли разлетелись, когда в комнату вошла девушка. Она смотрела в другую сторону. Мэтт заметил лишь, что она изящная, темноволосая, в домашнем платье, таком простом, что наверняка стоило немалых денег. Девушка держала в руках объемистый том и направлялась к шкафу – не к маленькому, где стояли исторические сочинения и папки с документами, а к огромному, во всю стену, соблазнительно набитому самыми разными книгами.

– Здравствуйте, – сказал Мэтт.

Девушка выронила книгу и поспешно обернулась, как будто намереваясь немедленно бежать. Мэтт увидел огромные черные глаза. В их глубине сверкал страх.

– Я не кусаюсь, – добавил он, подошел к ней, чувствуя себя натуралистом, который старается не спугнуть дикое животное, и подобрал книгу. Это оказалась “Фармакология”. Книга лежала, открывшись на главе “Белена”.

Девушка взглянула на Мэтта и сказала:

– Она всегда открывается на этой странице.

В ее голосе звучало нечто, весьма напоминающее ужас.

Мэтт закрыл книгу и сунул в подходящий просвет на полке.

– Бывает, – непринужденно заметил он.

– Правда? И так удачно?

Мэтт решительно отказывался замечать что-либо странное.

– Вы, наверное, мисс Харриган? Или лучше подождем, пока кто-нибудь официально нас представит?

Она снова отвернулась и ответила:

– Нет.

– Прекрасно. Я Мэтт Дункан. Возможно, ваш отец упоминал меня.

Когда мисс Харриган вновь повернулась, Мэтт не поверил своим глазам. Страх и предчувствие безымянного ужаса ушли. Застенчивость осталась, но это была всего лишь стыдливость молодой девушки, встретившей незнакомого человека.

– Да. – Она улыбнулась. – Папа рассказал мне про вчерашний вечер. Вы совершили прекрасный поступок.

Теперь он видел ее подлинное лицо, а не набросок с подписью “Эмоция № 7, страх”. Очень необычное – черные волосы, смуглая кожа, глубокие глаза, унаследованные от матери-испанки, контрастировали с резкими чертами, напоминавшими отцовские. На фотографии мисс Харриган могла сойти за юношу, но при личном общении источала приятное тепло, несомненно женственное.

Она уже уверенно играла роль молодой хозяйки.

– Хотите сигарету, мистер Дункан? Здесь есть… А, у вас свои. Присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить?

– Только если вместе с вами.

– Нет, спасибо.

– Тогда не стоит беспокоиться.

– Сегодня снова хорошая погода. Конечно, на улице холодно, но я не против, особенно если есть такой прекрасный камин. Но вчера было просто мерзко.

– Грег просил передать, что он вас любит, – вежливо ввернул Мэтт.

– Правда? – Последовала почти незаметная пауза. – Скажите, мистер Дункан, где вы учились?

– В Южнокалифорнийском университете. Но я…

– Я там тоже учусь. Забавно, да? И мне нравится. Так интересно общаться с самыми разными людьми. То есть после стольких лет в монастырской школе… Там тоже было хорошо, но все-таки очень здорово выйти в большой мир. Дядя Джозеф считает, мне надо вступить в женский клуб, но папа не настаивает. Он говорит, нужно находить друзей самостоятельно, а не получать их готовым комплектом.

– Думаю, ваш отец прав. Я сам был членом студенческого клуба, но не уверен, что получил хоть какую-то пользу. Правда, я не оказался бы сегодня здесь, если бы не…

– Вы видели матч “Розовой чаши”?^[6] Я сидела в нашем университетском секторе. Я была на всех-всех матчах в “Колизее” и даже ездила на север, чтобы посмотреть, как играют ребята из Беркли. Здорово, правда? Музыка, крики и все такое. Во втором семестре уже не так весело…

Грег прав, думал Мэтт. Она юна, чертовски юна. Но с первого взгляда девушка не показалась ему юной – испуг лишил ее возраста. Под всей этой ребяческой болтовней крылось нечто более глубокое. Интересно, как добраться до сути?..

Мэтт потянулся за спичечным коробком.

– Некоторые мои подруги говорят, будто я не отличу сейфти от дроп-кика, – болтала Конча, – но если я получаю от игры столько удовольствия, то, наверное, это и не важно. Вы только подумайте, сколько людей ходят на симфонические концерты и даже не…

Мэтт открыл коробок. Внезапный хлопок заставил молодых людей подскочить. В ушах у обоих зазвенело, в воздухе запахло порохом.

На мгновение лицо Кончи вновь постарело. Потом она широко улыбнулась и опять превратилась в ребенка.

– Это Артур, – объяснила она. – Мой брат. Вы уже встречались?

– О да.

– Я понимаю… Но, честное слово, он хороший… ну, в принципе. Только вечно устраивает вот такие штуки. Наверное, это семейное. Тетя Элен говорит, дядя Джозеф тоже вытворял разное, а потом повзрослел, так что, надеюсь, Артур еще поумнеет. Честно говоря, я рада, что попались вы, а не папа, ему бы не понравилось.

Мэтт осмотрел спусковое устройство, которое детонировало холостой патрон, когда коробок открыли. Ловкая затея. Туповатый на вид Артур явно обладал техническими способностями.

– Не сказал бы, что по-настоящему знаком с вашим братом. Мы виделись пару минут вчера вечером, во время всей этой неразберихи. Он будет за ужином?

– Артур – дома в субботу вечером? Не говорите глупостей. Развлекается где-нибудь в городе. Как всегда. Но вы, наверное, еще увидитесь. Папа говорит, вы часто будете приезжать.

– Надеюсь. Если оправдаю ожидания. Но я еще не знаком с вашей матерью. Надеюсь…

– Мистер Дункан, моя мама умерла. – Глаза девушки невольно обратились к книжному шкафу и к увесистому тому, который сам собой открывался на главе “Белена”. И это не были глаза ребенка.

Ответить Мэтт не успел – открылась дверь из коридора, и вошел Вулф Харриган.

– Я слышал выстрел, – спокойно произнес он.

Мэтт протянул ему коробок.

– Ваш сын шутник, сэр.

Вулф взглянул на коробок, расслабился и улыбнулся.

– Простите, Дункан. Но после вчерашних событий звук выстрела в доме не приводит меня в восторг. Вы уже знакомы с моей дочерью?

– Это мы уладили самостоятельно.

– Ну раз так, – рассудительно сказал Вулф Харриган, – пойдемте есть.

– У вас превосходная кухарка, сэр, – сказал Мэтт, когда они ехали к Храму Света.

– О да. Благодарю от ее имени за комплимент Только не называйте меня сэром. Если мы поладим, лучше всего будет “Вулф”, а если нет, тем более незачем раболепствовать.

Мэтт улыбнулся. Под броней бесцеремонности Вулф Харриган скрывал пылкое дружелюбие.

– А теперь, – сказал он, – не могли бы вы, пока мы не приехали, ввести меня в курс дела?

– Ладно, – каким-то образом Вулф Харриган умудрялся одновременно разговаривать, раскуривать трубку и уверенно вести машину. – Вот вам общая картина. Года два назад я начал замечать новые объявления в церковных колонках воскресных газет. Ничего, кроме времени, адреса и фраз типа “Агасфер расскажет о Семи чашах гнева” или “Четыре всадника уже появились? Агасфер вам ответит”. Обычный апокалиптический бред. Я бы не обратил особого внимания, если бы не имя – Агасфер. Разумеется, оно меня заинтересовало.

– Почему?

– Так звали Вечного жида. Разумеется, он известен и под десятком других имен, но в лейденском памфлете 1602 года, с которого все и началось, он назван ein Jude mit Namen Ahasverus^[7]. Я никогда не встречал этого имени применительно к кому– нибудь другому, а потому решил провести небольшое расследование. Я пошел на собрание и ничего особенного там не услышал. Я решил, что Агасфер умен и умеет управлять аудиторией, но он не сказал ничего увлекательного, и паства была маленькой и бедной. Я взглянул на тарелку для сбора пожертвований – там не набралось и десяти долларов. Агасфер ничем не отличался от прочих бродячих евангелистов, если не считать странного имени и желтого одеяния. Потом я стал слышать о нем все чаще и чаще. Быстро появилась небольшая группа ревностных последователей, и на Агасфера начали снисходить “откровения”. Последователи распространяли его учение, и к Агасферу уже стекались толпы. Вскоре он собрал достаточно денег, чтобы выстроить Храм Света. И тогда завертелось по-крупному. Теперь он – один из крупнейших сектантских проповедников в Лос-Анджелесе. Как вы понимаете, это серьезно.

– Но что он проповедует? У него есть… как их… догматы?

Вулф улыбнулся.

– Вы наивны, Дункан. Впрочем, признаю, раньше у еретиков были отчетливые доктрины. Они взывали к здравому смыслу и интеллекту. Но теперь достаточно харизматичной личности со склонностью к драматическим эффектам и несколькими бойкими фразами. О, у Агасфера есть некоторые религиозные принципы, но сомневаюсь, что все дети Света их разделяют. Вряд ли большинство американских пресвитериан верили в предопределение, даже когда в это полагалось верить. Вряд ли, если уж на то пошло, большинство людей, считающих себя католиками, верят в первородный грех, в лимб или даже в пресуществление.

– Кажется, я вас понимаю. Сценарий, как в политике: лидер, слоган – и готово. Но каковы же доктрины Агасфера?

– Если коротко, примерно таковы. Современное христианство берет свое начало от Павла и Луки, которые, сговорившись, исказили подлинные факты жизни Христа ради собственных целей. Единственное подлинное Евангелие написано Иосифом Аримафей– ским. Агасфер утверждает, что нашел его в Тибете и лично перевел со старинных манускриптов. Он заявляет, что Христос, Иосиф Аримафейский и Агасфер были членами аскетической иудейской секты ессеев. И что Христос сделал Агасфера бессмертным – а он утверждает, что является Вечным жидом в буквальном смысле – не в качестве наказания, а для того, чтобы тот нес искру истины сквозь все времена, пока поддельное христианство Павла и Луки набирает силу. Он утверждает – и неплохо доказывает, – что христианство Луки и Павла сегодня – ложный путь. Наконец спустя девятнадцать столетий настало время Агасферу выйти и поведать правду. Старый порядок вот-вот исчезнет, et antiquum documentum novo cedat ritud^[8], как мы поем при адорации. То есть Агасфер открывает людям Истину и извлекает из этого немало пользы.

– По-моему, звучит довольно безобидно, – заметил Мэтт.

Вулф фыркнул.

– Посмотрите на него сегодня. Послушайте проповедь, понаблюдайте за аудиторией. И обратите внимание на корзинки для пожертвований. Послушайте, что будут говорить люди, выходя. А потом скажете, по-прежнему ли человек в желтом одеянии кажется вам безобидным.

За десять кварталов они увидели неоновую вывеску, сверкавшую белизной на фоне неба:

СВЕТ

Сияло сначала слово целиком, потом каждая буква по отдельности и, наконец, снова целое слово.

Не доезжая шести кварталов, они начали замечать обилие машин. В трех кварталах Вулф Харриган свернул на парковку.

– Эти деньги тоже пойдут Агасферу, – сказал он Мэтту, расплачиваясь со служащим.

Храм Света был простым белым зданием в некогда тихом переулке. Больше всего оно напоминало старомодный зал суда где-нибудь в провинции. Не считая размера, здание оставалось бы совсем непримечательным, если бы не сияющие неоновые трубки, облепившие фасад.

– Свет, – объяснил Вулф. – Иногда мне кажется, что Агасфер немного путает себя с Ахурамаздой. Вы увидите все возможные цвета. Если нельзя получить их при помощи газа, в ход идет цветное стекло. Все цвета, кроме одного – желтого. Сам Агасфер носит желтое в знак своего былого унижения, но никому из адептов это не дозволяется. Нельзя даже читать книгу в желтой обложке или есть желтую еду. Публика в восторге.

В людях, входивших в здание, Мэтт не обнаружил ничего особенного или живописного. Они не отличались от любой толпы, идущей на религиозное собрание, на концерт местного оркестра или в районный кинотеатр. Бросалось в глаза разве что отсутствие молодежи. Все старше сорока, а доброй половине как минимум за шестьдесят.

У каждой из трех огромных дверей, ведущих в зал, паству встречали двое – женщина в развевающемся белом одеянии и мужчина, одетый, невзирая на холод, в белый летний костюм. Привратники щеголяли розетками из белых ленточек и застывшими, хотя и дружелюбными, улыбками. Мужчина, который приветствовал Вулфа Харригана, оказался на удивление молод – чуть за двадцать – в отличие от двух других, пожилых, степенных и дородных. Женщины походили на участниц какой-нибудь швейной гильдии “Сойерс-Корнерз” или литературного общества.

Молодой человек просиял – он, несомненно, узнал Вулфа.

– Хорошо, что вы сегодня здесь. Предстоит кое-что особенное.

Он напоминал магазинного администратора; казалось, сейчас он добавит: “Новинки в третьем отделе”.

– Особенное?

– Да. Мы призовем Девятью Девять. – Улыбка привратника еще расширилась. Мэтт мысленно назвал ее ангельской. Не улыбка, а сплошное сияние.

Она озаряла круглое лицо, так что взгляд автоматически переходил на плечи в надежде увидеть распахнутые крылья.

– Лучшие места на балконе, – добавил молодой человек.

– Что такое Девятью Девять? – поинтересовался Мэтт, пока они поднимались по лестнице.

– Так я и сказал Бесси, – донесся из-за спины голос. – Я сказал: “Ничего удивительного. Берешься печь яблоки, так не суй нос, куда не надо”.

– Увидите, – ответил Вулф. – На самом деле я не удивлюсь, если… Впрочем, посмотрим.

– Не втягивайте нас, вот что я скажу. Хотят поднять бучу во всей Европе, ну и пускай себе подымают, только нас не втягивайте.

– Я уже сорок лет голосую за демократов, но если для Джорджа Вашингтона было достаточно двух сроков, значит, достаточно и для любого другого…

– Кэрри, ты подожди, пока сама ее не увидишь! Как я сказала тете Мейбл, именно так моя Лилиан…

Мэтт испытывал разочарование. Происходившее было чересчур заурядно. Это он слышал каждый день в своем убогом отеле на Банкер-Хилл. Даже потрясающая игра лучей в огромном зале не могла преобразить старую добрую компанию провинциалов – приезжих со Среднего Запада. Честных, непритязательных, типичных американцев.

Органист тихонько импровизировал на тему “Деревьев” и “На рассвете”. Мэтт любовался блаженной улыбкой на лице крашеной блондинки весом в двести фунтов в вылинявшем домашнем платье, когда вдруг почувствовал прикосновение чьей-то руки и обернулся.

– Я тебя узнал, парень, – сказал сидевший справа пожилой мужчина.

Мэтт ухмыльнулся и пожал соседу руку. Фред Симмонс был одним из старейших обитателей отеля “Крылья ангела”, и Мэтт частенько сиживал с ним в вестибюле. Фред, вышедший на пенсию бакалейщик из Айовы, как Эйб Мартин^[9], сочетал в себе доброту и грубоватый здравый смысл.

– Хорошо, что ты здесь, – продолжал Симмонс. – Молодежи у нас маловато. Слишком заняты, наверное, своими потанцульками, а те, которые не танцуют, устраивают всякие там конгрессы. Приятно видеть, что хоть кто-то из молодых еще интересуется духовной жизнью. Ты часто сюда ходишь?

– Сегодня впервые.

– Правильное время выбрал, сынок. Я слышал, он собирается вместе с нами призвать Девятью Девять. Вот тогда они все попляшут.

– А что такое…

– Ш-ш, – сказал Симмонс.

Органист играл “Сладостную тайну жизни”, видимо намекая, что шоу начинается, потому что в зале воцарилась относительная тишина. За занавесом мелодию подхватил высокий тенор.

На последней ноте радужный занавес раздвинулся. Сцена была пуста, но из-под колосников на белые стены лились разноцветные, изменчивые потоки света. Слева на авансцене стоял столик, а на нем – самый обычный графин с водой. За столиком сидел пухлый пожилой мужчина, похожий на отошедшего от дел директора маленького банка. А в центре сцены ждал Агасфер.

– Это он, – прошептал Фред Симмонс.

Но Мэтт и так догадался, хотя раньше никогда не видел Агасфера. Этот человек владел сценой и всей аудиторией. Правда, понять, как же он на самом деле выглядит, было еще труднее, чем в случае с сестрой Урсулой. Лицо проповедника скрывала черная широкая борода в ассирийском стиле, а тело полностью пряталось под знаменитым желтым одеянием.

Оно не было золотым, шафрановым, лимонным или цвета хрома. Оно было абсолютно и недвусмысленно желтым, чистым, стопроцентным, отвратительным воплощением основного цвета. Ни вышивки, ни каббалистических знаков, ни какого-либо стиля, отраженного в покрое. Желтое одеяние – и точка.

Рукава полностью закрывали руки, а благодаря желтым перчаткам казалось, что они даже длиннее кончиков пальцев. Никаких накладных плеч, одни лишь свободные линии, и никакого пояса, чтобы помешать одеянию каскадом ниспадать до земли. Над плечами возвышался капюшон, завершая маскировку. Не считая капюшона и бороды, публика видела только нос, который, по крайней мере, явственно подтверждал национальную принадлежность Агасфера, и глубоко посаженные глаза, окруженные черными тенями.

Мужчина, сидевший за маленьким столиком, встал.

– Дорогие последователи Древних, – обратился он к слушателям. – Возможно, некоторым из вас известно, что сегодня в Храме Света особый вечер, и я знаю, что вы не желаете тратить время, слушая мои разговоры. Поэтому я не отниму много времени, разве что поприветствую многочисленные новые лица, которые вижу здесь. Говорю вам, друзья, – вы не знаете, насколько были правы, придя сюда сегодня. Я хочу, чтобы те, кто пришел впервые, повернулись и пожали руку брату или сестре справа, потому что все мы – дети Света, а значит, братья и сестры!

Мэтт послушно повернулся и пожал руку Фреду Симмонсу. Этого оказалось достаточно, чтобы минутное волнение, охватившее его при виде человека в желтом одеянии, который господствовал над слушателями, исчезло. Пусть происходящее здесь было нелепым, смехотворным, что опасного могла натворить паства, состоящая из заурядных Фредов Симмонсов, простых здравомыслящих американцев? – А теперь, – объявил человек с внешностью бывшего банкира, – прежде чем заговорит тот, чьих слов мы ждем, он хотел бы, чтобы мы спели “Старое христианство”. Присоединяйтесь все, и давайте постараемся.

Игра света на белом заднике померкла, и вместо лучей благодаря стоявшему над сценой проектору появились строчки гимна. Органист заиграл “Тело Джона Брауна”, и аудитория постепенно присоединилась.

Постигнув мудрость Древних, ты, Господом храним, Обрящешь царственный венец, душой сольешься с Ним, На небесах навек войдешь в Христов Иерусалим. Мы правды держим шаг.

До сих пор пела только половина зала. Некоторые – в том числе Фред Симмонс, который что-то мычал – сидели с такими лицами, как будто слова были для них чересчур трудны. Но как только начался знакомый припев, все присутствующие загремели ликующе и фальшиво:

Старое христианство во гробе лежит, Старое христианство во гробе лежит, Старое христианство во гробе лежит, Мы правды держим шаг!

Мэтт сомневался, что можно петь еще громче, но голоса тем не менее нарастали. Фред Симмонс покраснел и торжествующе отдувался, и Мэтт внезапно присоединился к хору, с такой энергией, которая редко – в трезвые часы – сопутствовала его пению. Он даже услышал в общем хоре голос Вулфа Харригана. Потому что они добрались до слов, которые всякий знал с детства, задолго до того как услышал об Агасфере и о Древних, до слов, которые вошли в плоть и кровь американской нации:

Слава, слава, аллилуйя! Слава, слава, аллилуйя! Слава, слава, аллилуйя! МЫ ПРАВДЫ ДЕРЖИМ ШАГ! ^[10]

На финальном оглушительном “шаг” Агасфер поднялся со стула и вышел на середину сцены. Раскаты пения, словно по волшебству, сменились внезапной тишиной, совсем как в русском хоре. Повинуясь почти незаметному жесту желтой руки, ассистент в белом выкатил из-за занавеса массивную кафедру. На ней лежала открытая тяжелая книга в кожаном переплете. С балкона было видно, что страницы пусты.

Мэтт оглянулся на соседей. Вулф Харриган сидел напряженный и внимательный, точно хирург, который собирается посмотреть учебный фильм о необычной операции. Фред Симмонс подался вперед, высунув меж тонких губ кончик языка. Он дышал прерывисто, в глазах появился блеск, которого Мэтт раньше не видел.

Агасфер не стал тратить время на вежливые приветствия и отбивать хлеб у человека за столиком. Проповедник сразу принялся говорить.

– Все вы знаете эту книгу, – произнес он.

Голос у него был хороший – низкий, резонирующий, богатый, отлично поставленный, но в то же время ничуть не театральный. Агасфер говорил с легким акцентом, но совершенно незнакомым.

– Ведомо вам, что я ищу в ней помощи во времена бедствий – бедствий и скорби. Ибо написано в пятой главе Евангелия от Иосифа: “И сказал Иисус ученикам своим: ищите и обрящете, откройте и прочтете. Ибо тем, кто чтит Древних, даровано будет умение читать там, где другие видят лишь пергамент”. И вот я открыл и ныне читаю.

И так далее в том же квазибиблейском стиле. Мэтт понял, что в речах Агасфера в равной мере смешаны христианство и теософия вкупе с обильными вкраплениями из Дейла Карнеги и лозунгов Национального комитета Республиканской партии. Это была банальная проповедь о познании самого себя и о слиянии с какими-то неопределенными высшими силами, которые Агасфер именовал Древними. Но в качестве награды он сулил отнюдь не расплывчатое будущее блаженство. Агасфер, ссылаясь на тексты, недвусмысленно заверял, что человек, познавший Древних, обретет друзей и бесконечную власть.

Во время речи проповедник то и дело изучал пустые страницы, как будто читал ленту телетайпа. Вдруг он замолчал, перечитал “послание” и произнес:

– Я только что получил немаловажное для всех нас известие.

Фред Симмонс радостно заерзал.

– Новый советский бомбардировщик вчера стартовал из Сибири и отправился в учебный полет на Аляску. Но подлинное намерение русских – не учения, а бомбардировка города Нома!

Мэтт услышал, как Симмонс ахнул от ужаса.

– Не страшитесь. Сам Иосиф сообщил мне, что почувствовал приближающуюся угрозу и обрушил самолет в океан. Вы ничего не прочтете в газетах. Красное агентство ТАСС решило скрыть этот факт. Но помните о нем, когда услышите проповедь коммунистических идей. Научитесь распознавать дьявола, видеть его истинное лицо. Ибо по плодам их познаете их. Фред Симмонс энергично закивал.

– Некоторые не прочь завести друзей и союзников в стане врага. Им я могу сказать лишь то, что сказал до меня Древний Иисус и что записано в седьмой главе Евангелия от Иосифа: “Если заводите себе друзей, у которых богатство беззаконное, помните, какова цена сей дружбы”.

Внезапно Вулф Харриган, с блестящим от волнения лицом, схватил Мэтта за руку.

– Запомните! – сказал он. – Проблему это не решит, но лишним не будет. Не знаю, каким образом я не заметил, когда читал их Евангелие… Запомните!

– Но… – начал Мэтт.

– Потом объясню.

Мэтт достал ручку и бумагу и записал цитату из Евангелия от Иосифа, как запомнил, после чего продолжал следить за ходом проповеди. Впрочем, она уже приблизилась к концу. Агасфер вдруг прервал воображаемое чтение и возгласил:

– Древние сказали всё. Теперь я должен немного отдохнуть, чтобы восстановить силы. Затем у меня к вам будет чрезвычайно важная просьба.

Когда человек в желтом одеянии вернулся на место, органист заиграл интермеццо из “Сельской чести”. Фред Симмонс повернулся к Мэтту.

– Правда, здорово? Он уж встряхнет так встряхнет. Откроет глаза на то, что творится вокруг.

С первыми нотами органа люди в белом двинулись по проходам с корзинками. Они обходились без энергичных призывов жертвовать, однако слушатели и так охотно давали деньги. Когда корзинка проплывала мимо, Мэтт бросил туда десятицентовик (шоу того стоило) и заметил, что она наполнена преимущественно купюрами, причем не только однодолларовыми. Фред Симмонс пожертвовал два доллара. Мэтт не сомневался, что старый бакалейщик щедр не по средствам.

Наконец орган замолчал, слышался только шелест денег. Но когда Агасфер вновь выступил вперед, затих и он.

– Вы уже слышали от меня про Девятью Девять.

Он помедлил. По залу пробежал неопределенный выжидательный шум, каким концертная публика встречает вступительные аккорды знакомой арии. Фред Симмонс приоткрыл рот, костлявые старые руки задрожали.

– Я рассказывал, – продолжал Агасфер, – как тибетский лама не позволил мне переписать Евангелие от Иосифа и как я призвал Девятью Девять – и его не стало. И другие истории вы слышали о Девятью Девяти, но никогда еще не созывали вас, чтобы призвать Девятью Девять. Сегодня… – Он позволил эху своего голоса замереть в мертвой тишине зала. – Сегодня да совершите вы сие.

Под приглушенный шепот собравшихся свет померк. Лучи на сцене тоже. На мгновение воцарился абсолютный мрак. Затем сверху, ярко озарив Агасфера, упал желтый луч.

– Силой этого ненавистного цвета, – нараспев начал проповедник, – силой желтого кафтана, который я носил в гетто, силой желтых священников, которые пытались сокрыть истину от мира, силой тления и гниения, ненависти и смерти, воплощенной в желтом цвете, я взываю к Древним. Взывайте и вы. Повторяйте за мной: “О Древние!”

Послышался гул – неуверенный, сдавленный, гнусавый, взволнованный:

– О Древние!

– Вам известно, о Древние, имя того, кто сулит нам погибель! Вам известно, что он отвергает нашу истину, презирает наши идеалы, смеется над нашим наследием, хулит нашу веру, препятствует нашим проповедям. Вам известны замыслы, зреющие в его злобном уме. Вам известны бедствия, которые обрушатся на нас. И на вас, о Владыки Света! А потому я взываю к Девяти! К Иисусу, Гаутаме, Конфуцию, Илие, Даниилу, святому Герману, Иосифу, Платону, Кришне. Повторяйте и вы за мной: “Я взываю к Девяти!”

– Я взываю к Девяти!

– Теперь взываю я к другим Девяти, которые служат первым Девяти. К херувимам, серафимам, престолам, властям, господствам, силам, началам, архангелам и ангелам! Я призываю Девятью Девять! Повторяйте за мной: “Я призываю Девятью Девять! ”

– Я призываю Девятью Девять!

– Внемлите нам, жаждущим освобождения! Освободите нас от злого человека, о Девятью Девять! Уничтожьте его без следа! Все вы возвысьте голос свой вместе со мной и воззовите к Девятью Девяти: “Убейте его!”

– Убейте его!

Мэтт тонул в волнах звука, которые перекатывались от стены к стене. Глаза наконец привыкли к темноте, и он посмотрел на соседей. Из простых калифорнийцев они превратились в участников пиршества ненависти. Глаза горели, губы двигались, зубы сверкали. Добродушная полная блондинка превратилась в американскую менаду, готовую терзать врагов. На лице добряка Фреда Симмонса застыла ужасная маска неподдельного гнева. Мэтт больше не мог посмеиваться над ритуалом. Не важно, насколько нелепо было происходящее. Оно превращало обыкновенных добрых людей в сосуды, полные бешеной ярости.

Рука в желтой перчатке слегка шевельнулась, и аудитория поняла намек.

– Убейте его! – взревел хор. – Убейте его!

Внезапно и без предупреждения зажегся свет. Мэтт видел, как люди, моргая, смотрели друг на друга в радужных лучах, словно сами себе удивлялись. Фред Симмонс избегал его взгляда.

Агасфер заговорил обычным голосом:

– Никому не дано знать, когда исполнится проклятие Девятью Девяти. Не раньше чем через двенадцать часов и не позже чем через месяц. Дабы всякий сомневающийся убедился, я назову вам имя дьявола, полного желтой ненависти, имя врага нашего, который желает нам погибели. Читайте газеты. Вы убедитесь в силе Древних, когда прочтете о смерти Вулфа Харригана.

Мэтт посмотрел на Вулфа. Тот умиротворенно улыбался.

Глава V

Когда Мэтт проснулся в воскресенье (на Пасху, если верить Агасферу), то сначала не понял, где находится. Потом он увидел мишень для дротиков и вспомнил. Он лежал на кушетке, как Свами Зюсмауль. Кто-то заботливо накрыл его одеялом.

Мэтт закурил и начал восстанавливать события минувшего вечера: скучное собрание, которое превратилось в безумную феерию с наложением заклятия, возвращение к Харригану и несколько часов напряженной работы. Вулф Харриган, пылая энтузиазмом, показывал новому помощнику свои записи, содержимое папок и материал, который предстояло обработать. Восхищение постепенно сменилось усталостью. Последнее, что помнил Мэтт, – как он сидел на кушетке, а Вулф читал отрывки из Евангелия от Иосифа, полнейший бред. Якобы Христос в качестве посланца ессеев провел семь лет в Индии и Тибете, изучая секреты Древних.

Видимо, это была последняя капля. Мэтт посмотрел на часы. О господи, уже два. Впрочем, он, измученный, наверняка заснул не раньше пяти.

Дверь открылась, и вразвалку вошел Артур Харриган.

– А где отец? – поинтересовался он.

– Не знаю. Я только что проснулся.

– Ничего себе. – Артур взглянул на гостя с восхищением. – Вы никак вытащили папашу проветриться? За последние десять лет никому это не удавалось.

– Мы работали.

– Ага, работали. – Артур многозначительно ухмыльнулся.

– Сигаретку?

– Спасибо. У меня закончились, а до магазина далеко. – Артур плюхнулся на стол. Сигарета свисала с нижней губы. – Вы здесь как белая ворона, – неторопливо проговорил он.

– Почему?

– Вы нормальный человек. Ничто земное вам не чуждо. А мы – все Харриганы – слишком богаты, чтобы быть хорошими людьми, и слишком религиозны, чтобы быть дурными. Мы висим между небом и землей. Впрочем, берегитесь нас. Особенно Кончу.

– Почему?

– Может быть, именно вас ей и недостает, только она еще не поняла. Позавчера девочка собиралась стать святой. Сейчас она подавлена – и тут появляетесь вы. Одеты черт знает как, безобразны как смертный грех. Но у чертей и у греха можно найти свои плюсы, особенно в восемнадцать лет. Так что берегитесь.

Мэтт нахмурился.

– Не знаю, что вам сказать, Харриган. С вашей стороны странно так отзываться о родной сестре.