Текст книги "Дом теней (ЛП)"
Автор книги: Энн Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава четырнадцатая
Захария Редемпшен Колтрейн чувствовал себя последним негодяем. Он знал, что не отличается излишним благородством, но никогда не жаловался на судьбу и не жалел себя. В юности он часто бунтовал, в основном, против своих близких, но сейчас, познакомившись с родственниками Джилли, пришел к выводу, что предпочел бы иметь дело со своей давно исчезнувшей семьей, чем с той, с которой делил сейчас кров. К тому же, как выяснилось, его семья не исчезла окончательно. Он до сих пор не мог опомниться после того, как узнал правду о Рэйчел-Энн.
У него была сестра. Он не знал, радоваться ему или огорчаться. Это открытие перечеркивало все его планы. Хуже того, он только что убедился, что Джилли Мейер каким-то чудом удалось затронуть его душу.
Колтрейн решил уехать. Он принял это решение поздним вечером. К нему никак не шел сон, тогда-то он и спустился вниз и обнаружил заброшенную гостиную. Все было готово к окончательному падению Джексона Мейера. Департамент юстиции провел расследование и готовился предъявить обвинение. Таким образом, Колтрейну не было никакого смысла и дальше оставаться в La Casa de Sombras. Ничто не могло вернуть его мать к жизни. Он вообще сомневался, что когда-нибудь узнает правду о ее смерти. Наверное, пришло время заняться устройством собственной жизни.
В сущности, все складывалось очень просто. Он не мог соблазнить Рэйчел-Энн, а Джилли не представляла особой ценности в общей схеме событий. Значит, пришло время Колтрейну удалиться со сцены и из жизни этих двух женщин.
На его месте так поступил бы каждый порядочный человек. К сожалению, Колтрейн никогда не считал себя порядочным, иногда он даже сомневался, что относился к человеческому роду. Он был законченным негодяем и никогда не отказался бы от мести, даже ради спокойствия своей хрупкой сестры. Поговаривали, что отец с дочерью очень привязаны друг к другу. Случись с Мейером беда, Рэйчел-Энн будет горевать.
Колтрейн не хотел портить жизнь своим близким. Джилли он тоже не хотел причинить вреда, хотя сам толком не знал, почему. Наверное, в нем еще осталось немного порядочности. Если это правда, то нужно быстро от нее избавиться, искоренить окончательно. Джексон Дин Мейер был махинатором от Бога. С такими, как он, нельзя играть по правилам. Колтрейн не собирался проигрывать, поэтому он решил подавить в себе любое проявление порядочности, благородства и других ненужных добродетелей.
Он должен был уничтожить Мейера во что бы то ни стало. Если этим он причинит боль Джилли и Рэйчел-Энн, значит, им просто не повезло. Никакие угрызения совести не заставят его уйти с избранного пути.
Ему удалось починить душ в своей ванной комнате, и в восемь часов он спустился вниз, чистый и свежевыбритый. Он справедливо предположил, что Джилли не появится до тех пор, пока в этом не будет срочной необходимости. Будь на то ее воля, она бы скрывалась от Колтрейна до конца своих дней. Однако это было не в ее власти. Он помнил выражение ее лица, когда она сидела на полу, растрепанная и напуганная. Ему очень хотелось подняться к ней в комнату и завершить начатое. Она, несомненно, заперла на ключ дверь в свою спальню. И не только заперла, но и забаррикадировала.
И все же он не сомневался, что если будет нужно, то он выломает дверь и завершит дело. Она не сможет до конца жизни скрываться от своих чувств, от того, что ее пугало. Ничего у нее не выйдет. Вовсе не Колтрейн ее напугал, а собственная реакция – чувственная, необузданная, совершенно неожиданная.
Он не думал, что дела зайдут так далеко. Когда Джилли уселась на него верхом, было ясно, что никаких серьезных намерений у нее не было, но он-то не шутил. Он всего лишь хотел немного ее подразнить, возбудить, но не переходить рамки дозволенного. Но потом все стремительно завертелось, закружилось и вышло из-под контроля, и он не мог остановиться. Не мог и не хотел.
Колтрейн стоял в темной кухне и мрачно улыбался. Он думал о том, что тоже должен кое-чему научиться. Нельзя недооценивать Джилли Мейер и тот эффект, какой производит на него эта женщина.
Он допивал уже вторую чашку кофе, когда в кухню впорхнула Рэйчел-Энн. Впервые он видел ее столь оживленной. Заметив Колтрейна, она замерла на пороге. Он подозревал, что если бы она знала о его присутствии, то прошла бы мимо кухни.
– Есть кофе, – сказал он.
– Я уже выпила две чашки, – ответила она, не двигаясь с места.
– Выпей еще одну.
– Я потом очень нервничаю.
Прямо в точку, подумал он. Рэйчел-Энн выглядела, как клубок нервов.
– Тогда не пей, – он пожал плечами.
Он впервые оказался наедине с сестрой. И чувствовал себя очень неуютно.
– Нервы тоже иногда помогают, – сказала Рэйчел-Энн, вошла в кухню и налила себе кофе. Потом села напротив Колтрейна и насыпала в чашку целую гору сахара. Он с удивлением наблюдал за тем, как она готовит себе приторное густое месиво. – Я и так хотела с тобой поговорить.
– Давай поговорим, – согласился он, удобно расположился на стуле и замер в ожидании.
– Что ты сделал с моей сестрой?
Он ожидал совсем не такого вопроса.
– Что ты имеешь в виду?
– Я видела, как она куда-то уехала. Она даже меня не заметила. С ней был Руфус, и еще она плакала.
– Когда это было? Я думал, она спит.
– Пять минут назад. Так что ты с ней сделал?
– Ни черта я не делал, – солгал он, и глазом не моргнув. Он не собирался делиться с младшей сестренкой тем, что случилось в гостиной на диване.
– Врешь!
– И что с того? Неужели ты думаешь, что Джилли нуждается в няньке? Да еще в твоем лице? Она уже взрослая. И может сама решать за себя.
– Она не такая бесчувственная, какой хочет казаться. Она сильная, но легко ранимая. Может, потому, что слишком заботиться о других.
– Возможно, ты должна была об этом вспомнить перед тем, как лечь в постель с ее мужем, – усмехнулся Колтрейн.
Зеленые глаза Рэйчел-Энн потемнели от гнева. Колтрейн запоздало подумал, что выбрал не самый лучший способ общения с новообретенной сестрой.
– Я забыла, – фыркнула она. – Ведь тебе известно все о наших семейных делах.
– Теперь это так называется? Семейные дела?
– Джилли давно об этом знает. Она меня простила.
– Конечно, простила! Ведь ты сама только что сказала, в чем ее проблема. Она слишком обо всех заботится. И неважно, что ты предала ее в самом сокровенном для каждого человека деле. Она все равно тебя любит и защищает перед всем светом. Даже несмотря на все твои попытки поскорей распрощаться с жизнью. А ведь она даже не понимает, что ничего не может сделать, чтобы тебе помешать. Совсем ничего!
Он сам удивился, сколько горечи прозвучало в его словах. Колтрейн схватил чашку с недопитым кофе и стал ждать, когда Рэйчел-Энн разразится гневной отповедью.
Но взрыва не последовала. Наоборот, Рэйчел-Энн как-то сразу успокоилась и посмотрела на него с искренним удивлением.
– Интересно, – прошептала она. – Кто бы мог подумать!
– О чем это ты? – с подозрением спросил Колтрейн. Все это начинало действовать ему на нервы. Джилли раздражала его своим сердобольным сердцем и беззащитностью. А Рэйчел-Энн выводила его из себя желанием свести счеты с жизнью и покинуть этот мир.
Но больше всего он злился на самого себя, потому что ему было небезразлично, что происходило в жизни этих двух женщин.
– Тебе есть до нее дело, – кивнула головой Рэйчел-Энн. – Нельзя, чтобы об этом узнал Джексон. Ему не понравится, что его главный лакей неравнодушен к Джилли. Он считает нас, своих детей, своей собственностью. Мы должны служить ему верой и правдой, а если потребуется, даже отдать за него жизнь или просто исчезнуть с лица земли.
– Хорошо сказано, – усмехнулся Колтрейн. – Но если говорить точно, то я не лакей, а юридический советник Джексона.
– Это одно и то же, – отмахнулась Рэйчел-Энн.
– И мне все равно, что с ней станется, – неубедительно солгал он. – И с ней, и с ее чертовым псом. Мне просто не нравится, когда человека предает тот, кого он так сильно любит. Любит больше, чем себя. Что касается твоего отца, то я его хорошо знаю. Уж будь уверена, тебя он не считает своей собственностью и не заставит служить себе верой и правдой.
В глубине ее глаз мелькнуло странное выражение.
– Нет, не заставит, – тихо сказала она. – Но ведь тебе, наверное, известно, что он мне не родной отец. Поэтому его… – она помолчала немного, словно подыскивая верное слово, – привязанность ко мне, необязательно должна быть отеческой.
Она сказала это таким спокойным, обыденным тоном, что до Колтрейна не сразу дошло истинное значение ее слов. Он уставился на нее, не зная, что сказать в ответ, тем временем Рэйчел-Энн встала, отнесла недопитую чашку с кофе к мойке и прополоскала под проточной водой. Потом она повернулась к нему лицом и весело улыбнулась. Колтрейн с изумлением подумал о том, что точно такую же улыбку он видел в старом альбоме на рождественской фотографии тридцатилетней давности. С той лишь разницей, что на фотографии он был тем, кто улыбался.
Он уже давно так не улыбался. К тому же, по мнению Колтрейна, улыбка Рэйчел-Энн была чересчур веселой.
– Вобщем, я рада, что мы так мило побеседовали, – беспечно сказала она. – И у меня хорошее предчувствие на ваш счет.
– На чей счет?
– О тебе и Джилли.
– Ничего такого нет и в помине, никаких я и Джилли, – ухмыльнулся Колтрейн. – Не больше, чем я и Руфус.
Рэйчел-Энн насмешливо подняла бровь.
– Мне кажется, что вы трое будете очень счастливы, – пробормотала Рэйчел-Энн и вышла до того, как он успел возразить.
А она не так уж беззащитна, как кажется, подумал Колтрейн, отодвигаясь на стуле и кладя ноги на старый стол. К тому же она чертовски наблюдательна, нужно отдать ей должное. Она чувствовала, что привязанность Мейера вышла за отцовские рамки, и, судя по всему, ей это не нравилось.
Да, Рэйчел-Энн совсем не понравится, когда она узнает, насколько чувства приемного отца далеки от отцовских.
А вот Мейер, конечно, знал правду. Не мог не знать. Рэйчел-Энн не нашли на пороге дома, никто ее не подбросил. Каким-то образом Мейер до нее добрался, откуда-то привез и удочерил мнимого подкидыша. Старик был даже большим негодяем, чем мог вообразить себе Колтрейн. Мало того, что он убил мать Колтрейна. Он еще хотел согрешить с ее дочерью. Кто-то должен был остановить злодея.
– Вот ты где, Колтрейн! – Дин заглянул в кухню. Как всегда, он выглядел беспечным и вальяжным. – Ты не знаешь, что случилось с моими сестрами? Сначала Джилли уехала из дома с такой скоростью, словно за ней гналась стая волков. Потом Рэйчел-Энн прошла мимо меня, даже не поздоровавшись, при этом она напевала какую-то песенку. Ты только себе представь! Напевала!
– Невероятно.
Дин пожал плечами.
– Впрочем, это не важно. Каждое проявление веселья в этом доме горячо приветствуется. Я только хотел предупредить, что сегодня вечером устраиваю небольшую вечеринку. Мне бы хотелось, чтобы ты тоже пришел. Смотри, не разочаруй меня.
– Но почему именно я?
– Обещаю, будут только члены семьи. Я подумал, что раз уж мы четверо живем в этом доме, то должны собраться все вместе. Хотя бы раз. В теплой, родственной атмосфере. И небольшая вечеринка пришлась бы весьма кстати. Я уже переговорил с фирмой, которая устраивает банкеты. Вам не нужно ничего делать, только прийти и все. Ты пьешь виски, не так ли?
Ужин в семейном кругу трех Мейеров… Только этого ему не хватало! Нечего было и думать о теплой, семейной атмосфере. К тому же, всех троих явно не будет. Джилли, наверняка, откажется прийти, как только узнает, что Колтрейна тоже пригласили на ужин.
– У меня другие планы.
– Ну, так измени их! – Дин снабдил приказ улыбкой, которую явно считал неотразимой. – Ты не пожалеешь.
Колтрейн еле сдержался, чтобы не фыркнуть.
– Как идут дела с делом Уэнтворта?
– Ни слова больше, – Дин поднес палец к губам. – Я узнал поразительные вещи, и не только о деле Уэнтворта. У моего отца есть какие-то тайны. Просто удивительно, сколько информации можно нарыть, если есть капелька воображения и умение пользоваться компьютером.
Колтрейн навострил уши. Он спрятал данные о Сандерсоне в файле, до которого Дину никак не докопаться, независимо от того, насколько хорошо он разбирался в компьютерах. Хотя с другой стороны… Дин был настоящим компьютерным фанатиком, а сейчас, по мнению, Колтрейна, он выглядел очень довольным, словно кот, поймавший долгожданную мышь.
– Хочешь об этом поговорить? – небрежным тоном спросил он.
– Не сейчас. Я продолжаю собирать информацию. Когда буду готов, то дам тебе знать.
– На твоем месте я не стал бы недооценивать отца, – нахмурился Колтрейн. – Если он почувствует себя в опасности, то сомневаюсь, что его остановит ваше семейное родство.
Дин рассмеялся.
– Хочешь верь, хочешь нет, но я прекрасно знаю, на что способен мой отец. Это он не хочет со мной считаться. А ведь я унаследовал от него те же беспощадные гены. Жаль, что ни Джилли, ни Рэйчел-Энн их не получили – им жилось бы намного проще.
– Каким образом Рэйчел-Энн могла унаследовать его гены? Ведь она приемная дочь.
Улыбка Дина напоминала знаменитую улыбку Чеширского Кота: таинственную и очень самодовольную.
– Так и есть. Иногда я об этом забываю. Ужин сегодня вечером, Колтрейн. Обещаю, ты здорово развлечешься.
Дину все известно, подумал Колтрейн. По крайней мере, о Рэйчел-Энн. Оставалось узнать, знает ли он что-нибудь о роли Колтрейна во всем этом деле.
– Ну что же, буду с нетерпением ждать, – лениво протянул он. – Ты не знаешь, куда поехала Джилли?
Дин пожал плечами.
– Да куда угодно. Сегодня суббота, значит, на работу она не пошла. Думаю, она поехала на берег океана. Она всегда так делает, когда хочет что-нибудь обдумать. А тебе какое дело? Она не в твоем вкусе. Мне казалось, что ты подбиваешь клинья под Рэйчел-Энн.
Значит, Дину известно далеко не все!
– Я ни под кого не подбиваю клинья, Дин, – процедил Колтрейн. – Просто мне стало интересно.
– Понятно! Как ты намерен провести свой выходной? Или Джексон все за тебя распланировал?
– Сегодня я сам себе хозяин. И решил немного поиграть в слесаря-сантехника.
Дин посмотрел на него так, будто Колтрейн заявил, что намерен убить сотню людей.
– Слесаря-сантехника? – с ужасом повторил он.
– Это один из многих навыков, которые я приобрел за прошедшие годы. Правда, я не касаюсь электричества. По крайней мере, сантехника не стукнет тебя током. Приятно иметь в ванной комнате исправный душ и даже умывальник.
– Но я же приглашал тебя пользоваться моей ванной. Собственноручно чинить канализацию – это уже чересчур, – Дин содрогнулся при одной мысли о таком самопожертвовании.
– Во всяком случае, я буду занят весь день. Ты бы удивился, Дин, если бы узнал обо всех моих талантах.
– Не сомневаюсь. Интересно, какие еще сюрпризы ты приготовил для нас, – тихо сказал Дин.
Они оба не доверяли друг другу, но скрывали это под маской вежливости и показного радушия.
– Пока никаких, – ответил Колтрейн. – А там будет видно.
Джилли любила бескрайнюю ширь океанского берега почти так же сильно, как Руфус. Сейчас он носился по пустынному пляжу, прыгая вверх и гоняя ласточек с такой неистовой собачьей радостью, что Джилли невольно улыбнулась. Погода была прекрасной, хотя со стороны океана дул сильный ветер, поднимая высокие волны. Несколько заядлых любителей серфинга отчаянно боролись с разыгравшейся стихией.
Джилли сняла туфли. Она медленно брела по берегу, босые ноги вязли в мокром песке, а ледяные языки волн лизали ей пятки. Она бы с удовольствием сбросила одежду и нырнула в воду, чтобы холодный Тихий океан все с нее смыл…
Нет, решила она. Я не стану думать об этом! Отрицание тоже имеет свои положительные стороны, и вот сегодня был как раз такой день, чтобы все отрицать и ни о чем не думать. Она будет идти по берегу и наблюдать за тем, как резвится и дурачится Руфус. И будет думать только о том, какой чудесный выдался день – ясный, чистый, просто прелесть!
Она решила не обращать внимания на неприятное ощущение в низу живота, на странную боль между грудей. Она не собиралась пасовать перед незваными воспоминаниями и чувствами.
Черт побери! Ведь это был даже не секс, а грубые ласки, к тому же совершенно случайные. Она выпила лишку и потеряла бдительность. Стоит ли удивляться, что такой негодяй, как Колтрейн не преминул этим воспользовался.
В жизни есть одна несправедливая закономерность – чем больше обходишься без секса, тем меньше чувствуешь в нем потребность. Но только до тех пор, пока кто-нибудь снова не включит мотор. Джилли напомнили об этом быстро и без всякого предупреждения. Поэтому она не могла об этом не думать. Она не могла не думать о Колтрейне.
Джилли не хотела его больше видеть. Она содрогалась при мысли о том, что будет находиться с ним в одной комнате. Она не надеялась на то, что он поступит благородно, как настоящий мужчина – то есть сделает вид, что между ними ничего не произошло. От негодяя, вроде Колтрейна, только неприятностей и жди.
Возвращаться домой Джилли не хотелось. Ей было куда пойти, например, поехать в Беркли, навестить подругу Марджи и ее мужа. Или отправиться с визитом в Сан-Диего, к старой приятельнице Кристи. Она не обязана сидеть в La Casa целый день, под одной крышей с неприятным ей человеком.
Но в глубине души Джилли знала, что никуда не поедет. Она не позволит Колтрейну выжить ее из собственного дома. La Casa был очень важен для Джилли – не для того она годами боролась за этот дом, ухаживала за ним, чтобы сдать его на милость первого самозванца, пустившего в ход недозволенное оружие в виде секса.
Правда, на дом он пока не претендовал. Она вообще не знала, чего он добивался. Сначала Джилли думала, что ему нужна Рэйчел-Энн, но потом поняла, что ошиблась. Сама она тоже Колтрейну без надобности. И слава Богу! Она не сомневалась – то, что случилось прошлой ночью, было случайностью, временным заблуждением, ошибкой в игре. Именно так! Что поделать, Джилли никогда не умела играть в покер. Поэтому ей трудно было сказать, блефует Колтрейн или говорит правду.
Возможно, Колтрейн хотел втереться в доверие к членам семьи Мейера, чтобы добиться расположения главы семьи, стать незаменимым. Нет, для этого он был слишком умен. Он прекрасно знал, что Мейер и в грош не ставит свою семью.
Тогда что ему нужно? И каким образом избавиться от этого человека? Самое лучшее, что она могла сделать – это дать Колтрейну то, чего он хочет. Но как это сделать, если она даже не знает, что ему нужно?
Джилли села на влажном песке и стала смотреть на волны. Усталый и счастливый Руфус растянулся возле хозяйки, высунув язык и тяжело дыша.
У меня два выхода, подумала Джилли. Сбежать, поджав хвост, или вернуться и постараться уладить дело.
На самом деле, никакого выбора у нее не было. Она никогда бы не бросила дом, семью и свой образ жизни. И ради кого? Из-за какого-то Колтрейна! Но самое важное, она перестала бы себя уважать. Если бы она сбежала, то никогда не смогла бы посмотреть на себя в зеркало.
Она пережила гнусные проделки Алана, значит, переживет и Колтрейна. Да по сравнению с хитроумными кознями самовлюбленного Алана, Колтрейн – это просто невинный младенец.
Правда, оставался еще один неприятный момент. Ласки Колтрейна возбудили Джилли намного больше, чем полноценный секс с бывшим мужем.
День медленно клонился к вечеру. Джилли страстно хотелось сидеть до скончания века на пляже и наблюдать за тем, как солнце превращается в ярко-красный шар и тонет в океане. Однако чем больше оттягивать неминучее, тем хуже. Рано или поздно, ей придется померяться силами с врагом. Лучше это сделать раньше. И начать жить сначала.
Джилли решительно поднялась на ноги. Руфус воспринял это как сигнал к началу игры.
– Пойдем, малыш, – позвала она, направляясь к дорожке, ведущей к стоянке машин. – Мы возвращаемся домой. Пришло время встретиться с этим мужчиной.
Руфус побежал впереди, радостно виляя хвостом. Верный и наблюдательный пес не заметил, что его хозяйка попала в беду.
Глава пятнадцатая
– Интересно, почему я так нервничаю? – спросила Бренда, потянувшись за сигаретой, которую курил Тед.
– Лапушка, ты же знаешь, что по субботним вечерам ты всегда нервничаешь, как и пристало верной католичке. Тебе хочется сходить на мессу.
– Вряд ли, – кисло усмехнулась Бренда. – Я перестала посещать мессу с тех пор, как связалась с тобой, несносное чудовище. Нельзя исповедоваться в грехе прелюбодеяния, а потом вернуться домой и снова согрешить.
– Но ведь я говорил тебе тысячу раз, что не ты была замужем. Это я был женатым. И это я совершил грех прелюбодеяния, – мягко возразил Тед.
– Католическая церковь смотрит на это иначе, – сухо ответила Бренда. – Когда речь идет о покаянии, здесь торг неуместен. Если ты намерен грешить и дальше, то не стоит тратить время на исповедь.
– Мне очень жаль, дорогая.
– И совершенно напрасно, – улыбнулась она. – Ведь это я играла роль коварной соблазнительницы. И никогда в жизни об этом не жалела.
А про себя подумала, что она даже смерти не жалела. Ни своей, ни Теда.
Они сидели в гостиной на диване. Ноги Бренды лежали на коленях Теда, и он божественно массажировал ей ступни, обтянутые шелковыми чулками.
Она знала, что сейчас девушки носят колготы, которые хоть и выглядели очень удобными, но, по мнению Бренды, в них не было ничего эротичного. Тем не менее, было бы приятно дожить до того времени, чтобы самой попробовать это нововведение в мире моды.
Живи я до сих пор, то была бы очень старой, подумала Бренда. Старой, морщинистой и уродливой. Мне нужно благодарить Бога за то, что Тед никогда не увидит меня такой. Отныне и навеки я буду выглядеть так, как выглядела в свои лучшие годы. Или почти, как в лучшие годы. В семнадцать лет Бренда выглядела идеально. В двадцать три она почти не изменилась. Когда она умерла, ей было тридцать три года. Внимательно рассматривая себя в зеркале, она замечала, что ее прекрасная, гладкая кожа начинала терять упругость.
Злые языки утверждали, что именно по этой причине она убила Теда. Не раз и не два она слышала, как об этом говорили те гнусные, ограниченные, грязные создания, которые много лет назад угнездились в La Casa и погубили его красоту. Они утверждали, что в страхе потерять свою красоту, карьеру и мужчину, она убила и его, и себя. А еще они насмехались над ней. Над глупой актриской, с ее раздутым самомнением и ничтожными интересами, а Бренда кричала на них и молотила воздух кулаками.
Конечно, они даже не догадались о ее присутствии.
Хорошо, что Тед не слышал их болтовню. В то время он следил за Плохим Человеком, хотя и без особого результата.
А еще утверждают, будто мертвые могут кого-то напугать. Плохой Человек был во много раз страшней, чем Бренда и Тед вместе взятые, несмотря на то, что Рэйчел-Энн паниковала, как дурочка, каждый раз, когда их видела.
Он был таким молодым, таким красивым, таким обаятельным… Группа похожих на цыган молодых людей, живших в ту пору в La Casa, просто души в нем не чаяла.
Бренда слышала только об одном человеке, обладавшем подобной харизмой. Она была слишком молодой, чтобы помнить Рудольфо Валентино, но работала с актерами, которые хорошо его знали. Если бы Плохой Человек решил зарабатывать на жизнь актерским искусством, он бы поднялся на самую вершину.
О, каким талантливым лицедеем он был! Они наблюдали за тем, как он искусно манипулировал своими приятелями – лгал, очаровывал, обманывал. И никто из них не догадывался, что скрывается за внешним обаянием.
Конечно, они принимали самые разнообразные наркотики, и в какой-то мере, этим объяснялась их детская наивность и доверчивость. Они относились к Плохому Человеку, как к Божьему посланцу и не знали, на что он был способен. Ни один из этих бедных, наивных глупцов не знал его так, как знали Бренда с Тедом.
Они никогда не спрашивали, что случилось с юношей, который чудесно играл на гитаре, обладал ангельским голосом и пользовался медицинской иглой, чтобы колоться наркотиками.
Никто из них не догадывался о судьбе рыжеволосой девушки, которая однажды пошла в домик возле бассейна на свидание с Плохим Человеком. Эту девушку он утопил, хотя она отчаянно сопротивлялась и даже успела расцарапать ему лицо и руки. Ни о ребенке, которого он без зазрения совести собирался бросить в воду вслед за матерью.
И не важно, что после ужасной, долгой, словно вечность, минуты, он все же отошел от бассейна и даже прижал к себе плачущего ребенка. Бренда спрятала лицо на плече у Теда, дрожа от ужаса за свою беспомощность. Рыжеволосая женщина плавала в бассейне лицом вниз, она была уже мертва. А они ничего не могли сделать – только смотреть.
Младенцу пока ничего не угрожало, но они не знали, как долго это будет продолжаться. Возможно, мужчина придумал какой-то другой способ избавиться от ребенка.
Тогда они видели его в последний раз. И слава Богу. Ребенок плакал, не умолкая, в то время как Плохой Человек вынимал тело женщины из бассейна и грузил его в багажник своего автомобиля. Бренда и Тед, совершенно беспомощные, застыли на месте, словно каменные изваяния. Наконец, Бренда не выдержала и отстранилась от Теда.
– Я этого не вынесу, – сказала она.
Бренда обошла бассейн и присела возле маленького свертка с плачущим младенцем, лежавшим на земле. Она уже знала, что никто не может ее ни видеть, ни слышать. Тем не менее, она нежно погладила красное, рассерженное детское личико, и каково же было ее удивление, когда громкий рев понемногу стих и перешел в слабое хныканье.
– Бедная крошка, – причитала Бренда, чувствуя, как тает ее сердце.
У нее не было детей. Руководство киностудии запретила актрисе беременеть в течение двух ее коротких браков. Но сейчас она смотрела на этот крошечный сверток с человеческим созданием, и ей захотелось взять его на руки, крепко прижать к себе, успокоить.
Но она ничего не могла сделать. В ней не осталось тепла, чтобы согреть ребенка, голоса, чтобы прошептать слова утешения – она была совершенно бессильна.
Ребенок перестал плакать и взглянул на Бренду. Он внимательно смотрел ей в глаза, хотя не мог их видеть.
– Бедная дитя, – прошептала Бренда и кончиком пальца погладила нежную щечку. Затем коснулась плечика, пухлой ручки…
Каково же было ее удивление, когда крошечные пальчики сомкнулись на ее пальце и прочно за него уцепились.
Плохой Человек вернулся и прошел прямо сквозь Бренду, ребенок снова ударился в плач. Бренда колотила мужчину по спине, кричала на него, но он обратил на нее не больше внимания, чем на обычную, надоедливую муху. Он ушел, унося с собой отчаянно вопившего ребенка. Бренда побежала за ним следом, но как только машина покинула территорию усадьбы, она вынуждена была остановиться. Она была пленницей, навечно привязанной к этому месту. Все, что ей оставалось – это выплакаться на плече у Теда.
Плохой Человек больше не вернулся в La Casa de Sombras, что само по себе было слабым утешением. И только много лет спустя, когда сюда приехала старая леди с девочками и их братом, и основательно занялась домом, Бренда и Тед снова ощутили радость.
Воспоминания о той ужасной ночи до сих пор преследовали Бренду. Плохо, конечно, оставаться на земле за свое прегрешение, но еще хуже – стать свидетелем убийства и быть бессильным что-либо предпринять. К тому же она хотела оставить ребенка, но не смогла помешать мужчине унести его с собой. Если бы ей дали возможность, из нее могла бы получиться хорошая мать. Ведь ребенок смотрел на нее с такой надеждой!
– Почему ты вздыхаешь, лапушка? – спросила Тед, массируя ступни Бренды.
– Кое-что вспомнила, – честно призналась она.
– Не нужно, милая. Это пустая трата времени. Мы не в силах ничего изменить. Разве это не твои слова? Неважно, что произошло, как и когда… Это случилось, и вот мы здесь, зачем переживать? Я счастлив, пока ты со мной. Мне нужна лишь ты одна.
Но у него не было выбора. Пятьдесят лет она скрывала от Теда обстоятельства их смерти. А если бы он узнал о том, что случилось на самом деле, если бы он узнал правду, оставался бы он и тогда таким же счастливым? А может, он покинул бы ее, если бы только смог отсюда уйти?
Ей не хотелось об этом думать. Она окинула взглядом гостиную. В лучах заходящего солнца комната выглядела такой же величественной, как в прежние славные времена, когда они с Тедом принимали здесь красивых и богатых гостей. Сегодня с мебели сняли чехлы. В мягком полусумраке не бросалось в глаза, что мебель старая и потертая. Два старых дивана стояли напротив друг друга, а между ними поставили стеклянный кофейный столик. Хотя его приобрели недавно, Бренде он очень нравился. Она сразу узнала высокие серебряные подсвечники. Один из них она «позаимствовала» во время съемок своего последнего фильма. Фильм назывался «Сбежавшая наследница», Тед был его режиссером, и второй подсвечник стащил он. Бренда обожала эти подсвечники. К счастью, их хорошо спрятали, иначе они бы не пережили Оккупацию (так Бренда называла времена, когда в доме хозяйничали хиппи). Эти «дети любви», несомненно, уничтожили бы подсвечники или продали бы их, чтобы купить наркотики.
И все же подсвечники остались. И хотя до сих пор никто еще не зажег стоявших в них свечей, само их присутствие служило приятным воспоминанием о прежних временах.
– Как ты думаешь, что задумал этот парень? – спросил Тед. – Я никогда ему не доверял.
– Просто скажи, что тебе не нравятся геи. Он безобиден. Все дни напролет просиживает за этим нелепым компьютером. Кроме того, я уверена, что он очень привязан к сестрам.
– Пес его не любит, – напомнил ей Тед. – Мне он тоже не нравится.
– Тихо, – сказала Бренда, потому что на пороге возникла фигура высокого мужчины.
– Не будь смешной, лапушка. Ведь он не видит нас и даже не слышит.
Это был мужчина с дивана, красавец Колтрейн. Бренда одобрительно щелкнула пальцами, видя, что он подходит к их дивану.
– Вот и хорошо, – проворчала она. – Как ты думаешь, он бы смутился, если бы узнал, что вчера мы за ним подсматривали?
Тед окинул Колтрейна критическим взглядом.
– Сомневаюсь. Это бессовестный наглец. К тому же он собирается усесться прямо на нас.
– Пойдем, – Бренда соскочила с дивана и потянула за собой Теда. Секунду спустя Колтрейн плюхнулся прямо туда, где только что сидела призрачная парочка. Он рассеянно осмотрелся по сторонам. На его губах заиграла озорная улыбка.
– Вот видишь, – сказала Бренда, усаживаясь на крышку рояля, прозрачный халатик развевался вокруг ее длинных ног. – Не такой он уже и бессовестный. Ему нравится Джилли.
– У него хороший вкус, – согласился Тед. – Тем не менее, я не думаю, что он подходит кому-то из наших девочек.
– Он намного лучше тех, кого они выбирали до сих пор, – проворчала Бренда. – Ты помнишь мужа Джилли? Отвратительный тип!
