Текст книги "Мастер-арфист"

Автор книги: Энн Маккефри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

* * *

В конце осени, когда по всему Перну разнеслась весть о новой кладке, зреющей на площадке Рождений Бенден-Вейра, Робинтон встретился с драконами во второй раз. Они отправились в Поиск. Роби уже знал о Поиске, поскольку о нем рассказывалось в обучающих Балладах, и знал, что холд и цех равно обязаны отпустить с драконами любого, кого они изберут. Многие из тех, кто отправлялся в Вейр, становились всадниками – высокая честь! Если драконы и вправду любят музыку, все драконы, а не только Кортат', – так, может, им понравятся мелодии Роби? А никто, наверное, не станет возражать против всадника, обученного музыке. К тому времени, когда он станет достаточно большим, чтобы его тоже могли избрать во время Поиска, он уже успеет сделаться учеником второго года обучения.

Когда во дворе Форт-холда приземлилось целое крыло, Роби играл. Так уж вышло, что играли они опять в классики – с Лексеем, Либби, Куртосом и Барбой. Роби не очень-то любил играть с Барбой – она вечно лезла командовать. Но, завидев опускающихся драконов, Барба пронзительно завизжала и умчалась в дом. И Робинтон тоже бегом сорвался с места – прямиком к драконам.

– Кортат'! – закричал он.

Трое бронзовых приземлились в дальнем углу двора, и Роби помчался туда, петляя между зелеными и синими драконами. Он и знать не знал, что как раз зеленые и синие угадывают тех, кто способен пройти Запечатление.

«Кортат'а здесь нет».

Роби, задыхаясь от быстрого бега, остановился как вкопанный. Он и сам уже сообразил, что его друг не прилетел.

– Но я хотел с ним поговорить! – сказал он, едва не плача от огорчения.

«Я передам ему, что мальчик-арфист сожалел, что не повидался с ним».

– Я не арфист… еще, – признался Роби, сообразив, кто с ним говорит. Это тоже оказался бронзовый дракон – но совсем не такой яркий, как Кортат'. – А не могли бы вы побеседовать со мной? Если, конечно, вы сейчас не очень заняты… Могу я спросить – как вас зовут? – и он изобразил полупоклон, стараясь выразить все свое уважение к драконам.

«Можешь. Я Килминт', а мой всадник – С'бран. А как твое имя?»

«Можно подумать, ты его запомнишь, – вмешался другой дракон – бронзовый очень темного оттенка. – Это же всего лишь ребенок».

«Ребенок, способный слышать разговоры драконов. Поэтому я побеседую с ним, пока мой всадник занят. Мне приятно поговорить с ребенком, способным слышать».

«Он все равно слишком мал для Поиска».

«Не обращай внимания на Каланут'а, – с легким презрением произнес Килминт'. – Он слишком молод, чтобы хорошо соображать».

«Кто бы говорил о хорошем соображении!»

«Иди погрейся на солнышке», – бросил Килминт' и изогнул шею так, чтобы посмотреть Робинтону в глаза.

Глядя на огромную голову, оказавшуюся совсем рядом, мальчик ощутил, как его сотрясла нервная дрожь. Однако обращенный к нему глаз дракона – глаз был размером почти с самого Роби – оставался зеленым, Роби увидел в фасетках глаза свое отражение – множество отражений, – и от этого у него немного закружилась голова. А в верхних фасетках одновременно отражалось небо и солнце. Интересно, а у дракона не кружится голова оттого, что он видит столько всего сразу?

«Нет. Зато это помогает нам видеть Нити во время Падения».

– А когда оно будет?

Дракон, казалось, задумался над этим вопросом – и умолк так надолго, что Робинтон усомнился, стоило ли его задавать.

«Звездные Камни скажут нам».

– А они разговаривают?

О Звездных Камнях Роби слышал впервые. Про Скалу Палец и Глаз-Камень он знал, а про Звездные Камни – нет.

«Это они и есть».

– Ага!

Дракон поднял голову и уставился на далекие горы. Мальчика, не слишком-то возвышающегося над землей, это движение испугало, но он не двинулся с места. Когда еще подвернется возможность побеседовать с другим драконом!

«Ты видел Звездные Камни в Форт-Вейре?»

– Так ведь никому не разрешают ходить в тот Вейр, – удивленно ответил Робинтон.

«А…»

– А почему вас это огорчает, Килминт'? – спросил Роби.

Дракон снова опустил голову, и глаз его потемнел. Видимо, от грусти, решил Роби.

«Этот Вейр так долго пустует…»

– А туда кто-нибудь вернется? – спросил Роби. А потом подумал, что дракону, наверно, и самому хотелось бы это знать.

«Вернется, когда Нити снова начнут падать».

– Ты откуда, малыш? Из Форт-холда? – Высокий всадник, более худощавый, чем всадник Кортат'а, взъерошил Роби волосы.

– Я из цеха арфистов, бронзовый всадник С'бран, – отозвался Роби.

– А, так я смотрю, мой друг успел с тобой поболтать, раз ты знаешь мое имя! – С'бран присел и заглянул Роби в лицо. – Из цеха ты или из холда, но ты – то, что надо. Хочешь стать всадником, когда подрастешь?

– Я бы с радостью, С'бран, но я – арфист.

– Что, уже? Робинтон кивнул.

– Моя мама говорит, что когда-нибудь я стану самым лучшим арфистом. А можно быть сразу и арфистом, и всадником?

С'бран рассмеялся, а глаза Килминт'а завращались немного быстрее. От удивления Роби приоткрыл рот. Это что, так драконы смеются?

«Нет, мы смеемся вот так», – и Килминт' действительно рассмеялся, почти как человек.

Восхищенный Робинтон хихикнул.

– А я и не знал, что драконы смеются.

Его смешок оказался таким заразительным, что всадник и дракон расхохотались снова. Всадник смеялся ровно на терцию выше, чем дракон, и эта гармония очаровала Робинтона.

– Эй, С'бран, пошевеливайся! – окликнул его другой всадник. – Ты что, забыл? Нам сегодня нужно попасть еще в три места.

– Ладно, ладно, иду, – отозвался С'бран. Выпрямившись, всадник еще раз дружески потрепал Роби по голове. Затем он вспрыгнул на протянутую лапу Килминт'а, взобрался повыше и уселся в выемку за предпоследним выступом гребня. – Лучше отойди-ка в сторонку, паренек. А то мой друг сейчас поднимет целую тучу пыли.

Робинтон поспешно бросился прочь, но, заслышав хлопанье могучих крыльев, обернулся. Он прикрыл глаза одной рукой, защищая их от пыли и песка, а второй помахал дракону.

«До встречи, маленький арфист», – донеслись до него слова Килминт'а, а потом драконы поднялись в вышину, чтобы уйти в Промежуток. И снова Робинтон испытал то самое ощущение странной пустоты, что одолело его после прощания с Кортат'ом. Мальчик глубоко вздохнул. Они не сказали, можно ли одновременно быть и всадником, и арфистом. Наверное, нельзя. Ну что ж, мама порадуется. Ей так хочется, чтобы он стал арфистом, – а для этого надо много лет учиться. Может, ко времени следующего Поиска он и вовсе вырастет слишком большим. Королева у драконов всего одна, и она не так уж часто откладывала яйца.

На плитах двора остались тонкие узоры, оставленные в пыли крыльями драконов. Шагая по ним, Роби вернулся в Дом – но не ради игр. Ему хотелось побыть одному и припомнить каждое слово, которое сказал ему Килминт'. И каждое слово, сказанное Кортат'ом, тоже. Эти две встречи очень много значили для Роби и принадлежали лишь ему одному.

– Ты, кажется, был во дворе Форта, когда прилетали драконы? – спросила Мерелан сына за ужином. Сама она во время визита Крылатых вела занятия с учениками.

– Да. Того бронзового зовут Килминт', – сказал Роби. Но больше он ничего не собирался объяснять, а потому поспешил набить полный рот бобов, чтобы не пришлось отвечать на следующий вопрос.

– Замечательно, – кивнула Мерелан, радуясь аппетиту сына. Не каждый вечер Роби ел так хорошо. – Ты слыхал, что они выбрали в Поиске двух ребят? Одного здесь и одного в холде.

– А кого взяли отсюда?

Внезапное известие о том, что и арфиста могут взять в Вейр, так заинтересовало Роби, что он все-таки заговорил с полным ртом – и тут же получил замечание от отца.

– Ученик второго года обучения, Рульяр из Нерата, – ответила мама.

– Он играет на гитаре, и у него тенор, – сказал Роби. В глубине души он ликовал. Возможно, он все-таки ухитрится стать сразу и всадником, и арфистом.

– Откуда Робинтон это знает? – удивился Петирон.

– Да просто Рульяр пару раз присматривал за Роби во время вечерних репетиций, – с деланной небрежностью отозвалась Мерелан. – Он сказал, что скучает по младшим братьям, – добавила она и предостерегающе взглянула на сына, напоминая: не следует говорить о том, что Рульяр уже несколько месяцев обучает Роба игре на гитаре.

Роби знал, что будет скучать по Рульяру. Ну, может, мама найдет для него другого учителя.

Той ночью Робинтону приснились драконы, печальные и усталые. Они пытались что-то сказать ему, а он не мог их услышать – как будто в уши набилась вся грязь со двора. А драконам очень-очень хотелось, чтобы он услышал, что они говорят – говорят специально для него! А потом Роби увидел Рульяра, сидящего верхом на бронзовом драконе, и Рульяр помахал ему рукой. Он тоже пытался что-то сказать, но он был слишком далеко, и Роби не мог его расслышать, как ни старался.

Роби почти не удивился, узнав неделю спустя, что Рульяр запечатлил бронзового дракона по имени Гаранат'. Паренек из Форт-холда запечатлил зеленого.

«Этого и следовало ожидать», – услышал Роби от отца, но так и не осмелился спросить, почему же следовало ожидать именно этого.

Глава 5

Роби было девять лет, когда его отец, разыскивая какую-то партитуру, принялся копаться в столе у Мерелан.

– А это что за каракули? – сердито спросил он и задержался на мгновение, просматривая верхний лист. Даже не заметив жену, вмиг потерявшую дар речи, Петирон пробежал глазами еще два листа и лишь после этого бросил бумаги обратно в ящик. Мерелан же застыла на пороге, сжимая в руке распечатанное письмо, и лицо у нее было какое-то странное.

– Что тебе нужно в моем столе? – спросила она, стараясь говорить спокойно. При виде того, как Петирон отшвырнул бесценные для нее свидетельства музыкального гения ее сына, Мерелан охватила ярость.

– Какой-нибудь чистый лист. У меня закончились, – отозвался Петирон, раздраженно копаясь в ящике. – Ты бы хоть порядок здесь навела, Мер.

– Я держу чистые листы вот здесь, на видном месте, – сказала Мерелан, отчетливо выговаривая каждое слово, и указала на коробку, стоящую на столе.

– А, вижу. – Снова взяв несколько исписанных листов, Петирон начал их просматривать один за другим. – Можно, я их позаимствую?

– Только если вернешь то, что взял.

Мерелан стоило огромного труда держать себя в руках. Она даже не заметила, что скомкала письмо.

– Да ладно, не обижайся, – сказал Петирон, лишь теперь заметив, как гневно смотрит на него супруга и как напряженно она держится. – Я после обеда принесу еще.

Он двинулся было к выходу из комнаты, но остановился и обернулся.

– А кто написал эти мелодии? Ты? – Он улыбнулся, стараясь успокоить жену. – В общем, неплохо вышло.

Его покровительственный тон так взбесил Мерелан, что она выпалила:

– Это написал твой сын! Петирон удивился:

– Кто-кто? Роби?

Он снова взглянул на стол Мерелан, но та быстро переместилась и загородила ему дорогу.

– Мой сын уже пишет музыку? Но ты, конечно, ему помогла, – добавил он таким тоном, будто это все объясняло.

– Он пишет ее совершенно самостоятельно!

– Но должен же был кто-то ему помочь, – заявил Петирон, пытаясь обойти Мерелан и добраться до стола. – Хотя мотивчики, в общем-то, детские, но партитура написана хорошо.

Тут Петирон наконец приостановился, сообразил, что произошло, и у него от удивления отвисла челюсть.

– А давно он сочиняет эти мотивчики?

– Если бы ты хоть иногда вспоминал о своих отцовских обязанностях и обращал внимание на сына или хотя бы раз поинтересовался, как идет его учеба, – закричала Мерелан, давая волю давно копившемуся раздражению, – ты бы знал, что он уже несколько лет пишет музыку. – Она намеренно подчеркнула последнее слово. – Ты даже слышал некоторые его песни от учеников.

– Я слышал его песни?

Петирон нахмурился. Подобный проступок просто не укладывался у него в голове. Как Мерелан могла скрыть от него способности его сына и даже не рассказать, что ученики уже разучивают написанные им песни.

– Слышал! – воскликнул он, перебрав в голове мелодии, доносившиеся из кабинета Уошелла во время занятий.

Конечно, песни были вполне уместны в исполнении учеников младшего возраста, но… Он уставился на Мерелан. Петирону вдруг показалось, что его предали. И кто – собственная жена!

– Но почему, Мерелан? Почему ты скрывала от меня его способности? От меня, от его отца?

– А, так теперь он уже твой сын, а не мой?! – огрызнулась в ответ Мерелан. – Стоило ему доказать, что он на что-то годен, и он уже твой!

– Твой, мой – какая разница? Ему же всего… Сколько ему – семь Оборотов?

– Девять! – рявкнула Мерелан и вылетела из комнаты, с силой хлопнув дверью.

Петирон остался стоять, умоляюще вскинув руку с зажатыми в ней чистыми листами. В ушах у него звенел грохот захлопнувшейся двери.

– Но я же никогда…

Он присел на краешек стола, пытаясь связать воедино поведение Мерелан и невероятное сообщение о способностях его – нет, их – сына. Глубоко вздохнув, Петирон попытался осмыслить свое открытие, а заодно и обвинения жены, совершенно сбившие его с толку. Затем он встряхнулся и вернулся к этюду – точнее, попытался перенести его с грифельной доски на пергамент. Но стоило Петирону сесть за стол, и он понял, что не в силах сосредоточиться – слишком уж его поразило заявление Мерелан.

Если мальчик в каких-то несчастных девять Оборотов пишет подобные мелодии, несложные, но обладающие живостью, – это Петирон успел заметить даже при беглом просмотре, – значит, его – их! – сын достаточно одарен, чтобы дать ему серьезное образование. Так их сыну уже девять? До чего же быстро летит время – заметить не успеваешь! Конечно, ребенок растет в окружении музыки – не удивительно, что он усвоил основы музыкальных знаний. Вероятно, эти простенькие мотивы – скорее вариации каких-то услышанных малышом тем, а не что-то оригинальное. Но почему Мер так расстроилась? Почему ее так обидело, что он неправильно назвал возраст мальчика? Пожалуй, надо повнимательнее присмотреться к этим записям. Даже если там всего лишь вариации, они достаточно примечательны. Мальчику надо дать специальное образование, чтобы развить его дар до профессионального уровня. Его сын может стать подмастерьем!

Эта мысль оказалась неожиданно приятной. Петирон вдруг осознал, что никогда не задумывался о будущем Робинтона. Да ведь никто об этом не думает, пока ребенок не вырастает настолько, что приходит пора отдавать его в ученики. Петирон считал, что вполне способен беспристрастно относиться к родному сыну, когда речь зайдет об надлежащем образовании. Но сейчас он сознался себе, что бывает иногда немного придирчив. Может, лучше отдать Робинтона в обучение к кому-то из странствующих мастеров, в какой-нибудь хороший холд? Мальчик познакомится с миром и научится больше ценить свой цех. Да, это хорошая мысль. И у них с Мерелан появится больше времени для работы. А то Мерелан в последнее месяцы как-то странно рассеянна. Ей нужно сосредоточиться.

Куда она положила эти записи? Они были в ящике, слева. Петирон принялся обшаривать стол. Когда дело касалось музыки, Мерелан всегда была чрезвычайно аккуратна, но вот в столе у нее царил полнейший беспорядок. Свернутых в трубку листов нигде не было видно. Должно быть, Мерелан забрала их с собой, взбеленившись из-за того, что он забыл, сколько Роби лет. Но как мужчина может общаться с сыном, пока тот не вырос настолько, чтобы понимать отцовские наставления и поучения? Пока он не способен оценить отцовские достижения? Пока не сможет воспринять все, чему его будет учить отец? Нет, твердо решил Петирон, теперь он возьмет Робинтона под присмотр и позаботится, чтобы тот получил надлежащее образование. Родство – еще не повод ставить мальчика в тепличные условия. Надо подходить к нему с теми же мерками, что и ко всем прочим ученикам…

– Робинтон! – позвал он и двинулся к детской комнате.

Дверь была приоткрыта. Комната выглядела довольно аккуратно, особенно если учесть, что жил в ней ребенок. Постель была застелена, немногочисленные игрушки стояли рядком на полке. Тут Петирон заметил среди игрушек дудочки и чехол от маленькой арфы. Значит, кто-то другой уже учит его сына играть на арфе!

Петирона охватил праведный гнев. Мерелан ведет себя чрезвычайно странно! Сперва она умалчивает о способностях Робинтона, а потом позволяет кому-то другому обучать его сына!..

Петирон выскочил из комнаты; он был уже на лестнице, когда сверху до него донесся оклик мастера Дженелла:

– Петирон, можно вас на минуту?

Петирон остановился, продолжая глядеть вниз и размышляя, куда умчалась разобиженная Мерелан и где сейчас может находиться его сын. Конечно, главный арфист имел полное право позвать его на беседу в любой момент. Только вот нынешний момент был очень уж неподходящим. Мастер композиции сейчас не способен был думать о профессиональной учтивости. Ему нужно было разыскать супругу и сына. И немедленно! Пока она не допустила еще какой-нибудь прокол с обучением Робинтона.

Увидев, что Петирон колеблется, мастер Дженелл нахмурился.

– Петирон, я вас жду!

– Прошу прощения, мастер, но… – начал было Петирон, с трудом заставляя себя говорить вежливо.

– Я жду, – твердо повторил Дженелл.

– Но мой сын… – попытался найти убедительную отговорку Петирон.

– Именно о вашем сыне я и желаю с вами поговорить, – сказал Дженелл. Голос его звучал так сурово, что удивленный Петирон подчинился и направился вверх, в комнату мастера-арфиста.

– О Робинтоне?

Дженелл кивнул и, втолкнув композитора в кабинет, захлопнул дверь.

– Да, о Робинтоне. – Он жестом велел Петирону сесть и сам уселся напротив, сцепив руки, что неоспоримо указывало на серьезность предстоящей беседы. – Я как мастер-арфист отвечаю за всех, кто принадлежит моему цеху, и выполняю определенные обязанности.

Петирон кивнул, и Дженелл продолжил:

– Я отправил Мерелан в Бенден-холд. На год.

– Но вы не имеете права!.. – в изумлении и негодовании выпалил Петирон, привстав с кресла.

– Нет, я в своем праве, и уже это сделал, – ровным тоном произнес Дженелл, но так сурово, что Петирон опустился на место. – Да, я знаю, что вы уже пишете новые арии специально для голоса Мерелан, но мне кажется, что вы чересчур перегружаете ее работой… – Дженелл предостерегающе поднял палец, – и совершенно не занимаетесь своим сыном.

– Моим сыном… Вот о сыне мне и нужно с вами поговорить, Дженелл. Он написал…

Дженелл поднял второй палец.

– Вы, очевидно, единственный человек в цехе, который еще не распознал в Робинтоне гения.

– Гения? Несколько простеньких мелодий…

– Петирон! – Голос Дженелла не уступал суровостью взгляду. – Мальчик способен прочесть с листа любую музыку – даже написанную вами – и тут же сыграть ее на дудочке или гитаре, причем с безукоризненной точностью. Он делает инструменты, достойные цехового клейма.

– Барабан, который он сделал, не соответствовал стандартам, – начал было Петирон.

– И все-таки даже тот, первый его барабан был достаточно хорош. Другие, которые Роби сделал за последние месяцы, уже проданы. Кроме того, он сделал довольно много дудочек и свою первую флейту…

– Так дудочки, которые лежат у него в комнате…

– Прочие мастера цеха уже считают его учеником, мастер композиции Петирон, – сказал Дженелл. – Мы были очень осторожны и позволяли мальчику продвигаться вперед теми темпами, которые устраивали его самого, – и сейчас он уже обогнал большинство учеников второго года обучения.

У Петирона отвисла челюсть.

– Но он – мой сын!..

– Только вот вспомнили вы об этом, похоже, только что, – произнес Дженелл, словно отчитывал провинившегося подмастерья. Затем он слегка смягчился. – Петирон, вы – лучший композитор из всех, что появлялись в цехе на протяжении последних двух сотен Оборотов, и вас за это ценят и уважают. Должно быть, эта ваша способность всецело сосредоточиться на чем-то одном позволяет вам сочинять столь сложную и изысканную музыку – но она же мешает вам помнить о других, не менее важных вещах. Например, о вашей жене и вашем сыне. А потому, когда Бенден-холд попросил прислать к ним учителя вокала, я назначил на этот пост Мерелан. По ее просьбе. А поскольку у лорда Бенденского есть дети примерно одного возраста с Робинтоном, он отправится с матерью.

Оскорбленный Петирон поднялся с кресла.

– Я – его отец! Неужели я не имею права голоса?

– Согласно традиции, до тех пор, пока мальчику не исполнится двенадцать, он находится под присмотром матери – если только его не отдают на воспитание в другую семью.

– Все это было проделано с совершенно излишней поспешностью, – начал Петирон, сжимая и разжимая кулаки и стараясь сдержать закипающий гнев. Мало того, что никто не пожелал считаться с его отцовскими правами, так еще и жена, всегда относившаяся к нему с пониманием и любовью, внезапно покинула его!

– Напротив, мастер Петирон, – отозвался Дженелл, медленно и печально покачав головой. – Это решение не было ни легким, ни поспешным.

– Но… она же была там! Совсем недавно! – Петирон махнул дрожащей рукой в сторону своих комнат, располагавшихся этажом ниже. – Она не могла уехать далеко…

– Сегодня утром из Бендена прилетел дракон и привез Мерелан письмо от лорда Майдира. Врачи велели его арфисту, Эварелю, отдохнуть, и Майдир настойчиво просил Мерелан принять их приглашение. Она отправилась домой, чтобы обсудить его просьбу с вами. Признаюсь честно, я был удивлен, когда она, вернувшись, сообщила, что согласна. Она сказала, что, по ее мнению, этого требуют интересы Робинтона – и ее собственные.

– И все из-за того только, что я не вспомнил, сколько лет моему сыну? – От удивления голос Петирона взвился до тенора.

Дженелл уставился на него с таким искренним изумлением, что Петирон понял: об этом Мерелан не сказала. Однако она согласилась принять пост в Бендене и уехать из цеха – уехать от него, от мужа! Это было настолько не похоже на Мерелан, что Петирон не мог придумать тому никаких объяснений – кроме этого дурацкого незначительного происшествия.

– Этого я не знаю, Петирон. Но сейчас они с мальчиком уже добрались до Бенден-холда. Мерелан попросила Бетрис собрать их вещи. Думаю, в скором времени она вам напишет.

Петирон посмотрел на мастера-арфиста. Услышанное никак не укладывалось у него в голове.

– Раз мать имеет право держать ребенка при себе до тех пор, пока ему не исполнится двенадцать, я не стану бороться с материнским инстинктом, – произнес он так резко, что Дженелл вздрогнул. – Но после этого он будет мой.

И, высказав это полуобещание-полуугрозу, Петирон развернулся и покинул кабинет мастера-арфиста.