Текст книги "Мастер-арфист"

Автор книги: Энн Маккефри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Когда новички принялись рассказывать друг дружке о своих семьях, Робинтон предпочел промолчать и не говорить, что сам он родился здесь – но это было очевидным. Робинтон надеялся, что у него все-таки появится друзья, хотя он и сын мастеров цеха. К счастью, теперь, когда Роби поселился вместе с остальными учениками, его прирожденная скромность и доброе сердце сослужили ему хорошую службу. Гродон первую неделю ужасно тосковал по дому, и Роби выпрашивал у Лорры всякие вкусности, чтобы смягчить его тоску. Фалони – смуглый парнишка с выгоревшими на солнце волосами – приехал из Айгена. Загорелый Шеллайн – из Нерата, а Леар – из Тиллека. Леар чрезвычайно радовался, что теперь ему не придется, как всей его родне, становиться рыбаком. Джеринт, темноволосый мальчик из южного Керуна, проводил большую часть времени, тихонько наигрывая на дудочке. Робинтон сразу заметил, что играет он действительно хорошо.

Десять дней спустя, вечером, когда в цехе уже погасили светильники, Шонегар пришел в спальню к новичкам, и получилось так, что Робинтон все-таки выделился из всех.

– Ну, кто первым проведет ночь в Вейре? – спросил старший ученик и строго оглядел свои жертвы, уже улегшиеся в кровати.

Все, кроме Робинтона, забились под одеяла, пытаясь спрятаться.

– Пожалуй, я бы хотел развязаться с этим побыстрее, – заявил Робинтон, откидывая одеяло.

– Молодец, Роби, – одобрительно сказал Шонегар. Робинтон тепло оделся, прихватил куртку и приготовился идти.

Шонегар и два его помощника, ожидавших в коридоре, провели Робинтона по боковой лестнице, а потом через черный ход вывели его из цеха в холд. Снаружи их поджидал еще один из старших учеников; он сторожил пятерых скакунов. Робинтону всегда было любопытно, как же ученики успевают за ночь побывать в Вейре и вернуться, причем так, чтобы мастера не заметили их отсутствия. Теперь все стало ясно. Впрочем, Роби лишь обрадовался, узнав, что ему не придется пешком топать до Вейра по длинной дороге, ведущей к тому же в гору. Это, пожалуй, страшнее, чем всю ночь просидеть одному в Вейре. Слишком много на ночной дороге тоннельных змей. Да и вообще, мало ли кого там можно встретить.

Стараясь не шуметь, они прошли через огромный двор Форт-холда, мимо загонов для животных, а потом Шонегар провел спутников через тоннель, прорубленный в скале – одно из чудес, сотворенных Предками, – и ведущий в соседнюю долину. Когда тоннель остался позади, ученики сели на скакунов – теперь их уже не могли услышать в холде – и направились по дороге вверх, к Форт-Вейру. По пути им пришлось преодолеть еще один тоннель, прорубленный Предками при помощи их потрясающей техники. Для Робинтона эта часть пути была самой тяжелой; хотя Шонегар вез с собой светильник, тоннели внушали Робинтону страх.

А потом вдруг они очутились под открытым небом, на дне чаши Вейра. Робинтон сразу разглядел в слабом лунном свете вход в нижние пещеры и в несколько отдельных вейров.

– Если хочешь, можешь развести огонь в нижних пещерах, – сказал Шонегар, жестом приказав Робинтону спешиться.

Один из учеников рассмеялся.

– Если, конечно, найдешь хоть какое-нибудь топливо.

– Оставайся здесь, – строго сказал Шонегар. – Мы вернемся за час до рассвета. Спокойной ночи.

И с этими словами он ушел и увел с собой остальных, а Робинтон, спотыкаясь, побрел к зияющему чернотой входу в нижние пещеры, где некогда обитало множество жителей Вейра.

Его шаги разносились в неподвижном ночном воздухе негромким эхом. Робинтон плотнее закутался в куртку. Ну и холодно же здесь – прямо как в Промежутке! Впрочем, больше всего Робинтон жалел, что не припрятал что-нибудь за ужином и не прихватил с собой. Когда поешь – всегда чувствуешь себя как-то лучше.

Вскоре Робинтон оказался под сводчатой крышей нижних пещер. Но единственное, что ему удалось рассмотреть в темноте, – это ряд очагов, протянувшихся вдоль внешней стены.

– Да уж, топлива тут точно не найдешь, – фыркнув, произнес он. – Да и огонь разжечь нечем.

Надо будет добыть спичек, подумал он, и раздать остальным ребятам, чтобы они, когда придет их очередь, не остались без света. И надо глянуть – может, удастся притащить для них трут. Светильник – даже самый маленький – под курткой не спрячешь. А даже самый тусклый огонек лучше этой непроглядной тьмы. Хотя тут все-таки не так темно, как в Промежутке.

Но откуда-то снаружи в пещеры все-таки проникал свет, и Робинтон отправился на разведку. Он предусмотрительно отыскал в архиве план Форт-Вейра и изучил его – и посоветовал своим товарищам по комнате сделать то же самое, когда у них начнутся уроки чистописания. Поэтому ему вскоре удалось обнаружить лестницу, ведущую на уровень, где располагались вейры младших королев. Там должно быть теплее, ибо в королевские вейры тепло поступает прямо из сердца горы – точно так же, как и в Форт-холде и Доме арфистов. Никто не знал, как этого добились, но именно благодаря подземному теплу обитателям холда и цеха никогда не приходилось мерзнуть, даже в самые суровые зимние месяцы. Робинтон порадовался, что его испытание пришлось на начало осени.

Парнишка дважды споткнулся, пока поднимался по лестнице; ступени были достаточно широкие, чтобы он мог поставить ногу, но немного неровные. Вход в первый вейр Роби обнаружил, едва не свалившись в него – он шел, держась правой рукой за стену, а стена вдруг исчезла.

Уже в самом вейре он чуть было не упал еще раз – когда искал внутреннее помещение, служившее спальней королеве. Забравшись внутрь, Робинтон ощутил странный пряный запах, такой… такой драконий!

Куда же подевались все обитатели Вейра? Предположений существовало множество. Некоторые, например, считали, что все всадники вернулись туда, откуда в давние времена пришли Предки. Но если это правда, почему же больше никто не прибыл на Перн? Ведь там, на родине Предков, наверняка бы заинтересовались перинитскими драконами!

Робинтон стукнулся голенью о край драконьего ложа, заработал ссадину и остановился, потирая больное место. Воцарилась тишина, и в этой тишине отчетливо послышался шорох: тоннельные змеи удирали прочь из вейра. По крайней мере, Робинтон очень надеялся, что они именно убегают. Он решил, что забрался достаточно далеко, и присел на каменный выступ – а тот неожиданно оказался покатым. Очевидно, под весом огромных драконьих тел в камне образовывались вмятины. Робинтон осторожно провел рукой по пыльному камню и представил чудесных животных, некогда спавших здесь. И эта мысленная картина успокоила его. Робинтон улыбнулся и устроился поудобнее, лицом к тусклому свету, сочащемуся из коридора, прислонился спиной к стене и положил голову на руки. Надо не забыть поблагодарить Фаллонера за экскурсию по Бенден-Вейру. Несмотря на то, что Форт пустовал – ни людей, ни драконов, – он все же оставался Вейром, а значит – самым безопасным местом на свете. Здесь до сих пор пахло драконами – и пылью. Но драконами все-таки больше. Робинтон задремал, слыша сквозь полусон тихое шуршание тоннельных змей. Но он не беспокоился: вряд ли змеи осмелятся заползти туда, где спали драконы.

Проснулся он, когда уже начинало светать; его разбудили чьи-то громкие крики. Когда Робинтон вышел из вейра, Шонегар энергично замахал рукой, приказывая немедленно спуститься.

– Роб, где ты был? Нам надо скорее возвращаться в холд, пока взрослые не хватились скакунов. Мы уже давно тебя ищем.

– Там, в вейре, тепло, – отозвался Робинтон и зевнул.

– Извини, что нарушили твой сладкий сон. Быстро в седло. Нам надо пошевеливаться! – Шонегар смерил мальчика хмурым – но в то же время уважительным– взглядом и бросил ему поводья. – И запомни: никому ни слова. Остальные должны сами через это пройти.

– Так тут же нет ничего плохого, – с улыбкой сказал Робинтон.

– Смотри мне, Робинтон: чтобы я не слышал, что ты кого-то о чем-то предупреждаешь! – повторил Шонегар и сжал кулак.

– Хорошо, не буду.

Робинтон и вправду не собирался никому ничего рассказывать. Он только сунет ребятам спички и трут, да и все.

Когда они галопом неслись к тоннелю, Робинтон взглянул на Звездную Скалу – огромный черный силуэт на фоне светлеющего неба. Он уловил краем глаза какое-то движение, и ему подумалось: а вдруг это призраки исчезнувших драконов до сих пор несут стражу в небе? Оглянувшись еще раз, Робинтон заметил дикого стража, описывающего круги; наверно, тот устроил себе гнездо в одном из верхних вейров.

* * *

Робинтону очень нравилось быть учеником – к удивлению его соседей по комнате и других одноклассников. Они приходили к нему за советом – а зачастую и за утешением. А еще он помогал отстающим справляться с уроками.

– Собираешься занять мое место, Роб? – как-то спросил у него Шонегар.

– Твое? – Робинтон лишь улыбнулся в ответ. – Ты за все отвечаешь – сейчас, во всяком случае. А я – просто один из учеников, и ребятам легко приходить ко мне с вопросами, потому что я всегда под рукой и все тут знаю. Только и всего.

– Не так уж это и просто, когда к тебе обращается столько народу, – заметил Шонегар и криво усмехнулся.

Разговор их случился после окончания длинной репетиции: цех готовил праздничный концерт к Окончанию Оборота. Роб, как обычно, пел сольную партию дисканта. Халанна и Майзелла тоже солировали. Петирон достаточно благосклонно отзывался об их пении, но сын ни разу не дождался от него даже одобрительного кивка. Ученики – народ сообразительный, а такой несправедливости они просто не могли не заметить. Но если кто-то принимался возмущаться, Робинтон просто пожимал плечами и говорил, что отец ожидает от него совершенства.

* * *

Мерелан продолжала заниматься с сыном вокалом. Кроме того, Робинтон посещал уроки вместе с остальными учениками. Особенно ему нравились занятия на барабанной вышке. Наконец-то он начал постигать значение сигналов, которые слышал всю жизнь! Конечно же, Робинтон, как и все прочие, знал, что дробь в начале послания указывает, кто и откуда отправил сообщение, но теперь он мог разбирать и все остальные сигналы!

Случилось так, что именно Робинтон дежурил на вышке в тот день, когда Фейрит'а, королева Каролы, отложила очередную кладку (и, конечно же, никому тогда и в голову не могло прийти, что эта кладка станет для нее последней). Известие было особенно радостным, поскольку в кладке было золотое яйцо – оно обозначалось в послании особым сигналом. Большая кладка, и похоже, что среди яиц девять бронзовых.

Несколько недель Робинтон надеялся, что прилетят всадники с Поиском, выберут его, и он станет арфистом-всадником. Но ни один дракон не завернул ни в Форт-холд, ни в цех арфистов – и из прочих холдов тоже не сообщали, что к ним являлись искать кандидатов. Робинтон был горько разочарован. А он-то верил, что драконы хорошо к нему относятся! Видно, все-таки недостаточно хорошо, чтобы прилететь за ним…

Робинтон никому не рассказывал о своем тайном желании – боялся, что над ним посмеются. Он пытался осторожно расспрашивать мастеров, что им известно о Поиске, но ответы не утолили ни его беспокойства, ни его надежд. «Он всегда начинается в Вейре, малый». Или «Да кто ж поймет, что у драконов на уме?» «Иногда драконы не отправляются в Поиск. Не считают нужным. Ты же сам мне говорил, что в Бенден-Вейре много твоих ровесников». Конечно, все это было правдой, но Робинтон не мог успокоиться и продолжал вглядываться в небо. Может, там все-таки появится какой-нибудь дракон? Может, он сумеет с ним поговорить? Учителя заметили, что он сделался рассеянным, и завалили его дополнительными обязанностями, чтобы он «перестал мечтать и вспомнил об учебе». Со временем Робинтон и сам понял, что зря он так по-дурацки расстраивается.

Так уж вышло, что он дежурил на вышке и в тот раз, когда пришла весть о Рождении. Последние остатки разочарования развеялись, но Робинтону не терпелось услышать, что Фаллонер прошел Запечатление. Уж кто-кто, а он-то имел на это полное право! Набравшись храбрости, Робинтон спросил у дежурившего на башне подмастерья, нельзя ли ему передать этот вопрос по барабанной связи.

– Видите ли, я знаю кое-кого из возможных кандидатов. Фаллонер – он из Вейра, но учился в холде, когда мама там преподавала… – Робинтон никак не мог найти нужные слова и объяснить, насколько это для него важно. Но он знал, что подмастерье очень хорошо относится к его матери. – Я знаю, ей было бы приятно узнать, что Фаллонер прошел Запечатление… – Он осекся.

– Ладно, валяй, – улыбнувшись, согласился подмастерье. – Только смотри, чтобы послание было коротким.

Робинтон быстренько сочинил текст, переложил его на барабанный код, получил от подмастерья «добро» и сам его отстучал. Он очень надеялся получить ответ еще до окончания своего дежурства, но так его и не дождался.

Но тем же вечером подмастерье разыскал Робинтона, вручил ему полоску пергамента и подмигнул.

Робинтон едва не завопил от радости. Фаллонер запечатлил бронзового дракона! А еще бронзовых получили Рангул и Селлел – честно говоря, Робинтона немало удивил выбор драконов – и еще шестеро ребят, которых Роби помнил по визитам в Вейр. А паренек из цеха ткачей, Лайтонал, теперь звался Л'толом и летал на коричневом Ларт'е.

Перед вечерней репетицией Робинтон отыскал маму и сообщил ей радостную новость.

– Я так и думала, что маленький плут получит бронзового, – сказала Мерелан. – Да и Рангул тоже. Девять бронзовых – хорошая кладка. А золотое яйцо – еще лучше. Может, С'лонер действительно прав…

И Мерелан заторопилась прочь, так и не объяснив своей последней, загадочной реплики.

А Робинтон уже думал о другом. Вспомнит ли Фаллонер – то есть Ф'лон – о своем обещании? Он ведь обещал прилететь на своем бронзовом в цех арфистов повидаться с Робинтоном. Вот удивятся-то его одноклассники! Мечтать об этом было приятно. Но вдруг Ф'лон решит, что это ниже его достоинства – выполнять подобное обещание. Ведь он теперь – всадник, а Робинтон – всего лишь ученик цеха арфистов. Ну, в любом случае все выяснится лишь после того, как молодой дракончик научится летать.

Робинтон ходил на занятия в архив вместе с остальными учениками, но по большей части занимался там тем, что копировал для мастера Оголли особо ценные документы. Неудивительно – ведь он писал быстрее и аккуратнее любого другого ученика. Роби успел сделать несколько музыкальных инструментов, и на них поставили клеймо цеха – а значит, их можно продать во время Встреч. Еще Робинтон успел научиться чинить сломавшиеся гитарные колки и каркасы барабанов, натягивать струны на арфы и гитары, красиво инкрустировать деревянные инструменты. Теперь, освободившись от напряжения, вечно довлевшего над ним в те времена, когда он жил с родителями, Робинтон был доволен жизнью. И мама улыбалась ему гораздо чаще, когда они встречались в обеденном зале или на репетициях. Видимо, и ей теперь стало легче жить.

* * *

На тринадцатом Обороте тело Робинтона – а с ним и горло, и голосовые связки – стало стремительно изменяться, и летом у него началась ломка голоса. Роби репетировал с мамой дуэт к празднику Летнего Солнцестояния, когда голос у него вдруг понизился на целую октаву.

– Ну что ж, милый, похоже, время пришло, – сказала Мерелан, положив руку на корпус гитары. Смятение, отразившееся на лице Робинтона, невольно вызвало у нее улыбку. – Нет, радость моя, это еще не конец света. Хотя я предчувствую, что твой отец здорово разозлится, обнаружив, что ему придется менять солиста перед самым праздником Солнцестояния. А ведь придется. К этому времени голос у тебя уже пропадет совсем.

– Но кто же… – К отчаянью Роби, голос у него снова сорвался. – Кто же будет петь с тобой?

– Помнишь того светловолосого парнишку из Тиллека, которого прослушивали на прошлой неделе? – Мерелан весело подмигнула. – Конечно, слух у него похуже, чем у тебя, и мне предстоит немало с ним потрудиться, но тембр у него подходящий – хотя, конечно же, твоего опыта и мастерства у него нет.

– Но что скажет папа? – порывисто спросил Робинтон. Ему совершенно не хотелось, чтобы всем стало известно о том, что с ним приключилось.

Мерелан рассмеялась.

– Он, конечно же, решит, что ты устроил все это нарочно, чтобы испортить ему концерт. Он разразится гневной речью, пожалуется на то, как нехорошо ты поступил, подвел его в такой ответственный момент, а потом потребует, чтобы я срочно подготовила к выступлению мальчика из Тиллека. – Мерелан взглянула на сына, немного склонив голову набок, и нежно улыбнулась. – Знаешь, скорее всего у тебя после ломки сформируется баритон. У тебя подходящее строение лица. И потом, у твоего отца тоже баритон.

– Но я никогда не слышал, чтобы он пел, – возразил Робинтон.

Мерелан снова засмеялась.

– О, петь он может. Просто ему кажется, что он поет недостаточно хорошо, – она хихикнула. – Но если хорошенько прислушаться, можно услышать, как он присоединяется к хору, – и поет он именно баритоном. На самом деле, у него от природы был очень хороший голос, еще когда он только-только попал в цех. Но он думает, что в солисты он не годится. – Мерелан состроила гримасу и вздохнула. – Он желает быть совершенным во всем, что бы он ни делал.

– Мама, – подал голос Робинтон. Он решил, что вопрос назрел. – Что мне делать, когда я стану подмастерьем и папа начнет учить меня композиции?

И снова голос у него сорвался.

– Ну, сперва тебе еще надо сменить стол. Не волнуйся так сильно, радость моя. Хотя, по правде говоря, я должна признать, что и сама задумывалась, как бы нам избавить его от огорчений. Ты и сейчас не хуже отца разбираешься в теории музыки, композиции и даже оркестровке. К счастью, твоя сильная сторона – это скорее музыка для голоса, а не для инструментов. Во всяком случае, мне так кажется… а значит, между вами не будет прямого соперничества. Правда, не исключено, что сам он посмотрит на ситуацию по-другому – но тут уж мы ничего не сможем поделать, верно? Пойдем-ка лучше выпьем кла.

Мерелан бережно спрятала гитару в футляр и погладила сына по щеке.

– Я все никак не привыкну, что ты стал таким высоким. Какой же ты будешь, когда вырастешь? В моей семье все мужчины отличались высоким ростом.

– Да, я помню Ранту, – улыбнулся Робинтон.

А еще он хорошо помнил, как тогда расстраивался отец, не в силах понять, почему человек со слухом и голосом Ранту не хочет стать арфистом и упорно желает оставаться плотником. Ну что ж, по крайней мере, Робинтон – не единственный, от кого отец ожидает совершенства.

* * *

Когда ломка голоса завершилась и у Робинтона действительно сформировался баритон, он уже обогнал в росте почти всех учеников второго года обучения. Отец поставил его в задний ряд хора, и Робинтон был этому только рад. А мама сразу начала учить Роби пользоваться новым голосом и очень радовалась его гибкости и глубине.

– У тебя чудесный баритон, Роби. – Мерелан восхищенно щелкнула пальцами и радостно улыбнулась сыну. – Богатый, бархатный. Что ж, мы не станем его перегружать. Но, думаю, это голос будущего солиста.

– Но ведь папа в солисты не годится? Мерелан скривилась.

– У тебя совершенно другой тембр голоса и намного шире диапазон. Мы сделаем из него нечто особенное.

– Что-нибудь такое, что сгодится для простеньких песен?

Рассердившись, Мерелан хлопнула сына по руке.

– Простенькие песни – это то, что все любят слушать, играть и петь! Не смей умалять свои достоинства! Ты пишешь гораздо лучше, чем он! Из всей музыки, что он написал, настоящей была только… – Мерелан умолкла, раздраженно прикусив губу.

– Только та, которую он написал, пока мы жили в Бенден-холде, – договорил за нее Робинтон. – Ты права. Если говорить беспристрастно, сочинения отца технически безукоризненны и требуют от музыкантов и певцов высочайшего мастерства. Но вряд ли они затронут душу обычного холдера или ремесленника.

Мерелан помахала пальцем у него перед носом.

– И никогда не смей об этом забывать! Робинтон поймал ее руку и ласково поцеловал.

– Ах, Роби, – сказала Мерелан уже совершенно другим тоном. – Ведь все могло быть совсем по-другому!

И она прижалась к сыну в поисках утешения.

– Ну, могло, да не случилось. Мы не в силах изменить прошлое, мама.

Робинтон успокаивающе погладил мать по спине. Внезапно настроение ее снова переменилось. Мерелан отстранилась и шутливо ткнула Робинтона в бок.

– Вот интересно, потолстеешь ты когда-нибудь или нет? А то сейчас – одна кожа да кости!

– А Лорра жалуется, что я ем больше трех учеников, вместе взятых, – сказал Робинтон и добавил: – Зато ты в прекрасной форме.

А про себя отметил, что мама несколько похудела. Мерелан вспыхнула и отступила.

– Да нет, пустяки. – Она издала странный смешок. – Просто у меня началось время перемен – так говорит Джиния.

– Но ты вовсе не старая! – возразил Робинтон. Он отчаянно не желал признавать, что мама – его мама! – может когда-нибудь состариться. – И голос у тебя делается все лучше.

Мерелан рассмеялась – на этот раз с искренним весельем.

– Сын мой, этак ты умудришься доказать, что я нахожусь в расцвете сил, а не на закате!

Раздался звон большого цехового колокола. Мерелан легонько подтолкнула сына.

– Тебя ждет твоя арфа!

Робинтон поцеловал ее в щеку и вышел. Уже ступив на порог, он услышал, что Мерелан снова рассмеялась. Но он знал, что мама понимает, как ему не терпится довести до ума маленькую арфу, доставившую ему столько хлопот. Это был один из четырех инструментов, которые Робинтону следовало сделать, чтобы получить звание подмастерья, и он желал, чтобы даже отец не нашел в них ни единого изъяна.

Когда его работы выставлялись в числе других, отец проходил мимо без единого слова и придирался к другим инструментам – не его. Конечно же, Робинтон был осторожен и не повторял узоры и элементы отделки, которые использовал ранее. Он от души радовался, что отец считает его изделия безукоризненными.

* * *

На втором году ученичества, весной, Робинтон пережил свой первый звездный час. Он сидел тогда в полуподвальной мастерской, выходившей окнами во двор цеха, когда вдруг посреди двора приземлился бронзовый дракон и его всадник, сложив ладони рупором, закричал– почти пропел:

– Робинтон! Робинтон! Ученик Робинтон!

– Клянусь Первым Яйцом! Роб! Это тебя он зовет! – воскликнул мастер Бослер.

Робинтон выглянул в окно, но не увидел ничего, кроме лап и брюха бронзового дракона.

– Можно мне выйти?

– Дорогой мой, – с улыбкой сказал мастер, – если всадник зовет кого-то, то этому кому-то надо бежать бегом. А ну вперед!

Робинтон взлетел вверх по лестнице и выскочил во двор.

– Ф'лон, я здесь! – завопил он и помчался к бронзовому дракону. Дракон изогнул шею; глаза его сделались от волнения ярко-синими.

– Я же сказал тебе, что прилечу!.. – Голос всадника сорвался, Ф'лон спрыгнул на землю и с нетерпением обнял старого друга.

И снова Робинтона поразили необычайные, янтарные глаза Ф'лона, искрившиеся весельем.

– А еще ты сказал, что запечатлишь бронзового… – Робинтон вежливо обратился к дракону: – Могу ли я спросить: как тебя зовут?

Дракон моргнул.

– А, он у меня застенчивый, – сказал Ф'лон, но заигравшая на лице молодого всадника озорная улыбка плохо вязалась с его словами. – Его зовут Сайманит'.

Дракон опустил голову так, что она оказалась на одном уровне с телом всадника. Взгляд его был устремлен на Робинтона.

– Сайманит', ты всегда можешь поговорить с моим другом Робинтоном, если тебе захочется. Робинтон станет мастером-арфистом, когда вырастет.

– Эй, погоди-ка! – воскликнул Робинтон и невольно рассмеялся – настолько нелепым показалось ему это предположение. Ему совершенно не хотелось становиться главным арфистом цеха. Да и отец наверняка воспротивится.

– Главное – хотеть, приятель, и тогда ты непременно станешь мастером-арфистом. Я очень хотел – и вот, взгляни! – Ф'лон эффектным жестом указал на Сайманит'а и с гордостью улыбнулся.

– Я как раз дежурил на барабанной вышке, когда к нам пришла эта весть, и попросил, чтобы мне разрешили спросить, кто запечатлил бронзовых. Так что я уже давно знаю, – сказал Робинтон другу.

– А мне не передал ни словечка?

Ф'лон, скривившись с притворным отвращением, стянул с головы кожаный летный шлем.

– Ну, нам не положено передавать личные сообщения. Но мне прислали весь список. Рангул и Селлел…

Ф'лон наморщил нос.

– Да, Р'гул и С'лел теперь тоже бронзовые всадники, хотя я понятия не имею, за что их выбрали. – Он пригладил мокрые от пота волосы. – Слушай, ну ты и длинный стал.

Робинтон отступил на шаг и оценивающе оглядел друга.

– Да и ты не маленький.

Ф'лон повернулся вполоборота и хлопнул себя по плечу. Робинтон послушно подошел и встал с ним спина к спине. Ф'лон провел ладонью над головой. Оказалось, что рост у них одинаковый.

– Ты как, собираешься расти еще?

Робинтон рассмеялся – отчасти от переполнявшей его радости, ведь Ф'лон все-таки сдержал свое обещание! – а отчасти потому, что на них сейчас глазели из всех окон. Потом он сообразил, что глазеют в том числе и из окон репетиционного зала, в котором его отец занимался с хором, и Робинтон едва не застонал. Еще он заметил краем глаза Лорру: она стояла на ступенях Дома и махала ему рукой. Потом Робинтон увидел, что через двор к ним бежит дочка Лорры, Сильвина. Подбежав, девочка замедлила шаг и приблизилась к дракону уже с благопристойным видом.

– Мама… говорит… мы рады оказать… ему гостеприимство… – выпалила Сильвина, переводя дыхание. Вид у нее был потрясенный: еще бы – нечасто приходится видеть так близко всадника и дракона.

– Это Ф'лон, мой друг из Бенден-Вейра, бронзовый всадник, – сказал Роб и, набравшись храбрости, хлопнул Ф'лона по спине, чтобы все видели: он на короткой ноге с всадником. – А это Сильвина. Ее мама печет лучшие на свете пирожки и печенье.

– Ну, какой же всадник откажется от угощения! – сказал Ф'лон, радостно потирая руки. Потом он взглянул на Сайманит'а. – А ты подожди меня на скале. Сегодня хорошее солнце.

Сайманит' проследил за тем, как его всадник поднялся с другом по лестнице, а потом взмыл в небо, подняв целую тучу пыли.

– А каково это – летать на драконе? – нерешительно поинтересовался Робинтон, когда они вошли в главное здание цеха.

Ф'лон улыбнулся и глубоко вздохнул.

– Ты даже не представляешь, до чего же это здорово! – Он хлопнул друга по спине. – Но если тебе куда-нибудь нужно, ты только скажи, и я тебя отвезу. Ты все еще поешь?

– Теперь уже баритоном, – с оттенком гордости сообщил Робинтон. – А ты? Хотя теперь, когда ты стал всадником, это не так уж важно.

– Э, как раз важно, – заверил его Ф'лон, явно желая утешить друга. – Драконы любят музыку. Кажется, у меня тоже баритон.

Он пропел нисходящую гамму; у него был приятный, но не сильный голос.

– Верно, баритон, как и у меня. Жалко только, что я не стал всадником, как ты.

Ф'лон уловил в голосе Робинтона печальные нотки, и лицо его изменилось.

– Понимаешь, кладка была такая маленькая, что на нее хватило ребят из Вейра, и еще оставалось. И С'лонер решил не проводить на этот раз Поиск. Такое иногда бывает. – Ф'лон улыбнулся, но в улыбке его читалось искреннее сожаление. – Из тебя получился бы хороший всадник.

Он умолк, и взгляд его на миг устремился куда-то вдаль.

«Если тебе хочется, Робинтон, я буду с тобой разговаривать», – произнес в сознании у Робинтона голос, в точности – до малейшего оттенка – похожий на голос Ф'лона. От удивления и неожиданности – мало того, что Сайманит' с ним заговорил, так еще и голосом своего всадника! – Робинтон даже споткнулся. Ф'лон с улыбкой поддержал его.

– Наверно, это неважная замена, но это лучшее, что я могу для тебя сделать, – сказал Ф'лон.

– Сайманит' разговаривает в точности, как ты, – с трудом выговорил Робинтон.

– Что, в самом деле? – Ф'лон задумался. – Я и не замечал. Они ведь обращаются к нам только мысленно – не вслух. Ну, как бы то ни было, ты можешь разговаривать с ним всегда, когда пожелаешь.

– Спасибо. Я обязательно с ним поговорю. Когда придумаю что-нибудь стоящее, что нужно сказать.

– Непременно придумаешь, – с железной уверенностью отозвался Ф'лон.

* * *

Сильвина ожидала их у дверей маленького обеденного зала. Дождавшись гостей, она впустила их внутрь. Робинтон представил своего друга Лорре. Лорра, конечно, не волновалась так сильно, как дочка, но все же видно было, что ей лестно принимать у себя всадника.

– Я отправила гонца к твоей маме, Роб. Помнится мне, она упоминала Фаллонера – прощу прощения, Ф'лона – среди своих учеников.

Вскоре появилась Мерелан, и в маленьком зале воцарилась теплая, сердечная атмосфера. Все пирожные были съедены и большая часть печенья тоже, и Ф'лон успел уже пообещать, что будет отвозить Мерелан в любой уголок Перна всякий раз, как ей понадобится транспорт… Потом Мерелан извинилась и сказала, что ей пора на урок. Но попозже она пришла снова, чтобы проводить Ф'лона и заверить, что когда-нибудь непременно воспользуется его предложением.

– Если, конечно, тебе это дозволено, – сказала Мерелан, лукаво взглянув на рослого молодого всадника.

– У меня не так уж много других дел. Даже полет – это своего рода работа. Мы должны точно знать, как попадать в любое место на Перне, и потому я явился сюда на абсолютно законных основаниях. Я могу прилетать сюда как угодно часто.

Робинтон понимающе переглянулся с Мерелан. Да, Ф'лон сделался еще более уверенным в себе.

– Если я понадоблюсь, передай сообщение через барабанщиков, – сказал Ф'лон, еще раз дружески ткнул Робинтона в бок и вспрыгнул на подставленную лапу Сайманит'а, а оттуда – на спину бронзовому.

Робинтон и Мерелан помахали ему на прощанье.

– Вот всадник до мозга костей, – негромко произнесла Мерелан. – Очаровательный паренек.

– Обычно ты звала его чертенком, ма, – с легким упреком отозвался Робинтон.

– Смена имени не изменила его сути, сынок. Даже, может, усложнила проблему, – немногословно заметила Мерелан. – Но мне нравится, что он сдержал данное тебе обещание.

Она еще раз сжала руку сына, а потом легонько подтолкнула его к мастерской, где Робинтона ждала неоконченная работа.

Когда настал час обеда, мастер Дженелл, направлявшийся к столу мастеров, остановился рядом с Робинтоном и поинтересовался, кто был его гость – уж не тот ли друг Робинтона из Бенден-Вейра? Робинтон принялся извиняться за переполох.

– Можешь не извиняться, малыш. Как-никак тебя почтил визитом всадник.

Петирон хмуро взглянул на сына – появление дракона сорвало ему репетицию, – но Робинтон отвел взгляд, сделав вид, будто ничего не заметил. В конце концов, он ведь не зазывал Ф'лона в гости. Робинтон не любил огорчать окружающих и уж вовсе не хотел огорчать отца. Но он давно уже с болью осознал, что постоянно раздражает отца, что бы ни делал. Робинтон старался не слушать, когда одноклассники говорили о своих папах и о том, какие подарки они им дарили и как играли с ними или что-нибудь мастерили вместе. Арфисты, конечно, особый случай, и их не стоит мерить общей меркой. Но все-таки… тяжело это – быть сыном Петирона.