Текст книги "Мастер-арфист"

Автор книги: Энн Маккефри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

Глава 2

Петирон трудился над партитурой последнего своего творения, когда его внимание привлек какой-то негромкий звук. Прислушавшись, Петирон понял, что он исходит из другой комнаты. Мерелан ушла куда-то по делам, а Робинтону полагалось сейчас спать.

Этот тихий звук был эхом темы, которую Петирон как раз поспешно записывал, боясь упустить, – он и сам не сознавал, что напевает себе под нос во время работы. Разозлившись, Петирон отправился на поиски неведомого подражателя.

И обнаружил, что его сын сидит в кроватке-качалке и мурлычет эту мелодию.

– Робинтон, прекрати сейчас же! – раздраженно воскликнул Петирон.

Малыш натянул легкое одеяльце до подбородка.

– Ты сам так делаешь, – сказал он.

– Что я делаю?

– Угукаешь.

– Мне можно, а тебе нельзя!

И Петирон строго погрозил мальчику пальцем. Робинтон нырнул под одеяло с головой. Петирон стащил с него одеяло и наклонился над кроваткой.

– Никогда не смей меня передразнивать! Никогда не смей мешать мне, когда я работаю! Понял?

– Что он там еще натворил, Петирон? – воскликнула Мерелан, влетев в комнату, и остановилась у изголовья кроватки с явным намерением защитить малыша. – Когда я уходила, он спал. Что происходит?

Робинтон, никогда не отличавшийся плаксивостью, всхлипывал, сунув в рот край одеяла, и по лицу его текли слезы. Этого Мерелан уже никак не могла стерпеть. Она подхватила плачущего сына на руки и принялась утешать.

Петирон сердито посмотрел на жену.

– Он бубнит себе под нос, когда я пишу!

– Если ты так делаешь, почему ему нельзя?

– Но я пишу! Как я могу работать, если он бубнит?! Он же прекрасно знает, что мне нельзя мешать!

– Петирон, он всего лишь ребенок. Он подражает всему, что видит.

– Замечательно, но это еще не повод бубнить у меня под боком! – заявил Петирон, ничуть не смягчившись.

– Как же не повод, если ты его разбудил?

– Ну и как, спрашивается, мне работать, если вы оба все время меня перебиваете? – Петирон воздел руки и торжественно направился к выходу из комнаты. – Забери его куда-нибудь. Я не могу вынести, когда он тут поет рядом со мной.

Мерелан, прижав к себе плачущего сына, на миг остановилась на пороге.

– Тогда его вообще не будет рядом с тобой! – уничтожающе бросила она.

– Он меня еще никогда в жизни так не бесил! – сказала Мерелан Бетрис. Та, к счастью, оказалась у себя, когда Мерелан постучалась к ним.

– Он, наверно, не заметил, что мальчик напевает в унисон, – сказала Бетрис со свойственным ей своеобразным юмором и убрала из мягкого кресла-качалки шитье, чтобы Мерелан могла сесть и успокоить ребенка.

Мерелан недоуменно уставилась на Бетрис, потом рассмеялась.

– Нет уж, если б Роби перевирал мелодию, об этом Петирон непременно бы упомянул! Ведь тогда к помехе добавилось бы еще и оскорбление!

Она ненадолго умолкла.

– А знаешь, ведь Роби подпевает и мне, когда я занимаюсь вокалом. Раньше я этого как-то не осознавала. Ну, хватит, золотце мое. – Она вытерла Робинтону глаза уголком одеяла, которое малыш по-прежнему продолжал пихать в рот. – Твой папа на самом деле вовсе не хотел на тебя кричать…

Бетрис скептически хмыкнула.

– Но нам все-таки нужно сидеть тихо, когда папа работает дома.

– У него есть собственная студия, – заметила Бетрис.

– Ее попросил на время Уошелл – ему нужно было поговорить с родителями учеников, явившимися без предупреждения.

– Уошелл мог бы выбрать для этого какое-нибудь другое место.

– Ну вот, радость моя, теперь мы будем с тобой петь вместе, но так, чтобы папа не знал. Пусть он спокойно занимается своей важной работой.

– Ха! Своими несравненными музыкальными произведениями, полными глубочайшего смысла! Ох, прошу прощения! – Бетрис прикрыла рот ладонью, но на лице у нее не заметно было ни малейшего следа раскаяния. – Нет, я, конечно, знаю, что Петирон – величайший композитор из всех, рождавшихся за последние два века, но скажи мне, Мерелан, он вообще в состоянии сочинить какую-нибудь простенькую мелодию, которую мог бы спеть любой нормальный человек, а не только его собственный сын?

Поднявшись со своего места, Бетрис подошла к встроенному в стену шкафу.

Мерелан задумчиво взглянула на Бетрис. Она ничуть не обиделась на повитуху.

– Ну, да, он пишет довольно сложные вещи, это верно. – Она лукаво улыбнулась. – Просто ему нравится украшать мелодию.

– Так вот как он это называет? Ну а мне подавай несложную музыку – такую, чтобы брала за душу и сразу запоминалась, – заявила Бетрис. – Но, впрочем, всем известно, что я в музыке ровным счетом ничегошеньки не смыслю, хоть и прожила в браке с главным арфистом вот уже полных тридцать Оборотов. Иди ко мне, мой маленький. У меня есть для тебя кое-что повкуснее одеяла. – И с этими словами она вручила Робинтону сладкую палочку. – Думаю, тебе понравится мята.

Малыш и так уже почти перестал всхлипывать, а при виде подарка и вовсе просиял.

– Пасибо.

Он поудобнее устроился у мамы на коленях, принял предложенную конфету и, прижавшись для спокойствия к маме, принялся сосать леденец.

– Я вовсе не критикую Петирона, Мерелан, – серьезно произнесла Бетрис.

Мерелан мягко улыбнулась.

– Все, что ты сказала, Бетрис, чистая правда. Но, в общем-то, с Петироном намного легче иметь дело, когда он разговаривает, а не что-то сочиняет.

– Вот только сочиняет он чаще… Мерелан рассмеялась.

– Петирон – человек сложный, – покровительственно произнесла она. – Таким уж он уродился.

– Гм. Да он, можно сказать, счастливчик, раз ему досталась жена, которая относится к нему с таким пониманием, – многозначительно заметила Бетрис, – и которая способна петь его творения, и для нее это так же легко и просто, как дышать.

Только тс-с-с, – Мерелан прижала палец к губам. – Иногда мне приходится здорово потрудиться, чтобы удержаться на том уровне, который он задает.

– Быть не может! – деланно удивилась Бетрис, а потом широко улыбнулась певице.

– И тем не менее это правда, но… – лицо Мерелан смягчилось; сейчас на нем читалась гордость за мужа, – это здорово – когда тебе выпадает случай испытать свои силы в таких великолепных произведениях.

Бетрис кивком указала на Роби, который от радости успел измазать конфетой руки, мордашку и одеяло.

– А что ты станешь делать с ним?

– Ну, первым делом я позабочусь, чтобы мастер Уошелл никогда больше не занимал студию Петирона, – отозвалась Мерелан с обычной своей спокойной решимостью. – И постараюсь не оставлять этих двух красавцев наедине, если только Роби не будет крепко спать.

– И это опять создаст тебе лишние сложности, – фыркнула Бетрис.

Мерелан пожала плечами.

– Примерно через Оборот днем Роби уже будет играть с другими детьми. Так что особых жертв от меня не потребуется. Верно, мой маленький?

– И то правда, – со вздохом согласилась Бетрис. – До чего же быстро дети вырастают и покидают родителей…

И она снова вздохнула.

Мерелан почувствовала, что к ней что-то прилипло; оказалось, Робинтон выронил леденец.

– Нет, ну ты видела такое? – тихонько спросила она и улыбнулась, с любовью глядя на сына. Роби спал, и тень от густых ресниц падала на щеку.

– Так уложи его тут, пусть поспит.

– Как же я его оставлю? – принялась отнекиваться Мерелан. – У тебя и своих дел хватает.

– Ничего, спящий ребенок мне не помешает. А ты пока пойди займись собой. А то ты в последнее время только и делаешь, что либо с ним хлопочешь, – Бетрис указала на Робинтона, – либо с ним возишься, – и она ткнула пальцем в ту сторону, где находилось жилище Мерелан.

– Ну, если ты и вправду не против…

– Ни капельки. Или, может, ты хочешь помочь мне со штопкой?

И Бетрис рассмеялась, увидев, как проворно Мерелан подхватилась со своего места, заслышав это предложение.

* * *

Когда Роби пошел третий Оборот, он как-то раз подобрал небольшую дудочку, оставленную кем-то на столе. Дудочка была не папина – это Роби знал точно. Папа никогда не играл ни на дудке, ни на флейте. Ну, а раз она была не папина, ее можно было взять и поиграть с ней. Роби подул в дудочку, затыкая дырочки пальцами – он видел, как это делают взрослые. Они с легкостью извлекали из дудочки самые разные мелодии, а у Роби сперва ничего не получалось. Но он старался и вскоре добился первых успехов – не забывая, что нужно играть как можно тише.

Мальчик, конечно, не знал, что эти попытки не остались незамеченными, ведь у мамы был очень чуткий слух. И поскольку мелодия у Робинтона раз от раза выходила все лучше, Мерелан от души порадовалась. Ведь бывало, что даже у самых музыкально одаренных родителей рождался ребенок, лишенный слуха либо не имеющий ни малейшего желания развивать врожденные способности. Интересно, долго пришлось бы успокаивать Петирона, если б их сын оказался бездарем? Ведь Петирон непременно решит выучить своего единственного ребенка на музыканта. Теперь тревога Мерелан улеглась. Роби не просто питал слабость к музыкальным экспериментам – у него была хорошая память и, похоже, превосходный слух.

Когда Петирон уходил заниматься с учениками, Meрелан частенько насвистывала простенькие мелодии, а Роби слушал. Петирон не разрешал ей свистеть – может, потому что сам этого не умел, а может, потому что считал свист неженственным. Второе даже больше походило на правду. Как бы сильно Мерелан ни любила мужа, некоторые его убеждения – включая и это – казались ей совершенно бессмысленными.

Стоило Робинтону разобраться со строем дудочки, и он принялся на лету подхватывать песенки, которые насвистывала мать. А когда Роби начал украшать и расцвечивать эти мелодии, Мерелан стоило большого труда удержаться и не рассказать Петирону, какой у них способный малыш. Ей отчаянно хотелось, но она вовсе не желала, чтобы трехлетнего сына внезапно принялись обучать музыке по полной программе. Это могло навсегда отбить у мальчика всякую охоту к этому занятию. Петирон великолепно умел обращаться с учениками постарше, но с самыми младшими обходился чересчур строго. Мерелан опасалась, как бы он не взялся за обучение Робинтона чересчур рьяно.

А потому как-то после полудня она попросила Уошелла, мастера, обучавшего самых младших учеников, помочь ей разобраться с динамическим строем нового квартета, который они репетировали к празднику Окончания Оборота. У Уошелла – добродушного весельчака лет пятидесяти с небольшим – был превосходный звучный бас. Он явился на встречу с пирожками, горяченькими, с пылу с жару, и с кувшином свежего кла.

– Ну, и зачем же ты хотела меня видеть, Мерелан? – поинтересовался Уошелл после того, как молодая женщина поблагодарила его за угощение. – Только не рассказывай мне сказок, ладно? В тот день, когда ты не сумеешь самостоятельно справиться со своей партией в очередном сочинении Петирона, я подам в отставку.

– Но мне и вправду нужна помощь, Уош, – мелодично произнесла Мерелан. – Роби, иди-ка глянь, что нам принес мастер Уошелл!

Малыша не нужно было звать – восхитительный запах свежей выпечки успел проникнуть в соседнюю комнату, где он находился. Роби лежал на полу и рисовал закорючки на грифельной доске. Эту штуку ему недавно подарила мама, чтобы он учился писать буквы – а может, и ноты.

– Пахнет! – сказал он. Он еще неважно выговаривал шипящие и свистящие согласные – из-за щели между передними зубами. – Вкушно пахнет! Пасибо, маштер Уошер.

– На здоровье, молодой человек.

Теперь, когда все действующие лица заняли места на сцене, Мерелан могла перейти к исполнению своего замысла.

– Вот тут! – живо сказала она. – Вот этот такт, с которого тема резко изменяется, – я не уверена, что правильно его отбиваю. Роби, сыграй мне, пожалуйста, ля.

Роби извлек из-за пояса штанишек дудочку и сыграл требуемую ноту. Седые брови Уошелла поползли на лоб, а глаза весело заблестели.

Затем Мерелан пропела якобы беспокоивший ее отрывок, намеренно сократив его на целый такт. Роби покачал головой и отстучал пальцами правильный ритм.

– Если ты знаешь, как правильно, радость моя, сыграй мне, как нужно петь, – непринужденно попросила Мерелан.

Маленький Робинтон сыграл весь отрывок, и Уошелл, взглянув сперва на Мерелан, потом на ее сына, сложил руки на животе и понимающе кивнул.

– Спасибо, милый. У тебя хорошо получилось, – похвалила Мерелан и вручила Робинтону второй пирожок.

Мальчик сунул дудочку обратно за пояс и, усевшись на маленький стульчик, занялся пирожком.

– Действительно хорошо. Я бы и сам не сыграл лучше, Робинтон, – с серьезным видом подтвердил Уошелл. – Ты отлично сыграл, молодой человек. Это хорошо, что ты помог маме подобрать нужный темп. А ты умеешь играть еще что-нибудь?

Робинтон поглядел на маму – не возражает ли она. Мерелан не возражала, и мальчик, облизав губы, снова извлек дудочку, поднес ее к губам и заиграл одну из своих любимых мелодий. Закончив, он снова взглянул на маму.

– Играй дальше, – сказала она, легонько пошевелив пальцами.

Роби посмотрел на Уошелла, потом закрыл глаза и принялся играть вариации этой мелодии.

Уошелл набычился, внимательно глядя на Робинтона, а тот, позабыв обо всем на свете, отдался игре, пальцы его так и порхали по ладам маленькой дудочки. Из-за своих малых размеров дудочка временами издавала неприятные резкие звуки, но малыш так ловко управлял дыханием, что превращал их в веселые переливы.

По мере того как одна вариация сменялась другой, удивление Уошелла все возрастало. Он перевел взгляд на Мерелан. Та заметно расслабилась – как будто это чудесное представление было для нее чем-то обыденным. Внезапно доносившееся издалека пение хора смолкло. Мерелан тут же подалась вперед и постучала, выводя Робинтона из углубленной сосредоточенности. Мальчик посмотрел на нее почти с возмущением.

– Просто замечательно, – с уважением сказала Мерелан. – Это что-то новое, да?

– Оно придумалошь, пока я играл, – пояснил Роби и застенчиво взглянул на Уошелла. – Оно подходит.

– Конечно, милый, – радостно согласилась Мерелан. – Трели получились прекрасные.

– Хорошо, когда дудка подходит по размеру к руке, верно? – произнес Уошелл, протянув руку к инструменту.

Робинтон отдал мастеру дудочку, но с явной неохотой. Уошелл попытался пробежать пальцами по ладам и выронил ее. При этом он так растерялся, что Робинтон, не сдержавшись, захихикал, но тут же прикрыл рот ладошкой и оглянулся на маму, убеждаясь, что не совершил ничего недозволенного.

– Надо посмотреть: может, у меня найдутся еще какие-нибудь инструменты, которые придутся по руке молодому человеку вроде тебя. А мне эта дудочка чересчур мала. Верно?

И Уошелл с легким поклоном вернул инструмент хозяину. Робинтон улыбнулся взрослому и спрятал дудочку – так, чтобы ее не видно было из-под широкой рубашонки.

– Как ты думаешь, Роби, ты сумеешь сам отнести кувшин и тарелку из-под пирожков обратно на кухню? – спросила Мерелан и, поднявшись со своего места, отворила дверь.

– Шумею. Отнешу. Пока.

И мальчик степенно затопал по коридору, прижав ношу к груди. Мерелан закрыла за ним дверь.

– Да, милая моя Мерелан, тут у тебя растет незаурядная проблема. Позволено ли мне будет поздравить тебя и предложить свою помощь? Если мы будем терпеливы и осторожны, то воспитаем редкостное дарование. Я восхищаюсь Петироном во многих отношениях, певица, но… – Уошелл вздохнул и печально улыбнулся. – Он способен зациклиться на чем-то до полного безрассудства. Он, конечно же, очень обрадуется, узнав о музыкальных способностях сына, но скажу тебе честно: не хотел бы я оказаться на месте этого сына. Теперь мне ясно, почему ты зазвала меня в гости. И я искренне польщен тем, что ты обратилась именно ко мне.

– Петирон сразу же примется перегружать его и чересчур много требовать…

– А следовательно, мы должны сами преподать малышу основы, чтобы впоследствии наставничество отца не показалось ему слишком тяжелым.

– У меня почему-то такое чувство, будто я… ну, предаю Петирона, занимаясь этим у него за спиной, – сказала Мерелан. – Но я слишком хорошо его знаю и знаю его предпочтения. А Роби любит сочинять музыку. И я не хочу, чтобы он этого лишился.

Уошелл погладил разнервничавшуюся молодую женщину по руке.

– Милая моя, мы уж как-нибудь сумеем обернуть одержимость Петирона себе на пользу. Я так полагаю, он понятия не имеет, что мальчик научился играть на дудочке?

Мерелан покачала головой.

– Конечно же, – продолжал Уошелл, – Петирон с головой ушел в сочинение музыки к Окончанию Оборота. Потом начнутся репетиции. За этим праздником последует весенняя Встреча. А тем временем я успею переговорить обо всем с Дженеллом. Надеюсь, ты не против?

Мерелан, конечно же, согласилась.

– Ты знаешь, Мер, я думаю, весь цех может втайне приложить руки к образованию нашего юного гения…

– Гения? – Мерелан непроизвольно схватилась за горло.

– Конечно. Робинтон – гений во всем, что касается музыки. Правда, за несколько десятков Оборотов работы в цехе мне не довелось встретить ни единого гения, но это еще не значит, что я не в состоянии его узнать, когда он наконец-то попадается мне не глаза. Петирон очень хорош, но до уровня своего сына он не дотягивает.

Мерелан невольно охнула, и этот возглас, вырвавшийся у нее прежде, чем она успела взять себя в руки, был красноречивее любых слов.

– Ребенок, способный в три неполных Оборота извлечь из смехотворной дудочки столь чудные звуки и при этом так усложнить и украсить мелодию, – гений. Тут и сомневаться не в чем. И наш долг – защитить его.

– Защитить? Уошелл, Петирон – вовсе не чудовище… – Мерелан энергично тряхнула головой.

– Конечно же, нет. Но у него имеются устоявшиеся представления о своих способностях и достижениях, и нам его, так просто не переубедить. С другой стороны – а чего еще он мог ожидать от ребенка с такой наследственностью, да который к тому же растет в Доме арфистов и постоянно слышит музыку?

– Но ведь далеко не на всех здешних детях это окружение сказывается столь благотворно, – со смехом отозвалась Мерелан.

– Да, но для такого ребенка, как твой Робинтон, подобное окружение просто бесценно. И мы постараемся разрешать возникающие проблемы как можно тактичнее… и мягче. И я ручаюсь, мастер голоса Мерелан, я сделаю все, что будет в моих силах.

Он протянул Мерелан руку, и женщина с радостью пожала ее. Уошелл заметил промелькнувшее на ее лице облегчение – и чувство вины; все-таки ей было не по себе от этих уверток.

– Мы станем преподавать парнишке ровно столько, сколько он сможет – и захочет – воспринять. Обучим его основам, – Уошелл изобразил пальцами некое волнообразное движение, – но поосторожнее, чтобы потом, когда мы внезапно обнаружим музыкальное дарование у паренька, которому исполнилось пять… или, может, шесть Оборотов, мы могли бы удивляться и восхищаться вместе с Петироном! – И мастер Уошелл хлопнул в ладоши.

– Но ведь рано или поздно Петирон поймет, как много мальчик знает. Это не вызовет у него подозрений?

Уошелл широко развел руками.

– А что тут такого? Ребенок набрался от родителей– разве это удивительно? В конце концов, он ведь живет рядом с двумя талантливыми музыкантами.

– Да будет вам, Уошелл. Петирон слишком умен, чтобы удовольствоваться такой сказочкой…

– Какая еще сказочка? Ребенка постоянно окружают музыка и самые разнообразные инструменты. Ты, несомненно, вовремя напомнишь Петирону, что мальчик постоянно что-то напевал… причем правильно повторял мелодию. Потом ты дала Роби дудочку и маленький барабан, потому что ему хотелось игрушку. Бослер скажет, что как-то после обеда он забрал малыша к себе, пока вы были на репетиции, и просто так, забавы ради, показал ему несколько аккордов на гитаре… А поверить тому, что наш мастер-архивариус только обрадовался, когда мальчик заинтересовался буквами и нотами, и вовсе нетрудно. И все мы будем искренне изумляться – а Петирон получит как раз того ученика, который ему нужен. Ты же знаешь, с учениками, которые схватывают все на лету, он всегда обращался гораздо лучше. Они ведь не испытывают его терпение, как малыши или те, до кого наука доходит с трудом.

Уошелл успокаивающе похлопал Мерелан по руке. Готовящийся заговор явно доставлял ему немалое удовольствие. Затем он внезапно схватился за ноты.

– Ну-ка, Мерелан, отстучи этот отрывок еще раз, а я спою партию баса. Попробуй вот тут…

Дверь отворилась, и в комнату вошли Петирон и Робинтон.

– Мне начинает казаться, Петирон, что отдельные пассажи ты тут ввел специально для того, чтобы помучить меня, – сказала Мерелан. – Ну что, золотце, ты отнес кувшин и тарелку Лорре? Все в порядке?

– Отнеш, мама.

– Ну, тогда иди поиграй, Роби, – сказал Петирон и слегка подтолкнул мальчика к дверям другой комнаты. – С чего бы это вдруг у тебя возникли какие-то трудности с темпом, Мер?

– Да с того, Петирон, что у тебя совершенно невыносимый почерк, – насмешливо пророкотал Уошелл. – Тут же ничего не разберешь! Вот глянь хотя бы сюда! – Он укоризненно ткнул пальцем в отрывок, послуживший предметом разбирательства. – Эта точка еле-еле видна! Неудивительно, что Мерелан трудно было это отстучать, если после половинной ноты не стоит точки. На моей копии она видна отчетливо, а тут?

Петирон присмотрелся к нотам.

– Ну да, тут она побледнее, но ведь читается же! Мерелан, спой-ка этот отрывок.

И он принялся отбивать ритм.

После того как Мерелан безукоризненно исполнила свою партию, Уошелл не удержался и спел вместе с ней.

– Спасибо вам большое, Уош, – сказала Мерелан. – Вы мне очень помогли. И спасибо за пирожки и кла.

– Всегда рад услужить, мастер голоса.

Уошелл поклонился, добродушно улыбнулся супругам и удалился.

– И в самом деле, Мерелан, – спросил Петирон, вновь приглядываясь к отрывку, послужившему камнем преткновения, – у тебя что, снова начались мигрени?

– Нет, милый. Просто точка нечеткая, а я никак не ожидала встретить здесь фермату. Как прошла репетиция? Насколько можно было расслышать отсюда, звучало вроде бы неплохо.

Петирон рухнул в мягкое кресло и, водрузив ноги на табурет, испустил тяжелый вздох.

– Те же проблемы, что и всегда. Они, похоже, считают, что для подготовки достаточно быстренько просмотреть партитуру, причем в тот момент, когда я уже поднимаюсь по лестнице. Но к концу занятия они уже начинают схватывать динамику. Это хорошо, что Уошелл порепетировал с тобой.

– Да, он такой милый.

– Уошелл – милый? – Петирон с удивлением посмотрел на супругу. – Знаешь, как его называют ученики?..

– Знаю, но тебе-то совершенно незачем повторять всякие грубые клички, – строго сказала Мерелан.

Петирон насупился.

– Может, вина? – предложила Мерелан, переходя в кабинет. – А то у тебя что-то усталый вид.

– Я и вправду устал. Спасибо, любимая.

Мерелан наполнила два бокала. Пожалуй, ей тоже не помешает выпить.

– Я составлю тебе компанию.

Вручив Петирону полный бокал, Мерелан присела на ручку кресла и положила голову на плечо мужу. Ведь на самом деле, несмотря на все недостатки Петирона, Мерелан любила его всем сердцем, и не в последнюю очередь – за его преданность музыке и талант композитора. А до рождения Роби их жизнь и вовсе была настоящей идиллией!

* * *

Вот чего не предусмотрели ни Уошелл, ни мать Роби, так это того, с каким рвением малыш примется за учебу. Они никак не ожидали, что всего за несколько месяцев занятий с мастером Уошеллом Робинтон освоит игру на нескольких инструментах. Все, что касалось музыки, мальчик впитывал как губка. А вскоре мастер Оголли обучил его нотной грамоте, и маленький Роби принялся записывать свои первые простенькие мелодии.

Мерелан пришлось приложить невероятные усилия, чтобы уговорить мальчика сдерживать свое рвение, пока он находится дома. А Роби к тому же все норовил показать плоды своих трудов отцу, поскольку надеялся на похвалу.

– Но папа любит пешни. Он шам их пишет, – печально жаловался Роби. Несмотря на успехи в музыке и расширившийся словарный запас, мальчик все еще шепелявил.

– Конечно, милый, но все не так просто, – уговаривала Мерелан сына, хотя ее воротило с души от собственного лицемерия. – Он же слышит музыку целый день и занимается со всякими глупыми учениками…

– Ма, а я глупый?

– Нет, радость моя, ты совсем не глупый, но папа хочет отдохнуть, когда приходит домой…

– А я думал… – грустно сказал Роби.

– Окончание Оборота – очень важный праздник. Ты ведь знаешь, как много папа трудится над новым сочинением…

– Угу, – Роби вздохнул.

– Слышишь, как пахнет сладкими пирожками? – спросила Мерелан, радуясь возможности сменить тему.

Роби послушно принюхался, и опечаленное выражение на его мордашке сменилось широкой улыбкой.

– Ты думаешь… – с надеждой произнес он.

– Я думаю, проще всего сходить к Лорре и узнать, – сказала Мерелан, разворачивая сына к двери. – И не забудь попросить пирожков на нашу с папой долю.

* * *

Кьюбиса – наставница, обучавшая самых младших учеников из Форт-холда, а наряду с ними и детей из Дома арфистов и цеха целителей, – позволила Робинтону посещать свои уроки, когда ему не сравнялось и четырех Оборотов.

– Он превосходно подготовлен и просто рвется учиться, Мерелан, – сказала Кьюбиса. – Если б хоть половина моих учеников могла сравниться с Роби по уровню подготовки, я была бы счастлива. Я даю ему дополнительные задания, пока прочие бьются над основами.

Но однажды утром Кьюбиса привела всхлипывающего Робинтона к матери – за помощью и утешением. У мальчика был расквашен нос.

– Роби! – охнула Мерелан, прижимая к себе плачущего сына.

Кьюбиса тем временем намочила тряпочку – вытереть малышу лицо.

– Они его обижали! – всхлипнул Роби.

– Кто кого обижал? – переспросила Мерелан, обращаясь скорее к Кьюбисе, чем к сыну.

– Я так скажу: может, Роби еще маленький, но он не может пройти мимо тех, кому нужна помощь.

– Так кому же она была нужна? – спросила Мерелан, осторожно стирая кровь с лица Робинтона.

– Стражу порога, – пояснила Кьюбиса.

Мерелан удивленно застыла. Она начала понимать, что произошло, и почувствовала гордость за сына. Ученики иногда, забавы ради, совали в логово местного стража порога горящие тряпки или факелы, чтобы послушать, как вопит несчастный зверь: стражи порога были очень чувствительны к свету. А еще они бросали стражу всякую гадость, зная, что он ест все, до чего способен дотянуться. А Роби, видя подобные выходки, всегда бежал и звал кого-нибудь из взрослых.

– Так они снова принялись изводить бедное животное?

Роби всхлипнул и кивнул.

– Я хотел им помешать, но один меня стукнул.

– Это я вижу, – пробормотала Мерелан.

– Этим негодникам пора бы уже соображать, что они делают! – сердито воскликнула Кьюбиса. – Вот я сейчас схожу поговорю с их родителями!

Она погладила мальчика по голове.

– А в следующий раз не связывайся с большими мальчишками. Или попроси папу, чтобы научил тебя драться.

И, улыбнувшись на прощание, Кьюбиса ушла.

– Я сама могу поучить тебя драться, мой храбрый малыш, – сказала Мерелан, обнимая сына. Она знала, что самооборона вряд ли укладывается в представления Петирона о родительских обязанностях. – Мне частенько случалось поколачивать моих старших братьев.

– Тебе? – Роби уставился на мать, округлив глаза. Ему явно и в голову не приходило, что его мама кого-то била, а уж тем более – собственных старших братьев.

Вот так и получилось, что Мерелан преподала Роби первый урок рукопашного боя и показала ему, как надо уклоняться от ударов.

– Если ты не потеряешь голову во время драки, противнику будет куда труднее расквасить тебе нос.

* * *

С тех пор как Роби начал заниматься с Кьюбисой, Мерелан получила небольшую передышку: ведь все прочее время ей приходилось постоянно оставаться начеку, чтобы, в случае необходимости, вмешиваться в разговоры между сыном и мужем. Вынужденная постоянно хитрить, она очень нервничала. Но теперь она – и Кьюбиса – могла с чистой совестью сообщать об успехах Роби.

– И ты учишь все обучающие Баллады? – рассеянно поинтересовался однажды Петирон.

– Да, и могу показать.

Робинтону отчаянно хотелось угодить отцу, но почему-то никогда не удавалось, как он ни старался быть хорошим, послушным и вежливым, а главное – вести себя тихо.

Что-то в тоне сына привлекло внимание Петирона; он откинулся на спинку кресла и небрежным, высокомерным взмахом руки велел мальчику начинать.

Мерелан затаила дыхание. В голове у нее билась одна-единственная мысль: как же сделать, чтобы Петирон пока не заметил таланта сына?!

Роби набрал воздуха – правильно набрал, всей грудью, а не одними лишь верхушками легких, как частенько делают начинающие певцы, – и начал Балладу о Долге. На лице Петирона отразилось некоторое удивление: он явно не ожидал от мальчика безукоризненно верного исполнения. Он принялся постукивать по подлокотнику кресла, отбивая ритм. К тому моменту, как Роби допел, Петирон отчасти подрастерял свое высокомерие.

– Хорошо спето, Робинтон, – сказал он. – Но не забывай: одна песня – это еще не все. Тебе еще многому предстоит научиться. Существует множество Баллад, безукоризненных и в музыкальном, и в стихотворном отношении, и даже дети должны их знать. Продолжай в том же духе.

Робинтон просиял и повернулся к матери, взглянуть, довольна ли она.

Мерелан взъерошила волосы сына. Она едва удержалась, чтобы не всхлипнуть от облегчения.

– Ты и вправду замечательно спел, радость моя. Я тоже тобою горжусь, как и папа.

Она перевела взгляд на Петирона, ожидая, что муж хотя бы поддакнет ей, но тот уже снова взялся за проверку ученических партитур, позабыв и про супругу, и про сына.

Мерелан подбоченилась; она едва сдержалась, так хотелось ей накричать на Петирона за невнимание к родным. Ему что, больше сказать было нечего?! Он мог бы отметить, что малыш везде правильно выдержал высоту тона, что он правильно дышал, что у него действительно хороший голос! Но Мерелан сумела обуздать свой гнев. Она взяла Роби за руку; малыш недоуменно смотрел на родителей и никак не мог понять, что ж он сделал не так на этот раз и почему ему опять не удалось угодить папе.

– Мы пойдем и посмотрим, что нам даст Лорра в награду за выученные слова и замечательное пение! – громко и решительно произнесла Мерелан.

И, выходя из комнаты, она с чувством хлопнула дверью. Петирон оглянулся, а потом снова вернулся к одной чрезвычайно скверной ученической работе.

* * *

– По правде говоря, мне хотелось… – Мерелан, стиснув кулаки, расхаживала по маленькому кабинету Лорры, примыкающему к главной кухне цеха. – Мне хотелось как следует ему врезать!

– Что, вправду?

Лорре удалось немного унять неистовство подруги. Когда Мерелан появилась на кухне, Лорра, едва заметив выражение ее лица, тут же велела двум судомойкам угостить Робинтона горячими пончиками, а сама увела певицу к себе в кабинет. Лорра знала, что Бетрис сейчас уехала из цеха – принимать чьи-то роды, – и была искренне польщена тем, что Мерелан обратилась в этой сложной ситуации именно к ней.