Текст книги "Мастер-арфист"

Автор книги: Энн Маккефри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Все это вгоняло Робинтона в уныние. Он продолжал трудиться над арфой. День рожденья Касии приходился на начало весны, и Робинтону хотелось успеть к этому сроку. Ему приходилось сдерживать себя, чтобы проделывать все требуемые операции с должной тщательностью. Нужно было укрепить деку, сварить клей; нужно было вырезать колки и установить резонаторы, которые позволили бы исполнять различные модуляции и менять тональность. Но вообще-то Робинтон намеревался настроить арфу так, чтобы она звучала в до-мажоре. Потом пришлось ждать, пока прибудут струны, заказанные в Телгаре, в цехе кузнецов – проволоку нужного качества изготавливали лишь там. А потому Робинтон не столько трудился над арфой, сколько смотрел на нее – и думал о том, как она будет стоять у Касии на коленях, а Касия будет прикасаться к ней.

* * *

Похоже было, что всему холду не терпится отпраздновать день рождения Касии вместе с именинницей, а Робинтону отчаянно хотелось повидаться с девушкой наедине и вручить ей арфу. Юноше казалось, что подобный подарок поможет выразить всю глубину его чувств. Но ведь для этого арфа и делалась! Случайному человеку таких подарков не дарят! Если он вручит арфу при всех, его начнут дразнить – и сплетничать о его нежных чувствах. Нежных чувствах? О его любви! А арфа удалась на славу, Робинтон мог сказать это с чистой совестью. Он всегда делал хорошие инструменты – а уж когда вкладывал в работу сердце, так и подавно.

Чтобы не появляться на людях с пустыми руками, Робинтон набрал в лесу ранних ягод. Касия была тронута таким знаком внимания и очень хвалила корзинку, которую Робинтон сплел сам. Ему все-таки удалось сказать девушке несколько слов так, чтобы никто не слыхал: к счастью, в день рожденья всякий желающий мог обнять виновника торжества и поцеловать в щечку. С точки зрения Робинтона, на этот раз желающих набежало чересчур много. Дозволит ли она хоть какую-то фамильярность? Робинтону показалось, что Касия во время дружеского поцелуя на миг приникла к нему. Воспользовавшись случаем, он шепнул, что приготовил для нее особенный подарок, но не хочет вручать при всех. Не согласится ли она заглянуть в его мастерскую?

Касия кивнула – в глазах ее заплясали озорные огоньки – и тихо произнесла: «После обеда». А потом разомкнула объятья и повернулась к следующему желающему ее поздравить. Девушку в Тиллеке любили – и теперь просто заваливали подарками. Весна, например, подарила ей резной гребень собственной работы. Как всегда, было множество отрезов ткани, шарфов, браслетов, Вальден преподнес изящный поясной нож в синих кожаных ножнах. Но наибольшее впечатление произвел подарок от родителей Касии: чудесное праздничное платье нежно-желтого цвета, богато расшитое серебром по вороту, подолу и рукавам. Капитаны морских судов, плавающие вокруг континента по Великому Западному течению, передавали его из рук в руки, и так оно добралось из Мардела-холда, что в Нерате, до Тиллека – за три дня до празднества. Ювана до поры прятала наряд у себя в шкафу.

– Непременно надень его сегодня вечером, – сказала Ювана.

– Нет, не сегодня! – возразила Касия, пробежавшись пальцами по изящной вышивке. – Я приберегу его для Встречи.

– Ну хоть примерь, чтобы мы видели, идет ли оно тебе, – стояла на своем Ювана.

– Хорошо, примерю. Но попозже, – твердо сказала Касия и аккуратно сложила подарки, прежде чем сесть за праздничную трапезу. Как это было заведено, сегодня повара приготовили любимые кушанья именинницы.

– Ну что все так суетятся из-за обычного дня рожденья, – зардевшись, сказала Касия.

– Но это же не чей-нибудь день рожденья, а твой! – возмутился старший из ее племянников.

Робинтону за обедом кусок не шел в горло. Но все-таки нестерпимо длинная трапеза закончилась, и арфист спешно спустился к себе в мастерскую. И принялся мерить ее шагами, ожидая появления Касии.

Когда девушка все-таки появилась, Робинтон заметил, что она немного опьянела.

– Я никак не могла удрать! – сказала она. – Так что ты… ах!

Робинтон не сумел придумать подходящих к случаю слов, а потому просто встал так, чтобы арфа оказалась у него за спиной. Теперь же он сделал шаг в сторону и изящным движением руки – он долго его отрабатывал – указал на инструмент.

– Это тебе.

– Ах, Роби…

Она произнесла это так, что Робинтон почувствовал себя вознагражденным за все старания. Глаза Касии расширились – а потом наполнились слезами. Девушка шагнула к арфе, нерешительно протянула руку и провела, едва касаясь инструмента кончиками пальцев, вдоль резной деки, а потом тронула струны – и снова ахнула, услышав нежный перезвон.

Робинтону не терпелось увидеть, как Касия поставит арфу к себе на колени – и та оживет. Он подставил стул, почти силой усадил на него девушку и вручил ей инструмент.

– Роби, какая же она красивая! Мне никогда еще не дарили такого великолепного подарка! Даже…

Касия умолкла на полуслове. Должно быть, ей вспомнился какой-то подарок, некогда полученный от Мердина. Девушка быстро взглянула на Робинтона, и тот ответил ободряющей улыбкой, хотя во рту к него пересохло и что-то противно заныло под ложечкой. А потом Касия подняла руки – сколько раз за долгие часы работы Робинтону виделась эта картина! – и взяла первый аккорд. Робинтон настроил арфу с величайшей тщательностью, и теперь ее нежный голос заполнил собою мастерскую.

– Это ведь не просто подарок на день рожденья– верно, Роб? – спросила Касия, повернувшись к юноше. В ее огромных глазах светилась нежность. Робинтон не нашелся, что ответить, и тогда Касия мягко добавила: – Неужели мое красноречие лишило арфиста дара речи?

Робинтон сглотнул вставший в горле комок и кое-как умудрился кивнуть.

– Целиком и полностью, – признался он и беспомощно развел руками, чувствуя, что улыбается совершенно по-дурацки.

Лицо Касии осветила улыбка, ласковая и чарующая.

– Ах, Роби, – произнесла девушка, светясь радостью – и удивлением. – Разве я не старалась дать тебе понять, что я об этом думаю? Я ведь даже осмелилась выйти в море, лишь бы побыть с тобой рядом!

От этого мягкого укора оцепенение, сковывавшее Робинтона, наконец-то развеялось, и он заключил Касию в объятья. Руки девушки обвились вокруг его шеи. Она заставила Робинтона нагнуться.

– А теперь, арфист Робинтон, я хочу, чтобы ты поцеловал меня как следует! Хватит с меня вежливого чмоканья в щечку!

И Робинтон поцеловал ее – настолько смело, насколько хватило дерзости. Но оказалось, что у Касии дерзости гораздо больше, и прежде чем Робинтон успел испугаться, достаточно ли хороший из него любовник, Кассия ответила на поцелуй – с таким пылом, что Робинтон позабыл обо всем на свете. И впоследствии, стоило ему почувствовать запах лака или хорошо просушенного дерева, как в памяти снова всплывала эта минута.

А потом, когда они немного успокоились, Касия сказала, что Ювана одобряет ее выбор и готова поддержать ее при разговоре с родителями.

– А она откуда знает? – поразился Робинтон. Сама мысль о том, что леди Ювана и Касия обсуждали его, привела юношу в ужас. А вдруг они и с лордом Мелонгелем говорили?!

– Да оттуда, что я уши ей прожужжала – все про тебя рассказывала, – сказала Касия, с улыбкой наблюдавшая за его реакцией.

Касия была достаточно взрослой, чтобы делать выбор самостоятельно, а родители нарочно отослали ее в Тиллек-холд, чтобы выбор у нее был побольше, а тягостных воспоминаний о погибшем женихе – поменьше.

Не выдержав, Робинтон задал давно терзавший его вопрос:

– А что, я на него похож?

Касия слабо улыбнулась и, коснувшись пальцем губ Робинтона, обвела линию рта.

– И да, и нет. Внешне – нет. Мердин был пониже тебя; для моряка это хорошо – меньше риска стукнуться головой о балку. Он был красив, но у тебя лицо своеобразное. С годами ты станешь настоящим красавцем… и мне придется все время отгонять от тебя других женщин!

Она снова заставила Робинтона наклонить голову и поцеловала его.

– У тебя чудесный костяк! Робинтон удивленно рассмеялся.

– Вот так похвала!

– Прекрасные, длинные кости! – повторила Касия с восторгом собственника, только что вступившего во владение. – Мердин был более напористым и уверенным в себе. Хотя неудивительно – он ведь был капитаном корабля, а арфисту приличествует тактичность и дар убеждения.

– И как, имеются они? – поддразнил ее Робинтон.

– Есть и то, и другое. Я слыхала, подмастерье…

Но тут Робинтон перебил девушку:

– А твои родители не станут возражать против брака с арфистом? Я намереваюсь сделаться мастером, но для этого нам придется немало попутешествовать. Что они на это скажут?

– А разве капитан корабля не странствует? И опасностей ему грозит больше, чем арфисту…

Касия умолкла, и в глазах ее вновь появилась печаль – а ведь Робинтон так надеялся, что она развеялась навеки!

– Об этом я не подумал, – сказал он, стараясь заполнить возникшую паузу. Ему хотелось утешить девушку и вернуть то радостное настроение, которое владело ими совсем недавно.

– Прости, Роб.

– Не стоит за это извиняться… любимая. Впервые он осмелился так обратиться к Касии.

– Вот за это я тебя особенно люблю, Роб. За то, что ты все понимаешь. Мердин… в нем не было такого понимания, как в тебе. А мне кажется, это очень важно для гармонии, особенно если люди долго живут вместе…

Они, наверное, еще долго обсуждали бы эту тему, но тут в коридоре послышались чьи-то голоса. Влюбленные поспешно привели в порядок себя и одежду, и Робинтон сделал вид, будто подтягивает струну на арфе. Голоса приблизились – и удалились. Но ясно стало, что интерлюдия окончена.

– Давай я помогу тебе отнести арфу, – предложил Робинтон.

– Тогда нам придется вместе объяснять моей сестре, что все это значит, – твердо сказала Касия. – Хотя вряд ли ей потребуются объяснения, если мы явимся вместе, да еще с этим чудным инструментом в руках.

И действительно, объяснения не понадобились. Ювана пришла в восторг и заявила, что это лучший из всех подарков, какие ее сестричка могла получить на день рождения. Кроме того, у них в семье до сих пор не было своего арфиста – пора бы исправить это упущение.

– Мелонгель уже интересовался, когда же ты, Робинтон, объявишь о своих намерениях, – добавила леди, лукаво взглянув на юношу.

– А что вызвало у него подобный интерес? – спросил Робинтон. Он-то гордился своим умением таить чувства от окружающих!

– Думаю, он просто к тебе присматривался, – весело сообщила Ювана, – особенно после того, как моя сестричка принялась по тебе вздыхать. Но он не возражает.

Мелонгель действительно не возражал. Он уже выяснил, что Петирон приходится родней владетелям Телгара, а то, что Мерелан была мастером голоса, тоже не создавало никаких препятствий браку – в конце концов, ее слава облетела весь Перн!

– Но приближается лето, а для арфистов-подмастерьев это самое напряженное время года, – уже более строго сказал Мелонгель. Он никогда не смешивал дело с удовольствием. – Я думаю, свадьбу лучше назначить не на лето, а на праздник Осеннего Равноденствия. Однако же ничто не мешает нам объявить сегодня о помолвке и избавить Робинтона от конкурентов, стремящихся потанцевать с тобой.

Конечно, избавить Робинтона от зависти других воздыхателей, тоже мечтавших взять Касию в жены, Мелонгель не мог. Но объявление о помолвке значительно упростило жизнь влюбленным.

Робинтон отправил своим родителям официальное сообщение о грядущем событии – по совету Юваны.

– Матерям необходимо узнавать такие вещи вовремя, Робинтон, – сказала леди и улыбнулась – почти по-матерински покровительственно. – Ты уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно выбрать спутницу жизни, но пригласить отца на свадьбу нужно, даже если отношения у вас и не самые лучшие.

Робинтон потрясенно уставился на леди Ювану. Он ведь никогда ничего не говорил об отце!

– Вот именно, Роб, – мягко сказала Касия, коснувшись руки Робинтона, и заглянула ему в лицо. – Ты никогда ничего не говорил о Петироне. А маму ты вспоминаешь раз по сорок за день, если не больше.

– Я не… ну, ты преувеличиваешь, – сказал Робинтон, но все-таки успокоился и улыбнулся невесте. – Не думай, пожалуйста, будто я не восхищаюсь музыкой Петирона…

– Вот это я и имела в виду, – перебила его Ювана. – Ты никогда не называешь его отцом. Только по имени. – Она умолкла, увидев, какое потрясение отразилось на лице молодого арфиста. – Те, кому ты дорог, о многом могут догадаться по таким вот обмолвкам. Но человек случайный ничего не поймет.

Ювана забавно сморщила нос.

– Кстати, мне доводилось встречаться с твоим отцом, и я совершенно с тобою согласна: он – выдающийся композитор. Однако весь Перн распевает твои песни.

Робинтон не знал, что и сказать. Ему никогда и в голову не приходило, что можно выдать себя, просто умалчивая о чем-то.

– Ты постоянно расспрашивал меня о моем отце, – сказала Касия. Ей явно хотелось утешить Робинтона, потрясенного тем, что его с такой легкостью раскусили. – Знаешь, я понимаю, почему с твоим отцом так трудно состязаться.

– Ну, может, это и глупо, но лично я предпочитаю музыку, которую можно напевать или насвистывать, его замысловатым и – не побоюсь этого слова – извращенным музыкальным формам.

Услышав замечание Юваны, Робинтон нервно рассмеялся.

– Да, так и вправду лучше, – сказала Касия. – Если мне доведется встретиться с твоим отцом, я, пожалуй, буду держаться очень церемонно и официально. А вот твоя мама… она очень добрая и нежная.

Робинтон уставился на невесту в полнейшем изумлении.

– А это ты откуда узнала? Ты что, встречалась с ней?

– В общем, нет, но я слышала, как она поет. И у нее такое выразительное лицо – она просто не может не быть доброй! А раз она вырастила тебя таким, какой ты есть, она – замечательный человек.

Касия обняла Робинтона и нежно поцеловала, а потом приникла к нему. Робинтон прижал девушку к себе.

– А следует ли мне просить разрешения на брак у мастера-арфиста? – спросил он.

– Ты – подмастерье, – сказала Ювана, поведя плечом. – У тебя имеется дозволение владетеля холда, которому ты в данный момент служишь, и ваша помолвка объявлена официально. Но я думаю, что сообщить обо всем мастеру Дженеллу не помешает.

– Я с радостью сообщил бы о нашей свадьбе всему миру! – отозвался Робинтон и с обожанием посмотрел на Касию.

Юноша никак не мог свыкнуться с этим чудом: она его любит! А потом в душе у него зазвучала музыка, и Робинтон понял, как ему следует выразить свое счастье, – чтобы о нем узнали все вокруг. «Соната для Зеленоглазой» – вот как он это назовет; и Робинтон постарался запомнить лирический мотив. Впрочем, это было для него делом привычным. Не всегда ведь имелась возможность сразу же перенести возникающую музыку на пергамент.

– Поскольку я – сестра Касии и леди этого холда, я надеюсь, что вы будете приходить ко мне за советом, если у вас в начале совместной жизни возникнут какие-то трудности, – сказала Ювана, переходя к тому, ради чего, собственно, она и затеяла эту беседу. – Я уже обсудила этот вопрос с Касией. Она будет предохраняться – это необходимо до тех пор, пока вы не осядете на одном месте. Только тогда вы сможете позволить себе завести детей.

Робинтон покраснел. Они с Касией не обсуждали плотскую сторону их взаимоотношений, и теперь ему сделалось стыдно за свою вопиющую невнимательность.

Ювана тем временем продолжала:

– Я бы предложила вот что: вам стоило бы несколько лет просто наслаждаться обществом друг друга и укреплять взаимоотношения. Тем более что с вашими профессиями помощь детей не является насущной необходимостью.

Леди говорила о вещах прозаичных, и Робинтон понимал, что она совершенно права – с позиций житейского здравого смысла.

– Вы оба молоды. Время у вас есть. Впрочем, я уже сказала Касии, что с радостью приму на воспитание вашего ребенка, чтобы не подвергать его тяготам кочевой жизни – если вы вдруг обзаведетесь ребенком раньше, чем постоянным домом.

При виде такого великодушия Робинтон едва не потерял дар речи; он и не мечтал никогда о подобной чести! Обычно взять ребенка на воспитание предлагали бабушка с дедушкой или очень близкие друзья. Воспитывать ребенка в Тиллек-холде – редкая честь.

– Это – поразительное предложение, Ювана, – сказал он, собравшись наконец с мыслями. – Но мне хочется верить, что из меня получится хороший отец, чтобы ребенку было уютно с родителями, где бы нам ни пришлось жить.

Ювана серьезно взглянула на молодого арфиста.

– Да, неудивительно, что ты хочешь стать хорошим отцом. И, думаю, у тебя получится. Я наблюдала, как ты возишься с отстающими учениками. Ты всегда с ними добр и терпелив – хотя я бы предпочла выйти в море на протекающей лодке, чем терпеть их выходки.

Касия рассмеялась.

– Да у Юваны уже при одном взгляде на лодку начинается морская болезнь!

– Все это… – Робинтон постарался наглядно изобразить, насколько он ошеломлен. – Мне и в голову никогда не приходило, что супружество влечет за собой столько проблем!

– Вот и радуйся, что у тебя оказалась под рукой такая мудрая женщина, как я, – многозначительно произнесла Ювана и улыбнулась, дав понять, что никого не хотела обидеть. – Значит, официальное заключение брака мы приурочим к празднику Осеннего Равноденствия. Вряд ли наши родители смогут приехать…

– Если они не возражают против полета на драконе, думаю, я смогу это устроить, – сказал Робинтон, сам себе поражаясь. Он ведь радовался, что родители Касии живут так далеко отсюда – на землях Нерата – и ему не придется с ними общаться! Но это было с его стороны проявлением малодушия – и явной глупостью: ведь и Мелонгель, и Ювана заверили его, что родители Касии совершенно не прочь породниться с арфистом.

– Ты можешь договориться о полете на драконе? – удивленно переспросила Ювана.

– Да, дорогая моя сестрица, – просияв от гордости, ответила за Робинтона Касия. – Он дружит с Ф'лоном, бронзовым всадником Сайманит'а – еще с тех пор, как провел вместе с матерью зиму в Бенден-холде.

– В самом деле? Как это кстати!

– Так вы не против всадников?

– Это каким же тупицей надо быть, чтобы отказываться от такого транспорта? – ответила вопросом на вопрос Ювана.

Робинтон подумал о Фэксе. Да и от других ему приходилось слышать – как правило, от людей, не желающих знать ничего, кроме повседневной жизни своих крохотных холдов, – что Вейр и всадники давно уже никому не нужны, что они превратились в дармоедов и бездельников.

– Я узнаю у Ф'лона, сможет ли он помочь. Я думаю, он рад будет присутствовать на свадьбе.

– Думаю, мои родители будут рады прокатиться на драконе, – с легкой завистью произнесла Ювана. – А что, полет на драконе – это и вправду так здорово, как рассказывают?

И Робинтон с восторгом поведал ей обо всех своих полетах.

* * *

Следующие две недели они с Касией наслаждались жизнью – а потом им пришлось расстаться. Наступило лето с его прекрасной погодой и долгими днями, и подмастерьям пришлось отправиться в обход отдаленных холдов, чтобы проверить, правильно ли там разучивают учебные Баллады. Мумолон и Айфор завидовали Робинтону – его руатанский скакун был быстрым и послушным, – а потому Робинтон добровольно взял на себя самый дальний маршрут.

– Раз я могу странствовать быстрее вас, то будет только справедливо, если я отправлюсь дальше, – с улыбкой сказал он. Большие расстояния тоже можно использовать – для работы над сонатой. Пока что Робинтон не успел продвинуться дальше вступительной части, и музыка неотступно преследовала его.

– Кто как, а я возражать не стану, – сказал Мумолон. – А ты потом не пожалеешь? – поддразнил его Айфор. – Это ведь означает лишние дни, проведенные вдали от прекрасной Касии.

Робинтон с трудом подавил вспышку гнева, напомнив себе, что больше не нужно таить свои чувства: ведь об их помолвке официально объявлено. Потому он заставил себя улыбнуться и унять раздражение. И отправился в комнату, чтобы записать еще несколько музыкальных отрывков, звучавших у него в голове.

Перед отъездом Робинтон получил восторженное и очень длинное письмо от матери. Мерелан, обрадованная полученными новостями, попросила прислать ей портрет Касии и засыпала сына таким количеством вопросов, что Робинтон со смехом предложил Касии: может, проще будет, если она ответит на них сама? Что Касия незамедлительно и сделала, присовокупив к ответному письму свой карандашный портрет, нарисованный по ее просьбе Марлифином. Мастер Дженелл прислал свои поздравления и передал, что будет сопровождать Мерелан, чтобы не волноваться потом, благополучно ли добралась она до Тиллек-холда. Петирон ответить не потрудился – что, впрочем, никого не удивило. Родители Касии, Бордон и Брашия, выразили свою радость по поводу предстоящего бракосочетания и готовность воспользоваться предложенной возможностью быстро и безопасно добраться из Нерата в Тиллек – правда, Робинтон к этому моменту еще не получил ответа от Ф'лона. Но вскоре ответил и Ф'лон – передал по барабанной связи, что непременно будет на свадьбе и привезет всех, кого нужно.

После нежного прощания с Касией – расставаться им очень не хотелось – Робинтон направил своего скакуна на северо-восток, к реке Пиро, разделявшей земли Тиллека и холда Плоскогорье. Вдоль Зеленой реки протянулась цепочка недавно возникших холдов – у некоторых еще и раствор, скрепляющий камни стен, не успел как следует затвердеть. По крайней мере, так с усмешкой утверждали холдеры, давно живущие в этих краях. На то, чтобы объехать эти холды, у Робинтона ушло все лето. Постепенно дни начали укорачиваться, а ночи – становиться холоднее. Время от времени Касия с оказией писала Робинтону, эти письма очень его поддерживали. Сам он каждый вечер записывал все, что произошло с ним за день, и отсылал записки Касии – зачастую с тем же скороходом, который принес ее письмо.

Робинтон искренне обрадовался, добравшись наконец до самой удаленной точки своего путешествия, горного холда, расположенного неподалеку от границ Плоскогорья. Он провел в этом холде четыре дня, возясь с детьми. Те сперва стеснялись чужака, но затем приняли за своего – после того, как Робинтон разучил с ними несколько баллад и спел смешную песенку, которая не раз уже помогала ему успокоить пугливых учеников. В последний вечер перед отъездом местный холдер, Чочол, повел Робинтона смотреть на восход двух лун – и не преминул прихватить мех с кислым тиллекским вином. После нескольких чаш он не сдержался и решил излить душу арфисту.

– Ну, один. Ну, двое – еще куда ни шло, – говорил Чочол, понизив голос настолько, что даже пасущиеся рядом быки не смогли бы его расслышать. – Я бы и не беспокоился. У всякого может случиться размолвка со своим лордом. Но потом было еще восемь, и все до того запуганные, что от собственной тени шарахались. Израненные все, а с теми, кто покрасивше, совсем дурно обошлись.

Холдер умолк ненадолго и выразительно кивнул, словно восполняя недосказанное.

– Да, очень плохо, – повторил он для пущей доходчивости и кивнул еще раз. – Две, – Чочол поднял два загрубелых от работы пальца, – две женщины были уверены, что лорд Фарогай умер – иначе как бы на землях Плоскогорья могло твориться такое? Супругу мою они здорово перепугали. Но мы-то видим, что вокруг творится. Я ей сказал, что мы – во владениях Тиллека, а если есть на свете справедливый лорд, так это как раз лорд Мелонгель. А такого, чтобы один лорд отнимал у другого его родовые владения, испокон веку не бывало.

От последней его фразы Робинтона пробрал озноб. «Чтобы один лорд отнимал у другого его родовые владения…»

– Но она не успокаивалась, я и поставил другой домишко, – продолжал тем временем Чочол, неопределенно махнув рукой куда-то за спину. – Такой, чтобы спрятаться можно было, если вдруг увидим кого такого, кому здесь быть вроде как не положено. Не нравится мне это все, арфист. Ой как не нравится!

– И мне, Чочол. Можешь не сомневаться – я обязательно расскажу обо всем лорду Мелонгелю.

Тем вечером Робинтон не стал записывать музыку, теснившуюся у него в голове. Он попытался расспросить Чочола, не упоминали ли эти женщины каких-нибудь имен и куда именно они направились дальше, но Чочол сказал, что ничего не знает, потому что не спрашивал. Он только провожал их до дороги, ведущей к морю, и делился с ними провизией, насколько мог.

Но были и другие вечера, когда Робинтон засиживался со светильником допоздна, перенося свою сонату на пергамент. Он писал для Касии и другие вещи – например, двигаясь от холда к холду, он сочинял любовные песни; но временами ноты явственно страдали от тряской дороги, и их требовалось переписывать. И все их он сочинял для Касии, чтобы ей было что играть на своей арфе.

Робинтон закончил «Сонату для Зеленоглазой» накануне возвращения в Тиллек-холд. Осеннее равноденствие приближалось – а с ним и их свадьба.

* * *

Касия встретила его так тепло, что они праздновали встречу всю ночь напролет, к радости Робинтона – любой парень на его месте радовался бы, после долгой разлуки встретившись с объектом своих воздыханий.

Они занимались любовью – и говорили, не в силах наговориться. Они подробно обсудили, как будут дальше обустраивать свою жизнь. Робинтон рассказывал невесте всякие забавные истории, происходившие с ним в дороге, о которых он не упоминал в письмах; да и вообще все его письма говорили только об одном – о любви. Во всяком случае, так сказала Касия. И заявила, что всегда будет хранить их как сокровище.

И, конечно же, скороходы успели разнести историю о постройке стены по всем владениям Тиллека.

– Я, наверно, никогда уже от нее не избавлюсь, – сказал Робинтон, провел рукой по пышным волосам Касии, отделил прядь и принялся ею играть.

– А зачем тебе от нее избавляться, Роб? – Касия хихикнула. – По-моему, она замечательно продемонстрировала твои способности.

– От меня всю жизнь чего-то ожидают, – пожаловался Робинтон.

– И ты, если судить по высказываниям Мелонгеля, прекрасно эти ожидания оправдываешь.

– Не уверен, – обеспокоенно отозвался Робинтон.

– Я точно знаю, что оправдываешь, – преданно заявила Касия и ласково чмокнула его в нос.

Робинтон тяжело вздохнул.

– Ну, надеюсь. А то ведь в каждом холде есть какая-нибудь своя затянувшаяся распря, которую только я, – он ткнул себя пальцем в грудь, – могу теперь уладить.

– И непременно уладишь – ни капли не сомневаюсь. – Но почему ты в этом так уверена?

– Потому что я знаю моего Роба. С его острым взором, – сказала Касия и поочередно коснулась его глаз.

Робинтон собирался рассказать ей о сонате, но теперь ему стало не до музыки.

– … с его проницательностью… – Она притронулась к вискам юноши, – умом и красноречием. Он знает правду – и знает, когда ее нужно сказать.

Кассия поцеловала Робинтона – и на этом их разговор на некоторое время прервался.

Наутро вернувшийся к исполнению своих обязанностей Робинтон безудержно зевал – да и вообще вид у него был отсутствующий, – но окружающие лишь понимающе улыбались.

Докладывая о своей поездке Мелонгелю, Робинтон вспомнил о женщинах-беглянках.

– Это горный холд, содержится в полном порядке. Холдера зовут Чочол, – сказал Робинтон, исподволь подводя разговор к неприятной теме.

Мелонгель взглянул на карту – да, он понял, о чем идет речь.

– Он предоставлял убежище бездомным, бежавшим из земель Плоскогорья.

– То есть?

Робинтон заерзал. Ему не хотелось без особой необходимости бить тревогу, но в то же время он считал нужным довести до сведения лорда все свои страхи и сомнения.

– Как вам известно, я провел три Оборота в холде Плоскогорье, и я отношусь к лорду Фарогаю с глубочайшим уважением. Но когда я видел его в последний раз – в Бенден-холде, когда утверждали в правах наследования лорда Райда, – похоже было, что лорд Фарогай очень болен.

Мелонгель хмыкнул и кивнул, подтверждая слова арфиста.

– Да, я это заметил.

– Так вот, похоже, что лорд Фарогай мог скончаться – а нам об этом не сообщили.

Мелонгель потрясенно уставился на Робинтона.

– То есть как? Как такое могло произойти?

– Я не знаю, но Чочол считает, что это возможно. Он принимал у себя людей – по большей части женщин и детей, – которые остались без дома и пытались вернуться к своим родственникам, проживающим на землях Тиллека.

Мелонгель нахмурился.

– Да, я помню: несколько холдеров попросили об уменьшении десятины, сославшись на то, что у них прибавилось иждивенцев.

Он принялся перебирать лежащие на столе документы.

– Я не знал, что эти женщины остались без дома. И что они из Плоскогорья – тоже не знал.

Робинтон откашлялся и перешел к самым подозрительным вестям:

– Эти женщины говорили, что их выгнали из холда. А Чочол сказал, что с некоторыми – теми, которые помоложе, – дурно обращались. Потому они и думают, что лорд Фарогай, наверное, умер. Иначе такого бы просто не могло произойти.

Мелонгель помрачнел и испытующе взглянул на Робинтона – не каждый смог бы встретить этот взгляд, не дрогнув.

– Ты веришь Чочолу?

– Верю, потому что знаю: в холде Плоскогорье есть один очень честолюбивый и алчный человек, который непременно попытается подгрести это владение под себя… когда лорд Фарогай умрет.

– И как зовут этого честолюбивого человека? Что-то во взгляде Мелонгеля заставило Робинтона заподозрить, что лорду известно, о ком идет речь.

– Фэкс.

– Племянник Фарогая? – Мелонгель отвел взгляд и умолк, потом сказал: – Думаю, мне стоит пригласить Фарогая на Встречу. Поскольку ты служил ему, он, наверное, захочет побывать на твоей свадьбе.

Это предложение превосходило самые смелые надежды Робинтона. Но рассказ Чочола вновь пробудил в нем подозрения, которые он сам когда-то счел беспочвенными.

– Ага, вот, – сказал Мелонгель, вытащив из груды документов нужный лист пергамента, и принялся его просматривать. – Я посмотрю, что удастся выяснить. Двое из этих холдеров живут неподалеку.

Он скрестил руки на груди и задумчиво уставился в пол. Потом Мелонгель снова поднял взгляд и коротко улыбнулся Робинтону.

– Хороший доклад, Робинтон. Хорошо сделано. Мне доводилось встречаться с этим племянником Фарогая, и, если уж говорить начистоту, мне тоже показалось, что у него слишком большие аппетиты. Как, по-твоему, Фаревен способен с ним справиться?

Робинтон кашлянул, подбирая слова так, чтобы честно выразить свое мнение, но никого при этом не обидеть.

– Я бы так сказал: если дело дойдет до рукопашной схватки между этими двумя, я на Фаревена не поставлю.

– Да и я, честно говоря, тоже. Но я знаю, что Фаревен получил хорошую подготовку, чтобы сменить, когда придет час, своего отца. И я не стану утверждать вместо него Фэкса – это уж точно.

У Робинтона невольно вырвался вздох облегчения, но арфист предпочел промолчать.

Улыбка Мелонгеля сделалась шире.

– Ладно, парень, можешь идти. Я знаю, что тебе не терпится вернуться к Касии. Хотя нет, еще одно. Имей в виду: ты будешь вместе со мной и Миннарденом заседать в суде во время Встречи.