Текст книги "Слуги правосудия"

Автор книги: Энн Леки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

До нас донесся слабый звук флаера. Я повернула голову на ходу, окинула взглядом горизонт и увидела его, маленького и далекого. Он летел низко и медленно, словно тащился по нашему следу. Это не спасатели, я уверена. Монета упала не той стороной, и теперь мы на виду и беззащитны.

Мы шли, а звук флаера становился все ближе. Мы не могли оторваться от него, даже если бы Сеиварден не начала спотыкаться, – пока она еще удерживалась от падения, но силы были явно на исходе. Она начала говорить сама с собой, словно видела вокруг нечто, значит, действие кефа заканчивалось. Я остановилась, отпустила ее руку, и она застыла рядом со мной.

Флаер проплыл над нами, заложил вираж и приземлился на нашем пути, метрах в тридцати. Либо они не могли подстрелить нас с воздуха, либо не хотели. Я сбросила рюкзак и ослабила застежку куртки, чтобы легче было добраться до пистолета.

Из флаера вылезли четверо: владелица прокатной конторы, двое, кого я не узнала, и посетительница бара, которая назвала меня «крутой малышкой» и которую я хотела убить, но воздержалась. Я запустила руку под куртку и взялась за пистолет. Выбор у меня ограничен.

– Где твой здравый смысл? – воскликнула хозяйка конторы, когда им осталось до нас пятнадцать метров. Все четверо остановились. – Нужно оставаться рядом с флаером, когда он садится, чтобы тебя могли найти.

Я посмотрела на особу из бара – она явно меня узнала и поняла, что я узнала ее.

– В баре я сказала, что любой, кто попытается ограбить меня, умрет, – напомнила я ей. Она ухмыльнулась.

Одна из тех, кого я не знала, извлекла откуда-то пистолет.

– Мы не просто попытаемся, – сказала она.

Я достала оружие и выстрелила ей в лицо. Она рухнула в снег. Прежде чем остальные успели отреагировать, я застрелила особу из бара, а затем ту, что стояла рядом; всех троих – очень быстро, одну за другой; что заняло меньше секунды.

Владелица конторы, выругавшись, повернулась, чтобы удрать. Я выпустила пулю ей в спину, она сделала три шага и упала.

– Мне холодно, – произнесла Сеиварден рядом со мной, тихо, не глядя на меня.

Они оставили свой флаер без охраны и вчетвером направились ко мне. Глупо. Вся затея глупая; казалось, они не дали себе труда как следует спланировать ее. Мне оставалось только загрузить Сеиварден и свой рюкзак во флаер и улететь.

Жилье Арилесперас Стриган было едва заметно с воздуха – всего лишь круг чуть больше тридцати пяти метров в диаметре, внутри которого снегомох был ощутимо светлее и реже. Посадив флаер вне круга, я оценила положение. Отсюда очевидно, что там два здания – засыпанные снегом холмики. Возможно, это необитаемое становище пастухов, но если имевшейся у меня информации можно доверять, то это не так. Никаких признаков стены или забора, но я бы не стала делать никаких предположений о системе безопасности.

Поразмыслив, я открыла люк флаера и вылезла, а затем вытащила Сеиварден. Мы медленно направились к той черте, за которой менялся снег, и Сеиварден перестала идти, как только остановилась я. Она стояла с безразличным видом, глядя прямо перед собой.

Дальше плана у меня не было.

– Стриган! – позвала я и подождала, но ответа не последовало. Я оставила Сеиварден стоять на месте и обошла участок по окружности. Входы обоих занесенных снегом домов показались странно затененными, и я остановилась и стала всматриваться.

Оба открыты нараспашку, внутри – темно. У таких домов, вероятно, входы с двойными дверями, по принципу шлюзовой камеры, чтобы удерживать тепло внутри, но я не думала, что кому-нибудь придет в голову оставить открытыми обе двери.

Либо у Стриган система безопасности работает, либо нет. Я перешагнула линию, вступив в круг. Ничего не произошло.

Двери открыты, и наружная, и внутренняя, и света внутри нет. В первом доме так же холодно, как снаружи. Я подумала, что когда найду свет, то окажется, что этот дом использовался как хранилище и полон инструментов и запечатанных пакетов с едой и топливом. В другом доме – плюс два градуса по Цельсию – я догадалась, что до недавнего времени он отапливался. Очевидно, это жилое помещение.

– Стриган! – крикнула я в темноту, но, судя по тому, каким эхом вернулся мой голос, дом, вероятно, был пуст.

Снаружи я обнаружила следы ее флаера. Значит, она уехала и открытые двери и темнота – это послание тому, кто придет. Мне. У меня не было никаких способов выяснить, куда она отправилась. Я посмотрела в пустое небо, а потом вниз, на отпечаток флаера, и постояла там немного, глядя на это место.

Когда я вернулась к Сеиварден, то обнаружила, что она улеглась в снег, покрытый зелеными пятнами, и заснула.

В задней части флаера я нашла фонарь, печку, палатку и пару одеял. Потом зашла в дом, который, по-моему, был жилым, и зажгла там фонарь.

Пол покрывали светлые ковры, а стены – тканые портьеры, синие, оранжевые и ослепительно-зеленого цвета. Вдоль стен стояли низкие скамьи без спинок, с подушками. Помимо скамей и ярких портьер почти ничего и не было, разве что игровая доска с фишками, но принцип расположения лунок на доске я не распознала, и мне не удалось понять, как распределяются фишки по лункам. Интересно, с кем играла Стриган? А может, доска просто украшение, работа очень изящная, а фишки ярко окрашены.

На столе в углу лежал вытянутый овальный инструмент из дерева, крышка резная, с отверстиями – сверху туго натянуты три струны, дерево цвета бледного золота с волнообразными, закручивающимися волокнами. Отверстия в плоской крышке такие же неровные и замысловатые, как и волокна дерева. Прекрасная вещь. Я тронула струну, и она нежно зазвенела.

Двери вели в кухню, ванную комнату, спальню и, очевидно, крошечный лазарет. Открыв дверцу шкафа, я нашла там аккуратную стопку восстановителей. Во всех выдвижных ящиках – инструменты и лекарства. Она могла полететь в лагерь пастухов в связи с какой-то катастрофой. Но погашенные огни, выключенное отопление и оставленные нараспашку двери говорили об обратном.

Если не произойдет чуда, то это конец девятнадцати лет планирования и непрестанных усилий.

Пульт управления домом находился за панелью в кухне. Я обнаружила, что электроснабжение в порядке, запустила его и включила отопление и свет. Затем вышла, забрала Сеиварден и оттащила ее в дом.

Я соорудила постель из одеял, которые нашла в спальне Стриган, потом раздела Сеиварден и, уложив ее, прикрыла другими одеялами. Она не просыпалась, и я использовала это время, чтобы более тщательно обыскать дом.

В шкафах полно еды. На столе чашка, дно которой покрывает тонкий слой зеленоватой жидкости. Рядом простая белая тарелка с ломтями твердого хлеба, разлагающимися в подернутой льдом воде. Похоже, Стриган ушла, не убрав за собой после обеда, и оставила почти все: еду, медицинские средства. Я проверила спальню и нашла теплую одежду в хорошем состоянии. Она собралась впопыхах и взяла с собой немногое.

Стриган знала, чем обладает. Разумеется, она знала – и именно поэтому удирала. Если она не глупа – а я вполне уверена, что это так, – она отправилась в путь, как только поняла, что я собой представляю, и будет перемещаться, пока не окажется от меня так далеко, как только сможет забраться.

Но где это будет? Если я представляю власти Радча и нашла ее даже здесь, так далеко и от пространства Радча, и от ее дома, то где ей спрятаться? Наверняка она это поймет. Но что еще ей делать?

Несомненно, Стриган не настолько глупа, чтобы вернуться.

Тем временем Сеиварден скоро станет плохо, если я не найду ей кефа. Делать это я не собиралась. Здесь тепло и есть еда, и, возможно, я могла бы найти что-нибудь, какой-нибудь намек, ключ к разгадке, о чем думала Стриган, когда решила, что за ней идут радчааи, и бежала. Что-нибудь, что подскажет мне, куда она отправилась.

ГЛАВА 4

По вечерам в Орсе я ходила по улицам и смотрела на спокойную смердящую воду, темную за пределами отражений нескольких огней самого Орса и мерцания бакенов около запретных зон. Еще я спала и сидела бодрствуя на нижнем уровне дома – на случай, если кому-то понадоблюсь, хотя в те дни это бывало редко. Я завершала всю недоделанную за день работу и охраняла спящую лейтенанта Оун.

По утрам я приносила воду, чтобы лейтенант искупалась, и одевала ее, хотя местное одеяние требовало куда меньше усилий, чем форменная одежда, и она перестала пользоваться всякой косметикой два года назад, поскольку ее трудно было поддерживать в жару.

Затем лейтенант Оун обращалась к своим богам – четырехрукий Амаат с Эманацией в каждой руке стоял на сейфе внизу, но остальные (Торен, которому молились все офицеры на «Справедливости Торена», и несколько богов, имеющих особое значение для семьи лейтенанта Оун) располагались там, где лейтенант спала, в верхней части дома, им она и возносила утренние молитвы.

– Цветок справедливости – мир, – так начиналась молитва, которую произносил каждый радчаайский солдат, пробуждаясь, каждый день своей жизни в вооруженных силах. – Цветок правильности – красота в мысли и действии. – Остальные мои офицеры, все еще на «Справедливости Торена», жили по другому распорядку. Их утро редко совпадало с утром лейтенанта Оун, поэтому почти всегда голос лейтенанта был одинок в молитве, а голоса остальных офицеров звучали вдали хором. – Цветок пользы – это Амаат, единый и нераздельный. Я – меч правосудия… – Молитва читается антифонально,[1]1
  Антифония – попеременное пение двух хоров.


[Закрыть] но в ней – только четыре стиха. Иногда я по-прежнему слышу ее, когда просыпаюсь, будто далекий голос звучит где-то позади меня.

Каждое утро в каждом официальном храме по всему пространству Радча жрец (который выполняет также функции чиновника-регистратора рождений и смертей и всевозможных договоров) проводит ритуал предсказания на день. Семьи и некоторые люди иногда делают то же самое, и никто не обязан посещать официальную церемонию, но это повод, ничем не хуже любого другого, показаться в обществе, поговорить с друзьями и соседями и послушать сплетни.

В Орсе пока нет официального храма – все таковые должны быть посвящены главным образом Амаату, другие боги занимают там менее значимые места, а верховная жрица Иккт не нашла возможным понизить статус своего бога в его собственном храме и не нашла близкого сходства Иккт с Амаатом, чтобы добавить радчаайские ритуалы к своим. Поэтому сейчас ритуалы проводились в доме лейтенанта Оун. Каждое утро цветоносы этого импровизированного храма убирали увядшие цветы у иконы Амаата и заменяли их свежими – обычно местными, с маленькими ярко-розовыми трехдольными лепестками; они росли в грязи, которая собиралась на зданиях или в трещинах в плитах, и очень походили на сорняки, но дети их просто обожали. А в последнее время на озере расцветали маленькие чашеобразные сине-белые лилии, особенно поблизости от окруженных бакенами запретных зон.

Затем лейтенант Оун приносила знаки – пригоршню увесистых металлических дисков – и расстилала ткань для ритуала. Все это, а также иконы, принадлежало ей лично, их подарили родители, когда она прошла испытания и получила назначение.

Иногда на утренний ритуал приходили только лейтенант Оун и дневной обслуживающий персонал, но обычно присутствовали и другие люди. Городской врач, несколько радчааи, которым здесь была пожалована собственность, орсианские дети, которые не желали слышать о школе или о том, чтобы явиться туда вовремя, и обожали блеск и звон падающих дисков. Иногда приходила даже верховная жрица Иккт – ее бог, как и Амаат, не требовал, чтобы последователи отказывались признавать других богов.

Когда знаки падали и замирали на ткани (или, к ужасу зрителей, укатывались с нее куда-нибудь, что затрудняло толкование), жрец, руководящий церемонией, должен был распознать образованный ими рисунок, затем определить соответствующий фрагмент текста священной книги и зачитать присутствующим. Лейтенант Оун не всегда могла с этим справиться. Поэтому она бросала знаки, я смотрела, как они выпали, а затем передавала ей соответствующие слова. «Справедливости Торена», в конце концов, почти две тысячи лет, и я видела почти все возможные комбинации.

По завершении ритуала она завтракала, обычно – ломтем хлеба из любого доступного местного зерна и настоящим чаем, а затем занимала свое место на циновке на помосте в ожидании просьб и жалоб текущего дня.

– Джен Шиннан приглашает тебя на ужин сегодня вечером, – сказала я ей тем утром. Я также завтракала, чистила оружие, ходила по улицам и приветствовала тех, кто со мной заговаривал.

Джен Шиннан жила в верхнем городе, и до аннексии она была самой богатой в Орсе, уступая по влиятельности только верховной жрице Иккт. Лейтенанту Оун она не нравилась.

– Полагаю, у меня нет хорошего повода отказаться.

– Я такого не нахожу, – ответила я. Я также стояла у внешней границы дома, почти на улице, и наблюдала. Приблизилась орсианка, увидела меня, замедлила шаг. Остановилась метрах в восьми, делая вид, что смотрит куда-то надо мной, на что-то другое.

– Что-нибудь еще? – спросила лейтенант Оун.

– Окружной судья вновь излагает официальную политику в отношении рыбных резервов на орсианских болотах…

Лейтенант Оун вздохнула:

– Еще бы ей не излагать!

– Могу я помочь тебе, гражданин? – спросила я орсианку, которая все еще стояла в нерешительности на улице. О предстоящем появлении на свет ее первого внука еще не было объявлено соседям, поэтому я сделала вид, что тоже ничего не знаю, и использовала простое уважительное обращение к мужчине.

– Хотела бы я, – продолжила лейтенант Оун, – чтобы судья сама приехала сюда и попробовала пожить на черством хлебе и тех отвратительных маринованных овощах, которые они присылают, и посмотреть, как ей понравится запрет ловить рыбу там, где вся рыба на самом деле и находится.

Орсианка на улице вздрогнула, как будто собиралась развернуться и уйти, но передумала.

– Доброе утро, радчааи, – сказала она тихо, подходя ближе. – И лейтенанту тоже. – Орсиане были непонятливы, когда это их устраивало, а в других случаях – странно, раздражающе скрытны.

– Я понимаю, что для этого есть причина, – сказала мне лейтенант Оун. – И она права, но тем не менее. – Она снова вздохнула. – Что-нибудь еще?

– Дэнз Ай снаружи и желает поговорить с тобой. – Говоря это, я пригласила Дэнз Ай войти в дом.

– О чем?

– Она не желает об этом сообщить. – Лейтенант Оун знаком выразила согласие, и я проводила Дэнз Ай за ширмы. Она поклонилась и села на циновку перед лейтенантом Оун.

– Доброе утро, гражданин, – сказала лейтенант. Я перевела.

– Доброе утро, лейтенант. – И медленно, постепенно, начав с рассуждений о жаре и безоблачном небе, перейдя к вопросам о здоровье лейтенанта Оун, а затем к незначительным местным слухам, она наконец подошла к намеку на причину своего прихода. – У меня… у меня есть подруга, лейтенант. – Она умолкла.

– Да?

– Вчера вечером моя подруга рыбачила. – Дэнз Ай снова умолкла.

Лейтенант Оун подождала три секунды, и, когда стало ясно, что ничего не последует, она спросила:

– Ваша подруга много поймала? – Когда орсианин не в настроении, никакие прямые вопросы и просьбы перейти к делу не помогут.

– Н-не много, – сказала Дэнз Ай. И затем ее лицо раздраженно вспыхнуло на мгновение. – Лучшая рыбалка, как вы знаете, – возле нерестилища, а там это запрещено.

– Да, – сказала лейтенант Оун. – Я уверена, что ваша подруга никогда не будет незаконно рыбачить.

– Нет, конечно нет, – запротестовала Дэнз Ай. – Но… Я не желаю ей зла, но, возможно, иногда она выкапывает клубни. Возле запретных зон.

На самом деле возле запретных зон не было никаких растений, которые дают съедобные клубни, – все они были выкопаны месяцы назад, если не раньше. Браконьеры строго следили за численностью тех, что росли внутри, – если бы она уменьшалась слишком заметно или растения бы полностью исчезли, мы были бы вынуждены выяснять, кто их собирает, и охранять гораздо тщательнее. Лейтенант Оун это знала. Все в нижнем городе это знали.

Лейтенант дожидалась окончания истории, не впервые досадуя на стремление орсианцев подбираться к теме разговора издалека, но умудряясь по большей части этого не показывать.

– Я слышала, что они очень хороши, – решилась она.

– О да! – согласилась Дэнз Ай. – А лучше всего – прямо из грязи! – (Лейтенант Оун сдержала гримасу.) – Но их также можно нарезать ломтиками и поджарить… – Дэнз Ай умолкла, бросив проницательный взгляд. – Наверное, моя подруга сможет добыть немного для вас.

Я видела неудовлетворенность лейтенанта Оун своей пищей и ее мгновенное желание сказать: «Да, пожалуйста», но вместо этого она произнесла:

– Благодарю вас, нет никакой необходимости. Так вы говорили…

– Говорила?

– Ваша… подруга, – произнося это, лейтенант Оун задавала мне вопросы, шевеля пальцами, – выкапывала клубни возле запретных зон. И?

Я показала лейтенанту место, где та, скорее всего, копала клубни, – я патрулировала по всему Орсу, видела, как входят и выходят лодки, видела, где они были ночью, когда гасили свет, и, может быть, даже думали, что становились невидимыми для меня.

– И… – продолжила Дэнз Ай, – они кое-что нашли.

«Кто-нибудь исчез?» – спросила меня безмолвно встревоженная лейтенант Оун. Я ответила отрицательно.

– Что они нашли? – спросила вслух лейтенант у Дэнз Ай.

– Винтовки, – ответила Дэнз Ай так тихо, что лейтенант Оун едва расслышала. – Целую дюжину, с прежних времен. – Она имела в виду до аннексии. Всех Шиз’урнианских военных лишили оружия, ни у кого на планете не должно было быть никаких винтовок, о которых бы мы не знали. Этот ответ так поразил лейтенанта Оун, что она никак не реагировала на него целых две секунды.

Затем нахлынули замешательство, тревога и смятение. «Почему она рассказывает мне об этом?» – безмолвно спросила меня лейтенант.

– Кое о чем поговаривают, лейтенант, – сказала Дэнз Ай. – Возможно, вы слышали.

– Все время о чем-то поговаривают, – согласилась лейтенант Оун, и ответ был настолько шаблонным, что мне даже не пришлось переводить, она могла сказать это на местном диалекте. – Как еще людям проводить время?

Дэнз Ай жестом выразила согласие с этим общим местом. Терпение лейтенанта Оун подошло к концу, и она перешла в прямую атаку.

– Их могли положить туда перед аннексией.

Дэнз Ай отрицательно повела левой рукой.

– Месяц назад их там не было.

«Кто-то нашел спрятанное еще до аннексии оружие и перенес его туда?» – безмолвно спросила меня лейтенант Оун. Вслух она задала вопрос:

– Когда люди беседуют, они упоминают о появлении дюжины винтовок под водой в запретной зоне?

– Такие винтовки бесполезны против вас. – Из-за нашей брони, вот что Дэнз Ай имела в виду. Радчаайская броня – это, по существу, непроницаемый силовой щит. Я могла развернуть свой мысленным усилием, как только пожелаю. Устройство, которое его генерирует, имплантировано каждому из моих сегментов, есть оно и у лейтенанта Оун, но внешнее. Оно не делает нас совершенно неуязвимыми, и в бою мы иногда носим под ним настоящую броню, облегченную и на шарнирах, которая прикрывает голову, конечности и торс, но даже без этого пара винтовок не причинит особого вреда никому из нас.

– Тогда для кого предназначены эти винтовки? – спросила лейтенант Оун.

Дэнз Ай задумалась, нахмурившись и покусывая губу, а потом сказала:

– Танмайнды больше походят на радчааи, чем мы.

– Гражданин, – произнесла лейтенант Оун, преднамеренно сделав заметное ударение на этом слове, которое, собственно, является первым значением слова радчааи, – если бы мы собирались кого-нибудь застрелить, мы бы уже это сделали. – «Уже сделали на самом деле». – Нам не нужны тайные запасы оружия.

– Поэтому я и пришла, – сказала Дэнз Ай эмоционально, словно объясняя нечто ребенку в очень простых выражениях. – Когда вы убиваете человека, вы говорите почему и не оправдываетесь. Таковы радчааи. Но когда орсианцев убивали раньше, до того как вы пришли, в верхнем городе всегда заботились об оправдании. Когда там хотели кого-то убить, – стала объяснять она в ответ на непонимание и потрясение лейтенанта Оун, – они не говорили: «Ты доставляешь нам неприятности, и мы хотим, чтобы ты исчез», – а потом стреляли. Они говорили: «Мы всего лишь защищаемся», – а после того как человек умер, обыскивали тело или дом и находили оружие или уличающие послания.

Смысл был ясен, и она говорила искренне.

– Тогда как же получается, что мы похожи?

– У вас те же боги. – (Это не так, не в полной мере, но этот домысел поддерживался и в верхнем городе, и повсюду.) – Вы живете в ограниченном пространстве, вы закутываетесь в одежды. Вы богаты, танмайнды богаты. Если кто-нибудь в верхнем городе, – (и здесь, я полагала, она имеет в виду кого-то определенного), – станет вопить, что некий орсианин им угрожает, большинство радчааи поверят ей, а не какому-то орсианину, который наверняка лжет, чтобы защититься.

Так вот почему она пришла к лейтенанту Оун – чтобы радчаайским властям было совершенно ясно, что она – и другие жители нижнего города – не имеет никакого отношения к тайному складу оружия, если дело дойдет до предъявления обвинения.

– Орсиане, танмайнды, моха, – произнесла лейтенант Оун, – все это теперь ничего не значит. С этим покончено. Все здесь теперь радчааи.

– Как скажете, лейтенант, – ответила Дэнз Ай тихо, почти без выражения.

Лейтенант Оун пробыла в Орсе достаточно долго, чтобы распознать завуалированное несогласие. Она попыталась изменить подход.

– Никто не собирается никого убивать.

– Разумеется нет, лейтенант, – согласилась Дэнз Ай, но тем же тихим голосом. Ей было достаточно лет, чтобы знать по собственному опыту, что мы убивали людей в прошлом. Едва ли можно обвинять ее за опасения, что мы можем поступать так и в будущем.

После того как Дэнз Ай ушла, лейтенант Оун погрузилась в размышления. Никто не мешал им, день был спокойным. В храме, залитом внутри зеленым светом, верховная жрица повернулась ко мне и сказала:

– Некогда здесь было два хора, по сотне голосов в каждом. Тебе бы понравилось.

Я видела записи. Иногда дети приносили мне песни, которые были далекими отголосками той музыки, звучавшей пятьсот и более лет назад.

– Мы уже не те, что были, – сказала верховная жрица. – Все в конце концов проходит.

Я с этим согласилась.

– Возьми вечером лодку, – сказала лейтенант Оун, наконец пошевелившись. – Посмотри, нет ли в том месте каких-нибудь указаний на то, откуда появилось оружие. Я решу, что делать, когда разберусь, что происходит.

– Да, лейтенант, – сказала я.

Джен Шиннан жила в верхнем городе, за Преддверием Храма. Лишь немногие орсиане, которые жили в верхнем городе, не были слугами. Дома там отличались от зданий нижнего города: крыши – с коньком, центральная часть каждого этажа окружена стенами, но окна и двери спокойными ночами оставались открытыми. Весь верхний город был построен на старых развалинах и, соответственно, гораздо позже, чем нижний, в последние лет пятьдесят или около того, и в нем значительно больше применялась система кондиционирования воздуха. Многие жители носили брюки и рубашки и даже куртки. Радчаайские иммигранты, которые жили здесь, предпочитали более традиционную одежду, и лейтенант Оун, нанося визиты, надевала свою форму, не испытывая неловкости.

Но лейтенант всегда чувствовала себя не в своей тарелке, посещая Джен Шиннан. Ей не нравилась Джен Шиннан, и, хотя, разумеется, на это не было и намека, весьма вероятно, что лейтенант Оун тоже не очень нравилась Джен Шиннан. Такое приглашение было сделано только по общественной необходимости, ведь лейтенант Оун – местный представитель радчаайской власти. Застолье этим вечером было необычно скромным: только хозяйка, ее двоюродная сестра, лейтенант Оун и лейтенант Скаайат.

Лейтенант Скаайат командовала подразделением Семь Исса «Правосудия Энте» и управляла территорией между Орсом и Коулд-Весом – по большей части сельскохозяйственной местностью, где Джен Шиннан и ее кузина владели земельными участками. Лейтенант Скаайат и ее воинская часть помогали нам во время сезона паломничества, поэтому ее знали в Орсе почти так же хорошо, как лейтенанта Оун.

– Они реквизировали весь мой урожай, – заявила кузина Джен Шиннан, владелица нескольких тамариндовых садов неподалеку от верхнего города. Она многозначительно постучала вилкой по своему блюду. – Весь урожай.

Центральная часть стола была уставлена подносами и блюдами с яйцами, рыбой (не с заболоченного озера, а с моря за ним), цыпленком со специями, хлебом, тушеными овощами и полудюжиной различных закусок.

– Они не заплатили вам, гражданин? – спросила лейтенант Оун, произнося слова медленно и тщательно, как всегда, когда беспокоилась о том, как бы не проявился ее акцент.

Джен Шиннан и ее двоюродная сестра говорили на радчааи, поэтому необходимости в переводе не было, и можно было не опасаться ошибиться в роде, общественном положении или чем-то еще, имевшем существенное значение на танмайндском или орсианском.

– Верно, но я, безусловно, получила бы больше, если бы могла отвезти его в Коулд-Вес и продать самостоятельно!

Было время, когда собственника имущества вроде нее убили бы сразу, чтобы чей-нибудь клиент мог вступить во владение ее плантацией. Действительно, немало Шиз’урниан умерли на начальных стадиях аннексии просто потому, что были препятствием.

– Я уверена, что вы понимаете, гражданин, – сказала лейтенант Оун, – распределение продовольствия – это проблема, которая все еще находится в процессе разрешения, и все мы должны претерпеть некоторые трудности, пока это завершится. – Когда она испытывала неловкость, то выражалась нехарактерно официальными фразами, подчас – угрожающе сложными.

Джен Шиннан указала на полное блюдо из хрупкого бледно-розового стекла.

– Еще одно фаршированное яйцо, лейтенант Оун?

Лейтенант Оун подняла руку в перчатке.

– Они очень вкусны, но нет, благодарю вас, гражданин.

Но кузина, закусив удила, понеслась по прямой, с которой ей было уже не свернуть, несмотря на дипломатичную попытку Джен Шиннан увести разговор в сторону.

– Но ведь фрукты – не такая уж необходимость. Тамаринды, подумать только! И непохоже, что кто-нибудь голодает!

– Разумеется! – охотно согласилась лейтенант Скаайат. Она радостно улыбнулась лейтенанту Оун. Лейтенант Скаайат – смуглокожая, с янтарными глазами, аристократичная, лейтенант Оун совсем не такая. Один из ее солдат из Семь Исса стоял возле меня, у двери столовой, так же безмолвно вытянувшись в струнку, как и я.

Хотя лейтенанту Оун очень нравилась лейтенант Скаайат и она оценила ее сарказм, она не смогла заставить себя улыбнуться в ответ.

– Не в этом году.

– Твой бизнес идет лучше, чем мой, кузина, – сказала Джин Шиннан умиротворяющим тоном. Она тоже владела земельными угодьями неподалеку от верхнего города. Но у нее также были и землечерпалки, безмолвно застывшие в болотистой воде. – Хотя мне не стоит слишком уж печалиться, ведь хлопот было невпроворот, а отдача просто ничтожна.

Лейтенант Оун открыла было рот, собираясь что-то сказать, но тут же его закрыла. Лейтенант Скаайат увидела это и произнесла, четко, изысканно и легко выпевая гласные:

– Что там, еще три года ограничений на рыбную ловлю?

– Да, – подтвердила лейтенант Оун.

– Глупость, – заявила Джин Шиннан. – Из лучших побуждений, но глупость. Вы видели, как все обстояло, когда прибыли сюда. Как только снимете запрет, всё тут же выловят начисто. Орсиане, возможно, являлись великим народом, но они уже не такие, как их предки. У них нет никакого честолюбия, все мысли – только о краткосрочной выгоде. Если им показать, кто здесь хозяин, то они могут быть вполне покорными, как, я уверена, вы заметили, лейтенант Оун, но в своем естественном состоянии они, за немногими исключениями, инертны и суеверны. Хотя, я полагаю, это и есть результат жизни в Преисподней. – Она улыбнулась собственной шутке. Ее кузина откровенно расхохоталась.

Живущие в космическом пространстве народы Шиз’урны делят вселенную на три части. В середине располагается обычная среда обитания людей: космические базы, корабли, жилища. Вне этого Чернота: небеса, дом бога и всего святого. А внутри гравитационного колодца самой планеты Шиз’урна – или, в сущности, любой планеты – лежит Преисподняя, страна мертвых, из которой человечеству нужно было бежать, чтобы полностью освободиться от ее демонического влияния.

Вы можете увидеть, что радчаайская концепция вселенной как самого бога может показаться похожей на представление танмайндов о Черноте. Но для радчааи немного странно слышать, как те, кто верит, что гравитационные колодцы – это царство мертвых, называют людей суеверными за поклонение ящерице.

Лейтенант Оун выдавила вежливую улыбку, а лейтенант Скаайат сказала:

– И тем не менее вы тоже живете здесь.

– Я не путаю абстрактные философские концепции с реальностью, – заявила Джен Шиннан. Хотя это тоже прозвучало странно для радчааи, которые понимали, что значило для торговца-танмайнда спуститься в Преисподнюю и вернуться. – Серьезно, у меня есть теория.

Лицо лейтенанта Оун, знакомой с несколькими танмайндскими теориями об орсианах, приняло нейтральное, почти любознательное выражение, и она вежливо произнесла:

– Да?

– Поделитесь! – поощрила лейтенант Скаайат. Кузина, которая мгновением раньше отправила в рот добрую порцию цыпленка со специями, одобрительно махнула вилкой.

– Все дело в том, как они живут: совершенно открыто, без ничего, кроме крыши, – сказала Джен Шиннан. – У них нет никакой частной жизни, никакого ощущения своей индивидуальности, вы понимаете – никакого чувства обособленной личности.

– Не говоря уже о частной собственности, – подхватила Джен Таа, проглотив своего цыпленка. – Они думают, что можно просто войти и взять, что захочется.

На самом деле, существовали правила – пусть и негласные – о входе в дом без приглашения, и воровство в нижнем городе случалось редко. Лишь изредка в сезон паломничества, в другое время – почти никогда.

Джен Шиннан жестом подтвердила свое согласие.

– И никто здесь никогда не голодает на самом деле. Никто не должен работать, они просто ловят рыбу в болоте. Или обирают приезжих во время сезона паломничества. У них нет никакой возможности развить в себе честолюбие или желание совершенствоваться. И они не развивают в себе – не могут на самом деле развить никакой изысканности, никакого… – Она остановилась в поисках подходящего слова.

– Внутреннего мира? – предложила лейтенант Скаайат, которая наслаждалась происходящим куда больше, чем лейтенант Оун.

– Точно! – согласилась Джен Шиннан. – Внутреннего мира, да.

– Итак, ваша теория, – сказала лейтенант Оун угрожающе спокойным тоном, – заключается в том, что орсиане на самом деле – не люди.