Текст книги "Упоенные страстью"
Автор книги: Энн Келли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– У меня, – сказала Лулу, – есть четырехлетняя дочь. Ее зовут Алира-Джейн. И когда я умру, я хочу, чтобы ты воспитывала ее.
– Нет. – В душе Тейт боролись паника и сочувствие. – Я… я не могу. И не хочу. Ты не можешь требовать этого.
– Я прошу тебя, Тейт. Я умираю, а больше никого подходящего у меня нет.
Уставившись в потолок спальни, Тейт страстно желала, чтобы прошедший вечер оказался сном. А учитывая ее душевное состояние, отсутствие Джейса и беспокойство из-за грядущей лапароскопии, кошмарный сон был бы вполне вероятным.
Джейса не было рядом, и она чувствовала себя одинокой. Но даже сознание, что он вернется через пару дней, не приносило утешения, ибо рано или поздно он исчезнет из ее жизни навсегда. Конечно, она могла бы притвориться, что не думает об этом, но правда заключалась в том, что думала; изредка, когда он был рядом с ней, и постоянно, когда его не было.
Все более и более становилось очевидным, что Джейс склоняется к тому, чтобы повторить нормальный образ жизни своих родителей, типичных представителей среднего класса, то есть жениться и завести детей. Это проявлялось и в страстном желании взять на несколько дней Латашу, и в том, что, когда они проезжали мимо какого-нибудь дома, предназначенного для продажи, он тут же начинал рассуждать, насколько он удобен для семьи и как заманчиво было бы вложить в его покупку деньги на будущее. «Скажешь мне об этом, когда у меня будет мой первый миллион», – саркастически отвечала в таких случаях Тейт, но могла бы сказать и другое: «Дома эти предназначены для людей с детьми, а у меня очень мало шансов заиметь хотя бы одного». Проблема, которая, если позволить себе помечтать, могла быть, в общем-то, решена с помощью Лулу, желавшей оставить ей своего ребенка.
О, да, прошедший вечер вполне мог присниться ей, только сном это не было.
– Господи, что ты делаешь со мной? – простонала Тейт вслух. – Зачем?..
Она не была религиозным человеком, ведь все духовное руководство со стороны Фэнтези ограничилось тем, что та просто окрестила Тейт. Поэтому к Богу она обращалась только тогда, когда нужно было попросить о невозможном или возложить на кого-то ответственность за то, что находилось вне ее контроля. А сейчас все находилось вне ее контроля!
Слова Лулу отдавались эхом в ее сознании.
– Я хочу назначить тебя законной опекуншей своей дочери… Я умираю, и больше никого у меня нет.
И вот сейчас, ранним утром, в одиночестве своей спальни, Тейт позволила себе горькую усмешку.
– Это лишь показывает, как же ты неразумна, Лу! Бог решил, что я настолько не подхожу на роль матери, что даже не дал мне соответствующих органов для этого. А ты хотела оставить мне дочь…
Поднявшись с постели, она прошла обнаженная в ванную и, до отказа отвернув оба крана душа, вступила под тугие струи горячей воды. Так у нее появилась возможность считать, что это вода стекает по ее мокрым щекам – вода, а не слезы.
ГЛАВА 20
Стоя в дверях своего кабинета, Джейс ожидал, когда Тейт возьмет трубку, но настойчивой трели телефона на своем столе она совершенно не замечала. Уставившись в пространство и сдвинув озабоченно брови, она глубоко задумалась о чем-то, закусив нижнюю губу. Ему хотелось надеяться, что ее озабоченность связана с тем, что купить ему на Рождество, и будь его воля, у Татум не было бы других проблем в жизни, кроме таких. Но, к сожалению, не в его силах упростить ей жизнь до такой степени.
– Если ты возьмешь трубку, телефон перестанет трезвонить, – сказал он, и Тейт автоматически сделала это. В ту же секунду она пришла в себя и деловым, но одновременно приятным голосом начала разговор со звонившим.
Джейс подошел к кофеварке и налил две чашки, ей и себе. Со времени ее визита к гинекологу он по крайней мере раз десять пытался заговорить с ней, но всякий раз безуспешно. А впрочем, нет, поправил он сам себя, не совсем так. В первый раз, когда он спросил ее об этом, Тейт отделалась лишь кратким сообщением: «Назначили лапароскопию в январе. Не Бог весть какое важное дело, просто обследование, чтобы выяснить, как протекает процесс внутри». А в следующий раз удивленно округлила глаза: «Джейс, честное слово! Прекрати об этом говорить! У тебя нет никакой причины для беспокойства. Я-то не беспокоюсь!»
Но, черт побери, он все равно беспокоился. И злился. Потому что знал, что она сама беспокоится. Несмотря на показное безразличие, ее явно снедала какая-то тревога. Но, что хуже всего, она не доверяла ему и не желала разделить с ним эту тревогу.
Он не слишком много знал о женских болезнях вообще, однако достаточно, чтобы понять, что Тейт столкнулась с чем-то ужасным. Его мать сказала, что единственное, чем он может ей помочь, это быть ей опорой, поддержкой, дать ей понять, что он будет рядом, что бы с ней ни случилось. Но как он может сделать это, если она замыкается в себе? Не физически, но эмоционально, душевно.
Раньше ему даже нравилось иметь связи с женщинами, которые устраивали его в постели, а в остальное время не обременяли своими личными проблемами. Но на этот раз было совсем не то! С Тейт ему хотелось разделить все: ее радости и печали, ее заботы и развлечения, ее страх, ее душу… ее будущее, наконец. Но, черт возьми, за целый месяц разговоров он не добился от нее ничего. Даже определенного ответа, возьмут ли они Латашу на Рождество или нет.
Когда Тейт положила трубку, он прошел к ее столу и оставил чашку кофе перед ней. Но не дал сбить себя с толку той беззаботной улыбкой, с которой она обернулась к нему.
– О'кей, цыганка. В чем дело?
– Что? Ни в чем! – Ее глаза расширились от наигранного удивления. – Что ты имеешь в виду?
Он недоверчиво покачал головой.
– Меня не проведешь, Тейт. С тех пор как я вернулся из Аделаиды, ты стала рассеянной и раздражительной, вернее неровной. То вся сияешь, а в следующую минуту…
– Не выдумывай, Джейс. Если не считать того факта, что Рождество пробило брешь в моем автомобильном бюджете…
– Тут дело посерьезнее, Тейт. Даже Таг это заметил.
Она выпрямилась на стуле.
– Таг что-то сказал обо мне?
– Не о тебе конкретно. Он спросил, нет ли у нас каких-то проблем.
– И что ты ответил?
– Я сказал, что в общем-то нет, если не считать твоих колебаний насчет того, чтобы взять Латашу…
Она вскочила на ноги.
– Господи, да перестанешь ли ты наконец о ней? Всякий раз, когда ты открываешь рот, я только о ней и слышу. Латаша то, Латаша, се! Что мы купим для Латаши?
– Тейт, я…
– Мне наплевать, что ты ей купишь! Купи ей хоть целый «Боинг-747», мне и дела нет! Все ваше дурацкое семейство Бентонов думает, что Рождество принадлежит только ей!
Эта вспышка настолько ошеломила его, что он опомнился только тогда, когда, подхватив свою сумку, Тейт была уже на полдороге к двери.
– Тейт, ты куда?..
– Обедать! Вернусь через час! Может быть! – Дверь захлопнулась за ней на последних словах.
– Что здесь происходит?
Джейс даже не обернулся, чтобы ответить на вопрос Тага, выглянувшего из своих дверей.
– Стараюсь быть поддержкой, – пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе, чем к Тагу, но тот понял его буквально.
– А ты не мог бы делать это потише?
Джейс подавленно взглянул на него через плечо.
– Не думаю, что это бы что-то изменило.
– О'кей, а что случилось? – сунув руки в карманы, Таг прислонился к стене.
Джейс покачал головой. Тейт едва ли понравилось бы, если бы он принялся обсуждать ее медицинские проблемы с Тагом. Он молчал и только пристально смотрел на дверь, желая, чтобы она вернулась побыстрей и, бросившись в его объятия, сказала, что любит, что нуждается в нем так же, как он нуждается в ней.
– У нас сегодня тихо, спокойно, – услышал он голос Тага. – По крайней мере, на этот час. Почему бы тебе не найти ее и не поговорить с ней? А я пока займу здесь круговую оборону.
На миг Джейс задумался над его советом, потом отрицательно хмыкнул.
– Она не станет говорить. Ни со мной, ни с мамой, ни с кем.
Он знал это, потому что просил уже мать походить вместе с Татум по магазинам, чтобы выяснить, что беспокоит ее. Поначалу мать возмутила эта идея.
– Джейс, я не собираюсь быть шпионкой. Ты не можешь просить, чтобы я выкачивала из Тейт информацию и передавала тебе!
– Мама, да я не об этом прошу! Если Тейт не хочет, чтобы я знал о том, что происходит в ее жизни… ладно, прекрасно, я могу и это принять.
– Можешь ли? – с сомнением покачала головой мать.
– Если Тейт сама этого хочет, – уточнил он. – Я не говорю, что для меня это просто, но я не собираюсь добавить к ее неприятностям новые, давя на нее. Но, черт побери, ей ведь нужно с кем-нибудь выговориться. Я знаю, что нужно, и надеюсь, что она откроется тебе. Пожалуйста, мама, – взмолился он. – Я не прошу передавать мне, что она скажет. Просто выслушай ее.
В конце концов мать согласилась. Верный своему слову, он не спрашивал отчета, но тем не менее она дала его.
– Ты прав, Джейсон, – сказала она. – Эмоционально Тейт натянута как струна, но не говорит о том, что тревожит ее. На языке у нее только ты: чем тебя накормить, что тебе подарить на Рождество?..
– Надеюсь, ты посоветовала ей завернуть в подарочную бумагу немного ее доверия и подарить это мне, – устало откликнулся он.
Какое-то непроницаемо-осуждающее выражение появилось у матери на лице.
– Я думала, ты сознаешь, что получил его давным-давно. Но, возможно, не поняв его ценности, ты его потерял.
В те дни даже от матери он не мог добиться разумных ответов, и его проклятая жизнь вдруг сделалась каким-то загадочным ребусом.
Вздохнув, Джейс заставил себя вернуться к разговору с Тагом.
– Идти за ней бесполезно. – Он взял с подноса письмо с пометкой «Бентону» и направился в свой кабинет. – Если Тейт захочет обсудить, что лишает ее покоя, она это сделает, когда будет готова. Но никто не заставит человека говорить, если он сам раскрываться не хочет.
Он закрывал уже дверь за собой, когда услышал, как Таг рассмеялся.
– Ну не скажи! У меня есть малютка-сестра, которая в пять минут докажет тебе обратное. Будь уверен, дружище, что Кейли способна разговорить даже камень!
Тейт была довольна, чувствуя себя затерянной в толпе суетившихся возле стойки и сидевших за столиками людей. Горожане, обедавшие в этой закусочной вместе с ней, были безликие, заурядные люди, а бросая взгляд на нее, грустно нахохлившуюся за своим столиком, они думали, наверное, то же самое и про нее. Но это было как раз то, чего она больше всего и хотела, – быть ординарной, нормальной, не выделяться, быть такой же, как все.
Никогда она не жаждала внимания и популярности, которые приносит известность. Никогда не хотела быть слишком богатой или знатной, не хотела ничего, что выводило бы ее за пределы совершенной ординарности и нормальности, ибо это лишь и могло защитить от удивленно поднятых бровей, шепотков за спиной и злых насмешек, которым она подвергалась в детстве. Всякого хватало в ее жизни, но недоставало именно обыкновенности, ординарности, пока в одну ненастную ночь Джейс Бентон не бросился в схватку с ней возле материнской машины на лужайке перед своим домом.
Грустный полусмешок вырвался у нее из груди. Да, та ночь стала поворотным пунктом в ее жизни. Но, пока Брайс Бентон не взял ее к себе, а остальные члены семьи Бентонов не приняли как свою, она еще не вкусила этой нормальности. И лишь позднее, когда живая и бойкая Кейли Таггерт растормошила ее и подружилась с ней, Тейт и в самом деле поверила, что она нормальная, рядовая, точно такая же, как все.
А потом Брайс Бентон умер.
Его смерть потрясла ее. И не только потому, что она полюбила этого старика, как к родному привязалась к нему, но и потому еще, что в этом таилась какая-то угроза для нее, угроза, смысла которой она еще в точности не понимала. Когда, собрав свои пожитки, она вернулась снова в дом к Джуди, этот переезд казался всем очень естественным, всем, но только не ей. Сама она ощущала в нем нечто плохое, нечто знакомое, нечто уже случавшееся с ней. Она не могла не видеть здесь параллели между своим переездом после смерти Фэнтези к Лулу, как бы по необходимости приютившей ее.
Она говорила себе, что глупо сравнивать Джуди и Лулу, но ничего не могла с собой поделать. И сама Джуди, и Брайен очень ласково обращались с ней, но Тейт всегда ощущала себя у них гостьей – гостьей, временной и случайной. Ничего вроде бы не изменилось в ее жизни: она по-прежнему работала в гимнастическом зале, помогала Брайену в спортивном клубе, а Джейс донимал ее все так же насчет ее парней. Но все было не так, как у старого Брайса. Окруженная людьми, она чувствовала себя здесь совсем одинокой.
А когда Джейс начал забегать поздно ночью в родительский дом, чтобы поболтать с ней, как он нередко делал это у Брайса, она испытывала еще большую неловкость. Тейт застонала, вспомнив теперь ту ночь, когда потребовала от него прекратить это.
Было поздно, больше одиннадцати часов, Джуди и Брайен давно ушли спать. Тейт и сама задремала уже на диване, когда услышала, что в кухне свистит чайник. Она не могла припомнить, чтобы ставила его, хотя смутно подумала, что неплохо было бы выпить чашку чая. Не включая света, она пошла туда и чуть не завизжала от страха, увидев в кухне чью-то темную фигуру.
– Черт побери, Джейс! – прошипела она. – Ты меня напугал до смерти. Какого дьявола ты ошиваешься тут среди ночи?
– Я только что закончил наблюдение тут поблизости на Ливерпульской дороге, увидел в кухне свет, и мне захотелось горячего чайку. А заодно и с тобой поболтать, малышка. – И с обычной своей чуть нагловатой улыбочкой кивнул на две чашки чая на столе. – Как видишь, о чае я позаботился, а ты позаботься о болтовне.
– Что? Ты ненормальный? Уже полночь, я почти что спала!
– Знаю. Ты очень прелестно выглядела на диване в моей старой школьной футболке.
– Она не твоя. Это Итана, и…
– Ты не должна спать в рубашках Итана.
– О, Бога ради, Джейс! Ты ведешь себя так, словно я спала с ним самим! И к тому же, – строптиво добавила она, – даже если бы это было и так, все равно не твое дело!
– Будь это так, было бы нетрудно заметить. Донна своими острыми ноготками исцарапала бы тебе все лицо.
– Ни черта! Я бы эту стерву и близко не подпустила. Я умею постоять за себя.
– Гм, – сказал он, поглаживая подбородок с задумчивым видом. – Хотел бы я знать все-таки, как наша дражайшая Донна отреагирует за воскресным обедом, узнав, что ты спишь в рубашках ее мужа. Не думай, что я и в самом деле проболтаюсь, я ее терпеть не могу. – И он усмехнулся. – Как терпеть не могу среди ночи пить чай в одиночестве…
Смеясь, он протянул ей чашку горячего чая, и она безропотно позволила ему усадить себя за стол. Несмотря на эту яростную пикировку, с которой все началось, они просидели тогда на кухне, болтая Бог знает о чем чуть не до самого утра. Как обычно, Джейс настоял на том, чтобы она проводила его до входной двери, где подождал снаружи, пока она не запрет за ним.
– Ты уже спишь на ходу, – сказал он, прощаясь с ней на пороге.
– Интересно почему? Может, потому, что являются тут всякие непрошеные типы и требуют, чтобы их до утра развлекали за чаем?
– А что делать, если я нахожу твое общество столь блестящим?
– Ты находишь мое общество столь блестящим, – сухо ответила она, – только потому, что никто из твоих многочисленных приятелей не позволит тебе влезть к ним незваным домой среди ночи.
– Неправда, – серьезным тоном сказал он. – Я могу позвонить некоторым, и они будут рады…
– Ну и чудесно! Тогда и отправляйся прямо к ним в следующий раз. А я терпеть не могу, когда ты являешься среди ночи!
Она запомнила, как он тогда нахмурился и помрачнел, задетый этими словами.
– Ты же не возражала, когда жила у Брайса.
– Там… Там другое дело. Кроме того, мне и тогда не нравилось, что вы с Брайсом лезли в мою личную жизнь.
Пропавшая было улыбка вновь заиграла на его губах.
– Кто-то же должен присматривать за тобой, малышка.
– Я присмотрю за собой сама! И не нуждаюсь в том, чтобы меня постоянно контролировали или вламывались ко мне, когда я сплю. А теперь иди домой и не возвращайся! – Она захлопнула дверь перед его носом и сердито щелкнула замком.
Он немедленно начал колотить в дверь.
– Эй, Тейт, – сказал он веселым голосом. – Это дом моих предков, и ты не имеешь права выгонять меня отсюда. Будь полюбезнее со мной, а то пожалуюсь мамочке, и они выставят тебя за дверь за то, что обижаешь их бесценного сыночка.
Теперь, спустя годы, она не могла не улыбнуться этой шутке, а тогда даже и не подумала. Она и так была расстроена смертью Брайса, а тут еще и Джейс доводил. Она боялась, что ее чудесная нормальная жизнь, такая обыкновенная, точно такая же, как у всех, может вдруг ускользнуть от нее в одночасье, и это делало ее особенно ранимой. Ее смятение только усиливалось, если она начинала вдруг ощущать, что сердится на Джейса, когда он рядом, но почему-то скучает, когда его рядом нет…
В те дни, когда она словно тонула в сомнениях и страхах, Кейли снова пришла ей на помощь, как случилось уже однажды в школьном коридоре в один из еще более далеких дней.
– Поедем в Европу, Тейт! Тебе понравится, вот увидишь! Надо же немного повидать свет. Ведь так делают все.
Последний аргумент оказался для нее, Татум, конечно же, решающим. И вот в январе 1993, ровно через год после смерти Брайса, она поднялась по трапу на борт самолета в аэропорту Мэскот, имея при себе только паспорт и дорожную сумку. Кейли произнесла магические слова: «Так делают все». А в двадцать один год ничего не было для Татум Милано важнее, чем быть в общем потоке со всеми, быть, как все.
И вот теперь, сидя в заурядной закусочной, она горько улыбнулась своей прошлой наивности, своей вере, что она такая же, как все. В течение восьми лет уже она верила, что живет, «как все», притворяясь, что прошлого не существует, и все-таки не стала такой, «как все». Ведь обычные нормальные люди не притворяются, что первых шестнадцати лет вовсе не было в их жизни, не избегают упоминать их в разговорах, не стремятся изо всех сил забыть их. Нормальные люди не бегут от ответственности, от сложностей и риска повседневной жизни. Они не отвергают любовь.
А она именно это и делала.
Она любила Джейса, любила всей душой, но боялась облечь свою любовь в слова, потому что не была уверена, что ему достаточно одной только этой любви. Она хотела, чтобы у Джейса было все, и она знала, что он хочет иметь семью… И детей… Но, поскольку маловероятно, что она когда-либо сможет подарить ему детей… Нет, мучительно даже думать об этом и… И оскорбительно для него допустить, что он бросит ее, когда станет ясно, что операция для нее неизбежна – операция, после которой у нее никогда не будет детей.
Но что же делать? И чего она в самом деле хочет?
Поставив локти на стол и обхватив подбородок руками, она сосредоточилась на этом вопросе.
Дети?.. Это был камень преткновения. Она не помнила точно, когда вбила себе в голову, что не хочет иметь детей, но точно помнила, когда в первый раз сказала это вслух, ей было еще только шестнадцать.
Тогда Джуди впервые повела ее в женскую клинику, и единственное, что ее волновало в эндометриозе, когда решительная особа в белом халате объявила ей свой приговор, это то, что от него бывают боли, но не то, что он приводит к бесплодию. По дороге домой Джуди утешала ее, говоря, чтобы она не беспокоилась, что не сможет иметь детей, поскольку такое случается очень редко. Тогда Тайт и повторила ей слова, которые слышала от Лулу несчетное количество раз: «Мужчины и дети не стоят того, чтобы о них беспокоиться. Но мужчины хоть на что-то годятся, а детей я вообще не хочу».
С кем же судьба сыграла более злую шутку: с ней или с Лулу? Но вопрос не в том, напомнила она себе, вопрос в том, в самом ли деле она теперь хочет детей?
– Да, если их отец – Джейс! – непроизвольно вслух произнесла она эти слова. Но сознание невозможности исполнения этого желания еще больше обострило боль в душе.
Ну, ладно, ладно, сказала она себе. Держи себя в руках! Убери Джейса из сценария прямо сейчас, хотя бы на секунду. Хочешь ли ты сама детей?
И задумавшись об этом, ясно поняла, что любого ребенка она хотела бы разделить с Джейсом, и будь у нее выбор, не согласилась бы стать единственным родителем его. И дело даже не в том, что она не верила, что сможет стать хорошей матерью – просто была убеждена, что каждый ребенок заслуживает двоих родителей, а не одного, как в детстве она сама…
Ее размышления запнулись об эту мысль. Да, каждый ребенок заслуживает двоих родителей, но реальность, увы, не всегда такова. У некоторых, как у нее, была только мать. Но Фэнтези была с ней только пятнадцать лет. А можно сказать, что и целых пятнадцать лет. Ведь маленькая Алира-Джейн будет с Лулу только треть этого срока, и то если повезет…
О Боже! Горячие слезы обожгли ее глаза, когда она вспомнила, что ответила той женщине, которая некогда взяла ее к себе и которая сделала все, чтобы (как уж умела) заменить ей родную мать. Сделала все, чтобы уберечь ее от той судьбы, которая выпала ей самой и Фэнтези. Возможно, воспитывать ее малышку она бы и не смогла, но просьба Лулу поддерживать регулярный контакт с ней, чтобы та не чувствовала себя в этом мире одинокой… В этом Тейт не имела ей права отказать! Неужели она и в самом деле стала до такой степени бездушной и черствой, что не захочет видеться с ребенком после того, как Лулу умрет!
Если бы, скажем, Кейли обратилась к ней с подобной же просьбой, она бы согласилась, конечно, не раздумывая. Так почему же фактически отказала Лулу?.. И ответ ей самой уже, в сущности, был ясен: потому что Кейли это не то, что Лулу. Кейли была частью того «нормального», того «как у всех» мира, который она в своем воображении создала. А Лулу не была его частью, и, значит, ее ребенок тоже не был…
Боже милостивый, подумала Тейт, неужели в своем стремлении стать «нормальной» частичкой общества она дошла до такого, до того, чтобы оттолкнуть от себя тех, кто в детстве беспокоился о ней, кто не бросил ее тогда, когда о ней некому было больше позаботиться? Неужели она сама превратилась в одну из тех, кто шептался у нее за спиной, кто запрещал своим детям играть с ней из-за того лишь, что у нее была такая мать?
Что ни говори, а она подошла очень близко к этой черте. Чертовски близко, чего уж там скрывать! И осознание этого передернуло ее душу…
Из будки телефона-автомата Тейт набрала код Уогги, а потом номер, записанный на клочке бумаги, который с намерением выбросить она доставала и комкала сотни раз. Рука, державшая трубку, подрагивала, пока на другом конце провода звучали длинные гудки. Наконец отозвался голос, который она сразу узнала.
– Лу, – быстро сказала она. – Знаешь, я передумала. Я готова встретиться с Алирой-Джейн, если ты привезешь ее в январе в Сидней… Я… Я встречусь с вами обеими. Но только не раньше пятнадцатого. – Она не стала говорить, что за неделю до пятнадцатого у нее назначена лапароскопия, ведь ее собственные проблемы со здоровьем – пустяки по сравнению с проблемами Лулу.
– Спасибо, Тейт. – Волнение, прозвучавшее в голосе Лулу, было совсем не похоже на тот небрежный тон, с которым она сунула Тейт свой номер телефона, уходя из ресторана со словами: «Позвони, если надумаешь». – Спасибо от всего сердца! Я не могу передать тебе…
– Лулу! – прервала она, чувствуя легкую панику в душе. – Я обещаю только повидаться с ней и… время от времени быть с ней в контакте. А кроме этого… Ну, в нынешней ситуации я больше ничего обещать не могу.
Лулу, похоже, слегка усмехнулась на другом конце провода.
– Я всегда полагалась не на обещания людей, а только на свое чутье. Я позвоню тебе, когда мы приедем в Сидней.
Тейт вздохнула.
– О'кей. Да, и еще, Лу… Желаю тебе и Алире-Джейн веселого Рождества.
На линии возникла короткая пауза, прежде чем донеслись ответные слова:
– Спасибо, Тейт. Оно таким и будет. Я хочу устроить его чертовски веселым, чтобы дочка никогда не забывала его… и меня.
– О, Лу… – В трубке давно уже была тишина, а Тейт все никак не могла сдвинуться с места. Жгучие слезы застилали ей глаза.
– Я еще работаю здесь?
Джейс повернулся в кресле, оторвавшись от панорамы за окном, которую он созерцал, не видя, в сущности, ничего в течение последних полутора часов. Тейт, стоявшая на пороге, выглядела такой грустной и несчастной, что у него сердце дрогнуло от предчувствия какой-то беды. Но, испытав облегчение уже оттого, что она все-таки вернулась, он широко улыбнулся.
– Не в обычаях нашей фирмы увольнять красивых сотрудниц ни за что ни про что. Подумаешь, нагрубила боссу и обедала лишних полчаса. С кем не бывает.
Слабая улыбка появилась на ее губах, когда она медленно шагнула в кабинет.
– Я знаю, что должна извиниться и объяснить…
– Извинений не нужно, и объяснять ты ничего не должна, если сама этого не хочешь.
– Я хочу, – возразила она. – Но просто не знаю, с чего начать. Джейс, – сказала она, подходя к нему, – не говори ничего, пока не выслушаешь все, что я тебе скажу. Хорошо?
Он молча, хотя и настороженно, кивнул.
– Прежде всего… я люблю тебя. Я… – Она осеклась, когда Джейс подхватил ее и с радостным лицом закружил по комнате. Его губы прикоснулись к ее губам, а крепкие объятия, хоть и лишили ее легкие воздуха, но зато наполнили ее душу жизнью. Это продолжалось несколько мгновений, прекрасных, сладких мгновений, а когда он отпустил ее губы, дыхание его было таким же взволнованным, как и ее собственное.
– Но ты ведь обещал подождать, пока не выслушаешь все, – сказала она с легким укором.
– Я услышал все в этих трех словах. Ты не могла бы выразиться более ясно и кратко. Я умирал от тревоги, услышав, что ты должна сообщить что-то мне. Я думал, ты меня покидаешь.
Джейс коснулся лбом ее лба и заглянул своими лучистыми синими глазами в глубину ее глаз.
– Я не настолько сильная, – пробормотала она.
Он покачал головой.
– Ты самая сильная, самая храбрая женщина, Татум Милано. И я люблю тебя даже больше, чем до этой минуты представлял.
Она вздохнула и прильнула к его груди. Вот где была сила! Какими мощными и надежными казались ей удары его сердца, какими верными руки, обнимавшие ее! Сжав его шею руками, она закрыла глаза и постаралась вобрать в себя силу и уверенность, которая струилась по его жилам, и сразу ей сделалось как будто бы легче.
– Я не такая сильная, как ты думаешь, Джейс, – произнесла она наконец. – И не такая храбрая. Я была так запугана своим прошлым, что стала бояться будущего. Я говорила себе, что не хочу того, чего на самом деле хотела, ведь я не верила, что это может быть у меня. Я отказалась от цели, боясь неудачи. Я заранее считала себя неудачницей.
Она остановилась и перевела дух.
– А хуже всего то, что я позволила тому плохому, что было в моем прошлом, отравить то хорошее, что могло прийти в будущем… А ведь Фэнтези была не самой плохой матерью, если вдуматься. Она ведь любила меня, если не отдала, как другие, в приют, если составила завещание и назначила мне законного опекуна за девять лет до того… до своей смерти!
Слезы полились у нее ручьем. Они жгли его кожу сквозь рубашку, а он, попеременно шепча то слова утешения, то любви, нежно гладил ее затылок и плечи.
Постепенно ее мучительные рыдания перешли в редкие всхлипывания, но и после этого Джейс все равно не отпускал ее, желая, чтобы тепло его любви до конца передалось ей и осушило ее слезы навсегда. Она была для него самой большой ценностью во Вселенной. И он знал уже, что она будет владеть его душой и телом до могилы.
Наконец Тейт перестала всхлипывать, и вся комната как будто озарилась для него небесным светом, когда, виновато улыбнувшись, она подняла на него свои заплаканные глаза.
– Ты промок. Надо снять это, чтобы высушить. – Она провела ладонью по рубашке, словно пыталась разгладить ее. Даже с красными глазами и розовыми пятнами на лице она казалась ему самой прекрасной женщиной в мире. И самой желанной, конечно.
– Ты прелесть, – пробормотал он, целуя ее. – Мне хочется снять не только рубашку… А ты? Ты лучше чувствуешь себя, освободившись от всего, что тебя мучило?
Она слегка напряглась, прежде чем улыбнуться немного печально в ответ, но все-таки кивнула.
– Да, – сказала она. – Но это еще не все. Думаю, будет лучше, если ты сядешь на диван и выслушаешь все остальное.
Услышав это, он весело поднял бровь.
– Ага, сначала я, значит, должен снять рубашку, а потом ты хочешь видеть меня на диване? – В его глазах загорелся озорной огонек. – Выкладывай побыстрее, цыганка, все, что ты собираешься мне сказать, а то там, – он кивнул в сторону черного кожаного дивана, – там у тебя не будет возможности много говорить.
– О'кей, – сказала она, – но, когда ты рухнешь от потрясения, помни, что я тебя предупреждала. – Ее плечи поднялись от тяжелого вздоха. – Лулу, бывшая проститутка, которая взяла меня к себе, когда умерла моя мать, теперь сама умирает от СПИДа. У нее есть четырехлетняя дочь, и она хочет, чтобы я стала ее законной опекуншей.
Татум видела, как удивление, потрясение, недоверчивость промелькнули на лице Джейса. В какое-то мгновение он даже физически вздрогнул от ее слов. Но в следующий момент он полностью овладел собой и с любящей, понимающей и ласковой улыбкой взглянул на нее.
– Как видишь, я не рухнул. Но все равно, чем стоять, предпочту взгромоздиться с тобой на этот диван, так что…
Он решительно сгреб ее в свои объятия и сел, держа, как ребенка, на руках. Глядя снизу вверх на его милое, улыбающееся лицо, Тейт с замиранием сердца думала, какой он замечательный человек.
– Ты… не потрясен?.. Значит, ты бы не возражал, если я соглашусь на это?
– А почему бы и нет, – с готовностью дернул плечами он. – Я поддерживаю этот проект.
– Но я не сказала… Я не дала еще полного согласия, – призналась она, стыдясь того, что не заслуживала того высокого мнения, которое имел о ней Джейс. – В сущности, я просто обязана сделать это для Лулу, но… но пока что я согласилась всего-навсего повидать малышку, встретиться с ней в январе.
Джейс нахмурился.
– Зачем ждать до января?
– Ну… Ну, просто потому, что они живут в Уогге и не смогут до этого времени…
– Глупая причина! – И пересадив ее со своих колен на диван, он подошел к телефону. – Дружище, – сказал он, нажав кнопку, соединявшую его с Тагом, – ты продержишься в одиночку до вечера и завтра весь день? Мы с Тейт собираемся слетать в Уоггу.
– Что?! – вскочила на ноги Тейт.
Реакция Тага была, по-видимому, сходной, потому что Джейс отчеканил в трубку:
– Я сказал, что мы вылетаем в Уоггу первым же рейсом. Там есть женщина, которая помогла Тейт в тяжелое время. – Обернувшись, он бросил ей взгляд, который расплавил ее сердце. – Мне нужно повидать эту женщину и поблагодарить за все. Пока. – И повесил трубку.
