Текст книги "Очаг и орел"

Автор книги: Эни Сетон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

– Она поправится, – резко сказала Фиб. – Многие так же болели, но выздоровели.

– Будем надеяться, – вздохнула миссис Хорн. – Но многие и не выздоравливают. – Она поглядела в зеркало, висящее на стене. – Боже, каким же страшилищем я стала! – заметила женщина. Затем, обратив внимание на выражение лица Фиб, пояснила: – Не думайте, что я бесчувственная, милочка, но здесь привыкаешь к смерти. Иначе сойдешь с ума. Говорят, видели, что в залив вошел еще какой-то корабль. Если он из Англии, то, надеюсь, привез нам еду, как, впрочем, и новых едоков.

– Но, может быть, это судно из Чарльзтауна, от губернатора, может быть, там и ее муж! – Фиб взглянула на Арбеллу. – И мой тоже, – добавила она очень тихо.

– Может и так, – сказала миссис Хорн доброжелательно, но без надежды в голосе. – Молитесь, – посоветовала она. – Молитва творит чудеса.

Фиб ночью думала об этом. Они здесь жили с молитвой и, кажется, обрели какое-то особое понимание Бога. На родине Бог жил в церкви, в золотом кресте, свете свечей, в голосах певчих, в медленно-торжественных движениях священника. Но Фиб и в голову не приходило искать его. Она пыталась молиться, но слова не шли, а того, что было в молитвеннике, она наизусть не помнила. Не верила она, что молитва может сделать корабль в заливе тем, который нужен. Ей очень бы хотелось помолиться за леди Арбеллу, но она не знала как. И Фиб дала себе глупый обет: если леди выздоровеет, значит, надо будет вступить в ее церковь. Разве во многих своих разговорах они не обещали друг другу всегда быть рядом?

Когда взошло солнце нового дня, Фиб услышала топот ног на улице. Она бросилась к двери и отворила ее настежь. Пять человек стояли на пороге их хижины, и Фиб вскрикнула, увидев первого из них:

– О, мистер Джонсон, слава Богу!

Молодой белокурый мужчина испуганно посмотрел на нее и быстро прошел в дом. Прислонившись к двери, она увидела высокого кудрявого человека, стоявшего вторым, и снова хотела заговорить, но вдруг у нее страшно закружилась голова, свет померк. Фиб почувствовала, что падает и что чьи-то сильные руки подхватывают ее.

Очнулась она под знакомой дырявой крышей вигвама и увидела встревоженное лицо Марка, наклонившегося над ней. Он стоял на коленях, все еще обнимая ее. Фиб тихо и радостно вздохнула и вновь положила голову на его плечо.

– Родная моя! – воскликнул Марк, почувствовав, что тело жены расслабилось, и заметив, что она закрыла глаза. – Не падай снова в обморок, Фиб. Ты не больна?

Фиб подняла голову и поцеловала мужа в губы.

– Не больна, – сказала она рассеянно. – Но голодна и очень рада твоему возвращению.

Лицо Марка прояснилось. Он улыбнулся и поцеловал Фиб, поцелуй был долгим и горячим. И она готова была сейчас с ним забыть обо всем на свете. Но Марк был встревожен ее самочувствием. Заметив, как она похудела и побледнела, он покачал головой:

– Сперва надо поесть, малышка, – Марк встал и подошел к двери. – Оставайся здесь, я сейчас вернусь, – сказал он. – Я не хочу спать с призраком.

Марк принес оленины, подарок, как он сказал, Исаака Алертона, с которым у него было много общих дел. Фиб с удивлением смотрела, как ловко он резал мясо на ломтики и умело жарил над огнем. Ее муж, видно, многому научился за эти несколько недель отсутствия. Раньше он вовсе не умел готовить.

Марк накормил жену жареной олениной и поил пивом, пока она могла пить. Потом Фиб глубоко вздохнула и распустила пояс, наслаждаясь блаженством сытости. Марк засмеялся, радуясь, что румянец вновь заиграл на ее щеках, ему было смешно, что его жена, обычно такая чопорная, развязала пояс. И вдруг, присмотревшись к ней, он словно заново увидел ее.

– Фиб, – сказал он, поддразнивая ее, – ты так наелась, или... твой живот стал полнее? – в его голосе послышалось удивление.

Фиб посмотрела на свое платье.

– У тебя острый глаз, милый, – сказала она тихо. – Я не хотела пока говорить об этом.

Фиб снова почувствовала знакомый страх, к которому теперь еще добавился страх за Арбеллу, о которой она в последний час забыла из-за ее собственного состояния. Марк, озадаченный тем, что говорила жена, и неуверенный в этом, как все молодые мужья, продолжал:

– Ты хочешь сказать, что у тебя будет ребенок от меня?..

Как ни страшно было Фиб, она не могла не рассмеяться.

– Ну и гусь же ты, Марк. От кого же? И это не должно удивлять тебя: Бог знает, как ты сладострастен!

Марк, видимо, пытался освоиться с этой новой мыслью. Он наклонился и поцеловал Фиб, осторожно, точно она была стеклянная. Потом к нему вернулась свойственная ему живость, и он издал радостный вопль.

– Остерегайся, как бы кто из этих сектантов не услышал, как ты призываешь Бога в свидетели сладострастия! А то они нашьют тебе на платье букву «Б» – бесстыдство, а очень возможно, еще и «К» – кощунство. Тьфу, проклятое сборище лицемеров! Терпеть не могу их ханжеской болтовни. Не это мы ожидали здесь найти. Разве мастер Уайт настоял, чтобы в Ярмуте на «Арбелле» сделали надпись «Смирение и просьба» не ради того, чтобы между нами не было вражды? Разве мы не давали обещаний, что каждый будет свободен в его вероисповедании? А сейчас и Уинтроп раздражен не меньше остальных.

– Они не все так плохи, Марк, – мягко заметила Фиб, но ее муж больше рассердился.

– Ты не можешь быть членом городской общины, если ты не гражданин, ты не гражданин, если ты не прихожанин, ты не прихожанин, если служители церкви не одобряют тебя. Но я еще не встретил тут ни одного попа, который бы мне пришелся по душе. То же, что в Старом Свете, только на новый лад.

– И что ты будешь делать, Марк, если не найдешь для нас здесь места, которое пришлось бы тебе по нраву? – осторожно спросила Фиб.

Марк поднял голову и посмотрел на жену:

– Ну, такое место я, кажется, нашел.

У Фиб пересохло во рту и замерло сердце.

– Скажи... Нет, сначала расскажи, как прошла ваша поездка.

Она боялась сразу услышать определенное решение. Марк кивнул, так как сам еще не был уверен и хотел потянуть время, рассказывая.

– Ну, как ты знаешь, когда мы вышли в море, был попутный ветер... – Марк принялся рассказывать про их плаванье, сообщая чисто морских подробностей больше, чем Фиб могла понять. Они прошли какой-то Наат, много мелких островков, вошли в устье реки Чарльз и высадили людей в Чарльзтауне – так называется скопище палаток и вигвамов на берегу реки. Место это, довольно пустынное, никому не понравилось, но надо же было где-то остановиться для новых поисков. Проповедник Филипс отправился на поиски по реке Чарльз, а губернатор с той же целью отправился вверх по реке Мистик. А Марк, решивший там не селиться, пересек реку на каноэ и в числе первых осмотрел полуостров Шомат. Там живет некто Блэкстон, молчун и грамотей. Уже пять лет он живет в хижине, где полно книг. Блэкстон, как понял Марк, любит одиночество, и суета Чарльзтауна ему не нравится, но он при этом человек любезный и гостям рад. Мистеру Джонсону, мужу леди Арбеллы, место это пришлось по душе, и когда губернатор вернулся из своей экспедиции, они втроем с Блэкстоном долго о чем-то разговаривали, и этот Блэкстон в конце концов согласился, что они могут поселиться на Шомате. Он даже поможет им кое в чем, так как хорошо знает ключи со свежей водой, плодородную землю и к нему хорошо относятся индейцы.

«Но сам я скоро убегу отсюда, так как наверняка так же скоро устану здесь от «Божьих братьев», как в Англии – от «Божьих аббатов», – сказал Блэкстон.

Марк слышал эти слова, и они пришлись ему по душе.

На полуострове начали планировать строительство города, стали распределять землю. Шомат перекрестили в Бостон, а мастера Уилсона назначили пресвитером. Сюда теперь постоянно прибывали люди на кораблях из Англии, а Марку все это вовсе не нравилось. Тогда он и познакомился с Исааком Алертоном. Однажды Марк решил зайти в пивную и выпить привезенной только что медовухи. Он устал и был не в духе, но крепкий медовый напиток влил в него новые силы. Может быть, это и повлияло на его интерес к человеку, вошедшему в душную комнату. Это был невысокий приятный толстяк, лет сорока с небольшим, на выбритых щеках его играл румянец, какой бывает у моряков, а Марку было приятно снова увидеть сытого и жизнерадостного человека – редкость среди эмигрантов. К тому же он был хорошо одет. Мужчины разговорились, и Марк с удивлением узнал, что Исаак Алертон – из плимутских ярых пуритан, он был одно время помощником губернатора, теперь же он представляет коммерческие интересы колонии в Лондоне и недавно женился второй раз на дочери пресвитера. Этот мистер Алертон плавал по торговым делам на «Белом Ангеле», на котором дважды ходил в Англию и по пути останавливался в Салеме. Сейчас он возвращался в Плимут с грузом галантереи и ковров, на которых надеялся хорошо нажиться. Также не сказал он, что его популярность в Плимуте пошла на убыль. Там были недовольны заметным увеличением долгов колонии и связали это с непонятной деятельностью своего представителя. Правда, Алертон всегда умел объяснить все, что делал, но даже его тесть заметил, что успешная коммерция Исаака всегда оборачивается обеднением колонии. Марк из всего этого понял, что мистеру Алертону больше не хочется жить в Плимуте и он решил куда-то переселиться. И, изучив за время своих поездок много мест, Алертон решил остановиться на таком, чтобы там была возможность сделать состояние на рыбной ловле.

– Тут уж, – улыбаясь сказал Марк, – я расспросил его обо всем с пристрастием. – Он значительно помолчал, давая понять, что сейчас скажет нечто важное. – Знаешь, тут есть одно местечко за Малой гаванью?

– Ты говоришь про то, что зовется Дербихед?

Фиб не раз, стоя на салемском берегу, смотрела вдаль, на ту полоску земли. Ей, как и раньше дорсетцам, она живо напоминала берег в устье реки Уэй на родине, в Англии.

Но Марк продолжал:

– Он рассказывал, что у него есть земля и место для рыбной ловли за фортом Дерби. Он называет эту местность «Марблхед» и говорит, что для рыбной ловли та гавань – лучшая на побережье.

Сам Алертон скоро туда переселится, он предложил мне участвовать в его предприятии.

– И ты хочешь там поселиться, Марк? А люди там еще есть?

– Один или двое рыбаков. Говорят, еще какой-то малый из Джернси зимовал там в прошлом году в большой бочке, – Марк засмеялся, увидев выражение ее лица. – Но когда приедет мистер Алертон, это будет уже другое дело. Завтра мы с ним собираемся осмотреть эту местность.

– А далеко это отсюда? – спросила Фиб, так как Марк явно ожидал вопросов.

– По воде недалеко, около часа при попутном ветре. Ну, малышка, не огорчайся. Клянусь, лучшего места для нас не найти, я это сразу понял, когда побывал там.

Марк встал и, выпрямившись, коснулся головой крыши вигвама. Старый красный камзол обтягивал его могучие плечи, обрисовывал рельефные мускулы на руках. Да, он настоящий мужчина, и главенство должно быть его по праву. Но у Фиб была и другая привязанность, конечно, несравнимая с ее чувством к Марку, но заявлявшая о себе.

Марк взял свое охотничье ружье, сел на скамью и, насвистывая что-то, принялся чистить его.

Фиб ополоснула на улице в тазу с дождевой водой пивные кружки, вытерла их до блеска и поставила на шкафчик, чувствуя, что не может справиться с волнением. Потом она подложила в очаг веток и, решившись, обратилась к мужу:

– Марк...

Он кивнул, увлеченный своим занятием.

– Пока тебя не было, мы подружились с леди Арбеллой...

Марк щелкнул курком и нахмурился.

– Так я и думал, раз ты упала на ее крыльце. Меня злит твое упрямство.

Фиб вздохнула и попробовала зайти с другой стороны:

– Разве тебе не понравился мистер Джонсон? Вы с ним так много путешествовали...

Марк пожал плечами:

– Он достаточно хорош для ханжей из восточного графства. Слишком много говорит о благодати.

– Если бы мы поселились в Бостоне по соседству с ними, он вскоре отдал бы тебе предпочтение. Ты бы сразу вошел в число знатных граждан. Нет, подожди, дорогой, Фиб заметила, что муж сердится. – Я только хочу, чтобы ты понял одну вещь: они, конечно, могут тебе помочь, но и ты можешь помочь им. На новой земле им нужны будут настоящие мужчины, вроде тебя.

– Это еще что за штучки, Фиб? Думаешь, я не чую, что здесь бабий заговор? Вы сговорились, ты и твоя леди, сующая нос не в своедело.

Фиб разозлилась было, но смотрела на упрямое лицо мужа, на его волосы, закрывающие изуродованное ухо, и злость прошла. Тогда она тихо сказала:

– Наш ребенок должен родиться почти в одно время с ребенком Джонсонов, Марк. Я думаю сейчас о детях, а не о нас самих.

Марк отпустил ружье и повернул голову.

– Черт побери, я забыл о ребенке! – Он слегка ущипнул жену за щеку, почувствовав невольную жалость. – Бедная девочка, не мудрено, что ты так волнуешься!

Марк встал и направился к выходу. Ребенок был обстоятельством, которого он не мог учесть, принимая предложение Алертона. Он до сих пор не думал об опасности положения Фиб, о том, как быть с ней, пока нет постоянного места жительства. В ней было столько нежности и тепла. Она всегда была так мила с ним, но Марк знал, что эти нежные губы способны были и на страстные поцелуи.

– Может быть, – сказал он легко, – Мраморная гавань и вовсе не подойдет мне. Забудем пока об этом.

Утром он отплыл с Алертоном на «Белом Ангеле», и тут произошло событие, решившее их сомнения. В тот же вечер леди Арбелла умерла на руках мужа. В дом Джонсонов набилось много народа, и Фиб оказалась в дальнем углу комнаты. За ней еще раньше послал сам мистер Джонсон. У Арбеллы был страшный приступ, потом боль исчезла. Щеки молодой женщины стали бледно-желтыми, как воск. Доктора Гейджера, который сам хворал, принесли к ее постели и унесли снова. Он узнал симптомы, которых ожидал у себя самого. Надежды на выживание уже не было. Арбелла пришла в сознание и поняла, что ждет ее. Прежде чем у нее началась агония, она по-прежнему приветливо улыбнулась, увидев Фиб.

– Теперь мы не можем вместе думать о будущем наших детей, – прошептала она, – так как Господь по-своему решил судьбу мою и моего ребенка. Нет, не плачь, Фиб. Я подчиняюсь Его воле, это доступный жребий для человека, милая.

Этому Фиб, охваченная ужасом и чувством протеста, не могла поверить. Она пыталась молиться со всеми, с мистером Джонсоном, подавленным горем, который все же молился, с мистером Скелтоном, мистером Эндикоттом, с притихшими соседями, собравшимися в комнате. Фиб завидовала их способности пробиться сквозь железную стену смерти, к горному свету и утешению, но, помогая обряжать тело горячо любимой подруги, она не находила утешения.

Леди Арбеллу похоронили на кургане рядом с мистером Хиггинсоном. На могилу положили большую каменную глыбу, чтобы тело не достали волки. Фиб была среди провожавших, она чувствовала горечь и отвращение к жизни. Везде виднелись свежие могильные холмики, и даже сейчас, во время похорон, двое слуг ждали с лопатами – нужно было вырыть еще не одну могилу. Умерли доктор Гейджер и миссис Филипс, а Молли, горничная Арбеллы, пережила хозяйку всего лишь на час. Дядюшка Бернетт, тетушка Джеймс и тетушка Тернет, мистер Шипли и еще несколько слуг – все они умерли на этой неделе.

И ради чего все это, думала Фиб. Что они нашли здесь? Где теперь отвага и красота Арбеллы и где ее дитя, которое могло провести счастливое детство в замке своих предков? Нужно вернуться домой, думала она. Я должна убедить Марка, а если не удастся – поеду одна. Никто не заставит меня родить несчастного ребенка на этой враждебной земле. Фиб повернулась и пошла по тропинке в поле. Дойдя до какого-то дерева, она остановилась и прислонилась к нему, но перед глазами ее была не пустошь, а прекрасное видение. Она видела отца и мать, с улыбкой протягивавших к ней руки. Видела сзади них большой зал, украшенный зеленью и цветами в честь дня святого Иоанна, слышала пение сестер за прялками. Она как будто ощутила свежесть простыни на резной дубовой кровати, на которой лежит она, Фиб, и рядом с ней ребенок. Они в безопасности, под надежной опекой матери и бабушки, а лучи солнца, не здешнего, палящего, а ласкового, пробиваются сквозь оконные стекла. Фиб вдруг зарыдала и, спотыкаясь, пошла по тропе, пока кто-то не коснулся ее плеча.

Она подняла голову и увидела мистера Джонсона. Щеки его стали впалыми и бледными, волосы были растрепаны. По траурному обычаю, он срезал все пуговицы и шнурки на своей одежде.

– Миссис Ханивуд, – с трудом проговорил он, – не зайдете ли вы ко мне? Я должен кое-что передать вам.

Фиб кивнула, и они молча пошли в дом Джонсонов. Бросив взгляд на постель умершей, Фиб отвернулась.

Исаак Джонсон открыл ящик стола.

– Она очень любила вас, – сказал он севшим голосом так, что Фиб пришлось наклониться, чтобы его расслышать.

– И я ее любила, сэр.

Джонсон порылся в каких-то бумагах.

– Я теперь еду в Бостон. Там много работы, и я сомневаюсь, что у меня будет много времени, прежде чем мы увидимся с Арбеллой снова. Болезнь вцепилась в меня крепко. Это воля Божья. Вот, моя жена оставила несколько писем, одно из них касается вас, и я должен отдать вам его.

Он вручил Фиб письмо, а она, развернув его, молча смотрела на строчки, написанные красивым почерком.

– Я не могу его прочесть, сэр, – чуть слышно сказала Фиб.

– Ах да... конечно... – Джонсон забрал у нее письмо; Фиб видела, что он хочет побыстрее остаться наедине со своим горем.

– Оно предназначалось ее сестре, леди Сьюзэн Хэмфри, но так и не было закончено. – Он начал читать, стараясь, чтобы голос его звучал ровно.

«Не получав ни строки из дома, я решила написать тебе снова, дорогая сестра, пользуясь случаем передать письмо с капитаном «Льва». Я стараюсь не думать о возвращении, но это мне, к моему стыду, не всегда удается. Здесь есть люди мужественнее меня.

Болезнь все наступает, и я тревожусь за ребенка, которого я ношу под сердцем. Я очень одинока и черпаю силы в вере в Бога, чей промысел привел нас сюда. В утешение он послал мне друга. Это женщина, Фиб Ханивуд, жена одного из искателей приключений, дочь простого йомена, но она очень мужественная и очень добрая. Она не так одарена благодатью, как мне бы хотелось... – Исаак умолк на минуту, видимо, он хотел что-то сказать, но вздохнул и продолжил: – Но у нее добрая и любящая душа, и она ближе к Богу, чем ей самой кажется. Она, признаюсь, вдохновляет меня своей силой духа и мужественной решимостью следовать за своим избранником повсюду, чтобы обрести здесь свой дом.

О дорогая сестра! Именно она способна выстоять, чтобы воплотить нашу мечту о новой свободной земле, и ее дети родятся здесь, чтобы дать начало новому народу, тогда как я слишком слабодушная...»

Голос Исаака дрогнул.

– Это все. – Он снова подал письмо Фиб. – Храните на память о ней.

Фиб не могла поднять глаз, вся красная от смущения, по ее щекам текли слезы.

– Ваша дорогая леди ошиблась во мне, – прошептала она, – я не такая мужественная... Она не знала...

При взгляде на ее лицо Исаак Джонсон на минуту забыл о своем горе.

– Бог пошлет вам силы, миссис Ханивуд, – сказал он мягко. – Веруйте в Него.

Он протянул руку, Фиб машинально пожала ее, поклонилась и вышла, оставив его одного. Она пришла в свой вигвам, упала на подстилку и долго лежала, глядя на дырявую кровлю.

На ее груди было спрятано письмо Арбеллы и, казалось, нашептывало Фиб ее слова: «именно она способна выстоять, чтобы воплотить нашу мечту...» Она вспоминала, как Арбелла в первые дни болезни просила ее дать обещание не сдаваться, что бы там ни было, обещание, которого Фиб так и не дала.

«Это невозможно», – хотелось ей крикнуть в ответ на эти увещания; и она придумывала все новые доводы против. Эти поиски новой земли, стремление к чистоте веры не были ее мечтой. Она не чувствовала особого откровения свыше. Что до Марка – разве не лучше будет для него самого освободиться от обременительного присутствия ее и ребенка – пока он или не устанет от своих приключений, или не найдет для них настоящего места? Вернуться – не позорно, все корабли, идущие на родину, полны людьми, осознавшими бессмысленность и глупость этого предприятия. А сама леди Арбелла, слишком слабая, чтобы здесь выжить, не должна была назначать Фиб своей преемницей.

Августовское солнце жгло нещадно, воздух в вигваме был душным и спертым. Еще одна похоронная процессия медленно прошла к кладбищенскому кургану. Фиб услышала чей-то плач, потом кто-то вскрикнул, как от боли, и снова все затихло. Надо, думала Фиб, найти капитана «Льва». Корабль ждет только попутного ветра.

Она умылась и причесалась. Вытащив из-за корсажа письмо, она спрятала его в свой сундук. Отворив дверь, Фиб замерла на пороге.

– Боже! – прошептала она. – Не могу! – и опустилась на колени прямо в дверях, глядя на темнеющий восточный горизонт.

Когда Марк вернулся из Марблхеда, он нашел жену переменившейся, очень тихой, грустной и задумчивой. Она внимательно, но молча слушала рассказы о том, как с помощью мистера Алертона он легко мог получить участок в пять акров в Марблхеде от салемских властей, которые не интересовались этой отдаленной землей. Фиб лишь сказала ему на это, что очень хорошо будет переехать из Салема, и чем скорее, тем лучше. Она смирилась как с тем, что еще несколько недель придется прожить здесь, так и с отъездами Марка в Марблхед для приготовлений. С того дня, когда Фиб получила письмо Арбеллы и оставила мысль о возвращении домой, она уже не страшилась за себя. Между тем тень страха витала над всем поселком. Не проходило ни дня, чтобы кто-нибудь не умер.

В Чарльзтауне было не лучше. Губернатор писал, что там свирепствуют голод и болезни, а лекарств нет. Он объявил День стойкости в вере по всей колонии, чтобы смягчить гнев Божий, но провидение все же не миловало их. Через месяц после смерти леди Арбеллы в Салем пришел еще один корабль, он принес весть, что в Бостоне скончался мистер Джонсон и его похоронили у недостроенного им дома. Услышав эту весть, Фиб достала из сундука заветное письмо и смотрела на него долго и печально. Теперь только этот листок связывал ее с леди Арбеллой. Она прижала письмо к щеке, затем завернула его в свой свадебный платок и положила обратно. Марку о письме она никогда не говорила.

Ханивудам повезло, они избежали эпидемии, но не избегли злобы и ненависти соседей. Осенью о них поползли нехорошие слухи. Ханивуды даже не пытались присоединиться к конгрегации и по своему отношению к вере были не лучше папистов. Почему же тогда Бог избавил их от болезней, поражавших всех? А может быть, не Бог, а силы ада покровительствуют им?

Фиб, как-то отвечая на настойчивые расспросы тетушки Элис, сказала, что, должно быть, обилие рыбы, которую ловил Марк, и молоко от коровы, избавив их от голода, позволили выстоять против болезней. Но старуха отклонила это предположение, как вздор, и злобно стала намекать на колдовство. Фиб была рада, что ей удалось уйти от назойливой собеседницы.

В Марблхеде, как рассказывал Марк, не было женщин, не считая индианок, живших в деревне за фортом. Он волновался о предстоящих родах Фиб.

– Но, – сказал он, – я доставлю тебе повитуху из Салема, даже если придется отдать ей все серебро... – И Фиб равнодушно согласилась.

Восьмого октября Ханивуды покинули свой вигвам, чтобы отправиться на новое место. Марк нанял лодку с лодочником в рыбацкой деревушке на Салемском перешейке, так что на ней можно было перевезти все добро, кроме Бетси. Корова пока оставалась в Салеме, Марк позже должен был отвести ее на место по суше, что составляло шесть миль по индейским тропам в лесах.

Это был, неожиданно для них, ясный день, каких не бывало осенью в Англии. Воздух пах морем и солнцем, и он, казалось, был пропитан надеждой. Фиб почувствовала прилив сил, впервые после смерти леди Арбеллы.

На подступах к форту Дерби Фиб с радостью обнаружила, что линия берега при взгляде отсюда уже не похожа на берег родины. В Марблхеде все будет новым, ни о чем не напоминающим. Они обогнули лесистый холм, и Марк сказал, что их соседом будет рыбак Джон Пич. Когда они были между двумя островками при повороте на юго-запад, ветер стих, и пришлось грести. Марк с лодочником осторожно повели суденышко к каменистому берегу маленькой бухты.

Фиб выпрыгнула на берег, не опасаясь замочить ноги и подол юбки. Пока мужчины разгружали лодку, она стояла, озираясь по сторонам. Солнце согревало ее, и на душе ее также как будто потеплело. С первого взгляда эта земля ей понравилась. Фиб почувствовала какую-то новую радость. Шум моря, накатывавшегося на прибрежную гальку, крик морских чаек – все было ей приятно. Она с удовольствием вдыхала запах сосен и моря, к которым примешивался более резкий запах вяленой рыбы. Фиб оглянулась и увидела с северной стороны, в маленьком укромном местечке на берегу, какое-то деревянное сооружение и мужскую фигуру, наклонившуюся над ним.

– Это Том Грей вялит рыбу, – рассмеялся Марк, увидев удивленный взгляд жены. – Он немного плутоват и обычно навеселе, но мне есть за что благодарить его.

Фиб кивнула. Она слышала от Марка, какую помощь ему оказали Том Грей и Джон Пич в строительстве нового жилища. Она уже заранее боялась оказаться в новом вигваме, но, увидев загадочно-торжественный вид Марка, стала надеяться на лучше. Марк отвел жену на сто ярдов от берега, и, миновав заросли кустарников, они оказались на небольшом расчищенном участке. Там он остановился, ожидая реакции Фиб, и она не обманула его ожиданий.

– Ой, Марк, милый, да вы тут построили настоящий особняк! – вскрикнула Фиб, захлопав в ладоши. На самом деле это был всего лишь домик из двух комнат, крытый тростником, но стены его были сложены из толстых бревен и обшиты досками из корабельной сосны – благодаря Тому Грею, знавшему плотницкое ремесло. Втроем мужчины сложили камин в центре дома, использовав для этого камни и скрепив их между собой с помощью глины. Шесть окошек были еще не доделаны, камышовая крыша была неровной и тонкой, но опорные столбы были из крепкого неоструганного хокори, а на дощатом полу лежали заготовленные балки для постоянной крыши.

– Замечательно! – кричала Фиб, бегая из комнаты в комнату. – Я и не думала, что вы такие умельцы. – И она благодарно поцеловала Марка, не обращая внимания на улыбавшегося лодочника, перетаскивавшего из лодки их вещи.

Марк наслаждался ее восхищением. Он знал, что ее семья считала его непутевым, неспособным как следует позаботиться о жене. Быстро построить такой дом было для него настоящей победой. Чтобы обеспечить успех, он сначала воспользовался помощью людей с «Белого Ангела», прежде всего корабельного плотника, а потом – этих двух рыбаков. Он торжественно показывал жене свои владения. Их земля примыкала к владениям Алертона, а также к земле губернатора Массачусетской компании Крэддока, который не собирался покидать Старый Свет, но скупил много земельных наделов в Новом. Марк отметил, что колодец находится недалеко от дома. И как хорошо, что здесь, так близко от моря, они сразу нашли чистую воду. Вот тут будет уборная, тут – хлев для Бетси. Как много здесь деревьев, среди них – три больших каштана, четыре вяза, сосна. Редкая удача; учитывая здешнюю каменистую почву. На склоне за домом была хорошая, плодородная земля для будущего огорода. А с южной стороны – рукой подать до моря. Фиб хотелось скорее вернуться в дом, начать расставлять все по местам, но Марк задерживал ее.

– Эта бухта достаточно большая и глубокая для целого флота. И обрати внимание, как хорошо она защищена со всех сторон. Видишь ту полоску земли? Это большой перешеек с пастбищем и мраморными скалами, ослабляющими натиск моря. А там на юге – очень удобное место для порта, и мистер Алертон говорит, что там скоро будет полно кораблей.

– Конечно! – сказала Фиб, стараясь выглядеть заинтересованной.

Солнце уже садилось, становилось прохладно, быстро темнело. Шум моря еще более усиливал впечатление их одиночества. И тут из далекого леса с той стороны, где Салем, Фиб услышала протяжный волчий вой. Она вздрогнула и тронула Марка за руку:

– У нас много дел в доме.

Марк помог жене взойти по склону, походка Фиб стала менее уверенной и более неуклюжей.

Зима была трудной и полной испытаний. Но Фиб теперь находила утешение в своем доме. Она с хозяйской гордостью поддерживала чистоту и порядок в двух комнатках. Когда все вещи были разложены по местам и Марк смастерил деревянный стол, кровать и стулья, получилось совсем неплохо. Посуда на кухонной полке сияла чистотой. Были и полочки для ложек и подсвечников, хотя свечами Ханивуды пока не обзавелись. Очаг давал достаточно света, а в случае надобности можно было сделать факел из пучка сосновых веток, как это делали индейцы. Предметом особой гордости Фиб был очаг, такой большой, что на нем можно было зажарить быка. Его снова украшали железные, видавшие виды кованые опоры с перекладиной, на которой висели два железных котелка. Во второй комнате в ящиках хранились кое-какие припасы, пока не будет пристроена кладовка. Но и здесь весело горел огонь в очаге. Плавучая древесина, которой тут было много, шла на дрова.

Оба рыбака, Грей и Пич, полюбили бывать в доме Ханивудов. Они были очень непохожи друг на друга, а до визита Алертона и последовавшего за этим появления Ханивудов почти не общались. Оба жили в хижинах на берегу в полумиле друг от друга, оба еще в Англии научились плотничать и ловить рыбу. В остальном они резко различались. Джон Пич был тощий, меланхоличный, неразговорчивый молодой человек из западной Англии, которого заставила эмигрировать какая-то трагедия. Он никогда не рассказывал о прошлом, и Ханивуды о нем ничего не знали. Том Грей был столь же шумлив, сколь его товарищ сдержан. Сюда его привела не нелюдимость, а активная нелюбовь салемцев. В трезвом или полутрезвом виде он искусно ловил рыбу, а в совсем пьяном – воплощал все пороки, наиболее сдерживаемые служителями Бога. Он буянил, предавался распутству, богохульствовал, что было нетерпимо для набожных членов общины. За семь лет после своего приезда он побывал в большинстве новых поселений, от мыса Анны до Беверли, в том числе и в Салеме, и нигде не пришелся ко двору. Тогда Грей перебрался в Марблхед. Здесь он с успехом ловил рыбу, которую мог продать или обменять в Салеме, приобретя достаточно горячительных напитков, чтобы скрасить свое одиночество. Это был добродушный здоровяк, энергии в нем было хоть отбавляй, если только он не слишком много выпивал. Фиб была не по нраву его грубая речь, но она, как и Марк, полюбила Грея.

Ханивуды отпраздновали и Рождество, но остальные жители колонии пришли бы в ярость, узнай они, как это было. Накануне Марк подстрелил дикого индюка, бродившего по берегу в поисках мелких рачков, а Фиб пригласила двух рыбаков на ужин. Поначалу контраст между приготовлениями к празднику здесь и на родине очень огорчил ее. Там подготовка к Рождеству занимала несколько недель приятных хлопот. На кухне готовили котлеты, пироги, печенье, изюм в горячем пунше, варили пиво; на улице заготавливали рождественское полено и ветви остролиста для венков; потом еще была праздничная ночная служба в церкви. Приходили ряженые в смешных нарядах, а под окнами собирались люди, славящие Христа и певшие старинные песенки, пока внутри дома танцевали и смеялись. А здесь, в глуши, единственной песней был вой зимнего ветра.