Текст книги "Очаг и орел"

Автор книги: Эни Сетон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

В тот день было не холодно, а восточный ветер не принес дождя, и «Алмаз», подобно самому Марку, силился поскорее пробиться на запад и навсегда распроститься со старой Англией.

Передвигаться по палубе было трудно, так как сюда пришли, кажется, все пассажиры, которые могли двигаться. Они пробирались между бочками с водой и ящиками с припасами, проклинаемые матросами, которым они мешали, но подышать свежим воздухом больше было негде. На переднюю палубу допускали только одного Марка, ввиду его необычайного интереса ко всему и того, что он угощал команду «крепкой водой». А на корму капитан не пускал никого, кроме моряков.

Фиб смотрела на берег, облокотившись на перила. Она была внешне спокойной, но Марк, видимо, заметил, как изменялось ее лицо по мере приближения к Дорчестеру. Он обнял жену.

– Крепись, – прошептал он, нагибаясь к Фиб, так как она была гораздо ниже ростом. – Это очень большое путешествие, Фиб.

– Я знаю, – ответила она, подавив вздох.

Как хорошо знала она его вечную неудовлетворенность, жажду неизведанного, толкнувшую его в плавание. Его неугомонная натура проявилась даже в истории их женитьбы. Он полюбил Фиб раньше, чем она его, и это подстегивало его, как, впрочем, и сопротивление ее отца.

Отец Марка был бедным портным, никогда не процветавшим, задавленным налогами, находившимся на грани банкротства, а Фиб Эдмундс была дочерью зажиточного фермера.

Но когда Фиб так же сильно полюбила Марка, сопротивление ее отца, снисходительного к ней, было сломлено. Полгода назад, на ее восемнадцатилетие, они поженились, к обоюдной большой радости. И все же Фиб чувствовала неудовлетворённость Марка. Он терпеть не мог Дорчестер и не имел никакого призвания к ремеслу портного, гораздо больше интересуясь морским портом, находящимся в восьми милях. Это она поняла, но не хотела понимать другого: еще больше ему не нравился милый ее сердцу старомодный родительский дом, стоящий среди прекрасных лугов, согретый теплом семейных отношений.

– Ну и что ты еще хочешь? – воскликнула Фиб, увидев, что Марк никак не может успокоиться. – Чтоу тебя будет в Новой Англии лучше, чем здесь? Мы же не сектанты.

– Не обязательно быть пуританином, чтобы строить новую, свободную жизнь в новой стране. – Он с недовольством окинул взглядом большой зал в доме Эдмундсов: дубовая резная мебель, полированный паркетный пол, устланный турецким ковром, шелковые занавески на окнах.

– Может быть, скоро, – сказала робко Фиб, – мы сами начнем строиться.

Лицо Марка омрачилось.

– Ага, на земле твоего отца! Под его присмотром. – Он вскочил и стал расхаживать по залу. – Вот что, Фиб, я хочу сам себе быть хозяином! Не хочу, чтобы у меня над душой стояли король, или епископ, или подрядчик, или отец – мой или твой. Я нипочем не желаю быть портным или скотоводом. – Он презрительно посмотрел в окно.

После первых огорчений семья Фиб все-таки смирилась с планом Марка. Время было тревожное. Король решил отделаться от парламента и прислушивался к своей королеве – ревностной католичке, которая вполне может вернуть страшные дни Кровавой Мэри.

– Ох, страшные времена наступили, – качал головой отец Фиб. – Будь я помоложе, милая доченька, наверное, с тобой бы поехал.

Но и говоря так, он с удовольствием оглядел уютный дом, за окнами которого на прекрасных пастбищах паслись его многочисленные овцы. Фиб понимала, что родители ее никуда не поедут, что они останутся здесь, затаятся, постараются приспособиться к любым порядкам, ведь за ними – вековой опыт жизни на этой земле.

Так же жить могла бы и я, подумала Фиб, как думала уже не раз во время их долгих сборов, хотя и не беспокоила Марка своими сомнениями. За время их совместной жизни и подготовки их предприятия ее любовь к мужу стала глубже. С живым интересом слушала она перечень оборудования, составленный Массачусетской портовой компанией: кузнечные мехи, ведра, совки, лопаты, топоры, рыболовные снасти. Все это, как и путевые расходы, оплата провоза багажа, лежало на Марке, и он истратил большую часть сотни фунтов, оставленных его матерью. На покупку остального – теплой одежды, провизии, предметов домашнего обихода – Фиб тратила деньги из своего приданого, так как Марк решительно отказывался от какой-либо помощи тестя.

Только в одном Фиб не уступила мужу. Она настояла, чтобы они взяли с собой каминные подставки для дров, подаренные ей на свадьбу. Их выковал кузнец, знаменитый на всю округу. Они были не только большими и крепкими, способными выдержать бревна, но и красивыми. Они не вошли в перечень перевозимого груза.

– Но они нужны мне, Марк, – настаивала Фиб, чуть не плача. – Я хочу поставить их у нашего первого очага, где бы он ни был.

Марк наконец сдался, хотя и не понял жену. Только мать поняла, что эти каминные подставки, дар родительской любви, навсегда останутся для ее дочери знаком связи с родным домом, теплом и благополучием. Но ведь это были женские мысли, непонятные для мужчины. Так думала Фиб, стоя на палубе рядом с Марком, восхищаясь его силой и мужественностью. Она прильнула к мужу, ожидая, что он в ответ ее обнимет.

Но Марк думал сейчас не о любви. Он вдруг резко дернулся, подняв руку над головой:

– Проклятие! Чертов ветер опять улегся!

Фиб проследила за его взглядом и увидела, что паруса, только что раздутые ветром, обвисли. И тут она заметила на берегу знакомые развалины замка Портленд, где столько раз они с сестрами играли или катались на своих пони по заросшим вереском болотистым местам. А там, за замком и за холмами, ее дом. Мама, наверное, в это время занимается приготовлением своего знаменитого вина или помогает молочнице взбивать крем. И Фиб ясно увидела перед собой милое материнское лицо с ярким румянцем во всю щеку, услышала ее заботливые наставления и веселый смех. У матери был нехороший кашель, когда они уезжали; что, если это перешло на легкие? Что если...

Фиб вцепилась в поручни и закрыла глаза.

– Должно быть, сатана нас кружит, – мрачно сказал Марк, – смотри-ка, вернулись на то же место. Осталось спустить лодку, догрести до берега и через пару часов мы у твоего отца.

– О, не надо! – вскрикнула Фиб, и Марк удивленно уставился на жену. Фиб отвернулась от него, но он заметил, что ее плечи, укрытые плащом, вздрагивают.

Он наклонился к жене, неловко успокаивая ее:

– Фиб, милая, что с тобой?

Она, едва совладав со своими чувствами, прошептала:

– Оставь меня одну ненадолго.

Марк погладил ее по плечам и ушел на бак.

Через несколько минут капризный ветер вернулся, и Фиб, чтобы не видеть удаляющегося берега, стала смотреть на другие корабли, которые теперь были почти рядом. «Тальбот» и «Амброзия» ее мало интересовали. Ее внимание привлекла «Арбелла», и, глядя на этот корабль, Фиб стала понемногу успокаиваться. «Арбелла» была самым большим из кораблей; ее выкрасили перед путешествием в веселые красный и белый цвета, а на носу у нее гордо красовался золоченый летящий орел. На борту этого судна были знатные люди: губернатор Уинтроп, который вел их колонию, и сэр Ричард Сэлтонстол с детьми. Но самая знатная пассажирка интересовала Фиб особенно, ведь она уже имела разговор с ней.

Три дня назад, когда они у острова Уайт все ждали попутного ветра, многие пассажиры с четырех кораблей сошли на берег, в Ярмут, погулять и освежиться. Марк сразу побежал осматривать город, но Фиб, менее энергичная, была довольна возможностью просто погулять по городу, вновь ощущая твердую землю под ногами. Так, прогуливаясь, дошла она до устья Яра, где берег был низким, поросшим травой, неподалеку находились какие-то развалины. Фиб уже хотела сесть на обвалившийся камень, когда заметила рядом молодую женщину. Незнакомка была в великолепном гранатового цвета плаще, а из-под отделанного мехом капюшона смотрели голубые глаза, в которых читалось выражение тоски, но и решимости, что сразу вызвало у Фиб сочувствие и симпатию. Она была слишком застенчивой, чтобы первой обратиться к этой явно высокородной леди, к тому же погруженной в свои размышления. Но та услышала шаги и обернулась. Увидев девушку, несколькими годами младше ее и взиравшую на нее с благоговением, знатная дама обернулась и сделала рукой приглашающий жест:

– Вы с одного из наших кораблей, мисс?

Фиб улыбнулась в ответ и присела в легком реверансе.

– Да, миледи, с «Алмаза».

– Вы знаете меня? – спросила дама, слегка удивленно.

– Я догадалась, – тихо ответила Фиб. – Я слышала, что леди Арбелла – высокая, золотоволосая и красивая, как майский цветок.

Арбелла была слегка шокирована. Эти слова заставляли вспомнить многих льстецов. Но глаза девушки были честными и ясными, и Арбелла снова улыбнулась:

– Садитесь, мисс, расскажите о себе, раз мы оказались попутчицами в этом путешествии.

Фиб колебалась:

– Мне не хотелось бы быть назойливой. Я совсем недавно поняла, что очень приятно бывает побыть одной.

Арбелла кивнула со вздохом, но быстро справилась с собой.

– Наш милостивый Бог может преподать нам и более тяжелые уроки, но с его помощью мы выдержим.

Она тоже тоскует по дому, с симпатией подумала Фиб и искренне сказала:

– Ваше присутствие много значит для нас, миледи, оно придает нам мужества.

– Ах, дитя, только Бог может дать его. – Но Фиб видела, что слова ее были приятны собеседнице. Арбелла взяла ее за руку и усадила на камень рядом с собой.

– Вы замужем, милая? Я вижу, вы не принадлежите к нашей пуританской конгрегации, раз носите обручальное кольцо?

– Нет, – ответила Фиб, посмотрев на свое кольцо, затем – на палец леди. – Простите, но я не вижу тут ничего плохого.

– Я тоже, – тихо ответила Арбелла. – Но все же это папистский символ, а мы должны держать в чистоте нашу церковь. Мой любимый муж так считает, – добавила она, больше сама для себя, вспоминая Исаака и его одержимость религией. Он даже сейчас не пошел погулять на берегу, а заперся с губернатором, строя планы на будущее и молясь за успех их колонии в Новом Свете. Арбелла повернулась к Фиб. – Но расскажите о себе.

Знатную леди заинтересовала эта девушка, принадлежавшая к классу, который она очень мало знала. Фиб, хорошо воспитанная, охотно отвечала на вопросы Арбеллы. Выслушав рассказ девушки о Марке, Арбелла живо представила себе красивого, мужественного, решительного молодого человека, умеющего заслужить любовь женщины.

– Но если он эмигрирует не ради свободы совести, то что он хочет найти в Новой Англии? – спросила она наконец, и Фиб, сама не раз задававшая себе этот вопрос, быстро нашла ответ:

– Свободу, миледи, и... – она вдруг улыбнулась, – и, я думаю, рыбный промысел.

– Рыбный? Он что, потомственный рыбак?

– Нет, миледи, он портной. Но он ненавидит это занятие. На него сильно повлиял проповедник, господин Уайт из Дорчестера, который верит, что рыбная ловля в Новой Англии имеет большое будущее. А Марка тянет к морю, он всегда любил порты и суда.

– Но вы, мисс, – нахмурилась Арбелла. – Вы слишком тонко воспитаны, чтобы быть женой рыбака.

Фиб не решилась говорить определенно о будущем.

– Думаю, миледи, что для нас для всех не предвидится легких путей в наших скитаниях.

Глаза леди Арбеллы потемнели; она поднялась, и Фиб увидела, что рука, которой она запахнула плащ, дрогнула, но ответ леди был твердым:

– Вы правы. Я молюсь, чтобы у меня нашлись силы.

И тут они услышали далекий пушечный выстрел.

– Это сигнал, – вздохнула Арбелла. – Пора возвращаться на корабли. Если Бог даст, мы снова увидимся в Номкиге. Храни вас Бог!

– И вас, миледи, – ответила Фиб. Она провожала взглядом удалявшуюся высокую фигуру женщины и чувствовала гордость. Леди Арбелла Джонсон была дочерью высокородного графа Линкольна. Если многие из недовольных здесь ненавидят титулы, если проповедники твердят, что перед Богом все равны, то разве не требовалось особое мужество от такой женщины, как леди Арбелла, для участия в таком предприятии? Это первая знатная дама, которая решилась отправиться в Новую Англию. Арбелла сказала, что едет ради свободы совести? Да, конечно. Но внутренний голос подсказывал Фиб, что также и ради любви к мужу, как и сама Фиб.

И тут она увидела своего Марка, бегущего ей навстречу и машущего шапкой.

– Фиб, Фиб, – кричал он, – торопись! Сейчас отплываем, а ты куда-то пропала.

Чувство теплоты и радости охватило Фиб, она протянула к Марку руки, и он обнял ее и поцеловал в губы.

– Прекрасная встреча. Поторопись, дорогая.

Фиб послушно побежала по берегу вместе с мужем. Их уже ждали на шлюпке, пассажиры радостно смеялись, видя их, взволнованных, раскрасневшихся, в ореоле их любви.

Миссис Бэгби, акушерка из Лондона, неохотно давая Фиб место на скамье, хмыкнула:

– Вы развлекались в Ярмуте? Не в пивной ли?

Фиб пожала плечами, в эту минуту душевного подъема равнодушная к насмешливой гримасе на толстом лице соседки.

– Нет, я просто гуляла, дошла до устья Яра и там встретила Леди Арбеллу.

Бэгби удивленно уставилась на нее, затем замаскировала зависть новой усмешкой:

– И это произвело на вас такое сильное впечатление? Я слышала, что она – жеманная и вздорная особа.

– Она очень милая и смелая, – ответила Фиб, отворачиваясь. Она смотрела, как сидящий у левого борта Марк работает веслом. Он перехватил взгляд жены и улыбнулся.

Теплота и надежность отношений поддерживала ее вечером, когда они, прижавшись друг к другу, лежали на койке, и Фиб попыталась рассказать Марку о своей встрече с леди Арбеллой. Но он не слушал ее, говоря, что она была дурой, поверив в добрую волю графской дочки. Тогда Фиб вспомнила, что у Марка были причины ненавидеть дворянское сословие. Однажды, будучи мальчиком лет восьми, он ловил кролика на земле, графа Дорсета. Марка поймали и по приказу графа жестоко избили и отрезали левое ухо. Марк говорил об этом только однажды, а его густые волосы закрывали изуродованное ухо, так что Фиб забыла об этом.

Фиб успокоила мужа ласками и нежными словами, но размолвка их на этом не закончилась. Марку тоже было о чем рассказать, и Фиб очень огорчилась, узнав, что он истратил часть их небольшого запаса серебра на странную покупку. Пошарив в темноте, он достал свое приобретение из-под соломы, лежащей у них в ногах, и вложил ей в руки какие-то странные предметы.

– Что это? – прошептала Фиб, хотя шум моря и скрип корабля делали таинственность ее ненужной.

– Лимоны, – торжествующе объявил Марк.

– Но зачем? – удивилась Фиб.

– Я встретил знакомого моряка в Ярмуте, он уже пятьдесят лет на море. Он говорит, что если сосать дольку лимона каждый день, то не будет морской болезни. Он продал их мне за одиннадцать шиллингов.

– О, Марк, и ты поверил ему! Он просто надул тебя, чтобы нажиться.

Марк вытащил руку из-под ее спины.

– Их привезли из Испании, – сказал он сердясь, – лимоны были всегда дороги. Ты не должна оспаривать моих решений, Фиб.

– Не буду, Марк, – сказала Фиб через минуту, огорченная тем, что он отвернулся. – Прости.

Она постаралась отогнать от себя мысли о безрассудстве и беспечности Марка.

Но когда они наконец распрощались с Англией и путешествие превратилось в сплошной кошмар из-за штормов и болезней, они с Марком, казалось, справлялись с этим лучше многих. Повсюду на корабле люди жаловались на резкую боль в суставах, на распухшие губы и язык, на то, что их десны стали слишком слабыми, чтобы жевать твердую корабельную солонину. Они же с Марком не страдали от всего этого, а когда организм Фиб приспособился к постоянной качке, прошла и морская болезнь.

На Майский праздник, в штормовой и промозглый день, Фиб помогала одной из женщин в общей каюте лечить ее девочку и, вытирая распухшие синие губы ребенка, вдруг вспомнила о лимонах.

– Не знаю, – неуверенно сказала она, – полезны ли они, но Марк так думает, а у нас до сих пор дела идут неплохо.

Миссис Бэгби, также помогавшая лечить девочку, презрительно сказала:

– Этого еще не хватало! Или вы считаете, что бедный ребенок недостаточно настрадался, нужно еще и обжигать ему рот? Дайте ей пива, госпожа Карсон, пива и отвар полыни, это поможет ей.

И женщина послушалась акушерку, которая считалась знающей; к тому же миссис Карсон была беременна и имела основания думать, что воспользуется услугами этой повитухи.

Фиб ничего не сказала. Она сама не знала, помогают ли лимоны ее здоровью, но каждое утро, прежде чем встать со скользкой и влажной койки, Марк разрезал кислые плоды, и они сосали сок и ели горькую мякоть.

Потянулись новые недели пути, так что и память о доме уже потускнела, превратилась в нечто туманное, как гадания о будущем. Действительностью стала для всех только жизнь на корабле. Скудная пища, дурная погода, скверные запахи, собачий холод Мало что вносило разнообразие в это существование. Проводились воскресные службы, в хорошую погоду – на палубе, а в плохую, что было гораздо чаще, в общей каюте, в кухонном чаду, среди зловония, исходившего от пятидесяти немытых тел. На «Алмазе» не было пастора, а только младший духовный служитель, некто мастер Венн из Норвича, читавший Библию и даже проповедовавший. Марк обычно избегал этих служб, предпочитая беседовать с моряками об их ремесле, но Фиб присоединялась к их участникам – ей не хватало благолепия церковной службы. Непринужденная манера мастера Венна обращаться к Богу несколько шокировала Фиб, но все это она держала при себе.

Когда их судно находилось на середине Атлантического океана, умер какой-то моряк, вечно пьяный и богохульствующий, и многие были удовлетворены, считая это возмездием нечестивцу.

Было несколько спокойнее от того, что в поле их зрения находились еще два корабля – «Арбелла» и «Амброзия» («Тальбота» они давно не видели). Фиб, иногда выглядывая в иллюминаторы общей каюты, отыскивала глазами «Арбеллу» и думала о прекрасной леди, находящейся на борту этого судна: как-то ей там живется? Казалось, корабли не двигаются, штормы следовали один за другим, пассажиры, не выходившие из-за этого на палубу, пребывали в скверном настроении; часть их стала агрессивными, другая – апатичными.

Двадцать седьмое мая был особенно тревожным днем. Всю ночь бушевала буря. Маленький «Алмаз» швыряли вниз и вверх огромные волны. Фиб крепко прижималась к Марку на их койке, а утром они оба, в синяках, с больной головой, побрели в общую каюту на завтрак. Люди были мрачными: наступила новая беда – кончилось пиво. Пить было нечего, кроме подозрительной на вид и вкус воды.

– Надо попросить у капитана Хэрстона спиртное, – сказал Марк. – Только так можно сделать воду безопасной.

Мнения пассажиров были разными. У моряков было пиво, но и его запасы были скудными, а лишить их какой-то части значило бы вызвать мятеж. Шторм все продолжался, а теперь к нему добавился еще проливной дождь. К полудню стало холодно, как зимой, люди дрожали, многие кашляли от дыма, выползавшего из кухни, который не мог уйти из-за закрытых окон. На обед была водянистая овсянка, в которой плавали куски солонины. У большинства пассажиров не было аппетита, Фиб отдала свою порцию какому-то мальчику.

Потом Марк, после смерти моряка кое в чем его подменявший на пару с другим пассажиром, принес радостную весть. С «Арбеллы» прислали шлюпку, которая каким-то чудом доплыла до них, чтобы занять бочку провизии, а в обмен прислали бренди. Это вызвало некоторое оживление и радость у измученных людей.

Тут, однако, случилась новая беда. У миссис Карсон начались схватки. Повитуха Бэгби энергично взялась за дело, но роды были не из легких. Вопли роженицы достигали общей каюты после того, как Фиб, ужаснувшаяся, что несчастной женщине придется рожать на людях, помогла перенести роженицу в их каюту на их койку. Еще две женщины в тесной холодной каюте пытались оказать ей помощь. Они чувствовали свою беспомощность, видя, как несчастная мучается не только от страшной боли, но и от сильной качки. Роженица между схватками, плача, спросила:

– Разве нельзя на минутку остановить это? Тогда я бы могла...

Но тут новая волна швырнула корабль, и она упала на койку, издав дикий вопль.

Фиб, оттесненная повитухой, добрела до общей каюты, дошла до помойного ведра, и ее вырвало. Надо обязательно выйти наружу, подумала она. Фиб поднялась по лестнице и толкнула изо всех сил крышку, пытаясь открыть ее, но из этого ничего не вышло. Она стала колотить что было мочи, но крышка не поддавалась. Тогда Фиб села на верхней ступеньке, держась за перила. Страшные крики становились все слабее. Ей не выдержать, подумала Фиб. А в общей каюте слышалось монотонное бормотание. Мастер Венн читал из Библии.

Перебивая шум волн, скрип корабля и стоны из их каюты, гнусавый голос декламировал:

«...И умножатся твои скорби, и в муках будешь рожать детей твоих, зачатых от мужа...»

«Это не поможет ей», – подумала Фиб, внезапно разозлившись. Она сбежала вниз и крикнула, обращаясь к кучке слушателей:

– Разве вы не можете ей помочь ничем, кроме молитв?

Люди удивленно уставились на нее: Фиб была известна своей уравновешенностью и рассудительностью. Мастер Венн положил тяжелую Библию на колени и задумчиво посмотрел на женщину. Взгляд его был неожиданно добрым. Он не обругал ее за то, что она прервала слово Божье, хотя и считал Ханивудов маловерными англиканцами.

– А чем мы можем ей помочь, кроме молитв? – спросил он тихо.

Гнев оставил Фиб, она опустила голову.

– Я не знаю. Простите, – прошептала она. Фиб закуталась в плащ и села на край лавки.

Мастер Венн, щурясь в свете тусклого фонаря, снова вернулся к Библии. Фиб пыталась слушать, но не могла. Из их каюты доносились теперь приглушенные стоны. Фиб почувствовала страх. Кроме страха за глупую, нодобродушную Карсон, был и другой, в котором она не решалась признаться себе. «Я, – думала она, – может быть, тоже, в феврале, как эта Карсон...» Нет, не может быть. Не может быть, чтобы она зачала на этой койке, в грязи, среди вшей, когда все происходит украдкой, и в самые интимные моменты приходится оглядываться на Брентов.

Вечером ветер ослаб, корабль продолжал, борясь со стихией, продвигаться вперед, наверху, на палубе, слышались тяжелые шаги и отрывистые команды. Слушатели по-прежнему сидели вокруг мастера Венна. Фиб вдруг взглянула на свое обручальное кольцо и со смущением вспомнила леди Арбеллу. Та не стала бы, наверное, так поддаваться внутреннему страху и ожидать, чтобы ее муж понял это и убежал от мужской работы утешать ее. Леди Арбелла сильная, и ее не сломишь.

Фиб встала с лавки и подошла к очагу. Никто не думал о поддержании огня, и он уже догорал. Но ведь надо же готовить еду детям.

Фиб осторожно сгребла золу и стала аккуратно укладывать поленья. Когда она закончила эту работу и пламя в очаге весело вспыхнуло, из каюты донесся новый звук. Это был крик новорожденного.

Мастер Венн перестал читать, и все бросились к двери. Их встретила торжествующая миссис Бэгби. Ее передник был измазан кровью, полное лицо выглядело измученным. Она держала младенца, завернутого в пеленки.

– Девочка! Никогда еще мне так не требовался мой опыт.

– А мать? – вскрикнула Фиб, глядя на неподвижное тело, лежащее на койке.

– Выживет, – пожала плечами миссис Бэгби, кладя младенца в изножье койки. – Скольких сил мне это стоило! Есть ли что-нибудь крепкое?

Все вздохнули с облегчением. Момент единства прошел, люди опять разбились на группы. Мастер Венн с двумя стариками пошел за бренди. Дети устроили возню у лестницы. Большинство женщин жадно расспрашивали повитуху о родах. Фиб не имела желания пить спиртное, но когда доставили бренди, вместе с другими помогала смешивать его с водой из Ярмута и затем вместе с другими жадно пила из ковша. А потом, когда пришел Марк, принеся с собой свежесть морского воздуха, все ее страхи прошли.

Марк поделился новостями. Шлюпка «Арбеллы» чудом прошла опасный путь между двумя кораблями благодаря тому, что ветер вовремя переменился. На борту «Амброзии» люди держатся хорошо, хотя многие были при смерти.

– А как сама леди Арбелла? – спросила Фиб к неудовольствию Марка. Но он был в хорошем настроении.

– Могу сказать, что держится не хуже других. А та женщина с ребенком все на нашей койке?

Фиб кивнула:

– Сегодня мы не можем ее прогнать.

– Ну, придется принести для нас с тобой еще по кружке, чтобы смягчить нашу постель.

Выпив хмельной напиток, они уселись на доски среди бочек с провизией. Здесь сильнее чувствовалась вонь из трюма, а где-то у ног возилась крыса. Марк обнял жену, и она положила голову на его плечо, но заснуть не могла. Бренди и кошмарный запах воскресили морскую болезнь.

– И чего это корабль все время так болтает? – прошептала Фиб, пытаясь справиться с тошнотой, думая, что Марк спит.

– Это все твои чертовы каминные подставки, – ответил Марк посмеиваясь. – Из-за них корабль кренится, разве не поняла?

Фиб забыла о своей тошноте, довольная, что муж поддразнивает ее, а значит, считает нужным поддерживать. Да, думала она, мы выдержим, все будет хорошо. Плыть уже не так долго. И она закрыла глаза.

А путешествие все продолжалось. Потянулись новые недели холода и штормов, изредка сменявшихся штилями. К обычной морской болезни и расстройствам желудка добавились простудные заболевания с кашлем и гнойными выделениями из носа. Дневной рацион уменьшился, но немногих это волновало, потому что свинина портилась, солонина вызывала жажду, пива не было, а твердое печенье покрылось плесенью. Они жили на овсянке и гороховой каше.

Миссис Карсон наконец встала с постели, но у нее, кажется, случилось что-то с головой. Она не разговаривала, не улыбалась, у нее было мало молока, и ребенок постоянно плакал. Его назвали Трэвэйл[2]. И было много злой иронии в этом имени.

Все пассажиры корабля разбились на небольшие группы. Мастер Венн возглавлял сектантов, неодобрительно относившихся ко всем, кто эмигрировал не по религиозным мотивам. Миссис Бэгби от злости и скуки организовала кружок недовольных, потому что «та держалась в стороне, была молода, лучше их воспитана и вообще они с обормотом-мужем, всего-навсего ремесленником, слишком много о себе понимали».

Фиб слышала ропот недоброжелателей, но она слишком устала и была подавлена, чтобы реагировать та это. Она молча выполняла свою долю общих обязанностей: помогала на кухне, выбрасывала мусор, выливала помои, помогала ухаживать за больными, а остальное время проводила с Марком наедине, если это можно было так назвать. Фиб не говорила мужу о своих тайных страхах, ей было стыдно своих опасений. Да она могла и ошибаться. Еще будет время заняться этим, когда они достигнут земли... Если достигнут. Так думала не одна она. День за днем за бортом простирался океан, а конца ему не было видно. Но наступил день, когда не стало видно и океана. Серый ледяной туман, гуще и холоднее, чем бывало прежде, окутал «Алмаз» зловещей мглой. Непрестанно звучавший сигнал казался чуть слышным. Корабль почти не мог двигаться.

Пассажиры почувствовали было облегчение, ощутив под ногами устойчивую палубу, но вскоре их тревога вернулась. Моряки угрюмо молчали. Капитан, едва взглянув на ют удалился в свою каюту, он не отвечал на передаваемые ему тревожные вопросы. Даже Марк утратил свой оптимизм, и по его скупым, мрачным репликам Фиб поняла, в какой опасности они были. Они, должно быть, застряли у больших рифов. К югу лежало опасное мелководье. Они потеряли из вида другие корабли четыре дня назад, а капитан в тумане не мог найти верный курс.

«Нет, – нетерпеливо отвечал Марк на ее вопросы, – сделать ничего нельзя, можно только ждать, ну, еще, может быть, стоит помолиться с мастером Венном». Вскоре он ушел на бак, где по крайней мере ему не задавали глупых вопросов и можно было узнать что-нибудь полезное.

Туман стоял всю ночь и на другой день, и хотя это было начало июня, холод пронизывал насквозь, как дома в январе. Позавтракав кашей, Фиб, дрожа от холода, улеглась на койку. Соломенная подстилка настолько проволгла, что даже вши, кажется, не выдержали и сбежали. Укрытая плащом и двумя пледами, Фиб пыталась заснуть, как вдруг услышала топот ног на палубе и громкие радостные мужские крики:

– Земля! Ура! Ура!

Фиб спрыгнула с койки и вышла из каюты. Туман вдруг рассеялся, и вдали на севере показалась темная стена скал. Сердце ее забилось от дикой радости.

– Слава Богу, это Номкиг! – вскричала она, стоя у перил в толпе пассажиров.

– Нет, моя хорошая, – смеясь сказал Марк. – Ты слишком торопишься. Это мыс Сэйбл, и впереди еще много дней плавания. Но это наконец Новый Свет!

Он наклонился к жене и от души поцеловал ее, на этот раз не замеченный мастером Венном и миссис Бэгби, разделявшими общий восторг.

«Алмаз» оказался недалеко от Больших Отмелей, известного места, где европейцы столетиями ловили рыбу. Море было спокойным, и многие пассажиры занялись рыбалкой. Они были вознаграждены сторицей, за два часа поймав около пятидесяти штук огромной трески. Женщины удалились на ют, а главная палуба была завалена живыми серебристыми рыбинами. Наблюдая за Марком, Фиб заметила, что он был более умелым, чем большинство мужчин. Ему словно инстинкт подсказывал, как надо действовать: он поймал больше других и самую крупную рыбу. Она вспомнила слова леди Арбеллы: «Не представляю вас рыбачкой» – и улыбнулась про себя. Впереди видна была «Арбелла», и, конечно, там тоже ловили рыбу. Позже, когда они насытились свежей рыбой, показавшейся им необыкновенно вкусной после скудной пищи, Фиб мысленно обратилась к Арбелле: «Теперь, наверное, вы не так плохо думаете об этом ремесле, миледи?»

Рыбалка оказалась хорошим знаком для всего путешествия. Туман рассеялся, погода стала ясной, с правого борта теперь видна была гористая местность. Теперь можно было все время находиться на палубе и греться на солнышке, а приятный свежий ветер приносил с земли запахи цветущего сада.

Капитан Хэрстон вышел из подавленного состояния и теперь охотно общался с пассажирами и рассказывал о местах, мимо которых они проплывали. Гора Дезерт, Агаментик, Рыбный остров. За мысом Анны их настиг юго-западный штормовой ветер, но теперь, после стольких бурь, так близко от земли, пассажиры почти не огорчились.

В воскресенье, тринадцатого июня, в два часа дня пассажиры «Алмаза», прошедшие между двумя островами, вновь возрадовались, увидев вдали, на севере, стоявшую на якоре «Арбеллу».

– Неужели Номкиг? – вскрикнула Фиб, глядя во все глаза на лесистый берег.

– Да нет, Фиб, – рассмеялся Марк, как и неделю назад, у мыса Сэйбл. – Это побережье у мыса Анны. Потерпи еще немного.

– Не дождусь земли, – ответила Фиб с улыбкой, удивляясь разнице между своим нетерпением и спокойствием мужа.

– Смотри, – сказал он, указывая на «Арбеллу», – они спускают шлюпку, похоже, собираются плыть к нам, их корабль гораздо больше, и им придется ждать большой воды и хорошего ветра.