Текст книги "Ликвидатор"

Автор книги: Эндрю Йорк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Ты собираешься просидеть здесь целый день?

– Можешь принести мне книжку.

– А еда?

– Принеси хлеба и сыра. Когда удастся улучить момент.

– А в туалет и…

– У тебя есть ночной горшок. – Уайлд погладил себя по подбородку. – Сегодня к вечеру я стану похож на дикаря с острова Борнео, но тут уж ничего не поделаешь.

Руки у Роды тряслись, губная помада размазалась.

– Мне не надо было разрешать тебе подниматься наверх. Когда мы ждали всех этих важных людей и всякое такое. – Она встала у двери. – Предположим, кто-нибудь войдет?

– А что, кто-то может?

– Ты крутой, – задумчиво проговорила она. – Думаю, тебе действительно нечего терять, кроме разве что брюк. – Она закрыла за собой дверь.

Уайлд простоял у окна полчаса, сожалея, что ему так плохо видна аллея. Один раз мимо прошла собака, которую инструктор вел на коротком поводке. О том, чтобы пробежать две мили по лесу, когда тебя преследует по пятам подобная зверюга, не стоило и думать. Он вздохнул. Это был очень красивый пес.

Уайлд лег, подложив руки под голову. Он задремал, мысленно расслабившись, но тело оставалось настороженным. Услышав звук шагов по коридору, он немедленно укрылся в гардеробе. Это была Рода с бумажным пакетом. Она заперла за собой дверь и с отвращением прошептала:

– Вот уж влипла так влипла. Придется подавать им треклятый ленч. Как будто я чертова официантка. «Для меня их слишком много, – говорит Парсонс, – а Берт будет занят на кухне». Только богу известно, когда я снова смогу подняться сюда. – Она выгрузила половину буханки хлеба, большой кусок чеддера, бутылку имбирного эля и иллюстрированное сокращенное издание «Ароматного сада». – Я нашла это на книжной полке ихнего сиятельства. Подумала, что если ты добавишь немного этого твоего бренди в эль, то сможешь устроить себе тихую оргию.

– Масла нет?

– Тебе повезло, что хоть это есть. Как подумаю, на что приходится идти ради тебя…

Он обхватил ее за талию.

– А ты даже не помнишь, стоит ли оно того.

– Ох, Гарри, перестань, пожалуйста. – И она снова ушла.

Уайлд поел хлеба с сыром и запил скромную трапезу имбирным элем. Во рту было гадко, но о том, чтобы почистить зубы, и мечтать не приходилось. Тогда он позволил себе помечтать о бутылке «Шато Марго», а потом лег и вскоре заснул.

Рода поднялась наверх через час после ленча. Она принесла четыре куска хлеба с маслом, немного холодного окорока и бутылку теплого «Лагера». Вздохнув, села на кровать, свесила руки между коленями.

– Не знаю, что со мной такое, – пожаловалась она. – Разбила тарелку, только что. Стояла, держала ее в руках, и на тебе, бамс. Просто выскользнула на пол. Парсонс был в бешенстве.

Уайлд сел рядом с ней и поцеловал в ухо. Он обхватил ее плечи рукой и потянул на постель.

Она оттолкнула его:

– Не могу, Гарри. Не сейчас. Я так чертовски расстроена. Он вычтет у меня из зарплаты, знаешь. Он уже так делал. К тому же ты колешься.

Уайлд подумал, что все идет очень хорошо. Когда она спустилась вниз, чтобы приготовить чай, он снова заснул. Очень скоро ему понадобится каждая унция имеющейся у него энергии.

Машина приехала в пять. К этому времени снова набежали дождевые тучи, свет быстро меркнул. Уайлд стоял у окна и наблюдал, как по ступенькам поднимались четыре человека. В середине Сталиц. Во плоти он не так походил на Кэннинга. Был гораздо ниже, и в усах виднелась седина. В каждом его движении чувствовалась напряженность. Он выглядел старым, усталым и подавленным. Сталиц здесь, Сталиц мертв. Уайлда больше не интересовал громадный человек, шедший рядом с ним. Крупный нос и подбородок, выдвинутый вперед, словно скала. Бескомпромиссно тонкий рот. Руки Люсинды были глубоко засунуты в карманы дождевика, шляпа сдвинута на затылок, узел галстука ослаблен. Он имел тот самый обманчиво расслабленный вид, который бывает у американских солдат и полицейских в штатском – когда они в действии. Впервые в своей жизни Уайлд почувствовал себя одиноким.

Он снова лег. Теперь каждая мышца его тела взывала к действию, взрываясь от подавленной мощи, которая, если понадобится, понесет его сквозь ночь, как волна прилива. Он рассчитал – и правильно, – что это будет необходимо. Он прислушался, но до его комнаты не доносилось ни звука. Тем временем стемнело, по подоконнику застучали капли дождя.

Снова появилась Рода, на ходу стягивавшая платье.

– Мне придется им и треклятый ужин подавать. Слышал, как другие типы приехали?

– Видел.

Она сменила платье, пробежала расческой по волосам и стала краситься.

– Один – настоящий иностранец. Говорит мало, но так смотрит. Уф. Русский или что-то в этом роде.

– Значит, у них парадный ужин? – спросил Уайлд.

Она подмигнула:

– Чертовски парадный. Садятся в восемь. Суп, рыба, орехи, всякое такое. И вдогонку «Шато д’Икем». Парсонс говорит, сэр Реджинальд велел ему подать все самое лучшее. Этим треклятым янки.

99

– Сэр Реджинальд уже здесь?

– Он приедет только завтра, с коротким визитом.

– А где этот иностранный тип спит?

Рода остановилась, склонив голову набок и держа губную помаду, которая в ее руках выглядела как фаллический символ.

– Тебе-то зачем знать?

– Если я хочу выбраться отсюда, мне надо будет схорониться от сторожевых псов и их хозяев, которые облепят его комнату как мухи.

– Об этом я не подумала. Его поместили у сэра Реджинальда. Ихнее сиятельство редко когда там спит. Приедет утром, уедет вечером, это у него так. Спит в этом своем «роллсе».

– Значит, в передней спальне?

– Точно. – Рода остановилась у двери. – Это все самые высшие сферы, Гарри. Под большим секретом, всякое такое, понимаешь? Ты ни словечка никому не должен рассказывать, ладно?

– Поверь мне, детка, как только я отсюда выберусь, немедленно обо всем забуду. Кроме тебя, конечно.

Ее лицо расслабилось.

– Знаешь что? Я рада, что ты здесь немного побудешь. Это было здорово. В некотором роде. Видеть тебя.

Уайлд сел на постель. Они едят в восемь. Следовательно, вряд ли отправятся спать до одиннадцати. Он прикинул, что, если сумеет пробраться к машине раньше одиннадцати сорока пяти, все будет в порядке. Почтовый пароход уходит из Веймута задолго до двух.

На улице дождь стал сильнее, и ветер возобновился.

Рода вернулась в половине одиннадцатого. Заперла дверь, выключила свет и растянулась на животе поперек кровати, свесив руки и ноги. Она напоминала выброшенного на песок кита.

– Если у меня будет еще один такой денек, как этот… и голова целый день кружилась.

– Как прошел ужин?

– Ты бы решил, что они целый год не ели. И эта треклятая овчарка тоже ничем не лучше.

– А что они сейчас делают?

– Курят сигары, пьют кофе. И портвейн. – Она перекатилась на спину. – Не думаю, что после такого кто-нибудь из них рано проснется.

Уайлд перешел к окну и посмотрел в ночь.

– Ну? – требовательно спросила она. – Какие планы?

– Собираюсь прогуляться под дождем вместе с чертовым псом, совсем скоро. Такие вот планы.

– Боишься, да? Так расслабься. Он сидит на цепи в переднем холле. Что тебе без надобности дергаться?

– Тогда будем надеяться, что дождь не кончится. А что с сигнализацией?

– Парсонс включает ее, как только становится темно.

Уайлд сел около Роды.

– Это было самое настоящее приключение, правда? – Он обнял ее за талию.

– Даже чересчур.

– Но ты захочешь со мной встретиться, когда я снова окажусь на юге?

– Хочешь сказать, что собираешься вернуться? Черт. Наглости у тебя хватает. Даже не думай, что снова сюда попадешь. Ни за какие коврижки.

– Судя по всему, ты права. Но если даже я все-таки соберусь это сделать, для начала мне хорошо бы выбраться на волю. Ты должна мне помочь.

– Что еще? – подозрительно поинтересовалась Рода.

– Две вещи. Ты спустишься вниз и отключишь сигнализацию. А потом, просто на всякий случай, если кто-то заметит, как я крадусь, или этот чертов пес залает, минут через пять после того, как я покину комнату, выйди на лестницу и изо всех сил завизжи.

– Должно быть, ты свихнулся.

– Они прибегут, и ты скажешь, что видела мужчину. Услышала шаги в коридоре, открыла дверь, а там человек.

– Но разве это не заставит их еще больше встревожиться?

– Для начала это задержит их минут на десять. А в такой дождь именно столько времени мне хватит. Я оставил машину на противоположной стороне леса. Мне только бы успеть добраться до нее – и дело в шляпе.

– А ты эксперт, черт подери. И что, по-твоему, этот человек мог здесь делать?

Уайлд пожал плечами:

– Грабить. Впрочем, это не имеет никакого значения. Ты всего лишь заметила его.

– А если они тебя поймают?

– Придерживайся этой истории. Ну, ходили мы с тобой куда-то пару раз. Понятно, что присматривался к месту. Но ты распрощалась со мной вчера вечером в половине седьмого и больше не видела. Клянись в этом, даже на суде.

Рода глядела на Уайлда во все глаза.

– Ты попадешь в каталажку, великий дурень.

– Без предварительного приговора? Выкручусь. Я здесь ничего не украл.

– Работа твоя накроется.

– О какой работе ты говоришь? – спросил Уайлд. – Если не сделаешь, как я говорю, работу потеряешь ты. А где ты еще найдешь такое тепленькое местечко? Все закончится тем, что тебе придется рыскать в поисках твоего старичка по всей Австралии.

– Я лучше пойду на улицу. Но знаешь что? Ведь на самом деле я приняла тебя за настоящего коммивояжера с пятнадцатью ребятишками и грязными подштанниками. Мне стыдно, что я так подумала, Гарри. То есть ты хочешь сказать, что и вправду готов потерять из-за меня работу?

Уайлд поцеловал кончик ее носа.

– Я не филантроп. Теперь вперед, отключай сигнализацию. И пока будешь внизу, посмотри, как продвигается дело с сигарами.

Рода встала, все еще сомневаясь. Уж слишком жестко он стелил.

– А может, ты действительно грабитель, Гарри?

Уайлд подмигнул:

– Я краду только сердца, киска. Поторопись.

Было без десяти одиннадцать. Пальцы у него повлажнели.

Рода вернулась через пять минут.

– Они попросили еще одну бутылку. Берт чертыхается на чем свет стоит. И угадай с трех раз? Старина Парсонс забыл включить сигнализацию.

– А? – Уайлд встрепенулся.

– Да не переживай? Если они увлеклись выпивкой, ты их опередишь. Почему бы нам не забыть обо всем на пару часиков? Я могу визжать так же громко и в два часа ночи.

Уайлд принял решение. Какие бы меры предосторожности ни предусмотрел Люсинда, они наверняка пойдут в ход вне дома и не сейчас, когда свет еще не погасили, а оперативники не спят. Кроме того, если задержаться, для отхода останется только лондонский аэропорт.

– Нет, нельзя медлить. Уйду сейчас. Пока все складывается удачно.

– Ты спятил. Парсонс бродит по всему дому, на кухне Берт.

Уайлд вздрогнул:

– Рискну. Это надо делать сейчас, киска.

– Да ты боишься до смерти, – с недоверием протянула Рода. – А я думала, ты такой крутой.

– Прости, киска. Это от мысли о распроклятом псе.

– Я подумала, что мы могли бы… но у тебя все равно ничего не получится в таком состоянии. – Она села на кровать, плечи ее были напряжены, руки сложены на коленях.

– Но ты все равно мне поможешь? Дай хоть пять минут, чтобы я мог спуститься, и начинай кричать. Это заставит их прибежать наверх.

– Не знаю, зачем мне это надо.

– Не подводи меня, киска. Где они веселятся?

– В зимней гостиной. У подножия маленькой лестницы. Где собака привязана.

Уайлд мысленно чертыхнулся. И подмигнул Роде:

– В таком случае все хорошо. Я воспользуюсь другой лестницей и выйду через главный вход. Ты мне поможешь?

– Ну… ладно, хорошо.

– Умница. Я упомяну тебя в своем завещании. – Он поцеловал ее в лоб.

– Счастливо, – слабо проговорила она.

Уайлд кивнул и закрыл за собой дверь. Он напомнил себе, что надо предельно сосредоточиться, иначе ступор не позволит эффективно балансировать на краю пропасти.

Он двинулся по коридору. Пол скрипел. Сэру Реджинальду следовало бы заняться чердаком. Или он просто дожидается, когда здание рухнет само по себе. Уайлд спустился по лестнице на один этаж. Двери спален ждали за его спиной, как череда стражей; слева маленькая лестница вела на нижний этаж и к двери в зимнюю гостиную. Дверь рядом с гостиной вела в маслобойню. Она была его первой целью, как только Рода закричит. Если американцы действительно ждут неприятностей, беспокойство заставит их помчаться наверх бегом, надеялся он. Со Сталицем останется кто-нибудь один. Впервые за свою карьеру Уайлд полагался на удачу. Иного судьба ему не предлагала.

Он повернул к лестнице. Пол позади него заскрипел.

– Застынь, приятель. И потянись. Медленно.

Уайлд повиновался. Человек на постоянном дежурстве на верхнем этаже. Но самообвинение вряд ли ему поможет. Он почувствовал запах «Принца Гурелли». Человек стоял вплотную к нему. Рука провела по пиджаку сбоку, под левой рукой. Уайлд подумал, что проблема профессионалов заключалась в том, что они, обученные механически выполнять определенные вещи определенным образом и делавшие это лучше, чем кто бы то ни было, были полностью предсказуемыми.

Дуло пистолета скользнуло по правому боку. Уайлд повернулся влево, одновременно ударив стоявшего за спиной левым локтем и левой пяткой. Пистолет выстрелил с оглушающим грохотом, и вдоль ребер разлилась боль. Она распространялась как взрывная волна; но ужасающий грохот о стену впереди сказал ему, что это не конец. Он ударил еще раз, и человек задохнулся от удара локтем в живот. Он не стремился попасть ни в сонную артерию, ни в яремную вену. Человек стал оседать, и Уайлд схватил его за лацканы пиджака до того, как тот ударился об пол. Одним движением он поднял свою жертву и отнес в главную спальню. Уложил на ковер. Пистолет все еще болтался в бесчувственных пальцах, отвисший подбородок начал синеть. Уайлд закатил охранника под низко свисавшее покрывало огромной кровати и встал около двери. Кровь стекала по костяшкам пальцев, он вытер кулак о брюки; рубашка тоже была испачкана кровью.

Внизу упал стул, и кто-то закричал. Немецкая овчарка залаяла. По лестнице загрохотали ноги. Уайлд ждал. Он окажется в западне, если кто-нибудь войдет в спальню. Все теперь зависело от Роды. И она завизжала – не поддающимся описанию фальцетом.

Мужчины остановились на лестничной площадке.

– Выстрел донесся отсюда, – сказал один из них. – Чувствуется по запаху.

– Девушка кричит наверху, – ответил другой. – Должно быть, он там.

– Одно с другим не вяжется, – сказал первый мужчина. – Где Бегли в таком случае?

– Должно быть, побежал наверх.

Ступени лестницы, ведущей на чердак, заскрипели. Уайлд выскочил из спальни и помчался вниз. Немецкая овчарка, сидевшая в холле на короткой цепи, оскалила зубы. Уайлд щелкнул пальцами и распахнул дверь в зимнюю гостиную. Здесь не чувствовалось попыток воссоздать прошлое; камин с дровами пылал, помогая центральному отоплению; кушетка и кресла были слишком плотно набиты; на столе стояли графин и несколько бокалов. В центре комнаты лицом к лицу Уайлд столкнулся с охранником. Это не был Люсинда, в руках его поблескивал «смит-и-вессон магнум».

– Стой, где стоишь! – повелел он.

Уайлд уже был в воздухе. Подавленная энергия, копившаяся внутри него в течение целого дня, разрядилась как пуля. От изумления мужчина не выстрелил. Он принял Уайлда на грудь, и они вместе упали на стол. Красное дерево и хрусталь раскололись. Липкое вино растеклось по столешнице. Они покатились по битому стеклу, вцепившись друг в друга, но у Уайлда были свободны ноги. Его колени поднялись, и противник зарычал и слегка обмяк. Уайлду этого было достаточно, чтобы высвободить левую руку и дважды ударить его в подбородок. Мужчина упал навзничь, но все еще не потерял сознания; он поднял револьвер. Уайлд оттолкнул оружие молниеносным движением руки, и оно выстрелило позади него, разнеся в кусочки очередную панель шестнадцатого века. Правая рука Уайлда уже стала жесткой и теперь раскачивалась, инстинктивно, яростно, с концентрированным бешенством метя в шею мужчины. Американец увидел, что она приближается, и поднял руки в жесте защиты. Ребро ладони Уайлда ударило как топор. Мужчина застонал, глаза его остекленели. Уайлд уже собрался замахнуться снова, но в мозгу сверкнула искра здравомыслия. Он кинулся вперед, через неподвижное тело, в сторону Сталица.

Сталиц, сидевший в одном из кресел, когда появился Уайлд, поднялся и стоял теперь перед камином совершенно неподвижно, держа руки в карманах темно-бордового смокинга, пока Уайлд расправлялся с его телохранителем. Уайлду пришло в голову, что для Сталица, который убивал ради удовлетворения своего научного любопытства и создавал смертоносные средства в массовых масштабах тайно, без разбору – его специальностью были микробы, поражавшие внутренности, – его собственная смерть тоже должна была бы быть предметом научного любопытства.

Сталиц открыл рот, словно собирался заговорить, и умер, не сказав ни слова. Он лежал на полу у камина, позади него потрескивали и шипели дрова. Уайлд подобрал кресло и швырнул его в окно эркера. Стекло раскололось, и в теплоту комнаты ворвался ночной воздух.

На лестнице снова послышался топот ног. Уайлд перешагнул через Сталица и добрался до окна. Он сел на подоконник, перекинул наружу Ноги, в пять прыжков пересек террасу, перескочил через низкую стену и спрыгнул на подъездную аллею. Унылый сад находился справа от него; перед ним расстилался лес. Позади коротко залаяла собака.

Ветер утих. Дождь бесшумно падал, окропляя волосы и плечи Уайлда. Правая сторона горела, но он не предполагал ничего особенно серьезного, ведь он отлично слышал, что пуля ударила в стену. К сожалению, рана кровила. Собака легко почует кровь.

Он побежал, внимательно глядя на землю перед собой, сосредоточившись на том, куда ставить ноги, чтобы не споткнуться об упавшую ветку или не зацепиться за траву. Мокрые колючие кусты хлестали его без всякой жалости. Раскачивающиеся ветви деревьев отливали водой. Позади снова залаяла овчарка, теперь уже снаружи. Они спустили ее с цепи, рассчитывая, что собака сможет догнать и схватить его.

Уайлд не покрыл и половины мили. Овчарка нагонит его прежде, чем он сможет добежать до машины. А вскоре подоспеют и люди. Уайлд на несколько секунд остановился, глубоко вдыхая воздух носом и выдыхая через рот, подняв лицо навстречу дождю. Пот струился по шее, облепленной и без того уже мокрым воротником. Он ослабил узел галстука. Верхняя пуговица рубашки оторвалась. Его дыхание возвратилось к норме. Было двенадцать минут двенадцатого.

Он снял пиджак, обернул им левую руку, затем шагнул за большое дерево и стал ждать. Время внезапно остановилось, хотя ждать оставалось лишь несколько секунд. Сторожевые собаки, идущие по следу, – пример целеустремленности, чего нельзя сказать о людях, даже таких, которые охраняли Сталица. Кровь капала, стекая по ноге. Это создаст дополнительные сложности, когда придется подниматься на борт почтового парохода. Но сначала следовало разобраться с собакой.

Гигантские лапы мяли кустарники. Уайлд вышел из-за дерева и пробежал несколько шагов. Немецкая овчарка издала короткий лай, выражавший триумф. Уайлд остановился и повернулся, подняв вверх левую руку. Собака кинулась на него, как на мешок, опрокинула, впилась клыками в толстый материал, пронзая подкладку, стремясь ухватить тело под ней. Уайлд перекатился на спину и замахнулся правой рукой. Собака вцепилась в его плоть. Уайлд замахнулся еще и еще раз. Он почувствовал, как под его ударами, похожими на удары топора, тело животного поддалось. Собака издала визгливый стон, но все еще продолжала сжимать челюсти. Это был великолепный экземпляр, прекрасно обученный. Уайлд ударил в четвертый раз, и челюсти разжались.

Стряхнув с руки изорванный пиджак, он вскочил и снова побежал. Позади слышались крики запыхавшихся растерянных людей, но он не обращал на них никакого внимания. Вытянув вперед правую руку со светящимся в темноте компасом, он бежал и бежал вперед, пока наконец, прорвавшись сквозь последние деревья, не увидел влажно поблескивавшую машину.

Он сделал прыжок, одновременно вынимая из кармана ключ зажигания, и почувствовал, как в нем поднимается возбуждение, заглушающее даже боль от раны. Он открыл дверцу машины, проскользнул за руль, включил зажигание, и двигатель вернулся к жизни. Но тут услышал приглушенный звук и полуобернулся. Тысячи огней взорвались у него в голове. И в этот момент он понял, что недооценил своих противников.

Часть вторая
МСТИТЕЛЬ

Глава 7

Не было ничего, кроме боли. В голове Уайлда стучало, правая сторона горела, словно в огне. Он открыл глаза и поспешно закрыл их снова; лампочка без абажура мощностью двести пятьдесят ватт висела прямо над ним. Теперь, когда он знал, что она там, ему казалось, что свет проникает даже сквозь закрытые веки; ее жар обволакивал.

Тело затекло. Он слишком долго пролежал на спине на тонком, бугристом матрасе. Уайлд попытался повернуться и понял, что лежит в наручниках, которые прикованы к железным столбикам кровати. Он пошевелился, и это вызвало острую боль.

Кровать тряхнуло. Крепкие пальцы ухватили Уайлда за подбородок и повернули голову, потом потянули вверх правое веко, после чего их хватка ослабла и они превратились в руку, которая хлестнула его по щеке. Уайлд открыл глаза.

– Я решил, что тебе пора просыпаться.

Владелец руки был маленьким человеком с усталыми глазами и злым морщинистым лицом. Его губы кривились, когда он разглядывал Уайлда. Тот понял, что попал в исключительно неприятную ситуацию. Он лежал совершенно голый. С него сняли даже наручные часы. Правда, на правом боку, там, где пуля обожгла ребра, была приклеена полоска пластыря, а на левом предплечье следы собачьих зубов покрывала мазь. Интересно, сделали ли они заодно прививку от бешенства?

Он повернул голову, чтобы посмотреть в окно. Оттуда падал дневной свет, почти серый. Должно быть, шел дождь. Он прикинул, что с рассвета прошло немало времени, значит, наступило утро вторника и почтовый пароход прошел между пирсами Сент-Питер-Порта два часа назад. В это время он должен был бы завтракать с Питером Рэйвенспуром и Маритой.

– Рад видеть, что ты так хорошо себя чувствуешь, – сказал маленький.

– Давай выключим лампочку, дружище, – сказал Уайлд.

Маленький улыбнулся:

– Привыкай к ней. Там, куда ты попадешь, сынок, будет очень много света. И жара.

Уайлд вздохнул:

– Приведи сюда старшего, будь любезен.

Пальцы маленького свернулись в кулак, он стал медленно вытягивать правую руку, пока кулак не достиг подбородка Уайлда.

– Что касается тебя, то сейчас ты смотришь на старшего. – Мужчина невесело хмыкнул. – Я так думаю, нам с тобой стоило бы немного поболтать.

– Отвали, малыш.

Маленький ударил его – дважды в лицо и один раз в живот. От ударов в лицо в голове закружились облака боли. От удара в живот, казалось, в ребра вонзились тысячи кинжалов. Ему понадобилась вся сила воли, чтобы не поджать колени.

– Давай не умничать, – сказал маленький. – Это ты получил за Бегли и Шульце. И за меня. Благодаря тебе все мы выглядели довольно жалко.

– Я не стал бы об этом беспокоиться, – сказал Уайлд. – Вырубили-то вы меня отлично.

Маленький кивнул:

– Это старик Кул собственной персоной. И знаешь что, сынок. Я работал с ним впервые и могу сказать, идея эта мне не сильно нравилась. Может, у него и есть репутация, но когда человека зовут Кулидж Люсинда… к тому же я был в этом бизнесе, когда он пацаном в школу ходил. Но должен отдать ему должное. Думаю, у него от природы злобный ум. Знаешь, когда я приехал сюда вчера утром первым и осмотрел место, то мог бы поклясться, что здесь все чисто, чище не бывает. Но не Кул. Днем он настоял, чтобы снова все обойти и проверить, и когда увидел ту машину, то как будто стал нюхать воздух, как боевой пес.

«Что это, черт побери?» – сказал он. «Она была здесь весь день, – ответил я. – И она не на территории поместья Керли. Это Соединенное Королевство, – сказал я ему. – Наши дела сюда не распространяются. Я считаю, пока дом у нас прикрыт как надо, с работой мы справляемся». И знаешь ли ты, что он сказал, сынок? Он сказал: «Мы прикрываем дом, Сэм. Но если завтра вечером эта телега все еще будет здесь, мне захочется немного поболтать с ее хозяином». Как я тебе говорил, надо отдать ему должное.

– Значит, тебя зовут Беннет? – спросил Уайлд.

– Верно, сынок. Получается, ты уже был здесь, когда я приехал. Неглупо. Расскажи мне об этом. – Он улыбнулся. – Может, я должен тебе сказать, что воевал в особых частях во время войны с фрицами? – Его глаза скользили по телу Уайлда вверх и вниз.

– Она кончилась, – напомнил ему Уайлд.

– Не думаю, что здесь есть какая-то, к черту, разница. Красные для меня по-прежнему такого же цвета, и для Кула тоже. И ты достал Сталица. Это пятно на его стопроцентной репутации. Я прикидываю, что только одна вещь на свете сможет заставить Кула улыбнуться снова. – Его кулак вонзился в ребра Уайлда. Тот сделал резкий вдох и почувствовал, как по боку потекла кровь. – Ты заговоришь как фонограф. И для тебя же лучше, если это будет хорошая история.

– О, я заговорю. Попробуй потом меня остановить. Приведи сюда Люсинду, и твои проблемы закончатся.

– Люсинда в госпитале, навещает Бегли. Ты должен постараться сначала рассказать все мне, сынок.

– Я буду говорить с большим человеком или не буду говорить вовсе.

Сжатый кулак ударил в подбородок. Голова Уайлда дернулась, боль каскадом хлынула из разбитой головы, как двойное шотландское виски, разведенное бренди и подогретое на медленном огне. Он закрыл глаза, судорожно пытаясь вдохнуть, потом очень осторожно расслабился, и боль начала утихать.

– Продолжай в том же духе, – прошептал он, – и говорить будет невозможно.

Беннет приблизил к нему лицо:

– Я мог бы ударить тебя еще кое-куда, сынок. Тебе следует забыть о том, что для меня ты – человеческое существо. Если бы я наступил на тебя на улице, то помыл бы ботинки. Ну, я тебя слушаю.

– Записывай, – сказал Уайлд. – Я хочу дать показания.

– Верно.

Уайлд испытал облегчение, когда Беннет отошел от кровати и уселся на стул у окна. Он положил ногу на ногу и закурил сигарету. Достал блокнот, щелкнул шариковой ручкой. У Уайлда впервые появилась возможность осмотреть комнату. Он все еще находился в доме Керли, на чердаке, судя по скату потолка, но не в жилой его части. Единственной мебелью были дешевая железная кровать и стул, деревянный пол ничем не застелен.

– Я хотел бы знать, что случилось с миссис Гудерич.

– Хотел бы, да? Всю ночь она распевала, словно канарейка. Про то, что ты коммивояжер, который появился пару дней назад и кормил и поил ее. Она говорит, что прошлой ночью ты всего лишь пытался выбраться из дома.

– И вы ей не поверили?

Беннет улыбнулся:

– Ты убил одного человека и отправил двоих в больницу. Что бы ты наделал, если бы пытался попасть в дом?

– Она говорила правду, знаешь. Я использовал ее, чтобы оказаться в доме, но ни в чем другом она не виновата.

– Можешь вставить это в свои показания.

– Что ж, очень хорошо. Меня зовут Гарольд Джордж Эдвард Сент-Винсент Хоуп. Я родился в Лондоне 23 августа 1930 года.

Беннет энергично строчил, опустив голову, дым окутывал его голову, словно дрейфующее облако.

– Я коммивояжер, – продолжил Уайлд. – Торгую шерстяным нижним женским бельем ручной вязки. Зарабатываю хорошие деньги. К сожалению, люблю играть на скачках. Три года назад мне намекнули на победителя в Дерби. В минуту безумия я собрал все деньги, которые сумел наскрести, три тысячи шестьсот девять фунтов четыре шиллинга и три с половиной пенса, заложил часы и пару запонок, доставшихся мне от бабушки по матери, и все поставил на эту лошадь. Когда скачки начались, чертова скотина развернулась и побежала в другую сторону. Я оказался в очень неприятном положении, потому что все еще должен был шесть с половиной пенсов за молоко.

Я пребывал в отчаянии и подумывал о преступлении. Но прежде чем я успел совершить свое первое крупномасштабное ограбление, меня начал вербовать агент НКВД, откомандированный ЧК, обучавшийся в шпионской школе ОГПУ в Севастополе. Он сначала соблазнил меня в мужском туалете, а потом предложил работу. Его звали Леон Троцкий, но он предпочитал, чтобы его называли Сталин. Я же звал его Джо. С моими контактами в будуарах лучших семейств страны – вы бы удивились, какие женщины носят шерстяное нижнее белье ручной работы, к тому же надевать его надо тоже вручную, – я был в состоянии добывать секретную информацию, никогда не выходившую за стены этих прославленных домов. В течение трех лет я играл важную роль в славном походе моих товарищей к полной и окончательной победе шерстяного нижнего белья ручной вязки и обеспечению им всех поголовно. А потом пришел приказ найти доступ к дому сэра Реджинальда в Дорсете и выкрасть его знаменитую коллекцию «ню» для секретного полуночного просмотра в Кремле.

Беннет закрыл записную книжку, подошел к кровати и склонился над Уайлдом:

– Терпеть не могу говорить неприятные вещи, но парни такого сорта, как ты, мне просто никогда не нравились. У тебя был шанс, сынок. – Он с силой натянул серебряную цепочку с медальоном святого Кристофера.

– Мне казалось, мы договорились о том, что насилие не используется.

– Ты сам это выбрал.

Уайлд понимал, что Беннет может с легкостью нанести ему непоправимую травму, а потому гаркнул во всю глотку:

– Алло! Есть здесь кто?!

Дверь распахнулась, вошел мужчина. Крупный человек с рыжей бородой и рыжими волосами. Со своей пушкой он обращался артистично.

– Что здесь происходит? – спросил он.

– Просто хотел убедиться, что парнишка проснулся. – Беннет отпустил цепочку.

– Что-нибудь сказал? – спросил рыжебородый.

Беннет снова наклонился над кроватью:

– Хочешь еще что-нибудь сказать?

– Сэмми, старый дружище, если ты быстренько не отведешь меня в туалет, произойдет весьма большая неприятность.

Рыжебородый встал над кроватью, держа пушку в шести дюймах от живота Уайлда.

– О’кей.

Беннет вытащил ключ и открыл наручники.

– Думаю, у тебя хватит ума не выкидывать фокусов, сынок.

Уайлд потер запястья и сел. Пушка отодвинулась на несколько дюймов, описала полукруг и оказалась за его спиной. Уайлд встал. Голый пол был холодным, а сам он держался на ногах не очень устойчиво. Он не предполагал, что позже ситуация изменится в лучшую сторону, но попытка прорваться сейчас не имела даже тени надежды на успех. Беннет открыл дверь, и они сопроводили его в туалет.

– Я могу умыть лицо?

Беннет взглянул на рыжебородого, тот кивнул.

Уайлд умылся холодной водой и почувствовал себя чуть лучше. Выглядел он погано: его не украшали ни двухдневная щетина, ни распухший от удара рот.

– Что тут, к черту, происходит? – Голос Люсинды оказался неожиданно мягким для его габаритов; произношение выдавало в нем уроженца Йейля. С руками в карманах он заполнял собой коридор.