Текст книги "Ликвидатор"

Автор книги: Эндрю Йорк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Я палач, а не инквизитор, – ответил Уайлд. – Поднимайся.

Марита опустила ноги на пол.

– Балвер, – сказала она задумчиво. – И Стерн.

– В настоящий момент только Стерн. Ты должна будешь рассказать нам о Бал вере. Думаю, что если его еще не убили, то засунули в какое-нибудь надежное место. Стерн станет задавать тебе вопросы. Он, наверное, самый старый друг Питера из ныне живущих.

– Не возражаешь, если я переоденусь? Я одета не для морского путешествия.

– Двигайся очень медленно. Я убью тебя, если понадобится. – Уайлд прислонился к стене, руки в карманах пиджака.

Марита повесила платье и комбинацию в шкаф и надела зеленые облегающие брюки и подходящий по цвету свитер, в котором она была в их первый вечер вдвоем.

– Тебе не кажется, что ты сильно рискуешь, средь бела дня ведя меня к пристани?

– Если ты действительно невиновна, то пойдешь спокойно. Если же нет, то я убью тебя при первом же неосторожном движении.

– Средь бела дня?

– Если потребуется.

– По-моему, тебе бы хотелось, чтобы я сама тебя к этому подтолкнула.

Марита выдвинула ящик маленького столика.

– Не делай этого, – сказал Уайлд.

Она вытащила оттуда зеленый стеганый платок:

– Ненавижу, когда волосы треплет ветер. Никогда бы не поверила в это, Джонас, но, мне кажется, ты нервничаешь. И плохо выглядишь.

– Ничего, выживу, – ответил Уайлд.

Марита вела «санбим» Питера по направлению к городу. Опять пошел дождь, и вода струилась по ветровому стеклу, пока они ждали зеленого света в начале Сент-Джулиен-авеню. Лицо девушки было спокойным и неподвижным. Холодным.

– К Альберт-доку, – приказал Уайлд.

Марита припарковала машину и пошла впереди него. Обогнув каменную тумбу, они поднялись по ступенькам и встали наверху. Погода не обещала ничего хорошего. Ветер сместился к западу, и гавань была защищена от него городом, но тучи висели низко, и на небе не было ни намека на солнце. Дождь хлестал по их лицам. Уайлд держал руку на пистолете в ожидании чего-либо непредвиденного, но в доке царил покой. Позади них продавцы из Сент-Питер-Порта уже начали возвращаться с ленча. Перебегая от машин и автобусов ко входу, они старались не вымокнуть. Никто и не смотрел на двух людей в конце пирса.

Уайлд и Марита следили, как от борта яхты отделялась плоскодонка.

– Спускайся по ступенькам, – сказал Уайлд. Он держал девушку за руку, чтобы у нее и мысли не возникло в последнюю минуту броситься в воду. Она остановилась на последней ступеньке; холодная зеленая вода залила ее туфельки и намочила брюки до колен. Она поежилась.

Подошел Стерн.

– Я надеялся, что ты приведешь ее. Но не хватится ли местная полиция?

– Не раньше завтрашнего утра, – ответил Уайлд.

Марита шагнула в лодку и села посередине, напротив Стерна. Уайлд устроился на корме. Дождь пробуравливал воду. Марита опустила голову; намокший платок набух и сполз под тяжестью воды.

Стерн подгреб к кремовому корпусу яхты, вставил весла в уключины, облив водой зеленый свитер Мариты, и взобрался на палубу. Там он закрепил концы, а потом, склонившись над Уайлдом, сказал:

– Лучше отдай мне пистолет. Я ведь лучше знаю, как с ним обращаться, правда?

Уайлд отдал ему пистолет и подал Марите руку. Она его проигнорировала и, сама взявшись за поручни, взошла на борт и тяжело уселась на крышу каюты. Уайлд взобрался следом за ней, оставив плоскодонку свободно болтаться за кормой. Стерн открыл люк и кивнул. Марита спустилась в застоявшееся тепло каюты. Занавески со стороны порта были задернуты, чтобы оградить внутренности яхты от остального мира. После тусклого дня электрический свет был особенно ярок; она неуверенно моргала, глядя прямо перед собой.

Уайлд спустился следом за ней, и тут же тревога бомбой разорвалась в его голове. В проходе к каюте капитана стоял человек, которого Уайлд еще никогда не видел. В руках у него была автоматическая «беретта» 25-го калибра.

Глава 10

В каюте было тихо, спокойствие нарушали только стон ветра и постоянный плеск моря у борта корабля. Три человека ждали, когда Уайлд начнет действовать. Один надеялся, двое других опасались; хотя любое его движение повлекло бы за собой неминуемую смерть, они знали, что с собой он возьмет одного из них.

Но Уайлд в этот момент был побежден. Его главным коньком была скорость, и он потерял драгоценные секунды, чтобы понять произошедшее, чтобы осознать, что тревога, которая не покидала его весь этот год, была вызвана не притуплением чувств, а инстинктом, предупреждавшим его: с организацией что-то не так.

– На колени, – скомандовал Стерн за его спиной. – И чтобы я мог видеть твои руки.

Уайлд медленно опустился на колени, сложив руки за головой. Марита напротив него сделала то же самое. Глаза ее были наполнены ужасом.

– Ты всегда был разумным человеком, Джонас. Думаю, тебе нужно снять пальто. Делай это очень медленно. Хорошо. Положи его на койку. Теперь пиджак. Спасибо. Сначала займись женщиной, Мэтсис.

Мэтсис убрал пистолет и вошел в кабину. На нем был коричневый свитер, синие шотландские штаны, завязанные спереди черным шнурком, и туфли на резиновой подошве. Его плечи были широкими, руки длинными. Казалось, он обладает недюжинной силой. Казалось также, что его голова слишком мала для такой могучей особи. Его мелкие, четкие черты можно было бы назвать красивыми, если бы не маленький, узкогубый рот, придававший лицу жестокое выражение. У него были кудрявые золотистые волосы до плеч. В голубых глазах стоял холод.

Он заломил Марите руки за спину и связал их нейлоновой веревкой. Марита открыла рот, и Стерн улыбнулся:

– Люк закрыт, и снаружи будет мало что слышно. Кроме того, сейчас почти шторм. Если ваш визг и услышат, его примут за крик чайки. И потом, Мэтсис не любит шума.

Марита посмотрела на Уайлда. Мэтсис схватил ее за плечи, рывком усадил на койку. Потом пихнул в грудь, чтобы она легла. Она завалилась на бок, как брошенная кукла. Мэтсис связал ей щиколотки, затем обыскал медленно, тщательно, методично. Он даже сорвал платок с ее головы и запустил пальцы в волосы.

– Твой затылок у меня на мушке, Джонас, – предупредил Стерн. – Ты знаешь мою меткость.

Уайлд ничего не ответил. Мэтсис связал ему запястья и щиколотки и поместил на другую койку. Пока его обыскивали, он смотрел на Мариту. В комнате вдруг запахло гвоздиками.

– Ну, Мэтсис, по-моему, это было совсем не трудно, – заметил Стерн. – И выполнено без всякого шума, никакой опасности. Думаю, нам следует отправиться прямо сейчас. Мы поймаем течение с южной стороны острова, как если бы направлялись к Бресту, а когда стемнеет, сменим курс на Англию и пройдем с западной стороны. Полагаю, мы достигнем Лайма-Бей к рассвету. Джонас постарался устроить так, что девушку не начнут разыскивать раньше этого. – Он нагнулся над Уайлдом: – Судно, к сожалению, придется принести в жертву. Вот, Джонас, я даже хочу поучиться у тебя.

Стерн погасил свет, и двое мужчин вышли на палубу, закрыв за собой люк. Занавески были красными, и в каюте было очень темно.

Уайлд прислушивался.

Он был окружен шумами: судно скрипело, снасти хлопали, когда шлюпка ныряла вслед за якорем; в трюме бурлила вода, стонал ветер, а в трех дюймах от его головы билось море. Воздух был тяжелым.

– Джонас, – мягко сказала Марита.

– Мне нужно перед тобой извиниться.

Он услышал шелест ее дыхания. Удивительно, что она еще могла улыбаться.

– Ты извинился, когда не убил меня, Джонас. Ты хочешь, чтобы я закричала? Я могла бы наделать много шуму, пока они не заткнут мне рот.

– Он же сказал, что при таком ветре даже если кто-нибудь и услышит твой крик, то скорее всего примет его за птичий, не говоря уж о том, что все равно будет непонятно, откуда он. И тебя обязательно убьют. Лучше подождать.

На палубе раздался звук шагов и послышался скрип лебедки. Все еще отягощенная якорем, «Реджина А» накренилась направо. Дежурный на пирсе, да и любой рыбак-фанатик, находившийся неподалеку на берегу, сочли бы этот день не лучшим временем для выхода в море. Но все они знали «Реджину А» и понимали, что Джон Балвер и его команда справятся с судном в любой ситуации.

Зазвенела якорная цепь, и послышался гулкий удар, когда она прошла сквозь полуклюзы. Уайлд слушал, как снасти с щелканьем вставали в свои ячейки. Главный парус тихонько скрипнул при поднятии. «Реджина А» еще больше накренилась, вставая на нужный курс. Она двигалась медленно, по широкой дуге, мимо лодочной станции, направляясь к выходу из гавани. Теперь они уже могли почувствовать морскую зыбь. Плавание началось. Последнее плавание Уайлда. Это звучало как заглавие какой-нибудь книжки.

– Джонас, что они собираются с нами сделать?

– Боюсь, зададут тебе несколько вопросов. Им придется. Они ничего о тебе не знают и не знают, насколько много ты о них знаешь.

– Это я понимаю. Какие методы использует Стерн?

– Понятия не имею. Мне никогда не приходило в голову задавать ему вопросы на сей счет. Но он специалист.

– Меня тренировали не отвечать на вопросы, – сказала Марита задумчиво. – Но было бы лучше знать метод заранее. А потом они затопят яхту? Но сначала им нужно будет подплыть достаточно близко к Англии, чтобы успеть высадиться. Это даст нам несколько часов.

– Нет, – сказал Уайлд. – Мы будем мертвы задолго до затопления яхты. Они убьют нас, как только узнают то, что им нужно или как только придут к заключению, что ты не собираешься им ничего говорить. Они подождут, пока судно не будет видно из Гернси, а затем позволят нам погрузиться на дно Ла-Манша. И мы пробудем там очень долго. Этот метод я часто использовал сам. Отсутствие тела всегда затрудняет расследование.

– Значит, нужно выбраться отсюда как можно скорее.

– Да, – согласился Уайлд без особого оптимизма.

– Джонас, Стерн поймал тебя в ловушку, потому что ты его не подозревал. Потому что вы с ним работали вместе столько лет. Потому что он твой друг.

– Да, – снова согласился Уайлд.

– Но теперь-то все разъяснилось, Джонас. И у тебя есть то преимущество, что ты очень хорошо его знаешь. Ты знаешь, что он сделает, как он отреагирует.

– Стерн научил меня всему, что я знаю, – сказал Уайлд. – Стерн и Балвер.

– Ты не должен сдаваться, Джонас. Ты не должен дать себя победить. Я попытаюсь найти в себе силы и не отвечать на вопросы, только если буду уверена, что ты собираешься их уничтожить, Джонас. Ты можешь скатиться с этой койки?

– Да, но яхту тряхнет, и они спустятся вниз.

– Если бы ты только мог добраться до палубы, Джонас, тогда… – Марита замолчала, потому что открылся люк.

Ласковое, легкое дыхание свежего воздуха ворвалось в каюту. «Реджина А», теперь чувствительная, как скаковая лошадь высочайшего класса, вздрогнула, едва Мэтсис спрыгнул из люка в каюту. Он наклонился над Маритой, схватил ее за воротник свитера и рывком посадил. Затем отпустил и ударил кулаком в лицо. Девушка опять упала на койку; кровь тонкой струйкой текла по ее подбородку. Мэтсис прислонился к стене. Марита смотрела на него, тяжело дыша, ее самообладание улетучилось из-за внезапности удара. Через несколько минут Мэтсис нагнулся, запустил пальцы в ее волосы и стащил с койки. Она упала вперед, он поймал ее и ударил об стену. Марита попыталась повернуться, встать на колени, но Мэтсис ударил ее в живот. Она задохнулась и осела. Мэтсис толкнул ее голову назад, ее вырвало, и она упала. Голова ее ударилась о пол. Мэтсис оставил ее лежать, скрючившись на полу. Он улыбнулся Уайлду и вылез из каюты.

Вскоре спустился Стерн. Сев на койку, он скомандовал:

– Повернитесь. Я не могу разговаривать со спиной.

Марита очень медленно приподнялась. Ее плечи задевали ящик под койкой, и она села лицом к нему, ноги согнуты в коленях, голова в нескольких дюймах от лица Уайлда. Она коротко, прерывисто дышала, ее рот казался сплошной кровавой раной. Кровь капала по подбородку, пачкая свитер.

– Как вас зовут?

Марита облизала губы. Ее зубы тоже были алыми от крови. Она попробовала кровь на вкус и нахмурилась.

– Марита Костич, – ответила она хрипло.

– Вы из Югославии?

– Я гражданка Америки.

– И работаете на американскую разведку?

– Я гостила у моего дяди.

– Ваша маленькая беседа с Мэтсисом была, так сказать, просто наградой для него. Он разделил со мной опасности этого предприятия и полностью заслужил маленький бонус. Так получилось, что ему нравится бить женщин. Но он совершенно не умеет добывать информацию. Конечно, он еще очень молод. Искусством задавать вопросы можно овладеть, только задавая вопросы. Думаю, сначала мне следует объяснить вам, что меня тревожит. Мы объединим нашу информацию, не правда ли? Моя задача состоит в том чтобы ликвидировать организацию в том виде в котором она сейчас существует. До этого утра я предполагал что она решается устранением Рэйвенспура, Балвера и, в конце концов Уайлда, если Америка не сможет должным образом защитить Сталица.

Тогда из всех важных членов группы остается только Кэннинг, а Кэннинга мы предпочли пока что оставить в живых. Необходимо только было устранить его с места проведения операции, где он мог войти в контакт с Уайлдом или Рэйвенспуром. Поэтому ему позвонили в понедельник днем и послали в Глазго. Кэннинг ведь очень нервный человек, не подходящий для разведки. Он слишком легко действует. Казалось бы, вы со мной согласитесь, что я вполне мог рассчитывать на гладкое осуществление задуманного. Но Джонас уверил меня, что вы совершенно точно являетесь неотъемлемой и очень важной частью организации. Честно говоря, до вторника я ничего о вас не слышал. Таким образом, получается, что могут существовать и другие важные члены организации, о которых я ничего не знаю. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне, так ли это.

Марита покачала головой:

– Мне просто велели быть Рэйвенспуру телохранителем. Вот и все.

Лицо Стерна просветлело. Он почти улыбнулся:

– К несчастью для вас. А кто поручил вам это задание?

– Этого я вам не сообщу.

Стерн вздохнул:

– У меня не так много времени, ведь я собираюсь избавиться от вас обоих, как только стемнеет. И поскольку я в любом случае должен от вас избавиться, у меня нет никаких причин сохранять ваш внешний вид без изменений. Ваша посмертная красота едва ли заинтересует кого-либо еще. Подумайте об этом.

Ноздри Мариты затрепетали.

Стерн кивнул, как будто он ничего другого и не ожидал.

– Полагаю, вы такая же несгибаемая, как и Джонас. Между прочим, я обнаружил, что, когда дело доходит до пассивного сопротивления, женщины оказываются гораздо более стойкими, чем мужчины. Поэтому я не жду от вас ответов без некоторого принуждения. Я собираюсь продемонстрировать то, что намерен сделать с вами, и мне хочется, чтобы вы поразмышляли об этом пару часов, а потом, когда мы уже будем вне зоны видимости, я потребую сообщить мне то, что меня интересует.

Он вынул из верхнего ящика канистру с машинным маслом вместимостью в галлон, встал на колени рядом с Маритой и вытянул ее ноги. Затем снял с нее правую туфлю и перочинным ножом разрезал полоску материи, туго облегавшую ее ногу. Закатав штанину до колена, он отвинтил крышку канистры, окунул туда палец и капнул маслом на кожу. Пятно масла имело ровно дюйм в длину и полдюйма в ширину. Мышца на щиколотке Мариты напряглась. Стерн вытер палец.

– Послушайтесь моего совета, Костич, не шевелитесь. Если масло распространится, у вас будет серьезный ожог.

Глаза Мариты расширились, но она не двигалась. Уайлд почувствовал, что его голова вот-вот разорвется, но он был слишком крепко связан, чтобы сделать хотя бы малейшее движение.

Стерн сел на койку. Ноги Мариты были прямо под ним.

– Секрет получения информации с помощью физического воздействия в том, чтобы постоянно усиливать боль наряду с убеждением субъекта в безнадежности его положения. Без надежды ваша сопротивляемость существенно меньше. Вы, Костич, высокая молодая женщина. Я бы сказал, что вы не ниже пяти футов десяти дюймов и по самым приблизительным подсчетам на вашем теле более тысячи пятисот квадратных дюймов кожи. Я собираюсь сжечь каждый дюйм вашей кожи так, что он станет черным. Конечно, это займет довольно много времени, особенно если потребуется довести операцию до конца. Но задолго до этого вы умрете от болевого шока. В какой-то момент, примерно на половине операции, вы сойдете с ума. Но до этого у вас будет достаточно времени, чтобы сказать все, что мне нужно, поскольку вы уже не будете знать или заботиться о том, что говорите.

Он зажег спичку. Уайлд услышал, как Марита с шумом втянула в ноздри воздух, затем последовала короткая вспышка пламени. Он слышал, как лязгнули ее зубы, а ноги дернулись, точно от удара током. Стерн потушил пламя куском толстой ткани. Когда он убрал его, Марита уставилась на черный рубец на своей загорелой коже.

– Может, вам будет легче, если вы станете кричать, – посоветовал Стерн. Он сидел на койке и смотрел на нее.

Марита терлась плечами о койку, скрипела зубами, закусила вспухшие губы, но не проронила ни звука. Несмотря на такую демонстрацию мужества, Уайлд подумал, что для нее все-таки лучше было бы кричать. Через полчаса она перестала судорожно хватать ртом воздух, начала дышать нормально и легла на пол.

Движение яхты стало более резким. Теперь она слегка ныряла, как это бывает при смене курса. Стерн посмотрел на часы.

– Десять минут четвертого, – сказал он. – Сейчас мы как раз обогнули Сент-Мартин-Пайнт. Еще два часа сохранится восточное течение, а затем к северу начнется отлив. Я бы назвал это очень хорошим расчетом времени, Джонас. Через два часа пойдем на север.

Он вышел на палубу.

Спустился Мэтсис. Он растянулся на койке напротив Уайлда и уставился на женщину, распростертую на полу. Так он лежал совершенно неподвижно в течение часа, не закрывая глаз, затем поднялся, поставил чайник и заварил чай. С шумом выпил его и вышел на палубу. Вместо него появился Стерн. Он сел на свободную койку, положив ноги на койку Уайлда, прямо над головой Мариты. Он держал кружку с чаем обеими руками, чтобы согреться.

– Мы направляемся к порту, – сообщил он. – Как ты, наверное, уже догадался. К несчастью, ветер отступил на юго-запад. На это, полагаю, ты мог бы сказать, что мы с подветренной стороны. Но опасаться тут нечего. Течение по-прежнему с нами, и мы минуем риф до того, как оно повернет.

Уайлд, не отрываясь, смотрел на него. Марита лежала неподвижно, но ее дыхание опять участилось.

Стерн поставил пустую чашку на столик.

– Ну что, Костич, у вас было больше часа, чтобы обдумать сложившееся положение. – Он достал нож и одним движением перерезал веревку, связывавшую щиколотки девушки. То же самое он проделал с руками. – Вы на редкость привлекательны. Мне отвратительна сама мысль об уничтожении подобной красоты. Поднимайтесь.

Марита очень медленно встала на колени и принялась массировать запястья.

– Полагаю, Джонас не дал вам времени на ленч. Вы голодны? Мы с Мэтсисом успели поесть до вашего прибытия, но я мог бы для вас что-нибудь сообразить.

Она покачала головой и взглянула на Уайлда.

– О нем не беспокойтесь. Его силу подкреплять бессмысленно. В любом случае, думаю, вам хочется пить. Налейте себе воды.

Марита поднялась и тут же села опять.

– Пошатывает, не правда ли?

Стерн подошел к крану и налил воды в стакан. Он поместил его в руки Мариты, и она стала жадно пить, Стерн уселся рядом с ней.

– Если вы теперь будете вести себя разумно, я вас и пальцем не трону. Мне бы действительно не хотелось этого делать. Мне бы даже не хотелось убивать вас. Я уверен, мы могли бы как-нибудь договориться, вы и я. Естественно, абсурдно думать о том, что можно прийти к соглашению с Джонасом. Он слишком стар и несговорчив. Он убил слишком много людей. Я бы даже назвал его националистом. Несмотря на все свое космополитичное прошлое, он считает, что важно быть британцем. Но вы, молодая, красивая, талантливая, отважная, у вас есть все, ради чего стоит жить, и, я уверен, нет ничего настолько важного, за что стоило бы умереть.

– Хотите, чтобы я переметнулась?

Страх внезапно исчез из голоса Мариты, а с ним и боль, которая, как хорошо понимал Уайлд, по-прежнему терзала ее щиколотку. Она была агентом, старающимся вытянуть информацию из своего противника, агентом, поглощенным своим заданием, и не подозревала, что вот эта самая поглощенность и была ее величайшей слабостью. Интересно, как много она знает о сопротивлении допросу?

– Переметнуться, – повторил Стерн. – Глупое слово. Ну какая на самом деле разница, Костич, является ли ваше правительство красным, синим, черным или коричневым. Правительство на то и правительство, чтобы управлять, и если вы не принадлежите к тому классу людей, из которого оно обычно состоит, ваша доля – быть управляемой. Этот выбор вы делаете сами – кем быть, пастухом или овцой. По крайней мере, в некоторых странах выбор есть. В Англии необходимо родиться пастухом или стать таковым очень рано. Я никогда не принадлежал к лизоблюдам.

– Удивительно, что вы вообще стали британским агентом, – сказала Марита. – Нет другого такого места, кроме британской разведки, где бы заправляли важные господа в котелках и штабные шишки.

– Я никогда и не был британским агентом. Просто большую часть жизни правительство Великобритании платит мне зарплату, только и всего. Все дело в том, под каким углом на это смотреть. Рэйвенспур был агентом. Когда в 1939 году он начал свои разъезды, ему потребовался человек, которому он мог бы доверять, и он привлек меня. Я был его денщиком в Индии в начале тридцатых, и он знал, что на меня можно положиться. Я работал с ним и для него. Можно сказать, был его подмастерьем. Еще до окончания войны я стоял уже значительно выше его. Его жизнь принадлежала мне задолго до того понедельника. Но хранить ее было просто подарком судьбы. Он всецело доверял мне, когда я был его помощником, и продолжал мне доверять, когда я стал его начальником. Вот в чем суть.

Когда в 1946-м я решил уйти в отставку, он был вне себя. Но вы знаете, Костич, я все-таки ушел. Я ушел в отставку. Купил лицензию и стал владельцем паба в Харроу. Совсем другое дело Рэйвенспур. Понимаете, когда немцы сдались, в правительстве решили, что ему лучше всего продолжить свои разъезды, как и в войну. Одно из немногих разумных или практичных решений правительства, хотя, по-моему, и младенцу тогда было ясно, что основная борьба только начинается. И Рэйвенспур стал самой подходящей кандидатурой, чтобы возглавить эту переродившуюся организацию. Он знал о ремесле все, что только можно было знать. Конечно, он хромал, но мог учить других. Они послали его на Джерси, дав задание навербовать группу. Эта группа знала бы только его и подчинялась бы только ему. Он должен был стать их единственным связующим звеном с властями. Но вы знаете, как происходят такие вещи, Костич. Конечно же, такая работа требует огромной честности, предельной преданности стране и своему долгу. Практически это по плечу лишь уникальному человеку. И Рэйвенспур был таким человеком. Он выполнял свою работу великолепно. Он сделал Кэннинга казначеем и подложным руководителем организации, нашел Джона Балвера для той работы, которую прежде выполнял сам, и устроил его на верфь для прикрытия. Балвер, как и Джонас, всегда думал, что настоящим главой организации является Кэннинг.

Приказы спускались сверху к Рэйвенспуру, он передавал их Кэннингу, а тот, с нужными суммами, передавал их Балверу. Тогда, конечно, все было по-другому. Балвер хорошо исполнял свою работу, но Рэйвенспур никогда не наделял своих подчиненных большими полномочиями. Он во все вникал лично, подробно расписывал, что Балверу нужно делать, по какому пути следовать, какой метод использовать, все до мельчайших подробностей.

Это была удивительная система, потому что, если бы Балвер или Кэннинг совершили промах, их можно было бы отбросить и заменить без всякой опасности или ущерба для всей группы. Единственным слабым звеном организации была верхушка. Я думаю, что все эти снобы из элитарных школ, Сандхерста и так далее, так вот, все в правительстве чувствовали, что в Рэйвенспуре усомниться невозможно. В том, что касалось безопасности, это действительно было так. Но они забыли, что Рэйвенспур всего лишь человек, а люди могут измениться. Эта пуля в его бедре отразилась, скорее, на его голове. Единственным, кто знал об этом, был я, потому что только мне на целом свете он абсолютно доверял. Господи, как грустно видеть, как храбрый человек начинает бояться. Не чего-то конкретного. Просто бояться. Того, что дела пойдут не так, как произошло в ту гамбургскую ночь.

– Я знала, что он боится, – мягко сказала Марита.

– Полагаю, живя с ним под одной крышей, пусть даже и месяц, вы не могли не заметить этого. Но вы видите, к каким неприятным затруднениям это привело. Он чувствовал, что уже не способен осуществлять детальное планирование, необходимое для поддержания успеха организации. Очевидно, перед ним было только два пути. Один – выход на пенсию и замещение себя либо Кэннингом, либо Балвером. Используя его собственные слова, на это можно было бы только воскликнуть: «Боже, ну и выбор!» Оба они были хорошими исполнителями, но не более.

Другим выходом было бы сохранить номинальный контроль, но стратегическую часть передать одному из тех, кто мог бы ее осуществлять лучше, чем он сам, даже если у него и не было опыта. Он пришел ко мне, чтобы уговорить вернуться. Это было не сложно. Я не создан для того, чтобы стоять за стойкой бара и улыбаться посетителям. Рэйвенспур велел Кэннингу устроить меня на верфь к Балверу, снабдив его досье обо мне. Я должен был стать помощником Балвера при возникновении трудностей. Внешне ничего не изменилось. Рэйвенспур продолжал работать со всеми документами. Он по-прежнему получал инструкции сверху, только теперь они передавались мне, и уже я разрабатывал маршрут. У нас была система в системе, и я был ключевой фигурой. Прошло совсем немного времени, как я придумал небольшой эксперимент. Я отослал Балвера на мое собственное задание. Я выбрал наобум кого-то из Канады. Когда Балвер выполнил задание, я осознал, что являюсь, наверное, самым могущественным человеком во всей Англии. Я долго не повторял этого эксперимента. Было достаточно знать, что я могу это при желании сделать. Примерно тогда же здоровье Балвера начало ухудшаться. Требовалось кем-нибудь его заменить. Я отдал это на его усмотрение, и он привел Джонаса.

В то время я еще не понимал, как нам повезло. Джонас был в два раза лучше Балвера. Он был настолько хорош, что я стал не нужен. Когда я понял, на что он способен, перестал беспокоиться о детально расписанных планах и позволил ему действовать по собственному усмотрению. Я называл Кэннингу имя, а Джонас уже делал все остальное. Если бы Рэйвенспур знал об этом! Но единственным, о ком он беспокоился, был он сам. Он постоянно искал способы дальнейшего усиления организации, уменьшения вероятности ошибок. В конце концов, он решил, что является, возможно, самым слабым звеном в цепи, и пришел к выводу, что для всех будет лучше, если он устранится и станет передавать приказания мне не глядя. На самом деле я и так управлял всем уже пять лет.

Он продал свое имущество на Джерси, переехал на Гернси и стал простым связным, и номинально, и фактически. Это было мне на руку. Я мог отдавать какие угодно приказания без малейшего риска быть разоблаченным и, поскольку на меня работал Джонас, чувствовал, что можно развернуться. Я не мог бы торговаться с правительством, не выдав себя; они думали, что все еще имеют дело с Рэйвенспуром, и в любом случае для них мы были только одним из отделов. Но я решил, что смогу продать услуги организации за границу за очень неплохие деньги. Признаю, что был в то время чересчур амбициозен. Поначалу мне это не нравилось. Деньги были хорошими, но появился контроль. Они хотели быть в курсе дел. Особенно в том, что касалось Джонаса. Они очень внимательно изучили его и дали ему как раз то, что он хотел, и он заглотнул наживку целиком. Но должен признать, она действительно милашка, а, Джонас?

Уайлд пожирал Стерна глазами. Чувства, которые он испытывал, были столь сильны, что ему казалось, он сможет порвать свои путы одним усилием, но бесполезное напряжение только ослабило бы его еще больше.

Стерн улыбнулся:

– А затем им потребовалось пробное убийство американского агента в Гайане как доказательство моей состоятельности. Что ж, это тоже было не трудно. Но чего они действительно хотели, так это взять организацию под свой контроль и поставить своих людей в самое сердце британской разведки. У меня просто дыхание от этого перехватило, и все же, как и все грандиозные замыслы, это было до смешного просто, учитывая мое содействие (вспомните о положении, которое я занимал в организации).

– И вы пошли на это, – сказала Марита.

Стерн пожал плечами.

– Может быть, Джонас говорил вам, я очень хорошо играю в шахматы. Помимо других полезных вещей, шахматы учат терпению. Если вы совершили ошибку, вряд ли будет разумно тут же начать жертвовать фигуры. Гораздо мудрее быть терпеливым и подождать, пока твой противник не совершит ошибку. Очень мало шахматных партий проходит совсем без ошибок, даже на самом высоком уровне.

– По-моему, вы дурак, – сказала Марита. – Поставить себя в зависимость от них.

– Подождем и посмотрим. Если вы мудрая женщина, то сможете подождать и посмотреть вместе со мной. Вы все равно мне расскажете то, что я хочу, рано или поздно. Почему не сейчас? Я не хочу знать так уж много. Вас поместили в центре маршрута, чтобы расстроить чьи-то планы. Очевидно, не имея в виду никого конкретного, иначе можно было бы просто устранить его. Из этого я заключаю, что ваш начальник сам находится в некотором неведении.

Вполне очевидно также, что вы работаете не на британское правительство. Во-первых, вы – американка, а во-вторых, они все еще считают, что Питер управляет организацией. Зачем тогда посылать вас? Чтобы Джонас думал, что вы под началам у Кэннинга? Должен сказать, возможно, я недооценивал Кэннинга. Я всегда считал его казначеем организации, не больше. Но теперь, когда я анализирую прошлое, мне кажется, что убийство американского агента или приказы устранить Сталица могли его встревожить. У него появились сомнения. Хотя, поскольку Кэннинг по-прежнему считает, что организацией руководит Рэйвенспур, послать вас жить с ним было равносильно смертному приговору, если бы Рэйвенспур действительно оказался виновен. Итак, я хотел бы знать, на кого вы работаете. Также я хотел бы знать, есть ли у вас там еще такие же, как вы, и где находится это «у вас там». Всего три ответа, Мари, и будущее ваше станет гораздо менее мрачным.