Текст книги "Звездун"

Автор книги: Эндрю Холмс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Глава 19

Вскоре после того, как Криса Сьюэлла приговорили к пожизненному заключению в тюрьме «Ларксмер» в графстве Лестершир, начальник этой тюрьмы вызвал к себе надзирателя Джека Баркера.

Когда Джек явился, начальник сидел за столом и разговаривал с другим человеком, который восседал рядом. Они оба пили чай, но совсем не так, как Джек и его коллеги, – не из больших кружек, шумно втягивая напиток и удовлетворенно вздыхая после каждого глотка. Они пили из чашек, держа их перед собой на блюдцах. Это было не просто чаепитие, а настоящий ритуал.

Другим человеком был никто иной, как доктор Джошуа Оукли, тюремный психиатр. Доктор Оукли носил жилетки, его часто видели спешащим по коридорам тюрьмы с большими папками в руках и глубоко погруженным в собственные мысли. Прежде Джек с ним почти не общался; легкий кивок в сторону Оукли как нельзя лучше характеризовал степень их знакомства. Тем не менее доктор одарил его в ответ широкой приветливой улыбкой. Они с начальником собирались просить Джека Об одном одолжении, и без доброжелательных улыбок было никак не обойтись.

– Джек, – произнес начальник, ласково улыбаясь вошедшему надзирателю, – присаживайтесь.

Джек уже успел сесть.

– Спасибо, сэр, – ответил он, жалея, что не подождал приглашения.

Начальник тюрьмы не обратил внимания на его оплошность.

– Хотите чаю, Джек? – предложил он любезно.

Джеку прежде не доводилось видеть шефа столь дружелюбным. От сложившейся ситуации ему стало еще больше не по себе. Двое мужчин явно обсуждали что-то за чаем и теперь обращались к Джеку с радушными и приветливыми улыбками, которые на их лицах выглядели довольно фальшиво. Джеку подумалось, что эта парочка похожа на двух престарелых, но весьма кровожадных хозяек меблированных комнат, которые прячут тела убитых постояльцев под половицами своего пансиона где-нибудь в Скарборо.

– Нет, спасибо. – Джек чувствовал себя не в своей тарелке и к тому же не был уверен, что готов перейти от простого питья чая к светскому ритуалу.

– Ну что ж, хорошо. Полагаю, вы знакомы с доктором Джошем, не так ли? – осведомился начальник, кивнув на сидящего рядом осанистого доктора Оукли, у которого к нижней губе прилипла крошка печенья.

Доктору Оукли не нравилось, когда о нем говорили «доктор Джош», он считал, что это подрывает его интеллектуальный авторитет, который он всяческим образом поддерживал. Надо, чтобы Джек и ему подобные видели, как психиатр спешит по коридорам, глубоко задумавшись и не обращая ни на что внимания; именно такое впечатление он и хотел произвести.

Может, доктор действительно размышлял о чем-то, но уж точно не о серьезных психологических проблемах. На самом деле его больше занимала мысль, как снискать известность в мире психологии и за его пределами. Такую известность, чтобы ему больше не приходилось торопливо шагать по коридорам тюрьмы «Ларксмер» в ярком жилете. Оукли грезились коридоры Би-би-си: вот он бороздит их торопливой рысью в еще более ярком и дорогом жилете…

Его вдохновлял пример Пола Бриттона*, который тоже начинал в Лестершире и прославился благодаря своим книгам и выступлениям на телевидении. Доктор Оукли тоже планировал писать книги и выступать на телевидении – авторитетно и назидательно. Кто знает, вдруг его страсть к ярким жилетам привлечет внимание продюсера какого-нибудь утреннего телешоу? Может быть, он, доктор Оукли, станет постоянным психологом на канале утреннего телевидения Джи-эм-ти-ви и будет помогать людям решать проблемы, совсем как в американском сериале о психоаналитике «Фрезье», а может, его попросят давать психологическую оценку сплетням о знаменитостях – эти сюжеты можно будет назвать «Комментарий психолога».

* Судебный психиатр Пол Бриттон одним из первых участвовал в создании психологического профиля преступника и написал на эту тему две книги: «Человек – головоломка» и «Собирая кусочки», выпущенные издательством «Трансуорлд паблишерз».

Конечно, придется привыкнуть к тому, что его будут звать доктор Джош. Джи-эм-ти-ви наверняка будет настаивать на этом имени, более приемлемом и дружеском для зрительской аудитории. Доктор Джош и его жилеты – «комментарий психолога». Да, в таком случае Оукли был бы совсем не против подрыва собственного интеллектуального авторитета.

Всему свое время.

А сейчас под самым носом у доктора Джоша имелся пациент, которого вся страна хотела бы увидеть на кушетке психоаналитика, – Кристофер Сьюэлл.

Если бы Кристофер Сьюэлл добровольно согласился подвергнуть себя исследованиям, то доктор Джош не сидел бы в кабинете начальника тюрьмы, приветливо улыбаясь обрюзгшему суетливому надзирателю по имени Джек. Нашел бы место получше!..

Но Сьюэлл упрямо сопротивлялся любым попыткам сближения, отказывался говорить о своем душевном состоянии или об убийстве. Это безумно раздражало доктора Джоша. Громкое дело, психологическое исследование, документальные съемки и звонок от людей с утреннего телеканала Джи-эм-ти-ви… Так близко и тем не менее так далеко!

К счастью, у Оукли был союзник в лице начальника тюрьмы. Не важно, по каким причинам – на самом деле практически по тем же самым – он тоже хотел расколоть этот орешек, Кристофера Сьюэлла. Честно говоря, им с доктором Джошем не терпелось покинуть тюрьму не меньше, чем любому из заключенных.

Теперь же, когда начальник наклонился вперед, чтобы обратиться к Джеку, выражение его лица из радушного и приветливого стало серьезным и заговорщическим. Несомненно, такое выражение шло шефу куда больше.

– Джек, – сказал он, – мы с доктором хотим с тобой кое-что обсудить.

– Сэр? – ответил Джек, думая, что это касается Криса. Наверняка Криса.

– Это касается Сьюэлла, – произнес начальник тюрьмы. – Полагаю, вы с Крисом очень близки? Верно?

– Верно, сэр.

Доктор и начальник тюрьмы обменялись взглядами; в тот миг каждый из них считал, что хитростью и коварством не уступает самому Макиавелли.

По другую сторону стола Джек, припертый к стенке пристальными взглядами, приготовился к неизбежному.

Действительно, он до некоторой степени привязался к Кристоферу Сьюэллу, став его неофициальным опекуном. До сих пор никто не был против, но теперь, похоже, все изменится. Наверняка начальник тюрьмы хочет устроить ему головомойку за то, что он занимается только знаменитым заключенным и забросил свои остальные обязанности. В оправдание Джек мог бы возразить (кстати, справедливо), что это вовсе не так. Хотя он на самом деле уделял слишком много внимания Кристоферу Сьюэллу. Да, ваша честь, что правда, то правда.

Однако ожидаемой взбучки не последовало. Вместо этого начальник тюрьмы просто улыбнулся и сказал:

– Хорошо, хорошо… Послушайте, Джек, как вы знаете, Сьюэлл наотрез отказывается говорить о себе или своем преступлении. Наша психологическая информация об этом человеке, – тут он кивнул доктору Джошу, который глубокомысленно наклонил голову в ответ, – основывается только на наблюдениях. Вы понимаете меня, Джек?

Джек полагал, что да, хотя не был уверен. Он кивнул.

– Нам бы хотелось изменить существующую ситуацию, – продолжил начальник тюрьмы. – Мы считаем, что, как для самого Сьюэлла, так и для других заключенных, будет полезно, если мы составим подробный психологический портрет этого человека. Вы понимаете меня. Джек?

Джек полагал, что да, хотя не был уверен. Он снова кивнул. Ему хотелось, чтобы начальник прекратил спрашивать, понимает он его или нет.

– Несомненно, доктор Джош, – тут начальник тюрьмы вновь обменялся кивками с психологом, – лучше всех сумеет создать подобный портрет. Тем не менее для начала ему нужен, так сказать, ключик к Сьюэллу. Чтобы заставить его разговориться, придется задействовать определенные рычаги. И вот тут-то потребуется ваша помощь.

Внезапно до Джека дошло, к чему клонит начальник тюрьмы.

– Сэр, – сказал он, – думаю, что понимаю вас. Но дело в том, что у нас с Крисом… со Сьюэллом отношения хорошие только до определенной степени. Вряд ли он будет со мной откровенничать.

Надзиратель почувствовал, что краснеет, будто бы ляпнул какую-то глупость.

– Именно, – произнес начальник тюрьмы. – Мы пришли к аналогичному выводу. И поэтому у нас есть один… м-м… план.

Тут в разговор вступил доктор Джош. Он наклонился вперед и обратился к Джеку:

– Наш друг Сьюэлл намекнул через своего адвоката, что хотел бы дать интервью журналисту. Всего одно. И мы собираемся предоставить ему такую возможность.

– А разве это не запрещено правилами тюрьмы, сэр? – спросил Джек и снова зарделся.

Начальник и доктор Джош обменялись еще одним взглядом.

– Это… м-м… не совсем законно, – грустно молвил начальник тюрьмы.

– Однако в данном случае совершенно оправданно, – добавил доктор, – тем результатом, который мы надеемся получить.

– Видите ли, Джек, – опять подключился шеф, – если Сьюэлл согласится беседовать с журналистом, значит, он будет говорить и с нами, таким образом дав необходимые инструменты для того, чтобы его удалось расколоть. Вы понимаете, о чем я, Джек?

– Думаю, да, сэр.

– Итак, единственное интервью. Что сделают с ним журналюги, уже не наша забота. Для того, кто возьмет интервью, Оно станет настоящим сокровищем, но, как я сказал, нас это не касается. Конечно, прессу обяжут скрывать источник сведений, тем не менее борзописцы будут в восторге. Сьюэлл будет счастлив, потому что побеседует с журналистом, о чем так мечтает, а мы будем рады тому, что получим необходимую информацию. Другими словами, все будут довольны. Понимаете, о чем я, Джек?

– Да, сэр.

– Короче, то, что я прошу вас сделать, ни в коем случае не является противоправным или недозволенным. Понимаете?

– Да, сэр.

– Есть, правда, одно затруднение. Конфиденциальность. Если пронюхают о том, что мы разрешаем осужденным на пожизненное заключение давать интервью средствам массовой информации, начнется форменное светопреставление. Именно поэтому я выбрал вас, человека, которому доверяю. – С этими словами начальник тюрьмы улыбнулся так, словно он только что посвятил Джека в рыцари. Джек слабо улыбнулся в ответ. – Вам нужно будет находиться рядом со Сьюэллом – то, что вы делали до сегодняшнего дня, – и наблюдать за визитами того счастливчика, которому достанется честь провести интервью. В тюрьме об этих визитах будем знать только мы трое – вы, я и доктор Джош. Они будут происходить под прикрытием других, официальных посещений. Журналисту разрешат иметь при себе только магнитофон. Вам придется присутствовать на всех интервью, которые будут производиться еженедельно, не более чем по полтора часа. Понятно?

Джек все прекрасно понял, затея ему начинала нравиться, первоначальные страхи оказались забыты, и его охватило радостное предвкушение.

– А после каждой встречи вы будете беседовать с доктором Джошем – докладывать ему, если вам так больше нравится, – обо всем, о чем говорилось на интервью. Ну как?

– Прекрасно, сэр. – Джек на мгновение замолк. – Разрешите один вопрос?

– Да, Джек, – с неохотой ответил начальник тюрьмы. Он уже было надеялся на то, что тема закрыта, Джош и Джек займутся делом, а сам он сможет вернуться к мечтам о непыльной работе в Министерстве внутренних дел, где проникнутся глубочайшим уважением к его способности добиваться результата с самыми трудными заключенными. Наверняка ему предложат должность в Управлении тюрьмами.

– А если кто-нибудь узнает истинную причину визитов журналиста, сэр?

– Хороший вопрос, Джек, – произнес начальник тюрьмы, снова расслабляясь. Доктор Джош рядом с ним тоже успокоился. – И ответ на него следующий: заключение суда в отношении Симмса О’Брайена. Слышали о таком?

– Боюсь, что нет, сэр.

– Это постановление разрешает заключенным встречаться с журналистами в тех случаях, когда они полагают, что пали жертвой нарушения процедуры судопроизводства. Видит Бог, со Сьюэллом подобное вряд ли произойдет – засранцу, по-видимому, здесь нравится, – тем не менее для нас это прикрытие, зонтик, под которым мы сможем укрыться, если что-либо выплывет наружу. Не тревожьтесь, Джек. Ваша задача состоит в том, чтобы все прошло гладко.

Начальник тюрьмы откинулся на спинку кресла и посмотрел на доктора Джоша. Тот тоже выглядел весьма довольным, хотя его габариты были куда объемистее, как с радостью отметил начальник.

– Так мы можем рассчитывать на вашу поддержку?

– Безусловно, сэр. Положитесь на меня. – Джек едва сдерживал улыбку. Больше никаких забот, одно удовольствие. Ему только что разрешили проводить с Крисом гораздо больше времени. А если начальник тюрьмы готов взять на себя определенный риск и допустить в тюрьму журналистов, что ж, на то, видимо, у него свои причины. «Не наше дело – размышлять, наше дело – дерьмо разгребать», как говаривал заключенный Флетчер из сериала «Тюряга».

– Я не сомневался. Именно поэтому мы вас и выбрали. «Врешь, – подумал Джек. – Меня выбрали потому, что я знаю Криса». Все же он почтительно кивнул, одновременно вставая.

– Вы свободны, Джек, – сказал начальник тюрьмы.

– Спасибо, сэр.

И Джек отправился восвояси, напоследок кивнув доктору Джошу.

Когда он возвращался к себе из кабинета начальника, в его походке появилась некоторая живость. Ему было совершенно наплевать и на шефа, и на доктора Джоша с его психологическими изысканиями; надзирателя интересовал только Кристофер Сьюэлл, причем по двум причинам.

Во-первых, ему нравился этот человек. Было ясно, что, хотя проблем у Криса хватает, он хорошо вписался в тюремное общество, и его устраивает распорядок. Сьюэлл с удовольствием принимал внимание со стороны других заключенных и внешнего мира. Конечно, писем ему приходило много. А теперь – вот хитрый ублюдок! – еще и интервью. Словно он чертова Мадонна или еще кто.

Во-вторых, Джек владел уникальной коллекцией. Коллекцией памятных вещей, связанных со знаменитыми заключенными. До сих пор ценность этого собрания была невелика, и ни один из энтузиастов, таких же надзирателей, как и он сам, не обратил бы на его коллекцию ни малейшего внимания. Честно говоря, в коллекцию входила пока всего лишь одна вещь.

Но Джеку удалось сдружиться с Крисом, и теперь благодаря новым обязанностям ему представится возможность набрать кучу сувениров и с легкостью привлечь внимание других любителей. Вообще-то, решил Джек, Крис мог бы стать основой его коллекции. И тогда наконец придет заслуженная слава самого главного в мире поставщика памятных вещей от Кристофера Сьюэлла.

Он хлопнул в ладоши, и звук выстрелом прогремел в бетонных коридорах тюрьмы. Ну и везунчик же я, подумал Джек.

Позже надзиратель встретился с представителем прессы, которого Крис Сьюэлл выбрал для интервью. И еще раз подумал: «Ах ты, хитрый ублюдок!»

Глава 20

Уже почти половина десятого, когда я наконец добираюсь до метро, понимая, что опять опаздываю. Ну и ладно, я сам начальник, могу время от времени задерживаться. Вы часто опаздываете?

Я опаздываю, если предыдущей ночью напиваюсь. В общем, да, это происходит довольно часто. Другие пассажиры на платформе, кажется, бросают в мою сторону недоуменные взгляды. Я уже привык к утренней паранойе с похмелья и петому приписываю странное выражение их лиц вчерашней пьянке. И только когда захожу в вагон – на самом деле я успел сделать пересадку на станции «Финсбери-Парк», – понимаю истинную причину удивленных взглядов. К сожалению, она не в том, что я вчера наклюкался.

До меня это доходит, когда я сажусь, берусь рукой за подбородок и рассеянно скребу щетину.

Странно, думаю я, вспоминая Мэрайю Кэрри, ванную, очень четкое ощущение движения бритвы по коже. Исподтишка провожу ладонью по другой стороне лица.

Она гладкая.

Веду руку назад. Щетинистая и колючая.

Плохо. Видимо, я выбрил только половину лица.

Все ясно, народ имеет полное право на меня пялиться. Меня бы тоже удивил мужик, который выбрил только половину лица, а ко второй не прикасался с… какого времени? О Господи, с утра пятницы! Трехдневная щетина. Сразу бросается в глаза.

Мысленно перебираю возможные причины, объясняющие подобную странность, которые могут прийти в голову случайному наблюдателю. Например, пари. Или, может, люди решат, что я так поступил в благотворительных целях… Я гордо выдерживаю взгляды пассажиров, причем на моем лице написано выражение: «Да, я знаю. Слегка дурацкий вид, правда? Но причина-то у меня весьма основательная». Создавая такое выражение, я невольно поднимаю брови, и они начинают шевелиться. Вскоре мне становится ясно, что я выгляжу как Роджер Мур с лицевыми судорогами. Не зря люди, натолкнувшись на мой взгляд, сразу же отводят глаза и утыкаются носом в книгу.

Спокойно, Крис, говорю я себе, пытаясь унять прыгающие брови. Объяснить странную манеру бритья благотворительностью удалось бы в том случае, если бы щетина была бы сбрита ровно наполовину, однако на ощупь это не так. Я похлопываю себя по щекам, словно слепой, впервые встретившийся сам с собой, и чувствую, что, хотя одна сторона лица явно волосатей другой, все же островки растительности разбросаны везде. Кустик здесь, рощица там, целый лесок под подбородком. Лучше смириться с ситуацией, забежать в аптеку за одноразовыми бритвенными станками и найти туалет, где закончить дело. И как это я умудрился выбриться лишь наполовину? Конечно, в качестве зеркала мне пришлось использовать диск Мэрайи, и все-таки ошибка весьма странная. Такую мог совершить только полный придурок. У которого не все дома.

Но я-то нормальный, слава Богу. С головой у меня все в порядке. Наверное, алкоголь сыграл со мной злую шутку, сделав неряшливым и забывчивым. Пусть это послужит тебе уроком, думаю я. Скажи спасибо, что заметил свои промахи и можешь их исправить, избежав еще большего унижения.

А пока я прячу небритую сторону лица в ладонях и не поднимаю головы до станции «Оксфорд-Серкус». За это время три человечка в моем мозге из отдела мытья и гигиены в наказание чуть не лишаются своих глупых никчемных жизней.

Спасибо тебе, Господи, за то, что есть аптеки «Бутс», и одноразовые бритвы, и пробники с пеной для бритья. Еще спасибо за платные туалеты на Берик-стрит, куда я сейчас и направляюсь.

Когда смотрюсь там в зеркало, то вижу, что мои предыдущие ухищрения не были такими успешными, как я думал. А может, и были, но совместные усилия алкоголя и смущения свели их к нулю. Из-за пота волосы прилипли к голове, а лицо блестит сальным, нездоровым блеском. Каким-то образом я ухитрился перекрутить галстук, и он теперь болтается где-то сбоку, словно его надевал мой сиамский брат-близнец.

Еще раз благодарю счастливую звезду за то, что вовремя заметил свои промахи. Счастливое предзнаменование, судьба на моей стороне. Наклонившись над раковиной, делаю несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы обрести душевное спокойствие, затем открываю упаковку одноразовых лезвий, чтобы завершить бритье.

На работе вхожу в лифт и благодарю Бога за то, что там повсюду зеркала, и у меня есть возможность еще раз все проверить. Как раз когда я это проделываю, в лифт входит красивая блондинка из редакции, ловко придержав закрывающиеся двери лифта ногой. Она держит чашку кофе из кофейни «Старбакс» и совершенно игнорирует мою слабую попытку улыбнуться. Все же я отыгрываюсь – когда лифт доезжает до моего этажа, отрыжка, словно джинн из бутылки, вырывается из глубин моего желудка, и я покидаю кабинку, окутанный зловонием чеснока и пива. Высокомерная корова.

Когда я подхожу к отделу журнала «Дерзость» на нашем этаже, у меня чуть не останавливается сердце. Так когда-то было в школе: ты раскачиваешься на стуле, и вдруг тебе кажется, что вот-вот опрокинешься назад, и только в последний миг успеваешь сохранить равновесие.

Сейчас это происходит потому, что по какой-то причине мне мерещится человек, который вытер сопли о мое пальто. Он сидит рядом с моим столом, словно поджидает меня – возможно, хочет еще раз высморкаться. На нем костюм, но я все равно убежден, что это он, и делаю несколько быстрых шагов в его сторону, готовый схватиться с ним и вновь обрести гордость. Здесь моя территория, я уверен в своих силах.

Конечно же, я ошибаюсь. Это не он. Человек, который смотрит на меня и слегка обескуражен моим стремительным, агрессивным появлением, вовсе не тот урод. Хотя чем-то на него похож, что верно, то верно. Когда смотришь сзади, легко ошибиться… И тем не менее. Не он. Я принял желаемое за действительное.

– Эй, потише, – произносит незнакомец с несколько удивленным выражением Лица, в то же время слегка насмешливо.

Я собираюсь с мыслями, пытаясь восстановить самообладание, которого мне сегодня явно не хватает, и говорю:

– Извините. А кто вы?

Я стою, он сидит. Он протягивает руку для рукопожатия, но не встает. Он ведь должен встать, да? Так всегда делается при знакомстве, правда? Полагается встать и посмотреть человеку в глаза.

– Я Люк, – отвечает он, – новый Джекиру.

– Новый Джек кто? – переспрашиваю я. Адам и Грэхэм смотрят на меня из-за своих компьютеров. Они, по-видимому, озадачены не меньше моего. Я бросаю в их сторону взгляд, который должен означать: «Странный тип, верно, парни?», но не получаю ответа. – Красивый галстук, Грэхэм, – добавляю я, демонстрируя контроль над ситуацией.

– Джекиру, – повторяет Люк. Он также смотрит в сторону Адама и Грэхэма, и его взгляд словно говорит «Странный тип, верно, парни?». – Извини, приятель, последние полгода я провел в Австралии. Это австралийское слово. Так называют новичка, который только-только начал учиться там, в буше. Вроде как что-то среднее между Джеком и словом «кенгуру».

– Понятно, – говорю я, хотя на самом деле ничего не понимаю. Наверное, все это он выдумал. Очевидно, Грэхэму и Адаму тоже ничего не понятно, судя по тому, как они смотрят на нас. Я заговорщически улыбаюсь им – надеюсь, довольно убедительно.

– Новый агент по продаже рекламы, – продолжает Люк, глядя на Грэхэма и Адама. – Мы говорили по телефону. Я новенький. А вы и есть Учитель?

– Верно. Да. Конечно. Добро пожаловать. Я вижу, вы уже нашли свое рабочее место. Хорошее начало. Сейчас я выпью чашку чая, и мы пойдем к Джеффу…

– Вообще-то я уже у него был, – перебивает Люк. – Он попросил, чтобы меня отвели в отдел кадров. Для присяги, что ли?

И опять этот насмешливый взгляд. Новичок словно ждет, что я с радостью прокомментирую, какое на самом деле дерьмо наш отдел кадров. Я всем видом показываю ему, что мы относимся к подбору персонала очень серьезно, и отдел кадров ни в коем случае не должен служить мишенью для насмешек. Даже на этом этапе видно, что отношение Люка к работе оставляет желать лучшего.

– Хорошо. Да. Ладно, я попью чай после того, как отведу вас в отдел кадров.

– Отлично, – отвечает Люк, в его голосе еще слышна насмешка. – Да, кстати, приятель, – добавляет он, указывая па свой нос, – ты в курсе, что порезался во время бритья?

Именно Люк виноват в том, что в этот день я допускаю самую большую оплошность. Даже в ретроспективе она кажется страшнее, чем забывчивость при бритье.

Если бы он выглядел слегка застенчивым и растерянным, как Адам, или вел себя профессионально и деловито, как Грэхэм, то не выбил бы меня из колеи. С самой первой секунды я понял, что он не годится для моей команды. Например, у него серьга в ухе; обязательно надо будет сделать замечание по этому поводу. Затем, когда я уже собирался отвести парня в отдел кадров, у него зазвенел мобильник, и мне пришлось сказать, что у нас, в журнале «Дерзость», отключают мобильные телефоны, таково правило, а для звонков есть прекрасные городские линии. На это Люк ответил, что видел, как работники другого журнала пользуются своими сотовыми. Я возразил, что другой журнал – это другой журнал, а у нас не принято пользоваться мобильниками, ясно? Рэдли сказал, что ясно, но спросил, можно ли ему какое-то время пользоваться своим, только пока он не даст номер рабочего телефона всем, кому нужно. У него какие-то проблемы с задолженностью по квартплате за старую квартиру, и ему нужно постоянно быть на связи. Я неохотно согласился и, для того, чтобы последнее слово осталось за мной, шутливо поздравил Рэдли с умением вести переговоры: «Мы еще сделаем из тебя настоящего продавца».

А он ответил: «Здорово», все с той же изрядной долей насмешки, а потом нахально осведомился, принимал ли я вчера на грудь.

Я парировал: «Мы в журнале „Дерзость“ вкалываем на совесть и отдыхаем тоже на всю катушку». В этот миг оставшихся человечков из отдела управления стыдом отправили в газовую камеру, а их семьи погибли под пытками.

Все это в какой-то мере объясняет или хотя бы немного оправдывает мое поведение, когда я, примерно через полчаса, наконец иду за чаем, который, как я себя убеждаю, поможет мне успокоиться. На кухне отвратительнейший беспорядок – чайные пакетики брошены в раковину, повсюду грязные ложки, а немытые чашки от хлопьев громоздятся одна на другой. Я раздраженно направляюсь к своему столу и пишу следующее:

БРОСАЙТЕ ГРЕБАНЫЕ ЧАЙНЫЕ ПАКЕТИКИ В МУСОРНОЕ ВЕДРО!

И вешаю листок над раковиной, чтобы все увидели. Мое авторство не вызывает сомнения, потому что чуть позже Джефф Кларк вызывает меня в свой чертов кабинет и непререкаемым тоном требует, чтобы я немедленно снял объявление и перестал беспокоиться по поводу состояния кухни, а обратил внимание на более существенные вещи, например, на рост продаж. Он осведомляется, почему фирма «Л’Ореаль» отозвала свою рекламу, а потом спрашивает, что я думаю о Люке Рэдли. Джеффу кажется, что он весьма перспективный.

Ненавижу Люка Рэдли.

Я возвращаюсь к себе. Адам и Грэхэм смеются над какой-то его шуткой.

– Полностью тебя поддерживаю, приятель, – обращается Люк ко мне. – Когда я пришел, сразу же в глаза бросилось, что кухня в жутком состоянии…

Я сажусь и чувствую, как дрожат руки. Бросаю взгляд на часы, мечтая только о том, чтобы поскорей наступил обеденный перерыв.

Надо прочитать в пабе еще один доклад о продажах.

Это ведь вы были тогда в лифте, да? Может, и я.

Точно вы. Я помню. А вы нет?

Простите, Крис, по именно тот случай не помню.

Вы даже не помните мой особый пахучий презент?

Увы.

Полагаю, теперь вы меня запомните. Конечно.

Это цитата из фильма «Красота по-американски». Место, где жена главного героя подъезжает с любовником к закусочной, обслуживающей автомобилистов. Смешно…

Что смешно?

Этот эпизод в фильме смешной. Понятно.