Текст книги "Храм Фортуны"

Автор книги: Эндрю Ходжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Глава IX
Допрос

Известие о том, что бунт в Данувийской армии закончился, Ливия получила за несколько минут до того, как арестованного Сабина доставили во дворец. Сообщение дошло так быстро благодаря цепочке сигнальных костров. Способ этот – на случай экстренной связи – внедрил еще Август. Он же разработал систему условных знаков, с помощью которых можно было передавать информацию.

Императрица пришла в неописуемую радость, и сразу же направилась в апартаменты Тиберия, дабы поделиться с сыном приятным известием. Тиберий уже давно пребывал в полном унынии, и немного поддерживал его лишь верный Фрасилл, который без устали повторял, что бояться нечего, что все будет хорошо, а он, Тиберий, будет править еще много-много лет.

Цезарь жадно вслушивался в предсказания астролога, а про себя молился еще и олимпийским богам. И Ливии. Пожалуй, только она могла предпринять что-то конкретное и хоть немного разрядить ситуацию. Тиберий по-прежнему не любил и боялся мать, но понимал, что теперь они связаны одной веревочкой, и должны вместе или победить, или погибнуть. Третьего не дано.

Раб предупредительно распахнул перед ней дверь, и императрица быстро вошла в комнату. Тиберий с тревогой взглянул на нее, пытаясь определить, с чем она прибыла – с хорошими или плохими новостями. Скептически настроенный цезарь ожидал обычно плохих, и в последнее время редко ошибался.

Фрасилл остался совершенно невозмутимым. Он, как всегда, полулежал на кушетке, перебирая пальцами какое-то ожерелье, вероятно, имевшее магическую силу.

– Поздравляю, сын! – радостно возвестила Ливия. – Друз оказался более способным дипломатом, чем мы оба полагали. Смута в Иллирии закончилась, легионы вернулись к выполнению служебных обязанностей, издавая крики в твою честь.

Тиберий недоверчиво прищурился.

– С трудом верится, чтобы этот повеса... Наверное, твой Сеян помог ему.

– Естественно, – согласилась Ливия. – И его преторианцы. Вот верные солдаты. С такими нам никто не страшен. Надеюсь, ты не поскупишься, и выплатишь им еще немного денег?

– Денег, – вздохнул жадный Тиберий. – Да где же их взять? Казна пуста...

Вдруг он насторожился, словно припомнив что-то неприятное, и с тревогой взглянул на мать.

– Интересно, а как Друзу удалось уговорить солдат разойтись? Он же, наверное, наобещал им столько, что один только Юпитер сможет выполнить.

– Не думаю, – качнула головой Ливия. – Но даже если так, то у него ведь не было полномочий обещать что-либо от твоего имени или от имени сената. Мы легко можем от всего отказаться. Но еще не время. Нам Надо окончательно овладеть ситуацией.

– В Германии положение похуже, – с тоской произнес Тиберий. – Рейнские легионы так просто не успокоишь.

– Ничего, – утешила его Ливия. – Всему свой черед. У гидры, которая хотела сожрать нас, было три головы. Одна – мятеж в Далмации – уже отрублена. Обещаю, что скоро, очень скоро мы справимся и со второй – этим рабом-самозванцем. Ну, а потом придет черед германского бунта.

– Самозванец, – протянул Тиберий. – Уж при мне можно и не притворяться. Ты прекрасно знаешь, что это настоящий Агриппа Постум. Вот и Фрасилл говорит...

– А в этом мы скоро убедимся, – весело сказала Ливия. – Потерпи еще немного...

– Не понимаю... – подозрительно начал Тиберий и вдруг умолк, глядя на дверь.

В проем заглянуло лицо номенклатора.

– Госпожа, – сказал он с почтением. – Там прибыл конвой с арестованным.

– Отлично! – воскликнула императрица, потирая руки. – Ну, что я говорила! Ведите его сюда, только прикройте ему лицо, чтобы никто не видел.

Она с победоносной улыбкой уселась в кресло и скрестила руки на груди.

– Сейчас посмотрим... – бормотала она, скаля острые желтоватые зубы.

Тиберий непонимающе смотрел на мать и с сомнением качал головой. Один Фрасилл сохранял полное спокойствие. Он даже не взглянул на дверь, поигрывая своим ожерельем.

Наконец, в коридоре загрохотали шаги солдат, и конвой втолкнул в комнату закутанного в плащ человека.

– Это тот, кого вы арестовали по моему приказу? – весело спросила Ливия. – Отлично, получите награду. Центурион, открой его лицо!

Офицер резким движением сдернул ткань. Арестованный встряхнул головой и смело встретил взгляд Ливии.

– Это не он! – воскликнула императрица, вскакивая на ноги. – Кого вы мне привели, болваны?

Преторианцы нерешительно затоптались на месте. Вдруг позади них послышался смущенный кашель, и показался Никомед. Грек был бледен и прикрывал ладонью заплывший глаз.

Это Корникс подкараулил его в коридоре и врезал пару раз по физиономии уроженца Халкедона. А занятые арестованным и своим раненым товарищем солдаты не обратили внимания на жалобы доносчика и не стали мстить за нанесенную ему обиду.

– Позволь сказать, почтеннейшая госпожа, – заблеял грек. – Мы все сделали, как ты приказала, но тот человек успел скрыться. А все потому, что он, – Никомед указал на Сабина, – помог ему. И он сам, и его слуга – изменники...

– Помолчи, – оборвала его Ливия и посмотрела на арестованного, чуть прищурив глаза. – Кто ты?

Тот открыл рот, чтобы ответить, но его опередили.

– Гай Валерий Сабин, – произнес скрипучий голос цезаря. – Трибун, насколько я помню, Первого Италийского легиона. Правильно?

– Да, принцепс, – кивнул Сабин.

– Ага, – протянула Ливия. – В таком случае, и я тебя знаю. Заочно, правда. Ну, сегодня познакомимся.

Интонации, сквозившие в ее голосе, не предвещали трибуну ничего хорошего.

– Подождите за дверью, – приказала императрица солдатам. – И ты тоже.

Это относилось к Никомеду.

Все подчинились, и в помещении остались лишь Тиберий, Ливия, Фрасилл и Гай Валерий Сабин.

Некоторое время все молчали, поглядывая друг на друга. Первым заговорил Тиберий.

– Как поживаешь, трибун? – спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся к Ливии. – Так какое же страшное преступление он совершил, что понадобилось среди ночи арестовывать его и приводить прямо сюда, ко мне?

– Достаточно страшное, – невозмутимо сказала Ливия. – Этот человек час назад принимал в своем доме государственного преступника Агриппу Постума. Вернее, того негодяя, который выдает себя за Постума. К сожалению, тому удалось скрыться, как ты слышал. Но трибун ответит за соучастие и сношения с изменником.

– Вот как? – протянул Тиберий. – А что скажет сам Гай Валерий Сабин?

Тот пожал плечами.

– В чем конкретно меня обвиняют? – спросил он.

Тиберий старался не смотреть на него, он чувствовал легкое смущение. Ведь он обещал этому молодому человеку, что выполнит волю Августа, а сам... Но сейчас уже поздно что-либо менять, цезарь есть цезарь, ему многое позволено.

– Тебя обвиняют, – торжественно сказала Ливия, – в сношении с государственным преступником. Ты знал, кто такой тот человек, который приходил к тебе?

Сабин вздохнул. Пока его вели во дворец, он напряженно раздумывал, как себя вести. То ли все отрицать, то ли покаяться, то ли... Но сейчас, в этот момент, ему вдруг все так опротивело, что пропало всякое желание крутить и оправдываться. Пусть будет, как захотят боги. Верти, Фортуна, свое колесо.

– Я жду ответа! – резко прикрикнула императрица, пронзая его ненавидящим взглядом.

– Знал, – твердо ответил трибун, смело встречая ее взгляд. – Этого человека зовут Марк Агриппа Постум. Он – законный наследник Божественного Августа.

И Ливия, и Тиберий оторопели от такой дерзости. Даже невозмутимый Фрасилл удивленно приподнял брови и на миг забыл о своем ожерелье.

– Ты думаешь, что говоришь? – прошипела старуха. – За эти слова тебя можно сразу отправить на Гемонию[6]6
  Гемония (Gemoniae Scalae – «лестница вздохов») – крутой спуск у Авентинского холма в Риме, по которому волокли к Тибру тела казненных.


[Закрыть]. Ты идешь против закона об оскорблении величия римского народа!

– Нет, – дерзко ответил Сабин. – Может быть, я оскорбляю твое величие, достойная Ливия, но ты – еще не римский народ.

Тиберий с силой ударил кулаком по поручню кресла и свел свои тяжелые брови над переносицей.

– Что ты себе позволяешь, трибун? – глухо спросил он. – Не забывай, с кем говоришь.

– Я помню, цезарь, – холодно произнес Сабин, – Но и ты должен кое-что вспомнить. Например, письмо Августа, которое я привез тебе из Пьомбино.

Тиберий свирепо засопел и опустил голову, его лицо напряглось, губы сжались.

Ливия, как наседка, защищающая цыпленка, бросилась на помощь сыну.

– Как ты смеешь в чем-то обвинять цезаря, твоего повелителя, наследника Божественного Августа, которому сенат вручил власть над страной?

Сабин прекрасно понимал, что за такие слова ждать его может только одно – смертный приговор. Будет ли он вынесен здесь, сейчас, и тайно приведен в исполнение, или обвинение подтвердит трусливый сенат – какая разница? Ясно одно – трибун Гай Валерий Сабин из Первого Италийского легиона безвозвратно погиб. Но ему почему-то было уже все безразлично. Он устал, очень устал.

Хотя, конечно, не отказался бы, если бы ему предоставили возможность напоследок отомстить им – лицемеру и трусу Тиберию и коварной беспринципной Ливии. Но как?

Нет, все, что он может сделать, – это высказать им в глаза то, что думает, и спокойно, как и подобает настоящему солдату, отправиться на эшафот.

– Я – римский гражданин, – ответил он твердо, – и имею право обвинять кого угодно, если он нарушает закон. А вы нарушили закон, нарушили волю Августа. Вы убийцы и изменники. Надеюсь, Постум и Германик сумеют объяснить это вам более убедительно, чем я. Клянусь Марсом, расплата придет, и придет скоро.

Наверное, еще никогда никто не бросал Ливии в лицо подобных слов. Императрицу чуть удар не хватил.

– Уберите его отсюда, – приказал Тиберий. – В тюрьму. Он будет отвечать перед сенатом. Я сам подготовлю обвинение и потребую самого сурового приговора.

Ливия, немного придя в себя, быстро наклонилась к уху сына и зашептала:

– Это невозможно. Не захочешь же ты выставлять это дело на суд общественного мнения. Не забывай – Постум еще не обезврежен, Германик тоже. Это может стать той искрой, которая вызовет пламя. И в этом пламени мы сгорим.

– Что ты предлагаешь? – так же тихо спросил Тиберий.

Он прекрасно понял, о чем говорила мать, но, как всегда, хотел переложить ответственность на чужие плечи, хотел, чтобы не его уста произнесли страшные слова.

– Он не может предстать перед судом, – снова зашептала Ливия. – Трибун должен умереть немедленно.

– Но это будет убийство, – слабо возразил Тиберий, напрягая остатки совести. – Мы же не в Парфии. В Риме так не поступают. Это незаконно.

– Не время сейчас рассуждать о законности, – резко ответила императрица. – Сабина, конечно, поведут в тюрьму, как положено. А вот если он попытается бежать, что тогда? Охрана обязана будет убить его, правильно?

– Да, – медленно кивнул Тиберий. – Это мысль. Но тогда мы станем заложниками тех солдат, которые выполнят твой приказ. Где гарантия, что они не проболтаются?

– О, не волнуйся, – усмехнулась Ливия. – Этим займутся мои люди, переодетые преторианцами. А за них я тебе ручаюсь. Они не подведут, можешь быть уверен.

– Ну-ну, – с сомнением покачал головой Тиберий. – Ладно, действуй, как знаешь. Но только помни – я тут ни при чем, я приказал доставить его в тюрьму. Цезарь не может быть замешан в подобном преступлении.

– В политике нет преступлений, – холодно ответила императрица, с презрением глядя на сына. – Ладно, не волнуйся. Все будет сделано четко и быстро.

Она подошла к двери, по пути бросив на Сабина злобный взгляд, и крикнула:

– Стража!

Показался центурион и двое солдат.

– Возьмите этого человека, – приказала Ливия, ткнув пальцем в Сабина, – отведите его в преторию и стерегите хорошенько. Скоро за ним придет другой наряд. Начальник предъявит вам мою печать, и вы передадите ему арестованного. Его препроводят в тюрьму, где он будет ожидать суда по обвинению в государственной измене. Действуйте!

Преторианцы отсалютовали и лязгнули мечами, выдергивая их из ножен. Сабин молча повернулся и вышел. Конвой последовал за ним, гремя подкованными сандалиями на выложенных мозаикой мраморных полах Палатинского дворца.

– Никомед, зайди, – бросила Ливия и снова направилась вглубь комнаты.

Грек торопливо вскочил внутрь, преданно кланяясь. Его глаз совсем заплыл, синяк отливал всеми цветами радуги. Шкипер подобострастно вытянул шею:

– Чего изволите, госпожа?

Тиберий поднялся на ноги.

– Пойдем, Фрасилл, – сказал он, обращаясь к астрологу. – Посидим немного в библиотеке. Я покажу тебе одну интересную книгу, которую нашел недавно.

Фрасилл молча встал с кушетки и двинулся к двери, продолжая перебирать жемчужины своего ожерелья. Тиберий тяжелым шагом последовал за ним.

Когда дверь закрылась, Ливия села в кресло и пристально посмотрела на Никомеда.

– Вот уже второе дело проваливается при твоем участии, – нарочито строго сказала она.

Грек повалился на колени.

– Помилуй, госпожа! – заголосил он. – Я тут совершенно не виноват! Это солдаты проморгали Постума...

– Тихо, – оборвала его императрица. – Ладно, встань. Я дам тебе возможность исправить ошибку.

– Слушаю, госпожа, – без особого энтузиазма сказал шкипер. – Готов служить тебе верой и правдой до последнего вздоха. Видишь, как я пострадал...

Он указал пальцем на глаз и всхлипнул.

– Вижу, – краем рта улыбнулась Ливия. – Ладно, не будем терять времени. Вот, возьми.

Она протянула ему небольшой изящный перстень – дубликат своей личной печати.

– Сейчас ты пойдешь к этому вашему... как его... ну, помощник Элия Сеяна?

– Эвдем, госпожа, – подсказал Никомед с готовностью.

– Да, Эвдем. Передашь ему этот перстень и мой приказ: пусть возьмет еще четверых людей, переоденется вместе с ними в форму преторианцев – я знаю, у них есть там комплект обмундирования – и быстро идет во дворец. В претории стерегут твоего друга Сабина. Эвдем предъявит охранникам печать и заберет арестованного, чтобы отвести в тюрьму. Ты меня хорошо понимаешь?

– Да, госпожа, – кивнул грек. – Очень хорошо.

– Молодец. Тогда ты понимаешь и то, что до тюрьмы Сабин добраться не должен...

Шкипер пару секунд напряженно думал, а потом широко разулыбался.

– Ясно, госпожа. Наверное, он попытается бежать или нападет на конвой...

– Вот именно, – облегченно вздохнула Ливия. – А он слишком опасен, чтобы его упускать.

– Спасибо, госпожа, – Никомед чуть не подпрыгнул от радости. – Спасибо, что ты поручаешь это мне. Теперь я отомщу. Клянусь, на сей раз никаких неожиданностей не будет. Разреши мне лично убить его, умоляю.

– По обстоятельствам, – холодно ответила императрица. – Мне важно, чтобы он не добрался до тюрьмы и чтобы все было тихо. Потом Эвдем пусть сообщит о происшествии префекту города, как положено. Префект доложит цезарю. А цезарь примет меры. Не уследившие за арестантом преторианцы будут разжалованы и изгнаны из корпуса. Трибуна без лишнего шума передадут родственникам для похорон. Ну, а кое-кто, – она многозначительно взглянула на Никомеда, – получит мешочек с маленькими золотыми кружочками. Солидный мешочек, уверяю тебя.

Никомед сладко зажмурился и встряхнул головой.

– Бегу, госпожа, бегу. Не бойся, я не подведу тебя, клянусь Зевсом и Эриниями!

* * *

Сабина отвели в преторию – караульное помещение, где находился дежурный отряд, который нес охрану Палатинского дворца. Там было тесно и душно.

Трибуна усадили на твердый табурет под стеной, двое солдат с обнаженными мечами стали по обе стороны от него, центурион расположился неподалеку, то и дело с тревогой поглядывая на арестованного. Не выкинул бы он какой-нибудь фокус – не сносить тогда головы конвоирам.

Время шло. Сабин угрюмо сидел на табурете, сложив руки на коленях, и смотрел в стену. Ему не хотелось ничего, даже думать. Все стало неважным и мелким. Надоело, смертельно надоело...

Преторианцы позевывали, прикрывая рты ладонью; то и дело входили и выходили новые люди – сменялись посты и караулы, отвечающие за безопасность дворца. Лязгало оружие, гремели доспехи, стучали сандалии, слышались хриплые слова команд.

Но вот, наконец, пришла очередь и Сабина. На пороге караульного помещения выросла рослая фигура в мундире центуриона и огляделась по сторонам. Позади него толпились еще солдаты. Лица у них, правда, были не совсем благородные – испитые, грубые, в ножевых шрамах – но в гвардии служили всякие люди, поэтому внешний вид новоприбывших не вызвал никаких подозрений.

Старший полез в карман и протянул дежурному центуриону перстень Ливии.

– По приказу императрицы, – сказал он густым басом. – Мы забираем этого человека, чтобы отвести в тюрьму. Он обвиняется в государственной измене и нарушении закона об оскорблении величия римского народа.

Дежурный облегченно вздохнул. Наконец-то, он избавится от этой ответственности, и сможет спокойно отправиться на квартиру, выпить кружку вина и завалиться спать.

– Хорошо, – ответил он, поднимаясь. – Забирайте. Только учти, парень с характером. Следи за ним в оба.

– Не учи, – буркнул старший и повернулся в дверях. – Конвой! – рявкнул он. – Заходи!

Вошли четверо преторианцев с мечами у пояса, но без щитов и копий.

– Вставай, – обратился старший к Сабину. – Ты пойдешь с нами. Шевелись.

И он грязно выругался.

Сабин перевел на него презрительный взгляд.

– Я уже объяснял сегодня одному центуриону, – сказал он медленно, – что не надо забывать о субординации. Я – трибун Первого италийского легиона и римский гражданин. К тому же, моя вина еще не доказана. Так что, потрудись вести себя подобающим образом, иначе я найду средства воздействовать на тебя.

Центурион несколько секунд удивленно смотрел на Сабина, а потом коротко хохотнул:

– Действительно, суровый парень, – сказал он с невольным уважением. – Ладно, господин, позвольте сопроводить вас в тюрьму, – добавил он затем с издевкой.

Солдаты взяли Сабина в кольцо, и группа двинулась по коридору. Трибун шел, не глядя по сторонам, опустив голову. И напрасно – тогда он наверняка бы заметил хитрую мордочку Никомеда, который следовал за ними, держась на некотором расстоянии. Но ему уже было все равно, из всех чувств в нем осталось одно безразличие. Ну, и может, еще немного злости. Ни страха, ни жалости к себе не было. Трибун Сабин был настоящим солдатом.

Глава X
Бегство

Они вышли из дворца и быстро направились вниз по холму. Один из преторианцев попытался было подтолкнуть Сабина в спину, но трибун пронзил его таким взглядом, что тот моментально опустил руку. Старший двигался справа от группы. А в нескольких футах за ними, невидимый и неслышимый, крался шкипер Никомед со злорадной усмешкой на губах и острым кинжалом в руке.

Конвой с арестованным оставил позади Палатин и шел сейчас через Тусский квартал, направляясь к Мамертинской тюрьме. Город уже полностью погрузился в сон, людей на улицах не было, везде темно и тихо. Лишь издали доносился слабый скрип повозок, которые привозили в столицу продукты и другие товары и могли двигаться по улицам Рима только ночью, глухие удары копыт лошадей и мулов и невнятные ругательства погонщиков.

Лишь однажды им встретился патруль вигилов – ночной стражи, но командир патруля сразу увидел украшенные изображением орла нагрудники преторианцев, и даже не стал с ними заговаривать. Этих гвардейцев лучше не трогать, а то потом с ними хлопот не оберешься. Две группы разминулись, и каждая зашагала своей дорогой.

Теперь Сабин и те, кто его конвоировал, миновали храм Луцины и углубились в Эсквилинский район – район трущоб, грязных забегаловок и прочих злачных мест.

Трибуна поначалу удивило, что солдаты идут очень уверенно, так, словно среди этих кривых узких улочек прожили всю жизнь. Они даже факелов не зажгли, хотя и несли их с собой. Но вскоре Сабином овладели другие мысли, и он перестал забивать себе голову вопросами, почему солдаты цезарской гвардии так хорошо ориентируются в Эсквилине, где им и бывать-то было запрещено без особого разрешения.

Неизвестно, то ли холодный свежий ночной воздух подействовал, то ли наглость этих грубых вояк вывела его из себя, но только Сабин вдруг почувствовал, как к нему возвращается воля к жизни. С ним, впрочем, такое случалось довольно часто еще в армии: то трибун внезапно впадал в беспросветную апатию, и полностью полагался на волю богов, то вдруг закипал энергией, и тогда лучше было не становиться ему поперек пути.

Вот и сейчас – еще несколько минут назад подавленный, безразличный, готовый безропотно принять смерть человек превратился в чуткого; напряженного, хищного бойца, готового использовать любой шанс на успех в борьбе, а в крайнем случае дорого продать свою ставшую вдруг такой драгоценной жизнь.

Трибун – незаметно, впрочем, для окружающих – подобрался, оживился и стал лихорадочно, но не теряя рассудка, искать путь к спасению. Его глаза быстро оглядели окрестности, мышцы напряглись, губы сжались.

«Нет, – подумал он со злостью и решимостью, – еще не пришло мое время. Слишком многое сходило с рук этой парочке – Ливии и Тиберию, вот они и почувствовали себя безнаказанными. В армии солдаты дали мне кличку „Упрямый мул“. Что ж, пора оправдать ее. Я сделаю все, чтобы испортить августейшим преступникам их триумф».

Но пообещать было проще, чем осуществить, и Сабин с горечью признал это. Он был безоружен (слава богам, хоть не связан), а со всех сторон его окружали рослые преторианцы с мечами в руках. Один против пятерых... Невесело.

И была еще одна проблема – он не мог убить никого из своих конвоиров. Ведь эти люди не виноваты, они просто выполняли приказ. И если он, Сабин, лишит кого-то из них жизни, это будет самое обыкновенное убийство, а даже сама мысль об этом претила римскому трибуну. В бою против вооруженного врага он бы не знал жалости, но сейчас...

Оставалось одно – действовать хитростью, а на выдумки Сабин был не особо горазд.

Теперь они шли через Аргентарский квартал; до тюрьмы было уже недалеко. Сабин заметил, что центурион – начальник конвоя – стал внимательно осматриваться по сторонам, словно выискивая что-то. Наконец, его поиски, кажется, увенчались успехом.

Группа как раз проходила мимо какого-то старого дома с просторной аркой. Центурион заглянул туда и довольно хмыкнул. Его рука медленно опустилась на рукоять меча.

– Стой, – негромко скомандовал он.

Солдаты остановились, трибун тоже. Он чувствовал затылком несвежее дыхание своих охранников.

– Вот здесь, – сказал центурион. – Кажется, подходящее место. Тихо и спокойно.

«Для чего подходящее?» – подумал удивленный Сабин, и тут же его охватило страшное предчувствие.

Конечно, никакие это не преторианцы! Ливия послала своих агентов, чтобы те прирезали непокорного трибуна, не доводя до тюрьмы. Она не могла позволить, чтобы он выступил в суде и рассказал все, что знает. Хитрая старуха нашла выход из положения.

Сабин весь напрягся, сжимая кулаки, но шансов у него не было никаких. Малейшее движение, и эти двое, которые стояли за спиной, проткнут его своими мечами.

Внезапно впереди послышался какой-то шум, громкие шаги, неясное бормотание.

Все, как по команде, посмотрели в направлении, откуда доносились эти звуки. Две темные фигуры появились вдруг перед ними. Оба мужчины, видимо, были сильно пьяны, они шатались, неловко поддерживая друг друга.

– Вот, принесло же, – недовольно буркнул центурион и, опустив меч, сделал шаг им навстречу.

– Кто такие? – рявкнул он грозно. – Отвечать центуриону цезарской гвардии!

– Ха-ха! – заржали пьянчуги. – Хорошая шутка! Преторианцы в Эсквилине? Ночью? А что, вигилы все спят?

– Я вам дам шутку! – разъярился центурион, делая еще шаг. – Кто такие?

Мужчины заметили доспехи и резко остановились, словно напоровшись на стену.

– Ого, – сказал один. – И правда, солдаты. Мы, похоже, влипли, Кассий.

«Какой знакомый голос, – подумал Сабин. – Он старается изменить его, но этого человека я точно знаю».

Хотя пьяницы явно нарушали приказ префекта города, запрещавший шляться по улицам после второй смены караула, да еще и в нетрезвом виде, Эвдем – который выдавал себя за центуриона претории – не собирался тратить на них драгоценное время. У него было другое задание, более важное.

– А ну, проходите, быстро! – громыхнул он. – Мы ведем опасного преступника в тюрьму. А это такой тип, что еще захочет сбежать, – добавил он хитро, на всякий случай обеспечивая себе двух свидетелей, которые потом смогли бы подтвердить, что арестованный не вызывал доверия и замышлял удрать.

– Идем, Кассий, – испуганно сказал один из мужчин, продвигаясь вперед. – Ну их, этих преторианцев с их бандитами. А то еще и нам несдобровать.

– Кто там орет? – раздался вдруг возмущенный голос откуда-то сверху. – Ночь уже! Сейчас стражу позову.

Центурион понял, что тут становится слишком людно и шумно, и надо искать другое место. Он нетерпеливо сделал пьяным знак побыстрее проходить и задрал голову вверх:

– А ну, заткнись там!

Сабин решился. Сейчас или никогда.

Он резко присел и, не оборачиваясь, с силой двинул согнутыми локтями назад. Удары пришлись в пах обоим солдатам, те взвыли от боли и неожиданности и переломились пополам. Сабин, собственно, и ожидал такой реакции у себя за спиной. Но он никак не ожидал того, что произойдет перед ним.

Центурион еще не успел опустить голову, когда один из пьяниц вдруг перестал шататься, молниеносно выдернул из-под плаща короткую, но, видимо, очень тяжелую дубинку, и с размаху треснул его по голове. Загремела медь шлема.

Центурион с грохотом полетел на землю, ударившись еще и о выступ стены.

Второй пьяница выхватил меч и бросился прямо на преторианцев, застывших в изумлении.

Все это произошло настолько быстро и слаженно, что Сабин и сам едва не растерялся. Лишь закаленная и отточенная во многих рукопашных боях реакция выручила его. Трибун мгновенно понял, что кто-то пришел ему на помощь, и этим надо воспользоваться, пока не поздно.

Он круто повернулся, кулаком двинул в лицо солдата, который находился справа, а у левого – согнутого в дугу – одним движением вырвал меч и тут же обрушил блестящее в свете луны лезвие на его открытую шею.

Фонтанчик крови брызнул Сабину на одежду, преторианец захрипел и упал, царапая ногтями твердую землю улицы.

Тем временем мужчина с мечом могучим ударом почти снес голову одному из противников и тут же пронзил горло второму. Чувствовалось, что он знает толк в фехтовании.

Его спутник снова занес свою дубинку и снова опустил ее на голову центуриона, который начал было подниматься на ноги. Огромное тело сползло по стене и замерло.

– Сюда, господин, – произнес голос, в котором Сабин теперь без труда узнал Корникса, ибо на сей раз галл не картавил и не запинался.

Одним прыжком он очутился рядом со слугой и вторым своим спасителем.

– Спасибо, – с чувством сказал трибун. – Похоже, эти ублюдки собирались прирезать меня, не доводя до тюрьмы. Вы подоспели вовремя.

– Стража! – завопил вдруг голос сверху. – Сюда! Убивают! Пожар!

И тут же где-то впереди, за поворотом мелькнул отблеск огня. С факелами ночью обычно ходили только патрули вигилов, и не стоило сейчас попадаться им в руки.

– Бежим, – сдавленно бросил Сабин и помчался назад, туда, откуда они только что пришли.

Корникс и второй мужчина устремились за ним.

А позади уже гремели сандалии вигилов, спешивших на крики бдительного гражданина.

Сворачивая за какой-то угол, Сабин буквально сшиб с ног невысокого человечка, который, видимо, прятался там, напуганный шумом и криками. И тут же почувствовал, как что-то острое кольнуло его в бедро.

– Проклятье, – выругался трибун сквозь зубы. – С дороги, ну, быстро!

Человечек, судя по всему, только об этом и мечтал. Он собрался было нырнуть в какой-то темный проход, но тут сзади поярче полыхнули факелы все приближавшихся вигилов, и трибун вдруг сильной рукой схватил его за складки хитона на груди.

– Приятель Никомед, – процедил он с нехорошей улыбкой. – Как я рад нашей встрече.

Он пинком вышиб у парализованного страхом грека острый кинжал, который тот конвульсивно сжимал в руке, и шмякнул телом шкипера о стенку.

Затем отвел назад руку с мечом, собираясь вонзить клинок к живот доносчику.

Но в этот момент сзади на него налетел спешивший укрыться от вигилов Корникс; локоть поехал, и острие меча ударило в стену рядом с дернувшимся Никомедом, выбив из твердого камня несколько бледных искр.

– Беги, господин, – прохрипел галл, бросаясь в узкую улочку, перпендикулярную той, по которой они пришли. – Беги, они сейчас будут здесь.

Товарищ Корникса промчался за ним, молча дернув Сабина за руку, словно призывая поторопиться.

Трибун быстро оглянулся – погоня была рядом. Он тяжело вздохнул и кулаком наотмашь с силой двинул Никомеда в голову. Грек улетел в темноту, издав то ли стон, похожий на всхлип, то ли всхлип, похожий на стон.

Сабин тоже свернул в переулок и бросился догонять своих друзей, которые удалились уже на приличное расстояние.

* * *

Лишь когда звуки шагов у них за спиной стихли, а отблески факелов перестали падать на дорогу, беглецы остановились, тяжело переводя дыхание и благодаря бессмертных богов, что им на пути не встретился еще один патруль.

Оглядевшись, Сабин увидел, что они отбежали довольно далеко от места схватки и находятся сейчас в районе Целийского холма, почти у Капенских ворот. Неподалеку высились величавые акведуки водопровода Аппия.

– Ну, кажется, ушли, – с облегчением сказал Сабин и весело хлопнул Корникса по плечу. – Благодарю тебя, верный слуга. Не думал я, что у тебя столько прыти.

Третий, незнакомый мужчина, хмыкнул.

– И ты был прав, – сказал он. – Один Юпитер знает, как мне пришлось его подгонять. Но зато, когда дошло до дела, он оказался молодцом.

Корникс довольно улыбнулся.

Сабин повернул голову к мужчине, лицо которого все еще скрывал капюшон плаща, такого же, в котором к нему приходил Агриппа Постум. Похоже, и этот голос он слышал не впервые.

– А тебя я еще не поблагодарил, – сказал он, протягивая руку. – Думаю, что без тебя Корниксу пришлось бы туговато. Считай меня своим должником, приятель. Кто ты?

Мужчина усмехнулся и отбросил капюшон с лица.

– Та заплатил мне вперед, – ответил он с улыбкой. -Разве не помнишь?

Сабин несколько секунд смотрел на него и молчал.

– Трибун Кассий Херея, – произнес он, наконец, тихо, словно про себя. – Что ж, а я уже начал подумывать, куда это ты запропастился.