Текст книги "Истинная Христианская Религия"

Автор книги: Эммануил Сведенборг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

XXVI Человек в коллективной форме, то есть некое общество, большое или малое, или составное, то есть родная страна, – тоже ближний, которого нужно любить.

412. Тот, кому неизвестно истинное значение слова "ближний", думает, что это какой-либо отдельный человек, и что любить ближнего, значит оказывать услуги этому человеку. Однако у понятий ближнего и любви к нему более широкий круг значений, которые становятся тем возвышенней, чем больше людей имеется в виду. Кому же непонятно, что любить нескольких человек в совокупности означает любовь к ближнему более, чем любить одного из них? Общество, большое ли, малое, потому является ближним, что состоит из некоторого числа людей. Следовательно, тот, кто любит общество, любит и его членов, поэтому, когда он желает обществу лучшего и делает для него добро, он думает о каждом его члене. Любое общество подобно человеку, а принадлежащие к нему составляют как бы единое тело, различаясь между собой подобно частям тела. Господь, а под его руководством и ангелы, смотря на землю, видят целое общество, как одного человека, внешность которого зависит от того, каковы его члены. Мне тоже было позволено увидеть одно из обществ на небесах в точности похожим на человека, причем такого же роста, как в мире.

Любовь к ближнему, когда это любовь к обществу, принимает более полную форму, чем когда предметом ее является отдельная личность. Это очевидно из того, что достоинство правителя определяется размерами общества, которым он управляет, а почитают его соответственно его деятельности. Должности в мире находятся ниже или выше в иерархии, в зависимости от того, насколько общественно то, чем они заведуют; самое же общее управление осуществляет государь. Каждого человека вознаграждают, почитают и вообще любят соответственно важности его должности и тому благу, которое приносит его служение.

Тем не менее, правители нашего времени могут приносить пользу и заботиться о благе общества и без любви к ближнему; таковы те, кто побуждается к полезной деятельности и заботе о благе ближнего мирскими и эгоистическими соображениями, и потому кажутся хорошими правителями или достойными выдвижения на более высокую должность. В мире невозможно распознать таких, а вот на небесах – можно. Поэтому те, кого к полезной деятельности вела любовь к ближнему, становятся правителями обществ и на небесах, и окружаются почетом и великолепием; однако не к этому они стремятся всем сердцем, а к тем службам, которые они могут исполнять. Остальных же, коих к полезной деятельности побуждала любовь к миру или к себе, отвергают.

413. Различие любви к ближнему и ее проявлений, когда она направлена на отдельного человека, и когда она направлена на множество людей, или общество, такое же, как между деятельностью рядового гражданина, чиновника и князя; или между торговавшим на два таланта и торговавшим на десять19 талантов (Матф. 25:14-30). Та же разница между ценой сребреника20 и таланта, или урожаем с лозы и с виноградника, или с маслины и с оливковой рощи, или с дерева и с фруктового сада. Любовь к ближнему может восходить ко все более внутренним слоям человека; при этом он любит общество больше, чем отдельного человека, а страну – больше, чем общество. Так вот, поскольку милосердие состоит в том, чтобы желать лучшего и оттого делать добро, следовательно, совершенно так же, как к отдельному человеку, его нужно проявлять и к обществу. Однако необходимо при этом различать общество хороших людей и общество дурных людей. Для последних милосердие должно проявляться по законам природной справедливости, а для первых – по законам духовной справедливости. О том, какая разница между этими двумя видами справедливости, будет рассказано в свою очередь.

414. Своя страна в большей степени ближний, чем свое общество, по той причине, что она состоит из многих обществ, и поэтому любовь по отношению к ней – шире и выше. Кроме того, любить свою страну – значит любить благополучие ее народа. Своя страна – ближний, потому что она – своего рода родитель; в ней человек родился; она вскормила и кормит его; она защищала и продолжает защищать его от всякого вреда. Нужно делать добро любимой стране в соответствии с ее нуждами, которые могут быть и природными и духовными. Природные нужды связаны с ее гражданской жизнью и порядком, духовные – с духовной жизнью и порядком.

Свою страну нужно любить не как себя самого, но более себя, – это закон, начертанный у человека на сердце. Этот закон повелевает, и каждый праведный человек подтвердит это, что если твоей стране угрожает разорение врагами, или какая-либо другая опасность, то умереть, защищая ее, благородное дело, и солдат должен гордится тем, что проливает за нее свою кровь. Так говорят, чтобы выразить, насколько велика должна быть любовь к своей стране. Да будет известно, что любящие свою страну и делающие ей добро от доброй воли своей после смерти любят царство Господне, ибо оно становится тогда их страной. А любящие Господне царство любят и Господа, потому что Господь – все во всем для Своего царства.

XXVII Ближний, которого нужно любить в еще большей степени, – это церковь, а в наивысшей степени – царство Господа.

415. Поскольку человек рождается для вечной жизни, а приводит его к этой жизни церковь, то церковь нужно любить, как ближнего в еще большей степени. Ведь учение церкви – это средство, ведущее к вечной жизни и открывающее вход в нее. Ведут к ней истины учения, а добрые дела открывают в нее вход. Это вовсе не означает, что нужно любить священников превыше всего, а церковь – из-за священников. Любить нужно благо и истину церкви, а ради них – священников. Священство служит лишь средством, и почитаться должно в той степени, в которой оно этим средством служит.

Другая причина, по которой церковь нужно любить в большей степени, то есть еще больше, чем свою страну, в том, что страна вводит в мирскую жизнь, а церковь вводит в духовную жизнь, благодаря которой человек живет не только как животное. Кроме того, мирская жизнь временна, ей приходит конец, и потому ее как будто и не было совсем. Но духовная жизнь, не имея конца, продолжается вечно, и к ней можно применить термин "бытие", тогда как к другой форме жизни – "небытие". Разница такая же, как между конечным и бесконечным, которые между собой несоизмеримы. Ведь все, что продолжается вечно, – бесконечно относительно времени.

416. Господне же царство должно быть любимо в наивысшей степени по той причине, что Господне царство означает церковь по всему миру, называемую обществом святых, а также небеса. Поэтому, если человек любит царство Господа, то любит и всякого в мире, кто признает Господа и обладает верой в Него и милосердием к ближнему, а равно и всех на небесах. Кто любит царство Господа, тот любит Господа превыше всего, и, следовательно, обладает большей любовью к Богу, чем другие. Ибо церковь в небесах и на земле – это тело Господне, поскольку ее члены – в Господе, а Господь – в них.

Любовь к царству Господнему, таким образом, есть любовь к ближнему в самом полном смысле. Ведь тот, кто любит царство Господа, не только любит Господа превыше всего, но и ближнего любит, как самого себя. Любовь к Господу – всеохватывающая любовь, поэтому она пронизывает каждую частицу духовной жизни, и каждую частицу природной жизни. Ибо эта любовь располагается на самом высоком уровне в человеке, а то, что выше, проникает в то, что ниже, давая ему жизнь, точно так же, как воля проникает в каждое намерение, и оттого в каждое действие, и как разум – в каждую мысль и каждое слово. Вот почему Господь говорит:

Ищите же прежде царства небесного и правды его, и все будет дано вам в придачу. Матф. 6:33.

Царство небесное – это царство Господа, что подтверждается следующим отрывком из Даниила:

Вот, некто, как Сын Человеческий, шел с облаками небесными. И Ему дана власть, слава и царство, и все народы, племена и языки служили Ему. Владычество Его – владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится. Дан. 7:13,14.

XXVIII Любовь к ближнему в своей сути – это не любовь к человеку, а любовь к добру в нем.

417. Всем известно, что человека делает человеком не человеческое лицо и не человеческое тело, а мудрость его разума и доброта его воли. Чем более высокого уровня они достигают, тем больше он становится человеком. При рождении человек больше является зверем, чем любое из животных, однако, воспринимая наставления, формирующие его ум, он становится человеческим существом, и именно вследствие ума и соразмерно ему он становится истинно человеком. Есть животные с лицами, почти как у людей, но у них нет способности мыслить, или делать что-либо по разумению. Они действуют по инстинкту, который возникает от их природной любви. В отличие от животного, которое издает звуки, чтобы выразить склонности своей любви, человек подчиняет их мышлению и выражает их словами. К тому же, животное смотрит на землю, наклонив к ней морду, тогда как человек поднимает лицо вверх и смотрит на небо вокруг него. Из этого можно заключить, что человек настолько человек, насколько он говорит со здравым смыслом и не забывает о своей небесной обители; и настолько он не человек, насколько он говорит противное рассудку и на уме у него – только его земное существование. Хотя такие люди все равно остаются людьми, не на деле, а в возможности. Ведь у каждого человека есть возможность понимать истины и хотеть добрых дел; но, насколько он не хочет делать добро и понимать истины, настолько ему остается только внешне притворяться человеком и подражать человеческому поведению.

418. Добро есть ближний, потому что добро принадлежит воле, а воля составляет самое существо жизни человека. Истина разума – это тоже ближний, но лишь в той степени, в которой она порождена добром воли. Ибо добро воли принимает форму в разуме, и делается видимым в нем при свете рассудка. Весь наш опыт показывает, что добро и есть ближний. Кто любит человека за что-то иное, кроме свойств его воли и разума, то есть его доброты и справедливости? Например, любит ли кто-нибудь царя, князя, графа, мэра, губернатора или чиновника любого звания, или какого-либо судью, за что-то иное, кроме праведности и рассудительности, проявляемых ими в речах и действиях? Любит ли кто-нибудь епископа или другого служителя церкви, или духовную особу за что-то иное, кроме образованности, чистоты жизни и усердия в спасении душ? Любит ли кто-нибудь генерала, командующего армией, или кого-либо из его офицеров за что-то, кроме сочетания храбрости с благоразумием? Не за честность ли любят торговца? Не за верность ли – работника и слугу? Если пойти дальше, то разве не за плод любят дерево, разве не за плодородие любят участок земли, не за ценность камень, и так далее? Примечательно то, что не только честный человек любит доброту и справедливость в другом человеке, но и нечестивец, потому что, имея дело с ним, не надо бояться за свое имя, положение и состояние. Но любовь нечестивца к добру – это не любовь к ближнему, потому что нечестивец внутренне не любит других, разве только в той степени, в которой они служат его целям. Любовь к добру в других по своей собственной доброте – вот что такое подлинная любовь к ближнему; в ней добро двоих сближается и соединяется между собой, образуя взаимную связь.

419. Кто любит добро за то, что это добро, и истину за то, что это истина, тот больше всего любит ближнего, потому что он любит Господа, который и есть само добро и сама истина. Нет другого источника любви к добру и к истине по добру, и таким образом, к ближнему. Вот как любовь к ближнему образуется из своего небесного начала. Безразлично, говорим мы "польза" или "добро"; приносить пользу – значит делать добро, а доброе дело бывает добрым лишь в том и настолько, насколько и в чем оно полезно.

XXIX Милосердие и добрые дела – такие же разные вещи, как желать добра и делать добро.

420. У каждого есть внутреннее и внешнее. Внутреннее – это то, что называется внутренним человеком, а внешнее – то, что называется внешним человеком. Тот, кто не знает, что такое внутреннее и внешнее, думает, что внутренний человек – это тот, что думает и желает, а внешний человек тот, что говорит и действует. Конечно, речь и действие – это функции внешнего человека, а мышление и желание – внутреннего, но они не составляют сущности внешнего и внутреннего человека. В обычном понимании ум человека и есть его внутренний человек; однако сам ум разделен на две области, из которых более высокая и внутренняя – духовная, а более низкая и внешняя – природная. Духовный ум смотрит в основном на духовный мир, на предметах которого, будь то небесные вещи, или адские, сосредоточено его внимание; и небеса и ад есть части духовного мира. Природный же ум смотрит на природный мир, на предметах которого, как на злых, так и на добрых, сосредоточено его внимание. Каждое слово и действие человека исходит непосредственно из нижней области его ума, а из верхней области опосредованно, поскольку нижняя область ближе к телесным чувствам, а верхняя – дальше от них. У человеческих существ ум разделен таким образом потому, что они созданы одновременно духовными и природными, и именно поэтому они люди, а не животные.

Из всего этого ясно, что человек, взирающий в первую очередь на мир и на себя, – это внешний человек, потому что он природный не только телом, но и духом; но человек, взирающий в первую очередь на то, что принадлежит небесам и церкви, – это внутренний человек, поскольку он духовный и духом своим, и телом. Телом он духовен потому, что его слова и дела идут от высшей области ума, которая духовна, через нижнюю, которая природна. Ведь известно, что действие исходит от тела, а причина, его порождающая, исходит из ума; причина же состоит целиком в своем действии. Наличие такого разделения ума человека очевидно из того, что человек может притворяться, или действовать, как льстец, лицемер и актер; он может соглашаться с чьими-то утверждениями, но при этом посмеиваться над ними. Его смех в этом случае исходит от его высшего ума, а согласие – от низшего.

421. Из всего этого видно, как надо понимать утверждение о том, что милосердие и добрые дела различаются между собой так же, как желать добра и делать добро; иначе говоря, формально они различны, как ум, который думает и желает, и тело, которое ум использует для того, чтобы говорить и действовать. Однако есть и сущностное различие, поскольку сам ум, как было сказано, разделяется на внутреннюю, духовную, область, и внешнюю, природную. Поэтому, когда дела исходят от духовного ума, они исходят из его доброй воли, которая является милосердием; но когда они исходят от природного ума, они исходят из доброй воли, которая не является милосердием. Даже если по внешнему виду она и кажется милосердием, по внутреннему рассмотрению это не так. Милосердие в одной своей внешней форме может выглядеть настоящим милосердием, но не имеет сущности его.

Все это можно наглядно показать сравнением с семенами в земле. Каждое семя вырастает в дерево, полезное или бесполезное, в зависимости от того, каково было семя. То же и с духовными семенами, то есть истинами, которые церковь узнает из Слова. И учение из них получается, если истины подлинные – полезное, если искаженные – бесполезное. Абсолютно то же самое с образованием милосердия из благоволения, в зависимости от того, проявляется оно из эгоистических и мирских соображений, или ради ближнего, как в узком, так и в широком смысле. Если оно проявляется из эгоистических и мирских соображений, то это поддельное милосердие, а если ради ближнего, то подлинное. Однако же по этому вопросу больше написано в главе о вере, особенно в разделе, где показано, что милосердие – это значит иметь добрую волю, а добрые дела – значит делать добро по своей доброй воле (374); и что милосердие и вера – это только нестойкие умопостроения, если при возможности они не воплощаются в делах, и не осуществляются в них совместно (375, 376).

XXX Настоящее милосердие состоит в том, чтобы быть справедливым и добросовестным во всех должностях, делах и работах, в которых участвуешь, и со всеми людьми, с которыми имеешь дело.

422. Настоящее милосердие состоит в том, чтобы быть справедливым и добросовестным во всех должностях, делах и работах, в которых участвуешь, поскольку все, что человек таким образом делает, полезно для общества; а польза есть добро; добро же, если не брать в рассмотрение личности, есть ближний. (Выше было показано, что не только отдельный человек, но и общество, большое или малое, и собственная страна являются ближними.) Например, если государь подает своим подданным пример своими добрыми делами, если он хочет, чтобы они жили по законам справедливости, награждая тех, кто так живет, и со всеми обходясь по заслугам, если он защищает их от всякого вреда и от нашествия врагов, выступает отцом своего государства, и вообще заботится о благополучии своего народа, то в сердце его – милосердие, а его действия – добрые дела. Если священник учит истинам Слова, и при помощи них ведет людей к доброй жизни, а значит, в небеса, то он – превосходный пример милосердия, потому что заботится о душах людей его церкви. Если решения судьи основываются на правосудии и законе, и не подвержены влиянию взяток, дружбы и семейственности, то он заботится как об обществе в целом, так и об отдельной личности в частности; об обществе, потому что это заставляет его подчиняться закону и опасаться нарушить его; об отдельной личности, потому что справедливость торжествует над беззаконием. Если торговец поступает честно, не мошенничает, то он заботится о ближнем, с которым имеет дело. То же верно и в отношении рабочего или мастера, если он выполняет свою работу как следует и честно, без обмана и хитростей. Верно это и о людях любых других занятий, как то, капитанах и матросах, фермерах и слугах.

423. Это – настоящее милосердие, потому что его можно определить, как делание добра ближнему ежедневно и постоянно, и не только ближнему, как личности, но и как сообществу; и единственный способ так поступать – это вести себя справедливо и добропорядочно в тех должностях, делах и занятиях, в которых принимаешь участие, и в отношении каждого, с кем приходится иметь дело. Ведь в этом заключается каждодневная деятельность человека, да и когда он не занимается этим, все равно это занимает его ум, мысли и намерения. Тот, кто проявляет милосердие таким путем, становится все более и более живым образом милосердия; ибо справедливость и преданность развивают его ум, как упражнение – тело, и с течением времени, благодаря такому развитию, человек уже не желает и не мыслит ничего такого, что не относилось бы к милосердию. В конце концов, такие люди становятся подобными описанным в Слове, у коих закон начертан на сердце. Кроме того, они не полагают в делах заслуги, поскольку никогда не думают об этом, а думают в основном о долге, что именно ради него порядочные люди так поступают. Однако человек никак не может поступать по духовной справедливости и верности сам по себе, ибо каждый наследует от своих родителей предрасположенность делать добро и поступать порядочно из эгоистических и мирских соображений, но никто – ради добра и порядочности. Поэтому только тот, кто поклоняется Господу, и действуя сам по себе, действует под Господним руководством, приобретает духовное милосердие, и проявляя его, наполняется им.

424. Есть много людей, которые добросовестно и преданно исполняют свои обязанности, однако милосердия в себе не имеют, несмотря на то, что таким образом они делают дела милосердия. Это те люди, в которых господствует любовь к себе и мирская любовь, а не небесная любовь; если же последняя и присутствует, то находится в подчинении у иной любви, как слуга у хозяина, или простой солдат у офицера, или напоминает привратника у дверей.

XXXI Любезности милосердия – это подаяние бедным и помощь нуждающимся, но с благоразумием.

425. Необходимо различать обязанности и любезности милосердия. Под обязанностями милосердия подразумевается проявления милосердия, исходящие от самого милосердия; как было только что показано, это относится главным образом к профессии. А под любезностями мы имеем в виду те дополнительные действия, которые ведутся вне основных. Называются же они любезностями потому, что их исполняют из свободного выбора и удовольствия; и те, кому они оказываются, считают их не чем иным, как любезностями. Раздаются же они так, как намеревается и считает нужным добродетель. Вообще-то считается, что милосердие состоит в подаянии бедным, помощи нуждающимся, заботе о вдовах и сиротах, пожертвованиях на строительство приютов и больниц, домов призрения, детских домов, а прежде всего – церквей, да на их украшение и в их доход. Тем не менее, почти все это не является должным трудом милосердия, а лишь дополнением к нему.

Те, которые полагают, что в этих любезностях состоит настоящее милосердие, не могут не претендовать на заслугу в этих делах; и, несмотря на словесные возражения о том, что они не хотят, чтобы их дела рассматривались, как заслуги, внутри них все равно скрывается уверенность, что это именно заслуги. Это ясно видно после их смерти, когда они перечисляют свои дела и требуют спасения себе в награду. Однако при этом проводится исследование источника, а значит и природы их поступков; и если выясняется, что они были следствием гордыни, или желания заработать себе имя, или простого великодушия, дружбы или чисто природной склонности, или лицемерия, то судят их по этому источнику, потому что природа этого источника присутствует в каждом поступке. Подлинное же милосердие исходит от тех, кто наполнял справедливостью и внимательной рассудительностью свои дела, которые они делали, без всякого намерения получить награду, как в словах Господа у Луки 14:12-14. Такие люди тоже называют перечисленные выше виды действий любезностями, а также обязанностями, хоть они и относятся к милосердию.

426. Известно, что некоторые люди, совершающие любезные поступки, которые мир считает образцами милосердия, держатся убеждения и мысли, что исполняют дела милосердия, рассматривая их подобно тому, как многие Римские Католики рассматривают индульгенции, то есть, как те причины, по которым их очистят от грехов, и им будет дозволено войти в небеса, как возрожденным. При этом, однако, они не считают за грехи случаи прелюбодеяния, ненависти, мести, обмана, и вообще похоти плоти, которые они позволяют себе, когда вздумается. Но что такое в этом случае их добрые дела, как не картинки, изображающие ангелов в компании дьяволов, или шкатулки из лазурита с ядовитыми змеями внутри? Однако все совершенно по-другому, когда те же любезные поступки совершают люди, избегающие дурных дел, перечисленных выше, как ненавистных милосердию.

Тем не менее, в действительности эти любезности во многом полезны, особенно подаяние бедным и нищим. Благодаря ним мальчики и девочки, слуги и служанки, и вообще простые люди знакомятся с милосердием; этими внешними действиями они обучаются милосердию на деле. Это начала его, как бы незрелый плод; а у тех, кто затем совершенствуется, приобретая правильные знания о милосердии и вере, эти действия становятся подобными плоду зрелому. Когда это происходит, они рассматривают свою прежнюю деятельность, как сделанное от простоты сердечной, и не более, как свои обязанности перед людьми.

427. Эти любезные поступки в наше время считаются правильными делами милосердия, которые в Слове подразумеваются под добрыми делами, потому что милосердие во многих местах в Слове описано, как подаяние бедным, помощь нуждающимся и забота о вдовах и сиротах. Однако до сего дня было неизвестно, что в Слове, в его буквальном значении, упоминается о таких вещах, лишь как о внешних, и даже самых внешних сторонах богослужения; тем не менее, они служат средством для передачи духовного смысла, или внутренних понятий. Это видно из главы о Священном Писании (выше, 193-209). Из того, что сказано в ней, понятно, что когда упоминаются бедные, нуждающиеся, вдовы и сироты, то имеются в виду не они сами, а те, кто духовно подобен им. "Бедные" означают лишенных знания добра и истины: см. Апокалипсис открытый, 209. "Вдовы" означают тех, кто лишен истин, но желает их (там же, 764), и так далее.

428. Те, у кого есть врожденное сострадание, но из природного оно не становится духовным, как было бы, если бы оно проявлялось из истинного милосердия, думают, что милосердие состоит в подаянии всякому бедному и помощи всякому нуждающемуся, без предварительного выяснения, добрый он, или злой. Они говорят, что это не обязательно, потому что Бог замечает лишь собственно помощь или подаяние. После смерти же таких людей легко отличают и отделяют от тех, кто совершал любезные поступки милосердия с благоразумием. Ибо, кто совершает их из слепого понятия о милосердии, одинаково добры к добрым и злым, а злые пользуются этими благодеяниями для того, чтобы делать зло, и вредить добрым. Делать добро злодею – это все равно, что давать дьяволу хлеб, который он превратит в отраву. Хлеб в руках дьявола – это непременно отрава, а если нет, то он превращает его в отраву, пользуясь добротой, чтобы завлечь кого-нибудь во зло. Это все равно, что дать врагу своему меч, чтобы он мог убить кого угодно. Или дать оборотню-волку пастушеский посох, чтобы вел овец на пастбище, хотя, получив его, он уведет овец с пастбища в пустыню, и там задерет их. Или дать государственную должность преступнику, который только и глядит, как бы поживиться; он станет вершить правосудие и выносить решения, руководствуясь только тем, насколько богата и состоятельна его жертва.

XXXII Обязанности милосердия бывают общественные, домашние и личные.

429. Между любезностями милосердия и обязанностями милосердия есть разница, как между тем, что делается из свободного выбора, и тем, что делается по необходимости. Тем не менее, под обязанностями милосердия не имеются в виду обязанности по службе в царстве или государстве, такие, как у государственного служащего – управлять делами, у судьи – судить, и так далее, а обязанности каждого отдельного человека, какова бы ни была его профессия. Таким образом, обязанности эти происходят от разных начал и получаются от различных действий воли, так что милосердные исполняют их из милосердия, а немилосердные – при отсутствии милосердия.

430. Общественные обязанности милосердия – это, в основном, обязанности платить налоги и сборы, которые не надо путать с обязанностями по службе. Духовные люди относятся к выплате их с совершенно иным чувством, нежели чисто природные. Духовные люди платят их по доброй воле, потому что их взимают для нормального существования страны, для защиты страны и церкви, и для того, чтобы платить за управление ими чиновникам и управляющим, жалование и содержание которых выплачивается из казны. Поэтому те, кто почитает свою страну и церковь за ближних, платят налоги по своей воле и с готовностью, считая недопустимым уклоняться от них и хитрить. А те, кому страна и церковь не ближние, платят их неохотно и вынужденно, обманывая сборщика и задерживая выплату при малейшей возможности. Для таких людей ближний – это их дом и их плоть.

431. Домашние обязанности милосердия – это: обязанности мужа перед женой, обязанности жены перед мужем; отца и матери – перед своими детьми, детей – перед своими родителями; хозяйки и хозяина – перед слугами и служанками, а их – перед хозяевами. Эти обязанности, относящиеся к воспитанию детей и ведению домашнего хозяйства, так многочисленны, что их перечисление займет целую книгу. К этим обязанностям человека побуждает иная любовь, отличная от той, которая побуждает к исполнению обязанностей по службе. Муж и жена побуждаются к исполнению своих взаимных обязанностей супружеской любовью и в соответствии с ней. Родители побуждаются к исполнению своих обязанностей перед детьми той присущей всем любовью, которая называется родительской привязанностью. У детей в отношении их родителей – это любовь, тесно связанная с послушанием из чувства долга. Обязанности же хозяев перед их слугами и служанками началом своим имеют любовь к управлению другими, которая бывает разной в зависимости от состояния духа человека.

Однако супружеская любовь, любовь к детям, а также их обязанности и исполнение этих обязанностей не создают любви к ближнему, как создает ее исполнение обязанностей по службе. Ведь то, что называется родительской привязанностью, существует как у добрых, так и у злых, причем у злых она иногда даже сильнее; она есть также у животных и птиц, у которых милосердие никоим образом не может развиться. Известно, что у медведей, тигров и змей ее не меньше, чем у овец и козлов, а у сов – не меньше, чем у голубей.

Что касается, в частности, родительских обязанностей по отношению к детям, то они глубоко различны у имеющих милосердие и не имеющих его, хотя внешне они кажутся сходными. У имеющих милосердие любовь их связана с любовью к ближнему и к Богу, ибо эти люди любят своих детей за нравственные качества, добродетели, благонравие и способности к общественному служению. А у лишенных милосердия нет соединения между родительской привязанностью и милосердием. Поэтому большинство из них любят своих детей даже сильнее, если они злы, безнравственны и хитры, чем если они добры, нравственны и благоразумны; иначе говоря, они любят тех, кто бесполезен обществу больше, чем тех, кто ему полезен.

432. Личные обязанности милосердия тоже многочисленны; например, обязанность платить жалование рабочему, платить проценты по займам, отдавать долги, обеспечивать сохранность имущества и тому подобное. Из этих обязанностей одни диктуются уголовными или гражданскими законами, другие – нравственными законами. Здесь также есть различие в личном отношении к обязанностям людей милосердных и немилосердных. Милосердные исполняют их честно и добросовестно; ведь это заповедь милосердия обходиться честно и добросовестно со всеми своими партнерами по делам и торговле (см. выше, 422 и далее). Лишенные милосердия исполняют все эти обязанности совершенно иначе.

XXXIII Развлечения милосердия – это званые обеды, ужины и вечеринки.

433. Известно, что званые обеды и ужины приняты везде, и даются по самым разным поводам; по большей части ради дружбы, в честь родственников или праздников, или чтобы добиться выгод, или заслужить награду. Бывают они и средствами добиться благосклонности путем подкупа, среди знатных людей они даются ради почета, в царских дворцах – для великолепия. Однако обеды и ужины милосердия бывают только у тех, кто во взаимной любви разделяет одну веру. В самой ранней Христианской церкви были такого рода обеды и ужины, называвшиеся пирами, устраивавшиеся для того, чтобы доставить себе сердечное удовольствие, и в то же время, собраться вместе. В то время ужины обозначали сообщение и объединение людей церкви на первой стадии ее учреждения, которую означал вечер, когда и происходил ужин. Обеды имели то же значение на второй стадии учреждения церкви, поскольку таково значение утра и дня.