Текст книги "Истинная Христианская Религия"

Автор книги: Эммануил Сведенборг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц)

Вот какую историю рассказал мне дух, который с сотней собратьев поднялся с нижней земли.

390. Шестой опыт.

Я услышал с северной стороны духовного мила нечто похожее по звучанию на водопад. Я пошел в том направлении, и когда я подошел ближе, звук прекратился, и послышался гомон, как от большого сборища. Затем я увидел здание со множеством отверстий, окруженное стеной, которое и было источником того гомона, что я слышал. Я поднялся, и спросил у привратника, стоявшего там, что за люди здесь находятся. Он сказал, что это мудрейшие из мудрых обсуждают вопросы сверхъестественного. Он сказал так по своей простой вере.

"Нельзя ли мне войти?"

"Да, – сказал он, – но ты не должен ничего говорить. Мне разрешено пускать язычников постоять со мной у дверей".

Я вошел, и обнаружил арену с помостом посреди нее, и группу так называемых мудрецов, обсуждавших таинства их веры. В этот момент обсуждаемым предметом или утверждением было: является ли то добро, которое человек делает в состоянии оправдания верой, или в его дальнейшем развитии, когда оно совершилось, религиозным добром, или нет. Они единодушно признали религиозным добром то добро, которое способствует спасению.

(2) Прения были свирепыми; но преобладала точка зрения тех, кто говорил, что добрые дела, которые человек делает в состоянии веры, или при ее развитии, представляют собой лишь нравственное добро, способствующее только мирскому преуспеванию, и ничего не дающее для его спасения. Только вера может способствовать этому. В доказательство тому они приводили следующее: "Как может добро, зависящее от воли человека, соединяться со свободным даром? Разве спасение не свободный дар? Как можно соединять какое бы то ни было добро, исходящее от человека, с заслугой Христа? Разве не одна только она является средством спасения? И как можно уподобить то, что делает человек, тому, что делает Святой Дух? Разве не делает Святой Дух все без всякой помощи человека? Ведь все это – единственно действенные средства спасения в осуществлении оправдания одной верой, и все эти три средства спасения остаются в состоянии веры и его развитии, не так ли? Таким образом, какое-либо еще добро, сверх того делаемое человеком, ни в коем случае нельзя называть религиозным добром, то есть, как было сказано, добром, способствующим спасению. А если кто делает это для того, чтобы спастись, то, поскольку воля человека замешана в этом, а она неизбежно смотрит на это, как на заслуживающее награды, дела эти скорее нужно назвать религиозным злом".

(3) В преддверии, рядом с привратником, стояли двое язычников, которые тоже слушали эту речь. Один сказал другому: "У этих людей нет религии. Всякий может видеть, что делать добро ближнему ради Бога, то есть с Богом и от Бога, – вот что называется религией". "Их вера, – сказал второй, свела их с ума". При этом они спросили у привратника, кто они такие. "Христианские мудрецы", – ответил привратник. "Чепуха, – сказали они, – ты лжешь. Если судить по их речам, так они – комедианты".

С тем я удалился. То, что я пришел в то здание, и что в тот момент они обсуждали эту тему, и что я описал случившееся, – все это – следствие Божественного руководства Господа.

391. Седьмой опыт.

В результате бесед в духовном мире со многими мирянами и многими духовниками, мне стало известно, что в настоящее время в Христианском мире имеет место опустошенность относительно истин и богословская нищета. Среди его духовенства такой духовный голод, что они едва ли знают хоть что-нибудь, кроме существования Троицы – Отца, Сына и Святого Духа, и того, что одна только вера спасает. О Господе Христе они знают лишь те исторические факты, которые рассказываются о Нем в Евангелиях. При том остальное, чему учат оба Завета, а именно, что Он в Отце, и Отец в Нем, что у Него вся власть на небесах и на земле, что воля Отца, чтобы люди верили в Сына, и что тот, кто верит в Него имеет жизнь вечную, и многое другое – все это им так же неизвестно и далеко от них, как то, что лежит на дне океана, или, скорее, в центре Земли. Когда эти утверждения извлекаются из Слова и читаются, они стоят и как будто слушают, однако не слышат ничего. Слова проникают в их уши не глубже, чем дыхание ветра или бой барабана. Те ангелы, которых Господь время от времени посылает навестить Христианские общества мира духов, то есть, поднебесной, горестно жалуются. Они говорят, что их глупость, а значит и тьма, в которой они продвигаются в духовных делах, таковы, что слушать их – почти то же самое, что слушать попугая. Даже их ученые говорят, что в духовных предметах, и в том, что относится к Богу, статуи – и те соображают больше них.

(2) Один ангел как-то рассказал мне о своем разговоре с двумя духовными лицами, из которых у одного была вера, отделенная от милосердия, а у другого – не отделенная. С тем, чья вера была отделена от милосердия, разговор был таким.

"Друг мой, кто ты?" "Я – Христианин Реформированной церкви", – ответил он. "Каково твое учение, а значит и религия?" "Вера", – ответил он. "В чем твоя вера?" – спросил ангел. "Моя вера в том, – сказал он, – что Бог Отец послал Сына принять на Себя проклятие рода человеческого, и посредством этого мы спасены" Тогда он спросил его: "Что еще ты знаешь о спасении?" Он ответил, что спасение достигается одной верой. Далее он спросил: "Что ты знаешь об искуплении?" Тот ответил, что оно было совершено страданием на кресте, и что заслуга Христа вменяется посредством этой же веры. Далее: "Что ты знаешь о возрождении?" Он ответил, что это следствие той же веры. "Скажи, что ты знаешь о любви и милосердии?" Он ответил, что они – то же самое, что и та вера. "Расскажи мне, что ты думаешь о Десяти Заповедях и обо всем остальном Слове?" Он ответил, что все это содержится в той же вере. Тогда ангел спросил: "Так ты ничего не станешь делать?" "Что же я могу делать? – ответил он. – Я не могу сам по себе делать ничего доброго, что было бы добром". "Можешь ли ты, – спросил он, – иметь веру сам по себе?" "Я не интересуюсь этим, – ответил он, – у меня будет вера". Наконец ангел сказал: "Знаешь ли ты вообще хоть что-нибудь еще о спасении?" "Что же еще, – ответил он, – если спасение происходит только с помощью той же веры?" Ангел сказал тогда: "Твои ответы звучат так, будто кто-то играет на флейте на одной ноте; я ничего не слышу, кроме веры. Если ты знаешь одну ее, и ничего другого, то ты ничего не знаешь. Иди отсюда, поищи себе собратьев". Он ушел прочь, и набрел на них в пустыне, где не было даже травы. Он спросил, почему. Ему ответили, что это из-за того, что у них нет церкви.

(3) Разговор ангела с тем, чья вера была соединена с милосердием, состоял в следующем: "Друг мой, кто ты?" "Я – Христианин Реформированной церкви", – ответил он. "Каково твое учение, а значит и твоя религия?" "Вера и милосердие", – ответил он. "Это два разных предмета", – сказал ангел. "Их нельзя разделять", – ответил он. "В чем состоит вера?" "В том, чтобы верить тому, о чем учит Слово", – ответил он. "В чем состоит милосердие?" "В том, чтобы делать то, чему учит Слово". "Ты только верил в это, или и поступал так же?" "Я так и поступал", – ответил он. Ангел небесный взглянул на него и сказал: "Друг мой, пойдем со мной, живи с нами".

Глава7. [ЯО1]Милосердие, или любовь к ближнему, и добрые дела.

392. За главой о вере следует глава о милосердии, потому что вера и милосердие связаны, как истина и благо; последние же связаны, как свет и тепло весной. Такое уподобление приведено здесь, поскольку духовный свет, тот свет, что излучается солнцем духовного мира, является в своей сути истиной, поэтому, где бы ни встречалась в том мире истина, она сияет с великолепием, соразмерным ее чистоте. Духовное тепло, также излучаемое тем солнцем, является по сущности благом. Все это изложено здесь потому, что милосердие с верой состоят между собой в тех же отношениях, что и благо с истиной; милосердие же есть все добро в совокупности, которое человек делает своему ближнему, а вера – вся истина в совокупности, которую человек мыслит о Боге и о том, что Ему принадлежит.

Затем, поскольку истина веры – это духовный свет, а благо милосердия духовное тепло, следовательно, они состоят в тех же отношениях, что и два явления природного мира, наделенные теми же именами. То есть, когда они объединены, все на земле расцветает, и точно так же все расцветает в человеческом духе, когда объединены милосердие и вера, с единственной разницей, что на земле это цветение вызвано природным теплом и светом, тогда как в человеческом духе оно вызвано духовным теплом и светом. Такое цветение, будучи духовным, представляет собой мудрость и ум. Кроме того, между теми и другими есть соответствие, и поэтому тот человеческий дух, в котором милосердие соединено с верой, а вера с – милосердием, уподобляется в Слове саду; таково же значение Эдемского Сада, что полностью разъясняется в книге "Небесные тайны" (изданной в Лондоне).

Далее, необходимо знать, что если за обсуждением веры не будет обсуждения милосердия, невозможно понять, что такое вера, поскольку, как утверждалось и доказывалось в предыдущей главе, вера без милосердия – не вера, и милосердие без веры – не милосердие, а жизнь им обоим дает один Господь (355-361). Было показано также, что Господь, милосердие и вера составляют одно, точно так же, как жизнь, воля и разум; и если их разделить, то каждое в отдельности разрушается, как жемчужина, которая крошится в пыль (362-367). Кроме того, милосердие и вера вместе присутствуют в добрых делах (373 сл.).

393. Что веру и милосердие нельзя разделять, чтобы иметь духовную жизнь и спастись, – это незыблемая истина. Это нечто такое, что доступно восприятию разума любого человека, даже если он не отшлифован пудами и тоннами15 образованности. Найдется ли кто-нибудь, кого бы некое внутреннее постижение не привело к тому, чтобы видеть и воспринимать умом это понятие, если он услышит, как кто-то говорит, что человек, живущий доброй жизнью и придерживающийся правильных убеждений, спасен? И найдется ли кто-нибудь, чей разум не отбрасывает, как соринку, попавшую в глаз, утверждение, что человек спасается, также и если он держался правильных убеждений, но не жил при этом доброй жизнью? Ведь тогда его внутреннее постижение наведет его на мысль: как же можно иметь правильные убеждения, не ведя доброго образа жизни? И чем тогда будут убеждения, если не живописным изображением веры, вместо ее живого облика. Подобно тому, если кому-либо скажут, что живущий доброй жизнью спасается, даже если не верит, то разве разум его не увидит, не воспримет и не осознает, когда он поразмыслит хорошенько и разберет это своим умом, что это утверждение бессвязно, поскольку добрый образ жизни исходит от Бога? Ибо все добро, если это по сущности добро, исходит от Бога. Так что добрый образ жизни без веры – все равно, что глина в руках гончара, которую можно превратить лишь в природный сосуд, но не в тот, что пригоден для духовного царства.

Кроме того, кто же не видит, что в следующих двух утверждениях есть противоречие: первое, что тот спасается, кто верит, но не ведет доброй жизни, и второе, что тот спасается, кто ведет добрую жизнь, но не верит? Так вот, раз в настоящее время это известно, однако неизвестно, что значит вести добрую жизнь, то есть, известно, что такое добрый образ жизни на природном уровне, но неизвестно, что это такое на духовном уровне, то поскольку дело касается милосердия, необходимо это обсудить. Так и сделаем, разделив при этом вопрос на несколько утверждений.

XXIII Есть три общих вида любви: небесная любовь, мирская любовь и любовь к себе.

394. Эти три любви составляют самую суть, поскольку они наиболее общие и служат основанием всем другим, и поскольку милосердие имеет нечто общее с каждой из них. Небесная любовь означает любовь к Господу, а также любовь к ближнему, а поскольку каждая из них имеет целью определенное служение, то такую любовь можно назвать любовью к служению. Мирская любовь – это не только любовь к богатству и собственности, но и любовь ко всему, что дает мир для удовольствий телесных чувств; например, красота, которая чарует глаза, гармония, которая чарует уши, аромат, который чарует нос, лакомства, пленяющие язык, ласковые прикосновения, завораживающие кожу, не говоря уже об изысканной одежде, уютных домах, пирушках, и всех удовольствиях, приносимых этими и многими другими вещами. Любовь к себе это не только любовь к почету, славе, известности и высокому положению, но и любовь к заслуживанию или добыванию должностей, и таким образом, превосходства над другими. Милосердие имеет нечто общее с каждым из этих трех видов любви по той причине, что милосердие, рассмотренное по существу, есть любовь быть полезным. Милосердие хочет делать добро ближнему (а добро и есть польза); и каждый из перечисленных видов любви имеет пользу своей целью: небесная любовь – духовную пользу, любовь к миру – природную пользу, которую можно назвать гражданской, а любовь к себе телесную пользу, которую можно также назвать семейной, для себя и своих.

395. В следующем разделе (403-405) я докажу, что каждый от создания, и потому от рождения наделен этими тремя видами любви; и когда они приведены в надлежащий порядок, они совершенствуют человека, когда же нет – портят его. Сейчас же, наверное, достаточно заметить, что эти три вида любви приведены в надлежащий порядок тогда, когда небесная любовь образует голову, мирская любовь – грудь и живот, а любовь к себе – ноги и подошвы ног. Человеческий дух делится на три уровня, как я уже не раз говорил; на высшем уровне человек смотрит на Бога, на втором, или среднем уровне – на мир, а на третьем, или нижнем уровне – на себя. И поскольку дух таков, его можно возвысить, или он может подняться, смотря на Бога и небеса; его можно распространять, или он может простираться, во все стороны, смотря на мир и природу в нем; и он может пасть, или опуститься, смотря на землю и на ад. В этом отношении зрение тела копирует зрение духа, ведь оно тоже может быть обращено вверх, по сторонам и вниз.

Человеческий дух подобен дому из трех этажей, сообщающихся лестницами. На верхнем этаже живут ангелы с небес, на среднем этаже – люди в мире, а на нижнем этаже – злые гении. Если у человека эти три вида любви приведены в надлежащий порядок, то он может, по желанию, подниматься и спускаться. Когда он взбирается на верхний этаж, то он с ангелами, как один из них; когда он спускается оттуда на средний этаж, он находится среди людей, как человек-ангел; если же он спускается еще ниже, то среди злых гениев16 он становится подобен человеку в мире, наставляя, укоряя и смиряя их.

Когда эти три вида любви у человека приведены в надлежащий порядок, они располагаются по отношению друг к другу так, что высшая любовь, то есть небесная, находится внутри второй, мирской любви, а посредством нее внутри третьей, или низшей, то есть любви к себе. Та любовь, что находится внутри, полностью управляет той, что снаружи. Так что если любовь небесная – внутри мирской любви, и посредством нее – внутри любви к себе, то человек ведом Богом небес в тех видах служения, которые он исполняет на каждом из этих уровней. Эти три любви действуют, как воля, разум и деятельность. Воля действует по разуму, и в нем отыскивает себе средства, позволяющие ей осуществлять деятельность. Однако на эту тему будет сказано больше в следующем разделе, где будет показано, что эти три вида любви, если они в должном порядке, совершенствуют человека, а если нет – портят его и переворачивают с ног на голову.

396. Тем не менее, чтобы пролить свет разума на сказанное далее в этой главе и в следующих главах о свободе воли, преобразовании и возрождении, и т. д., и сделать все это более ясным, необходимы кое-какие предварительные замечания в отношении воли и разума, блага и истины, любви вообще, любви мирской и любви к себе в частности, внешнего и внутреннего человека, и чисто природного и чувственного человека. Такое откровение необходимо для того, чтобы у человека рассудительного не возникло склонности воспринимать более отдаленные выводы скрытыми, словно за дымкой, как если бы их окутал туман, наполнивший улицы города так, что не знаешь уже, как пройти домой. Ибо какая же польза от богословия без разумения? Если при чтении Слова не просвещается разум, то в этом не больше пользы, чем в том, чтобы взять в руки светильник, лампы которого не горят, как у тех пяти глупых дев, у которых не было масла, не так ли? Итак, я рассмотрю все темы по очереди.

397.17

(i) Воля и разум.

1. Человек обладает двумя способностями, составляющими его жизнь, одна из которых называется волей, а другая – разумом. Они различны, но созданы быть одним целым, и когда они – одно целое, они называются умом. Таким образом, из них состоит ум человека, в котором вся его жизнь в своих началах, и это тот источник, благодаря которому она присутствует в теле.

2. Как все во вселенной имеет отношение к благу и истине, если находится в должном порядке, точно так же и в человеке все имеет отношение к его воле и разуму, поскольку благо в человеке связано с волей, а истина – с разумом. Ибо эти две способности, две половинки его жизни, служат приемниками и субъектами для воздействия блага и истины. Воля – это приемник всего, что относится к благу, и субъект для его воздействия; а разум – это приемник всего, что относится к истине, и субъект для ее воздействия. В человеке нет ничего другого для различных видов блага и истины; а раз нет в человеке ничего другого для них, то нет в нем ничего другого и для любви и веры, ведь любовь принадлежит благу, а благо любви, вера же принадлежит истине, а истина – вере.

3. Воля и разум составляют также и душу человека. Ибо именно в ней обитают его мудрость и ум, а также его любовь и милосердие, и вообще, это место, где располагается его жизнь. Тело – это лишь послушный слуга.

4. Нет ничего важнее, чем знать, каким образом воля и разум составляют один дух. А именно, что тем же способом, как и благо с истиной образуют единое целое, ибо между волей и разумом существует тесная связь, такая же, как между благом и истиной. Сведения, которые будут сейчас приведены о благе и истине, помогут выяснить, какого рода эта связь; а именно, что как благо есть самое существо вещи, а истина есть осуществление в виде результата, точно так же и в человеке воля его есть самое существо его жизни, а разум – осуществление его жизни в виде результата. Ибо добро, принадлежащее воле, облекается формой в разуме и становится видимым.

398.

(ii) Благо и истина.

1. Все во вселенной, устроенное в соответствии с Божьим порядком, имеет отношение к благу и истине. Нет ничего такого ни в небесах, ни в мире, что бы не имело отношения к этим двум вещам. Причина в том, что как благо, так и истина, являются всему источниками, исходя от Бога.

2. Из этого становится ясно, что необходимо знать, что же такое благо и истина, как они друг к другу относятся, и как они между собой связаны; и в первую очередь это необходимо знать тому, кто принадлежит к церкви. Ибо, как все имеет отношение к благу и истине в небесах, точно так же и в церкви, потому что истина и благо небес являются также истиной и благом церкви.

3. Божественный порядок требует, чтобы благо и истина были соединены, а не разделены, и потому представляли собой одно целое, а не две вещи. Ибо соединенными они исходят от Бога, и в небесах они соединены, значит и в церкви они должны быть соединены. Соединение блага и истины на небесах называется небесным супружеством, поскольку все, что там есть, находится в таком супружестве. Вот почему в Слове небеса сравниваются с супружеством, а Господь называется женихом и мужем, небеса же – невестой и женой; подобным же образом описывается и церковь. Небеса и церковь называются так по той причине, что те, кто в них, приемлют Божественное благо в истинах.

4. Все разумение, которое есть у ангелов, и вся мудрость происходят от этого супружества, и ничего – от блага, отделенного от истины, или от истины, отделенной от блага. У людей, принадлежащих к церкви – то же самое.

5. Раз соединение блага и истины напоминает супружество, то ясно, что благо любит истину, а истина, в свою очередь, любит благо, так что они желают соединения друг с другом. Тот в церкви, у которого недостает такой любви и такого желания, не состоит в небесном супружестве; потому в нем еще на самом деле нет церкви, поскольку церковь образуется соединением блага и истины.

6. Есть много видов блага; в общем же можно говорить о духовном благе и природном благе, которые вместе соединены в истинном нравственном добре. Каковы виды блага, таковы и виды истины, потому что истины принадлежат благу и являются формой блага.

7. Зло и ложь подобны благу и истине, однако противоположны им. Таким образом, как все во вселенной, что сообразно с Божественным порядком, относится к благу и истине, точно так же все, что противно Божественному порядку, относится ко злу и лжи. Соответственно, как благо любит соединяться с истиной, так и зло любит соединяться с ложью, а ложь – со злом. И опять-таки, как вся разумность и мудрость рождается от соединения блага с истиной, так и все безумие и безрассудство рождается от соединения зла и лжи. Соединение зла и лжи, рассмотренное внутренне, оказывается не супружеством, а прелюбодеянием.

8. Из того, что зло и ложь есть противоположности блага и истины, ясно, что ни истину нельзя соединить со злом, ни благо с ложью от зла. Если же все-таки истину соединяют со злом, то она перестает быть истиной, потому что искажается; и если благо соединяют с ложью от зла, то оно перестает быть благом, потому что извращается. Но ложь, которая не от зла, может соединяться с благом.

9. Никто из тех, кто по убеждению или по образу жизни находится в состоянии зла или лжи, происходящей от него, не может знать, что такое благо и истина, так как он свое зло считает за благо, и думает, что его ложь, от этого зла происходящая и есть истина. Но каждый, кто по убеждению или по образу жизни находится в состоянии блага и истины, от него происходящей, может знать, что такое зло и ложь. Это потому, что все благо, и вся истина, ему принадлежащая, в сущности своей – небесны, а все зло, и вся ложь, которая от него происходит, в сущности своей – адски; все же небесное находится в свете, тогда как все адское – во тьме.

399.

(iii) Любовь вообще.

1. На самом деле, жизнь человека – это его любовь, и природа его любви определяет природу его жизни, а в действительности и человека в целом. Однако любовь, которая образует человека, – это господствующая, или преобладающая, любовь. Эта любовь имеет все множество производных от нее видов любви в своем подчинении. Они выглядят разными, но каждый из этих видов присутствует в преобладающей любви и вместе с ней составляет одно царство. Господствующая любовь является, так сказать, их царем, или главой; она управляет ими, и используя их, как промежуточные цели, держит в поле зрения и преследует свою собственную цель, первичную и конечную цель, причем как прямо, так и косвенно.

2. Господствующая любовь – это то, что любят превыше всего, и в этом ее отличительная особенность. То, что человек любит превыше всего, постоянно у него на уме, поскольку это – у него в воле, и составляет самую суть его жизни. Например, каждый, кто любит богатства превыше всего, будь то деньги или имущество, постоянно обдумывает, как приобрести состояние; в приобретении его он находит наибольшее удовольствие, наибольшее горе – при потере его, ибо в нем – его сердце. У каждого, кто любит превыше всего себя, на уме каждую секунду – он сам; он думает о себе, говорит о себе, делает все для собственного превосходства, ибо его жизнь – это жизнь его самости.

3. Цель человека – то, что он любит превыше всего; именно это у него перед глазами во всякой частности. Находясь в его воле, она, как невидимое течение реки, отвлекает и уносит его даже тогда, когда он занят чем-то другим; ибо именно это им движет. Нечто такое и ищет один человек в другом, и, найдя, пользуется этим либо чтобы руководить им, либо чтобы действовать с ним заодно.

4. Человек в точности таков, какова господствующая черта его жизни; это то, что отличает его от других, и определяет его небеса, если он добр, и его ад, если он зол. Это – его настоящая воля, его самость (proprium) и его природа, ибо это – самое существо его жизни. После смерти его уже не изменить, потому что оно есть сам человек.

5. У каждого чувство удовольствия, блаженства и счастья происходит от его господствующей любви, и зависит от нее. Ведь приятным зовут то, что любят, потому что в этом находят удовольствие. Хотя человек и может назвать приятным что-то из того, о чем он думает без любви, но это не удовольствие его жизни. Удовольствие любви – это то, что считают за благо, а неприятное считают за зло.

6. Есть две любви, из которых, как из своих источников, возникают все виды блага и истины; и есть две любви, которые служат источниками всего зла и лжи. Две любви, что служат источниками всех видов добра и истины, это любовь к Господу и любовь к ближнему. А две любви, что служат источниками всякого зла и лжи, – это любовь к себе и мирская любовь. Если две последние господствуют, то они представляют собой точную противоположность двум первым.

7. Эти две любви, то есть, как было сказано, любовь к Господу и любовь к ближнему, создают в человеке небеса, так как они господствуют на небесах. А поскольку они создают небеса, то благодаря ним у человека образуется церковь. Те две любви, которые являются источниками всякого зла и лжи, а именно, как было сказано, любовь к себе и мирская любовь, создают в человеке ад, ибо в аду они господствуют. Следовательно, они также разрушают у человека церковь.

8. Те две любви, которые служат источниками всякого рода добра и истины, то есть, как было выяснено, небесные, открывают и образуют внутреннего духовного человека, потому что в нем их жилище. А те две любви, которые служат источником всякого зла и лжи, то есть, как было выяснено, адские, если господствуют, то закрывают и истребляют внутреннего духовного человека, от чего человек становится природным и чувственным соразмерно степени и природе их господства.

400.

(iv) Любовь к себе и мирская любовь в частности.

1. Любить себя – значит желать добра себе одному, а не другим, разве только ради себя самого, и поэтому ни церкви, ни своей стране, ни какому-либо человеческому обществу или своим согражданам. Сюда же относятся добрые дела, сделанные для них ради собственной репутации, почета и славы. Если такой человек не видит никаких выгод в добрых делах для них, то он про себя скажет: "А к чему все это? Зачем мне делать это, что мне с этого будет?" И не станет больше делать ничего. Отсюда ясно, что тот, кто в состоянии любви к себе, не любит ни церковь, ни свою страну или общество, ни сограждан, ни чего-либо действительно доброго, а только себя и то, что его собственное.

2. Человек в состоянии любви к себе, когда в своих мыслях и делах он не уделяет внимания своему ближнему, а значит и обществу, а Господу и того меньше, но одному только себе и своим людям; и, следовательно, когда он делает все ради себя или ради своих. Если он и делает что-то ради общества, то только напоказ; и если делает это для ближнего, то только чтобы завоевать его расположение.

3. Мы говорим: для себя и своих людей, потому что человек, любящий себя, любит и своих тоже. К ним относятся, в частности, его дети и внуки, а вообще говоря, все действующие с ним заодно, которых он и называет своими. Любить кого-либо из них – это тоже, что любить себя, ибо на них он смотрит, так сказать, как на себя, и видит себя в них. В число людей, которых он зовет своими, входят также и те, кто восхваляет, чтит и уважает его. Всех других людей он может рассматривать как людей своими физическими глазами, однако, для глаз его духа они едва ли более чем призраки.

4. Человек в состоянии любви к себе, когда он по сравнению с самим собой ни во что не ставит ближнего, обращаясь с ним, как с врагом, если тот не принимает его сторону, не почитает и не уважает его. Он еще более в состоянии любви к себе, если за это он ненавидит ближнего и преследует его; и более того, если он загорается жаждой мести за это и стремится погубить его. Такие люди кончают тем, что любят жестокость.

5. Что такое любовь к себе, можно также показать в сравнении с небесной любовью. Небесная любовь – это любовь исполнять службы ради них самих, то есть, любовь к тем добрым делам, которые человек делает для церкви, своей страны, своих соседей и сограждан, ради самих добрых дел. Напротив, тот, кто любит их ради себя самого, любит их только как будто они его слуги, поскольку они полезны ему. Из этого следует, что человек в состоянии любви к себе хочет, чтобы церковь, его страна, общества, в которые он входит, и его сограждане были в первую очередь полезны ему, а не он им; таким образом, он ставит себя над ними, а их ниже себя.

6. Далее, насколько кто обладает небесной любовью, то есть, любит разные виды служения и добрые дела, и бывает сердечно рад, когда исполняет их, настолько его ведет Господь, потому что это – любовь Господа, и любовь, исходящая от Него. С другой стороны, насколько кто любит себя, настолько он сам ведет себя, и настолько он ведется самостью (proprium). Самость человека неизбежно зла, ведь она представляет собой наследственное зло, то есть любовь к себе, больше, чем к Богу, а к миру – больше, чем к небесам.

7. Еще одна отличительная особенность любви к себе в том, что, насколько ослаблены сдерживающие ее ограничения, то есть, насколько сняты внешние оковы: боязнь закона и судебного взыскания, боязнь потерять доброе имя, честь, доход, должность и жизнь, – настолько далеко она рвется без оглядки, до того даже, что хочет править не только над миром, но и над небесами, да что там, над Самим Богом! Нигде нет для нее конца или предела. Такое желание скрывается незримо в каждом, кто находится в состоянии любви к себе, хоть это и не очевидно миру, поскольку его удерживают упомянутые ограничения и оковы; и каждый человек такого нрава, встречаясь с какой-то невозможностью, попросту останавливается перед ней до тех пор, пока не представится возможность. Вследствие всего этого человек в таком состоянии не подозревает о том, что в нем скрываются такие бешеные, неуемные стремления. Однако же истинность этого очевидна каждому на примере диктаторов и царей, которые не встречают всех этих ограничений, оков и невозможностей. Они устремляются покорять земли и царства, насколько позволяет удача, и домогаются беспредельной власти и славы; тем более, если распространяют свое владычество и на небеса, приписывая себе все Божественное могущество Господа. Такие люди все время доискиваются большего.