Текст книги "«Красин» во льдах"
Автор книги: Эмилий Миндлин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
В который раз за сегодняшний день радист сообщает всему миру о новых координатах проклятой льдины! Толстяк всматривается в напряженное лицо радиста.
– Говорите же, Бьяджи! Летят к нам? Летят?
– Нет, господин Бегоунек. Ничего не слышно. Без перемен.
– Слушайте еще, Бьяджи. – Бегоунек говорит, мешая французские слова с итальянскими.
Пока Бьяджи вслушивается в эфир, а Бегоунек с нетерпением ждет новостей, высокий человек, одетый, как Бегоунек и Бьяджи, также обросший каштановой бородой, в очках дымчатого стекла, возится неподалеку от радиомачты, возле квадратного лоскута брезента. На брезенте лежат компас, прибор для астронавигационных наблюдений – секстан и хронометр.
Два человека стоят у брезентовой палатки. Один, седобородый, большой, опирается на сломанное весло. Правая нога у него перевязана какими-то тряпками и кажется укороченной. Другой – худой, с тонким лицом и очень высоким открытым лбом.
Раненый не отрывает глаз от радиомачты. Если бы сломанная нога позволяла ему, он был бы возле радиста, как толстяк Франц Бегоунек. Но стоящий рядом большелобый уговаривает его войти в палатку.
– Вы только вредите себе, Чечиони. Пойдите в палатку и посидите там с начальником.
– Нет.
– От того, что вы будете стоять на больной ноге, вместо того чтобы дать ей покой, новостей не прибудет.
– Э, Трояни, оставьте, пожалуйста! Не все могут быть так равнодушны, как вы!
Трояни пожимает плечами.
– Я вовсе не равнодушен, но я просто спокоен, так как знаю, что скоро всему конец. Либо нас с вами спасут, либо мы с вами погибнем. По крайней мере, всего только две возможности. Хуже, когда их много и начинаешь теряться в догадках.
– Перестаньте шутить. О мадонна, да когда же он кончит! Бьяджи!
– Не мешайте ему. Можете утешаться тем, что если нас с вами спасут, то никогда больше ваша нога не переступит за черту Полярного круга.
– Напрасно так думаете. Только бы мне спастись и выздороветь! Я буду счастлив побывать в Арктике еще и еще! Я не сдаюсь, Трояни!
Инженер внимательно смотрит на седобородого больного товарища. Чечиони страдает больше всех. Он переживает катастрофу глубже и болезненнее, чем его начальник Умберто Нобиле, лежащий в этот момент в палатке со сломанной ногой и рукой и с тяжелой раной на голове. А между тем вот уже во второй раз, беседуя с инженером Трояни, механик погибшего дирижабля Чечиони вслух мечтает о новом путешествии в Арктику.
Проходит еще минут пять, прежде чем Бьяджи наконец снимает наушники, поднимается и шагает к палатке. Почти тогда же оставляет свою примитивную обсерваторию на льдине и высокий итальянец с каштановой бородкой. У него белый свитер длиннее верхней курточки и высовывается из-под нее наподобие широкого светлого пояса.
– Вильери, каково положение? – Данные наблюдения Вильери, по-видимому, занимают Трояни не меньше, чем новости радиста Джузеппе Бьяджи.
Но Вильери не считает возможным объявлять что-нибудь прежде, чем новости не будут доложены начальнику лагеря. Ничто внешне не напоминает в троих из этих людей о принадлежности их к военной среде. Ничто, кроме их манеры обращения друг с другом: больного генерала Умберто Нобиле, офицера Вильери и нижнего чина Джузеппе Бьяджи. Впрочем, им всем вместе с остальными тремя – чешским ученым Бегоунеком, инженером Трояни и механиком Чечиони – приходится есть из одной общей миски. Это обстоятельство не может не внести значительную простоту в обращение трех военных и значительно ослабить чинопочитание.
Забинтованная голова Умберто Нобиле выглядывает из палатки.
– Генерал, лучше мы подойдем к вам!
– Нет, нет. Я побуду на воздухе. Помогите, пожалуйста.
Ему помогают выползти из палатки. Голова в бинтах. Сломанную руку поддерживает повязка. Грязные бинты покрывают поврежденную ногу. Он оброс бородой так же, как и его товарищи. Поверх легкой брезентовой курточки на нем вязаный свитер, толстые башмаки. Из-под повязки на голове тускло поблескивает тонкое серебро седины, которого не было еще месяц назад. Дымчатые очки-консервы сдвинуты на смуглый, в морщинах лоб.
Его усаживают на обломке ящика. Раненый Чечиони садится рядом. Трояни, Вильери и черномазый Джузеппе Бьяджи опускаются на корточки. Бегоунек продолжает стоять, оглядывая итальянцев.
Бьяджи заговаривает первым. Со вчерашнего дня, судя по сообщениям, ничего значительного не произошло. Пароход «Читта ди Милано», плавучая база итальянской экспедиции, стоит сейчас в Виргобее, на Шпицбергене. «Читта ди Милано» доносит о готовящихся полетах шведских летчиков в район мыса Лей-Смита. То же сообщалось вчера. По-прежнему ничего о Руале Амундсене. Где-то у берегов острова Надежда, к востоку от архипелага Шпицберген, дрейфует во льдах советское судно «Малыгин». Экспедиция на «Малыгине» вышла в прошлом месяце из Архангельска, пытаясь с востока пробиться к льдине Нобиле…
Вильери вздыхает:
– Наименьшее количество шансов добраться до нас именно у «Малыгина».
– Я верю только в спасение самолетами, – замечает Бегоунек. – Но сможет ли тут опуститься какой-нибудь самолет?
Бьяджи напоминает о другом советском ледоколе, который также вышел на розыски аэронавтов «Италии». Ледокол называется «Красин». Он уже миновал Берген и держит курс норд.
– Я не могу представить себе, чтобы какое-нибудь судно в состоянии было пробиться сквозь подобные льды, – высказывает свое мнение инженер Трояни. – Советские люди слишком самоуверенны. У меня больше надежды на маленькие норвежские суда «Хобби» или «Браганца». По крайней мере, ими управляют норвежцы. А норвежцы знают толк в плавании среди льдов.
– Я продолжаю настаивать на своем, – повторяет Бегоунек. – Если нам еще суждено спастись, то только с помощью самолетов. Мы или погибнем на этой льдине, или нас спасут летчики. Но я спрашиваю, сможет ли тут опуститься самолет? Да или нет?
Вильери разводит руками:
– За ночь нас опять отнесло к востоку. Положение льдины беспрерывно меняется. На второй день после аварии наши координаты были: восемьдесят один градус четырнадцать минут северной широты и двадцать градусов двадцать пять минут восточной долготы по Гринвичу. Сегодня наши координаты – восемьдесят градусов тридцать три минуты северной широты и двадцать семь градусов двадцать четыре минуты восточной долготы. О течениях в здешних местах ничего не известно. Где гарантия, что нас снова не отнесет далеко на север? Наконец, площадь льдины сокращается изо дня в день. Вы измеряли сегодня, Трояни?
– Длина триста семнадцать метров, ширина двести один.
– Другими словами, льдина стала короче еще на три метра и уже еще на два!
Нобиле поднимает голову:
– Нет оснований предаваться тревоге. Пространство льдины еще вполне позволяет совершить здесь посадку самолета.
Но Бегоунек не доверяет льдине:
– Вы забываете, генерал, что вода подтачивает нашу льдину снизу. А солнце, как оно ни холодно здесь, мало-помалу подогревает наше ледяное жилище сверху. И льдина тает! Я утверждаю, что льдина тает!
Нобиле прерывает его:
– Нас спасут! Италия! Финляндия! Швеция! Норвегия! Даже Советское государство, как это ни странно, бросило свои технические силы, чтобы найти и спасти нас. Как смеем мы с вами роптать, когда самое страшное позади! Мы уже в состоянии поддерживать радиосвязь с «Читта ди Милано», а через него со всем миром! Наши родные уже знают, что мы с вами живы. Разве судьба не была к нам милостивее, чем к другим нашим спутникам, – к тем, кто остался в объятом пламенем дирижабле! Живы ли они? И где? Что было бы с нами, если бы в час несчастья из горящего дирижабля на лед не выпал вместе с нами мешок с запасной радиоаппаратурой? Что, если бы вдогонку мешку не полетели продукты, палатка, все, без чего мы не прожили бы здесь так долго! Подумайте о тех, кто унесен дирижаблем! Ведь у них нет запасной радиоаппаратуры, а установка на дирижабле безусловно погибла! Насколько мы счастливее их! И кто скажет, есть ли у нас с вами право на это счастье! Дорогой Бегоунек, придите в себя и оставьте ваши мрачные мысли. Когда это будет необходимо, мы перейдем с этой льдины на следующую. Нас спасут. Я бы хотел быть так же уверен в том, что спасут тех, кто исчез… Титинка! Титинка! Поди сюда, собачка моя… Ах ты бедная моя путешественница!
Седьмое живое существо, обитающее на ледяной площадке, с веселым лаем бросается к ногам Нобиле. Титинка – первая и пока единственная собака, побывавшая если не на самом полюсе, то, по крайней мере, над ним. Любимица Нобиле, с которой он не расставался даже во время полета на дирижабле. Небольшая, белая, с черными пятнами на смышленой морде, она выпала на лед в момент катастрофы вместе со своим хозяином. Иногда Нобиле со страхом смотрит на беспечного фокстерьера. Что, если настанет момент, когда иссякнут последние крохи провизии? Что, если голодные глаза его спутников остановятся на Титинке как на единственной возможности утолить голод? Правда, пока запасов хватает. Норма – триста граммов на человека в день.
Желтое слепящее солнце медленно катится над горизонтом, не закатываясь, не поднимаясь.
– Скоро полночь, – говорит Чечиони.
– Не все ли равно, день или ночь! – вздыхает Трояни. – И ночью и днем все то же солнце! Хотел бы я сейчас полюбоваться на золотую луну в моем Ривароло… Увы, Арктика – не Ривароло!
– Дзаппи любил говорить, что Арктику надо сжечь, – подхватывает Вильери. – Я, кажется, понимаю Дзаппи.
– Где теперь Дзаппи! – задумчиво произносит Бегоунек. – Где Финн Мальмгрен!
– И Дзаппи, и Мариано, и Мальмгрен, наверное, уже достигли земли, – говорит Бьяджи. – Я убежден в этом.
Бегоунек, защищая глаза от ночного солнца, вглядывается туда, куда много дней назад ушли Дзаппи, Мариано и Финн Мальмгрен.
– Если они достигли земли, их должны были уже обнаружить. Я боюсь…
– Это необязательно. Они могли затеряться среди горных хребтов Норд-Остланда, – высказывает предположение Трояни. – Вот только чем они смогут питаться?
Бегоунек вспоминает, что Мальмгрен считал возможным встретить оленей. Наконец, можно убить медведя и питаться медвежьим мясом, которое, кстати, поддерживает и шестерых на льдине.
Бьяджи с тоской смотрит в сторону невидимых берегов. Разве не хотел он идти вместе с Мальмгреном! Не надо было оставаться на льдине! Идти лучше, чем ждать.
Крик Вильери прерывает размышления Бьяджи:
– Медведь! Медведь!
Вильери бросается в палатку за револьвером.
Большое животное, покрытое длинной мохнатой шерстью, белой от рождения и желтой от грязи, подбирается к лагерю. Медведь удивленно разглядывает невиданных никогда двуногих. Вильери стреляет – и неудачно. Медведь скрывается за торосами.
– Обидно! – досадует Вильери. – И все-таки он не уйдет от нас. Вернется! Его привлекает могила бедняги Помеллы.
Бегоунек предлагает поправить крышу над телом товарища. Трояни вызывается идти с ним. Бьяджи тоже готов идти, но Нобиле просит его не отдаляться от радио.
Толстый Бегоунек и хрупкий Трояни идут к краю ледяного поля. Полынья преграждает дорогу. Итальянец и чех переползают через торосы. Дальше им приходится перепрыгивать через небольшое разводье, отделяющее соседнюю льдину. На льду бесформенной массой выделяются изуродованные части деревянной гондолы. В торос зарылся полуразбитый штурвал. Тут и там множество смятых кусков алюминия, жестянки, грязные полотнища прорезиненного бело-розового шелка, разрушенные приборы и груды бумаг. Голубой лед вымазан пятнами черного машинного масла. Несколько мокрых флагов валяются у самого края льдины.
– Кладбище дирижабля, – качает головой Трояни.
Метрах в пятидесяти от них – ледяной холм почти правильной конусообразной формы.
– Крыша могилы немного подтаяла, – говорит Бегоунек. – Я думал, она в худшем состоянии.
Они разрывают один из ближайших торосов, выбирают из него большие куски крепко-слежалого снега и укрепляют ими могилу.
Трояни смотрит на Бегоунека.
– Помелла – первая жертва. Но никто из нас не знает имени второй. И есть ли вторая?
– Меня беспокоит судьба Мальмгрена и его спутников, – признается Бегоунек.
– Они в меньшей опасности, чем те, которых унесло на дирижабле, друг Бегоунек.
Бегоунек закрывает глаза. И вновь в памяти оживают трагические часы 25 мая…
Гибель дирижабля «Италия»
Это был третий полет дирижабля «Италия», третий и самый дальний. Первый полет предприняли 11 мая. Он продолжался всего семь часов. Туман и ветер препятствовали ему. Второй – 15 мая. Шестьдесят девять часов над льдами Арктики – хорошая подготовка к полету на полюс! Со Шпицбергена дирижабль направился к Земле Франца-Иосифа, затем к Земле Северной, оттуда – курс к мысу Желания, северной оконечности Новой Земли.
Дирижабль, построенный по проекту Умберто Нобиле, пролетел четыре тысячи километров. Несколько десятков тысяч квадратных километров арктического пространства впервые были обследованы с воздуха. Молодой шведский ученый Финн Мальмгрен успел собрать множество метеорологических данных и наблюдений над льдами. Только двое из шестнадцати аэронавтов итальянского дирижабля не были итальянцами – чех Франц Бегоунек и швед Финн Мальмгрен. Каждому только недавно исполнилось тридцать лет, и каждый, несмотря на свою молодость, уже известный ученый в своей стране.
В двадцать лет Финн Мальмгрен уже был одним из соратников великого норвежца Руала Амундсена – вместе с Амундсеном провел три полярные зимы на судне «Моод», прошедшем северо-морским путем от Берингова пролива до берегов Европы. В 1926 году Мальмгрен в качестве метеоролога летел на сконструированном Нобиле дирижабле «Норге». Дирижаблем управлял Нобиле, но экспедицию возглавлял Амундсен. Всего год назад, в 1927 году, Мальмгрен защитил докторскую диссертацию. Его имя уже стало известным в кругах исследователей Арктики. Его называли «надеждой Швеции». Но, вероятно, ничье высокое мнение о его способностях не было так дорого Мальмгрену, как мнение любившего его и пророчившего ему великое будущее Руала Амундсена…
Коллегой Бегоунека и Мальмгрена на дирижабле «Италия» был итальянский ученый профессор Понтремоли. Во время второго полета он наблюдал земной магнетизм и атмосферное электричество.
И вот третий полег. 23 мая 1928 года.
– Мы полетим только к полюсу и обратно. Через два дня снова будем в Кингсбее… Если вообще вернемся! – сказал Нобиле Бегоунеку за день до отлета. – Приготовьтесь к путешествию.
Приготовиться? Да Бегоунек готов уже много месяцев. Его волновало лишь, не случится ли то же, что в 1926 году, когда Бегоунек так же готовился полететь к полюсу на дирижабле «Норге» вместе с Нобиле и Амундсеном. В последний момент для него не оказалось места, и Бегоунек остался. И вот два года спустя – снова на берегу Кингсбея… и опять Нобиле. Но уже без Амундсена.
Специальность Бегоунека – атмосферное электричество. Он мечтал изучить явления атмосферного электричества в широтах Арктики. Но не произойдет ли завтра что-нибудь непредвиденное, из-за чего Бегоунек снова останется?
Волнения его оказались напрасны. 23 мая 1928 года он был одним из шестнадцати вылетевших к Северному полюсу на дирижабле «Италия».
… Почти сейчас же после старта пришлось сбросить несколько баков с бензином, чтобы подняться над горами Кингсбея. Еще четверть часа – и дирижабль уже летел над морем, почти свободным от льдов. «Италия» держала курс на северо-запад по направлению к северо-восточному побережью Гренландии, никем не обследованному до той поры. В передней части командной гондолы находились Нобиле, инженер Трояни и два человека команды. Они обслуживали руль высоты и направления. Нобиле следил за управлением дирижабля. Три итальянских офицера – Мариано, Дзаппи и Вильери – сменяли друг друга у главных рулей. Тут же был первый механик Чечиони. Мальмгрен время от времени отвлекался от своих метеорологических сводок и принимал участие в обслуживании руля. Между будкой радиста и стенкой гондолы повесили сводку, к которой прикрепили метеорологический блокнот. В него заносили сводки, получаемые по радио.
Множество предметов заполняло заднюю часть гондолы. Здесь поместили дериваметр – прибор для измерения отклонений дирижабля от прямого направления под влиянием воздушных течений. У окна стоял навигационный столик с блокнотами, хронометрами, секстанами, хорошо выверенной буссолью, аппаратом для научных наблюдений Понтремоли. Каждый кусочек пространства был использован, а между тем нашлось место и для людей и даже был отведен «спальный» угол, где спали по очереди. В этой части гондолы обосновались со своими приборами доктор Бегоунек и профессор Понтремоли. К ним же присоединился журналист Гуго Лаго. Один из итальянских офицеров занимался нанесением пути дирижабля на карту и фотографией. Другой производил измерения с дериваметром. Позади них, за плетеной дверью, узкая лестница вела в верхнюю часть дирижабля, к проходу в киле. Киль был основной жесткой частью этого «полужесткого» дирижабля.
После семи утра молочный туман сгустился. Нобиле поднял «Италию» над туманом. Из окна было видно, как внизу белела дымчатая пелена тумана, наверху – голубое небо с незаходящим солнцем. После полудня туман стал в разных местах разрываться, и тогда аэронавты видели под собой ледяные поля, изредка прорезанные извилистыми каналами.
В пять часов пополудни Понтремоли первый заметил прибрежные горы Гренландии. Туман стал редеть. Все чаще были разрывы. Наконец он разошелся, словно кто-то разорвал его надвое. В течение получаса дирижабль плыл над гористым побережьем Гренландии.
В шесть часов пополудни по среднеевропейскому времени «Италия» взяла курс на Северный полюс. Часам к девяти вечера снова наплыл туман. Дирижабль поднялся кверху. До полуночи он летел над туманом.
В половине первого ночи 24 мая 1928 года при свете полярного солнца аэронавты «Италии» увидели под собой Северный полюс. Несколько человек из них, в том числе Нобиле и Мальмгрен, уже видели полюс два года назад.
Бегоунек прильнул к окну. Так вот он, «край света», точка, в которой сходятся все меридианы!
Лед, лед и лед…
Дирижабль стал описывать круги, снижаясь под слой тумана. Между ним и льдинами – не более ста метров.
Однообразная сверкающе-белая равнина расстилалась под дирижаблем. Ее рассекали в нескольких направлениях длинные извилистые каналы – черные ленты на белой поверхности льдов. Черное и белое – траурные цвета полюса.
– Подумать! – прошептал Трояни. – Сколько превосходных людей, самых смелых из всего человечества, погибли только потому, что стремились к этой точке земного шара! И вот он под нами – Северный полюс Земли!
Итак, Северный полюс – океан с неизведанными глубинами, покрытый ледяными полями. Эти поля подчинены течениям, о которых еще ничего не известно… И вот, собственно, все, что может представиться невооруженному глазу… Но Понтремоли уже спешил измерять магнитное поле Земли. А Бегоунек, трепеща над каждым мгновением, исследовал своими приборами явления атмосферного электричества. Нобиле сбросил на полюс государственный флаг Италии. Трояни открыл бутылку коньяку и предложил всем по рюмке.
Кто знает, не покажется ли будущему человеку смешным, что еще в XX веке люди не знали всей земли, даже не знали еще, есть ли земля на полюсе!
Два часа дирижабль пробыл над Северным полюсом, и коротенькая радиограмма Джузеппе Бьяджи о достижении полюса итальянцами облетела весь мир.
В половине третьего утра 24 мая «Италия» сделала последний круг над полюсом и взяла курс на Шпицберген. Туман почти сейчас же окружил воздушный корабль.
Ветер дул дирижаблю навстречу. Тридцать часов «Италия» летела как бы на ощупь – не было видно ни воды, ни льдов, ни неба. Туман мешал определить местонахождение воздушного корабля. Ледяная корка все плотнее облепляла его поверхность. Дирижабль тяжелел.
Уже давно наступило утро 25 мая. Мариано предложил Нобиле подняться над туманом до встречи с солнцем, чтобы определить положение с помощью астрономических вычислений. Дирижабль взлетел над туманом. Впервые после тридцати часов полета аэронавты увидели солнце. Несколько минут они продолжали лететь над туманом. Но, сколько ни вглядывались в горизонт, высматривая очертания Шпицбергена, все было напрасно. Нобиле снова снизил дирижабль – надо продолжать путь под туманом! Теперь воздушный корабль двигался на высоте трехсот метров над ледяной поверхностью океана.
Было четверть одиннадцатого утра. Умберто Нобиле стоял в передней части гондолы перед открытым окном. Стеклянный шар, наполненный темно-фиолетовой жидкостью, лежал возле него на столике. Нобиле готовился сбросить шар через окно. Измеряя время падения шара, он определит высоту дирижабля над льдами и исправит показания альтиметра – прибора для определения высоты корабля.
Чечиони вдруг закричал, что дирижабль тяжелеет. Альтиметр отметил стремительное снижение. Нобиле скомандовал: «Моторы на полный ход!» Он пытался динамической силой уравновесить страшное отяжеление корабля. Но сила моторов не помогла. «Италия» рванулась кверху, но невидимая сила потянула ее вниз, к океану. Прошло не более одной-двух минут. Нобиле успел дать новый приказ – остановить моторы, чтобы при неизбежном падении дирижабль не загорелся. Чечиони выбросил тяжелую цепь из свинцовых шаров, служившую на дирижабле балластом. Это не отразилось на силе падения. Ледяная пустыня неслась снизу вверх навстречу уже безвольному воздушному кораблю.
В течение одной секунды перед глазами Бегоунека промелькнули синие обветренные вершины торосов. Гром ударил внутри гондолы и прокатился над всей пустыней. Бегоунек почувствовал, что его валит навзничь. Было десять часов двадцать пять минут утра. С момента, когда Чечиони обратил внимание Нобиле на отяжеление дирижабля, протекло пять минут!
На развороченной льдине среди бесчисленных вышек торосов лежал с израненной головой, с переломленными ногой и рукой конструктор и командир дирижабля «Италия» Умберто Нобиле. Громко лая, фокстерьер бегал вокруг своего хозяина. Финн Мальмгрен распростерся в двух-трех шагах от него с подвернутой под спину рукой. Дзаппи и Чечиони лежали в снегу, не двигаясь… Пять человек, попавшие в мягкий снег и легко ушибленные, успели вскочить на ноги. Это были Мариано, Вильери, Бегоунек, Трояни и Бьяджи…
Огромный дирижабль с полуразбитой гондолой кормою вниз медленно поднимался, уносимый к востоку потоком ветра. Нобиле, не поднимаясь, закричал: «Да здравствует Италия!» Два итальянца поддержали его. Остальные оцепенело смотрели на исчезающий в молочном тумане воздушный корабль. Через несколько минут на горизонте поднялся почти прямой столб дыма. Он достигал высоты сто метров. Люди, выпавшие на лед, видели его в течение четверти часа. Все кончилось.
Мальмгрен первый пришел в себя. Они сосчитали – сколько их? Девять человек. Значит, семеро унесены дирижаблем. Потом увидели труп Помеллы. Он лежал, уткнувшись раздробленной головой в торос. Итак, в объятом пламенем дирижабле осталось шесть человек!
На льдину, помимо всего прочего, из дирижабля выпал мешок с радиоаппаратурой, аккумуляторы!
– Нам повезло! – воскликнул Мальмгрен.
Им действительно повезло: на лед выпало из дирижабля не больше не меньше, как 170 килограммов провизии! Они подсчитали, что при рационе 300 граммов на человека им хватит съестных продуктов на 80 дней. Три дня спустя их продовольственные запасы пополнились свежей тушей белого медведя. Правда, этот сорт медвежатины очень неприятен на вкус – мясо отталкивающе пахнет тюленьим жиром, которым питается белый медведь, – но аэронавтам «Италии» не приходилось быть слишком разборчивыми.
Девять человек поселились в маленькой брезентовой палатке, рассчитанной на двоих. Похоронив Помеллу, они сидели, тесно прижавшись друг к другу, вокруг жестяного бака, в котором Мальмгрен варил консервы. Это был их первый обед на льдине. Они ели из общей миски, без ложек, поочередно поднося миску ко рту.
Бьяджи бился над установкой радиоаппаратуры. Через несколько часов он послал в эфир первый призыв «SOS». Из эфира не отвечали. Бьяджи тщетно звал радиостанцию «Читта ди Милано». Никто не отзывался. Мариано успел с помощью хронометров и секстана определить местонахождение: 81°14′ северной широты и 25°5′ восточной долготы от Гринвича.
Через три дня Мальмгрен отвел своего друга Бегоунека в сторону и изложил свой взгляд на положение группы. Оно было, по его убеждению, безнадежно.
Радиостанция Вьяджи не имела связи с миром. Нет никакой надежды, что призывы «SOS» будут когда-нибудь услышаны. Припасов хватит максимум на два месяца при очень голодном пайке. Кто знает, сколько времени продержится лед под ногами. Надо идти к земле! Нобиле и Чечиони не в состоянии двигаться. Мальмгрен предлагал: два-три человека должны попытаться дойти до Норд-Остланда. Может быть, они встретят там «Читта ди Милано». Должен же этот корабль отправиться на розыски! Это поможет спасти остальных. С раненым решили остаться инженер Трояни, Вильери и Бегоунек, вес которого в сто восемь килограммов не позволит ему передвигаться пешком по льдам.
Бьяджи колебался. Ему хотелось идти к земле. Он верил в нее. Но, кроме него и Мальмгрена, никто из членов экспедиции не умел обращаться с радиоаппаратурой.
– Но как же радио? – спрашивал Бегоунек. – Если уйдут Бьяджи и Мальмгрен, как сможем мы подавать о себе вести? Быть может, нас в конце концов кто-нибудь и услышит!
– Если уйдет Бьяджи, то останусь я, – сказал Финн Мальмгрен.
Тогда Бьяджи решил остаться. Лагерь Нобиле не может обойтись без радиста.
Прощаясь с Бегоунеком, Мальмгрен шепнул:
– Весьма возможно, что вас спасут, а мы погибнем.
Контузия, которая сначала причиняла ему мучительнейшие боли, уже перестала напоминать о себе. Но левая рука не работала. Ключица была сломана при падении на лед. Он перевязал руку найденным на льду полотенцем и ходил, как горбатый – с искривленным плечом. Дзаппи, обладавший кое-какими познаниями в медицине, осмотрел Мальмгрена и уверил, что переломов нет ни в руке, ни в ноге. Это ободрило Мальмгрена.
– Мы дойдем до земли – я, Дзаппи и Мариано – и поможем спасти всех вас!
Доктор Бегоунек никогда не забудет своего друга, каким он уходил в мутном свете белой полярной ночи 30 мая, искалеченный, нагруженный вещевым мешком и поддерживаемый великой волей…
… Трояни положил руку на плечо предавшегося воспоминаниям Бегоунека. Они продолжали стоять у ледяной могилы Помеллы.
– Меня беспокоит судьба Мальмгрена, – сказал чех. – Вы знаете, Трояни, однажды Мальмгрен признался мне, что в Арктике существует неписаный закон: слабые не должны мешать сильным. Если ты чувствуешь, что твоя слабость стала помехой для сильных, и уже не можешь преодолеть свою слабость, то сумей перестать быть помехой для сильных. В этом и заключается сила ослабевшего в Арктике человека… Но…
– Что – но?
– Мальмгрен добавил, что есть и другой закон, по которому сильный не оставляет слабого. Он вспомнил знаменитого Роберта Скотта и его спутника Эванса. Когда Скотт, обессиленный, возвращался с Южного полюса, Эванс стал отставать, падал, еле передвигал ногами. И Скотт задерживал свое возвращение, чтобы ухаживать за больным товарищем. А ведь Скотт сам уже изнемог. Кончилось тем, что Эванс умер… А за ним и Скотт. Мальмгрен, рассказывая эту историю, заметил, что он на месте Эванса отказался бы быть помехой для Скотта. Он считал, что физическая слабость не должна быть причиной слабости человеческого духа. Я верю в силу духа Мальмгрена. Но я очень тревожусь о его физическом состоянии. И к тому же этот мешок на плечах…
– Не так уж много. Всего по восемнадцати килограммов провизии на каждого человека. Консервы и шоколад – вот то, что мы дали им с собой.
– Да, единственный револьвер остался у нас. Но они взяли с собой топорик, два охотничьих ножа, еще бинокль и секстан. Мариано, помнится, захватил с собой компас и запасное полярное платье. Они порядком нагружены. Для больного Мальмгрена это чересчур тяжело, особенно в дороге по льдам.
– Во всяком случае, Мальмгрен – человек в самом высоком смысле этого слова. Дорогой Бегоунек, вы представляете себе человечество, состоящее сплошь из людей, подобных Мальмгрену?
– Вы поэт, Трояни. Поэт, несмотря на профессию инженера. Но вы правы – Мальмгрен подлинный человек. Он победит свою физическую слабость и дойдет до земли. Если настанет день, когда мы с ним снова пожмем друг другу руки, то это будет один из самых красивых дней на земле.
Им вновь пришлось ползти по краю полыньи. Трояни схватил за руку Бегоунека:
– Слушайте!
Бегоунек ничего не слышал.
Трояни настаивал:
– Мотор в воздухе. К нам летят!
Когда они вернулись к палатке, Бьяджи встретил их восторженным сообщением: он слышал шум мотора… где-то за облаками!
– Мне тоже так показалось, – подтвердил Вильери. – Но я ничего не вижу.
Взволнованные, они всматривались в невысокое небо. Похожие на тяжелые льдины, медленно плыли облака. Ледяная пустыня повторялась в небе, как в зеркале.
– Опять! – прошептал Бьяджи. – Это самолеты!
– Сейчас же перестаньте! – крикнул Нобиле из палатки. – Вы все просто галлюцинируете! Больше выдержки.
Бьяджи опустился на снег.
– Эта ледяная пустыня сведет нас с ума! Мы уже слышим то, чего нет.
– Я ничего не слышал, – виновато произнес Трояни. – Простите меня, я ошибся.
Нет, он не ошибся. Ни он, ни Бьяджи.
В половине восьмого вечера 22 июня два шведских самолета показались над льдиной. Описав несколько кругов, они сбросили группе Нобиле кое-какие припасы. В одном из пакетов оказался лист желтой бумаги. На нем было написано:
«От шведской экспедиции. Если можете найти место для спуска аэропланов, снабженных лыжами (минимум 250 метров), разложите красные парашюты с подветренной стороны».
А менее чем через сутки самолет шведского летчика Лундборга опустился на льдину. Нобиле был единственным, кого Лундборг поднял на своем самолете и перенес на Шпицберген.
Слишком много правды и неправды писалось о том, почему Нобиле, командир экспедиции, спасся первым. Нет страны, где бы не считалось законом, что командир корабля при всех обстоятельствах должен либо спастись последним, либо погибнуть вместе со своим кораблем. Людям, читающим эту книгу более чем через тридцать лет после описанных в ней событий, даже не удастся представить себе, как велико было негодование буквально во всех странах мира необъяснимым тогда поступком Умберто Нобиле.
Самому Нобиле пришлось пережить трагедию еще более тяжелую, нежели ту, что он пережил в день катастрофы своего воздушного корабля. Уже после того, как все мы вернулись домой и «Красин» залечивал раны, полученные им в грозных боях со льдами, Нобиле дал свои объяснения. Он прислал их начальнику экспедиции нашего ледокола профессору Самойловичу. В свое время Самойлович опубликовал их. Все, что описал в этом документе Умберто Нобиле, было подтверждено его спутниками. Но еще и до того, как Нобиле прислал свои объяснения, Бегоунек в беседе с нами говорил, что Нобиле не хотел покидать льдину. Он отказывался лететь с Лундборгом, требовал, чтобы первым покинул льдину раненый Чечиони. Но Лундборг заявил, что имеет распоряжение взять первым Нобиле, так как только Нобиле сможет инструктировать поиски не только обитателей льдины, но и исчезнувшей группы Алессандрини. Вильери, Бегоунек, Бьяджи настаивали, чтобы первым летел Нобиле, – так будет лучше для поисков остальных!
