Текст книги "Исчезновения"

Автор книги: Эмили Бейн Мерфи

Глава 40

15 февраля 1943 года

Я почти забыла вес маминого кольца на своей шее. Ловлю себя на том, что постоянно протягиваю руку, чтобы дотронуться до него, гладкого стекла под одеждой. Не снимаю его, даже когда моюсь. Говорю миссис Клиффтон, что нашла кольцо на дне школьной сумки, и на какое-то время это даже восстанавливает хрупкое равновесие между Майлзом и мной. Кроме того, что от папы нет вестей, все остальное снова выглядит почти нормальным.

Это чувство длится едва ли неделю.

После школы и тренировок по звездам присоединяюсь ко всем за ужином. Солнце только начинает садиться. Как только опускаюсь на стул, мамино кольцо выскальзывает из-под платья.

– Айла! – восклицает доктор Клиффтон и кладет салфетку на колени. – Ты нашла свое ожерелье!

Мои глаза метнулись к Майлзу. Он пристально смотрит на свою тарелку.

– Я обнаружила его в своей школьной сумке… – начинаю, но вижу, что лицо миссис Клиффтон бледнеет. – Миссис Клиффтон, – делаю паузу, – с вами все хорошо?

– Малкольм… – говорит она дрожащим голосом. Лицо у нее стало белое, как у призрака. – Я не слышу тебя.

– Что? – рука Уилла замирает на ложке. – Что ты имеешь в виду?

– Матильда! – говорит Малкольм, моргая. Он показывает на уши. – Я не слышу твоего голоса. Но… слышу других.

Уилл смотрит то на мать, то на отца.

– Вы не слышите друг друга?

– Не понимаю, – дыхание миссис Клиффтон учащается, ее лицо снова возвращает краску, когда она комом кладет салфетку на стол, – что это значит.

– Вы слышите меня? – спрашивает Уилл.

И они одновременно отвечают:

– Да.

– А меня? – спрашиваю я.

– И меня? – спрашивает Майлз.

Они оба кивают. Доктор Клиффтон все еще крепко сжимает серебряные приборы в руках.

Я слышу всех.

Потом миссис Клиффтон шепчет:

– Меня? – И доктор Клиффтон бледнеет и качает головой.

– А что насчет меня? – спрашивает он. Его голос раздается для меня громко, но глаза миссис Клиффтон наполняются слезами.

В библиотеке пронзительно звонит телефон, и доктор Клиффтон направляется к нему неверными шагами, в спешке приволакивая ногу. Мы торопливо следуем за ним. Майлз наступает мне на пятку.

– Алло. – Морщина на лбу доктора Клиффтона обозначается резче, пока он слушает говорящего. – Это произошло с Паркерами, – говорит он нам. – Они могут слышать всех, кроме друг друга. – Как только он кладет трубку, телефон звонит снова. Он опять поднимает трубку.

– И с Сильверманами, – подтверждает он. Доктор Клиффтон спешит к своему пальто и трости, но потом останавливается. Подходит к миссис Клиффтон и заключает ее в объятия. Она кладет голову ему на грудь, и он целует ее в лоб, затем поворачивает так, чтобы она видела его лицо. – Мы найдем ответ, – говорит он ей, и ее глаза наполняются слезами.

– Но только что произошло Исчезновение, – говорит она.

– Этого не может быть, – утверждает Уилл. – Еще не прошло семи лет. – В его голосе слышна неуверенность. – Правда, папа?

Телефон пронзительно звонит еще раз, и мы все подскакиваем. Миссис Клиффтон быстро снимает трубку.

– Оставайтесь здесь, – говорит доктор Клиффтон Уиллу, мне и Майлзу. Майлз стоит с широко раскрытыми глазами, прислонившись к дверному косяку.

– Ты куда? – спрашивает Уилл отца.

– Созову внеплановое собрание Совета, чтобы понять, что, черт возьми, происходит.

Потом доктор Клиффтон захлопывает дверь так сильно, что в окнах трясутся стекла.

***

Он возвращается домой только после завтрака на следующее утро.

Врывается через парадный вход с воспаленными, покрасневшими глазами. При виде его миссис Клиффтон сразу же опускает чашку с кофе и встает. Он целует ее в щеку, потом машет нам рукой, приглашая следовать за ним в библиотеку.

– Случилось что-то явно значительное, – говорит он, выдвигая доску для записей мелом. Он ищет по краю кусочек мела.

– Мужья и жены больше не слышат друг друга? – спрашивает Уилл.

– Это была наша первая теория, – доктор Клиффтон подталкивает очки вверх по переносице. Он выглядит усталым. – Она развивалась вчера ночью. Хотя явление коснулось большинства супругов, но все равно не всех. И потом мы узнали, что это произошло и с другими людьми, которые, казалось бы, никак не связаны.

Ради миссис Клиффтон он пишет быстро и методично.

– Из всех трех побратимов передают о неспособности слышать голос любимого человека.

Он вертит мел в руке и поворачивается к нам.

– Имеется в виду романтическая любовь, – поясняет он.

– Так это Исчезновение, – произносит Уилл в ужасе. Он тяжело садится, словно его кто-то толкнул.

– Да, – доктор Клиффтон кивает и откашливается, – кажется, что так.

– Но еще не прошло семи лет! – протестует Майлз, топая ногой на несправедливость всего этого. – Это против правил!

Доктор Клиффтон пишет своей жене.

– В городе переполох.

– Все это вызывает дополнительный хаос, – говорит он нам. – Миссис Дойл слышит мистера Дойла, но он ее не слышит. Мистер Стивенс не слышит миссис Дойл, но слышит свою жену. – Он проводит рукой по глазам и стонет.

– Уилл, – говорит миссис Клиффтон, – спроси своего отца, как мы будем общаться.

Уилл передает сообщение, а потом ответ отца:

– Читать по губам? Носить с собой везде блокнот? Можно научиться языку жестов. Мы придумаем систему, пока не найду вариант. – Хотя мистер Клиффтон выглядит вымотанным, он обещает: – Начну искать прямо сейчас, этим же утром.

Губы миссис Клиффтон поджимаются, а глаза наполняются слезами.

– Еще один? Еще один кролик, которого нужно поймать? – Она вертит обручальное кольцо на пальце. – Это никогда не кончится, не так ли? – бормочет она, и выражение ее лица вызывает во мне чувство падения, сходное с тем, когда оступаешься на лестнице.

– Я найду его, Матильда, – говорит доктор Клиффтон, хмурясь. Он берет ее за руки и держит их, словно привязывая ее, как будто иначе она может просто улететь. – Обещаю, – яростно говорит он, поднимая ее подбородок вверх к себе, – что не перестану стараться, пока не найду.

– Я тоже сделаю все возможное, чтобы помочь, – говорю.

– И я, – присоединяется Майлз.

– Я тоже, – клянется Уилл, сжимая челюсти.

Я крепко сцепляю руки на коленях и притворяюсь храброй для всех остальных. Но думаю, что если надежда покинула даже миссис Клиффтон, то теперь действительно есть причина бояться.

***

– Новое Исчезновение – полное дерьмо, – бормочет Джордж на следующее утро на лабораторном занятии Дигби. Он без энтузиазма наливает голубоватую жидкость в мерный стакан. Класс вокруг нас затих, ученики безмолвно сбились в кучу, работая над лабораторным заданием, или разговаривают такими приглушенными голосами, что они сливаются с шорохом карандашей по бумаге. Я сижу на своем стуле и смотрю, как в луче солнечного света сверкает пыль.

– Все происходит не просто так, – утверждает Джордж, обращаясь к Беас и ко мне. – Что-то изменилось и запустило это. – Он смотрит на нас, ожидая подтверждения.

– Может, вы нашли вариант Музыки слишком быстро, – сардонически шепчет Беас. Она рисует музыкальную ноту, чья основа – череп. – Или Проклятие решило, что мы еще недостаточно пострадали.

– Думаю, это возможно, – задумчиво говорит Джордж. – То есть это еще одно Исчезновение, связанное со слухом. Может, это должно быть каким-то предупреждением.

Джордж поворачивается, чтобы взять предметное стекло, и толкает локтем стакан. Тот медленно падает на пол и разбивается.

Одно бесконечное мгновение мы просто смотрим на него.

В комнате стало так тихо, что мы неожиданно слышим эхо шагов по коридору. Приближаясь, они становятся все громче и быстрее, потом дверь в лабораторный класс Дигби распахивается, и входит Чейз Питерсон.

– Мистер Питерсон, извините… – начинает Дигби, отворачиваясь от доски.

– Вы слышали? – говорит Чейз на одном дыхании. – Исчезновения коснулись четвертого города.

Внезапный порыв воздуха посылает стопку бумаг доктора Дигби на пол, раскидав их большими белыми плитками. Джордж медленно поднимается с места, где он на коленях собирал осколки стекла. Оно хрустит, как гравий, под его весом.

Голос доктора Дигби напряжен.

– Класс, все свободны.

***

– Почему? – спрашивает Джордж, хлопая рукой по столу для пикников. Его дыхание вырывается сердитыми облаками, руки уже краснеют и немеют от холода, но он слишком отвлечен или раздосадован, чтобы воспользоваться вариантами.

Его мама, разумеется, уже собрала все обрывки возможных новостей к тому времени, как он звонит ей.

– Она слышала, что Исчезновения добрались до Чарлтона, – передает он.

– Где это?

– Это город прямо за Шеффилдом.

– Сегодня? – спрашиваю.

– Вчера. Примерно в то же время, что и наше Исчезновение.

На сердце вдруг становится чуть легче при виде Уилла. Его руки засунуты в карманы. Он подходит к нашему столу и останавливается там, опираясь о него. Беас на полшага позади Уилла. Она опускается на скамейку рядом со мной.

– В Чарлтоне исчезли только голоса? – спрашиваю у Джорджа.

– Нет, – говорит он, – у них те же Исчезновения, что и у нас. Это ударило по ним в один миг.

– Это еще хуже, чем у нас, – говорит Беас, отрывая катышки с шерстяных перчаток. – Не наше постепенное падение. Просто в один день у тебя есть все, а на следующий… – Ее пальцы в перчатках дрожат.

– Я слышал, что Совет направляется в Чарлтон, чтобы кратко объяснить им то, что мы знаем.

– Они наверняка будут несколько расстроены тем, что мы не решили проблему за прошедшие тридцать пять лет, – бормочет Джордж.

– …и понять, есть ли у них уже какие-то идеи, которые могут помочь нам… – продолжает Уилл.

– И убедиться, что они будут молчать обо всем этом, конечно же, – говорит Беас.

– Твой отец едет? – спрашиваю у Уилла, и он кивает.

– Это, должно быть, заставляет Совет нервничать. Проклятие теперь почти похоже на вирус или инфекцию, – рассеянно говорит Джордж, – оттого что оно распространяется вот так, на таком расстоянии?

– Почему оно прыгнуло внезапно в новый город? – спрашивает Уилл. Он прищуривается и смотрит в сторону. – И почему нарушает цикл в семь лет?

– Это отклонение не должно бы происходить. Все до этого момента было так четко, – говорит Джордж. Он роется в своем рюкзаке в поисках блокнота по исследованию вариантов. – Думаете, это значит… что Исчезновения будут ускоряться?

Я сцепляю руки и тру их под столом. Мне Проклятие кажется скорее не инфекцией, а лисой, за которой охочусь. Каждый раз, когда думаю, что взяла след, оно уходит в сторону, и я снова теряю его.

Беас поеживается и передвигается ближе ко мне.

– Никогда не осознавала, что в этих семи годах было что-то утешительное, – говорит она. – Депрессивное – да, потому что мы знали, что это будет продолжаться…

Я пытаюсь отогнать сомнение и сосредоточиваюсь на словах Беас.

– Может появиться новая система, что-то новое, способное помочь нам решить эту проблему навсегда, – замечаю я, пытаясь говорить так, чтобы в голосе звучала надежда.

– Или, может, оно деформируется во что-то непредсказуемое, теперь без ритма или причины, – Беас пристально смотрит на что-то за мной, вдалеке, и шепчет: – Это будет самое ужасное.

Когда тем днем я выхожу с тренировки по звездам, впервые за три месяца Уилл не стоит и не ждет меня.

***

По всему городу одни и те же споры идут волнами: в коридорах школы и на собраниях Совета обсуждается, нужно ли проводить турнир. Дома Клиффтоны пишут друг другу записки за завтраком, гадая, стоит ли отменить их турнирную вечеринку.

«Может, нам теперь просто нужно объявить о нахождении варианта Музыки».

«Сегодня?»

«Люди хотели бы это услышать».

«Думаю, это приободрит их».

Я ухожу в школу до принятия решения.

– Клиффтоны могут отменить вечеринку, – говорю Джорджу и Беас.

– Хм-м-м, интересно, отменит ли Элиза свою. – Джордж открывает папку, и я замечаю адресованное ему приглашение.

Я замолкаю, а потом спрашиваю:

– У Элизы будет вечеринка?

Рот Джорджа приоткрывается, и он быстро пытается закрыть папку, но я выхватываю приглашение из нее раньше, чем он успевает это сделать.

Оно написано от руки.

Джорджу Макельрою

Вы приглашены на вечеринку Пэттон в честь победы после церемонии закрытия Турнира.

– Прости, мне не стоило ничего говорить, – замечает Джордж. – Я просто подумал, что если она пригласила меня, то пригласила всех, – он косится, – всю человеческую расу.

– Празднование победы? – Я фыркаю и отдаю ему приглашение. – Она поднимает уверенность до нового уровня, даже для нее.

– Так что просто победи, – устало говорит Беас, укладывая голову на вытянутую руку. – Она не может не пустить победителя Стерлинга на вечеринку в честь победы. – Она слегка толкает меня. – Знаешь, ты могла бы это сделать: победить всех, даже Марго Темплтон.

– Марго Темплтон? – спрашиваю. Так вот против кого я буду соревноваться. Имя кажется знакомым, но только когда Джордж стонет, я вспоминаю, почему. Та девочка, которая сердито смотрела на него в День Исчезновений, наследница состояния судовой компании Чарлтона из «Несчастья Макельроев».

– Я голосую за то, чтобы никто ничего не отменял, – говорит Беас, засовывая книги в сумку. – Вот что мы сделаем: будем жить дальше. Жизнь должна продолжаться. – Она многозначительно смотрит на меня. – По крайней мере, сегодняшний вечер они не отменят, – шепчет она. – Увидимся позже.

– Намного позже, – добавляет Джордж.

Еще одна Гонка Бурь, значит. Я киваю, пытаясь забыть обещание, данное доктору Клиффтону еще в октябре. Сердце поет при мысли о залитой лунным светом ночи в компании Уилла.

По крайней мере, туда Элиза не может помешать мне прийти.

Но Уилла снова нет, когда я выхожу из дверей спортивного зала. Если иду домой без него, дорога кажется длиннее и холоднее, чем обычно. «Может, его тренировки закончились либо рано, либо будут допоздна, – думаю я, – или он пошел в магазин содовой с Картером».

– Уилл дома? – спрашиваю Майлза, когда вхожу в двери, избавляясь от пальто.

Когда он отвечает, вижу полупережеванные кусочки сэндвича у него во рту.

– Он ушел какое-то время назад с коробкой инструментов.

Хм-м-м.

– Эй! Где ты был сегодня? – спрашиваю небрежно Уилла, когда он входит через парадную дверь час спустя. Я сижу на диване в библиотеке его отца с домашним заданием, где мы обычно делаем его вместе. Замечаю, что он без коробки с инструментами.

– А, особо нигде, – говорит он. – Просто надо было сделать кое-что.

Приподнимаю брови и громко перелистываю страницы учебника. Подчеркиваю запись в тетради. В животе покалывает, когда он садится рядом со мной, и я продолжаю ждать, когда он упомянет гонки, какой-нибудь знак или взгляд, записку, подкинутую мне, пока никто не смотрит. Но мы вместе занимаемся в библиотеке доктора Клиффтона, одни, и он все еще молчит. Мое возбуждение тускнеет, когда мы садимся за ужин. Может, он просто больше не будет участвовать в гонках, как и пообещал отцу.

Миссис Клиффтон принимает окончательное решение по поводу турнирной вечеринки за ужином из свиных отбивных, окруженных золотистыми ананасами.

– Мы решили провести ее, – объявляет она, опуская вилку. – И пригласим людей из Чарлтона тоже. Нам нужно собираться вместе в такие времена. – Она смотрит на доктора Клиффтона, и он согласно кивает. Всего за несколько дней они уже стали лучше читать по губам друг друга.

– Каждому нужно что-то яркое в такое безрадостное время, – говорит доктор Клиффтон, накладывая салат на тарелку.

– Согласитесь, что эти последние шесть месяцев точно были ужасны? – спрашивает миссис Клиффтон. И тут же ее лицо заливается краской. – Кроме того, конечно, что вы с Майлзом остановились у нас, Айла, я… я… не хотела, – говорит она, но мой желудок скручивается в узел, и ее слова висят в воздухе над нами весь остаток ужина. Как будто внимание всех притянуто к этому самому факту.

Как существенно хуже все стало в Стерлинге за то короткое время, что мы с Майлзом провели здесь.

Глава 41

Тем вечером я желаю всем хороших снов и закрываю дверь спальни, но вместо ночной рубашки натягиваю черный свитер и брюки. Трачу почти час на изучение фотографии Джин Тирни в журнале, пытаясь на ощупь уложить волосы такой же гламурной волной, как у нее. Потом сажусь на кровать с открытым сборником стихов на коленях, пытаясь не думать о том, что сказала миссис Клиффтон, и перечитывая одни и те же строки снова и снова.

Сразу после одиннадцати тридцати навостряю уши, заслышав звук шагов Уилла. Он, наверное, думает, что ведет себя тихо, но я слышу мягкий переступ его ног по ковру в коридоре. Закрываю книгу и встаю, и сердце тоже рвется вверх. Шаги останавливаются прямо за моей дверью, и я жду, когда он постучит.

Но потом, после томительного для меня ожидания, шаги снова раздаются дальше по коридору и затихают в единственном скрипе на лестнице. Требуется лишь легчайший шорох закрывающейся парадной двери, чтобы я наконец призналась самой себе, что он ушел. Без меня.

Я сижу долгое мгновение, сжав руки в кулаки на коленях.

Что сейчас произошло?

Потому ли это, что он неожиданно осознал, насколько все стало плохо, когда мы с Майлзом появились здесь? Или потому, что он устал, оттого что я повсюду таскаюсь за ним? Был ли он добр из жалости, а втайне считал меня обузой? С ужасом думаю: «Может, он хочет побыть один с Элизой, и я ему мешала бы».

Шишка на кончике правого уха горит, словно Диксон Фейервезер снова шепчет в него. Срываю с себя темную одежду и кидаю ее в шкаф. «Мне все равно», – сердито думаю, переодеваясь в ночную рубашку, проводя пальцами по волосам.

Прежде чем вернуться в тепло кровати, открываю окно и позволяю шторам волнами вылететь в ночь, как белый флаг капитуляции. Вернувшись домой, он увидит их и поймет: я знаю, что он не пригласил меня. Это по-детски, злобно и скорее наказание для меня, чем для него. К тому времени, когда он возвращается почти два часа спустя, я дрожу от холода.

Слышу, как он поднимается по дереву за моим окном и тихо стучит по раме, прежде чем забраться ко мне в комнату. Безмолвно закрывает окно за собой, затем поворачивается ко мне, его щеки горят от холода, а волосы мокрые и потемнели от пота. Он тяжело дышит, словно весь путь домой проделал бегом.

Я скрещиваю руки на груди:

– Повеселился? – многозначительно спрашиваю.

– Я не знал, что тебе требуется мое приглашение, – говорит он сухо. Он напряжен, стоит прямо. – Думал, это сделали Джордж или Беас.

Это словно нож в сердце.

– В прошлый раз я сказала тебе, что хочу пойти с тобой.

– А потом пообещала моему отцу, что не пойдешь.

– Как и ты, – отвечаю. Мои щеки полыхают.

– Мне жаль, – он отворачивается. – Просто становится сложнее, оттого что мы оба живем в одном доме и ты не отсюда. Мне бы хотелось, чтобы все было по-другому.

– Неужели? – сурово спрашиваю я. – А мне кажется, что у тебя и твоей семьи все неплохо.

– Ладно, Айла, – говорит он, сжав челюсти так, что я знаю: мне удалось уколоть его туда, куда хотела. Когда он уходит, беззвучно закрывая за собой дверь комнаты, чувствую себя так, словно и выиграла, и проиграла одновременно.

***

Весь следующий день у меня болят голова и сердце.

– Где ты была прошлой ночью? – спрашивает Беас на лабораторном занятии. – Я тебя искала.

– Чувствовала себя неважно, – бормочу и весь остаток дня практически молчу.

После тренировок с миссис Перси я даже не жду Уилла. Когда выхожу, на улице так холодно, что перехватывает дыхание, а облака над головой прорезает солнечный свет. Вспоминаю, что миссис Клиффтон сказала о разных типах Катализаторов. Чувствую округлость Внутреннего взора в своем кармане и острый угол книги Шекспира, выпирающий через ткань сумки. Думаю о том, как однажды мы сможем вернуться домой и оставить это несчастное место позади.

Иду с опущенной головой, пока не поворачиваю на длинную тропинку, которая вскоре превращается в грязь. Ранний мартовский снег лежит между рядами кукурузы, белый и собранный граблями в аккуратные полосы.

Дом мамы появляется раньше, чем осенью, его тусклый серый силуэт проступает из рощи голых деревьев. Я готовлюсь увидеть волну оскорблений на гниющих досках. Но тени падают так, что какое-то время их не видно.

Подхожу ближе, тяжелая от книг сумка бьет меня по ноге с такой силой, что оставит синяк. Деревья шумят как летний дождь. Останавливаюсь и прислушиваюсь. Моргаю, снова моргаю, когда смотрю на дом.

Это не было игрой теней. Просто слов там больше нет.

Краска дома снова стала одним гладким серым слоем.

Сердце открывается как ставни.

Снег убрали с земли. Слово «Катализатор», когда-то написанное повсюду на земле, стерто. Клумбы отмечены низеньким ограждением. Рваные края досок стали гладкими. Даже водопад из кирпичей трубы собран и переделан в красивую завершенную скамейку. Мамин дом больше не выглядит оскверненным и проклятым. Он похож на памятник.

Кто это сделал?

Сажусь на кирпичную скамейку и тяжело опускаю сумку на землю, а лицо горит от воспоминаний о том, как все это время Уилл ускользал из дома с коробкой инструментов.

Не понимаю его. То мне кажется, он флиртует со мной, а потом думаю, что относится ко мне как к парии. Он приглашает Элизу на бал, но иногда словно ревнует меня к Джорджу.

А теперь это.

Я уверена, что стала ему небезразлична. Только не знаю, в каком смысле.

Осматриваю территорию и думаю, какие цветы посадить здесь в маленьких клумбах, какие семена глубоко закопаю в землю Стерлинга, чтобы они расцвели независимо от того, увижу ли это или нет. Достаю из сумки маминого Шекспира. Думаю, ей бы понравилась кальмия широколистная. Рассеянно провожу пальцами по написанному ею имени. Та записка, что я нашла в первый день в поезде.

Стивен, я всегда буду любить тебя.

Там, в возрожденных тенях ее дома, у меня появляется внезапная мысль. Открываю сумку и достаю флакон с Внутренним взором, который дала мне миссис Клиффтон. Набираю чуть-чуть на пальцы и прикасаюсь к векам.

«Стивен», – думаю.

Череда воспоминаний бурлит передо мной, коротких и чистых, как капельки воды, проливающиеся на мои веки и оставляющие круги. В одном из них мне девять, стою с молодой мамой, она смотрит на свое отражение в треснутом зеркале туалетного столика, нанося на щеки румяна, зовет «Стивен», а потом исправляется и кличет Майлза. Позже она в саду, у нее длинные спутанные волосы, усталые от бессонницы глаза, и она бегает за моим братом-малышом. Всего только пять таких памятных эпизодов, в которых она зовет Майлза чужим именем. И последнее воспоминание: она стоит у раковины, еле слышно разговаривая сама с собой, пока моет тарелки и наблюдает за кроваво-красным кардиналом за окном.

Я не приближаюсь к разгадке, кто такой Стивен. Но мне почти все равно.

Потому что могу видеть ее.

От сильного холода пальцы теряют чувствительность, но, когда образы тают в темноте, наношу еще чуточку Внутреннего взора на веки. «Лягушки и рыба», – думаю и возвращаю себя в наш сад. Мама смеется пасмурным утром, кольцо блестит у нее на пальце, а кожа светится как созревший персик. Хочу остаться и видеть ее такой, пытаюсь удержать это воспоминание, пока слезы не смывают Внутренний взор.

Вытираю глаза, ветер шелестит страницами книги, все еще открытой на моих коленях, останавливаясь на том стихотворении, которое мы обе отметили. Продолжала ли она делать эти пометки и после того, как покинула Стерлинг? Оставалась ли бодрствовать до поздней ночи, обводя эти абзацы, когда тайна все еще преследовала ее, как и вина, и мысли, почему она одна-единственная освободилась?

 
Чем глубже любим мы, тем чаще страсть таю,
И крепнет с каждым днем привязанность немая;
Но людям прокричать, что нежит грудь твою,
Способна только чернь холодная, слепая.
Лишь на заре любви я звал тебя порой
К душистым цветникам весенних песнопений,
В томительной ночи, насыщенной грозой,
Все реже говорит любви призывный гений.
Так падает напев средь знойной темноты
У любящей леса, грустящей Филомелы,
Когда гудят в роях бессонные кусты
И всюду аромат свои вонзает стрелы.
…Да, как она молчит, – молчать хочу и я,
Боясь, что досадит тебе любовь моя[7]7
  Пер. Э. Э. Ухтомского.


[Закрыть].
 

Высовываю руки из тепла рукавов, где я их прятала от холода. Сердце слегка поднимается вместе с кучкой засохших листьев у ног. Они кружатся и взлетают, а ветер дает им новую жизнь. Потому что внезапно вижу то, что пропустила. Самое важное из всего этого.

«Филомела», – думаю. Конечно.

 ***

Бегу прямо к дому Беас и нажимаю на дверной звонок. Увидев меня, миссис Фогг кривится, но все же зовет:

– Беатрис, пришла та Айла Куинн из школы.

Беас отводит меня в свою комнату, заваленную открытками, конвертами от грампластинок, заколками и стеклянными коробками, а на стене висит постер с изображением женщины в корсете, играющей на скрипке. Ее книжная полка полна сборников поэзии, футляр от скрипки стоит в углу рядом с коллекцией смычков. Мы садимся на кровать, и я прячу замерзшие пальцы ног под одеяло.

– Филомела, – говорю Беас, открывая мамину книгу на коленях. – В поэме Шекспир написал о затихших песнях и музыке. Не понимаешь? Филомела! На латинском это соловей!

Вдруг у меня стучит в ушах. Моя теория всегда была только догадкой, но теперь у нее есть основание из чего-то большего. Вспышка чистой, возрожденной веры.

Она вскрикивает и сцепляет руки.

– Я так и знала. Была уверена, что ты напала на след!

Она достает две бутылки кока-колы, спрятанные под кроватью. Они шипят, когда мы их открываем и чокаемся.

Своим хрипловатым голосом она говорит:

– Так теперь тебе остается найти остальные. О! – она хлопает в ладоши. – Позволь мне помочь!

Я чокаюсь с ней содовой.

– За нас, Беас. Давай разделять и властвовать.

В четверг на уроке, когда Дигби отворачивается, она передает мне записку.

ВАРИАНТЫ ПОКРЫВАЛА:

Следы дождя с лица мне осушая[8]8
  Пер. М. И. Чайковского.


[Закрыть].

В пятницу передаю ей свою записку.

гипноз

Врач: Видите, ее глаза открыты.

Дама: Да, но ее зрение закрыто.

«Макбет»

Ее глаза расширяются, и она поднимает большие пальцы вверх.

– Завтра принеси все, что смогла найти, – говорю.

– О чем вы обе там шепчетесь? – спрашивает Джордж, отрывая взгляд от микроскопа.

– О мальчиках, – отвечаю.

– О Марго Темплтон, – говорит Беас одновременно со мной и показывает ему язык.

В субботу утром, когда раздается звонок Беас, я добегаю до двери раньше Женевьевы.

– Начнем сначала, – говорю, отводя ее в мою комнату. – Тебе нужна одна из них.

Мы усаживаемся на пол, окруженные книгами, бумагой и ручками, и я даю ей одно из творений Женевьевы, посыпанное корицей и сахаром.

– Грязевая бомба.

Взамен она отдает свой блокнот.

– Вот все, что я нашла в сонетах.

Беру ее список и начинаю сравнивать со своим.

– А ты? – спрашивает она, кусая пончик, покрытый корицей и сахаром.

Тепло и надежда напитывают меня с каждой строкой ее находок, которые я добавляю к своему списку.

– Я искала две вещи, на которых споткнулась раньше, – говорю ей.

– Правильно. Зуб Фрейда. Ты знала, что есть что-то о змеином зубе в абзаце о снах в «Макбете»? – спрашивает она. Беас закрывает глаза и откусывает еще кусочек. – И знаешь, что я украду Женевьеву из-за вот этих вкусностей?

– Я нашла кое-что лучше для снов и зубов в «Ромео и Джульетте», – говорю.

 
В таком-то вот параде, по ночам,
Царица Мэб в мозгу влюбленных мчится, —
Любовные тогда им снятся сны;
Иль скачет по коленям царедворцев —
И грезятся им низкие поклоны;
Иль у судьи по пальцам – и ему
Приснятся взятки; иль по губкам дам —
И грезятся тогда им поцелуи[9]9
  Пер. Д. Л. Михаловского.


[Закрыть].
 

Здесь описывается фея-повитуха, которая ездит в карете из лесного ореха, – говорю я.

– Зубная фея? – улыбается Беас.

– И помнишь, когда доктор Клиффтон сказал, что «затяни звезды облаками» было чересчур притянуто мной для Исчезновений звезд?

– Потому что мы все еще могли видеть луну.

Киваю и показываю свой список, где я это вычеркнула. Вместо этого пишу с триумфом.

Звезды, спрячьте ваши огни.

«Макбет»

Потом кидаю свою ручку на покрывало, а Беас просматривает страницу за страницей мои записи, и ее глаза становятся огромными. Мой пульс начинает учащаться.

– Они здесь, – говорит она, – они все здесь.

ИСЧЕЗНОВЕНИЯ:

запахи

Ты лишишься своего прежнего запаха.

«Как вам это понравится».

Глаза без чувства,

Чувство без зрения,

Уши без рук или глаз,

Нюх без всего.

«Гамлет»

отражения

Глаз себя увидеть может,

Лишь отразившись в чем-нибудь другом[10]10
  Пер. М. П. Столярова.


[Закрыть].

«Юлий Цезарь»

Два зеркала, в которых

Она видела себя тысячу раз,

Больше ничего не отражают.

«Венера и Адонис»

сны

Не может даже сниться.

«Все хорошо, что хорошо кончается»

цвета

Бирон:

Под дождь не выйдут ваши дамы из опаски,

Что смоет он с их лиц все краски.

«Бесплодные усилия любви»

звезды

Затяни звезды облаками.

«Сон в летнюю ночь»

Звезды, спрячьте ваши огни.

«Макбет»

музыка

Попросите музыку затихнуть.

«Генрих VIII»

ВАРИАНТЫ:

сон

О, вижу я, что у тебя была

Царица Мэб, волшебниц повитуха.

Она совсем малютка: вся она

Не более агатового камня

(зубная фея?)

У старшины на пальце; разъезжает

На атомах, запряженных гуськом,

В своем возке воздушном, по носам

Людей, что спят[11]11
  Пер. Д. Л. Михаловского.


[Закрыть].

«Ромео и Джульетта»

угольки

И твоя кровь станет теплой, когда тебе будет холодно.

«Сонет 2»

аромат

У меня нос заложен, душа моя, ничего не чувствую; так тяжело!

…

Приложите к сердцу припарку из Carduus benedictus (священный чертополох?) – превосходное средство от стеснения в груди. [12]12
  Пер. А. И. Кронеберга.


[Закрыть]

«Много шума из ничего»

мерцания

Не все, что сияет, золото.

«Венецианский купец»

гипноз

Врач: Видите, ее глаза открыты.

Дама: Да, но ее зрение закрыто.

«Макбет»

зеркало

Когда слова мои еще имеют

Какой-нибудь вес в Англии, вели

Мне зеркало тотчас же принести:

Хочу взглянуть – какое у меня

Лицо теперь, утративши свой титул

Величества[13]13
  Пер. Д. Л. Михаловского.


[Закрыть].

«Жизнь и смерть Ричарда II»

Когда луна свой образ серебристый

На лоне вод зеркальных отразит.

«Сон в летнюю ночь»

внутренний взор

Вот розмарин – он для памяти.

«Гамлет»

Натру глаза его цветком[14]14
  Пер. Н. Сатина.


[Закрыть].

«Сон в летнюю ночь»

ночное зрение

Я вижу лучше, закрывая очи:

В теченье дня их пошлости слепят.

Когда же сплю, во сне, средь мрака ночи,

В тьму на тебя, блестя, они глядят.

И ты тогда, чья тени тень сияет,

Как можешь быть сравнен с сияньем дня,

Когда твой свет светлее дня блистает,

И тень слепит закрытые глаза? [15]15
  Пер. М. И. Чайковского.


[Закрыть]

«Сонет 43»

соловей

Нет музыки в соловье.

«Два веронца»

Не жаворонок это, а соловей

твой робкий слух встревожил[16]16
  Пер. Д. Л. Михаловского.


[Закрыть].

«Ромео и Джульетта»

Филомела в «Сонете 102»

бури

От шпор моих и ветер не уйдет,

Когда б я на спине его мог мчаться. [17]17
  Пер. П. Н. Краснова.


[Закрыть]

«Сонет 51»

Как молния среди глубокой ночи,

Она быстра – блеснет и озарит

Пред взорами и небеса, и землю[18]18
  Пер. Н. Сатина.


[Закрыть].

«Сон в летнюю ночь»

покрывало

Слезы дождя с лица мне осушая[19]19
  Пер. М. И. Чайковского.


[Закрыть].

«Сонет 34»

– Черт побери, Айла, – выдыхает Беас, в конце концов выпуская листы из рук. Она прикрывает широко открытый рот. – Ты это сделала.

– Это моя мама, – говорю тихо. – Я только собрала крохи, которые она оставила, и продолжила работу.

– Так что это значит? – спрашивает она, и ее голос становится выше. – Айла, что это значит?