Текст книги "Собрание сочинений. Т. 22. Истина"

Автор книги: Эмиль Золя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 42 страниц)

А. Богданович перечисляет социальные классы и группы, отраженные в романе Золя, и приходит к выводу, что все они представлены здесь достаточно полно: капиталисты, парламентские деятели, чиновники всех родов, средние классы, крестьяне, рабочие, – и что всех их объединяет мелкий, жадный, животный и бесконечно жестокий эгоизм. Франция, но мнению Богдановича, превратилась в нацию-ростовщика, нацию-рантьера. «Рантьер боится только бога и немного черта. Поэтому для французов святы лишь полиция и церковь, полицейский и патер». Богданович завершает свою темпераментную антифранцузскую инвективу следующим парадоксальным выводом: «Нас нисколько не должны смущать разные Золя, Мирбо и Жоресы, которые нападают на французских собратьев за эту их черту: они просто делают свое „дело“, которое их кормит».

Можно понять негодование А. Богдановича против Франции, вызванное тем, что французское правительство поддерживало займами русского царя в его борьбе против революционного движения. Можно согласиться с ним и в его оценке отношения Золя к французской буржуазии. Но его нападки на Золя и Жореса глубоко несправедливы. Золя был далек от всякого корыстолюбия, его ненависть к реакции и вообще капитализму была искренней ненавистью борца, в буквальном смысле этого слова отдавшего жизнь за свои антиклерикальные и антибуржуазные убеждения.

Воинственный характер последнего романа Золя очевиден, и значение его выходит за пределы дела Дрейфуса, хотя на первый взгляд и может показаться, что «Истина» – художественная иллюстрация знаменитого Дела. Как во всех своих лучших произведениях, Золя достигает в «Истине» символического обобщения: дело Дрейфуса – Симона концентрирует в себе пороки общественного строя, в борьбе с которыми Золя видел цель жизни.

О том, что позиция Золя – защитника Дрейфуса оказалась по самой своей сути антикапиталистпческой, антиреакционной, говорил Арагон в известной речи, произнесенной в Медане в 1946 году и посвященной 45-й годовщине со дня смерти Золя. Арагон сказал о необходимости «расширить тему», ибо, по его мнению, – «до чего же похожи все эти светские люди, от дамы под вуалью до фальсификаторов из генерального штаба, от банды подозрительных личностей, состряпавших „дело Дрейфуса“, до Эстерхази, столь похожего на господина из ЛВФ (фашистская организация. – Е. Э.), на эсэсовцев Дарнана; до чего же похож этот страшный мир на вишийцев» [3]3
  Л. Арагон, Актуальность Эмиля Золя, в книге «Литература и искусство», Гослитиздат, М. 1957, стр. 43.


[Закрыть]. Арагон назвал свое выступление в Медане «Актуальность Эмиля Золя», подчеркивая тем самым обобщающее значение социальной критики великого романиста – критики, высоко поднимающейся над конкретным фактом, который послужил поводом для сюжета «Истины».

«Четвероевангелие» не было закончено Золя – смерть помешала ему написать четвертую часть, «Справедливость». Все же важнейшие идеи, легшие в основу тетралогии, оказались выражены с достаточной полнотой. Теперь Золя выступил не только как критик современного ему мира, но и как проповедник нового общества. Он перешел от развенчания старого к утверждению нового, и тут обнаружилось, что, во-первых, его отрицание не столь радикально, как это могло казаться читателям «Ругон-Маккаров» и «Трех городов», и что, во-вторых, его положительные идеалы весьма расплывчаты. Отрицание капитализма не распространялось на самые корни этой формации, – Золя не видел необходимости в отмене частной собственности на средства производства, он присоединился к фурьеристской утопии гармонического союза «капитал, талант, труд». Борьба Золя велась, главным образом, против религии, безнравственности, обскурантизма – во имя науки, просвещения, высокой морали. Оценивая учение Золя с позиций марксизма, можно сказать, что автор новых «Евангелий» требовал отмены не буржуазного общества, а лишь буржуазной идеологии. Потому он и пришел в «Истине» к воспеванию школьного учителя, – новое общество должно было родиться из правильной постановки начального образования. Читатель середины XX века не может не видеть наивности утопизма Золя, идеалистической неопределенности его общественных мечтаний. В то же время он не может не отдать и дани восхищения мужеству Золя, – к концу своего творческого пути великий романист вплотную подошел к важнейшим социальным проблемам нового столетия, хотя он и не сделал из собственных реалистических произведений 70–90-х годов всех выводов, которые подсказывались самой логикой художественных образов.

Е. Эткинд