Текст книги "Раздробленный свет (ЛП)"

Автор книги: Эми Кауфман

Соавторы: Меган Спунер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Так что в прошлом году я был личным ищейкой Антье Тауэрс, и я никогда не давал ей отдохнуть. Она где-то на моей планете, и даже когда я сплю, мои боты и подпрограммы ищут ее. Как бы тяжело мне не было жить вне сети, я превращаю ее жизнь в сущий ад. Чем дольше она бежит, тем больше устает, и тем более неаккуратными становятся ее уклонения. В конце концов, она совершит ошибку. И я буду рядом, когда она это сделает.

С мягким перезвоном на экране вспыхивает диалоговое окно с вопросом, хочу ли я отправить свое сообщение. Я осознаю, что сижу с анонимной угрозой запугивания, которую набирал в течение полных десяти минут, пока София не подошла после ее разговора с Мэй, из-за чего мне пришлось вернуться к реальности. Обычно полиция – это последние, кому бы мы хотели позвонить, но у нас нет другого выбора. Я смотрю на Софию, которая читает сообщение. Она делает вдох и кивает, и щелчком пальцев я посылаю наше предупреждение, отправляющееся в гиперсеть, чтобы сделать свою работу.

Я выдыхаю и откидываюсь на спинку стула, чувствуя, как каждая унция напряжения и усталости догоняет меня. Мы передали эстафету, и даже если копы не знают истинной причины, по которой они отправляются расследовать ситуацию на борту «Дедала», их присутствие привлечет достаточно внимания на торжестве, что Лару не может ничего сделать, чтобы остановить их.

София выдыхает, и мне не нужно смотреть на нее, чтобы понять, что ее лицо выказывает такое же облегчение.

– Так что же нам теперь делать?

– Теперь ждем. – Я распрямляю плечи, морщась, когда движение вызывает серию прострелов вдоль верхнего отдела позвоночника. – И пойдем спать, пока у нас есть безопасное место для отдыха.

Впервые, за все время нашего существования, мы находимся в противоречии. Мы всегда были одним целым, бесконечно находясь на одной волне, разделяя каждую мысль. Но те из нас, кто существовал в маленьких пятнышках, кто касался умов и сердец этих существ, что несут в себе такую страсть… теперь мы стали различаться.

Различия, в существующей полной гармонии и завершенности, разрушают нас.

Некоторые хотят изгнать людей, навсегда закрыть для них наш мир, лишить их кораблей и их потоков данных и снова стать единым целым.

Но есть те из нас, кто не так уверен. Те из нас, кто видел, кто был хотя бы ненадолго кем-то еще…

Кем-то… единственным в своем роде.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

СОФИЯ

– ВЫ УВЕРЕНЫ, ЧТО ВАМ БОЛЬШЕ ничего не нужно? – Мэй убирает посуду в посудомоечную машину, а мы сидим за кухонным столом, едим бутерброды и пьем чай со льдом. Прошел час, и хотя Гидеон не засек вспышку переговоров правоохранительных органов относительно гала-вечера, он, кажется, уверен, что просто требуется время, чтобы информация просочилась по соответствующим каналам.

– Не-а, спасибо, Мэй, – отвечает Гидеон, жуя свой сэндвич. Он стал выглядеть более расслабленным с тех пор, как он проснулся и обнаружил людей, вламывающихся в его логово.

Я сопротивляюсь желанию засунуть руку под свитер, который дала мне Мэй, и почесать повязку на плече. Гидеон позаимствовал у Мэй аптечку, и с помощью небольшого анестезирующего спрея, одного быстрого пореза и второго спрея «Ньюскин», он избавился от поврежденного трекера «КЛ». Раны на моем плече, оставшейся после извлечения трекера, кажется, уже нет. «Лучше перестраховаться, чем сожалеть», – сказал он, и был прав.

Я обнаруживаю, что я никак не могу успокоиться. Эта комната, эта женщина – все это так непохоже на то, к чему я привыкла, что трудно понять, как сюда вписаться. Будь то дома, в нищете или в богатстве, будь то трущобы Коринфа или болота Эйвона, или пентхаус в самом богатом районе сектора – я изучила эти миры. Я знаю, как ориентироваться в них. Но здесь… это просто чья-то мама, к тому же незнакомая мне, в комнате, которая может спокойно быть комнатой одного из тех ситкомов типа «Заурядного Джо».

Я кусаю сэндвич и позволяю глазам рассмотреть комнату, пока Мэй с Гидеоном болтают, хотя мой разум автоматически анализирует все, о чем они говорят. Если создастся такое впечатление, что я сосредоточена на чем-то другом, у них не будет чувства, что я их подслушиваю, и я смогу узнать больше о них. Они явно знают друг друга уже много лет, и длина этой связи вызывает у меня слабую, ноющую нотку зависти. Я не думаю, что они часто видят друг друга воочию, судя по комментарию Мэй о росте Гидеона и его восклицаниям, когда она принесла фотографию своих детей – двойняшек Мэтти и Лив. Но, несмотря на все эти свидетельства долгой разлуки, они легко заводят разговор, будто общаются каждый день.

Может, так оно и есть. Вспоминается десятки экранов Гидеона, которые он постоянно отслеживает, многие из которых были заняты чатами с именами пользователей, которых я не знаю.

– Упс, это из школы детей, – восклицает Мэй, выпрямляясь и поднимая руку к наушнику, который она носит. – Я пойду поговорю, пока вы ребята заканчиваете есть.

Комментарий больше для меня, чем для Гидеона, чей сэндвич исчез несколько минут назад. Когда Мэй уходит в гостиную, Гидеон поджимает ноги под перекладину стула и крутится туда-сюда, искоса глядя на меня.

– Ты в порядке?

Я быстро откусываю сэндвич и киваю, указывая на то, что я просто выполняю приказ Мэй. Однако Гидеон ждет, и, в конце концов, мне приходится проглотить, чтобы ответить.

– Просто позволяю вам, ребята, наверстать упущенное. Кажется, она очень милая.

– Так и есть, – отвечает Гидеон с усмешкой. – Я знаю ее с двенадцати лет, хотя тогда она не знала мой возраст. Большинство людей в сети до сих пор его не знают. Никто не воспринимает подростка всерьез.

– Правда, – отвечаю я, откусывая еще один кусок, а затем пододвигаю к нему оставшуюся четверть бутерброда. – Но это только облегчает мою работу. Никто не подозревает, что это я натворила.

Гидеон принимает мое предложение без лишних вопросов, и то удовольствие, с которым он приканчивает мой сэндвич, напоминает мне, что все, что у него было в его берлоге – это были энергетики и протеиновые гели.

– Мэй – специалист по прогнозным данным для одной из крупных фармацевтических компаний, поэтому она может работать дома. Что дает ей возможность и время, необходимое для побочных проектов. И для ее детей.

Я выглядываю через арку в гостиную, где Мэй все еще разговаривает по телефону, спиной к нам.

– Она кажется счастливой.

– Говоришь будто удивлена.

Я моргаю, фокусируясь на Гидеоне.

– Нет, просто… – колеблюсь я, играя соломинкой в холодном чае. – Полагаю, я склонна считать, что каждый, кто занят тем, что делаем мы, должен отказаться от такой жизни. Мы преступники. Большинство преступников не могут быть счастливы.

Гидеон отвергает эту идею щелчком пальцев.

– Это то, что мы делаем, а не то, кто мы есть. Ты останешься собой, если завтра перестанешь обманывать людей.

– И ты будешь тем же без своих мониторов и банков данных? – Я поднимаю бровь.

Гидеон колеблется, но его спасает от ответа Мэй, когда возвращается в комнату, сверкая каждому из нас яркой улыбкой.

– Как насчет кино? – спрашивает она. – У меня стоит головизионная приставка, около миллиона вариантов на выбор.

– Разве тебе не нужно забирать детей? – спрашиваю я, глядя на мерцающий на стене экран, транслирующий информацию о погоде.

Мэй прослеживает мой взгляд, а потом отводит глаза.

– После школы они едут домой к друзьям. Все нормально. Может комедию, вы как?

Гидеон морщится, сползает со стула и следует за Мэй в гостиную.

– Я в меньшинстве, не так ли? – жалуется он.

Я видела, может быть, одну романтическую комедию с тех пор, как я приехала на Коринф, и мне она не очень понравилось, но я не особо хочу говорить ни Мэй, ни Гидеону, что я выросла на болоте без доступа к голотрансляциям или гиперсети. Поэтому я иду за ними, стараясь не обращать внимания на беспокойство.

Мэй включает головизор, который занимает половину стены гостиной. Ее дети явно развлекательные наркоманы, пол завален игрушками и сопутствующими товарами, что делают программы для детей более захватывающим. Каналы мерцают слишком быстро, Мэй откашливается.

– Извините, глазные трекеры сбоят.

Гидеон плюхается на один из диванов, вытаскивает наладонник и, без сомнения, изучает, есть ли какие-нибудь сподвижки после нашего сообщения детективу. А я не спускаю глаз с Мэй, наблюдая, как она борется с управлением, моргая слишком быстро для того, чтобы трекеры работали должным образом.

Что-то здесь не так.

Она, наконец, находит нужное кино, а затем жестом приглашает меня расположиться на диване.

– Я пойду немного приберусь на кухне, а потом присоединюсь к вам.

Я иду к дивану, когда она возвращается на кухню, безупречно чистую кухню, и останавливаюсь, где я все еще могу видеть ее под углом, через зеркало в прихожей. Как только она выходит из прямой видимости гостиной, она снова прижимает руку к наушнику, губы двигаются, но голос неслышен из-за звуков вступительных титров фильма. Она до сих пор не закончила общаться по телефонному звонку, что произошел ранее.

Мое сердцебиение учащается, я опускаюсь на диван в нескольких футах от Гидеона, пытаясь поймать его взгляд. Он даже не отрывает глаз с наладонника – когда он чем-то поглощен, его не оторвешь – поэтому я потихоньку пододвигаюсь ближе, пока бедром не упираются в него. Это заставляет его подпрыгнуть, наладонник падает на колени, когда он смотрит на меня, подняв брови.

– Алиса, с тобой все хорошо? – спрашивает он, и хотя его голос дразнящий, я вижу, как его рука начинает ползти ко мне.

– Говори тише и постарайся выглядеть нормально, – говорю я тихо, не шепотом, потому что шипящие шепота разносится дальше, чем тихий голос, – просто бормоча, как будто мы просто общаемся. – Что-то не так.

– Что ты имеешь в виду? – Гидеон смотрит на наладонник, как будто там может быть ответ на его вопрос.

– Мэй. С ней что-то происходит… язык ее тела полностью изменился.

– О чем ты вообще? – Гидеон откидывается назад, но даже в зеркале невозможно разглядеть кухню с того места, где мы сейчас находимся. – София, ты должна как-нибудь расслабиться. Мы сделали то, что должны были сделать, полиция займется этим. И я знаю Мэй уже четыре года. Она могла сдать мою личность в гиперсети десятки раз, но так и не сделала этого. Здесь мы в безопасности.

– Именно то, что раз ты так хорошо ее знаешь, не делает это невозможным. – Я не против использовать нашу близость, чтобы привлечь его внимание, и положить свою руку на его руку. – Я ее совсем не знаю, никаких предубеждений, и говорю тебе, что бы это ни был за телефонный звонок, что-то происходит. Она сдала нас, или думает об этом, или о чем-то, что я даже не могу предсказать, но что-то не так. Ты должен послушать меня.

Гидеон колеблется, затем резко отводит руку, нахмурив брови.

– Зачем ты пытаешься разыграть меня? Настроить меня против друга? Что это тебе дает?

Я смотрю на арку, ведущую на кухню, чтобы убедиться, что разочарование не заставит мой голос повыситься.

– Ничего! Боже, Гидеон, ты же не думаешь, что я бы отдала что-нибудь, чтобы просто сидеть здесь и смотреть фильм, и быть в безопасности, хоть раз, хоть раз? – К моему ужасу, я чувствую, что мои глаза начинает жечь, и не потому, что я пытаюсь плакать. Теперь слезы сделают Гидеона еще более уверенным, что я пытаюсь его разыграть. И вот они, угрожая выплеснуться наружу, заставляют меня моргать, чтобы сдержать их.

Потому что даже когда я говорю эти слова, я понимаю, что они правдивы. Впервые после смерти отца желание быть здесь, в безопасности, на диване с парнем, которого я едва знаю, кажется более реальным, чем необходимость заставить Лару заплатить. И это пугает меня больше всего.

– Я доверяю Мэй, – говорит он низким и твердым голосом. Только сейчас я вижу его страдания из-за потери его берлоги. Он не готов в придачу ко всему потерять последнее убежище. – Я доверяю ей гораздо больше, чем тебе.

Я делаю медленный вдох, стараясь не замечать, как мне больно. Но я не могу его винить. Он не должен мне доверять.

– Купить можно кого угодно, – мягко отвечаю я. – У каждого есть слабости. Ее верность тебе перевешивает ценность ее собственной жизни? Жизни ее детей?

Назло самому себе, взгляд Гидеона скользит к каминной полке над головизором, где фотографиями близнецов заставлено каждое пустое место.

Я использую свое преимущество, как только могу.

– Скажи ей, что мы собираемся проверить зацепку, встретиться с контактом, что угодно. Придумай какой-нибудь предлог, из-за чего мы должны уйти, и если она попытается заставить нас остаться, ты поймешь, что она задерживает нас здесь по какой-то причине.

Гидеон, онемевши, только качает головой, глядя на экран головизора, где разыгрывается сцена на борту космической станции под звуки недавнего поп-хита. Когда Мэй возвращается, неся большую миску попкорна, он смотрит на нее с улыбкой, его гнев тает. Мое сердце замирает.

– Вот, пожалуйста, – говорит она, передавая нам миску. – Никакой синтетики, только настоящая кукуруза. Сделав ошибку, попробовав ее как-то раз, теперь мои дети не притрагиваются к ней. – Она откашливается и отворачивается, чтобы вернуться на кухню.

– Ты не собираешься смотреть с нами? – спрашивает Гидеон, ставя миску на колени.

– О нет, у меня есть дела поважнее. – Мэй не оборачивается.

Гидеон замолкает, глядя на миску и заметно сжимая челюсти. Затем, медленно, произносит:

– Ну, мы тоже не можем долго здесь оставаться. Я сконнектился с одним из моих контактов, и нам нужно добраться до места встречи до того, как связь с ним оборвется.

На какой-то дикий момент мне хочется протянуть руку и дотронуться до него, но я подавляю этот порыв. Даже если он проверяет мою теорию, это не значит, что он хочет меня утешить.

Мэй замирает в арке. Ей требуется всего лишь доля секунды, чтобы обернутся, а затем она принимает такую непринужденную позу, когда опирается на дверной проем, что все становиться слишком очевидно даже для Гидеона.

– Не беспокойся об этом, – улыбаясь, говорит она. – Вы оба выглядите уставшими. Просто отправь сообщение, скажи своему контакту, что заскочишь вечером или завтра. Тебе нужен отдых больше, чем та информация.

Гидеон наклоняется вперед, ставит миску на кофейный столик и встает.

– Мне бы действительно хотелось сделать это Мэй. Но это может дать нам некоторые доказательства того, что замышляет Лару, которые нам понадобятся, даже если полиция остановит то, что произойдет на «Дедале».

Мэй чуть выпрямляется, кидает взгляд в сторону кухни, смотря на часы, а затем обратно.

– Я подам знак ИксФактору или одному из админов на нижнем уровне, они могут быть тебе полезны.

Гидеон шумно выдыхает, опуская плечи.

– Мэй, – шепчет он, – что ты сделала?

По лицу Мэй пробегает рябь, и, когда ее улыбка омрачается, мое сердце сжимается. Я была права. Хотела бы я чувствовать себя оправданной. Вместо этого мне становится трудно дышать. Предательство приносит такую боль, от которой трудно оправиться.

– У них мои дети, – отвечает она со слезами. – У меня не было выбора.

С губ Гидеона срывается пара крепких слов, и он начинает запихивать вещи обратно в свою сумку.

– Что им известно? Как они узнали, что нужно забрать детей?

Мэй качает головой.

– Не знаю, но это был Мэтти по телефону. – Ее голос дрожит. – Они забрали их из школы. Он сказал, что я должна держать вас здесь до тех пор, пока…

– Черт, черт, черт. – Гидеон убирает свой экран в рюкзак, затем поднимает глаза, встречая мои.

В них светится что-то вроде извинения, среди всех других эмоций, запутавшихся в нем.

– У «КЛ» должны быть люди в полиции. – Мои мысли кружатся, усталость мешает понять, что происходит. – Люди, которые перехватили угрозу раньше… но как они смогли отследить ее до сюда?

Гидеон качает головой, глаза расширяются.

– Я не знаю. Они не должны были этого сделать. Должно быть, я ошибся, где-то промахнулся. – Он спал всего несколько часов с тех пор, как ушел, чтобы вызволить меня из «КЛ». Я не знаю, как мы не заметили, такого промаха, как этот. Он стискивает челюсти, и я знаю, что он паникует не только из-за детей Мэй, но и из-за нашей собственной безопасности.

Мне хочется плакать, броситься на пол и сдаться. Дом Мэй – последний из множества убежищ, которые Лару забрал у нас. Если его люди перехватили нашу угрозу, значит, мы не остановили его, даже не замедлили. Он все равно принесет разлом на «Дедал», и делегации Совета все равно попадут под влияние шепотов, способное изменять сознание, и наша Вселенная все равно станет чем-то неузнаваемым. Они будут делать все, что захочет он, и не будет никакого способа остановить их. Каждая унция напряжения, которую я несла, пока мы не послали эту угрозу о бомбе, обрушивается на меня. Вес, который стал еще более невозможным из-за того, что я действительно начала верить, что мы свободны.

Я с огромным усилием встаю, крепко ставя ноги к пол. «Делай это, шаг за шагом», – говорю я себе.

– Сколько у нас времени? – спрашиваю я Мэй, стараясь не говорить обвинительно. Дело сделано, никакое чувство вины не может изменить это сейчас.

– Я не знаю. Они, должно быть, отследили ваше сообщение отсюда… или они знают, что я напарник…

– Мэй, – прерывает ее Гидеон. – Ты знаешь где они держат твоих детей?

Она качает головой, затем тяжело опирается на дверной проем и медленно опускается на пол.

– Боже, я не могу поверить, что это происходит. Этого не может быть.

Гидеон, явно разорванный на кусочки, стоит на месте. Язык его тела показывает его желание остаться на стороне Мэй, борясь с желанием бежать.

– Гидеон, – тихо говорю я. – Нам нужно уходить. Мэй, разбросай кое-какие вещи, чтобы выглядело, будто ты боролась.

Она глотает воздух, но без колебаний вскакивает, опрокидывая кофейный столик, и ваза на нем разбивается вдребезги.

Гидеон делает шаг, затем останавливается.

– Мы разберемся с этим, – говорит он ей, его голос напряжен от срочности. – Скажи им, что ты сделала все, что могла, что они только что разминулись с нами. Скажи им… – он колеблется, и когда я смотрю в его сторону, я вижу нерешительность, четко написанную на его лице.

На мгновение я почти ощущаю его мысли, как свои собственные. Чем больше Мэй даст «КЛ» на Гидеона, тем больше ее будут рассматривать как сотрудничающую, и тем больше у нее будет шансов вернуть детей. Но каждая крупица информации, которую она им даст, лишает Гидеона анонимности, сделает его более открытым и уязвимым. Я могу это понять.

Его колебания длятся недолго.

– Скажи им все, что знаешь обо мне. – Лицо Мэй уже белое, но ее глаза расширяются еще больше.

– Все? Ты имеешь в виду… – Гидеон прерывает ее на полуслове рукой.

– Да, абсолютно все. Либо мы победим Лару, либо нет, и в любом случае… – он сглатывает. – В любом случае, мне больше не понадобится моя онлайн-личность. Его голос смягчается. – Сотрудничай с ними, Мэй, и они отпустят детей.

Он не хочет, чтобы я знала, кто он в сети, и хотя часть меня возмущена фактом, что эта женщина знает о нем больше, чем я, я не могу винить его за то, что он хранит свои секреты. В конце концов, я свои храню.

Мэй плачет, отбрасывая в сторону подушку с дивана, когда создает последствия борьбы, ее рука окровавлена одним из осколков вазы, но она кивает. Гидеон поднимает рюкзак и смотрит на меня. Я понимаю намек и направляюсь к двери.

– Они знают, кто я такой. Они уже засекли наши лица по нескольким каналам безопасности. Вся моя секретность ничего не стоит, кроме денег, поэтому тебе надо доказать, что ты сотрудничаешь, чтобы вернуть детей. Просто скажи им все, что они хотят знать.

Мэй молча кивает, и Гидеон поворачивается ко мне, касаясь моего локтя, когда я кладу ладонь на цифровой замок у двери, чтобы открыть ее. Но потом я слышу, как она всхлипывает, прочищает горло, и мы оба останавливаемся.

– Гидеон… Алиса… – она смотрит на нас. – Мне жаль.

Рука Гидеона на моем локте сжимается.

– Мне тоже. – Затем он проводит меня через дверь, и когда смех в фильме эхом отдается на заднем плане, дверь закрывается за нами.

Он не двигается, и я стою, чувствуя его горячие пальцы на локте, пытаясь придумать, что сказать.

К черту все это. Я смогу вычислить безопасное расстояние позже.

Я делаю шаг, чтобы обнять его за талию, прижимаясь к нему.

– Мне жаль.

Гидеон издает небольшой звук, затем наклоняется, так что его лоб касается моего плеча. Он обнимает меня. Я все еще в той же одежде, что была на мне, когда меня забрали из моей квартиры, и это, должно быть, ужасно, но его руки просто сжимаются. Он утыкается мне в плечо, когда он бормочет:

– Я только что… Мэй…

Я медленно вздыхаю.

– Она семья, – отвечаю я. – И Лару забрал и ее тоже.

Я чувствую, как пальцы Гидеона сжимаются у меня на спине, сжимая в кулаки мой свитер.

Я поворачиваю голову, чтобы мой голос пронесся через его грудь.

– Давай не позволим ему забрать что-нибудь еще.

Мы будем следить за ними. Мы будем следовать за ними, через маленькие пятнышки, через образы и слова, которые текут через наш мир. Так мы ненадолго сможем вырваться за пределы тюрем голубоглазого человека.

Если мы должны решить, стать ли нам личностями, мы должны понять, что значит быть человеком. Мы должны познать их, каждый их атом, каждую искру того, что делает их теми, кто они есть. Мы должны сузить наш фокус, найти избранных, чья жизнь содержит вместе боль и радость. Немногих избранных, которые могут стать кем угодно. Кто может впасть во тьму, ненависть и месть, или кто сможет использовать эту боль, чтобы стать кем-то большим.

Начнем с маленькой золотоволосой девочки, чьи глаза такие же, как у нашего захватчика. Она засмеялась однажды и показала нам любовь.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГИДЕОН

СЕРДЦЕ ПЫТАЕТСЯ ВЫCКОЧИТЬ через горло, пока мы бежим по улице. Ноги словно налиты свинцом, и я практически спотыкаюсь, когда мое дыхание становится рваным. Бессмысленно пытаться скрыться. Мы в семейном пригороде, здесь нет толпы, чтобы смешаться, нет темных переулков, чтобы исчезнуть. Мы разоблачены всеми возможными способами. Я всегда говорил Мэй, что здесь опасно. Она, смеясь, отвечала, что здесь хорошо детям.

Дети.

Мой разум закручивается в спираль после этой мысли, ноги ударяются об тротуар, отчаяние превращается в ярость, хватаясь за что-то более легкое, чем боль. Кто берет детей в заложники? Если бы дело касалось только меня, я бы променял СЕБЯ на них, но София и я – это все, что стоит между Лару и ужасами, которые может вызвать разлом. Мысль о Мэй, стоящей там, позади нас, совершенно одинокой, посылает сквозь меня ранящую боль, и мое дыхание сбивается, как будто кто-то схватил меня за горло.

София дергает меня за руку, когда мы попадаем на перекресток с более широкой улицей, и, наконец-то, тут есть несколько человек, несколько парящих автомобилей. Появляется шанс смешаться. Наши пальцы сплетаются, и хотя я знаю, что должен отпустить ее, я не могу найти в себе силы сделать на это. Она все что у меня сейчас есть.

Только София, и цель, которая горит во мне, ярче, чем когда-либо.

Лару сделал это – он забрал мой дом, он забрал Мэй… и он больше ничего не заберет у меня. Ни у кого. Больше ничего.

Мы должны преодолеть столько уровней, сколько сможем, и как можно быстрее. Нам нужно найти место, о котором никто не знает, где мы можем исчезнуть. Забытое место.

София сжимает мою руку, когда мы поворачиваем к ближайшему лифту, и я крепко сжимаю ее. Клубок страха и гнева, боли и обиды сплетается воедино. Мы теперь вместе, и я не потеряю ее.

Итак мы спускаемся.

Ниже.

Ниже.

Ниже.

Скрываясь в темноте.

Есть мальчик, тот, что в сером мире, с сестрой, полной огня. Она сделала свой выбор, и мы можем видеть ее будущее, где все ее пути приведут… к оборванной жизни. Слишком короткой на для того, чтобы изучить и понять.

Но будущее мальчика все еще темно и туманно, как облака, окутывающие эту планету. Мы не можем видеть, куда он пойдет, кем станет. Смерть сестры изменит его навсегда, посеет в его душе семена мести и прощения, но что он выберет, мы не можем сказать.

Мы будем следить за ним, за этим зеленоглазым мальчиком, дитем воды и камыша, и бесконечного серого неба.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

СОФИЯ

МЫ ПРИСЕЛИ НА КОРТОЧКИ в переулке, в нескольких километрах от того места, где было логово Гидеона, укрывшись от улицы за громадным мусоропроводом. Здесь, внизу, невозможно сказать сколько времени прошло, но мое тело говорит, что прошло несколько часов. Наверху приближаются сумерки. Гидеон до сих пор не отпустил мою руку, а я не пыталась ее высвободить. Несмотря на звуки траффика и дыхания подземного города вокруг нас стоит плотная, жаркая и неумолимая тишина. Я закрываю глаза.

– Нам придется самим туда отправиться. – Гидеон прерывает молчание после бесконечного ожидания. Я поднимаю голову, с трудом фокусируясь на его профиле.

– Куда?

– На «Дедал». – Он слегка сжимает мои пальцы. – Обращение к властям не принесло нам ничего, кроме большего накала страстей. Мы должны остановить его сами. Уничтожить разлом или как-то его отключить, не дать ему захватить сенаторов Совета.

Все внутри меня кричит против этого. Привлечь внимание к Лару означает привлечь внимание к себе, к Гидеону, к своему прошлому. И даже если мы победим, даже если остановим то, что должно произойти, Лару никогда не заплатит по-настоящему.

Но он сам будет там, на борту этого корабля…

Часть меня хочет признаться Гидеону, сказать ему, что остановить план Лару – это здорово, но все, чего я действительно хочу – чтобы Лару заплатил за то, что он сделал с моим отцом. Со мной. Я сглатываю.

– Корабль огромен. Если он скрывает разлом от гостей, как мы найдем его?

– Я могу с этим справиться, – отвечает Гидеон, наконец поворачиваясь ко мне, чтобы посмотреть на меня искоса. – Разлому нужно огромное количество энергии… в день, когда мы встретились в главном офисе «КЛ», я начал наблюдать некоторые странные всплески энергии. Я не знал, что разлом был в той же комнате, что и мы, но я уверен, что это было так. Если бы я только мог попасть на борт, я мог бы отследить энергопотребление корабля. Но у них будет восемь разных уровней безопасности… я никогда не смогу протащить нас внутрь.

Мои мысли уже переносятся к моим знакомым, отделяя тех, которые, скорее всего, уже были скомпрометированы, от тех, кого я все еще могу использовать.

– Я смогу доставить нас на корабль, – шепчу я.

– София, – бормочет он, после минутного колебания, – я знаю, что это… это не то, что мы должны делать, ни один из нас. Но я не знаю, кто еще его остановит.

Я говорю осторожно, стараясь изо всех сил, чтобы он не услышал тяжесть того, что я собираюсь сказать.

– Я хочу, чтобы кто-нибудь просто… положил этому конец. Ему. – Мое сердце колотится в тишине, которая следует за этими словами. Это самое близкое, что я могу сказать Гидеону, какова моя конечная цель. Я не могу быть уверена, будет ли он со мной или будет ругать меня за то, что я просто даже думаю о мести.

Гидеон снова вздыхает и прислоняется головой к искусственному кирпичу здания за нашими спинами.

– Это ничего не решит. В его компании должно быть полдюжины заместителей, которые займут его место и продолжат оттуда, где он остановился. Компанию, а не человека, мы должны остановить. – Его хватка вокруг моей руки, наконец, немного ослабевает, как будто он собирается отстраниться.

Я снова закрываю глаза. Я думаю о пистолете, что по-прежнему валяется на полу моей квартиры. Я представляю лицо отца с пустыми глазами, прямо перед тем, как он вошел в казарму. Я думаю о Флинне, о последнем разе, когда я видела его, о парне, которого я когда-то знала, уничтоженного всем, что сделал с ним Лару и о том, что он сделал с нашим домом. Какое значение имеет компания, если человек, стоящий за всем этим, никогда не платит за то, что он сделал?

– Ты прав, – глухо говорю я, стараясь не обращать внимания на то, как ложь ранит меня. Я не могу себе этого позволить. Поэтому вместо этого я сжимаю его руку, делая вид, что не хочу его отпускать.

И худшая часть из этого, я действительно не хочу.

Мы не можем рисковать и остановиться в легальном ночлежном доме, не тогда, когда нас будут искать во всех уголках сектора. Но уже поздно, мы оба очень устали, и нам нужно найти место для сна. Гидеон знает, где мы можем спрятаться на следующие несколько дней, и клянется, что это полностью вне сети и камер, и без людей, что здесь, внизу, должно быть, почти невозможно. Но он знает это место лучше, чем я, и все контакты, которые были здесь у меня, давно уже потеряны. У меня не остается выбора, кроме как довериться ему.

Пока Гидеон направляется в секонд-хенд за одеялами и кое-какими припасами, я начинаю наводить движуху. Используя один из его наладонников, я связываюсь с одним из моих знакомых, пытаясь достать для нас приглашения на гала-вечер на «Дедале», потом с другим, чтобы найти наряды, чтобы мы вписались. К тому времени, когда появляется Гидеон, я готова выбросить наладонник в ближайший мусорный бак.

Ночь в подземном городе не так уж сильно отличается от дня, если речь идет о солнечном свете. Его не так много оказывается на улицах, парках и проспектах среднего и верхнего слоев даже в самые солнечные дни. Сумерки – это лишь небольшое сгущение мрака, переход света от тускло-серого к истинной тьме.

И ночью в подземном городе оживают улицы.

Гидеон ведет меня по улицам и переулкам, завешанными фонарями. Они всех видов и цветов: бумажные и тканевые – чтобы их можно было легко заменить, когда загрязнение обесцветит их, и яркие, как огонь. Продавцы еды заполонили улицы, и запахи чеснока, масла, кофе, душистого перца и дрожжей наполняют воздух так, что, в конце концов, заглушают неприятные запахи нечистот. Где-то вдалеке я слышу музыку, с некоторой нотой неотесанности к звуку, что дает мне понять, что она воспроизводится вживую на улице. Скрипка и эрху* сражаются на фоне пары кахонов**, и на мгновение я забываю о «Дедале» и пистолете, оставленном в своей квартире. На какой-то безумный момент все, о чем я могу думать, это как сильно я хочу бросить все это и просто пойти танцевать под эту музыку вместе с Гидеоном.

По улице грохочет грузовик и Гидеон хватает меня за руку, привлекая мое внимание.

– Давай прокатимся.

– Стой, я не…

Но он не ждет и начинает бежать все еще держа меня за руку, так что мне тоже приходится бежать за ним, иначе он потащит меня за собой. Грузовик едет не быстро. Невозможно быстро проехать по забитым улицам подземного города, и когда он минует нас, Гидеон протягивает руку, чтобы схватиться за решетку рядом дверью погрузки и втаскивает меня за собой.

В другой раз я бы резко высказалась о том, что он красуется, или использует это как предлог, чтобы обнять меня, так как он тесно прижимает нас обоих к задней части грузовика. В другой день я бы боролась, чтобы не оказаться в такой ситуации. Но это не любой другой день, и как только мы доберемся до этого торжества, все может измениться. Если я получу возможность, на которую я надеюсь на «Дедале». Когда мне представится такая возможность.