Текст книги "Раздробленный свет (ЛП)"

Автор книги: Эми Кауфман

Соавторы: Меган Спунер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Он ударяет в Лили, как ураганный ветер, отбрасывая ее платье и волосы назад и сильно отбрасывая ее от Тарвера… но больше это никого не затрагивает. Для нас в воздухе царит тишина, которую можно ощутить лишь в космосе, за дюжиной разных шлюзов.

– Лили? – настойчиво спрашивает Тарвер, и я вижу, как он сглатывает. Во рту у него тот же вкус, что и у меня, густой металлический привкус, как у крови или электричества. – Ты…

– В порядке, – выдыхает она, хватаясь за него, когда она снова встает на ноги. – Это они. Я чувствую как они пытаются… Все в порядке. Я в порядке, все под контролем.

– Но разлома здесь нет. – Тарвер говорит тихо и быстро, его глаза осматривают Лили в поисках… чего-то, чего я не знаю.

– Его нет на корабле, – тихо говорю я, хотя не знаю, почему я хочу предложить им хоть какое-то утешение. – Я только что закончил поиски энергетического всплеска, когда вы прибыли и ничего. Мы думали, что он переместил его сюда, или что у него был второй… мы ошибались.

– Я в порядке, – бормочет Лили, поднимая голову, чтобы улыбнуться Тарверу. – Действительно. Я на секунду потеряла концентрацию.

– Я знаю, каково это. – Голос Софии прерывает Лили, как лазерный огонь шелк. Она, бледная с напряженным лицом, сжимает сумочку. – Эти голоса, этот металлический привкус… это ярость.

– Не совсем, Соф, – говорит Флинн, кладя руку на ее руку. – Лили… она причина, по которой мы здесь.

– Разлом здесь, – тихо произносит Лили. – Где-то поблизости. Я чувствую его.

– Смотрите, – говорит Тарвер, спешно выдыхая. – У нас нет времени объяснять почему, но Лили связана с этими разломами, и мы знаем, что последний есть где-то поблизости или на Коринфе.

– Связана, – вторит София, и я вижу, что это слово не делает его с ней друзьями.

Тарвер медленно кивает.

– Я не могу сказать, почему и как, но мы должны найти последний разлом и закрыть его, чтобы спасти ее.

София переводит глаза с его лица на Лили и обратно.

– Она Лару.

– Да, – мягко отвечает Флинн, все еще находясь рядом с Софией. – И именно из-за нее наша планета теперь свободна. Она – причина, по которой ты не размазана на какой-нибудь стене после того, как ярость солдата вступила во владение. Тебе нужно остановиться и послушать, Соф.

– Это правда, – неохотно и тихо говорю я. – Они оба помогли Флинну Кормаку и Ли Чейз освободить Эйвон. Я знаю. Я наблюдал.

Она открывает рот, чтобы продолжить. Но прежде, чем она успевает это сделать, другой голос прорезает тишину. На платформе, над нами, к нам идет мужчина и останавливается на вершине лестницы.

– Дорогая, – обращается месье Лару мягким голосом, зорко рассматривая нас глазами. – Мне было интересно, куда ты запропастилась.

*от английского Giddy – легкомысленный, ветреный, непостоянный.

Голубоглазый человек приходит и отсоединяет нас друг от друга, отправляя нас в новый мир. Последний мир, говорит он. Мы только мельком можем увидеть его, как и людей, столь многочисленных, что даже нам трудно увидеть их всех. Здания, что тянутся к небу, шум, свет и хаос складываются в единую картину.

Но нам не разрешается его исследовать. Мы остаемся ограничены. Мы заперты. Мы…

Я.

Я одинок здесь.

Одинок… но для голубоглазого мужчины.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

СОФИЯ

МЕСЬЕ ЛАРУ, ОДЕТЫЙ В безупречный смокинг, спускается по лестнице, засунув руки в карманы. Его голубые глаза скользят по нам четверым, останавливаясь, в конце концов, на ближайшей к нему Лили, которая стоит прямо за Тарвером.

– Они почти готовы к твоей речи, дорогая, – говорит он и его губы изгибаются в легкой улыбке, столь непринужденной, будто он не вошел в комнату полную напряжения, которое можно резать ножом. – Мне интересно, что заинтересовало вас здесь. Не могу сказать, что в моторных отсеках, есть что-то, что можно считать достопримечательностью.

Я не могу думать, не могу реагировать. Здесь нет ни охранного поля, ни самой охраны. Все, что мне нужно сделать, это залезть в сумочку, схватить пистолет и нажать на курок. Мой мозг выкрикивает приказы пальцам, но я не могу пошевелиться.

Лили нарушает ошеломленное молчание.

– Где разлом? Где шепоты?

– Дорогая, – он вытягивает обычно невозмутимое лицо. – Понятия не имею, о чем ты говоришь, но это может подождать, иначе мы опоздаем.

В голосе Тарвера слышится сталь.

– Все здесь понимают, о чем мы говорим. Ответьте на вопрос. Где последний разлом?

Месье Лару смотрит на него куда менее ласковым взглядом.

– Шепоты? Разлом? Откуда ты взял эти сказки?

– От меня, – отвечает Лили сквозь зубы.

– Он же на Коринфе, не так ли? – холодно спрашивает Гидеон. Он, по крайней мере, может говорить, я же все еще заморожена, неподвижна. – Он никогда не покидал главный офис «КЛ».

– Я уверен, что не понимаю, о чем вы говорите, – отвечает Лару. – Но если вы говорите о чем-то таком большом, как один из гиперпространственных двигателей, то не имеет смысла пытаться сдвинуть его с места, не так ли?

Голос Лили сильно отличается от его… она дрожит.

– Если бы ты только знал, что со мной происходит…

Он отвергает ее слова, быстро покачав головой.

– Дорогая, просто невозможно представить, чтобы какое-то гипотетическое существо в гипотетическом разломе могло добраться до тебя из главного офиса «Компании Лару». Мы на орбите… мы слишком далеко.

– Они могут добраться до нее с другого конца Галактики, засранец, – рычит Тарвер, сжимая кулаки. – Вы должны отпустить их и отправить обратно.

– Мальчик мой, – говорит Лару, вставляя какой-то механизм в свое ухо, возможно, какое-то устройство связи. – Как бы мне ни хотелось вас облагодетельствовать, в следующие несколько дней я слишком занят, чтобы сидеть здесь и обсуждать все это с вами. Лили, пойдем со мной. – Он наполовину поворачивается в сторону лестницы, словно ожидая, что Лили послушно пойдет за ним.

– Нет, – говорит Лили тихим, натянутым голосом. – Не в этот раз, папа. Я не могу продолжать в том же духе. Мы знаем о твоих экспериментах, об Эйвоне, о шепотах, о разломах… обо всем этом. И ты знаешь, что мы знаем. Мы не можем продолжать скрывать это, притворяясь счастливой семьей. Ты… ты уничтожаешь меня этим.

Спокойный на внешний вид Лару немного напрягается.

– С тобой все хорошо, – настаивает он. – И даже если этот разлом, как вы его называете, затрагивает тебя, есть гораздо лучшие способы обезопаситься от него, чем разрушить работу всей моей жизни. – Он с улыбкой касается устройства над ухом. Такие же жесты я видела у людей в главном офисе, когда они собирались использовать разлом на мне.

Осознание обрушивается на меня, как ледяной взрыв.

– Конечно, – шепчу я, от гнева у меня дрожат руки. – Вы никогда не создадите оружие, которое можно было бы использовать против вас. У вас есть способ сделать себя неуязвимым.

– Умная девочка, – отвечает Лару, его притворство исчезает. И хотя эти слова выглядят как комплимент, тон его жесток. – Ну что, мы здесь закончили? Они должны раздавать шампанское во время наших тостов.

– У вас была возможность. – Мой голос звучит тонко и напряженно, и мне приходится моргать, чтобы прочистить глаза от яростных слез. – У вас было средство, которое могло спасти всех на Эйвоне.

Лару приподнимает брови.

– Я искренне сожалею о тех смертях. Но всегда нужно быть готовым идти на жертвы в погоне за прогрессом. Если это принесет вам хоть какое-то утешение, подумайте, как много сейчас значит их жизнь… как много значит их смерть. Они бы трудились в безвестности в своей коротенькой, бессмысленной жизни на маленькой, бессмысленной планете. Теперь они часть чего-то гораздо большего, чем они сами. – Блеск в его глазах пугает меня гораздо больше, чем сами слова. Он верит в то, что говорит, верит в это всеми фибрами своей души.

Я двигаюсь, прежде чем успеваю подумать, дрожь в моем теле утихомиривается, все фокусируется на единственной цели. Я вытаскиваю пистолет из сумочки и наставляю его на Лару. Весь мой мир сужается на его лице.

Он едва реагирует.

Я смутно слышу низкий и дрожащий от напряжения голос Гидеона.

– София, не надо. – Он в нескольких шагах от меня, слишком далеко, чтобы успеть дотянуться до меня, прежде чем я нажму на курок. – Не делай этого. Ты обещала мне, что не станешь такой.

Не обращай на него внимания, говорю я себе, сосредоточившись на человеке перед стволом.

Тарвер и Лили стоят совершенно неподвижно, но ее отец просто смотрит на меня, как на какое-то очаровательное насекомое нового вида.

– Полагаю, я не смогу уговорить вас использовать эту штуку, чтобы застрелить мистера Мерендсена?

– Папа, – прерывает его Лили натянутым голосом. Сейчас ее голос особенно похож на его, когда борется за контроль.

– Шучу, моя дорогая, – отвечает он и протягивает руку, чтобы погладить ее щеку полусогнутым пальцем. Если бы я не знала его лучше, я бы посчитала его веселым, пожилым профессором или добрым филантропом. Я сглатываю, стараясь не обращать внимания на то, как липнут мои ладони, пытаясь удержать пистолет. Лару снова поворачивается ко мне. – На самом деле я знаю довольно много об этой молодой леди, – продолжает он. – Она недавно провела с нами некоторое время, и нам, наконец, удалось идентифицировать ее. Как бы мне этого ни хотелось, она не собирается стрелять в мистера Мерендсена.

– Нет, – выдавливаю я, напоминая себе как дышать. Я не смогу выстрелить, если буду на грани обморока от недостатка кислорода. – Не в него.

– София Куинн, – продолжает Родерик Лару, как бы читая по памяти. – Шестнадцати лет, с незапятнанной биографией до ее исчезновения в пути из космопорта Эйвона в приют на Парадиз больше года назад. – Лару обращает свою улыбку на меня. – Ты не первая, кто наставляет на меня пистолет, моя дорогая. Убери это, и мы обсудим все… тебе понравится. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

– Тут нечего обсуждать, – выплевываю я в ответ, меня охватывает гнев, что долго копился. – Если вы знаете кто я, тогда вы знаете, почему я здесь. Мой отец умер из-за ваших больных экспериментов на Эйвоне.

Лару только качает головой.

– Боюсь, моя дорогая, трагические события на Эйвоне унесли так много жизней, что я не могу надеяться, что вспомню их все, но я искренне сочувствую твоей утрате.

Он ничего не знает. Он вообще ничего не знает. Он вообще не… У меня опять трясутся руки.

– София, – произносит Лили мягким голосом и когда она говорит, ее взгляд внезапно наполняется сочувствием, к которому я не готова, не от нее. – София… пожалуйста. Опусти пистолет, и вы с Гидеоном можете пойти со мной. Поговорим после моей речи. Мы поговорим обо всем. – Она не смотрит на отца, даже когда он обнимает ее за плечи. Жест такой отеческой привязанности, что становится больно в груди.

– Просто опусти его, – голос не более чем шепот, и я чувствую Гидеона рядом с собой. Он как якорь, его тепло успокаивает меня. – София, пожалуйста. Это не ты. Я знаю тебя.

– Ах да, сообщник. – Глаза Лару устремляются на Гидеона. – У нас было достаточно улик, чтобы опознать мисс Куинн, но мы так и не смогли сфотографировать вас.

Я бросаю быстрый взгляд на Гидеона, который находится всего в нескольких футах от меня, мышцы его напряжены, челюсти сжаты.

– Я не очень фотогеничен, – отвечает он.

Брови Лару хмурятся, и скульптурные черты его лица превращаются в выражение задумчивого внимания.

– Теперь, когда я вижу тебя, ты кажешься мне знакомым. – Он слегка наклоняет голову, а затем, как бы общаясь на какой-то вечеринке или на благотворительной акции, замечает: – Разве я уже не убивал тебя однажды?

Звук, который исходит из горла Гидеона, скомканный и полный боли. Это то, что размораживает меня. Мой голос возвращается ко мне.

– Ты… ты сукин сын, ты кусок… – на этот раз у меня нет проблем с поднятием пистолета. Я держу его устойчиво, отбрасывая безопасность в сторону.

Время замедляется. Я слышу, как Гидеон выкрикивает мое имя, чувствую воздушный сдвиг, когда он поворачивается, чтобы броситься на меня. Я вижу движение Тарвера, его инстинкты остры, как бритва, когда он тянется к Лили. Я вижу, как его пальцы не успевают схватить ее за руку, когда Лили поворачивается к отцу. Ее волосы вспыхивают, как пламя. Я вижу ее лицо, ее панику, сердце, отраженное в ее глазах, и, несмотря на все, несмотря на то, что мой палец сжимает спусковой крючок, несмотря на мою ненависть, отчаяние и боль, я задаюсь вопросом, было ли такое же выражение на моем собственном лице в момент перед тем, как мой папа взорвал казармы.

Затем моя рука взрывается в огне, осколки пистолета рассекают мне подбородок, плечо, осыпая стену позади меня. Сила выстрела сбивает меня с ног, и когда я пытаюсь поднять голову, кажется, будто я пьяна. В моих ушах стоит звон. Мои движения медлительны и слишком плавные, мышцы не слушаются. Лару отшатывается, и мое сердце поет… но он отшатывается потому, что Лили оттолкнула его в сторону. Я слышу кричащий от боли голос Лили, и это кровь Лили, что забрызгала дисплей позади нее, и это Лили, которая падает на пол. Лили.

– Вы могли вернуть ее обратно. – Голубоглазый знает, что я слышу его, отрезанный в своей тюрьме из стали и электричества. – Ты мог вернуть мою Розу, но позволил ей сгнить, потому что ненавидишь меня.

Когда он приходит, он отсылает ученых, изучающих мое существование. Иногда месяцы проходят без его визита, а иногда он приходит каждый день, но его ненависть ко мне, к моему виду… не меняется.

– Ты еще не знаешь, что такое ненависть, – шепчет мужчина с обещанием в голосе. Он поворачивается спиной к моей тюрьме.

Ненависть. Если ненависть – это то, что он хочет… тогда ненависть – это то, что он получит.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ГИДЕОН

В УШАХ ЗАЗВЕНЕЛО. Звук выстрела проносится в голове и меня ослепляет вспышка. Я бросаюсь к Софии, но растягиваюсь на полу, и только когда я осознаю, что она стонет, наполовину кричит, я стряхиваю пелену с глаз и ползу к ней.

Ее рука покрыта ожогами в том месте, где она соприкасалась со взорванным плас-пистолетом. Она истекает кровью из порезов на шее и плечах, где осколки зацепили ее. Есть дюжина причин, по которым это оружие запрещено, и наименьшая из которых заключается в том, что они незаметны даже для самых современных систем безопасности. Главная же причина состоит в том, что у вас больше шансов убить себя, когда он взорвется, чем на самом деле поразить вашу цель.

Я сгребаю Софию в объятия, паника во мне смывает все остальное: гнев, что она планировала это, страх из-за того, что произойдет с ней, когда она будет арестована, горечь, сохраняющаяся на языке после разговора с Лили Лару. Я прижимаю Софию к груди, и она не сопротивляется. Боль преодолевает все, что она сейчас чувствует ко мне. Она с трудом сглатывает, задыхается от необходимости кричать, прижимая раненую руку к груди.

– Ш-ш-ш, все хорошо, – бормочу я, прижимаясь губами к ее волосам. – Я с тобой. Я держу тебя.

Кормак падает на колени по другую сторону от нее, он в ужасе.

– О Боже, Соф.

Как будто звук его голоса открыл какие-то шлюзы, и теперь, внезапно, я начинаю слышать другие звуки. Кто-то кричит, кто-то задыхался, ревущая волна шепота накатывает снова в неподвижном воздухе. Я поднимаю голову, ожидая увидеть Лару на полу, но вижу, что он склонился над кем-то еще, отчаянно бормоча:

– Дорогая, – говорит он, и этот слишком культурный голос задыхается от эмоций. – Посмотри на меня… это папа, посмотри на меня.

Тарвер с белым лицом отрывает подкладку от смокинга, его челюсти напряжены и решительны. Он приподнимает тело на полу – Лили – и кладет ее голову себе на колени.

– Зацепило плечо, – говорит он дрожащим голосом, начиная перевязывать рану полосками шелка. – С ней все будет хорошо, просто…

Лару отвечает что-то резкое. Его лицо в этот момент преображается из-за такой ярости и ненависти, что я не могу разобрать, что он говорит.

Тарвер, однако, остается спокойным, встречая ледяной взгляд.

– Вы хотите, чтобы она истекла кровью?

Джубили, которая находится рядом с ним, стягивает с себя ремень и передает ему для закрепления импровизированных бинтов. Она пригвождает Лару таким взглядом, который, кажется, должен сделать с ним то, чего не сделала пуля.

Лару вздрагивает, тянется к руке Лили и, зажав ее между своими руками, подносит к губам.

– Держись, дорогая моя девочка.

София шевелится в моих руках, голос дрожит от боли, когда она бормочет:

– Это должна была быть не она… Зачем, зачем она это сделала? Я никогда не хотела…

– Потому что он ее отец, – тихо отвечает Флинн. – Потому что она любит его, а ты пыталась убить.

– Он – монстр, – шепчет София, изо всех сил пытаясь сесть. Часть шока от ее ранения начинает ослабевать.

– И он ее отец, – отвечает Флинн.

Лицо Софии кривится, из глаз текут слезы, смешиваясь с кровью на подбородке. Я изучил ее биографию. Я знаю, что случилось с ее отцом. И я знаю, как много голосов называли его монстром после его смерти. Каково это – любить кого-то, несмотря на то, что он сделал. Я крепко обнимаю ее.

– Я рядом, – шепчу я.

Лили шевелится, и этого достаточно, чтобы привлечь внимание обоих мужчин к ней. Тарвер как раз заканчивает перевязывать ее плечо шелковой подкладкой своего смокинга.

– Тарвер… – бормочет она, и я вижу, как лицо ее отца напрягается. Появляется выражение отвращения, когда он переводит взгляд на своего будущего зятя.

– Вот это моя девочка, – отвечает Тарвер, не обращая внимания на… или игнорируя взгляд, который он получает от Лару. Он улыбается, наклоняя голову, чтобы коснуться губами ее лба. – С тобой все будет в порядке.

– Ты опять мне врешь? – Ее голос такой тихий, что я едва слышу его.

Звук, похожий на смех, но без особого юмора, слетает с губ Тарвера.

– Не в этот раз, – отвечает он. – Обещаю. Ли, вызови врача, мы не можем ее передвигать.

Джубили встает на ноги и подбегает к точке связи на стене. В этот момент Лили шевелится.

– Я чувствую… – ее голос замолкает, и на какой-то ужасный момент мне кажется, что она мертва, что Тарвер что-то упустил, что ей было больно где-то еще. Но потом она говорит, и ее голос не похож на ее. Что-то в нем заставляет все мое тело замереть. – Злость.

Словно в ответ, шепчущие, вздымающиеся голоса в воздухе умолкают, оставляя нас в полной тишине. Рот снова наполняется вкусом крови, и, несмотря на то, что мои руки сжимаются вокруг Софии, мышцы начинают дрожать, как будто я поднимался в течение часа. Тело слишком истощено, чтобы бороться.

Спокойствие Тарвера рушится.

– Лили… Лили, посмотри на меня. Посмотри на меня, красавица, не… – его взгляд устремляется на Лару. – Сделайте что-нибудь! – кричит он.

– Я не понимаю, – медленно и тупо произносит Лару, глядя на то, что происходит с Лили, чего не видим мы.

– Она под влиянием, – огрызается Тарвер. – Это то, что мы скрывали от вас. Она связана с ними, и она знает, что вы все еще держите их в плену в последнем разломе здесь. Они хотят ее, разве вы не понимаете? Они пытались проникнуть в ее голову весь последний год. Вы должны закрыть разлом, отослать шепоты обратно. Немедленно.

– Я же говорил вам, здесь, на «Дедале», нет никакого разлома, – отвечает Лару. Лицо его побелело. – Там осталось только одно существо, это невозможно…

– Они убивают ее! Если они внизу на Коринфе, тогда звоните!

– Просто не может быть… – голос Лару срывается и задыхается. – Они не могут до нее добраться…

– Тихо, – это снова голос Лили, но под контролем, больше не сбивчивый, шепчущий или раненый. Она тянется, не замечая израненного плеча, мягко отталкивает руку Тарвера от себя, чтобы она могла сесть. – Я в порядке.

Тарвер молчит, и Лару тоже. Как будто эта вежливая команда была магическим заклинанием, лишающим обоих мужчин голоса.

– Что за странная вещь, – говорит Лили, медленно поворачивая раненое плечо, даже не замечая, что движение вызвало свежий поток крови, которая сочится из-под импровизированной повязки. – Боль так отличается от того, что я себе представляла.

Мороз покрывает коркой позвоночник и нарастает страх прежде, чем я успеваю даже понять, почему я боюсь. Я сжимаю Софию, и как будто она может читать мои мысли, она изо всех сил пытается встать на ноги. Мы вместе, шатаясь, встаем, стоя бок о бок.

Лили, заметив движение, поднимает голову, чтобы посмотреть на нас. Но вместо ярких, небесно-голубых глаз, так похожих на глаза ее отца, я вижу только черноту, словно пустые черные дыры.

Тарвер просто смотрит на Лили. Я впервые смотрю на него и действительно осознаю, как он смотрит на нее. Я был настолько ослеплен ненавистью к нему за то, что он заменил моего брата, что даже не заметил… Его чувства ясно написаны на его лице, и агония, отраженная там, когда он смотрит на Лили, заставляет мое собственное сердце болеть в ответ.

– Лили, – шепчет он. – Девочка моя.

Черные глаза Лили устремляются на него, и хотя ее лицо остается нейтральным, почти пустым, ее голос несет холод, такой сильный, что по коже бегут мурашки.

– Я знаю тебя.

Тарвер дрожит, стоя на коленях и тянет руку, чтобы взять Лили за руки, пристально глядя на нее.

– Лили, я знаю, что ты где-то там. Ты можешь бороться с этим. Ты сильнее, чем он. Пожалуйста… пожалуйста. Пожалуйста.

Лили долго смотрит на него, прежде чем по ее лицу пробегает рябь. Она слегка провисает, словно марионетка, у которой перерезаны нити. Ее глаза скользят вверх, чтобы замереть на лице жениха.

– Т-Тарвер?

У Тарвера перехватывает дыхание, и он тянется ближе, глядя ей в глаза, ища какое-то мерцание девушки, которая раньше была там.

– Лили.

Девушка всхлипывает и наклоняется вперед, прижимаясь губами к его губам, с отчаянным поцелуем. На мгновение больше никто не двигается. Вся комната сужается только до них двоих. Рука Тарвера поднимается, чтобы коснуться ее щеки. Лили придвигается, когда углубляет поцелуй.

Затем она резко отстраняется, открывая глаза – черные глаза – и коротко, безрадостно смеется.

– С тобой все так просто. – Она поднимает одну руку и, словно отмахнувшись от мухи, отшвыривает его назад. Сила удара посылает солдата в полет и он ударяется о дальнюю стену с тошнотворным хрустом.

Она поднимается на ноги, даже не вздрагивая, когда Ли Чейз мгновенно направляет на нее пистолет.

– Ты убил моих братьев, – говорит Лили… или то, что раньше было Лили, все еще глядя на Мерендсена. – Чтобы спасти свою шкуру… спасти эту шкуру – добавляет она, с отвращением показывая на свое тело, – ты убил их всех.

– Они хотели… они просили…. – Тарвер стонет, еле-еле поднимаясь с пола. Его глаза никак не могут сфокусироваться, и я знаю, что он едва ли в сознании.

– Ты врешь. Никто не просит о смерти. – Лили оглядывается вокруг, наклоняя голову, как будто хочет получше рассмотреть каждого из нас. – Хотя, может быть ты будешь, перед концом.

– Не двигайся. – Джубили целится пистолетом в Лили. Каждый мускул ее напряжен, тело уравновешено. – Я не хочу стрелять в тебя, но выстрелю, если ты сделаешь хоть шаг.

– Нет… Ли… – Тарвер одной рукой опирается о стену, когда поднимается на ноги. – Она там. Она все еще там. Не стреляй.

Ствол пистолета опускается. Автоматическая реакция на то, что явно было приказом.

– Черт возьми, сэр… – Она сжимает пистолет, явно разрываясь. Инстинкт повиноваться ему борется с инстинктом защитить его.

– Если ты застрелишь мою дочь, – холодно, но явно с трудом сдерживаясь, говорит месье Лару, – я лично буду смотреть, как тебя казнят.

– Все в порядке, – говорит существо внутри Лили, улыбаясь Джубили. – Я был первым, я самый старший, а теперь я последний в своем роде. Мне не нужно двигаться, чтобы убить вашего капитана.

Вдалеке раздается громкий, низкий рев, похожий на стон огромного зверя, который эхом разносится по кораблю. Только через полсекунды, когда пол под нами начинает содрогаться, и мы с Софией, шатаясь, отступаем к стене, я понимаю, что это было. Звук, который издает очень толстый металл, разрывающийся, как папиросная бумага.

Флинн неуверенно поднимается на ноги и встает рядом с Джубили, его движения замедляются.

– Мы уже встречались с такими, как ты, – медленно произносит он. Его голос успокаивает. Я могу уловить лишь слабые намеки на тот ужас, который должен быть в нем, тот же самый ужас, который заставляет Софию дрожать рядом со мной. – Мы знаем, что с тобой сделали, и мы не хотим причинить тебе вреда. Пожалуйста, дай нам сказать. Ты можешь уничтожить нас, когда тебе приспичит, но сделав это, мы уже никогда не сможем поговорить друг с другом. Ты ничего не потеряешь, если подождешь и выслушаешь нас. Уничтожь нас сейчас и эта дверь закроется.

Он даже лучше, чем был в эфире с Эйвона. Я бы сдался, если бы у меня была возможность. Но существо в Лили просто безучастно смотрит на него, не затронутое его мольбой.

– Я собиралась раздавить его, – комментирует она, глядя на Тарвера, прислонившегося к стене. – Но это гораздо лучше. Пусть он умрет, зная, что не сможет спасти ее. Пусть он умрет так, как должен был умереть – упав в склеп из искореженного металла и огня.

Слова звенят в воздухе, прерываясь отдаленными скрипами и стонами того, что происходит с кораблем. Некоторое время я не могу понять, что имеет в виду это существо. Металл и огонь… падают… И вдруг мои колени подгибаются.

– Ты не можешь… – мой голос срывается от страха, захлебывается от долгого молчания.

София приходит к тому же выводу, что и я.

– О Боже, – шепчет она.

Лили собирается обрушить «Дедал».

Как остальные расплачиваются, оказавшись в сером мире, я никогда не узнаю. Может ли моя родня по ту сторону разлома видеть меня, чувствовать меня, я не могу сказать. Все, что я знаю – это голубоглазый мужчина и связь ненависти между нами.

Он часто рассказывает мне о своей жене, дочери, работе. Он начал работу над парой кораблей, которые будут бороздить нашу Вселенную. Он рад поделиться со мной всеми успехами в своей жизни, уверенный, что они причинят мне боль.

Жаль, что я не вернул ему его жену, потому что тогда я мог бы использовать ее, чтобы высвободиться из этой тюрьмы. Отмеченная нашим прикосновением, она стала бы уязвима, как сосуд, ожидающий наполнения. Я мог бы забрать у него то, что он любит больше всего на свете, и улыбаться ему ее губами, пока он не тронется умом.

Я мог бы сказать ему, что его новая технология рискует пробить брешь в нашем мире. Я мог бы сказать ему, что игра с тканью Вселенной – это риск разрушения. Я мог бы сказать ему, что его новые корабли обречены.

Но у меня нет рта, чтобы говорить. И я буду ждать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

СОФИЯ

КОРАБЛЬ СОДРАГАЕТСЯ ОТ ЕЩЕ ОДНОЙ ДРОЖИ, отбросив меня на Гидеона. Я не протестую против его объятий, черт, мои руки сами обнимают его, но лишь потому, что мне сейчас все равно.

Мне плевать на Валета, меня не волнуют его связи с семьей Лару, мне плевать, потому что я работаю одна, я не предам, не влюблюсь и не привяжусь. Мы находимся на корабле, который падает с неба, и если это мои последние мгновения жизни, я проведу их, обнимая Гидеона.

– Обрушишь корабль, и тоже умрешь, – повышая голос вмешивается Флинн, чтобы быть услышанным при звуках крушения вокруг нас.

– Да ладно тебе. – Губы Лили изгибаются в едва заметной улыбке. У меня мурашки бегут по коже. Было бы проще, если бы она выглядела и вела себя не так, как будто это она и есть. Но я видела эту улыбку дюжину раз в журналах и в интервью по головизору, и если бы не ужасная тьма в ее глазах, я бы подумала, что ничего не изменилось. Это совсем не похоже на то, что произошло с моим отцом, который потерял самого себя, прямо перед тем, как войти в казарму. Эта… штука, что бы это ни было, все еще Лили. И все же это не так. Улыбка Лили становится шире. – Я разорву корабль на части, не пошевелив и пальцем. Думаешь, кораблекрушение убьет меня?

– Тогда подумай о тысячах, сотнях тысяч людей в округе внизу. Они никогда ничего не делали с тобой или твоим видом, и ты убьешь их всех, когда этот корабль ударится о землю. Сделаешь это, и ты будешь ничем не лучше Лару.

Улыбка Лили еще немного расширяется, и она отводит взгляд в сторону. Я почти забыла о Лару, и это осознание пронзило меня… я почти забыла о нем. Он все еще стоит на коленях там, где оказался после того, как подстрелили его дочь. Он смотрит на нее изможденным, покрытым морщинами лицом. Голубые глаза кажутся почти водянистыми, нерешительными, по сравнению с глубочайшим черным взглядом Лили.

– Правда, – отвечает она, все еще глядя на Лару с болезненным выражением отвращения и любви. – Я такая, какой меня сделал мой отец. – Она слегка наклоняется, чтобы положить руку на щеку Лару, и этот нежный жест заставляет меня вздрогнуть. – Но ты ошибаешься, когда говоришь, что я не лучше его.

Флинн не отвечает, и я знаю почему. Он провел всю жизнь в окружении людей, которые не хотели или не могли слышать логику, сострадание и разум. Он узнает безумие, когда слышит его.

Лили ждет, а когда не слышит ответа, ее улыбка иссякает, оставляя после себя что-то полное стали и огня.

– Родерик Лару – существо, которое определяет себя силой. И я… я лучше его во всех отношениях.

Корабль снова вздрагивает, раздается взрыв, от которого мое тело сжимается, паника и адреналин захлестывают меня, приглушая боль в руке. Каждая мышца кричит, чтобы я бежала. Но куда бежать? Чтобы добраться до шаттлов, нам пришлось бы направиться в сторону звуков разрушения… если там вообще остались шаттлы.

Лили оглядывается на отца и улыбается.

– Папа, – тихо говорит она. – Ты ведь пойдешь со мной, правда?

Губы Родерика Лару раскрываются, глядя на то, что на самом деле больше не его дочь… и, как будто срабатывает переключатель, его лицо меняется. Напряжение в его плечах спадает, губы раскрываются в дрожащей улыбке. Я вижу, что он сам верит в это с той же убежденностью, которая помогала ему верить, что существо в разломе никогда не сможет навредить его Лили.

– Ты меня прости, – шепчет он. – За Саймона, за «Икар»… ты простишь меня?

Штука-Лили тянет руку к его руке, чтобы подтянув, поставить его на ноги.

– Ты мой отец, – говорит она, целуя его щеку. – И я с тобой еще не закончила.

Лару долго смотрит на нее, прежде чем на его лице появляется улыбка. Преднамеренное выражение, когда он выбирает слепоту над реальностью.

– О, моя дорогая. – Голос Лару приглушен, и я почти ожидаю, что его глаза станут черными, как у Лили… но они остаются ясными и голубыми. Его собственная готовность обманывать себя – это все, что нужно Лили. – Сердце мое. Да. Пойдем.

Лили бросает еще один взгляд через плечо на Тарвера, чья рука, не держится за стену, а странно свисает. Он делает шаг вперед, пытаясь заговорить, но не говоря больше ни слова, наследница Лару и существо в ее сознании отворачиваются, ведя своего отца вверх по лестнице в сторону разрушения.

– Лили! – хрипло зовет Тарвер, и внезапно он бежит к ней, несмотря на травму, несмотря на то, что у него, должно быть, сотрясение, которое заставляет его спотыкаться. – Лили…