Текст книги "Раздробленный свет (ЛП)"

Автор книги: Эми Кауфман

Соавторы: Меган Спунер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Вы пришли, чтобы найти нас, не зная, сработают ли эти штуки? – Брови Флинна удивленно взлетают вверх.

– Это было ненамного рискованнее, чем оставаться там, где я была. Половина травматологического центра уже пала жертвой этих тварей, и я не собиралась оставаться и становиться одной из них. Я настроила наладонник в соответствии с инструкциями, которые вы прислали, и я до сих пор не оболочка, так что я предполагаю, что это работает. – Санджана потирает руку чуть ниже локтя. Я думал, что на ней какая-то металлическая, сетчатая перчатка, но когда она массирует то место, где начинается «перчатка», я понимаю, на что смотрю – это кибернетический протез. И взрыв ЭМИ вырубила его так же верно, как и оболочку, что объясняет, почему она не могла позволить себе проверить свою теорию, прежде чем нашла нас.

– Вы отказались от использования своей руки, чтобы спасти нас? – спрашивает София, молчавшая до этих пор, но ее глаза проследили за тем же движением, которое заметил я.

– Я многим обязана Тарверу, – тихо отвечает Санджана. – Если бы не он, я бы потеряла гораздо больше, чем руку.

Тарвер не отвечает, и Джубили откашливается.

– Вы одна из выживших с аванпоста на Патроне, который освободил Тарвер. В каком-то смысле вы… этот аванпост… начало всего этого. Тарвер никогда бы не попал на «Икар», если бы после той операции его бы не отправили в рекламный тур, чтобы заставить людей проявлять более теплые чувства к военным.

– Полный круг, – бормочет Санджана.

– Так вот, насчет ЭМИ, – настаивает Тарвер, прерывая дискуссию гримасой, как будто они обсуждают его недостатки, а не героизм. – Это сработало. А те люди… они живы? Они не пострадали?

– Они должны быть в порядке, – отвечает Санджана. – Теоретически они проснутся с сильной головной болью. И, конечно, с травмами, которые они получили до… погоди, куда ты собрался?

Тарвер приходит в движение прежде, чем Санджана успевает закончить предложение, и тянется за своей сумкой.

– Сколько у тебя осталось? – настойчиво спрашивает он.

– Две, может… а зачем?

– Вот как мы спасаем Лили. – Тарвер вытаскивает одну из гранат – сферический предмет размером с мандарин. Его глаза мелькают в сторону Санджаны. – Шепот захватил и ее тоже. Она делает все это, вернее, шепот заставляет ее делать все это.

– Тарвер… я знаю. Я видела ее. – Санджана протягивает здоровую руку и кладет ее на руку Тарвера, чтобы остановить его. – Она в главном офисе КЛ». Тарвер…

– Мы используем одну из них, чтобы прорваться сквозь оболочки туда, где она находится, затем используем другую на ней… освободим ее… затем уничтожим разлом.

Но Санджана качает головой, боль ясно написана на ее лице.

– Тарвер, остановись… нет. Те, другие, их просто контролируют. Они как марионетки или андроиды, работающие по одной программе. Лили… – она сглатывает, и боль переходит в страх. – Лили – другое дело. Я видела ее перед тем, как уйти. Ее не контролируют, как какую-то безмозглую оболочку…. Она и есть это существо. Я видела, на что она способна. Я не знаю, как это возможно и почему, но она другая, и это существо носит ее, как костюм. Не думаю, что ЭМИ окажет на нее большее влияние, чем на тебя или меня. Это часть ее.

Тарвер смотрит на нее долгим, напряженным взглядом, его рука сжимает гранату. Затем он опускает ее обратно в сумку, плечи его опускаются, и он снова садиться на потрескавшийся пол.

– А как насчет щитов-барьеров? Если один из них окажется достаточно близко к ней, достаточно долго…?

Я качаю головой.

– Они менее мощные, чем ЭМИ. Никаких шансов.

Тишина звенит в течение одного или двух ударов сердца, пока я не обретаю голос, прочищая горло.

– Мы знаем, почему она другая, – тихо говорю я. Когда Тарвер ничего не говорит, я пересказываю Санджане историю, которую он рассказал нам о том, как Лили умерла, и вернулась, и принесла с собой какую-то связь с другой стороной разлома, которая неумолимо тянула ее назад к шепотам.

– А теперь, – добавляет София, когда я заканчиваю, – Лару посылает своих представителей на каждую планету с планами построить новые разломы, как на Эйвоне, так и здесь. Мы думаем, что она позволяет ему думать, что он все еще правит балом, что он не рискует. Он сходит с ума, и она может довести его до грани, когда захочет. Как только он все расставит по местам, она сможет распространять слухи, как инфекцию, пока каждый человек в Галактике не превратится в пустую оболочку. Если только мы не найдем способ остановить ее.

– На Эйвоне мы уничтожили разлом, – возмущенно вставляет Флинн. – И это тоже остановило шепоты. Мы надеялись, что вы знаете достаточно о разломе, чтобы рассказать нам, как его уничтожить.

– Мы надеялись, – добавляет София, – что вы нам поможете. С тех пор, как однажды вы почти захотели помочь мне.

– Помочь. – Санджана хмурит брови, но потом ее глаза расширяются. – Ты Алексис? Ты та, с кем я собиралась встретиться в день беспорядков в главном офисе «КЛ»?

– Да, за исключением того, что я на самом деле София, – отвечает София. – Я волновалась, что они поймали вас, когда они появились в моей квартире. – Спасибо, что предупредили.

– Я рада, что ты в безопасности, я никогда не думала… – Санджана качает головой. – Не знаю, смогу ли я вам помочь, но постараюсь. Как вы уничтожили другие разломы?

– Не думаю, что когда мы были на Эйвоне, Лару знал, как собирать щиты-барьеры, подобные тем, что мы используем сейчас, – быстро отвечает Джубили. – Я полагаю, там был встроенный механизм самоуничтожения, чтобы он мог прекратить проект, если ситуация выйдет из-под контроля. Хотя теперь, он не нужен.

– Нет, – соглашается Санджана. – Сомневаюсь, что на этот раз есть механизм самоуничтожения. Он не мог повторить одну и ту же ошибку дважды.

Тарвер медлит с ответом.

– Не знаю, – наконец говорит он. – Я прыгнул в разлом вместе с Лили. Честно говоря, я думал, что это убьет меня, но также считал, что есть шанс спасти ее. Я думаю, что именно шепоты уничтожили разлом.

– Любой портал между измерениями по идее очень нестабильный, – тихо продолжила Санджана. – Прыгнув в него, добавив собственной энергии, вы разрушили поле. Шепоты, содержащиеся внутри, могли высвободиться, что позволило им разрушить их собственную тюрьму. Но все, что неустойчиво – непредсказуемо, и мы не можем знать, какие изменения внес Лару. В конце концов, это был самый первый разлом. Он узнал больше с тех пор, как его построили. Если вы попытаетесь сделать это снова, вы можете в итоге сделать именно то, что хочет шепот – открыть путь для большего количества его вида.

– И я не думаю, что на этот раз можно остаться в живых, – добавляет Тарвер. Его голос звучит немного пугающе для меня – он как бы утверждает, что выжить не удастся и это вариант подходит для него, если он того стоит. – Не знаю, было ли у нас двоих что-то, чтобы рассеять энергию, или связь Лили с ними защитила меня.

Санджана моргает, потом качает головой.

– Это всего лишь теория. Я работаю вслепую, без сети. Я могу работать над проектом только косвенно, поэтому мои знания ограничены.

– Но ты что-то придумала, – настаивает Тарвер. – Я узнаю этот взгляд.

Санджана медленно выдыхает.

– Ну… эти существа… шепоты. Им здесь не место. Они принадлежат своей Вселенной, которую мы называем гиперпространством. Точно так же, как требуется огромное количество энергии, чтобы корабль прошел через гиперпространство для путешествия между звездными системами, требуется огромное количество энергии, чтобы удержать шепоты здесь. Их постоянно тянет обратно в их собственную Вселенную, но механизм разлома… вы же видели его, верно? Он выглядит точно как гиперпространственный двигатель: гигантское кольцо, светящееся синим, когда он включен. – Она замолкает, глядя на рассеянные по кругу кивки. – Их удерживает здесь, на нашей стороне, механизм разлома. Он создает крошечный разрыв в ткани, разделяющей наши миры, и держит их внутри. Это очень сложный, тонкий баланс, управляемый самыми сложными программами, которые когда-либо были написаны. Но теоретически, если бы кто-то мог переписать программу, чтобы открыть разлом чуть шире, силы, притягивающие их, могли бы затянуть шепот обратно через разлом в его собственный мир. Оставив Лили, физически, позади.

– Физически? – голос Тарвера слегка дрожит. – А как насчет ума? Что насчет нее, ее мыслей и воспоминаний?

Санджана потирает висок, явно встревоженная.

– Понятия не имею. Она может быть в порядке.

– Так и будет, – бормочет Тарвер. – Если кто и может выжить, так это она. Ты можешь это сделать? Перепрограммировать разлом, чтобы отправить его обратно?

Санджана качает головой, ее глаза немного расширяются.

– Тарвер… я не программист. Я имею дело с теорией, физикой и создание чего-то подобного выходит за пределы моего опыта. У Лару есть команда из пятнадцати лучших программистов Галактики, постоянно работающих над настройкой и усовершенствованием этой машины. Я получила распечатки некоторых фрагментов программы, прежде чем сбежала, но мне понадобятся годы, чтобы понять, что я читаю. Это… это просто теория.

Взгляд Тарвера, теперь затравленный, остается прикованным к лицу Санджаны. София та, кто начинает говорить, и хотя она обращается ко всем, ее глаза смотрят на меня.

– Так случилось, что с нами один из лучших программистов в Галактике. Доктор Рао, познакомьтесь с Червонным Валетом.

Я чувствую, как все взгляды устремляются на меня, но я все еще смотрю на Софию, пытаясь прочесть то немногое, что вижу на ее лице в размывающемся красном свете сигнального огня. То ли в ее голосе слышится горечь, когда она произносит мой никнейм, то ли то же предательство, то же отвращение преследует ее глаза, когда она смотрит на меня, я не могу сказать. Я не уверен, что даже она знает.

– Ты можешь это сделать? – Внимание Тарвера теперь полностью переключилось на меня и ощущается как двухтонный вес… теперь я понимаю, почему Санджана так колебалась.

– Не знаю, – честно отвечаю я. – Мне придется изучить эти распечатки, распознать язык. – Возможно, смогу. У меня нет моего снаряжения, у меня почти ничего нет. Без него шансов не много.

Лицо Тарвера меняется, мышцы челюсти напрягаются. В нем появляется новая энергия, когда он тянется к сумке Санджаны. Не уверен, что он вообще расслышал эти слова. Он ищет распечатки, которые объяснят мне, что, черт возьми, я должен сделать. Несмотря на вновь обретенную надежду Тарвера, Санджана, кажется, не убеждена. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но останавливается в нерешительности.

София снова нарушает тишину, распознавая дискомфорт Санджаны, как неоновую вывеску.

– Что еще? – мягко спрашивает она ученую. – Просто скажите нам.

Санджана сглатывает.

– Я… я думаю, это плохая идея.

Это ставит Тарвера в тупик.

– Почему?

Санджана делает глубокий вдох.

– Послушай, Тарвер… я знаю, что это невозможно. Боже, если бы там была Элли, если бы это была та, кого я люблю, я бы сделала все, чтобы спасти ее. Я просто…

– Скажи мне. – Надежда Тарвера угасает, как угасает пламя, и он ждет, когда его снова зажгут.

– Этого баланса, энергии, необходимой для удержания разрыва достаточно, чтобы удержать их, но недостаточно, чтобы освободить их… вы не можете себе представить, насколько это деликатно. Изменение этого баланса может освободить Лили. Да. Но это также может дать Лили доступ к бесконечной силе, сделать ее непобедимой, неудержимой. Это может привязать ее к существу навсегда. Они будут безвозвратно слиты. Не стало бы ничего, что она бы не могла сделать. Она сможет нанести любой вред. И это не худший сценарий.

Тишина осязаема, когда каждый из нас пытается представить себе нечто худшее, чем всемогущий шепот, одержимый жаждой мести.

В конце концов Санджана снова говорит, глядя на свою неподвижную руку, и я вижу, как сильно она ненавидит говорить это.

– Возня с разломом может дать шепоту силу, чтобы полностью отрезать нас от гиперпространства. Только представь, что это может значить.

Мое сердце падает, и мы с Софией переглядываемся. Мы говорили об этом, когда впервые признались друг другу в существовании шепотов.

– Мы потеряем все межпланетные путешествия, – говорю я. – Мы вернемся к скорости ниже световой. Понадобятся десятки поколений, чтобы куда-либо добраться.

– Мы никогда не сможем вернуться домой, – выдыхает Флинн, бросая взгляд на Джубили.

– Погибнут целые планеты, – бормочет София. – Каждая колония, которая все еще терраформируется, которая все еще полагается на внешние ресурсы.

– Черт, – бормочу я. – Коринф полагается на внешние ресурсы. У нас здесь нет сельскохозяйственных угодий, мы не производим пищу, мы импортируем ее. – Он вспыхивает перед моими глазами, как фильм в ускоренной перемотке. Хаос, вызванный падением «Дедала», будет ничем. Мы увидим бунты, голод. Это был бы конец нашего мира, буквально.

– И без доступа в гиперпространство у нас не будет гиперсети, – указывает Санджана, повторяя другое предупреждение, которое я давал Софии. – Наша связь тоже будет ограничена скоростью света.

– Так что мы не сможем даже рассказать другим планетам, что случилось, – заканчивает за нее Флинн. – Все просто потемнеет.

Лицо Софии бледнеет под пятнами грязи на коже.

– Может быть, это то, чего она сейчас хочет? Мы предположили, что она пытается сделать то же самое, что и Лару, что они оба хотят поставить разломы на каждой планете, и единственная разница в том, кто будет их контролировать, когда они оживут. Что если шепот пытается расширить свои возможности, чтобы отрезать нас от своей Вселенной?

– Итак, если мы не сможем уничтожить разлом, мы не сможем попытаться отправить шепот обратно в его Вселенную, в таком случае, если мы полностью отрежем себя… – разочарование Джубили говорит за всех нас. – А разве у нас есть выбор?

Санджана не смотрит на Тарвера, вместо этого она смотрит на свой холодный и неподвижный протез.

– До сих пор существа всегда обитали в разломах, посылая свои ментальные способности наружу, чтобы воздействовать на вас, воздействовать на тех, кто на Эйвоне и Вероне. Уничтожив эти разломы, эти трубопроводы уничтожат и шепоты. Но теперь это существо обитает в Лили. Разлом больше не является каналом. Теперь это она.

– О чем вы говорите?

Мое сердце уже падает, а лицо Софии становится еще белее, глаза находят мои. Повисает тишина. Никто не хочет понять, о чем говорит ученая. Вопрос Джубили висит в воздухе, и никто не смотрит на Тарвера.

Но именно он наконец-то отвечает ей.

– Она говорит, что мы должны убить Лили.

Много долгих лет прошло с тех пор, как голубоглазый человек был у меня, но теперь он приходит каждый день изможденный и с дикими глазами.

– Где она? – спрашивает он, расхаживая кругами вокруг разлома и останавливаясь, чтобы стукнуть кулаками по механизму. – Корабль упал Бог знает куда. Я знаю, что ты можешь найти ее. Ты должен найти ее. Черт возьми, должен же быть способ… я не потеряю и ее тоже!

Если бы я мог говорить, я бы сказал ему, что ничего не чувствую из-за тюрьмы, которая держит меня. Если я вообще что-нибудь ему скажу.

И тогда я действительно начинаю что-то чувствовать: прилив силы, такой сильный, что я ощущаю его даже сквозь полную пустоту, окружающую меня. Последний вздох моих собратьев в изначальном слабом месте, поток радости, облегчения, благодарности, такой сильный, что я почти забываю свое отчаяние. Пока они не исчезают, оставив меня снова в одиночестве.

Нет… не в одиночестве. Я все еще чувствую что-то, остаток того, что сделали мои братья. Сейчас где-то в Галактике возник какой-то сосуд, связанный с моим миром. Они что-то вернули. Кого-то.

Ее.

Я буду сидеть тихо и не шевелиться. И я буду ждать своего шанса.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

СОФИЯ

– НЕ ВАРИАНТ, – резко высказывается Джубили и вскакивает на ноги.

– Мне это нравится не больше, чем вам, – парирует Санджана, и оживленно продолжает. – Но это единственный ответ, который у меня имеется.

– Найдите другой! – рявкает Джубили и ее крик отдается эхом от разбитых мраморных стен, оставляя после себя острую, мучительную тишину.

Санджана протяжно вздыхает.

– Это так не работает. Вы не можете просто решить, что переменные не верны, что доказательства не соответствуют вашим ожиданиям… капитан, я не могу просто придумать способы изменить физику.

Воспользовавшись кратким затишьем, я встаю, не обращая внимания на головокружение, которое приходит с усталостью.

– Нам надо отдохнуть. – Я стараюсь говорить ровно, с теплотой в голосе. Внимайте мне, слушайте меня. Я на вашей стороне. Этот голос всегда действовал на солдат Эйвона, всегда успокаивал мои контакты. И он работает только до тех пор, пока продолжаешь говорить так, чтобы они не осознали, что я не могу быть на стороне каждого. – Мы не можем изменить того, что произошло, и если она защищает разлом, то сделает все, чтобы не привлекать к нему внимания. У нас есть время, и мы должны дать Гидеону возможность починить щиты-барьеры, прежде чем мы рискнем быть замеченными. У нас есть время все обдумать. Мы должны все обдумать… прежде, чем действовать.

Остальные устало расходятся, находя свободные пространства в витринах магазинов, чтобы вытянуть ноги. Джубили бросает Гидеону еще один сигнальный огонь из своего рюкзака, затем отправляется вслед за Флинном в тень около завалов, блокирующих другой выход из пассажа. Гидеон помогает Санджане подняться на ноги, оказывая ей поддержку, и они ныряют в ближайший ювелирный магазин. Я понимаю, что Гидеон хочет обсудить этот теоретический взлом разлома там, где не услышит Тарвер, чтобы не вызвать у него лишних надежд. Но Гидеон задерживается у арки магазина после того, как устраивает Санджану, и я ловлю блеск его глаз, направленный на меня, прежде чем я опускаю взгляд. Я ощущаю, как он смотрит на меня, чувствую тяжесть всего, что хотела бы ему сказать.

Мы не разговаривали друг с другом со времен «Дедала». У нас не было ни времени, ни места, чтобы остаться наедине. Но я так ясно вижу шок в его глазах, когда он увидел, как я вытаскиваю пистолет, словно это было всего пять минут назад, и каждый раз, когда я снова переживаю это, что-то во мне все глубже переворачивается. Я хочу извиниться и объясниться… я хочу сказать ему, что предпочла бы его мести, если бы могла сделать это снова, и что я все равно стреляла бы в Лару, если бы могла… я хочу доверять ему и хочу, чтобы он ушел и никогда больше не смотрел на меня так. Я хочу упрекнуть его за то, что он солгал мне про Валета и о том, что рос рядом с дочерью моего врага. Хочу напомнить ему, что на его счету своя доля обмана.

Я хочу, чтобы он знал, что единственная причина, по которой я не рассказала ему о своем плане убить Родерика Лару, заключается в том, что я понимала, что он попытается отговорить меня от этого, и что где-то в глубине души я знала, что он преуспеет. Я хочу, чтобы он понял, как бы мне этого хотелось. Я так сильно хочу доверять ему. И все же мои губы не шевелятся. Я молчу.

Когда мне удается снова поднять голову, в двери никого нет, и я слышу его низкий голос, смешанный с голосом ученой.

Мы с Тарвером одни. Он был на автопилоте с момента аварии, гоняясь то за одним отдаленным проблеском надежды, то за другим. Не нужно быть экспертом, чтобы прочесть пустоту на его лице. Я понятия не имею, знает ли он, что я все еще здесь, достаточно ли он осведомлен о своем окружении, чтобы заметить меня.

Затем он хрипло произносит:

– В первый раз, когда я потерял ее, – говорит он, – я собирался покончить с собой.

Я сглатываю, не уверенная, думает ли он, что говорит сам с собой, пока его голова не поднимается, и его глаза не скользят по моему лицу.

– Не знаю, как сдержался. Не знаю, что помешало мне нажать на курок. – Он медленно прислоняется к стене, поднимает подбородок и смотрит в потолок. – Теперь мне все равно.

Мое сердце сжимается, становится трудно дышать. В том, что я делаю, присутствует определенная доля вины. Использование людей всегда оставляет за собой осколки в их сердце и в моем. Но это никогда не было чем-то вроде сокрушительного, удушающего веса, прокладывающего свой путь все глубже и глубже внутрь меня.

– Прости, – шепчу я. – Я никогда не хотела… – мой разум прокручивает момент, когда Лили упала, как слайд, повторяющийся снова и снова. – Мне очень жаль.

Тарвер вытирает лицо рукой, будто он может стереть свою реакцию на мой голос.

– Это не твоя вина.

– Я стреляла…

– Может ты и сорвала предохранитель, – перебивает он, оглядываясь на меня, – но взрыв уже приближался.

Я не должна чувствовать себя лучше… и все же, каким-то ужасным образом, чувствую. Я делаю еще один вдох, но не могу придумать, что сказать.

– Последний год… – Тарвер качает головой. – Она оставалась по-прежнему Лили, она всегда была Лили. Но она тоже изменилась. Она чувствовала их, шепотов, независимо от того, как далеко мы уезжали. Ей снились сны. Она просыпалась посреди ночи в слезах. Иногда она засыпала, разговаривая с людьми, которые не… – он снова качает головой, сглатывая. – Я думаю, они всегда приходили за ней.

– Зачем?

– Не знаю. – Он снова смотрит на меня, беспомощность в его взгляде так не сочетается с улыбкой, волевым характером, которое он показывал во всех своих интервью и фотосессиях. – Существа, которых мы встретили на Элизиуме, не сделали бы этого. Я бы не сказал, что они были хорошими… я даже не уверен, что у них было понятие «хорошие»… Но они не были злыми, не были жестокими. Полагаю, у них было чувство справедливости. Эта штука, которая забрала Лили, когда она поцеловала меня… – по его лицу проходит рябь, затем он напрягается. – Это было жестоко.

Я не могу придумать, что сказать, поэтому некоторое время мы сидим молча, не глядя друг на друга с противоположных концов комнаты. Есть странное утешение в том, чтобы быть здесь, с кем-то таким же разбитым и раненым, как я. На этот раз я не более сломлена, чем мир вокруг меня, и это ужасает и исцеляет одновременно.

– Ты была права, – тихо произносит Тарвер, прерывая тишину. – Нам нужно отдохнуть, пока есть возможность.

– Я оставлю тебя в одного. – Я опираюсь ладонью о пол, готовясь встать на ноги, чтобы найти уголок среди руин, где можно поспать.

– Нет. – быстро отвечает Тарвер, и хотя он не смотрит на меня, я знаю, что он видит меня краем глаза. – Останься.

Я медлю. Я настолько уставшая, что у меня звенит в ушах каждый раз, когда он говорит. Мои усталые мысли вырывают воспоминания, и я ловлю себя на том, что думаю о Флинне и о времени, которое он провел, скрываясь в моем доме на Эйвоне, когда был в бегах. Я помню, как, в конце концов, заснула после стольких ночей, проведенных без сна. Я каким-то образом чувствовала его в комнате, которая принадлежала моему отцу. Крошечные движения в воздухе, неслышные звуки, неуловимые намеки на другую жизнь в том пустом пространстве.

– Ладно, – шепчу я.

В конце концов он снова опирается головой о стену, а потом ложится, положив голову на руку. Я жду, пока его дыхание не станет размеренным, а потом медленно, тихо встаю на ноги и проскальзываю через арку, чтобы присоединиться к Гидеону и Санджане.

– Даже если бы мы знали, что это сработает, – говорит Санджана тихим, но решительным голосом, – даже если бы мы знали, что ты не можешь случайно разорвать разлом… риск для тебя слишком велик.

Мой ботинок задевает обломок, заставляя их обоих подпрыгнуть. Головы вытягиваются, чтобы посмотреть в мою сторону.

– Чем он рискует? – спрашиваю я, не потрудившись извиниться за подслушивание.

Гидеон выдыхает со вздохом, эхом отражающимся от разрушенных стен.

– Да ничем. – У него куча бумаг, покрытых текстом, которые он читает при свете факела. Распечатки Санджаны по программе. Я не помню, когда в последний раз видела что-то напечатанное на бумаге. Ее предусмотрительности достаточно, чтобы у меня закружилась голова. Если бы она принесла информацию на диске или на наладоннике, мы не смогли бы взглянуть на нее сейчас, после ЭМИ.

– Ничем? – возражает Санджана. Голос ее становится резче, когда она смотрит на Гидеона, затем обратно на меня. – Он должен быть там, у разлома. До разлома не добраться по сети. Лару слишком умен, чтобы оставить в удаленном доступе нечто подобное. Гидеон должен написать вирус, а затем залить его лично, физически, подключившись непосредственно к механизму разлома.

Я откидываюсь назад, позволяя колонне позади меня снять часть моего веса с усталых ног.

– Мы тоже можем быть там. Мы можем помочь ему пробраться сквозь толпу оболочек.

– Это не та опасность, о которой я говорю. – Санджана проводит рукой по глазам, и я понимаю, что она так же измучена, как и все мы. – Я говорила, что шепоты управляют нейронной энергией, что именно так они делают то, что делают. Разлом – источник этой энергии. Гидеон должен войти в контакт с этим разломом, чтобы получить к нему доступ, что рискованно, потому что может затопить его разум этой энергией.

Гидеон не смотрит на меня, вместо этого он разбирает распечатки, перелистывает их и приводит в порядок стопку бумаг. Я сглатываю.

– А что с ним будет?

– Может, и ничего, – отвечает Санджана. – Но это может и убить его. Это может свести его с ума. Это может стереть все его воспоминания и мысли. Невозможно предсказать.

Во рту пересыхает. Где-то в глубине души я знаю, что причина, по которой мы не осмеливаемся на это, заключается в том, что если что-то пойдет не так, это может дать Лили еще больше силы. Может привести к разрушению мира, каким мы его знаем. Может уничтожить человечество. Но здесь, сейчас, все, что я могу понять – это то, что эта попытка может убить парня, сидящего в нескольких футах от меня, теребящего стопку бумаги, чтобы только не смотреть в мою сторону.

Я не могу отвести от него глаз, хотя его лицо по-прежнему опущено, и я не вижу, что происходит внутри него. Нет, хочу сказать я. Ни за что на свете. Это слишком опасно. Это требует слишком многого. Мне плевать, что он Валет, мне плевать, что больше никто на это не способен. Я ему не позволю.

Санджана прерывает молчание, прочищая горло.

– Я постараюсь немного поспать, – говорит она, и когда я поднимаю глаза, то вижу, как ее взгляд мечется между нами. Она протягивает свою здоровую руку, чтобы предупредить Гидеона, когда он начинает предлагать помощь, добавив: – Я не собираюсь бегать марафон в ближайшее время, но несколько сломанных ребер не помешают мне найти место, где упасть в обморок. – Она слабо улыбается и медленно выходит из магазина.

Я смотрю вниз на Гидеона, но вижу только его волосы. Лицо остается в тени и под углом, и мне становится невыносимо. Я отталкиваюсь от колонны и падаю на пол рядом с ним.

– Ты не можешь этого сделать, – выпаливаю я срывающимся от усталости голосом.

Его глаза вспыхивают, выражение непроницаемо, но не потому, что там нет эмоций, а потому, что его черты настолько противоречивы, что я не могу отличить одну вспышку эмоции от другой.

– Это всего лишь теория, – тихо отвечает он. – Все бесполезно, если мы не придумаем способ сделать это. Мы не можем рискнуть наугад, иначе сделаем Лили настолько сильной, что она сможет уничтожить нас или отрезать от мира.

Я сглатываю, пытаясь прочистить пересохшее горло, и наклоняюсь в сторону, пока с глухим стуком не ударяюсь о стену. Мои глаза закрываются, как будто, отгородившись от него, я могу отгородиться и от всего остального.

– Как твоя рука? – тихо спрашивает Гидеон.

Вздрогнув от удивления, я открываю глаза и смотрю на руку, на грязную и наполовину сорванную после нашего побега по улицам повязку. Я пользовалась рукой, когда мы с Тарвером оттаскивали его от оболочки, и ничего не почувствовала. Я сгибаю пальцы. Тупая боль пульсирует там, где были ожоги – единственное напоминание о выборе, который я сделала на «Дедале». Взрывающийся плазменный пистолет мог легко убить меня, а вместо этого кожный регенератор Мори оставил меня без единой царапины.

– Лучше, – шепчу я.

Тишина, прерываемая лишь слабым шорохом Тарвера, ворочающегося во сне в соседней комнате, оседает, как сплетенная лоза. Чем дольше она растет между нами, тем труднее ее пробить. Я хочу что-то сказать, но не знаю, что именно… Что мне жаль, но я не сожалею, потому что и он обманывал меня, как я обманывала его. Мы с Гидеоном были карточным домиком, не более того. Мы, в итоге, в конце концов, разваливались на части.

Я не должна оплакивать потерю того, чего никогда не было. И все же, сидя здесь, в темноте, борясь с желанием повернуться к нему, дотянуться до него, броситься в его объятия и сказать ему… сказать ему все, что угодно, все, что смогу – это отнимает у меня все силы.

Мое самообладание немного рушится, и я ловлю себя на том, что поворачиваю голову. Глазами я ищу его профиль, но он уже смотрит на меня, и его глаза сверкают в свете вспышки. Он тянется ко мне и я задерживаю дыхание. Кончики его пальцев касаются моей щеки, прослеживая изгиб вниз к подбородку, а затем задерживаются там, будто не желая отстраняться.

– Что-нибудь из этого было настоящим? – шепчет он.

И я не знаю, действительно ли он хочет узнать правду или только повторяет мои собственные слова.

Я невольно, слегка наклоняю голову, не в силах сопротивляться его прикосновению.

– Понятия не имею.

У Гидеона перехватывает дыхание, и света от вспышки достаточно, чтобы я увидела намек на улыбку на его губах.

– Я тебе не верю.

Сердце колотится, болит… единственное, что хуже, чем сидеть здесь, не двигаясь – это кинуться к нему в объятия, прижаться к нему и почувствовать, как он отшатывается. Или отталкивает меня. Я хочу поцеловать его, обнять его, но все, что я чувствую к нему, настолько запутано, что даже этот инстинкт может быть ложью.

– Гидеон, этот план… – но я не знаю, что сказать, и замолкаю.

Гидеон молчит, затаив дыхание, обдумывая ответ. Когда он говорит, то произносит шепотом.

– Если бы это была ты…

– Если бы это была я, – перебиваю я, забыв шептать, – я бы этого не делала. – По правде говоря, я понятия не имею, что бы я сделала на его месте, но я не знаю другого способа убедить его не заниматься этим. – Я не стала бы безумно рисковать, рисковать… потерять себя ради плана, который в любом случае может покончить с миром. Это глупо и безрассудно, и как бы тебе ни нравилось делать глупые и безрассудные вещи, ты не можешь рискнуть собой впустую. Я не могу сидеть здесь и смотреть, как ты решаешь это сделать.

Гидеон ждет, слегка приподняв одну бровь, пока после моей речи не воцаряется тишина.

– Ты закончила?

От этой вспышки у меня перехватывает дыхание. Я так устала, что мои эмоции слишком близко к поверхности. Я прислоняюсь к стене и провожу рукой по волосам.

Когда я смотрю на него, я ожидаю увидеть раздражение, но вместо этого я вижу, как он улыбается. Уголки его рта подергиваются от удовольствия.