Текст книги "Раздробленный свет (ЛП)"
Автор книги: Эми Кауфман
Соавторы: Меган Спунер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Она замолкает, отводя глаза, и прижимает руку к уху.
– Хорошо, – произносит она дрожащим голосом. – Хорошо, теперь я получаю сообщения, что несколько дипломатических шаттлов – четыре или, может быть, пять – были замечены покидающими «Дедал», прежде чем он попал в атмосферу. Мы слышали, что президент Муньос в качестве меры безопасности была эвакуирована и доставлена в неизвестное место, где она останется до тех пор, пока не будет установлена степень угрозы. Неясно, кто сейчас возглавляет правительство. У нас нет подтверждения, кто был на борту других шаттлов, и был ли среди выживших создатель корабля, техно-магнат Родерик Лару.
Я бросаю взгляд на Тарвера, но не могу сказать, слушает ли он репортаж. Он не сводит глаз с окна.
Репортерша делает вдох, а затем продолжает, явно борясь за то, чтобы сохранить спокойствие и выполнить свою работу.
– Родерик Лару – основатель и генеральный директор «Компании Лару», был на борту «Дедала» незадолго до катастрофы вместе с дочерью Лили Лару и будущим зятем, майором Тарвером Мерендсеном. Неизвестно, смогли ли выжившие с «Икара»… – репортер прерывается, ее призрачные глаза на мгновение смотрят в камеру. – Их текущее местонахождение и состояние неизвестно.
Изображение возвращается к кадру с высоты птичьего полета, медленно меняющейся панораме разрушения. Вздымающиеся облака дыма скрывают большую часть сектора. Здания, не разравненные ударной волной, все еще горят несмотря на полчища пожарных дронов, кишащих в эпизоде. Репортерша снова начинает подводить итоги событий, и с рывком Гидеон приглушает репортаж, а затем опускает голову и обхватывает ее руками.
Глаза Джубили красные, когда она смотрит кадры. Ее лицо так же населено призраками, как и у репортерши, что выглядит так, будто она смотрит на воспоминание, на призраки прошлого. Рука Флинна сжимается вокруг нее, и она прочищает горло.
– Мы должны предположить, что она выжила, и что это не конец. – Ее взгляд начинает обращаться к Тарверу у окна, но она с видимым усилием останавливается. – А это значит, что мы должны остановить ее.
– Она одной мыслью разорвала «Дедал» в небе. – Гидеон отрывает голову от рук. Наступившее онемение на его лице смягчает шок последних нескольких часов. – Как ты с этим борешься?
Джубили смотрит на Флинна.
– Так же, как мы боролись с невозможным все это время. Постепенно. Каждый из нас, вместе.
Что-то в кадре привлекает мое внимание, и я поднимаюсь на шатких ногах со стула, чтобы посмотреть поближе. Флинн делает шаг ко мне, но я отмахиваюсь от него, желая, чтобы я могла убрать слои дыма и тумана, скрывающие город в проекции. Затем показывается клочок зелени, и я знаю, что это такое – двор в форме полумесяца.
– Это «Компания Лару», – шепчу я, глядя на кадры.
– Что? – резко вырывается у Флинна.
– На кадре… они показывают главный офис «КЛ»… или где тот был раньше. Видите вот этот блок, здесь было отделение прикладных наук. – Сейчас это всего лишь развалины. По мере того, как дым рассеивается, мы улавливаем проблеск чего-то, что должно быть невозможно. По крайней мере, одно целое здание все еще стоит среди обломков корабля и сооружений. Я знаю этот район наизусть после года, проведенного в поисках путей проникновения в него, и я узнаю его даже в огне. Мой мозг работает с ускоренной силой, пытаясь все осознать. – Она бросила «Дедал» на главный офис «Компании Лару.»
Подача репортажа сводится к кадру с репортершей, от дикого взгляда которой, кто привык со стоическим лицом рассказывать новости Галактики, хочется бежать и прятаться.
– Срочные новости: наш репортер на земле обнаружил очаг выживших в центре места крушения, в том числе Генерального директора «Компании Лару» Родерика Лару и его дочь, Лили Лару. Нет никаких признаков ее жениха. Сейчас мы отправляемся туда.
Подача новостей сокращается до проецируемого двумерного, плоского кадра, как с экрана наладонника. Кадр шаткий, будто его снимают с портативного устройства, вероятно, не слишком отличающегося от того, который использует Гидеон, чтобы показать нам новости. Ничего особо не видно, видео освещено только прожекторами на генераторах. Но, несмотря на вызывающее тошноту колебание камеры, несмотря на толпы людей здесь и там, несмотря на окровавленные раны на заднем плане, все мы смотрим на то, что находится на переднем плане.
На месье Лару без единой царапины, и стоящую под руку рядом с ним, склоненную, будто утешающуюся присутствием отца, Лили.
И ее глаза голубые.
Джубили громко выдыхает, наклоняясь ближе, как будто она хотела бы увеличить изображение.
– Она… она сама по себе? Посмотрите на ее глаза.
– Вряд ли… она бы попыталась найти Тарвера…. – Флинн всегда был хорош в спорах, и хотя он звучит уверенно, его глаза обеспокоены. – Она ни за что бы не осталась рядом с этим человеком, если бы ее не контролировали.
Мы все начинаем говорить одновременно, даже Мори, пытаясь понять, что происходит.
– Заткнитесь, – голос Тарвера прерывает спор, его глаза неотрывно смотрят на изображение девушки, которую он любит. – Слушаем.
Она продолжает:
– Я не знаю, что с ним случилось, – говорит Лили в ответ на вопрос человека, держащего камеру. Одна рука разглаживает юбку черного платья, в котором она была на «Дедале», которое все такое же безупречное, как и в первый раз, когда я увидела его на ней. – Мы расстались. Но, по правде говоря… может, так будет лучше.
– Лучше? – громкий от микрофона голос невидимого интервьюера доносится из-за камеры.
– Майор Мерендсен… он, конечно, хороший парень, и я всегда буду благодарна, что он спас мне жизнь после крушения «Икара». Но я думаю, что просто увлеклась этой благодарностью. Я никогда не хотела выходить за него замуж. – Она закрывает глаза, словно это трудно для нее, будто слова, которые она произносит, причиняют ей боль. – Надеюсь, с ним все в порядке, правда. Но я рада, что я здесь с отцом, что могу поддержать его.
Я понимаю, что рассматриваю Тарвера, который смотрит новости без выражения. С таким же успехом он мог бы быть вытесан из камня, потому что признание Лили, похоже, не влияет на него.
– Это не она, – говорит Джубили, и на этот раз ее тон не терпит возражений. – Даже если бы она так считала… и поверьте мне, она так не считает. Она бы никогда не сказала об этом в новостях. Она бы никогда не поступила так с Тарвером. Каким-то образом шепот научился притворяться, чтобы казалось, что это настоящая Лили.
– С этой целью, – теперь говорит Лару, обнимая дочь за плечи и сжимая ее, – я обращаюсь ко всем планетарным делегациям, где бы вы ни находились, кто бы где ни оказался, с просьбой продолжать работу Галактического саммита, несмотря на эту великую трагедию. Мир слишком важен, чтобы его можно было приостановить… мы должны найти способ для всех людей во всей Галактике жить безопасной, счастливой, безболезненной жизнью. Я отправил все имеющиеся в моем распоряжении ресурсы на спасательные операции, проходящие здесь, но я хотел бы пригласить все выжившие планетарные делегации приехать завтра в мой дом на встречу. Хотя мы еще не знаем, что привело к крушению «Дедала», мы не можем сбрасывать со счетов возможность вмешательства мятежников-террористов, что делает этот саммит о мире еще более жизненно важным. Возможно, палаты Галактического Совета рухнули и были разрушены, но дух мира не должен погаснуть.
Даже я начинаю сомневаться, несмотря на ненависть, которую я должна испытывать к нему, задаваясь вопросом, а вдруг он делает что-то благородное. Даже зная, что это не мятежники разрушили «Дедал», я обнаруживаю, что хочу слушать его. Возможно, я и провела последний год, учась уговаривать людей делать то, что мне было нужно, но Лару в этом мастер. Сердце сжимается при мысли, что я могу иметь что-то общее с этим монстром.
Флинна, однако, трясет… его голос свиреп:
– Неправда, – шепчет он. – Невозможно, чтобы каждый сенатор покинул «Дедал» живым… любая принятая резолюция потребовала бы голосования выборных должностных лиц. Он что-то задумал.
Камера сотрясается, затем головокружительно виляет в сторону, показывая только разрушенные здания и странно зеленый газон двора «КЛ», а затем она снова замирает и воздух покидает комнату.
Мы видим разлом. Его медленно, кропотливо перемещает команда из двух десятков человек, и только некоторые из них в форме «КЛ». Он активен, отбрасывает голубое свечение на траву, на лица людей, которые его переносят.
– Ах, да. – Камера снова поворачивается, чтобы показать Лару, повернувшегося, чтобы понаблюдать за прогрессом перенесения разлома. С этого ракурса хорошо видно устройство над его ухом, которое замаскировано под микрофон. Маленький кусочек электроники – все, что стоит между ним и доминированием шепота, населяющим Лили. – Я надеялся подождать, чтобы представить эту новую технологию, пока не поговорю с планетарными делегатами, но в свете данной катастрофы я думаю, что это необходимо сделать больше сейчас, чем когда-либо.
Он замолкает, оглядываясь в сторону, взглядом отыскивая Лили, которая улыбается ему в ответ, являя каждый дюйм обожающей дочери. Я рассматриваю ее лицо, пытаясь найти какой-то признак того, что внутри нее, какой-то намек на ужасающее существо, которое мы видели на «Дедале». Но она только улыбается и ободряюще кивает отцу. И она не отпускает его руку.
– В «Компании Лару» мы пытались подключиться к источнику чистой, возобновляемой энергии в течение десятилетий. И наконец, наконец-то… мы добились этого.
Камера начинается трястись, затем стабилизируется. Затем голос за ней заикаясь, произносит:
– Простите, месье Лару. Вы говорите…
Лару кивает, его лицо светится серьезностью и решительностью.
– Перед вами первый в Галактике стабильный, безопасный генератор гиперпространства. Мы давно знаем об огромных, бесконечных запасах энергии по ту сторону пространственной ткани, отделяющей нас от гиперпространства. В действительности одна из проблем, с которой мы сталкивались при проектировании кораблей, заключалась в том, чтобы безопасно скользить через гиперпространство, чтобы сократить межзвездные путешествия, не нанося вреда нам или нашим кораблям. Но после десятилетий экспериментов мы, наконец, усовершенствовали процесс.
Оператор лишается дара речи, да и мы тоже, собранные вокруг свечения наладонника.
Когда я поднимаю взгляд, я вижу только кружок бледных лиц.
– Это еще не все, – говорит Лили, глядя на отца, – скажи им, папа… продолжай, скажи им.
Лару похлопывает ее по руке и улыбается.
– Возможно, сейчас неподходящее время для такого объявления, но я намерен поделиться схемами этого устройства со всеми планетарными делегациями. Бесплатно. Никаких подвохов, никаких бахвальств. Я верю, что разделение этой свободной, безграничной власти с Галактикой устранит необходимость в восстаниях. Все люди, будь то колонисты, граждане или мятежники, будут иметь доступ к компьютерам, школам, больницам. Усилия по терраформированию будут продолжаться с беспрецедентной скоростью, сокращая период времени до того, как новые планеты станут самоподдерживающимися, самоуправляющимися. С образованием, медициной и свободным обменом идеями, я уверен, мы все сможем, наконец, обрести мир.
Камера возвращается к разлому, который продолжают тащить люди Лару, а затем замирает. В нижней части проекции появляется тоненькая полоска, сообщающая нам, что идет буферизация, а затем она становится серой, указывая нам, что соединение потеряно. Гиперсеть снова отрубилась.
Стоит тишина. Только отдаленные сирены и еле слышные звуки, издаваемые людьми Кумико в соседней комнате, подсказывают мне, что я не оглохла.
Проходит кажущаяся вечность, прежде чем кто-то… Гидеон двигается. Он наклоняется вперед, тянется к наладоннику, изображение которого застыло на разломе. Он приближает картинку щелчком пальцев, и хотя он не может сделать ее менее зернистой, всем очевидно, что он заметил. Одна из тех, кто помогает сдвигать разлом, повернула голову так, что мы можем видеть ее глаза. Они пустые и черные, как беззвездная ночь.
Я чувствую, что дрожу, и прижимаю руки к телу, словно так могу как-то утешить себя. Лару не смог бы сделать это лучше, если бы все спланировал. Без сомнения он планировал попытаться отправить технологию разлома на другие планеты после саммита. Теперь он может извлечь выгоду из катастрофы, чтобы сделать ее похожей на миссию милосердия. Никто не будет винить его за крушение «Дедала», если они поверят, что он принесет чистую, возобновляемую энергию во все уголки Галактики. Если они думают, что он в одиночку восстановит Галактику, они воспоют его как героя и вспомнят «Дедал», как трагический катализатор золотого века.
За исключением того, что мы знаем, что на самом деле представляет собой разлом. Эти черные глаза смотрят на нас с зернистого лица женщины на стоп-кадре наладонника.
Он не мог бы спланировать это лучше…
Я так учащенно дышу, что у меня болит горло, и я чувствую, как все глаза в комнате устремляются на меня.
– Одна неделя, – выговариваю я, поднимая взгляд, пока не нахожу лицо Гидеона. – Когда мы впервые обнаружили этот разлом в «Компании Лару», мы слышали, как они сказали, что у них есть одна неделя, чтобы заставить его работать должным образом. Мы думали, что они говорили о торжестве на «Дедале», что он что-то запланировал на гала-вечер.
Пока я говорю, лицо Гидеона постепенно бледнеет. Он поднимает дрожащую руку, чтобы провести ею по лицу.
– Речь никогда не шла о торжестве. Речь шла о саммите. Он не мог спланировать крушение, но это… Он хотел представить разлом на саммите.
– Если он соберет выживших планетарных лидеров, – медленно произносит Флинн, – и даст им чертежи, чтобы построить то, что они считают источниками бесконечной, чистой энергии…
– Тогда через несколько недель на всех планетах будут разломы, – заканчивается Джубили, когда голос Флинна замолкает. – И он сможет контролировать каждого человека в Галактике. Как он практиковал на Эйвоне. Что он совершенствовал здесь, на Коринфе. – На этот раз она не похожа на идеального солдата, которого мы все так боялись на Эйвоне. Она не похожа на «Крепкого орешка», которая вела в бой самые быстрые и смертоносные отряды. Сейчас она выглядит испуганной.
Я проглатываю кислый страх, угрожающий задушить меня.
– И вот как он остановит восстания.
– Но почему шепот, контролирующий Лили помогает ему? – спрашивает Джубили, нахмурив брови. – Он же использовал их для своих целей.
Тарвер сглатывает и говорит хриплым голосом.
– Лили говорила, что она чувствовала этот последний шепот в разломе, что он был злой и измученный годами пыток. А что если он хочет отомстить не только Лару, но и всем нам… тогда доступ к разломам по всей Галактике будет соответствовать его целям, расширяя его досягаемость, чтобы человечеству негде было спрятаться.
– Лару и шепот хотят одного и того же, – бормочет Флинн. – Вопрос только в том, кто отвечает за включение этих разломов.
Пустые черные глаза голографической женщины доминируют в комнате, больше, чем жизнь в проекции наладонника. Мир, сказал Лару. Как будто мир – это просто отсутствие конфликта. Как будто это то, что можно навязать каждому разуму в Галактике. Как будто выбор – это пламя, которое нужно погасить удушающим одеялом.
Скрежет стула по цементу вырывает нас из наших собственных ям страха. Я смотрю вверх, чтобы найти Тарвера на ногах в первый раз после аварии.
– Мы остановим его, – тихо произносит он. – Мы отправимся на саммит, разоблачим его планы и остановим их обоих.
Мальчик, потерявший брата из-за ревности голубоглазого, теперь тоже повзрослел. Он проживает в нашем мире больше времени, чем в своем собственном, ища связи по всей гиперсети. Его горе не так сильно отличается от горя дочери нашего хранителя, и все же они не ищут друг друга, чтобы разделить эту боль.
Вместо этого он ныряет глубже в паутину потоков данных и информации, а она отступает, чтобы скользить по поверхности мира. Он старается быть незаметным, придерживаясь темноты и тени, желая не оставлять следов там, где он был. Она же освещает собой мир, видимая всеми и неузнанная никем.
Они оба так одиноки.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ГИДЕОН
ВЕРХНИЙ ГОРОД ПРАКТИЧЕСКИ заброшен, даже после наступления рассвета, который потихоньку начинает ползти по улицам между зданиями. Солнце, кажется, поднимается медленнее, чем обычно, просачиваясь сквозь смог и дым. Постепенно оно сочится по улицам и превращает белокаменные руины огромного торгового центра перед нами в бледно-золотые. С далекими, наконец-то, умолкнувшими сиренами, создается ощущение, что эти здания рухнули столетия назад, а не прошлой ночью.
Некоторые из них кажутся совершенно прекрасными, нетронутыми, другие пострадали от структурных повреждений даже вдали от места крушения. Все, кто мог эвакуироваться, уже эвакуированы. Это похоже на прогулку по съемочной площадке из фильма-катастрофы, на постапокалиптический пейзаж города после извержения вулкана, который покрыл мир пеплом. Здесь на удивление мало тел… Джубили объясняет мне шепотом, что они будут в основном внутри зданий, погребенные под обломками. В этом есть какая-то жуткая красота, и чувство ожидания, будто сейчас люди выйдут из-за своих картонных коробок в любой момент… как посещение школы в неурочное время или взлом парка развлечений в межсезонье.
За исключением, конечно, тех людей, что лежат неподвижно, или оболочек шепотов, которых мы видим только издалека. Но все они движутся в одном направлении: к обломкам «Дедала» и разлому.
Поместье Лару занимает площадь, охватывающую по крайней мере десять городских кварталов, и даже когда нас согласились подбросить несколько солдат Кумико, нам еще идти и идти. К счастью, у них были запасы одежды, которыми они снабдили нас, иначе нам пришлось бы проникать в поместье Лару в потрепанной, вечерней одежде. На самом деле, странно видеть Софию, одетую в черные брюки-карго, жилет и ботинки в стиле милитари, что я никак не могу уложить это в голове.
Массивные кованые ворота у входа с улицы в основном для вида – воздух сияет контрольным проблеском охранного поля. Тарвер набирает комбинацию чисел, которая заставляет поле замерцать, а затем исчезнуть.
– Код Лили, – бормочет он. – Никто не потрудился его сменить.
За воротами раскинулось поле пышной зеленой травы и сады, засаженные десятками бледно-розовых кустов роз – любимцы Лили, согласно колонкам сплетен и архитектурным журналам, которые брали интервью у семьи. Мы минуем скамейку в тени плакучей ивы, из-за вида которой Тарвер сжимает челюсти. Что-то это напоминает, поначалу никак не могу вспомнить, пока не щелкает в мозгу. В этом саду были сделаны фотографии их помолвки.
Территория, как и город снаружи, устрашающе безлюдна. Если здесь должен проходить саммит, даже неофициальный, здесь должны находиться люди. Камердинеры, официанты, телохранители, персонал… но вместо этого все тихо и спокойно, как в сказочном замке, заброшенном на сто лет. Я почти ожидаю увидеть слуг и поваров, спящими на своих постах. Вместо этого здесь только мы, наши следы на траве и камнях, как если мы единственные люди, оставшиеся в мире.
Мы и призрак Лили Лару.
Я никогда не был в поместье Лару на Коринфе. Мы с Саймоном приходили после школы в их особняк на Парадизе, в один из их многочисленных домов отдыха, и там играли… Саймон играл, во всяком случае. Я же проводил дни, наблюдая за ними через перила лестницы на чердак, что был над игровой комнатой. Это было настолько близко, насколько мне было позволено приблизится, прежде чем Саймон прогонит меня. Я помню, как они забавлялись с электронной аппаратурой, как Саймон показал ей, как перепрограммировать автономные чистящие боты, чтобы они воспроизводили музыку через случайные промежутки времени, или чтобы они начали жевать бахрому на коврах. Я подглядывал, мечтая быть вместе с ними, когда они запускали петарды на теннисных кортах с кузенами Лили, или, позже, когда они смотрели фильмы в кабинете, старательно сидя на расстоянии вытянутой руки. Я помню, как наблюдал за этой дистанцией, неделя за неделей. Помню, что после наблюдения, когда мой старший брат вместо того, чтобы смотреть фильм весь вечер косился на нее, собираясь обнять ее за плечи, я решил, что никогда не стану таким… боящимся девушки.
А теперь София может остановить мое сердце одним взглядом.
Тарвер сходит с тропинки и ведет нас к восточному крылу дома, направляясь ко входу для слуг, что может дать нам больше укрытия, когда мы ворвемся внутрь. Несмотря на безлюдность территории, у входной двери наверняка будут охранники… если не кто-то покруче, например, телохранители, привезенные различными сенаторами и их делегациями. Я мельком рассматриваю дом через окна, пока мы идем. Рояль здесь, солнечный солярий там. В комнатах ни души.
Вход для слуг снабжен замком с набором цифр и ручным сканером. И хотя система с радостью принимает код, который вводит Тарвер, она выдает громкий сигнал и вспышку красного цвета, когда он кладет руку на сканер.
– Они знали, что мы придем? – бормочет Джубили бессознательно потянувшись, как я уверен, за пистолетом.
Тарвер пытается второй раз, и результат выходит таким же, из-за чего он становится мрачным.
– Трудно сказать. Он мог запросто лишить меня доступа неделю назад, просто чтобы вывести меня из себя. Мы с Лару совсем не отец и сын. – Он отходит в сторону, чтобы заглянуть в окно, прикрывая глаза от солнечного света руками по бокам.
София смотрит на меня, и я понимаю почему… я слегка качаю головой.
– Возможно, я смогу взломать цифровой замок, но это займет какое-то время, возможно, пару часов. Все было бы по-другому, если бы у меня было время спланировать все заранее, но… – я морщусь.
– Может тогда, все-таки попробуем через парадную дверь? – спрашивает София и ожидает ответа, переводя взгляд с меня на других. – Флинн входит в состав делегации Эйвона, так что мы можем оставить Тарвера здесь, а потом открыть ему дверь…
Ее бормотание прерывается громким, резким треском бьющегося стекла, заставляя меня отскочить на полшага назад. Тарвер, игнорируя остальных, стряхивает осколки стекла с локтя куртки.
– Не могу сказать, сколько раз я хотел это сделать, – комментирует он, протягивая руку через разбитое окно, чтобы отпереть раму.
Мы все начеку, когда пересекаем первый этаж, но, кажется, никто не слышал, как разбилось окно. Я не могу стряхнуть озноб, ползущий вверх и вниз по спине, из-за неправильности такого дома, такой стерильной жизни.
– Ты же был здесь раньше, – говорит Флинн Тарверу, когда мы прокрадываемся мимо большой, темной кухни. – Где он мог бы провести импровизированную встречу на высшем уровне?
– Вероятно, в обеденном зале, – нахмурив брови отвечает Тарвер. – Или в большом зале. Мы никогда не проводили там много времени. – Он останавливается, делает неуверенные шаги, а затем глубоко вздыхает. – Давайте остановимся на секунду и прислушаемся… мы должны услышать голоса, если они где-то есть.
Мы все останавливаемся. Звук наших шагов по мраморному полу разносится эхом еще секунду прежде, чем затихнуть. Слева, изгибаясь, вокруг фонтана в виде колонны, стоит величественная лестница. Невидимая сила, притягивая капельки воды из бассейна внизу, заставляет их исчезать где-то наверху. В течение нескольких секунд я слышу лишь тихое журчание воды.
Затем слышится звук, но это не голоса. Низкий, механический гул, чья вибрация отдается глубоко в животе. Я поднимаю глаза, смотря на остальных. Они тоже его слышат, и на мгновение мы все смотрим друг на друга.
Джубили вздыхает.
– Это шаттл. Разогревают двигатели.
Тарвер, отказываясь от невидимости, срывается с места, переходя на бег, и мы все устремляемся за ним. Несмотря на спортивные тренировки, скалолазание и спуски достаточно сложно не отстать от него. Мои легкие болят. Если есть хоть малейший шанс, что Лили здесь, Тарвер не упустит его.
Мы выскакиваем через широкие французские двери на залитый солнцем двор и, моргая, останавливаемся. Один шаттл – орбитальный корабль, предназначенный для достижения Коринфской станции космопорта – уже взлетает. Вертикальные взлетные двигатели медленно вращаются, наклоняясь к небу. Тарвер выхватывает оружие, и на полсекунды он колеблется, направлять ли его на корабль, а затем опускает его.
– Ты пришел раньше, чем я ожидал, – голос принадлежит Родерику Лару, и на этот раз Тарвер не колеблется, когда поднимает пистолет и наставляет его на отца Лили.
– Где она? – требует он, делая пару шагов вперед.
Однако он вынужден остановиться, так как несколько человек во дворе поворачиваются к нему лицом с легким, но достаточно заметным угрожающим видом. Они не охранники, большинство из них слишком худы, слишком хорошо одеты или слишком стары для этой роли. И только после того, как я взглянул на их лица и нашел некоторых из них до боли знакомыми, я понял, кто они. Сенаторы из Галактического Совета. Я видел их по телевизору в новостных лентах.
И у каждого из них черные глаза и пустые лица, как у оболочек шепота.
– Я не думаю, что ты хочешь застрелить дюжину избранных чиновников, чтобы добраться до меня, – говорит Лару, и хотя он пытается казаться спокойным, даже забавным, я вижу, что что-то не так. Его костюм, обычно безупречно скроенный, потерт на манжетах и испорчен пятнами пепла и пыли. Его седые волосы в беспорядке на висках. Его взгляд устремляется в сторону Софии, и веселье в его взгляде застывает. – Опять ты. Это ты пытался навредить моей девочке.
София не скрывает ненависти в собственном выражении лица, но отвечает спокойно.
– Нет. Я пыталась причинить боль Вам.
– Так недальновидно, – отвечает Лару, и если бы не обстановка с сенаторами с пустыми глазами и их персоналом, с оружием, направленным на Лару, с шаттлами, жужжащими позади него, звучало бы так, будто он отчитывает школьницу. – Убив меня, вы только заклеймите всех убийц. Даже если вы уничтожите всех, кто здесь стоит, уже много сенаторов находятся на пути к своим планетам.
– Зачем вы это делаете? – задаю вопрос я. Сколько раз я говорил Софии, что убийство одного человека ничего не решит? Прямо сейчас это звучит актуальней не придумаешь. – У вас уже больше власти, чем у кого-либо в истории. Что еще вам нужно?
– Я хочу мира! – отрезает Лару.
Полудюжина сенаторов поворачиваются в унисон, словно по какой-то неслышной команде, чтобы начать загружать другой орбитальный шаттл. Третий, меньший корабль – это простой транспортник, не предназначенный покидать атмосферу… Лару не покидает Коринф. Пока нет.
– Мира, – повторяет он, восстанавливая контроль над своим голосом, достаточно громко, чтобы быть услышанным над двигателями шаттла. – Вы, дети, не понимаете, что такое потеря. Трагедию войны, когда невинные люди попадают в руки бессмысленного насилия.
– У нас нет понимания потери? – выдает со смешком Джубили. – Лару, здесь нет ни одного человека, кто бы не потерял кого-то из-за бессмысленного обмена насилием. Вы думаете, необходим возраст, чтобы познать боль? – Ее пистолет не колеблется, когда она направляет его на Лару.
Лару едва замечает этого.
– Их братья, – говорит она, кивая в сторону Тарвера и меня. – Его сестра. – Флинн, стоящий недалеко от Джубили, вздыхает, выпрямляя спину. Джубили сглатывает. – Мои родители.
– Мой отец, – шепчет София, заставляя меня податься к ней.
– И моя жена, – отвечает Лару холодным голосом. – Мама Лили.
Тарвер качает головой.
– Мама Лили погибла в аварии шаттла на Парадизе. Тогда ей было семь лет. Она рассказывала мне.
Лару засовывает руки в карманы и на мгновение опускает голову.
– Она умерла на шаттле. Но это было не на Парадизе. И это не был несчастный случай. – Его взгляд вспыхивает, линия его рта кривится от боли, такой же реальной, как у любого из нас. – Я посещал одну из своих исследовательских станций на планете, а она поехала со мной. Вспыхнули беспорядки… мятежники протестовали Бог знает против чего… и я приказал своим людям довезти ее до космопорта и посадить на шаттл, чтобы она была в безопасности. Шаттл был подорван.
Джубили меняет хватку на пистолете.
– Что за планета?
– Какое это имеет значение?
– Что это была за планета?
– Верона. Это была… это была Верона.
Джубили издает проклятие приглушенным голосом, пистолет опускается на долю секунды, прежде чем ее натренированность стабилизирует ее, и она подавляет шок и замешательство в выражении своего лица.
– Почему вы никогда не рассказывали об этом Лили? – Тарвер же не колеблется ни на секунду.
– Зачем мне это? – Лару переводит взгляд на него. – Зачем мне причинять ей боль, давать повод кого-то ненавидеть? Лили добрая и щедрая, и невинная… правда только причинит ей боль. Несчастный случай… можешь забыть об этом. Зачем мне говорить ей, что ее мать была убита теми самыми людьми, которым я пытался помочь?
– Помочь? – выдавливает Джубили.
Флинн понимает, что должен успокоить свою подругу, чей гнев настолько сильный, что пытается вырваться из нее. Он издает один из тех медленных, осторожных вдохов, которые я узнаю из эфира Эйвона, прежде чем заговорить.
– Ваша «помощь», сэр, привела к бесчисленным смертям на Эйвоне. Ваши эксперименты, ярость, возвращение к восстанию, от которого мы бы с легкостью мгновенно отказались бы в обмен на самую малость человечности…
– Эйвон. – Губы Лару слегка кривятся. – Эйвон – ничто. Несколько тысяч человек. Да, я построил разлом на Эйвоне, перевез туда сущности с Вероны. Ты же не имеешь в виду, что было бы лучше оставить их там, где погибли бы миллионы, а не сотни?
– Зачем кому-либо обязательно надо было умирать? – выпаливает София, ее глаза покраснели, кровь прилила к лицу.
– Чтобы спасти миллиарды, – отрезает Лару. – Я обнаружил этих существ, узнал на что они способны… если бы я только мог обуздать их. А что если часть из нас должна пасть, чтобы возвысить остальных? Это жертва… и ужасная. Большинство людей никогда не могли заставить себя сделать такой выбор. Большинство людей не имеют видения… большинство людей недостаточно сильны, чтобы сравнить жизни на чаше весов. Но представьте себе золотую эру, время абсолютного мира… где нет места ни убийствам, ни взрывам, ни боли. Никакого горя. Представьте… представьте, что вам больше никогда не придется терять любимого человека. – Впервые голос Лару дрогнул, треснул.
– Не вам выбирать, кого принести в жертву, кто должен умереть, – говорит Тарвер. – Возможно, вы пытались оберечь Лили, солгав о ее матери, но вы потеряли ее, когда убили Саймона Маршанта.
Глаза Лару мелькают в мою сторону, и я понимаю, что его равнодушие по отношению ко мне на «Дедале» было, по крайней мере, отчасти налетом… в его взгляде есть вина. Он точно знает, кто я такой.
