Текст книги "Раздробленный свет (ЛП)"

Автор книги: Эми Кауфман

Соавторы: Меган Спунер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

– И ты можешь добраться до главного офиса «КЛ» из трущоб? – в тоне Джубили слышится сомнение.

– Из трущоб можно добраться куда угодно, – отвечаю я. – Если знать как.

– Лучше доверься ей, – весело замечает Флинн. – Соф может попасть внутрь куда угодно.

Джубили колеблется… в конце концов, у нас нет времени пробовать другой маршрут, если мой не сработает… но только на долю секунды, прежде чем кивнуть и прибавить шагу.

– В течение дня хаос будет только нарастать, – предупреждает она, как будто этот беспорядок неудобен только сейчас. – Все будет как на Вероне, когда вспыхнуло восстание. – Ей не могло быть больше восьми или девяти лет, но она говорит так, словно говорит о чем-то, что произошло только вчера. Ее рот плотно сжат, рука лежит на новом пистолете у бедра. – Держитесь рядом.

Мои глаза продолжают различать знакомые черты: мужчина такого же роста, или вспышка песочного цвета волос, или мелькание ткани цвета индиго, которая соответствует его рюкзаку… но я вижу не Гидеона, а только фрагменты памяти. Если они с Тарвером уже наткнулись на оболочки наверху, то, возможно, они тоже где-то здесь, пытаются обойти армию Лили так же, как и мы.

Но я едва могу держать в поле зрения Джубили и Флинна из-за толкотни напуганной толпы. Гидеон и Тарвер могут пройти рядом в десяти метрах, и мы никогда их не заметим.

Внезапно чья-то рука хватает меня за руку и дергает назад. Мои губы складываются в крик, прежде чем я успеваю его остановить. Я резко оборачиваюсь и вижу женщину средних лет с окровавленным лицом. Ее зрачки расширены, и на мгновение я уверена, что это одна из оболочек Лили. Но глаза женщины смутно всматриваются в мое лицо, и я понимаю: у нее сотрясение мозга. Должно быть, ее ударило обломком.

– Мэнди? – спрашивает она. – Мэнди, это ты?

– Н-н-нет, – заикаясь, отвечаю я. Во рту пересыхает, сердце бешено колотится. Я в отчаянии оглядываюсь, но Флинн и Джубили уже исчезли в толпе. – Извините, я не….

– Мэнди? – снова спрашивает женщина, притягивая меня ближе, ее пальцы болезненно сжимают мою руку, когда я пытаюсь ее высвободить.

Затем появляется Джубили, проталкиваясь сквозь толпу. Никаких признаков Флинна.

– Отпусти ее, – приказывает она резко, держа руку на пистолете.

– Все в порядке, – выдыхаю я, пытаясь отцепиться от пальцев женщины. – Она запуталась. Не опасно.

– Я просто пытаюсь найти свою дочь, – стонет женщина, прежде чем ее рука соскальзывает с моей.

Джубили тянет меня прочь, уворачиваясь от толпы.

– Слишком много людей, – шепчет она мне на ухо, перекрывая шум голосов, сирен и разрушения. – Мы должны найти место, где можно спрятаться до ночи, когда будет безопаснее передвигаться. Иначе нас затопчут.

Я оглядываюсь и на краткий, застывший миг вижу женщину, сцепившую руки с растерянным, бегающим туда-сюда взглядом, стоящую на том же месте, а затем толпа набухает, смыкается вокруг нее, и она исчезает.

Мы забаррикадировались внутри того, что до мародеров было рестораном. Еды не осталось, большинство стульев и столов исчезли или разлетелись на куски. Передняя его часть была не более чем кабинкой, но дальше дверь все еще крепка, а кухня одно из тех мест с металлическими воротами. Пока они продержатся, тем более что внутри не осталось ничего, что стоило бы украсть.

Флинн и Джубили действуют эффективно, работая вместе, как будто они были рождены для этого, перемещая столы и стулья к двери, ища другие выходы. Один ведет в переулок, но имеет достаточно хороший засов, чтобы удовлетворить их. Только когда работа почти закончена, я вижу, что руки Джубили дрожат, когда она тащит мебель, и что ее лицо выглядит пепельным, несмотря на более смуглую кожу. Наконец Флинн кладет руку ей на плечо и что-то шепчет на ухо, от чего она кивает и переводит дыхание.

– Нам придется остаться здесь до темноты, – тихо произносит она. – Снаружи хаос.

Мы устраиваемся в тишине, прячась за стойкой и пытаемся немного отдохнуть. Они достали новые фонарики из заброшенного ларька и установили их под прикрытием стойки, чтобы нам не пришлось сидеть в темноте. Мы находим там еще один пистолет, засунутый туда, где бывший владелец мог вытащить его в случае ограбления. Интересно, что случилось, раз у них не было времени взять его с собой, когда они бежали. Это, вероятно, сертифицированный антиквариат, но так как ЭМИ Санджаны поджарил наше передовое оружие, то этот антиквариат в этом свете выглядит довольно хорошо.

Пока мы пережидаем, когда шум снаружи утихнет, я пытаюсь проглотить горсть крекеров и арахисового масла из наших запасов, и мои мысли возвращаются к Гидеону и Тарверу. Где-то над нами они окружены оболочками.

– Как вы думаете, Лили понимает? Думаете, она знает, что он творит? – слышу я свои вопросы.

– Возможно, – тихо отвечает Джубили. – Я выросла на Вероне и несколько раз сталкивалась там с шепотами, хотя была еще ребенком. Я снова встретила такого же на Эйвоне.

Я роняю пригоршню крекеров, крошки рассыпаются по полу.

– Ты общалась с одним из них? С шепотами?

Губы Джубили дрогнули, когда она взглянула на Флинна.

– В каком-то смысле, да. – Она видит выражение моего лица и поднимает брови. – Не все они плохие. Это то, что с ними сделал Лару… он их мучил. Превращая их в оружие.

Мое горло сжимается, заставляя меня сглотнуть, прежде чем начать говорить.

– Правильное давление может превратить любого в монстра. – Звук выстрела. Лили падает. Лицо Тарвера, когда он смотрит на меня. – Любого.

Глаза Джубили переводятся на меня, и, хотя мне это могло показаться, на мгновение мне кажется, что я почти вижу сочувствие на ее лице. Она кивает.

– Тот, с кем я общалась… он не поддался ярости. Он был мне другом. – Ее голос становится грубее, и ей приходится откашляться, когда она замолкает.

– На «Дедале» шепот сказал, что он не только последний, но и самый старый. Первый, с кем начали экспериментировать, – тихо произносит Флинн. – У Лару было много времени, чтобы превратить это существо во что-то злое.

– Но они не люди, – протестую я, голова идет кругом. – Санджана сказала, что они были сущностями чистой энергии. Такие понятия, как месть, боль и ненависть… которые известны нам… но они даже не испытывают эмоций.

– Так и есть, – спешит возразить Джубили. – Может, они и не начинали понимать эмоции, но тот, которого я знала… Он чувствовал все. Он умер, чтобы спасти нас от других шепотов на Эйвоне.

– Это не поможет нам сейчас. – Я со стуком ударяюсь головой о полку. – Лили – единственный шепот, оставшийся по эту сторону разлома, так что мы сами по себе. У нас нет других людей, готовых помочь нам. И если Лили все еще где-то там, не похоже, что она может что-то сделать.

Мы все замолкаем после этого, и я хочу только, чтобы я могла заставить замолчать одну мысль, кружащуюся в моей голове. Гидеон все еще там.

И если он до сих пор жив, он все ближе и ближе к шепоту.

Только когда я поднимаю голову и моргаю, прогоняя сон, я понимаю, что каким-то образом мне удалось задремать. Джубили спит или, по крайней мере, притворяется спящей, положив голову на колени Флинна. Он смотрит на нее сверху вниз, и кончиками пальцев поглаживает волосы на ее виске. Я сглатываю. Он поднимает голову, моргает и смотрит на меня. Его губы слегка подергиваются в слабой улыбке. Но в его взгляде есть что-то, что меня смущает.

– С ней все в порядке? – шепотом спрашиваю я, глядя на Джубили, которая не шевелится.

Флинн кивает, отводит от меня взгляд, задерживаясь на девушке, спящей у него на коленях.

– Она сильная.

У меня самой губы подергиваются.

– Я не об этом спрашиваю.

Флинн смотрит на меня, издавая слабый смешок.

– Забыл, с кем говорю. – Он прислоняет голову к полкам позади себя. – Это пробуждает плохие воспоминания.

– Верона?

Он снова кивает.

– Она там выросла. Ее родители погибли во время беспорядков, последовавших за взрывами. Их застрелили на ее глазах.

Мое сердце сжимается.

– Не знала об этом.

– Я тоже, пока… ну, можно назвать вещи своими именами. Пока я не похитил ее с военной базы.

– Когда-нибудь тебе придется рассказать мне всю историю того, что произошло между этим и… ну, и этим. Я киваю в их сторону, что-то в моей голове все еще инстинктивно возражает против вида моего друга Флинна, предводителя фианны, обнимающего trodaire. Если Гидеон и Тарвер потерпят неудачу, если шепот полностью отключит нас от гиперпространства, мы окажемся в ловушке здесь, на Коринфе. То, что мы с Эйвона не будет значить ничего.

Флинн выдает смешок и снова понижает голос, когда Джубили шевелится.

– Есть несколько дней? – серьезно спрашивает он, глядя на меня. – Кстати, спасибо. За то, что ты сделала на шаттле на Эйвоне, когда мы с Джубили были в бегах… спасибо, что отвлекла солдат, чтобы мы с ней могли уйти. Я знаю, у тебя не было причин доверять ей.

– Я доверяла тебе, – мгновенно отвечаю я и замираю, мысли скрежещут друг о друга. Потому что я полностью ему доверяла. Как могло случиться, что за год я забыла, как это делается? Почему я должна доверять Гидеону меньше, чем Флинну?

Потому что он солгал тебе.

Ну, ты тоже лгала ему. Что еще у тебя есть?

– А ты то как?

Я открываю глаза и вижу, что Флинн наблюдает за мной, его выразительные черты лица выражают беспокойство. Я начинаю отвечать, замирая с приоткрытыми губами, голос застревает в горле.

– Я тоже сильная, – наконец, говорю я.

Уголок рта Флинна приподнимается.

– Я не об этом спрашиваю.

Я закрываю глаза, жалея, что не могу заткнуть и уши. Несмотря на мой разговор с Тарвером, каждая часть меня кричит, что это все-таки моя вина. Одно дело примириться с мыслью стать убийцей, убить злого человека, ответственного за смерть сотен, если не тысяч людей. Другое дело быть в мире с причиной конца света.

– Он будет в порядке, – спокойно говорит он.

– Это то, на что я должна надеяться? – шепчу я. С закрытыми глазами я слышу звуки все еще отдающиеся эхом снаружи, хотя толпа поредела почти до нуля.

– Конечно, – отвечает Флинн. – Послушай, я не видел Мерендсена в действии, но я видел Джубили. Она клянется, что он научил ее всему, что она знает, и он даже лучше, чем она. И хотя мне трудно в это поверить, это говорит о том, что он знает, что делает, и Гидеон с ним в такой же безопасности, как если бы он был здесь.

Я качаю головой, как бы отмахиваясь от беспокойства, так и пытаясь стряхнуть жжение в глазах.

– Гидеон сделал свой выбор.

– Как ты сделала свой на «Дедале». – Я открываю глаза и вижу, что Флинн смотрит на спящую Джубили. – Забавно, как мы позволяем нашему выбору определять нас.

Как бы я ни любила Флинна, философская дискуссия – последнее, что мне сейчас нужно. Я прижимаю ладони к глазам, пытаясь вытереть их и привести в порядок мысли, и молчу.

Он, кажется, этого не замечает.

– Там, на Эйвоне, каждый мой выбор превращал меня в предателя. Иногда мне казалось, что я делаю то, что лучше для фианны, иногда мне казалось, что я лгу себе, и все это ради нее.

– А теперь? – Я искоса смотрю на него, наблюдая, как он наклоняет голову.

– Я доверился своему сердцу. – Флинн на мгновение встречает этот косой взгляд, затем вздыхает. – Это не значит, что в твоем сердце не может быть противоречий. Но, по крайней мере, для меня и для Джубили, и для Эйвона оказалось, что я был прав, доверяя ему.

Я повторяю его вздох, мой больше похож на взрыв смеха.

– Следовать зову сердца? Серьезно? Это твой совет? Я уверена, что однажды читала это в печеньке с предсказанием.

Флинн улыбается мне.

– Как ты думаешь, где я его взял? – Но потом его улыбка смягчается, и он слегка качает головой. – Это просто совет. Но, вероятно, следовать труднее всего. Всегда легче сделать ожидаемое, чем правильное.

– Если ты пытаешься поблагодарить меня за попытку убийства, то делаешь это окольным путем.

– Думаешь, стрельба в Лару была правильным решением? – Флинн поднимает бровь. – То, что велело тебе сердце?

Я хочу, чтобы Гидеон знал, что единственная причина, по которой я не рассказала ему о своем плане, это то, что я понимала, что он попытается отговорить меня от этого. И я знала, что он добьется успеха.

Я стискиваю зубы. Это не имеет значения. Гидеон ушел. Я отвожу взгляд от Флинна, выискивая что-то, что угодно, но только не сочувствие, беспокойство, заботу. Пол усыпан мусором и осколками стекла, на них напечатаны карточки с логотипом ресторана. Мое сердце внезапно сжимается, когда я протягиваю руку, чтобы взять одну из них «Миссис ФАН», гласит она, рядом с кодом сканирования для открытия меню.

Мы отсиживаемся в ресторане, куда Гидеон ходил за ужином в тот вечер, когда мы были в галерее. В ночь перед тем, как я узнала, что он Валет. В ту ночь, когда мы… у меня перехватывает дыхание, в глазах блестят слезы, и я пытаюсь сдержать кашель.

– Соф? – встревоженно спрашивает Флинн. Джубили шевелится, бормоча что-то, похожее на вопрос, и полусонная тянется к бедру, где лежит пистолет.

– Нет, все в порядке. – Я засовываю карточку в карман.

– Я не хотел тебя расстраивать. – Он бросает на меня испытующий взгляд, а потом Джубили ерзает у него на коленях, и он отвлекается.

– Я в порядке. Я… я бы хотела подышать свежим воздухом, если можно. Вроде бы там тихо.

Флинн потирает руку Джубили, и она опять успокаивается.

– Ты уверена? Там совсем не безопасно.

– Ну же. Это я. – Я улыбаюсь ему своей старой улыбкой, которую все еще легко обнаружить, несмотря ни на что. – Я могу о себе позаботиться.

Флинн все еще колеблется, запрокидывает голову, словно хочет посмотреть, пусты ли улицы.

– Если завтра наступит конец света, – добавляю я сухо, – я бы хотела размять ноги в последний раз.

– Дай ей пистолет, – бормочет Джубили, не открывая глаз. – Сейчас там тихо.

Рот Флинна дергается, он снова смотрит на меня и тянется за пистолетом, который отложил в сторону.

– Ты слышала ее.

Я удостоверяюсь, что пистолет на предохранителе, прежде чем заправляю его за пояс брюк. Тихо откладываю щит-барьер, чтобы Флинн не заметил, и не заспорил, и неуверенно поднимаюсь на ноги. Здесь так много людей, что шепот не сможет выделить меня из толпы беженцев, и мне отчаянно нужно побыть одной, чтобы вздохнуть. Схватив один из фонариков, я проскальзываю к заднему выходу и когда оглядываюсь, вижу сонно сидящую Джубили кладущую руку на щеку Флинна. Он наклоняется к ней, но дверь между нами закрывается прежде, чем его губы касаются ее губ.

Я дрожу, но не только от холода. Однако холодает – все машины, люди, торговцы и жизнь, которые нагревают подземный город, теперь молчат, и без солнца наверху температура падает так, как никогда. Если это то место, куда Гидеон ходил за едой, то это недалеко от галереи. И, не принимая никакого сознательного решения, я нахожу, что именно туда ведут меня ноги.

Мне требуется несколько минут, чтобы сориентироваться, найти в памяти ориентиры, которые я видела в начале переулка. Без фонарей над головой, и только с фонариком, чтобы направлять мои шаги, все выглядит по-другому. Но, в конце концов, я нахожу фасад из искусственного кирпича, который помню, и нахожу вход, где Гидеон отрывал доски, и проскальзываю внутрь.

За дверью темно, но звук моих шагов меняется. Эхо говорит о необъятности скрытой за стеной галереи. В моей памяти я слышу щелчок выключателя, вижу неоновые огни, вспыхивающие один за другим. Их молочные отражения скользят по пыльному мраморному полу. Я слышу «Вальс бабочек» и ощущаю вкус поцелуя Гидеона.

Я поворачиваю фонарик, рука дрожит… и сердце падает.

Половина витрин исчезла. На их месте груды кирпича, камня и битого стекла. Несколько неоновых вывесок разбиты вдребезги, и даже если бы было электричество, ни одна из них не светилась бы сейчас. Я позволила лучу фонарика опуститься и мой взгляд последовал за ним. Мраморный пол разбит вдребезги, пыль потревоженная дождем обломков сверху, исчезла, наверное, когда «Дедал» рухнул в нескольких кварталах. Я даже не вижу, где были наши следы, узоры, которые мы создали, пока я учила его танцевать.

Я отступаю на шаг и провожу фонариком вдоль стены, пока не вижу гнездо спутанных одеял, в котором мы спали. Оно все еще там, будто Гидеон ушел в спешке после того, как я сбежала отсюда. Следы давно исчезли, но я все еще вижу очертания нас в одеялах. Два тела, свернувшиеся друг против друга, как переплетающиеся запятые, как подвески Инь и Ян. Дешевый пластик, который всегда ломается.

– Привет, Ямочки.

Голос разрушает тишину и заставляет меня с судорожным вздохом отшатнуться назад. Фонарик дико мечется, пока я не вижу, кто там… хотя я это уже знаю и часть меня даже не удивлена. Ночь перед битвой, затишье перед бурей… куда еще мы придем, как не в последнее безопасное место?

Гидеон держит руки в карманах, прислонившись к дверному косяку, опустив голову так, чтобы луч фонарика не ослепил его. Это также означает, что я не могу прочитать выражение его лица. Как хорошо он меня знает.

– Я не думал, что ты когда-нибудь вернешься сюда.

Я все еще пытаюсь отдышаться, заставить сердце не выпрыгнуть из груди. Адреналин поет в мышцах, заставляя их напрячься.

– Т-Тарвер?

– Он в порядке. – Гидеон на мгновение поднимает глаза, моргая от света. Его глаза налиты кровью, он выглядит измученным. – Ну, не совсем в порядке. Но он не ранен. Он спит, ну, или по крайней мере отдыхает в нескольких кварталах отсюда. А остальные?

– Тоже. – Я снова могу дышать, но сердце все еще колотится, стучит в ушах в такт отдаленному вою сирены. – Ты ранен?

– Просто устал. – Я слышу ее в его голосе – усталость. Он на грани. Он пытается скрыть это, но одного взгляда достаточно, чтобы мне захотелось бросить фонарик и подойти к нему.

Вместо этого я крепче сжимаю его и смотрю на стену рядом с ним. Я не могу находиться здесь и болтать с ним, как будто все в порядке, как будто мы встретились где-то за кофе и болтаем ни о чем.

– Перепрограммирование разлома, ты можешь это сделать?

– Почти, – отвечает он. – Я доведу дело до конца. Код обалденный, такой сложный. Я никогда не видел ничего подобного. Если не заморачиваться на цели, просто видеть, что они сделали, это… это искусство.

– Но ты не можешь не заморачиваться, – указываю я, мой голос звучит жестко в моих ушах. – Это не просто искусство, Гидеон. Это не какая-то загадка, которую нужно разгадать, чтобы доказать, что Валет лучший в своем деле.

– Знаю.

И голос у него такой слабый, такой усталый, что я смягчаюсь… или, может быть, просто, если мы будем ссориться из-за этого, я развалюсь на тысячу кусочков.

– Гидеон, почему ты здесь?

– Хорошо побыть в знакомом месте, даже если это всего на несколько минут, – отвечает он так тихо, что я едва его слышу. – Где-нибудь, где остались хорошие воспоминания, о чем я хочу подумать. Мне это было нужно сегодня вечером. Разве не поэтому ты здесь?

Сегодня вечером. Вполне возможно, что он имеет в виду нашу последнюю ночь во Вселенной. Скорее всего, это наша последняя ночь. Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на сердцебиение, и снова пытаюсь собраться с мыслями. Мы не на одной стороне. Если он это сделает, то рискует потерять рассудок и навсегда отрезать нас от гиперпространства, и я не уверена, что из этого пугает меня больше. Я не могу ответить, потому что у меня так сжало горло. И даже если бы я могла бы, я не уверена, что смогла бы слушать себя, говоря правду: я тоже нуждалась в этом.

Молчание растягивается на несколько секунд, затем Гидеон вынимает руки из карманов и отталкивается от стены.

– София… – начинает он, делая шаг ко мне.

Я двигаюсь прежде, чем успеваю подумать, роняю фонарик и тянусь за пистолетом, заткнутым за пояс. Увидев его, он останавливается. Луч фонарика упирается в стену, отражая ровно столько света, чтобы я могла видеть его лицо. На нем замешательство, когда он останавливается в нескольких шагах от меня.

– Стой. – Мой голос звучит намного сильнее, чем я думала. – Ты сделал свой выбор. Ты с Тарвером. Я с остальными. Мы хотим разных вещей. – Не подходи ко мне, потому что я не знаю, сколько я смогу выдержать.

– Только мы этого не делаем, – тихо отвечает Гидеон, наблюдая за мной, а не за пистолетом, который все еще на предохранителе. Я даже не могу направить его на него. Ствол парит где-то посередине, не совсем опускаясь, не совсем поднимаясь, чтобы прицелиться в него. – Ты хочешь смерти Лили не больше, чем мы хотим уничтожения Вселенной.

– Ты не слышишь, как это звучит? – вспыхиваю я и перехватываю пистолет. – Одна жизнь против всей Вселенной? Тарвер, я понимаю, он… конечно, выбирает ее. Но ты… почему ты с ним? Почему ты ушел, почему не поговорил со мной?

Гидеон молчит несколько секунд, заставляя меня пожалеть о том, что я уронила фонарик, затрудняя обзор его лица.

– Почему ты не поговорила со мной до того, как попыталась убить Родерика Лару?

Удар от этого – тупая боль, его слова – еще одна ноша, лежащая поверх горя и вины, от которых у меня уже подгибаются колени. Я переступаю с ноги на ногу, шурша сапогом по грязному полу.

– Просто уходи, – выдавливаю я. – Я должна заставить тебя вернуться со мной, должна заставить тебя привести нас к Тарверу, чтобы мы могли остановить его. Но просто… Просто уходи.

Вес Гидеона тоже смещается, но он останавливает себя, прежде чем сделать еще один шаг ко мне.

– Это потому, что у меня есть вера, – медленно произносит он. – В Тарвера, в Лили. В том, что мой брат любил ее, потому что она того стоила, за нее стоило умереть. – Он сглатывает. – Я тебе уже говорил. Потому что, если бы ты была там вместо нее, во Вселенной не было бы силы, которая остановила бы меня.

Я качаю головой, горло слишком сжато, чтобы говорить. Лицо пылает, пылает от гнева, от разочарования, от всего того, что я говорила себе, что сказала бы Гидеону, если бы могла… а он стоит передо мной, и я до сих пор не могу произнести ни слова.

– Это потому, что должен быть способ, чтобы это сработало, – продолжает он, его глаза разглядывают мое лицо. – Потому что это во всяком случае невозможно, чтобы ты об этом не думала, и я отказываюсь признать, что так все и закончится.

Я прерывисто дышу, дуло пистолета все еще колеблется между нами.

– Ты все еще говоришь о Лили?

Его рот изгибается, улыбка такая грустная, что кажется, будто все мое тело разрывается надвое.

– Ты ж эксперт, – бормочет он. – Это ты мне скажи.

– Мы не можем доверять друг другу, – шепчу я. – Нельзя любить того, кому не доверяешь. Ты никогда не узнаешь, играю ли я с тобой, и я всегда буду задаваться вопросом, не играешь ли ты со мной, как Валет.

– И поэтому я здесь, – отрезает Гидеон, в отчаянии проводя рукой по волосам. – Я хотел вернуться в то место, где мы с тобой узнали правду друг о друге. Скорее всего, мы все умрем, и что хуже того, что это будет завтра. Мы никогда не узнаем, могли ли мы научиться доверять друг другу.

– Любил бы ты настоящую меня. – Мои глаза горят, тяжесть всего, что я хотела сказать ему, давит мне на горло, делая невозможным говорить.

– Думаешь, я не знаю тебя настоящую? – Глаза Гидеона расширяются, и в них появляется боль. Я такого не ожидала.

В тусклом свете он выглядит таким усталым, таким другим, в своем военном снаряжении, таким непохожим на нахального парня в рубашке «КЛ», который подмигнул мне с другой стороны голокомнаты. Я вижу, как его дыхание кружит пыль в воздухе, заставляя ее плясать в луче фонарика. Пока я смотрю на него, она ускоряется, пока я почти не слышу вальс, и каждая частичка пыли кружится в призраке той старой песни.

– Да пошло все, – выпаливаю я. Пистолет выскальзывает из пальцев больше не подчиняющихся моим командам и с грохотом падает на пол. – Мне все равно. – Я иду вперед, сокращая расстояние между нами и протягиваю к нему руку. Мои пальцы хватают края его пиджака, притягивая его ближе. Он наклоняет голову, его губы приоткрываются, чтобы встретиться с моими. Одна рука скользит вокруг моей талии, прижимая меня к нему, а другая запутывается в моих волосах. Его ладонь обжигает мою щеку.

Мы отступаем, пока я спиной не ударяюсь о стену. Чья-то нога соприкасается с фонариком, отсылая его вместе с лучом в темноту. Мои руки дрожат, когда они снимают с него пиджак, когда пальцы касаются его плеч, когда мышцы под его футболкой напрягаются в ответ на мое прикосновение. Его рот находит мой подбородок, горло, впадину за ухом и воздух выходит из меня со стоном.

– София, – бормочет он, прижимаясь ко мне бедрами и обнимая за талию. – Я всегда тебя знал.

Все, что я хотела сказать… Прости. Я должна была сказать тебе. Я хотела тебе сказать. Плевать мне на этого Валета. Мысли приходят обрывками, слишком запутанные, чтобы высказать их вслух, слишком трудные и слишком многочисленные, чтобы их отследить. Я подвела тебя. Я позволю тебе причинить мне боль. Я вернула бы все назад и сделала бы это снова.

– Боже, помоги мне, – выдыхаю я, слова сыплются из меня, врезаются в мои собственные уши и заставляют мир остановиться. Все, что я слышу – это дыхание Гидеона, его разгоряченная кожа обжигает мою, его твердое тело врезается в меня. Я изо всех сил пытаюсь дышать. Воздух врывается в мои легкие, будто пытаясь меня утопить. – Я доверяю тебе.

Я никогда не видел ее лица, девочки с прекрасными снами, только ее сознание. Но сейчас, глазами мальчика, который ее любит, я вижу, что она прекрасна. Я чувствую, как другие пытаются протиснуться мимо меня в поисках новых разрушений, ибо разрушение – это все, что они знают. Но я не могу перестать смотреть на нее. Хотел бы я смотреть на нее вечно.

Она позволяет мне взять ее за руку, наши пальцы переплетаются так же, как она и зеленоглазый мальчик позволили своим сердцам соединиться. Раздельно, но неотделимо. В этот момент я завидую их индивидуальности, их уникальности, красоте того, что они могут так касаться. В этот момент я завидую зеленоглазому мальчику, что он всегда сможет прикоснуться к ней вот так.

В этот момент я решаю, что они должны жить, что они должны показать другим все, чему можно научиться у человечества.

– Джубили Чейз, – шепчу я губами зеленоглазого мальчишки. – Я желаю…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГИДЕОН

ВСЕ, ЧТО Я ЧУВСТВУЮ – это ее тело, прижавшееся к моему. Тепло ее кожи, сочащееся сквозь ткань ее рубашки. Горячее дыхание на моей шее.

Все, что я слышу – это ее слова, эхом отдающиеся в тишине заброшенной галереи. «Любил бы ты настоящую меня? Я доверяю тебе».

Мы двое – единственные теплые точки в этом мире тьмы, и я больше всего на свете хочу, чтобы у меня нашлись слова, чтобы заставить ее увидеть правду. Хотя она играла со мной почти каждую минуту, что я ее знал, я знаю ее.

Мое сердце колотится с того момента, как она вошла в галерею, и я хочу отдать себя ей… этому, хотя знаю, что любить ее и доверять ей две разные вещи.

Я не могу ей доверять. И все же я это делаю.

О, черт.

Мои руки сжимаются вокруг нее по собственной воле, и она прижимается ко мне. Губы приоткрываются, когда мы теряемся друг в друге, отчаянно пытаясь сократить расстояние между нами, которого, мы оба хотим, чтобы не было. Мой пиджак с глухим стуком падает на пол, карманы полны снаряжения, и я пинком отправляю его в темноту. Ее руки скользят под мою футболку, обнажая кожу, и мой мозг начинает отключаться, чтобы я мог сосредоточиться на снятии ее рубашки, не прерывая поцелуй более чем на пару секунд.

Но одна мысль не покидает меня, рикошетом отдается в голове, требуя, чтобы ее услышали.

Имела ли она ввиду то, что сказала?

Я доверял ей на «Дедале», а она играла со мной каждую секунду. Она поцеловала меня, и когда я обнял ее, я подумал, что она искренне обещала отказаться от мести. Я бы не вынес, если бы она использовала свой лучший, последний шанс, чтобы смягчить меня, изменить мое решение.

Возможно, ей нужно помириться в ночь перед тем, как все закончится. Возможно, ей нужно сказать правду. Возможно, это правда.

– София, я должен… – бормочу я, уткнувшись лицом в ее плечо, половина моего сознания занята мысленным отображением расстояния до нашего старого гнезда из одеял.

– Хмм? – рассеянно произносит она. Этот единственный слог превращается в стон, который я хочу услышать снова. Затем она стягивает с меня рубашку и кладет обе руки мне на грудь, чтобы оттолкнуть меня от стены в сторону нашего гнезда. О да, Ямочки.

– Неважно, – бормочу я. Она ощущается так правильно в моих объятиях. Она то, что мне надо, и все же какая-то маленькая часть меня все еще не может удостовериться, не специально ли она это делает. Может ей надо перетащить меня со стороны Тарвера, убедиться, что Лили умрет, как говорила Санджана. Я знаю, ей было бы больно так мной манипулировать, но ставки слишком высоки… могу ли я винить ее?

– Скажи это, что бы это ни было, – бормочет она, когда моя спина ударяется о стену возле нашего гнезда, и она прижимается ко мне.

– Я должен это сделать. – Я шепчу эти слова, в то время как какая-то маленькая версия меня воет в глубине мозга, требуя заткнуться. – Я не оставлю Тарвера одного.

– Я знаю, – шепчет она в ответ, и когда я опускаю голову, она прижимается своим лбом к моему. – После всего, что было сделано с шепотом, возможно, именно это и свело его с ума. Одиночество.

Печаль в ее голосе вызывает ответную боль глубоко в моей груди. Мы оба знаем, что значит быть одинокими. Я осторожно приглаживаю ее волосы, чтобы мои пальцы не зацепились за завитки, оставшиеся там за последние несколько дней.

– Они по своей природе не злые. Если бы это было так, Лили вообще бы здесь не было. Она бы осталась мертвой на той планете, где они разбились.

– Я знаю, – отвечает она, отворачиваясь, чтобы положить голову мне на плечо. – Джубили знала одного из них, когда была еще ребенком, того самого, который помог ей и Флинну на Эйвоне. Мы превратили его в монстра, того, кто захватил Лили.

– Это сделал Лару. – Точно так же, как Лару ранил Софию, превратив девушку в моих объятиях в человека, способного на убийство. Так же, как он превратил меня в кого-то, кто терроризируя ее, мог оправдать охоту на нее. Мысль зависла прямо передо мной… какой вид действительно опаснее?

В голове проносится мысль, которая мелькнула у Мэй всего несколько дней назад, хотя кажется, что прошла целая жизнь. Теперь я произношу ее вслух.

– Однажды я подумал, что шепоты могут видеть все наши данные, все, что мы посылаем через гиперсеть. И что они об этом думают, если так и есть. Что они думают о нас.

– Наши данные, – эхом отзывается она. – Ты имеешь в виду…

– Все, что мы посылаем. От штрафов за парковку до поэзии.

– Если бы я могла видеть все это, – тихо говорит она в темноту, – весь наш гнев, все, что мы говорим друг другу, я бы не думала о нас много.

Я сгибаю колени, и она опускается за мной, когда моя спина сползает по стене, чтобы сесть в наше гнездо из одеял. Мы сидим вместе в почти полной темноте, переплетя конечности, прижавшись друг к другу, как будто только контакт спасет нас.