Текст книги "Такая разная Блу (ЛП)"

Автор книги: Эми Хармон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Мы возьмем мерседес! Мои длинные ноги просто не поместятся на заднем сидении твоего субару, Дарси!

– Ладно. Только вести буду я, а ты будешь спокойно сидеть сзади, – согласился Уилсон.

– Да пожалуйста! Я буду отдыхать или почитаю, или прикорну.

Но она не прочла ни слова. Не отдохнула. И не прикорнула, что, как я поняла, означало «немного поспасть». Вместо этого Тиффа болтала, смеялась и дурачилась. А я узнала несколько вещей о Уилсоне.

– Дарси когда-нибудь говорил тебе, что хотел отправиться по следам святого Патрика?

– Тиффа, прошу тебя, усни уже наконец, – простонал Уилсон голосом похожим на голос одного из своих студентов.

– Элис только-только исполнилось восемнадцать. Она окончила школу и хотела устроить себе незабываемый отдых. Я тогда уже не жила дома. Мне было 22, и я работала в небольшой лондонской галерее, но каждый год мы всей семьей неизменно отправлялись в отпуск. Мы выбирались куда-нибудь на пару недель, обычно это были теплые страны, где папа мог немного отдохнуть. Мы с Элис хотели поехать на юг Франции, а папа был не против присоединиться к нам. Но маленький Дарси был другого мнения. Он хотел поехать в Ирландию – холодную, дождливую и ветреную, в общем, такую же, как Манчестер в это время года. А все почему? Потому что не по годам умный мальчик только что прочитал книгу о святом Патрике. Мама, конечно же, сочла идею блестящей, и все мы в итоге вынуждены были взбираться на чертову гору в резиновых сапогах и брошюрами в руках.

Я хихикнула и бросила взгляд на беднягу Уилсона.

– Святой Патрик был классным, – пожал плечами он, ухмыльнувшись.

– Ну вот! Начинается! – скорбно простонала Тиффа.

– В четырнадцать лет он был похищен из дома, связан и увезен на корабле в Ирландию, где пробыл в рабстве до двадцати одного года. Затем ему удалось бежать, сесть на корабль, даже несмотря на то, что у него не было ничего, кроме одежды, и вернуться в Англию, что само по себе настоящее чудо. Его семья была вне себя от счастья, когда это произошло. Семья Патрика была довольно обеспеченной и образованной, поэтому он мог бы жить в достатке. Однако Ирландия никак не выходила у него из головы. Она часто снилась ему. И в этих снах Господь обращался к Патрику, прося вернуться в Ирландию для служения людям… в итоге так он и поступил. – Уилсон в восхищении покачал головой, словно история все еще вела его.

А я-то думала, что святой Патрик – это ирландский лепрекон. Я никогда не думала о нем как о реальном человеке. Или о реальном святом. Для меня это был просто праздник.

– И сколько вам было лет, когда вы открыли для себя святого Патрика? – поддразнила его я.

– Двенадцать! Ему было всего двенадцать, черт его дери! – сообщила Тиффа с заднего сидения, вызвав взрыв смеха. – Когда Дарси родился, то был одет в маленький галстук-бабочку и подтяжки.

– Подтяжки? – фыркнула я.

– Подтяжки, – сухо подтвердил Уилсон.

– Он всегда был настоящим ботаником, – усмехнулась Тиффа. – Именно поэтому, дорогая Блу, сейчас он такой умный. И замечательный.

– Даже не думай теперь ко мне подлизываться, Тифф, – улыбнулся Уилсон, ловя взгляд сестры в зеркале заднего вида.

– Ладно. Не буду. А ты знаешь о том, что он хотел стать врачом, Блу?

– Тиффа! – простонал Уилсон.

– Да, знаю. – Я похлопала историка по плечу.

– При этом это бы не составило для него труда. Он во всем был молодцом. Папа видел, как он умен, и решил, что Дарси просто обязан стать «служителем медицины», как его отец, как отец его отца. Однако Дарси был прилежен во всем, что касалось науки, правда, милый?

Уилсон только вздохнул и покачал головой.

– Дарси все время ходил, уткнувшись носом в книгу. Он знал кучу слов и всегда вставлял их к месту, во всяком случае, мне так кажется. Он любил историю, литературу, поэзию.

– Вы слышали, как он цитирует Данте? – перебила я.

Уилсон впился в меня взглядом.

– Какой же любимой поэмой вы с нами поделились… о гарпиях, по-моему? – спросила я.

Уилсон порылся в памяти и воспроизвел несколько строк.

Тиффа простонала:

– Это ужасно!

– Я тоже так подумала, – засмеялась я. – Но я все равно не смогла этого забыть. В результате была создана скульптура «Женщина-птица».

– Так вот, что послужило для тебя вдохновением? – спросил Уилсон с нотками удивления в голосе.

– Ваши уроки довольно часто служили вдохновением для создания моих работ.

– И как много скульптур ты создала благодаря им?

– Считая Арку? – Я посчитала в уме. – Десять. Пару из них Тиффа купила первый раз в кафе.

Тиффа с Уилсоном, казалось, были поражены, а в машине впервые за все время воцарилась тишина. Я почувствовала себя неловко, не зная, что обозначает это молчание.

– Блу, – первым дар речи вернулся к Тиффе. – Блу, я должна увидеть их все. Мы должны организовать огромную выставку со всеми твоими скульптурами. Это будет замечательно!

Мои щеки запылали, и я уставилась на свои руки, не желая, чтобы кто-то видел мою радость.

– Некоторые из них уже купили, но вы можете увидеть остальные.

– Теперь Дарси может умереть спокойно, – добавила Тиффа спустя мгновение. – Его преподавательская деятельность послужила искусству. – Она подалась вперед, перегнулась через сидение и шумно чмокнула Уилсона в щеку.

– Это точно. Тиффа абсолютно права. Это, должно быть, самый лучший комплимент, который я когда-либо получал. – Уилсон улыбнулся мне. По телу разлилось тепло, и ребенок тут же отозвался толчком.

– Я видела! Малыш толкнулся! – Тиффа все еще обнимала переднее сидение, поэтому дотянулась до моего живота и погладила его с выражением невероятного восторга на лице. Ребенок покрутился и потолкался еще чуть-чуть, чем вызывал у Тиффы бурную реакцию.

Остаток пути мы болтали, слушали музыку – я познакомила их с Вилли Нельсоном, – периодически сменяли друг друга за рулем и дремали. Я никак не могла представить себе маленького Дарси Уилсона, взбирающегося по ирландским холмам в поисках святого, который жил сотни лет назад. Намного легче было вообразить, как маленький мальчик на два года едет в Африку или готовится стать врачом. Но только не подростка, завороженного историей святого. Только не такой грешнице, как я.

Глава 20

Буря

Процедура оказалась на удивление простой. Я встретилась с детективом Муди, который вел это дело более восемнадцати лет назад. Он был лысым. Уж не знаю, полагалось так по уставу или это был его выбор. Ему было немного за сорок, однако выглядел он крайне утомленным, словно за его плечами лежала долгая жизнь. Легкие брюки и футболка стройнили его, а на поясе он носил кобуру, с которой, похоже, сроднился.

– Я не могу предоставить тебе детали по данному делу. Пока не могу. Ты должна понимать, что до того момента, пока не выяснится, приходилась ли ты покойной дочерью, у тебя нет права на информацию. Ты не можешь узнать ни ее имени, ни имени ребенка, ни подробностей смерти… словом, ничего. Понимаешь? – детектив Муди говорил извиняющимся тоном, но оставался тверд. – Но если тест ДНК подтвердит ваше родство, то мы расскажем тебе все, что знаем. И, позволь заметить, я надеюсь, что ты, черт возьми, окажешься той самой маленькой девочкой. Это дело висит на мне уже много лет, и я был бы счастлив покончить с ним раз и навсегда. – Детектив Муди улыбнулся мне, его карие глаза смотрели на меня ясно и искренне.

Меня проводили в лабораторию, где вручили длинную ватную палочку и попросили поводить ей по внутренней стороне щеки. И все. Восемь часов пути ради одного мазка. Детектив Муди сказал, что постарается ускорить процесс и получить результаты через три-четыре месяца.

– Все зависит от важности. Хотя это дело приоритетное. Поэтому оно должно развиваться быстрее. Нам было бы очень интересно узнать решение. И мы желаем того же и тебе.

Решение. Искупление. Моя жизнь водила хоровод вокруг двух этих тем. А теперь мы можем добавить сюда Рено. Еще одним пунктом больше.

Мы остались в Рено на ночь: Тиффа и я в одном номере, а Уилсон в другом. Когда мы покинули полицейский участок, Тиффа приобняла меня и держалась поблизости во время ужина, периодически поглаживая то мою спину, то руку, словно на этот раз у нее не было слов. Да и ни у кого из нас не было. Ситуация была заковыристей, чем в книжке, ведь ее развитие влияло не только на меня, но и на моего ребенка, а также на женщину, которая хотела стать его матерью. Страх не мучал меня до того момента, пока мы не улеглись в постель, после долгого дня.

– Тиффа? – мягко позвала я.

– Хм-м? – голос был сонным, словно я выхватила ее из объятий Морфея.

– Что если она была монстром… ужасным человеком?

– Что? – На этот раз Тиффа ответила более живо, словно почувствовала, в каком смятении я нахожусь.

– Может ли это как-то отразиться на ребенке? Заложено ли это в генах?

– Дорогая. Прости, но я не понимаю, о чем ты. – Тиффа поднялась и потянулась к лампе.

– Нет! Пожалуйста, не включайте свет. Мне проще говорить в темноте, – взмолилась я.

Тиффа опустила руку, однако перевела на меня взгляд. Я могла чувствовать, как она смотрит на меня сквозь мрак. Я посмотрела на стену, так как размер моего живота не позволял много двигаться.

– Вы собираетесь усыновить этого ребенка. Вы говорили, что вам неважно, будет ли это девочка или мальчик. А также какого цвета будет его кожа. И я верю вам. Но что, если малыш будет слабым, эгоистичным или злым?

– Ты не обладаешь ни одной из этих черт.

На мгновение я задумалась.

– Не совсем так. Иногда я бываю слабой. Иногда эгоистичной. И хотя я не считаю себя злой, однако и доброй меня назвать нельзя.

– Ты намного сильнее меня. И намного самоотверженнее. И я не думаю, что эти качества могут сочетаться со злостью, – мягко произнесла Тиффа. – Не думаю, что это так.

– Но ведь моя мать… поступила плохо.

– Оставив тебя незнакомцу?

– Да. И ее кровь течет по венам этого ребенка. Готовы ли вы рискнуть?

– Готова. Но я не думаю, что это и впрямь большой риск, дорогая. Ты знала о том, что Джек диабетик? Однако тот факт, что мой ребенок мог унаследовать это заболевание, никогда меня не останавливал. А у меня в свое время были проблемы с зубами: они неправильно росли. К счастью, скобы сделали из меня красавицу. – В голосе Тиффы послышались смешливые нотки. – Так что, сложись обстоятельства по-другому, и мой ребенок мог унаследовать ужасные зубы.

– Эти вещи нельзя сравнивать, – возразила я, желая, чтобы она поняла, о чем я говорю. Тиффа плюхнулась на кровать позади меня и стала гладить мои волосы. Она была бы прекрасной матерью. Мне очень хотелось прижаться к ней и позволить успокоить себя. Но я, конечно, не стала этого делать. Я лежала неподвижно, стараясь не растворяться в ласковых руках. Тиффа гладила меня по волосам и говорила:

– Мы не знаем о том, какая жизнь была у твоей матери. Мы не знаем, чем она руководствовалась. Но посмотри на себя. Ты чудесная! И этого для меня вполне достаточно, Блу. Что если бы моя мама в свое время решила не усыновлять Дарси? Она никогда не видела его биологических родителей. И не знала о них ничего, кроме имен. Но она все равно любила его, возможно, даже сильнее всех, несмотря на все вышесказанное. А ведь его отец мог быть серийным убийцей.

– Уилсона усыновили? – Я была так шокирована, что мои слова были больше похожи на вопль. Забота Тиффы тронула мое сердце. Она легла позади меня и вновь стала поглаживать мои волосы.

– Да. Разве он не говорил тебе об этом? Мама с папой пытались забеременеть долгие годы. Дарси усыновили, когда ему был всего лишь день отроду. Процессу усыновления поспособствовала наша церковь.

– Нет… он ничего мне не говорил. – Мой голос дрогнул, и я прочистила горло, чтобы скрыть волнение.

– Когда Дарси исполнилось восемнадцать, он разыскал своих родителей. Его мать была твоего возраста, когда забеременела. Сейчас она замужем и у нее несколько детей. Она была счастлива повидаться с ним и узнать, что у него все хорошо. Его отец служил полицейским в Белфасте. Они с Уилсоном сразу поладили. Думаю, Уилсон общается с ними и сейчас. Дженни Вудроу и Берт Вэтли, кажется, так их зовут. Правда, я не помню девичью фамилию Дженни.

Я лежала в темноте и мысли в моей голове вертелись подобно вихрю. Надо мной точно сгрудились тучи. Я чувствовала себя обманутой. Уилсона усыновили. Усыновили! И он ни разу не обмолвился об этом. Ни мудрого наставления, ни одобрения, ничего, когда мы с Тиффой рассказали о своем решении. Ни фразы «усыновление – это замечательно, взгляни хотя бы на меня». Он просто промолчал.

Тиффа, судя по всему, не уловила «перемену погоды». Она больше ничего не сказала, и вскоре до меня донеслось ее мирное дыхание, свидетельствующее о том, что она уснула, лежа за мной. Мои бедра болели. Поясницу тянуло, лодыжки распухли, мне было крайне неудобно, а сама я была слишком беременна и слишком зла для того, чтобы спать.

Искупление, решение, откровение. Рено же таило в себе множество тайн. Я была готова отправиться домой.

***

Джек прилетел на медицинскую конференцию в Рено в пятницу утром, и Тиффа осталась с ним, оставив нам с Уилсоном мерседес. Они собирались вернуться домой в воскресенье вечером, что означало, что мы с Уилсоном будем находиться в эпицентре «бури» на протяжении восьми часов. Обвинения роились в моей голове, словно разъярённые пчелы, грозя вырваться на волю и зажалить Уилсона до смерти. Я сидела, погрузившись в угрюмое молчание, даже не смотря на историка и лишь изредка коротко отвечая на его вопросы. Уилсон был смущен и старался выяснить, что со мной не так, до тех пор, пока я не послала его куда подальше и он не остановил машину возле туалетов на шоссе. Сделав это, он повернулся ко мне и всплеснул руками.

– Что с тобой происходит, Блу? Я тебя обидел? Или тебе плохо? Что случилось, черт подери?

– Вас усыновили! – прокричала я и одновременно с этим из моих глаз брызнули слезы, да такие, которые обычно текут как из шланга и забивают нос. Я потянулась к бардачку, но чертов Уилсон тут же выхватил платок и стал вытирать мои щеки и успокаивать.

– У Тиффы слишком длинный язык.

– Она не знала, что вы умолчали об этом! Почему вы ничего не сказали, Уилсон?

– А разве это бы помогло тебе? – Уилсон вытер мне глаза, его взгляд был таким пронизывающим, а на лбу собрались морщинки.

В ярости я оттолкнула от себя его руки, открыла дверцу и вывалила свое неуклюжее тело из кабины, испытывая такую злость, какой не чувствовала никогда прежде.

Моя спина горела, шея ныла от боли, а сердце стучало так, словно волочилось вслед за автомобилем. Я устремилась к туалету, нуждаясь в пространстве и желая справить нужду. Я была на девятом месяце, как-никак.

Воспользовавшись туалетом, я принялась мыть руки. Взяв прохладное влажное полотенце, я вытерла тушь со щек. Выглядела я жалко. Опух даже нос. Я взглянула на лодыжки и едва вновь не заплакала. Я ведь была такой красивой и такой стройной. А еще я могла доверять Уилсону. Из глаз снова хлынули слезы, и я тут же промокнула глаза полотенцем, стирая их.

– Вы в порядке, дорогая? – послышался негромкий голос справа от меня. На меня смотрела низенькая старушка, ростом едва доходившая мне до плеча. Ее губы были поджаты. Вокруг рта собрались морщины, похожие на лапки сороконожки. Ее седые вьющиеся волосы были убраны под косынку, очевидно, чтобы защитить прическу от бушующего снаружи ветра. Похоже, я принесла бурю с собой.

– Ваш муж попросил меня проверить вас. Он очень переживает.

Я не стала поправлять ее. Мне полагалось иметь мужа, поскольку я вот-вот должна была родить, и мне совершенно не хотелось объяснять, кем приходится мне Уилсон. Я последовала за женщиной и увидела Уилсона, говорящего о чем-то с таким же низким старичком. Когда они заметили меня, пожилой мужчина похлопал историка по плечу и понимающе кивнул. Затем он подставил руку старушке, и они, пошатываясь, двинулись к машине, сопротивляясь порывам ветра.

– Прости меня, Блу. – Уилсону пришлось повысить голос.

– Почему ты ничего не сказал мне? Почему? Я пролежала всю ночь без сна, думая об этом. И не смогла придумать тебе ни одного оправдания. – Волосы лезли мне в рот и разлетались в разные стороны, точно змеи на голове Медузы Горгоны, но я не собиралась возвращаться в машину… до тех пор, пока не получу ответа.

– Я не хотел влиять на твое решение, – прокричал Уилсон. – У меня была чудесная жизнь. И прекрасные родители, которые никогда не скрывали от меня правды. Я рос, с детства зная, что меня усыновили. Но меня все равно беспокоило это. Я часто представлял себе женщину, которая от меня отказалась, и мужчину, который отказался от нас с ней.

Каждое его слово казалось мне ударом, который он наносил по моему животу, поэтому я закрыла его руками, защищая живое существо внутри себя. Уилсон вздрогнул, но продолжил говорить, перекрикивая ветер.

– Я не хотел, чтобы мои чувства заставили тебя сомневаться, пойми!

– Ты думаешь, я не хочу этого ребенка? Ты думаешь, что я отдаю его, потому что не хочу?

Его глаза встретились с моими и на красивом лице разом отразился миллиард эмоций. Слова, которые он произносил, явно давались ему с трудом.

– Когда ты сказала мне, что решила не оставлять ребенка, я подумал, что ты совершаешь ошибку. Как, ради всего святого, я мог сказать тебе такое? Моя сестра была на седьмом небе от счастья. А ты казалась довольной своим решением.

Ветер взвыл, а небо потемнело. Уилсон сделал шаг мне навстречу, но я отступила, позволяя ветру подтолкнуть себя. Сейчас это было необходимо.

– Моя мать не отдала меня на удочерение, Уилсон. Но она должна была! Должна!

Уилсон расставил ноги шире, сопротивляясь порывам ветра и спрятал руки в карманах.

– Она не настолько любила меня, чтобы сделать это. Я не хочу рушить жизнь своего ребенка, только потому что мне нужно кого-то любить.

Прогремел гром и сверкнула молния, Уилсон снова приблизился ко мне. На этот раз он оказался проворнее, ему удалось схватить меня и затолкать в машину. Мы успели захлопнуть двери в тот самый момент, когда снаружи хлынул дождь, мгновенно заключивший нас в свой жуткий серый кокон.

Мерседес ожил и снизу пошло тепло, согревающее наши сидения. Однако Уилсон не поехал дальше. Оставалось еще слишком много несказанных слов.

– Я не хотел скрывать это, – произнес он, умоляюще глядя на меня своими серыми глазами. Я отвернулась, не желая слушать. Но он настойчиво развернул меня к себе за подбородок, принуждая выслушать его.

– Я не сказал об этом, когда должен был, потому что эти слова никогда не будут уместными или своевременными. А потом становится слишком поздно. И честно говоря, тот факт, что меня усыновили не имеет значения, Блу.

– Не имеет значения? Как ты можешь говорить такое? – закричала я, стараясь высвободить подбородок из его захвата. Это так же, как если бы мнение Уилсона не имело для меня значения. Но он стал самым важным человеком в моей жизни. Я запустила пальцы в волосы.

– Я безуспешно стараюсь прояснить ситуацию. Мне на днях рожать, а ты думаешь, что твое усыновление не имеет значения? Твое мнение могло изменить очень многое.

– Верно. Но вместо этого ты сделала свои выводы, приняла свое решение и все произошло так, как должно было.

– Но ты сказал, что я совершаю ошибку, – прошептала я, стараясь снова не заплакать. Я старалась снова разозлиться, однако ярость осталась где-то между дорожным туалетом и машиной, и я никак не могла возродить ее.

Уилсон взял мои руки в свои и повернулся ко мне настолько, насколько позволял руль.

– Блу, этот опыт имеет для меня значение.

Я старалась не думать об «искуплении, решении и откровении», пока он говорил.

– Я точно так же, как и другие, хотел знать, кто я. Мои родители понимали это, поэтому от меня никогда ничего не утаивали. Я знал все, кроме одного: почему так произошло? Я никогда не понимал, почему моя биологическая мать приняла такое решение. Я всегда думал, что если любишь кого-то, то никогда не откажешься от него. Видя, как через это проходишь ты, я понял, что, должно быть, это не всегда верно.

Мой взгляд был прикован к нашим рукам и тесно переплетенным пальцам. Я не могла посмотреть на Уилсона. Не сейчас, когда он говорил на такую личную тему и правда резала мне глаза. Тем временем он продолжал, и его голос дрожал от переизбытка эмоций.

– Любить кого-то – значит ставить его потребности выше собственных. Неважно в чем. И каким-то образом ты поняла это. А я нет. Поэтому, нет, я не считаю, что ты совершаешь ошибку, Блу. Я думаю ты чертовски права. Поэтому, когда мы вернемся домой я позвоню Дженни Вудроу. Она заслужила благодарность за то, что любила меня и отпустила.

Мы сидели в тишине несколько мгновений, восстанавливая дыхание и успокаивая эмоции, наши пальцы были переплетены, а от царящей в салоне жары запотевали окна.

– Что тебе сказал тот пожилой мужчина? – мягко спросила я.

– Он посоветовал мне не беспокоиться. Он сказал: «Женщины плачут. И если она плачет из-за тебя, значит она все еще тебя любит». – Уилсон попытался изобразить скрипучий голос старика. Он взглянул на меня и игриво улыбнулся. – А еще он сказал, что я могу начать беспокоиться, когда ты перестанешь это делать.

Я не смогла улыбнуться в ответ и быстро отвернулась. Это я была взволнованна. И не потому не могла перестать плакать, а потому что это произошло впервые. Старик сразу об этом догадался.

***

Мы хотели переждать дождь в машине, однако он все никак не унимался. Поэтому мы вернулись на шоссе и продирались сквозь дождь со снегом в течение следующих трех часов. В Боулдер-Сити снег почти никогда не шел, однако мы находились за много миль к северу от Лас-Вегаса, и в Рено снег был обычным делом. Однако в октябре снега все-таки не бывало. Моя тревога становилась тем острее, чем сильнее затягивалось наше путешествие. Я не хотела жаловаться или пугать Уилсона, однако мою поясницу и низ живота схватывало судорогой с самой остановки у туалета. Может быть, все дело было в стрессе от поездки или в том, что я неустанно прокручивала в голове три заветных слова «искупление, решение, откровение». Или же просто настало время рожать. Роды за две недели до срока не считаются преждевременными. Даже наоборот: считается, что все происходит в срок. И меня мучало подозрение, что я рожаю.

– Мне кажется, стоит поискать отель, в котором мы могли бы остановиться. Мы едем уже три часа, а то и больше, – вздохнул Уилсон, щурясь, чтобы разглядеть дорожные знаки.

– Мы не должны останавливаться, – взмолилась я, с новой схваткой что есть сил впиваясь в подлокотник.

– Почему? – Уилсон не смотрел на меня, так как был слишком увлечен дорогой.

– Потому что я не хочу, чтобы мой ребенок появился на свет в мотеле Super 8.

– Черт! – голова Уилсона тут же развернулась в мою сторону, а его глаза расширились от ужаса.

– Мне не больно. Не так больно. Просто не очень приятно. И это длится уже три часа. Нам нужно просто ехать дальше, и все будет в порядке.

Следующие три часа были самыми долгими в моей жизни. И в жизни Уилсона тоже. Во всяком случае, мне так кажется.

К тому времени, как за окном показались расплывчатые огни Вегаса, переливающиеся точно радуга на черном фоне, его губы побелели, а лицо выглядело изможденным. Схватки повторялись через каждые пять минут и стали более болезненными. Я понятия не имела, что это означает и как долго я еще продержусь. Но мы оба были слишком вымотаны, чтобы ехать домой и ждать. Если нам удастся добраться до больницы – это будет настоящим подвигом. Некоторые дороги были размыты водой и не освещались.

Наконец, мы въехали на стоянку, Уилсон вышел из машины и открыл дверь с моей стороны прежде, чем я успела отстегнуть ремень. Вместе мы дошли до родильного отделения, немного успокоенные тем, что нам все-таки удалось добраться сюда. Знаки на шоссе были нашими ориентирами в течение трех долгих часов. И я была уверена, что Уилсон вздохнул с облегчением, когда передал меня светловолосой медсестре, которая знала, что делать. Она проводила меня в кабинет, выдала больничную рубашку и сказала, что вернется через минуту.

Уилсон повернулся и направился к выходу. Следя за тем, как он уходит, я чувствовала, как в груди поднимается паника. Страх предал мне решимости.

– Пожалуйста, останься со мной. – Слова резко сорвались с моих губ, а лицо тут же залилось краской стыда. Но я не жалела о сказанном. Он замер на месте, его рука все еще лежала на дверной ручке.

– Пожалуйста. – Я не знала, услышал ли он последнее слово, так как закрыла глаза в ожидании ответа. Я боялась увидеть, как он съеживается или отводит взгляд, и боялась услышать извинения.

Но когда я открыла глаза, обнаружила, что он сидит подле меня. Его брови были сведены, а серые глаза смотрели на меня оценивающим взглядом. Но он не ерзал и не трясся, просто смотрел в мои глаза.

– Ты уверена?

– Я не справлюсь в одиночку, Уилсон. Я не стала бы просить, но у меня больше никого нет. – Я прикусила губу, чтобы не опуститься до уничижительной мольбы. Выражение его лица смягчилось, волнение пропало из взгляда.

– Тогда я останусь. – Он взял меня за руку и крепко сжал. Его ладонь была большой и холодной, а на кончиках пальцев чувствовались мозоли. Мое облегчение было настолько сильным, что я рисковала потерять самообладание. Я обвила его обеими руками и благодарно обняла. Через несколько минут я почувствовала новую волну давления и боли.

Глава 21

Глубина

Приставленная ко мне медсестра то появлялась, то исчезала. Уилсон сидел у изголовья моей кровати, памятуя о моей застенчивости. Его взгляд был прикован к моему лицу, пока сестра осматривала меня и сообщала, что матка раскрылась на пять сантиметров, затем на шесть, затем на шесть с половиной. А потом все остановилось.

– Вы можете встать и пройтись немного? Иногда это помогает, – предложила она через час, когда стало ясно, что схватки не учащаются. Мне не хотелось ходить. Мне хотелось спать. И вообще отменить все это мероприятие.

– Давай, Блу. Я помогу тебе. Обопрись на меня. – Уилсон помог мне сесть и с помощью сестры облачиться в еще один больничный халат с завязками спереди. А потом мы стали ходить из одного конца коридора в другой, где я едва могла переставлять свои облаченные в больничные тапочки ноги, чтобы поспеть за Уилсоном. Когда боль становилась настолько невыносимой, что не позволяла двигаться, а ноги начинали дрожать от напряжения, едва удерживая меня в вертикальном положении, Уилсон заключал меня в свои объятия и клал мою голову себе на грудь, что-то нежно говоря, словно обнимать меня было для него самой естественной вещью в мире. И это действительно было так. Мои руки вцепились в его предплечья, я дрожала, стонала и без конца благодарила его. Когда боль отступала, и я восстанавливала дыхание, мы возобновляли свой путь, но стоило подступить новому приступу, я тут же снова повисала на Уилсоне.

– Расскажи мне историю, Уилсон. Можешь даже процитировать длинный скучный английский фолиант.

– Ух ты! Фолиант? Выучили новое слово, Ичхоук? – Уилсон крепко обнял меня, так как я стала на него заваливаться.

– Думаю, это вы научили меня, мистер Словарь. – Я старалась не поддаваться боли, пронизывающей меня насквозь.

– Как насчет «Повелителя мух»?

– Как насчет убить меня прямо сейчас? – выдавила я, стиснув зубы и благодаря Уилсона за то, что подыграл мне.

Я почувствовала, как дрожит от смеха его грудь под моей щекой.

– Хм-м, нам нужно что-нибудь реалистичное и депрессивное. Так, посмотрим… что тут у нас… как насчет «Айвенго»?

– «Айвенго»? Звучит, как русское порно, – устало пискнула я. Уилсон снова засмеялся, заглушая стон. Он так заботился обо мне и выглядел не менее измотанным, чем я.

– Может быть, я расскажу тебе историю? – предложила я, выпутываясь из его объятий и чувствуя, как боль отступает. – Это моя любимая история. Я не раз умоляла Джимми рассказать мне ее.

– Хорошо. Давай вернемся в родильную палату и проверим пошла ли прогулка тебе на пользу.

– Это история о Ваупи.

– О каком-каком пи-пи?

– Очень смешно, Уилсон. Ладно. Я не стану упоминать индийское имя. Это история о Белом Ястребе – выдающимся охотнике – и о Звездной деве. Однажды Белый Ястреб вышел из леса во время охоты и увидел на поляне загадочный круг. Он притаился на краю опушки и стал наблюдать, гадая, кто оставил этот странный знак.

– Ого! Да мы сейчас узнаем тайну кругов на кукурузных полях, – снова перебил меня Уилсон.

– Эй! Тут только я имею право шутить. Так что цыц! Я должна рассказать тебе эту историю до того, как утрачу способность говорить. – Я смерила его долгим взглядом, и он сделал вид, будто застегивает рот на молнию. – Через некоторое время Белый Ястреб увидел, как с небес на землю опускается огромная плетеная корзина. Из нее выбралось двенадцать прекрасных девушек, которые принялись танцевать в круге. И хотя все девицы были хороши, одна из них была всех юнее и всех прекрасней, и Белый Ястреб моментально влюбился в нее. Он выбежал из укрытия, стремясь поймать красавицу, но девушки закричали и бросились обратно к корзине, которая тут же стала подниматься вверх до тех пор, пока не скрылась среди звезд. Эта история повторилась трижды. Белый Ястреб не мог ни есть, ни спать. Все его мысли были сосредоточены на прекрасной Звездной деве, в которую он был влюблен. Наконец, он разработал план. – Я коснулась ладонью губ Уилсона, заметив, что он хочет что-то сказать. – Он ведь был могучим, так? – Уилсон кивнул, в его глазах светился интерес. Мы вернулись в палату, и Уилсон помог мне устроиться на краю постели. Я осталась в сидячем положении, цепляясь за него и чувствуя, как мои внутренности начинают медленно сжиматься, пока я сдерживаю слезы. Я силилась продолжить рассказ, схватив Уилсона за руки, так как схватки становились невыносимыми.

– Он… ждал, – задохнулась я, делая паузы между словами, – пока сестры звезды… не спустятся на землю снова. Он знал… что они не… испугаются маленькой мышки.

– Ну конечно. Девочки любят мышат, – согласился Уилсон, чем вызвал мой смешок и одновременно стон. Уилсон откинул мои волосы с лица, рассыпав их по моей спине, сотрясающейся от судорог, так как я вплотную прижалась к нему, стараясь бороться с болью, которую чувствовала. Он больше не стал перебивать меня.

– Когда сестры спустились с небес и начали танцевать… Белый Ястреб… стал приближаться к самой прекрасной из них… пока не оказался справа от нее. Затем, он вновь обратился в человека и схватил красавицу. – Боль снова пошла на убыль, и я сделала несколько глубоких вздохов, отпуская предплечья Уилсона. У него останутся нехилые синяки, когда все закончится.

– Остальные сестры закричали и бросились к корзине, которая тут же взмыла в небо, оставив самую юную деву внизу. Звездная красавица заплакала, но Белый Ястреб вытер ее слезы и сказал, что будет любить и заботиться о ней. Он пообещал, что ее жизнь на земле будет сказочной и что она будет с ним счастлива.