Текст книги "Ее величество-Тайга. "

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Ладно, Вася, дальше не стоит, – попросил Подорожник.

– Нет. Я ж не для тебя. Это ему сгодится, Ашоту. – Дед пожевал морщинистыми губами, улыбнулся и продолжил: – И только стал я, было, с тайги выходить, слышу, кто-то с-под земли воет. Я остановился. Соображаю. Кто б это мог быть? И как его под землю угораздило? Знаю, медведи в берлогу покуда не полегли. Рано. Но кто ж путевый мог? Ну и, крадучись, натопорив уши, на вой тот иду понемногу. Вдруг – что такое? Комок перед ногами увидел, когда споткнулся об него. Глянул – мертвая рысь. Уже захолодела. Откинул я ее сапогом. А сам заматерился. И – к вою. Глядь, а под деревом берлога. И вой оттуда слышен. Я, было, бежать навострился. А ну как та рысь медведя поранила до того, как он ее укокошил? Учует меня – враз порвет. Но как, думаю, он в такую рань в берлоге оказался? Ну и смекнул: а вдруг Яшка в ней? Подполз потихоньку. Заглянул внутрь. Вижу – белое что-то в углу топорщится. Увидало меня – выть перестало. Ну и я насмелел. Окликнул. Яшка это был. Он как кинулся к тому углу, где я! Помоги, говорит, выбраться. Ну, я его на ремне вытянул. Только как вытащил, так и обомлел. Яшка почти голышом был. Все на нем порвано. И весь в крови. Полез он на дерево к белке, а попал к рыси. Вот она его и раздела. Но не на дереве. Когда сиганула – упали оба. В берлогу, что под деревом оказалась. Ну, у Яшки ничего при себе не было. Знал только, что нельзя отпустить рысь. Выскочит из берлоги и сверху снова на голову сиганет! Вот и ловил момент, как ее за горло прихватить. Но эта стерва тоже хороша оказалась. Покуда Яшка ее приловил, она всего его подрала. И одежду, и шкуру. Вот и выл мужик. От боли да со срама. Смены-то у нас не было. А как в город вертаться? Из лопухов штаны не сделаешь. И рубаху. Да и меня уже не ждал. Нутром почуял, что я надумал. А с берлоги самому выбраться – сил нет. Так-то вот ему его работа давалась. А рысь ту он камнем убил. Какой по случайности в берлоге оказался. И выкинул ее из берлоги той силой, что от страха появилась. Утром мы пришли глянуть, а Яшка обалдел от радости. Оказалось, не камень это был. А руда. В темноте не увидел. Вон где медведь берлогу выкопал. А Яшка и не хотел, да нашел. Отвезли мы тот камень в Оху. А потом… Теперь это место охраняется. До поры не разрабатывают. Яшка про беду свою вспоминать не хочет. А я… Да что там! После того еще работал с ним, покуда сам меня не отпустил. Он ничего специально не искал. Тайга ему и впрямь сама на все указывала. Без приборов раскрывалась. Он приглядывался к ней. И работал. Всяко приходилось, но от тайги не ушел. А нынче уж куда ему идти! В ней все его. И сам-то он ее. В городе, не хуже меня – всего чурается. Одна у меня с ним разница. Я в тайгу со своими знаньями ходил, а он – еще и с наукой.

– И верно, бывало, не искал, не ждал, а тайга сама в ладонях приносила, радовала, – вздохнул Подорожник.

– Выходит, не только вам тайга подарки делала. А и медведю. Нашел же где берлогу вырыть! И запаха не испугался. И руда в бок не колола. Зимой не морозила. Будто специально для вас берлогу готовил. Упали, и – нате вам – на руду! Как в сказке. Не руду с собой прихватили, а сами утром к тому месту вернулись. Вот досада, сколько лет по тайге ходил, а ни разу таких открытий не делал!

– А, задело вас за живое, Ашот Суренович. Я бы и промолчал. Но Вася… Он не столько вам, сколько самому себе все заново рассказывал, чтоб, находясь рядом с вами, душою не испортиться. Что ж такого… Смеяться не над чем. В такой ситуации не руда, которая запаха не имела из-за отсутствия в ней летучих веществ, а другое было для меня важнее. Испугался, что некому будет доставить в институт мою тетрадь. И сгниет она со мною в берлоге. А в ней – не один год моей работы.

Старик Василий потер озябшие руки. Нетерпеливо поглядывал на Ашота: пора бы и уходить. Но геолог будто и не замечал взглядов деда.

– Ну пошли, что ль! – толкнул дед в бок Ашота, потеряв всякое терпение.

– Да погоди. Куда торопишь, старина? Все мы приходим к своему итогу. Чуть раньше или позже. Но иногда надо просто перевести дух. С мыслями собраться. И потом снова… У меня ведь тоже, Ашот Суренович, было поначалу даже отвращение к тайге. Да-да! Именно отвращение. С месяц я на нее смотреть не мог… – заговорил Подорожник.

– Простите за нескромный вопрос, вы семейный? – перебил Ашот.

– Я? По форме – да. Но по сути… Разочаровалась во мне жена. Вначале со мной по тайге ходила. Намечтала что-то. А потом разуверилась в моей звезде. И из гениев – зачислила в неудачники. Живет с сыном. В городе. От меня отвыкла. Я изредка навещаю их. Чтоб не очень надоедать. У них своя жизнь. У меня – своя. Не понимаем мы друг друга. Но теперь – все равно. Сближения не ищем. Давно перестали винить друг друга. Все прошло. Все. Я возвращаюсь к ним на пару дней, и не больше. Но нет сил набраться. Просто глянуть на них. Не состоялась у меня семья. Чужой я в ней. Более чужой, чем в тайге. Сквозит там душу мою. Греться сюда ухожу. Так всем лучше, – опустил голову Яков.

– Э-э, да что там, не ты один. Бабы – они все тайгу не любят. Ревнуют к ней мужиков, ровно к сопернице. И того не понимают, что в нее мужик не от добра уходит, а от свар, от упреков. Тайга же все стерпит, смолчит. А уж коль лопнет ее терпенье, один раз накажет. Но навсегда. А коль и за ухи потреплет, поучая, так то и пережить можно. Как барбоса – ткнули мордой в шкоду, дали пинка под одно место, а он повизжал малость, ушибы вылизал – и вновь прокундит, бес. Но уже осторожно. С оглядкой. Тайга нас тоже мяла, ан ништо, чуть оклемались и – по новой в нее, ровно в ней каждый пень медом мазан. А все отчего? Да от любопытства и нахальства человечьего, – рассмеялся проводник.

– А верно подметил ты, Вася! Только у геологов нахальство пока преобладает над любознательностью.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Ашот.

– А чему удивляетесь? Вот вы посмотрите, куда повара на базе выбрасывают объедки, остатки еды? В речку выкидывают. А потом сами же из нее воду берут. И не только они. Все зверье таежное к ней на водопой бегает. А вы посмотрите, какая вода теперь стала в реке. Вонючая, грязная. Помоями пропахла. И сточными водами. Из бани, из прачечной. А разве такою была река, когда вы пришли сюда? Каждый камешек в воде посчитать можно было. Да разве только это? Обычного не имеете. Все по кустам ваши бегают. Как мальчишки. И не стыдно! Нехорошо, голубчик. Мертвую зону вокруг базы сделали. Шум, грязь, запахи – зверье отпугнули. А вам с тайгой контакт нужен. Да еще какой.

– Устают люди. В тайге устают. Работают много. Не потому, что варвары. В душе они чисты. Просто не до того им. И не до себя порою. Вот и получается не все гладко. Сами говорите, что вас тайга надрывала в свое время. Даже отвращение было, – напомнил геолог.

– Было. Но у меня другое. Да и тогда я оставался самим собой. Не гадил в собственном шалаше. В котелок не плевал, из которого ел. В роднике не стирал, из которого пил. Просто свалить на усталость. У меня свои промахи были. За них и наказан бывал частенько. Неудачами. Пока не научился терпению и… терпимости.

– Трудно представить мне ваши ошибки. Вы же практически ни за что не отвечаете, – смеялся Ашот. – А значит, и наказания не для вас.

– Я тоже отвечаю. За достоверность своих данных. И не смейтесь. Вот вы выговором за свои упущения можете отделаться. А меня тайга куда строже наказывала. Однажды по весне, когда черемша показалась на полянах да по распадкам, решил я, чтобы цинги не получить, диким чесноком подлечиться. Ну, пошел. Запамятовал время. А в ту пору медведи тоже черемшой лакомятся. Другой еды нет. А есть хочется. Вот и промышляют с потомством. А я лишь о себе помнил. Уже наелся сам. И приличный пучок черемши про запас нарезал. Да только разогнулся, глянул – рядом матуха. С двумя пестунами. И так пристально на меня смотрит. А медвежата ко мне подкатили. Глупые еще. Не понимают. Им поиграть охота. Ну и давай меня теребить. Я не сопротивляюсь. Куда там! Знаю, медведице секунды достаточно, чтоб со мною расправиться. Глаз она с меня не сводит. А пестуны не из слабых. Меня, как мяч, перекидывают. Бросил я им черемши. И, покуда они ее ели, вначале бочком, а потом бегом от них припустил. Видно, матуха пробку не выкинула в то время. Иначе не удалось бы мне уйти от них. Так с той поры, прежде чем куда пойти, весь таежный календарь вспоминал. Чтоб снова впросак не попасть. Я ведь и потом, после той встречи, еще долго опасался, что матуха по следам меня найдет. И хотя не обидел я ее пестунов – голод мог пригнать. Но не пришли. К моему счастью. Обошлось. А бывало и похуже. Голод заставил отнять отложенные уткой яйца. Из гнезда. На болоте. И надо же, ровно через неделю на том же самом месте чуть не засосала меня трясина. Совпадение, но памятное. После того, как бы есть ни хотелось, гнезд не разорял. И до своей поры ни одну птицу не трогал.

– Э-э, да о чем вы? До того ли! Моим ребятам не до нежностей с тайгою. Выжить бы. Да и контакты с нею нам ни к чему. Человек повсюду должен утверждать себя. Над всем и вся. Нам это тоже не просто и не легко дается. Не имеем времени на уговоры. Мы просто берем от природы то, чем она сама не сможет воспользоваться. Ну, скажем, к чему ей нефть? Вы сами говорите, что она тайге лишь горе приносит. Так что, забирая нефть, мы тайге лишь услугу добрую оказываем. Ну и будет с нее, с природы этой! А если при этом насорим немного – не беда. И будем искать нефть, как искали.

– А разве я против разработок или поиска? Разве я говорил, что нельзя брать нефть у тайги? Нет, голубчик! Я вам доказывал, что в интересах поддержания экологического баланса можно брать нефть. Даже необходимо. Но брать ее надо с умом. А не так, как вы это делаете! Нефть не столько порождение, сколько отработки природы. И природу надо очищать от нее. Но не губить при этом то, что помогает природе себя восстановить. Вот о чем шла речь. Я сторонник более интенсивных поисков и разработок. Но не за счет тайги. Ее возможности не безграничны. Вы сами прекрасно знаете: где гибнет, исчезает тайга – там умирает жизнь!

– Там рождаются города!

– Ошибаетесь. Лишенные естественной среды, деревьев, почвы коррозируются. Появляются каверны, провалы, овраги. А вокруг ваших городов нередко гуляют страшенные ветры, черные бури. Изменяется микроклимат в тайге. А все оттого, что вы погубили деревья – естественную преграду ветрам. Потому что не учли особенностей рельефа местности. Ваши качалки, что стоят рядом с городами, отравляют воздух. И опасны для людей в пожарном отношении. Все – наспех. Вот в чем ваша беда! Я – за города! Но построенные разумно! С учетом климата и окружающей среды. Я за то, чтоб реки сохранили свежесть свою. А не были превращены в клоаку. Я за то, чтоб тайга жила и в городе. Чтобы дарила она людям целительный воздух свой. И радовала глаз. Не губителей своих, а бережливых хозяев ждет тайга. А вы? Вы не по-человечески относитесь к ней. Представьте себя на месте любого дерева!..

– Ну, это вы уж хватили через край! Как я могу себя с деревом равнять? Да и что такое дерево в сравнении с человеком? Оно что – мыслит? Творит? Оно просто дерево. Потенциальное бревно. Дрова! Я не только не поставлю себя на его место, но и вам не позволю столь прозрачно намекать на место геолога, которое вы ему отвели в ваших гипотезах. Нет уж, товарищ Подорожник! Пожалуйста, себя сравнивайте, может, вам это больше подходит. Я – обычный человек. Пусть грубый. Но я хорошо знаю свое дело. И не суюсь в вашу экологию. Я просто вкалываю и горжусь тем, что это приносит пользу. Реальную, черт возьми. Никто из нас не застрахован от ошибок. На то мы и люди. Но сравнивать меня с деревом! И верно, что тайга над людьми смеется… Из одного, слабака, – героя сделает, из другого – идиота с деревянными мозгами! Ах, извините, рысь убил. Экологический баланс нарушил! Ах, простите, гнездо разорил, чтобы с голоду не сдохнуть! Вот и бейте этой тайге поклоны! Извиняйтесь перед нею за то, что вы – человек, а не муравей, и делаете травке больно, когда по ней ходите. А в нашу мужскую работу – не суйтесь!

– Да помилуйте, вы неправильно меня поняли! Я не то имел в виду! – пытался прервать Ашота Подорожник.

– Вы нас считаете варварами, губителями, грабителями природы! Ну а вы что дали ей? Что подарили за свое в ней пребывание? Чем отмечены ваши годы работы в тайге? Шалашами? Бредовыми сказками? Вы умело хаете нас! Но мы каждый шаг в тайге помечаем городами, промыслами, рудниками! Мы наполняем тайгу жизнью, смехом. А вы – жалью! Тайга не нуждается в вашей защите. И не случайно, что вас в собственном институте не признают! Иначе бы вы не торчали здесь. Там не глупее вас люди работают! И понимают, что важнее в дне сегодняшнем – жизнь десяти козявок или будущий город! Ваша теория никому не нужна. Ни сегодня, ни в будущем. Зря жизнь потратили! Романтик-идеалист. Видали мы таких, кто слезы над ручейком роняет, а сам ни хрена полезного в жизни не сделал! – кричал Ашот.

– Убирайтесь вон, невежа и невежда! Вы банальный нахал! Мальчишка! Уходите! – вскочил Яков.

Ашот встал и заторопил проводника:

– Ну, что сидишь? Пошли! Зря время потратили! Теперь наверстывать надо!

Но проводник не спешил.

– Пошли! – надел лыжи Ашот и оглянулся на деда.

– Иди! Сам! Без меня! Один иди! Не проводник я тебе нынче. Отходились в паре.

– Ты что? С ним остаешься?

– Я сам по себе! И ты мне не указ! Шлепай! Начальник! Нынче понял я, что хаму помогал! Иди!

Ашот рванулся от шалаша. Взгляд старика жег ему спину.

Глава 6. НЕЗАБЫВАЕМОЕ

Вернувшись на базу, Ашот тут же пошел к Терехину.

– Вездеход пришел. Можешь ехать в город, – встретил его начальник базы, не скрывая желания поскорее спровадить главного геолога.

– Нет, Юрий! Я в город не спешу. Не зря на профиль сходил. И хорошо, что сам. Без твоего сопровождения. Прежде, когда у тебя на других участках бывал, радовался, что ребята не оборванцами в тайге живут. Верил тебе. А оказывается – они из своего кармана за спецовки платят! От нас – нефть ждут. А ее – топографы, сейсмики, взрывники находят, а не твой кладовщик! Кстати, с каких пор ты на диету перешел? Это ты на манной каше так отъелся?

– Терпеть ее не могу. Тушенку предпочитаю, – буркнул Терехин.

– И много ее на базе?

– Полный склад. Можешь проверить.

– Вот что, Терехин. Бери мой вездеход и срочно отвези на профиль продукты. И не только тушенку. Яичный порошок, балык, сгущенное молоко. А сухофрукты, манку, компоты из отрядов на базу забери. Здесь дети живут. Им – нужнее это. Все заявки из отрядов на продукты будешь в управление пересылать.

– Ладно, только обойдусь без твоего вездехода. Трактор свободный есть. С санями.

– На санях отвезешь сухую штукатурку. Утеплишь все будки в отрядах. За каждый больничный из-за простуды из своего кармана платить будешь, если не сделаешь, как следует.

– Слушай, с чего ты взъярился? И раньше в моих отрядах бывал. А не придирался по пустякам! Знаю я, чем тебе не угодил, отчего бесишься… Только не пойму, почему сейчас, а не тогда…

– Твои намеки на прошлое неуместны, Терехин. Раньше на тебя жалоб не было! Люди были неприхотливее. Нашего с тобой поколения. Знали, что на материке после войны многое заново строить приходилось. Но времена-то теперь другие, Терехин! И люди в геологию другие пришли. Работают они не хуже нас, а вот условий требуют лучших, чем мы имели в свое время. И требуют-то разумное! Вот, заметь, никто на базе не жалуется на жизнь в землянках. Все понимают, что в перевозных домиках гораздо холоднее и лучше подождать, пока не предложат более удачную их конструкцию. Годную для нашей работы на Крайнем Севере. Геологи знают, что стоит появиться удобным для перевозок теплым домикам – и мы тут же их оптом закупим. А землянки сроем. И нам обещают через год-два дать такие домики и меховые палатки. Короче, за землянки мне перед геологами не стыдно. А вот краснеть за остальное – не намерен! Будешь списывать спецодежду по мере износа, а не по бумажным нормам.

– А платить кто будет? Тебе легко командовать за счет моей зарплаты…

– Не волнуйся, Терехин. Управление расходы на себя примет. Это я тебе обещаю. Нам людей беречь нужно, а не брезент, в который мы их одеваем…

Только через два дня вернулся Ашот в город. Доложил обо всем начальнику управления. Михаил Афанасьевич Лившиц выслушал Ашота внимательно. И сказал:

– Резкий ты мужик, Ашот. С твоим темпераментом – только на Крайнем Севере и работать. На юге у тебя бы кровь закипела. А здесь ее мороз охлаждает. И то ладно. Короче, твои действия на профиле и на базе – целиком одобряю. А вот с лесником и ученым не все так просто. Чувствую, не убедил ты обоих подальше от профиля держаться. Горячность тебе помешала их всерьез воспринять. А зря. Уверен, не сегодня, так завтра хлопот не оберешься от таких вот, как эти. Хорошо бы найти с ними общую линию. А вот какую – ума не приложу. Ты, Ашот, сам обмозгуй, как нам с этой экологией тайгу поделить. Сегодня – она наша. А вот завтра… Как бы эта наука нам палки в колеса не вставила. Мне-то на пенсию все равно скоро. А вот тебе пора и в завтрашний день почаще заглядывать. Но без лишних эмоций, без гонора. А по разуму…

Ашот не придал значения этому разговору. «Дай Бог, со своей работой управиться. Не до лесников и не до ученых мне. Если и будут кляузничать на геологов – никто их слушать не станет. Они, что ли, будут за нас нефть искать?» – думал главный геолог. И вскоре, занятый повседневными делами, совсем забыл о словах Лившица. Вспомнил о них Ашот, лишь когда ему позвонил однажды начальник нефтеразведки. Однокашник. Старый приятель.

– Слушай, поднажми-ка на лесхоз. Мои вчера звонили с площади. Да, уже на место прибыли. И вышку привезли. Но лесник не дает леса. Для бурплощадки и дизельной. Сказал, чтобы брали лес там, где геологи работали. По профилю. А в тайгу ни на шаг не пускает. Судом грозит. Но ты-то понимаешь, что мне на установку вышки две недели только и отведено. А этот… все сроки сорвать нам может. Главное – ведь даже вахты буровые уже укомплектованы. Плотники без дела торчат у вышки. А лесник – ни в какую. Я уже пробовал с лесхозом договориться. Чтоб они воздействовали на своего. Так там и слушать меня не стали. Что делать будем?

– В райком партии придется идти, – разозлился Ашот.

– Давай вместе сходим.

– Я сам. Один схожу. Позвоню потом. А ты не беспокойся. Там с базы у геологов возьмешь плотников. Чтоб без дела не сидели. Ну и управишься к сроку. Думаю, сегодня все будет в порядке, – повесил трубку Ашот.

Он недоумевал, как это лесхоз осмелился приказывать нефтеразведке. Раньше такого не было. Бери леса для буровой сколько хочешь. А теперь, ишь ты, с профиля берите. «Издевка, да и только. А что с профиля возьмешь? Это же все равно что с голого асфальта набрать букет роз. Ну и советчики! Интересно, а чем это вызвано? С чего вдруг такие внезапные перемены?» – думал Ашот, входя в кабинет секретаря райкома.

Всего мог ожидать Ашот. Но такого! Даже ушам не поверил. А секретарь не шутил. Нет. И не ругал. Но сказанное было хуже:

– Я знаю. Проинформирован. Но именно вам помочь ничем не могу. Вам известно, что каждая организация работает по плану. Государственному плану. Его я не имею права изменить. Кстати, приказывать ни лесхозу, ни кому бы то ни было не уполномочен. Горят сроки? Задерживаются работы? Мы за это спросим. Как с коммунистов. А подменять ваше управление или нефтеразведку, тот же лесхоз – райком не будет. Уставом партии такого не предусмотрено. Пора бы знать. Мое мнение? С лесхозом я говорил. Узнал, в чем дело. Они не имеют права давать вам на вырубку молодой лес. Вы и так испортили основной массив, нарушив все допустимые нормы. Так что уже никакими штрафами ущерба не возместишь.

– А кто замерял, откуда такие данные? Если был составлен односторонний акт, без участия нашего представителя, то разве можно доверять такому документу? Я не согласен с выводами лесхоза! – терял терпение Ашот.

– Акт о принятии лесоучастка к приему работ был составлен не вами и не лесхозом. А лесосплавной конторой. С участием представителей комитета народного контроля, прокуратуры и экспертов. Последние дали заключение о невозможности проведения на этом участке лесозаготовок для строительства. Годного строевого леса осталось мало. Лишь молодняк и саженцы в основном сохранились да перестой. Но для строек он непригоден. Оставшийся на участке строевой лес в большинстве случаев поврежден, не соответствует требованиям государственного стандарта и пойдет на дрова для местного населения. Вы понимаете, что отказ от лесозаготовок на уже отведенной для этого площади – первый случай в нашем районе. И это, естественно, не прихоть. Нет! Даже сама мысль о том нелепа. Значит, там действительно нечего заготавливать. А разве мы имеем право самочинно влезать в государственные лесные запасы? Нужно было вчера думать о сегодняшнем дне. Естественно, ответственность в данном случае ложится на ваше управление. Ваши люди погубили лесные массивы. Из-за этого возникают проблемы у бурильщиков. Но раз буровую положено поставить в две недели – она должна быть смонтирована и установлена. Со всеми основными и подсобными постройками. За срыв сроков ввода в действие буровой строго накажем. Через две недели, если не справитесь, мы вызовем вас на бюро райкома партии. А работу геологов на таежных массивах мы поручим проверить…

– Но вы же понимаете, что мы не сможем уложиться в сроки! Где лес взять?

– Этот вопрос в данном случае должен интересовать вас! Виновную сторону. И помните: о каждом дне простоя нам будет известно.

Ашот вышел из райкома партии опустив голову. Не ожидал он такого приема. И теперь шел по улице, все больше мрачнея. «Как выйти из положения? Где взять столько леса? Как успеть? Ни на чью помощь рассчитывать не приходится. Да и кто поможет? Чем? Ведь сроку-то всего две недели! Не успеть. Эх, видно надо готовить свои дела для передачи новому главному геологу. Снова придется ехать на какую-нибудь базу. Работать там. Все заново начинать. Может, даже под началом у Терехина…»

Ашот вошел в кабинет к Лившицу, так ничего и не придумав.

– Ну, что у тебя, Ашот? Звонил мне секретарь райкома. Крепко ты по шее получил. Ну, сознавайся, – усмехнулся Михаил Афанасьевич.

Ашот безнадежно махнул рукой. Неуклюже, громоздко стул придавил. Выложил все начистоту. Начальник управления слушал молча. Не перебивая. А когда Ашот умолк, спросил:

– Ну, и что мы теперь делать будем?

– Черт-те знает. Ума не приложу!

– Э-эх, молодо-зелено! Да это же азбука для новичков. Выход-то вот он! На ладони. Меня за такое еще до войны шерстили. Ничего страшного не произошло, Ашот.

Геолог даже ушам не поверил. Выход! Но где? Какой?

– Откуда эту вышку перенесли? С соседнего участка. Так?

– Да.

– Это в пяти километрах? Не так ли? Ну а там-то она не голышом стояла! Куда девались постройки при размонтировании? На месте? Вот бери их готовенькие. Снимай. И перевози! Да делай поскорее. Покуда лесничество на дрова не оприходовало. Надеюсь, что недели тебе с лихвой хватит на все. А транспорт для перевозки возьмешь свой – бульдозеры. И из нефтеразведки. Доски не срывайте по одной. Снимайте щитами. Чтоб ставить быстрее, да и транспортировать удобнее. Настил, проследи, чтоб не повредили. Желобы целиком перевози. Не забудьте о водокачке. Чтоб все чин по чину. И плотников с ближайших баз подтяни. Пусть помогут. В сроки – так в сроки, – улыбался Лившиц.

Ашот не вышел – вылетел из кабинета начальника. А уже через несколько часов все завертелось. Начальник нефтеразведки с бригадой плотников уже выехал на вездеходе к бывшей буровой.

Туда же с базы Терехина двинулись с санями три бульдозера. Сам Ашот в вездеходе управления мчался на разборку оставленных построек. Только бы успеть! «Эх, и умный же мужик – Лившиц. Не зря он меня предостерегал. И выход сам нашел… Все наперед видит», – мысленно нахваливал своего начальника Ашот.

Он немного опоздал. За три часа до его приезда успели пять плотницких бригад поработать. Все сняли с оставленной площадки. Словно никогда ничего тут не стояло. Даже уборную увезли. Целиком сняли. И, торжественно погрузив на сани, хохотали плотники: мол, бытовая постройка лучше всех сохранилась на старом номере буровой. А все потому, что редко ею пользовались из-за недостатка времени…

Эти последние сани и нагнал Ашот по дороге. Понял – раз это увозят, значит, остальное давно подгоняется, ставится на место. На новой буровой вовсю кипит работа. А значит, успеют. И не только вовремя, а много раньше. Несколько дней – и назад в Оху! Уж он узнает, кто это из лесхоза ставил палки в колеса!

Сани впереди шли медленно. Дорога то на брюхатую сопку лезла, то снежком вниз летела. Ныряла в повороты за мрачные ели. Сколько еще ехать? Уже совсем близко.

Ашот знал: вот за этим распадком – буровая. Можно и дух перевести. Неприятности позади. Они закончились. Но… Едва он вылез из вездехода, как его позвали в будку к телефону. Говорил Лившиц:

– Ашот! Возвращайся в Оху. Срочно! Ты слышишь меня? Там уже без тебя справятся. К утру жду!

– Что произошло, Михаил Афанасьевич?

– Это не по телефону! Разворачивай вездеход. И мчись! Давай поторапливайся.

Ашот велел водителю заправить вездеход на обратный путь. Тот чертыхнулся. Весь день в пути! И вот снова. Без отдыха, без малейшей надежды на него. Голова гудит от шума. Но по виду главного геолога понял – не спать им сегодня. Да и Ашот уже сел на переднее сиденье. К дороге приготовился. Лицо мрачное. Значит, неприятности у него.

Ашот о своем задумался. Он знал Лившица много лет. Лишь в особых случаях вот так вызывал в Оху начальник управления. Когда мог обойтись сам, не вытаскивал его из тайги, да еще так срочно. Но что произошло? Откуда теперь грозу ждать? Ведь одна только миновала. Едва успокоился. И что-то снова. Ашот закурил. Нетерпеливо поглядывал на водителя. Тот залил горючее в баки, взглянув на часы, полез в кабину.

Закрутились, побежали перед вездеходом деревья. Белые. Нарядные. У них праздник: в чистые шубы оделись. А может, и вовсе не праздник, а похороны. На них тоже в белое да в новое наряжают. Даже если паршиво жил, зато отошел достойно. Нарядным, как и положено. Любой жизни и смерти уважение должно воздаваться. А скорбь, как и радость – белая. Седая? Что ж… От радости до печали – один шаг. Минуту назад здесь проезжал Ашот. Радовался. А теперь… где она, радость? Уже и след простыл. Впереди неизвестность. Она куда как хуже самой плохой определенности. А тайга бежит. Вперед или назад? Попробуй пойми. Деревья коленки подогнули в беге. Может, вовсе не бегут. Застряли в снегах, в сугробах, как в цепях ошибок. Выскочить бы! Убежать. Но слишком их много. Пока боролись, не стало сил. Да и куда бежать? К кому и от кого? От себя? Но от себя не убежишь…

Мчался вездеход. Попрыгивал, рычал на всю тайгу. Как спать хочется! Даже глаза режет. Но не получается. Что произошло в Охе? Что случилось? А часы тянулись медленно. Их бег не ускорить, как и не прибавить скорости вездеходу. А надо бы сейчас, – скорее из неизвестности.

Рабочий день уже начался, когда, весь в снегу, заледенелый, вездеход, рыкнув весело, будто радуясь концу пути, развернулся у порога управления. Ашот, на ходу надев шапку, быстро выскочил. Через два порога, забыв о должности и возрасте, бежал к Михаилу Афанасьевичу. Тот, завидев его, встал. И, пройдя к секретарше, сказал:

– Никого не впускайте. У меня совещание. Садись, Ашот. Разговор у нас с тобою будет серьезный.

– В чем дело? – нетерпеливо подался вперед главный геолог.

– Прокуратура нами занялась. А тут, как назло, у Терехина беда…

– Какая? – побелел Ашот.

– Сезонников мы ему дали. На шурфы. Давно просил мужик. Взрывникам помочь. Рабочие у них не справлялись. Послали шестерых. По два на отряд. Они и отмочили. Эх-х! Шпана! А туда же! В геологи. Решили они, видишь ли, медвежатины попробовать. Да не с карабином, по-человечески. А с аммонитом – в берлогу. А взрывать уметь надо. Хоть бы проконсультировались или сказали. Так нет, сюрприз решили преподнести отряду! Да только сюрприз с другого конца вышел. Сами подорвались.

– Смертельный исход? – побледнел Ашот.

– Да нет. Живы. Так ладно бы сами. А то там какой-то научный сотрудник оказался… Наверное, тот тип, о котором ты рассказывал…

– А сотрудник этот жив?

– Не знаю.

– Как он оказался вместе с шурфовщиками у берлоги?

– Все узнаем. Меня одно интересует – провели ли инструктаж по технике безопасности с сезонниками?

– Так без этого даже на базу не отправляют. Да и на базе имеется свой главный геолог. Кстати, я его присылал с докладной Терехина. Он в двух случаях не обеспечил оповещения людей о взрывах. Ты ему хоть выговор дал?

– Я-то дал. Но прокуратура уже возбудила против него уголовное дело. За халатность, которая могла повлечь несчастные случаи с людьми. Так постановление следователя сформулировано. Короче, нет с сегодняшнего дня у Терехина своего главного геолога. Его прокуратура отстранила от занимаемой должности. Только что прислали постановление об этом. Я уже приказ отдал…

– Лесник наябедничал?

– Нет. Здесь помощник прокурора приказы по управлению проверял. Ну, и о выговоре увидел…

– Вот уж не думал, – опустил голову Ашот.

– А думать не надо, Ашот. Сам видишь, без техники безопасности – теперь ни шагу.

– Странно все. Как ученый с ними оказался? Недавно я в этом отряде был. А шурфовщиков не видел.

– Ты уже три недели в городе. А они лишь десять дней назад направлены. Зря с тобой не обговорил. Но кто знал?

– Не пойму. Ведь на площади все берлоги пустые. Кого взрывали? Где медведя нашли? Да и аммонит под замками держат. Сам видел. Кстати, и расход аммонита учитывается до грамма. Отчеты

я проверял. Все в полном порядке. Я исключаю возможность того, что Терехина сама дала этим шалопаям взрывчатку. А украсть – практически невозможно. Ящики вскрываются на шурфе. При Терехиной. Да и недостающий аммонит сказался бы на результате взрыва. А за этим следят сейсмики. От них бы не ускользнуло.

– Но факт налицо. Это случилось. А как – скоро узнаем.

– Кто сообщил о взрыве? – спросил Ашот.

– Терехина. Только сам понимаешь, расстроилась баба. Ничего толком не узнали. Да и связь паршивая. Короче, на вертолете полетишь. С тобой будет кто-то из прокуратуры. И врач. Ты на базе недавно был, лучше знаешь обстановку.

Вскоре Ашот вылетел на базу. Конечно, он мог еще вчера добраться туда на вездеходе. Но Лившиц объяснил, что из прокуратуры попросили никого из управления на базу без них не посылать.