Текст книги "Любимые не умирают"
Автор книги: Эльмира Нетесова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
– А как же тот Васька нынче в глаза тебе глядит, ведь испозорил козел на всю жизнь!
– Что ему? Он в своем доме с семьей живет, к нам редко заглядывает и ненадолго. Все молчим, никому вспоминать неохота. Я с братом не разговариваю. Он тоже меня обходит. Не нарывается. Больше с ним никуда не хожу, ни на покос, ни в лес. И молиться за него перестала, язык не поворачивается просить для Васьки здоровья у Бога. Так и живу, будто за печкой коротаю. Ни на что не надеюсь и не жду себе счастья. Отнял его у меня родной брат,– заплакала горько. И добавила сквозь вой:
– И так-то в жизни ничего не видела. Вместо кобылы в доме жила. Нынче и вовсе без просвета. От завтра ничего хорошего для себя не жду.
– Будет скулить. Теперь уж не исправить то, что было. Если хочешь, давай встречаться, там видно будет, как дальше меж нами сложится.
– Боюсь я тебя, Коля.
– С чего, я ни зверь, не кусаюсь.
– А что, как беду, навяжешь, осрамишь перед всеми?
– Это как? – не понял парень.
– Ребенка мне оставишь.
– Рано о том завелась. Не спеши и меня не торопи. Не хочешь со мной встречаться, я не навязываюсь. Девок тут много, найду другую.
– И ей про меня расскажешь? – вздрогнула Катька.
– Зачем? Я, если встречаюсь, ни о ком не говорю! А и кому нужна чужая беда? Хотя, беда ли? Для жизни ни это важно, верно? – снова повалил Катьку в траву. Та опять пыталась вырваться:
– Колька, отстань, не лезь ко мне, иль все еще мало?
– Молчи глупая! – осек девку.
– Коль, а у тебя были девки до меня?
– Конечно. Мне не рожать, бояться нечего. В городе полно девок. Потому можно не жениться.
– А разве ты не хочешь свою семью, детей?
– Спешить не стоит.
– Это кому как. Мне уже семнадцать. Если в этом году замуж никто не возьмет, старой девой останусь, перестарком. Таких в деревне уже много,– выдала Катя свою печаль.
– А тебе очень хочется замуж?
– Конечно, хоть дразнить не станут. А из деревни мечтаю уехать. Задолбало вконец хозяйство. Хочется в город. Я там ни разу не была, только слышала о нем,– горели глаза Катьки.
Они стали видеться каждый день. На реке и сеновале, на лугу и чердаке. Катька с каждым днем становилась покорней и послушней. Она уже не отказывала парню ни в чем, не прогоняла, не вырывалась. А когда наступила осень, и парень соскучился по городу, сказал Катьке, что собирается вернуться домой.
– А как же я? – растерялась девка.
– Я на будущий год приеду,– пообещал Колька.
– Целый год? Я не доживу! Помру с тоски по тебе.
– Так уж и помрешь? Найдешь другого.
– Нет! Я тебя люблю! Одного единственного на всю жизнь! Коленька, милый мой, родной, не уезжай! Останься со мной! Без тебя не станет жизни, помру от печали! Не уезжай! – обхватила за шею горячими, сильными руками, прижалась всем телом накрепко.
– Вот ситуевина! Что же мне теперь делать с тобой? Везти в город, к мамке? Она конечно примет. Но зачем,– чесал Колька затылок.
– Тебя никто не полюбит, как я! Ведь у нас ребенок будет. Наш! Ты его отец! Не дай погубить душу! Это наше с тобой. Слышь, Коля! Отцом станешь!
– Во, мамке сюрпризы привезу. Сразу полные карманы перемен. Мало с бабой вернусь, так она еще и заряжена. Хотя, мамка лишь порадуется, она только и мечтает от дружбанов меня оторвать, а кто лучше семьи с тем справится? Как родится ребенок, тут не до корешей, вкалывать придется вдесятеро. А может плюнуть на все, чего спешить? Жениться всегда успею,– пытается отговорить самого себя, но тут же растерялся:
– А как? С кем будет расти мой ребенок?
– Если уедешь, я удавлюсь иль утоплюсь. На твою душу двойной грех ляжет за двоих погубленных,– повисла Катька на шее Кольки.
– Во, дура, полоумная! Я что тебя в петлю толкаю? Чего мелешь глупое? А если б от Васьки понесла?
– Давно б сгнила в земле. Но брата не любила. Не хотела видеть. А ты мой единственный, самый родной! В тебе моя жизнь! Может я и вправду корявая, тупая, зато всегда стану стараться, чтоб угодить тебе во всем. Вот посмотришь, я не хуже других!
– Дай подумать одну ночь. Завтра утром скажу, что решил. Мне все осмыслить нужно.
– Ты не думай, я и в городе работу себе найду, не буду сидеть на твоей шее! – уговаривала Катя.
Расстались они у ее калитки. Скрывать их встречи стало смешно. Вся деревня за их плечами шепталась и ждала, чем кончится этот роман?
А утром Колька забрал Катьку из дома под вой и смех родни. Вместе с двумя пузатыми чемоданами затолкал девку в автобус и повез домой, в город.
– Привет, мамульчик! Вот и вернулся!
– Здравствуй, зайка, лапушка моя! – обняла Евдокия сына.
– Я не один. С женой, она уже беременна! – указал на Катьку.
– Как это так? Уже жена, почти с дитем? – оглядела девку пристально и продолжила:
– А может оно и к лучшему, что все вот так сложилось! Входите дети в дом и будьте в нем счастливы! – смахнула слезу.
Глава 2. Оглобля
Катька стояла за спиной Кольки, боясь переступить порог квартиры.
– Ну, что ж вы робеете? Входите! – позвала ее Евдокия и девка, набравшись решимости, вошла, разулась и прошмыгнула в комнату следом за Колькой, любопытно оглядываясь по сторонам.
– Как зовут вас? – спросила ее хозяйка.
– Катя,– ответила тихо, еле слышно.
– Красивое имя. А меня Евдокия Петровна,– улыбнулась приветливо. И указала на ванную комнату:
– Умойтесь с дороги, я пока на стол соображу.
Девка умылась наспех. Оглядела себя в зеркале,
причесалась, вошла на кухню:
– Давайте помогу,– предложила Евдокии, та попросила сделать салат из помидоров и огурцов. Но вскоре отобрала у девки все, отослала в зал, слишком крупно, грубо по-деревенски нарезала девка огурцы и хозяйка, поморщившись, переделала Катькино. Про себя обругала неумеху.
Когда все сели за стол, Евдокия налила вина в рюмки и предложила тост за знакомство, свет и тепло молодой семьи в этом доме.
– Пусть все у вас получится и радость не оставляет ни в одном дне! – выпила одним духом. Понемногу за столом завязался разговор:
– Катя! А вы в деревне где работали?
– В свинарнике! – ответила, робея.
– Какое образование?
– Семилетка. Я средь девок самая грамотная. Другие, как закончили четыре класса, на том и все. Кончилась их наука. Дальше не пустили родители, работать послали. А я и дальше училась бы, но в деревне только семилетка, не хотели учителя к нам ехать. А деревенским грамота ни к чему. Были б руки, да спина покрепче! – разговорилась Катька.
– А родители где работали?
– В свинарнике. Их даже в Москву на выставку возили, за хороший опорос. По двадцать шесть поросят за раз приносили! Они и теперь так плодят!
– Ну, в городе свиней не держат, придется другую работу искать,– глянула на смутившегося сына сквозь смех. Тот смотрел на мать, отчаянно краснел.
– Мне загодя приданое справили. Полное. Вот обживусь тут малость и привезу его. У меня перина такая, что одной не поднять на койку. Простыней, подушек и одеялок по дюжине. Полотенцев на всю жизнь напасли. Рубахи и халаты в чемодан не влезут. С детства к моему замужеству готовились, не то, что другие, сами на выданье, а приданого нет! – посмотрела на Кольку, сидевшего напротив, тот угнул голову, молчал.
– У меня и скатертей, и занавесок прорва. Все вышитые. Не будем на стол клеенки стелить. Только скатерти, как в деревне, от них родной дух пойдет,– говорила Катька.
– Вы ешьте! Наверное, проголодались с дороги!– предлагала Евдокия. Но сын, ничего не говоря, вышел из-за стола, лицо Кольки было перекошено. Он поспешил в спальню, завалившись в свою постель, попытался уснуть, но долго ворочался с боку на бок, чертыхался, материл себя и Катьку последними словами. А девка помогала Евдокии убрать со стола. Носила на кухню тарелки и все отвечала на вопросы свекрови:
– Катя, вы расписались с Колей?
– Нет покуда...
– А почему?
– Он не предложился. Наверно ждет, когда ребенок народится. Заодно все сделаем. Дитенка запишем и сами оформимся.
– Какой у вас срок беременности?
– Третий месяц...
– Быстро ж вы решились. А ведь совсем не знали друг друга. Рисковая, отчаянная женщина. В наше время так не спешили,– поджала губы Евдокия Петровна.
– Легко вам говорить! В городе мужиков целое море. Какого-то всегда отловить можно. В деревне где их взять? На все про все, вместе со старыми и малыми не больше десятка мужиков наскребется. В соседних деревнях и того меньше. А девок больше чем мух на куче. Любому мужику рады, что подарку. Чуть зазевайся иль отвернись, из-под носа уволокут. И не увидела б его! Да что долго говорить? Я к подружкам дня три не выходила, месячные пошли, а Кольку уже чуть на части не растянули наши девки. Оно и понятно, нормального парня годами не видят.
– А у вас тоже никого не было?
– Нет. Откуда взяться? Те, какие жили в деревне, ушли в армию и не вернулись со службы. Застряли в городах. Другие поступили учиться. Их нынче в деревуху никакой самогонкой не заманишь. Один только Вовка Снегирев стал начальником на аэродроме, а жениться приехал в свою деревню. И взял ту, с какой с самого детсада дружил. Вот у них теперь пацанчик растет. Но ведь он один. Другие жен на стороне находят. А в деревню только на похороны родителей приезжают.
– Кем же вы хотели стать? О чем мечтали? – спросила Евдокия Катю.
– Все время мечтала выспаться.
– Я о работе, где хотелось бы устроиться?
– А чего об ней заботиться было? Едва глаза продрала, ее кучу навалило. Корову подои, всех накорми, в доме истопи и прибери. Пока управишься всюду, о себе вспомнить некогда, бегом в свинарник. Пока там все поделаешь, спина взмокнет. Опять домой бегом. Там делов прорва, их никогда не убывало. Спина и лоб не успевали просыхать.
– Ну, а в детстве кем хотели стать?
– Депутатом, как наш Савелий. Раньше на коровнике командовал. А теперь ни хрена не делает, только сивуху жрет. Пузо уже на коленки сползло. Вовсе разжирел. А про работу совсем забыл. Его иногда в город вывозят на совещания, чтоб за деревню вступался. Да только не получается у него городских убедить. Сколько лет в депутатах, а жизнь у нас не стала лучше. Знать, не умеет Савелий ничего, кроме как на коровнике горло драть. Вот я бы добилась, но не выбрали,– вздохнула Катя.
– Да! Высоко взяли, не по плечу! Надо что-нибудь попроще, поскромнее! – рассмеялась Евдокия Петровна.
– А вы где работаете? – поинтересовалась Катя.
– Старшей фельдшером-акушером в родильном доме. Через мои руки в городе нимало ребятишек появилось. Многие уже своих детей завели...
– Значит, скоро и нашего примете, бабкой станете!
– Ты, поначалу выноси, а уж потом загадывай. А и мне скоро на пенсию.
– Вы еще молодая! – не поверила девка.
– Я слежу за собой, потому внешне выгляжу моложе. И тебе нужно ухаживать за лицом, волосами. Здесь город, люди на все обращают внимание. А тебя я попытаюсь устроить в библиотеку. Работа несложная, но интересная. Не устанешь и не надорвешься. Ты вообще книги любишь?
– Не знаю. Не до них было!
– Ну хоть что-то читала?
– Давно, теперь и не помню.
– Придется привыкать. Работа, конечно, не из престижных, зато интеллигентная, уважаемая.
– А сколько будут платить мне?
– Оклады там невысокие. Но суть не в заработке. Нынче врачи и учителя получают не больше. Главное, в грязи не станешь возиться...
Катьку через три дня повели на собеседование к заведующей городской библиотеки, строгой, чопорной даме, какая проработала здесь всю свою жизнь и считала искренне, что лишь те люди, которые любят и читают книги, имеют право называть себя истинными интеллигентами, всех остальных считала неполноценными недоучками.
Узнав, кого и зачем ей привели, Маргарита Иосифовна приготовила кофе и, поставив на столик две чашки, усадила Катю напротив, предвкушая продолжительное, приятное общение с эрудированным, тонким человеком.
– Катя, не спрашиваю, любите ли вы книги! В нашей работе это безусловно. Книги – наш кумир, душа и разум! Я думаю, вы согласитесь со мною во мнении, что не читающий человек, это элементарный недоучка, дебил и плебей, у какого отсутствует внутренний мир и всякая духовность. Я за свою жизнь прочла множество книг. Зарубежных и отечественных классиков знаю великолепно. Не мыслю себя без книг, а потому ценю, берегу каждую и постоянно работаю с молодыми читателями, пропагандирую книгу. Вам тоже придется этим заниматься,– заметила женщина, что Катька дремлет.
Маргарита Иосифовна удивилась и возмутилась. Решила перейти на деловую часть встречи:
– Вы знакомы с работой библиотекаря, имеете о ней представление?
– Нет! – встрепенулась девка.
– А как работать с читательским активом, изучить склонности, вкусы, подобрать нужную литературу, какие книги надо рекомендовать?
– Какую попросят,– ответила Катя.
– А если школьник попросит «Дэкамерон» или «Жерминаль»?
– Ну и пусть читает, если они будут!
– Вы шутите?
– Зачем?
– Вы сами читали эти книги?
– Нет. В деревне не было библиотеки, а дома не до них, не покупали. Некогда было читать.
– Позвольте, но вы хоть отечественную литературу знаете, наших классиков, тех, что по школьной
программе знают все. Ну, Гоголя, Некрасова, Толстого, Пушкина, Есенина, эти вам должны быть хорошо известны! – выдавливала из Катьки хоть каплю интеллекта.
– А у нас учительница литературы как пошла рожать еще в пятом классе, так и по самый седьмой в школу не вернулась. Нам всем поставили трояки в свидетельства, так и выдали.
– Какое же у вас образование? – поинтересовалась заведующая.
– Семилетнее...,– гордо вскинула голову Катька.
– Что? Вы даже среднюю школу не закончили?
– Не было в деревне такого?
– Зачем же сюда пришли? – удивилась искренне.
– Работать, понятное дело!
– Кем?
– Куда сами определите!
– Нет, ну додумалась Евдокия, кого мне прислать решила! Идите домой! Я позвоню вашей свекрови сама! – кивнула на двери, дав понять, что разговор закончен...
Пыталась свекровь устроить Катьку в регистратуру поликлиники. Но и там не взяли, отказали после собеседования.
На сортировке корреспонденции на почте и вовсе сконфузилась, читать стала по слогам. Когда и здесь отказали, девка и вовсе расстроилась, домой вернулась в слезах.
– Вы нарочно так устроили, чтоб меня везде высмеивали! – кричала на свекровь.
– Я не виновата, что ты законченная дура! Не ты, а я с тобой опозорилась на весь город! Знакомые и друзья, к кому посылала, в ужасе от твоей дремучести. Словно из пещеры, из каменного века выпала в наше время! Не нравится моя помощь, устраивайся сама!
– Конечно! Не буду дома сидеть!
– Вот только куда возьмут такую! – вырвалось ненароком у Евдокии.
– А чем вы лучше меня? Подумаешь, акушерка! Врачом не стала, мозгов не хватило. У нас в деревне каждая бабка ребенка примет без науки. Никто из баб в городе не рожал, обходились без акушеров и хвост трубой не задирали. Нечем особо хвастаться!
– Да я ничего не говорила о себе! Чего ты на меня орешь? Ты кто такая здесь? Приблудная девка! Повисла сыну на шею, пришла сюда никчемкой, да еще рот разеваешь? А по какому праву здесь находишься?
– Я Колькина жена!
– Чем докажешь? Вы не расписаны! А набить пузо можно с кем угодно! Порядочная девушка отдается только после росписи, став женой! А ты в сучью любовь сыграла. Поймала на беременности парня!– кричала Евдокия, покрывшись красными пятнами негодования.
– Сама сука! – вспылила Катька.
– Что?! Это ты тут тявкаешь, ничтожество? А ну выметайся вон из моей квартиры! Чтоб никогда тебя не видела, грязная подстилка! Убирайся живо, дрянь ползучая, отребье из свинарника! Чего сидишь? Собирай свою вонь и выметайся.
Катька поняла, что перегнула палку, она очень испугалась перспективы оказаться выброшенной из семьи, из дома, на улице такого чужого города, к какому ни приглядеться, ни привыкнуть не успела.
– Куда же я пойду? Дождусь Колю. Как он велит! Скажет, чтоб уходила, вернусь в деревню-А если скажет остаться, буду при нем!
– Это моя квартира! И я тебе не позволю здесь жить! Отваливай к своим навсегда! Хватит сыну жизнь поганить. Он найдет себе хорошую девушку, а не деревенскую потаскуху! Как посмела придти сюда без моего согласия? – кричала Евдокия распалясь. И в это время в квартиру вошел Колька:
– Чего орете, аж во дворе вас слыхать? Кого не поделили?
Мать с женой закричали наперебой, каждая доказывала свою правоту. Колька, послушав их недолго, подошел к матери, бережно взяв за плечи, вывел на кухню, попросил успокоиться и, выйдя в комнату, влепил Катьке пару больных пощечин, сказал:
– Еще пасть откроешь, таких пиздюлей навешаю, что бегом в деревню смоешься! Не смей орать и хамить матери! Услышу, своими руками глотку твою порву до самой транды! И помни, мое терпенье не железное! Как привез, так и вышвырну, пузом не прикроешься,– пихнул бабу в спальню, дав пинка под задницу, а сам пошел во двор к ожидавшим его друзьям.
Евдокия, немного успокоившись, ушла к подруге-соседке. Катька осталась одна. Ей было обидно, что в этой семье ее никто не любит и не понимает. Баба с тоски решилась написать письмо в деревню, своим. Но оно получилось слишком длинным. Закончить его Катьке помешал Колька. Он вернулся навеселе. Увидел бабу, нахмурился и, оглядевшись, спросил:
– А где мамка?
– Не знаю, ушла куда-то...
– Опять погавкались?
– Ни словом не перекинулись.
– Смотри мне! Чтоб мать не обижала! Иначе на ремни тебя распущу! Мне плевать, что ты беременная! Еще не знаю, от меня ли носишь?
– Колька! Как можешь сомневаться? От кого кроме тебя? Ведь сам знаешь.
– Да разве можно верить бабе? Что обещала в деревне, когда ко мне просилась? А не успела оглядеться и матери хамишь. Разве она виновата, что ты дура?
– Не дурней вас! Сама на работу устроюсь, без ее помощи.
– Заткнись, уродка! Куда тебя возьмут? Ты нигде и никому не нужна! Что собою представляешь?
– Чего ты меня говняешь? Мамка всю, как есть, обосрала, и ты добавляешь.
– Заглохни, лапотная! И не возникай под горячую руку.
– Она меня обозвала, как хотела, а мне нельзя. Как ей, так – успокойся мамка, а мне по морде. Она из дома гнала,– жаловалась Катька на свекровь.
– Эта квартира ее! Она в своем праве, впустить или выгнать, только мамке решать. Мы здесь не хозяева, поняла, дура? – толкнул Катьку в плечо.
Кольку уже взяли электриком, и тот теперь каждое утро уходил на работу. Возвращаясь вечером, ужинал и уходил во двор к мужикам, средь них было много его друзей, и возвращался он все время пьяным. Колька будто забыл, что у него есть жена, и она скоро родит ребенка. Приходя со двора, человек ложился спать, Катьку он словно не видел. Лишь с матерью общался. Ей отдавал получку, рассказывал, как работается. Слушал, какие новости у матери. Катьку в эти разговоры не посвящали, ее не звали за общий стол. Поужинав вдвоем с Евдокией, Колька звал Катьку на кухню, и та ела одна.
Она уже месяц ходила по городу в поисках работы. Ее могли взять дворником, посудомойщицей, уборщицей иль почтальоном, но там везде были низкие оклады, и Катька не соглашалась. Но однажды бабе все же повезло. Ее взяли на банно-прачечный комбинат. И Катька была счастлива. Она поделилась своей радостью с мужем. Свекровь не стала слушать, она после ссоры совсем не разговаривала с невесткой и не замечала Катьку в квартире.
Теперь и она каждое утро уходила на работу, а возвращаясь, убирала в квартире, стирала, готовила. Ей никто не помогал. Свекровь и муж куда-то уходили, а Катька оставалась одна.
Но как бы не складывалась ситуация дома, на работе у женщины все ладилось. На комбинате работало много женщин из деревень. Было нимало молодых, какие приветливо встретили и признали Катьку, учили, подсказывали, помогали. И та быстро освоилась, вошла в ритм, стала своею. Ее выручало трудолюбие, унаследованное с деревенского детства. Она любила порядок во всем, и это быстро приметили и оценили. Что же касалось сбоев в характере, то и другие были не лучше. Если грубили, хамили друг другу, на это никто не обращал внимания, быстро забывали обиды. Ссоры гасли, женщины быстро мирились и к концу дня забывали, за что поругались утром.
Они делились всеми радостями и невзгодами, вместе обедали. И Катька скоро стала здесь своею, понятной, близкой. Ее здесь никто не обижал, а когда она рассказала, как живется в новой семье, бабы даже жалеть стали.
– А ты не поддавайся им, не кланяйся всякому говну. Подумаешь, интеллигенция, а жопу все равно пальцем вытирают. Ну, скажи, чем они лучше нас? Мы всегда и везде выживем, потому что никакой работой не гнушаемся. Они ни хрена не умеют кроме своего дела. Их любая беда, что тростинку ломает. Не празднуй этих придурков, докажи, что ты не хуже! – советовали ей.
– Главное, добейся росписи и регистрации ребенка на фамилию мужика. Тогда они обязаны будут прописать малыша, а вместе с ним и тебя. Иного хода нет. Вот тогда ты задышишь на равных, и грозить перестанут. Ну, а пока не вылупайся, не спорь, добейся своего тихо, а уж потом обоим покажешь зубы.
– Свекруха вряд ли согласится прописать. Она даже не разговаривает со мной. Я к ней подойду что-нибудь спросить, она отворачивается, уходит, делает вид, что не заметила. Кольке пожаловалась, он и вовсе оттолкнул, обругал и не велел на мамашку вязгать, пообещал за такое зубы в задницу всадить.
– Придется проучить его, чтоб не грозил.
– Это как? – спросила Катька.
– Молча! Каталкой по башке!
– Да ты что? Меня тут же в окно выкинут. Ни свекруха, ни мужик того не потерпят! – испугалась Катька даже предложения.
– А когда тебя мужик по морде щелкает, это можно?
– Он в своем доме. Я там покуда никто.
– Это пока! Потом свое с лихвой возьмешь,– успокаивали бабы.
Катька терпеливо молчала и ждала. Ее живот рос с каждым днем. Бабу мучили изжога, тошнота, но дома никто не обращал внимания на Катькины недомогания. Однажды она пошла в ванную и услышала, о чем говорили на кухне Колька и Евдокия:
– Другая на ее месте уже давно ушла бы в деревню. А эта, как клещ вцепилась в нас. О деревне и не вспоминает,– фыркала Евдокия.
– Как от нее избавиться ума не приложу,– сетовал Колька.
– А ты не общайся.
– Так я уже и так, даже спим врозь! Не разговариваем неделями. Она все равно не уходит никуда. Вот навязалась чума! – злился мужик.
– Да уж, цепкая стерва попалась! Вчера подошла ко мне, хотела свою зарплату отдать. Я отвернулась, отошла от нее, другая поняла б, а эта снова пристала, мол, возьмите на продукты. Ответила, что не нуждаюсь ни в ней, ни в ее деньгах. Только тогда отстала. Ушла в свою комнату, морду руками закрыла. Может, предложи ты ей уехать в деревню. Пообещай алименты, помощь ребенку. Только пусть уйдет. Не могу видеть и простить хамку.
– Мам! Я делаю все возможное, чтоб от нее избавиться. Но не получается. А вышвырнуть без причины нельзя. Милиция вернет, сама знаешь. Бить не могу, она беременная. Тут же под статью попаду, а стерва сразу всего добьется. Вот и жду повод, чтоб мог ее вышвырнуть,– признался Колька.
– Что станем делать, когда ребенка принесет? Меня ужас берет заранее!
– Мам! Ведь он наш, с ним уже не выставишь за дверь. Нас никто не поймет. Придется смириться. Я не хочу, чтоб люди пальцем на нас показывали и судачили по всему городу. Придется привыкать. Как-то живут другие. Поверь, у них тоже не все гладко.
– Ладно! У нее до родов еще четыре месяца. Чего заранее переживать? За это время всякое может случиться...
– Ты о чем? – насторожился Колька.
– Оступиться может, упасть, или на нервной почве выкидыш получится,– выдала потайную мечту Евдокия.
– Мамка! Как далеко ты зашла в ненависти! Родному внуку желаешь смерти! Вот такого не ожидал!
– Ну и задыхайся с нею в вонючих пеленках и горшках, в криках и визгах. Добро бы от нормальной женщины родился, здесь же от кого? Разве Катька человек? Сущее быдло! Дура! Корова деревенская! Ее в лопухах на свет произвели, там она и сдохнет!
– Сама ты говно и старая вонючая кляча! – выскочила из ванной Катька. Ее трясло. Родная бабка пожелала смерти еще не родившемуся ребенку:
– Сволочи! Уроды! Рахиты проклятые! Да разве вы люди? Вас самих убить нужно! Как земля носит эдаких негодяев? – орала во все горло.
– Чтоб ты сама сдохла, гнилая кадушка! – сжала кулаки и подскочила к Евдокии, но Колька вовремя перехватил, вытолкал из кухни, надавал пощечин, отматерил бабу и пинками загнал в спальню. Сказал, едва сдерживая ярость:
– Еще раз отворишь пасть, тут же увезу в деревню навсегда! Помни, ты здесь никто и ничто! Подстилка! Сама на меня повисла! Никогда не станешь женой! И к матери чтоб близко не подходила, ноги вырву, стерве!
Катька ревела навзрыд. Ей было обидно, за ненависть, какою окружили домашние.
– Не верь! Если не распишитесь и не зарегистрируешь ребенка на Колькину фамилию, не будет платить алименты и помогать, а вся деревня назовет дитя нагулянным и выблядком. Попробуй, докажи обратное? На всю жизнь дитенка несчастным оставишь. Простит ли такое? Ради его будущего терпи! Уже немного осталось! – уговаривали Катьку бабы на работе.
– Девки! Не только рожать, жить неохота! Что ждет малышонка, когда его, еще не увидевшего свет, уже хоронят. О себе и не говорю! Душа от горя заходится. Может лучше вернуться в деревню, пока не свихнулась?
– Не дури! Рожай! Когда дите появится, все изменится. Нужно дождаться любой ценой! – уговаривали женщины.
А дома становилось невыносимо. Колька приводил вечерами друзей. Они сидели допоздна, пили, курили, спорили громко. Катьке нечем было дышать. Она не могла отдохнуть. Евдокия уходила к подруге, Катьке некуда и нельзя было отлучиться. Она обслуживала компанию Кольки. Так он велел. Баба, устав после работы, едва волочила ноги, а мужик покрикивал:
– Где ты там застряла? Неси пиво и закусь! Вытряхни из пепельниц! Слышь, корова стельная? Иль заснула на ходу, кляча водовозная, иль заблудилась ненароком? А ну, шевелись, лярва!
Компания хохотала, завидуя Кольке, что тот вот так безнаказанно изгаляется над бабой, и она молчит.
Но однажды не выдержала, попросила:
– Ребята! Я устала! Ведь работаю, скоро мне рожать, сами видите, дайте отдохнуть. Я уже с ног валюсь, пощадите! Или вы совести не имеете? Ведь у вас тоже есть семьи. Идите во двор.
– Заглохни, мандавошка! Саму во двор вышвырну! – подскочил Колька. И обозвав дурой, толкнул в спальню.
Катька, выплакавшись, уснула на койке. А когда гости ушли, в спальню пришел Колька. Он растолкал бабу и заорал на нее:
– Что себе позволяешь, рахитка? Кто позволил позорить перед друзьями? Не по душе здесь, отваливай в деревню. Никто силой не держит. Чего возникла? Кто звал? Плохо живется, шмаляй обратно. Совсем звезданулась, перед всем двором испозорила, сука криворылая! Пугало!
– Коль, мне рожать скоро! Чего орешь, куда гонишь? За что своего ребенка ненавидишь? В глаза его не видел, а уж сколько раз обидел. Ну скажи, за что?
– Заткнись, грязная лохань! Я тебе за мамку никогда не прощу. И дитем не прикрывайся хитрожопая кикимора! Еще раз пасть отворишь при мужиках рыло на жопу сверну! – глянул зло.
– Попробуй хоть пальцем тронуть, живо на вас обоих управу найду! – осмелела Катька. Колька резко остановился, оглянулся на бабу, прищурился и предупредил:
– Уже грозишь, паскуда? Гляди, этого тебе не забуду и никогда не прощу!
– Коля, родной, за что возненавидел? Почему ко мне хуже, чем к собаке? Ту хоть иногда гладят. Меня все время ругаете и пинаете! Терпеть больше сил нет Хоть бы пощадил кто!
– Тебя пожалей, мигом голову откусишь.
– Коль, а ты относись по-доброму. Я ж тоже человек. Посмотришь, все иначе будет, все наладится. Ведь я люблю тебя!
– Иди в жопу со своей любовью. Только что высказалась, разве теперь поверю?
– А ты попробуй, котик мой! – потянулась к мужику. Но тот, заматерившись, выскочил из спальни как ошпаренный.
Они уже давно не спали в одной постели, никуда не ходили вместе, почти не оставались наедине. Колька редко разговаривал с Катькой. Но как-то она напомнила, что уже пора купить ребенку кроватку, матрац и одеялки, пеленки и клеенки.
– Ты роди! Чего загодя суетишься. Без тебя помню и знаю! – оборвал Катьку. Ты вытащила деньги:
– Вот это возьми. Траты будут большие.
– Не надо твоих. Сами справимся,– отказался от денег. И добавил:
– Не приведись девку родишь! Не признаю, мне двухстволка не нужна. Поедете с ней в деревню жить. Навсегда!
– Да разве это по заказу бывает? Уж кого Бог даст! – испугалась баба.
Катька решила не уходить в дородовой отпуск. Боялась остаться в доме одна на целых два месяца и вздумала работать до последнего дня. Ее никто не отговаривал. Женщины без лишних объяснений все поняли. И Катька работала. Она не сразу поняла, что у нее начались схватки. Лишь когда отошли воды, заорала испугано:
– Девки! Караул! Рожаю!
Ее тут же потащили в дежурную машину. Усадили поудобнее рядом с водителем, тот заспешил к роддому, вздрагивая при каждом стоне и крике бабы.
Катя едва успела лечь на стол, как показалась голова ребенка.
– Во, шустряга, как спешит! Не успела даже осмотреть, запись сделать, а этот уже наружу лезет! Зовите Евдокию Петровну! Пусть глянет, кого на свет произведет невестка!
– Уже все! Выскочил! Мальчишка родился! Глянь! Бабкина копия, капля в каплю! Ее портрет! Вот это подарок! – смеялись врачи, медсестры. Кто-то побежал за Евдокией, но та наотрез отказалась глянуть внука, сославшись на занятость.
– Чего это она? Внука первенца не приветила, ведь не всякий день рождаются они.
– Еще насмотрится, куда денется? В палату прибежит, когда освободится! Все же бабкой стала!
– Надо Николаю сообщить, поздравить, папашей стал! Вот кто примчится тут же,– переговаривались врачи.
А вскоре в палату Катьке принесли полную сумку фруктов. В ней записка:
– Это тебе от нас, Катюшка! От всего комбината! Держись, крепись, ты теперь мамка! Поздравляем и радуемся вместе с тобой! Дай Бог здоровья тебе и сыну! Обнимаем: твои девчата!
Катька плакала и смеялась от радости. Хоть эти не забыли, помнили и поздравили. А еще через час ей принесли еще сумку фруктов и сладостей. Сказали, что муж просил передать, все спрашивал о сыне, о ней. Просил, чтоб ни о чем не тревожилась, что подготовится к их возвращенью домой, пусть не беспокоится...
